Тигрица

18

Рафаэль сразу понял: что-то не так. И ссора, происшедшая между ними перед отъездом Джессики из Бразилии, была здесь совершенно ни при чем, как ни при чем были разлука и вполне объяснимое предсвадебное волнение. Джессика улыбалась, но улыбки ее гасли так же быстро, как и появлялись, а голос был чересчур резким и холодным. Приветствуя его, она позволила себя поцеловать, однако в дальнейшем вежливо, но решительно пресекала все его попытки прикоснуться к ней. Происшедшая с Джессикой перемена застала Рафаэля врасплох.

Его быстрый ум тут же нашел возможную причину ее внезапной холодности и отчужденности, но он не хотел верить тому, что подсказывал рассудок, поскольку это означало бы, что Джессика с самого начала обманывала его, да так ловко, что он ничего не заподозрил. Вместе с тем, будучи реалистом, Рафаэль признавал, что бизнес есть бизнес и что каждый человек может оказаться на поверку совсем не таким, каким он кажется на первый взгляд.

Внимательно следя за голосом и жестами Джессики, Рафаэль испытал невероятно сильное и не свойственное его натуре желание прямо спросить у нее, что случилось, чтобы, добравшись до сути, как можно скорее разобраться, но он знал, что с ней этот номер не пройдет. Именно сейчас он должен был действовать с максимальной осторожностью — словно сапер, который пробирается среди натянутых проводков, прикосновение к каждому из которых грозит ему гибелью. Он не должен был давать Джессике ни малейшего повода для отказа от брака. Ради этого Рафаэль готов был закрыть глаза на многое, и все же мысль о том, что она лжет, была ему невыносима.

Сразу после прилета Рафаэля в Новый Орлеан они отправились в лучший ресторан города и плотно поужинали. Еда была превосходна, но Рафаэль не чувствовал никакого вкуса; лишь тяжесть в желудке подсказала ему, что он уже сыт. Потом он проводил Джессику до ее городской квартиры и с готовностью принял ее не слишком любезное приглашение подняться к ней на чашечку кофе.

— Ты ничего не узнала о человеке, который напал на тебя? — спросил Рафаэль, первым нарушив установившееся между ними напряженное молчание.

— Больше не было никаких инцидентов?

— Нет, — коротко ответила Джессика. — С тех пор, как я вернулась, со мной не произошло ровным счетом ничего необычного или неприятного.

Он должен был задать этот вопрос, хотя и знал, что круглосуточное наблюдение, которое, чередуясь, осуществляли несколько его доверенных людей, практически исключало возможность любой неприятной неожиданности. Впрочем, несмотря на это, он все равно волновался, и сознание того, что теперь он сможет сам следить за ее безопасностью, заставило Рафаэля вздохнуть чуть ли не с облегчением.

— Никаких сообщений о наркотиках на ваших судах за это время не поступало? — спросил он. — Вы решили ваши проблемы с таможней?

Джессика подняла глаза от чашки с кофе и бросила на него быстрый взгляд.

— Ты и об этом знаешь?

— Твой дед упомянул об этом в разговоре со мной. Его интересовало, как поступают в подобных случаях в КМ К.

— Ну и как? — осведомилась Джессика с профессиональным интересом.

— Наша политика почти не отличается от вашей. Ответственность компании, постоянная бдительность и немедленное увольнение каждого, кто попадается с поличным. Некоторые капитаны, правда, придерживаются еще более жесткого курса, поскольку каждое нарушение отражается в первую очередь на них, но, как правило, мы в это не вмешиваемся.

— Не можете или не хотите?

— Не хотим. — Рафаэль постарался говорить спокойно, хотя ирония, прозвучавшая в ее вопросе, вызвала у него приступ раздражения. — Значит, инцидент исчерпан? — еще раз уточнил он.

Джессика кивнула, но взгляд ее оставался серьезным.

— Либо это была ложная наводка, либо тот, кто за всем этим стоял, решил переждать.

— Будем надеяться на первое, — заметил Рафаэль, но Джессика не ответила, и он продолжал:

— Из этого я заключаю, что единственной вашей проблемой было присутствие наших аудиторов. Я понимаю, что это не может не действовать на нервы, но надеюсь, что они вам, по крайней мере, не мешали.

— Не знаю, меня это почти не коснулось. В основном с ними занимался Кейл.

Рафаэль сразу отметил, что эта ее реплика прозвучала холодно и отстраненно. Это тоже было странно.

— Значит, ты не следила за их работой? И не знаешь, каковы результаты проверки?

— Нет. — Джессика задумчиво поглядела на него. — К чему ты клонишь?

Этого Рафаэль не ожидал. Она разгадала его. Ай да Джессика!

— Они нашли пару мелких несоответствий, но это сущий пустяк по сравнению с главным…

— Да? — В ее голосе Рафаэлю послышалась легкая дребезжащая нотка, но взгляд Джессики был прямым и открытым.

— За последний месяц, — медленно сказал он, — с банковского счета «Голубой Чайки» ушли двести пятьдесят тысяч долларов. В бухгалтерских проводках нет никаких следов этих денег.

Глаза Джессики удивленно расширились.

— Не может быть! Это же добрая половина наличного резерва! Единственное объяснение…

— Единственным объяснением их отсутствия может служить прямой перевод фондов, осуществить который мог только человек, наделенный соответствующими полномочиями. Например, ты или Кейл. И, разумеется, сеньор Фрейзер.

— Должно быть, была какая-то веская причина… — Джессика с силой потерла виски. — Я обязательно разберусь. А ты… ты не мог бы пока подождать и не сообщать об этом моему деду?

Ее лицо было таким бледным, что почти не отличалось от белой шелковой блузки, которую она носила со строгим деловым костюмом. По сравнению с яркими, цветастыми нарядами, которые предпочитали женщины его родной страны, этот костюм походил на монашеское облачение, но, несмотря на это, Джессика выглядела в нем чертовски соблазнительно и сексуально. Правда, Рафаэль предпочел бы, чтобы она надела к его приезду что-нибудь более женственное, но, поскольку он не удосужился предупредить ее… Да что там говорить! Он хотел бы видеть ее не одетой, а раздетой, и не напротив, а рядом с собой, под собой или над собой. Эту деталь он готов был оставить на ее усмотрение.

Похоже, он окончательно сошел с ума.

Не без труда вспомнив, о чем они только что говорили, Рафаэль сказал:

— Я вовсе не собирался ничего сообщать твоему деду. За кого ты меня принимаешь?

Губы Джессики сжались, словно она изо всех сил сдерживалась, чтобы не сказать — за кого, а в глазах вспыхнули и погасли зеленые молнии.

— Дед мог сам распорядиться перевести эти деньги, но я об этом ничего не знаю, так что осторожность не помешает.

— А если это не он?

— Тогда я узнаю, куда они были отправлены. Я только не понимаю, почему этот вопрос так волнует КМК? Ведь мы, кажется, пока еще самостоятельная фирма, и это — наше внутреннее дело.

— Ваше, а не мое — ты это хотела сказать? Что ж, ты абсолютно права, вот только я не знаю, как это скажется на наших будущих взаимоотношениях.

Джессика долго смотрела на него, потом отвела взгляд в сторону.

— Понятно, — произнесла она негромко.

Рафаэль снова почувствовал непреодолимо сильное желание крепко обнять ее, прижать к себе и пообещать все что угодно, лишь бы она перестала сражаться с ним как с врагом. В последнее время его неотступно преследовали обжигающие душу воспоминания о темном патио, о душной благоухающей ночи и о блаженном забытьи и сладострастном восторге. Каждый раз, когда он думал об этом, лицо Джессики вставало перед его мысленным взором таким, каким он видел его на том проклятом снимке — исполненным неземного блаженства и необузданной страсти, и Рафаэль против собственной воли погружался в мечты о том времени, когда он снова увидит ее такой.

Опустив глаза и теребя пальцами юбку, Джессика снова заговорила.

— Может быть, деньги были сняты со счета в качестве, гм-м… временного займа, — сказала она. — Если дело обстоит именно так, то я надеюсь, что ты не будешь спешить с обвинениями. Люди иногда совершают поступки, на которые они в обычных условиях неспособны и о которых потом горько сожалеют. Наказывать их за минутную слабость было бы большой ошибкой, особенно если до этого их репутация была безупречной.

Рафаэль сразу понял, что Джессика имеет в виду прежде всего себя и то, что произошло между ними. Возможно, впрочем, что он ошибся, и ее замечание имело отношение только к ситуации с непонятно куда девшимися деньгами. Должно быть, она уверена, что ее дед не переводил эти несчастные двести пятьдесят тысяч, иначе она бы не была так озабочена его реакцией на их отсутствие. Нет никаких сомнений, что Джессика подозревает, кто приложил к этому руку, но черта с два она скажет ему об этом прямо. В этом, конечно, не было ничего страшного, но будь он проклят, если и впредь будет позволять каким-то тайнам и недомолвкам омрачать их отношения!

— Значит, это ты взяла деньги? — спросил он.

— Как ты можешь!.. Нет, это не я. Ох… — Джессика прищурилась. — Ты меня поймал. Теперь ты будешь считать, что это Кейл.

— Это только логично, — ровным голосом отозвался Рафаэль.

— Можешь не сомневаться, я обязательно проверю, кто перевел деньги, куда и зачем. — Джессика замолчала, но гневные огоньки в ее глазах разгорались все ярче и ярче.

— Ты приехал сюда только затем, чтобы ткнуть меня носом в это нарушение, которое нашли у нас твои наемные бухгалтеры? — спросила она, понемногу закипая.

— Ни в коем случае, — тут же отозвался Рафаэль, старательно скрывая удовольствие, которое он получал, наблюдая за нею. Ему хотелось считать, что Джессика сердится только из-за того, что ей показалось, будто в Новый Орлеан его привели причины чисто делового свойства. Спросить об этом он, однако, не решился, боясь, что ответ может жестоко его разочаровать.

К этому моменту они уже выпили кофе и пересели на диван. Джессика была так близко, что Рафаэль, не удержавшись, коснулся ее волос, пропуская их пряди между пальцами и наслаждаясь их шелковистостью. Джессика не спешила отодвинуться от него.

— Итак? — осведомилась Джессика чуть дрожащим голосом.

— Итак — что?

— Что еще у тебя на уме?

Ему очень хотелось сказать ей, что у него на уме, но он не мог — или не смел. Еще Рафаэль жалел, что Джессика не знает ни слова по-португальски — тогда бы ему было гораздо легче облечь в слова свои чувства и мысли, которые он испытывал и которыми хотел поделиться с нею. Значит, она должна выучить португальский. Он сам проследит за этим.

— Если ты еще не забыла, — произнес он, — то у нас скоро свадьба. Времени осталось совсем мало. Нам с тобой надо посоветоваться по поводу нескольких мелких частностей, к тому же я уверен, что у тебя есть кое-какие предложения или пожелания. Существует еще такая вещь, как брачный контракт, который мы должны подписать.

— Брачный контракт…

Она произнесла эти два слова без всякой интонации, но Рафаэль утвердительно кивнул, словно это был вопрос.

— Да, это необходимая формальность, которая включает, в частности, несколько статей, гарантирующих наши имущественные и наследственные права. Кроме того, в нем подробно отражены условия объединения двух компаний, которые мы обсуждали с твоим дедом.

— Неужели это так необходимо? — с откровенным неодобрением спросила Джессика.

— Не так уж необходимо, зато весьма полезно. Подобный контракт исключает все возможные разногласия. Да и ты будешь гарантирована от неприятностей, если со мной что-нибудь случится.

— Точно так же, как и ты будешь защищен со всех сторон, если что-то случится со мной.

Лицо Рафаэля на мгновение окаменело от этой не слишком хорошо замаскированной колкости.

— Можешь считать и так. Мы подпишем наш контракт сразу после свадьбы, одновременно с лицензией, которая, по сути, является лишь еще одной разновидностью брачного договора.

— Да, наверное. — Джессика отвела глаза так быстро, что Рафаэль не успел заметить их выражение. Как бы там ни было, она не возражала, и он готов был удовольствоваться и этим.

— Мы, кажется, говорили о причинах, которые побудили меня приехать в Новый Орлеан, — небрежно напомнил он, откидываясь на спинку дивана. — Я хотел спросить тебя, как ты думаешь распорядиться принадлежащим тебе имуществом. В принципе, можешь оставить все как есть и сохранить за собой городскую квартиру; в ней ты будешь жить, когда будешь гостить в Штатах. А можешь отправить свои вещи в Рио — в этом случае тебе придется ненадолго переехать в отель, пока их будут паковать и готовить к перевозке.

— Я… Это очень предусмотрительно с твоей стороны.

— Я польщен, — негромко сказал он, выпуская волосы Джессики и осторожно проводя кончиками пальцев по ее нежной шее. — Я вообще очень предусмотрительный человек.

— Я в этом нисколько не сомневалась, только…

— Да? — Он знал, что она скажет, и ему заранее стало не по себе.

— Нет, ничего. Я подумаю насчет городской квартиры и дам тебе знать через день или через два. Ну и поскольку ты все равно здесь, я хотела бы спросить, где мы проведем наш… То есть я хотела бы знать, куда мы поедем после свадьбы.

Рафаэль был уверен, что она собиралась упрекнуть его в невнимании к ее желаниям, но почему-то передумала. Он отметил про себя и то, что она не захотела назвать медовым месяцем те первые несколько дней и ночей, которые они проведут вместе.

— Мне все равно, — сказал он ровным голосом. — Единственное, чего мне хотелось бы, чтобы это было тихое, уединенное местечко.

— Может быть, ты хотел бы, чтобы это были твои апартаменты в отеле? Или моя квартира, если я решу оставить ее за собой?

Рафаэль подумал о широкой кровати, которую он заметил сквозь приоткрытую дверь ее спальни. Это была антикварная кровать красного дерева с балдахином, с вышитыми рюшами и прозрачным пологом из тонкого газа, перехваченным витым шелковым шнуром.

— Мы будем там, где захочешь ты, — сказал он. — Решай сама.

Джессика с подозрением покосилась на него и уже открыла рот, чтобы что-то сказать, когда откуда-то из глубины дома донесся приглушенный звук как от удара или от падения какого-то предмета.

Рафаэль был уже на ногах. Властным взмахом руки призвав Джессику к молчанию, он бесшумно двинулся к дверям столовой, сделав знак Джессике оставаться на месте. Она повиновалась.

Рафаэль двигался с грацией кошки. Убедившись, что в столовой ничего подозрительного не происходит, он бесшумно приоткрыл дверь темной кухни и исчез из виду.

В кухне тоже никого не было. Рафаэль ничего не заметил и в крошечном садике, куда выходило кухонное окно, и снова вернулся в дом. Он обыскал спальню и примыкающую к ней гардеробную, потом перешел в другие комнаты и даже осмотрел соседнюю квартиру, в которой во время своих редких приездов в город оставался Клод Фрейзер, но везде было тихо и пусто.

— Может быть, это соседская кошка? — предположила Джессика, когда Рафаэль вернулся в гостиную.

— Может быть, — согласился он, хотя ничуть в это не верил — просто ему не хотелось пугать Джессику.

Примерно через полчаса, когда они закончили разговор, Джессика проводила его до дверей квартиры. В установившемся между ними напряженном молчании не было ничего, что располагало бы к сердечному, теплому прощанию, и Рафаэль подумал, что это, пожалуй, к лучшему. Меньше всего ему хотелось в очередной раз подвергать испытанию свою способность сдерживаться. Легкие прикосновения к ее шее и волосам, которые он себе позволил, лишь сильнее разожгли в нем желание, и Рафаэль боялся, что может потерять над собой контроль.

— До свадьбы мы, наверное, не увидимся, — сказал он своим низким и таким напряженным голосом. Джессика удивленно приподняла голову.

— Ты возвращаешься в Бразилию? Так скоро?

— Да. Я должен еще многое сделать, чтобы потом меня не отвлекали всякие рутинные дела.

— Понимаю. Я тоже постараюсь закончить все важные дела до свадьбы. — Ее голос был таким тихим, что Рафаэль с трудом разобрал слова. Повинуясь безотчетному порыву, он протянул руки и взял ее за запястья, запоминая, впитывая в себя ее запах, атласную нежность ее кожи, биение пульса на тонком запястье. Он вдыхал исходящий от нее еле уловимый естественный аромат, и в груди его сам собой родился негромкий стон. Губы Джессики чуть приоткрылись, и Рафаэль наклонился к ним, чтобы еще раз ощутить их влажный вкус и мягкую шелковистость и запечатлеть в памяти, которая уже хранила несколько столь же драгоценных для него воспоминаний.

Руки Джессики тотчас напряглись, и она попыталась отстраниться. По ее телу пробежала легкая дрожь, и Рафаэль понял, что она — как и он — сражается со своим инстинктивным желанием ответить ему.

Усилием воли погасив в себе желание, Рафаэль выпустил ее руки и отступил.

— Если я буду нужен тебе — позвони, — сказал он, стараясь выдержать нейтральный тон. Потом повернулся и, не дожидаясь ответа, начал спускаться по лестнице.

Наблюдателя, дежурившего снаружи, Рафаэль заметил сразу и с неудовольствием подумал, что он, пожалуй, слишком заметен. Человек Пепе заверил его, что не видел и не слышал ничего подозрительного. А что, спросил он, что-нибудь случилось?

Услышав этот дурацкий вопрос, Рафаэль дал волю своему гневу. Когда пару минут спустя он зашагал прочь, наблюдатель все еще не мог стряхнуть с себя оцепенение. Его запоздалые извинения Рафаэль уже не слышал. Он твердо решил, что Пепе должен заменить этого человека на кого-то более компетентного и внимательного. Только тогда он сможет провести оставшиеся до свадьбы дни в относительном спокойствии, а уж потом он займется безопасностью Джессики сам.

Платье Джессика сумела найти лишь за три дня до свадьбы. Все, что ей предлагали, не нравилось обилием плиссировок, рюшечек, кружев, шифона, искусственного жемчуга и переливающегося бисера. Во всех этих нарядах она ну просто лучилась девственной чистотой и невинностью, что никак не вязалось с ее внутренним настроем. В конце концов Джессика остановила свой выбор на простом и элегантном платье из бледно-палевого тяжелого шелка с широкими рукавами, с неглубоким вырезом «лодочкой» и юбкой, облегающей спереди, а сзади ниспадающей складками. Платье очень шло ей, но Джессике казалось, что ему недостает какой-то очень существенной детали.

Оставив платье в магазине, чтобы его подогнали по ее росту, Джессика поехала домой, но сразу подниматься в квартиру не стала. Вместо этого она зашла в ближайшее кафе «Наполеон Хаус», чтобы выпить кофе. От одного запаха жареных кофейных зерен ее настроение улучшилось. Потягивая горячий напиток, она подумала, что любовь к кофе — это пока то немногое, что есть общего у нее с Рафаэлем.

Она только-только пригубила вторую чашку, когда за ее спиной раздался возглас:

— Джессика?!

— Дебби! — Повернувшись на голос, Джессика сразу узнала миниатюрную, светловолосую Дебби Кьяччо — подругу, с которой они были неразлучны в детские годы, когда проводили на побережье летние месяцы.

Молодые женщины крепко обнялись.

— Боже мой, Джесс, сколько же мы не виделись? Как ты? Я ведь сначала отправилась к тебе в «Голубую Чайку», но тебя на месте не было, и я решила поехать к тебе домой на свой страх и риск. Ужасно расстроилась, когда не застала тебя дома. Прошлась по вашим магазинчикам. Хорошо, что мы с тобой не разминулись. Я, правда, не думала встретить тебя в «Наполеоне». Решила подождать тебя здесь. Ну, рассказывай скорее о твоем избраннике… — С этими словами Дебби пододвинула стул поближе к столу, с видимым облегчением поставила на пол огромную сумку, забитую свертками и пакетами, и опустилась на стул.

— Господи, Дебби, как я рада тебя видеть! — с искренней радостью обняла подругу Джессика.

— А я-то, я-то как рада! — прощебетала Дебби, лучезарно улыбаясь. — Когда я получила от тебя открытку с приглашением, я просто обалдела. Где ты подцепила парня с таким красивым именем? Какой он из себя? Рассказывай же, и подробно!

Джессикане могла не рассмеяться. Дебби совсем не изменилась, хотя с тех пор, как они делились секретами, часами гуляли по побережью, собирали раковины на песчаной косе возле Омбретера, прошло, наверное, лет пятнадцать. Она была все такой же живой, подвижной, невероятно разговорчивой — по-прежнему близкой и сердечной.

Дебби была родом из северной Луизианы, но на лето родители отправляли ее к тетке, которая жила в Камероне и имела домик на самом побережье Мексиканского залива. Но это было давно, и теперь Джессика виделась с ней только тогда, когда Дебби приезжала в Новый Орлеан из Нью-Йорка, где она жила вместе с мужем. Несмотря на это, они продолжали поддерживать связь. Наверное, Дебби была единственной близкой подругой, которой Джессика могла бы доверить все.

Воспоминания о днях, проведенных под жарким солнцем на морском берегу, всегда были дороги Джессике. Она чувствовала, что только тогда, в те далекие времена, когда светские условности еще не подчинили ее себе, она была абсолютно свободна, и Дебби была составной частью этой свободы. Она помогала Джессике принимать самостоятельные решения, никогда не осуждала за совершенные ошибки, поощряла ее проявлять инициативу и утверждать себяр как личность. «В любых обстоятельствах нужно быть самим собой», — твердила она как заклинание, и Джессика старалась прислушиваться к советам подруги, но увы — стопроцентного успеха она так и не достигла. Она просто не могла не думать о том, что скажет и как оценит тот или иной ее поступок дедушка. И все же, если бы не Дебби, она, наверное, стала бы совсем другим человеком.

Но, несмотря на то что она относилась к Дебби как к своей самой близкой подруге, Джессика не могла даже ей рассказать все о своих отношениях с Рафаэлем. Она почти наверняка знала, что деловой характер их соглашения с Кастеляром придется Дебби не по душе; больше того, она несомненно придет в ужас и попытается убедить Джессику отказаться от такого брака. Вот почему в рассказе Джессики не хватало кое-каких существенных деталей.

— Как это романтично! — воскликнула Дебби, когда Джессика закончила.

— Я всегда знала, что рано или поздно ты выкинешь что-нибудь… дикое.

Джессика с сомнением поглядела на нее.

— Как так? — спросила она. — Ты что, шутишь?

— Нисколько! — с горячностью возразила Дебби. — Ты всегда была тихоней, это верно, но вместе с тем в тебе было что-то таинственное, недосказанное. Знаешь эту поговорку — в тихом омуте черти водятся? Это про тебя, Джесс, один к одному. Я помню, как мне всегда было интересно наблюдать за тобой. Ты постоянно жила в своем маленьком, замкнутом мире, совершенно не замечая, какими глазами смотрели на тебя мальчишки и как они изобретали самые идиотские предлоги, чтобы оказаться поближе к тебе. Я вовсе не хочу сказать, что ты намеренно приманивала их, нет! Просто в тебе было что-то такое, что влекло их к тебе помимо твоей воли, и я часто думала, что когда ты наконец заметишь одного из них — вот тогда будет дело, да такое, что только держись!

— Ну, давай, давай, выкладывай, что ты там еще думала! — смеясь, подбодрила ее Джессика.

— Я говорю абсолютно серьезно, Джесс! — торжественно уверила ее Дебби, сверкнув глазами. — Тебе от природы была дана какая-то странная власть над хоботными.

Джессика не сдержалась и снова прыснула. «Хоботными» они в детстве называли мальчишек, которых Дебби умела ловко водить за нос. Как и слоны, мальчишки, особенно в пору полового созревания, часто бывали близоруки и не видели ничего дальше собственного хобота… простите, носа.

— Ты и пугала их до смерти, — продолжала Дебби, — и притягивала. Они слетались к тебе как мухи на мед… и разлетались, несолоно хлебавши, но снова возвращались. Я пыталась угадать, что это может быть, но так и не разобралась. На первый взгляд ты была, конечно, девочка-одуванчик — не-тронь-меня-завяну-я, — но, возможно, мальчишки чувствовали в тебе что-то еще, что было мне недоступно. Быть может, какой-то животный магнетизм или еще что-то…

— Спасибо, — вставила Джессика с самой саркастической улыбкой.

— Прости, просто я не знаю, как лучше сказать…

— Скажи лучше, что они чувствовали во мне тигрицу, которая хочет выбраться на волю, — подсказала Джессика. Лицо Дебби озарилось широкой, радостной улыбкой.

— Точно! Кто это сказал? Этот твой Рафаэль?

— Да, — кивнула Джессика. — Правда, не мне.

— Какой умный представитель отряда хоботных, — восхитилась Дебби. — Судя по всему, головастый мужчина. Ты будь с ним поласковей, ладно? Ты ведь не хочешь, чтобы он истратил свой пыл раньше времени?

— Не думаю, что мне это грозит, — ответила Джессика. Это была попытка пошутить, и суховатый тон ее голоса вполне соответствовал сказанному, однако предательский румянец разлился по ее щеками.

— Ого! — Дебби с пониманием поглядела на ее пылающие щеки и уши, и уже готова была что-то сказать, но вдруг затрясла головой, оборвав себя на полуслове.

— …Нет, не буду спрашивать. Во всяком случае, сегодня. Расскажи мне лучше про свадьбу. Я уже предупредила свою половину, что мы должны будем пойти, но мне, как ты понимаешь, хочется знать все подробности заранее.

С облегчением вздохнув, Джессика вкратце поделилась с подругой планами и рассказала о семействе Кастеляров. К ее огромному облегчению, подруга тактично воздержалась от подробных расспросов, но все равно Джессика почувствовала облегчение, когда разговор перешел на Дебби и ее семью.

Оказалось, что Дебби с мужем приехали в Новый Орлеан на ежегодный конгресс «Макдональдса», с которым они, владея несколькими ресторанами быстрого обслуживания, тесно сотрудничали. Когда между заседаниями обозначился перерыв, Дебби тут же сбежала, надеясь разыскать Джессику.

Джессике пора было возвращаться на работу, но ей так не хотелось расставаться с Дебби, что она готова была пренебречь дисциплиной. И Джессика отважилась изменить своим правилам. Женщины решили вместе совершить набег на антикварные магазинчики. Любовь к старинным вещам была их общим пристрастием. К тому же совсем недавно Джессика обнаружила на Мэгэзин-стрит две новые антикварные лавочки, и, недолго думая, подруги отправились туда.

В одном из магазинчиков Джессика случайно наткнулась на отрез шелка. Когда-то он был снежно-белым, но время придало ему дымчатый оттенок, напоминавший цвет ее свадебного платья. Плотная, но мягкая ткань мерцала и переливалась даже в сумраке лавки; кроме того, на шелке был растительный орнамент в восточном стиле, а взглянув на него повнимательнее, Джессика рассмотрела крошечных тигров, скрывавшихся среди вышитых тончайшей золотой нитью причудливых листьев и дивных экзотических цветов.

Едва взяв в руки тяжелую ткань, Джессика сразу поняла, что она идеально подходит для того, чтобы сделать из нее накидку-шлейф к платью. Эта деталь несомненно придала бы ее свадебному наряду неповторимость, а это, пожалуй, было именно то, чего недоставало платью Джессики. В таком платье она могла бы чувствовать себя настоящей королевой бала: чувственной и сексуальной. Да-да, сексуальной, и пусть Рафаэль откусит себе хобот!

— Отличная мысль! — одобрила Дебби ее план, когда Джессика поделилась с ней своей замечательной идеей.

— Не знаю, — вдруг засомневалась Джессика. — Не буду ли я выглядеть глупо? Шлейф — это, конечно, красиво, но не слишком ли?

— Красиво? — с возмущением в голосе воскликнула Дебби. — Красиво, Джесс, это когда на тебе классные джинсы и маленький топ на тонюсеньких бретельках. Свадебное платье должно быть другим — великолепным, богатым, фантастическим, незабываемым, как сам праздник. Не понимаю, какие тут могут быть сомнения? Эта накидка сделает твое платье. Такого платья ни у кого не было и не будет!

Джессика раздумывала еще несколько секунд. Встретив вопросительный взгляд подруги, она громко рассмеялась.

— О'кей, считай, что ты меня уговорила, — сказала она.

Когда день свадьбы наконец наступил, Джессика поняла, что поступила правильно. Крошечные, едва заметные тигры, прячущиеся в золотых джунглях, придавали ей мужество и уверенность в себе, и хотя она сомневалась, что их кто-нибудь заметит, знать, что они есть, было приятно.

Портной, которому Джессика заказала сделать накидку к платью, отлично справился со своей задачей. Мягкая ткань спускалась с ее плеч красивыми, переливающимися складками, придавая Джессике торжественный и величественный вид. Глядя на себя в зеркало, Джессика невольно подумала, что теперь платье выглядит так, словно оно вышло из салона какого-нибудь известного модельера, а не было куплено в магазине. Правда, накидка была несколько более насыщенного цвета, но это было заметно только при ярком свете; кроме того, ощущение целостности ансамбля создавала лента из того же, что и накидка, материала, которая поддерживала фату из старинных алансонских кружев, передававшуюся в семье Фрейзеров из поколения в поколение.

В руках Джессика держала гирлянду из снежно-белых с золотой сердцевиной орхидей, дополненных желтыми, только начавшими распускаться розами и плющом. Цветы преподнес ей жених; он же прислал в подарок невесте ожерелье из жемчуга и бриллиантов и такие же сережки. Этот гарнитур был не просто очень красив — он стоил, наверное, целое состояние, но Джессика подумала, что он был бы ей еще дороже, если бы Рафаэль немного подождал и подарил ей его сам.

Но, увы, Рафаэля задерживали в Рио какие-то неотложные дела, так что он не появился даже на последней репетиции, состоявшейся вечером накануне свадьбы. Вместо себя он прислал Карлоса, который и объяснил расстроенной Джессике, что ее будущий супруг приедет в церковь прямо из аэропорта вместе с матерью и бабушкой.

Едва выбравшись из машины перед собором Сент-Луис, Джессика почувствовала приступ самой настоящей паники. Ей не верилось, что она будет венчаться в церкви и что пышный религиозный обряд на всю жизнь свяжет ее с Рафаэлем, которого она узнала так недавно. Но еще больше пугала ее дикая, неведомо откуда возникшая мысль, что Рафаэль мог передумать и теперь вовсе не появится. Что ей тогда делать?

Но прошло всего несколько мгновений, и люди, собравшиеся на площади перед собором, заметили ее. Зажужжали, защелкали фотоаппараты, и Джессика уже готова была ринуться обратно в машину, но тут Кейл, приехавший вместе с ней, пришел ей на помощь. Сначала он шагнул вперед, загородив ее от направленных на нее объективов, а потом проложил ей дорогу в толпе и помог подняться по ступеням, ведущим к высоким и тяжелым дверям собора.

Джессика, преодолевая паническое волнение, пыталась вслушаться в то, что говорил ей консультант-церемониймейстер. Кейл протянул ей букет и, когда Джессика заняла свое место, встал рядом.

Руки ее дрожали так сильно, что она чуть не уронила букет. В голове ее билась одна мысль — а вдруг Рафаэль не приедет.

И тут она увидела его. Он стоял почти прямо напротив нее, в конце длинного прохода между рядами скамеек, и улыбался. Темный вечерний костюм сделал его в десять, нет — в сто раз привлекательней, и Джессика почувствовала, как сердце ее, и без того отчаянно колотившееся в груди, забилось быстрее. Но вот Рафаэль, а за ним и Карлос, державшийся на шаг позади, шагнули к алтарю, и на Джессику внезапно снизошли удивительное спокойствие и уверенность. Все сомнения покинули ее, и она почувствовала, что ничего больше не боится.

Что было дальше, Джессика помнила смутно. Должно быть, она все делала правильно, ибо церемония шла своим чередом без пауз и досадных остановок. Музыка, потрескивание множества свечей, торжественные слова клятвы, вопросы и ответы — все сливалось, все доносилось до ее слуха словно через зыбкую пелену. Единственным, что имело для нее значение в эти минуты, была надежная и теплая ладонь Рафаэля, который сжимал ее руку в белых кружевных перчатках.

Наконец все закончилось и они оказались лицом к лицу со множеством улыбающихся гостей. Джессика бросила взгляд на Рафаэля и — она готова была поклясться в этом — увидела на его лице и удовлетворение, и гордость, и что-то еще, отчего по всему ее телу разлилась волна тепла.

Прием проходил во внутреннем дворе отеля «Сент-Луис», вымощенном большими каменными плитами. Обычно здесь и проходили различные официальные церемонии, и под пальмами накрывались длинные столы для фуршетов, однако сегодня все было несколько иначе. Стены гостиницы и внутренний двор были украшены праздничными гирляндами тропических цветов. Середину двора занимал огромных размеров стол, на котором красовался свадебный торт; вокруг стояли столы поменьше, буквально ломившиеся от всякой снеди. Между столами сновали вышколенные официанты в фирменных куртках отеля, разносившие шампанское и более крепкие напитки. На одном из балконов расположился оркестр, и музыка гремела, заполняя собой все пространство двора.

Джессика и Рафаэль с блеском протанцевали свой первый вальс под восхищенными взглядами родственников и гостей. Когда раздались аплодисменты, они, смущенно улыбаясь друг другу, вышли из круга и направились к столам. Гости последовали их примеру. Звуки музыки тонули в шумном многоголосье разговоров, восхищенных возгласов, взрывах смеха. Особенно шумной была компания многочисленных юных племянников и племянниц семейства Кастеляров, которые объединились, дабы совершить опустошительный налет на один из столов со сладостями. Второй танец Рафаэль танцевал со своей матерью, а Джессику вывел в круг сам Клод Фрейзер, который покинул ради этого свое инвалидное кресло и сделал несколько шагов, после чего Джессику подхватил Кейл, а деда — Мадлен. Словом, праздник шел по заведенному порядку, все было чинно, трогательно, но Джессика тем не менее почувствовала облегчение, когда официальная часть закончилась и она получила возможность раствориться среди гостей.

Легкий ветерок шевелил края белоснежных скатертей, играл листьями пальм в кадках и разносил в воздухе удивительные запахи вкусной еды — заливного из омаров, копченой ветчины, крабового рулета, свежеиспеченного хлеба, сладких пирожных и вина. Старые каменные стены вторили беззаботному смеху и разговорам, фонтан в углу двора журчал и пел словно теплый весенний дождь, а по лицам гостей и по каменным плитам скользили тени и пятна света от множества свечей в сверкающих подсвечниках. Стоявший рядом с Джессикой Рафаэль внимательно слушал рассказ своей сестры, которая не без юмора описывала перелет своего многочисленного семейства в Новый Орлеан. Джессика тоже слегка улыбалась, но едва ли до нее доходил смысл разговора. Она слишком нервничала, чтобы сосредоточиться на разговорах или на еде, и только смотрела, смотрела вокруг, стараясь запечатлеть в памяти все происходящее.

Оркестр на балконе грянул самбу в честь бразильских гостей, и среди собравшихся произошел небольшой переполох, вызванный тем, что слишком много гостей одновременно ринулись танцевать. Джессика наблюдала за всеобщей суматохой и даже слегка вздрогнула, когда кто-то, подойдя сзади к ее креслу, положил ей руку на плечо, чтобы привлечь ее внимание.

— Дебби! — воскликнула она, оборачиваясь. — Как ты меня напугала!

В церкви, принимая поздравления, она обнялась с подругой и ее мужем, однако никакой возможности поговорить у них не было.

— Хорошо, что вы с Майком смогли приехать. Я ужасно рада!

— О, Джесс, мы не пропустили бы этого события за все сокровища мира! Кстати, я горю желанием сказать, что одобряю твой выбор. — Она лукаво улыбнулась Рафаэлю, который как раз в этот момент был занят тем, что, опустившись на колено, завязывал шнурок одной из своих маленьких племянниц.

— Да, мне тоже кажется, что муж мне достался не из худших, — весело согласилась Джессика, чувствуя, как в душе у нее закипает нечто похожее на радость и гордость.

— А что он сказал по поводу твоих тигров?

— Он их пока не заметил, — ответила Джессика, понизив голос.

Дебби слегка приподняла брови.

— Я думала, они — для него.

— И для него, конечно, тоже, но главным образом — для меня.

— Боже мой, Джесс, тебе нужно только захотеть этого, и ты справишься с любым мужчиной!

— Так уж и с любым!.. — с недоверием произнесла Джессика.

— С любым! — убежденно сказала Дебби и бросила в сторону Рафаэля красноречивый взгляд. — По крайней мере, с абсолютным большинством, — добавила она и, наклонившись к Джессике, снова обняла ее за плечи — на этот раз в знак прощания, так как им с мужем пора было уезжать. — Я была счастлива увидеться с тобой, Джесс. И я очень, очень рада за тебя. Позвони мне обязательно, ладно? А то приезжайте к нам вместе с Рафаэлем, договорились? Я люблю тебя, дорогая, и хочу, чтобы ты была очень счастлива.

Джессика благодарно кивнула. Теплые слова подруги согрели ее сердце.

Рафаэль внимательно наблюдал за ней. Слышал ли он, о чем она говорила с Дебби? Помнит ли он, как сравнивал ее с тигрицей? Или, может быть, он вспоминал другой двор и другую самбу?

Пристальный взгляд Рафаэля, выдававший его невероятное напряжение, смутил и напугал ее. На лице его было ясно написано, чего ему стоит сдерживать свои эмоции, и по спине Джессики пробежал холодок, вызванный… вызванный ответным желанием — таким сильным, что у нее закружилась голова, а ноги стали непослушными и тяжелыми.

Именно в эти мгновения Джессика окончательно поняла, что не давало ей покоя в последние месяцы. Ей нужно было только одно: она должна была узнать, можно ли вернуть ту магию, которую она однажды познала, то волшебство, которое она всего лишь раз разделила с Рафаэлем. Так долго — почти всю жизнь — она отказывала себе в счастье любить и быть любимой, подавляла в себе женщину, жертвовала личной жизнью ради карьеры, ради обязанностей перед семьей… Ну что ж, совсем скоро она узнает все, что хотела.

При мысли о том, что ее ждет, Джессика снова затрепетала. Что, если она не сможет снова испытать тот удивительный восторг, который пришел к ней в Рио? Что, если она будет разочарована? Или Рафаэль не будет удовлетворен их первой брачной ночью? А может быть, Арлетта права, и она с самого начала была разменной фишкой в чужой игре? Ведь у нее так и не появилось никаких доказательств того, что ее не обманули, просто за всеми предсвадебными хлопотами, за своим сегодняшним волнением Джессика напрочь позабыла о своих обстоятельствах. Но ведь ничего не изменилось, все осталось как было!

Нет, наверное, она до конца так и не сможет доверять этому человеку, но ведь брачный союз уже заключен, и он стал ее мужем! Что, если слова клятвы, произнесенной перед алтарем, навеки приковали ее к тому, кто использовал ее самым бесчестным образом? Тогда, в Рио, Рафаэль овладел ею, воспользовавшись ее растерянностью и благоприятными обстоятельствами, но теперь он получил возможность проделывать с нею то же самое уже на законных основаниях!

Переход от желания к ужасу был таким стремительным и неожиданным, что кровь отхлынула от лица Джессики. Словно в тумане она видела, как Рафаэль встает и движется к ней, но была не в силах даже пошевелиться.

— Идем, — сказал он, беря ее за руку и помогая встать. В глазах его горел все тот же мрачный огонь, который заставил Джессику содрогнуться.

— Нам пора.

Первую ночь они должны были провести в городской квартире Джессики. Это решение было принято с обоюдного согласия, поскольку Джессика не выразила никакого желания переехать в отель.

Пепе довез их до самого дома. Когда Джессика выходила из машины, она заметила, как Пепе и Рафаэль обменялись быстрыми многозначительными взглядами, после чего слуга почтительно склонил голову. Когда они поднялись наверх, Джессика услышала, как отъехала машина.

— Значит, дежурства отменяются? — спросила она, зажигая свет в прихожей, и прошла в гостиную, чтобы включить там настольную лампу.

Рафаэль захлопнул входную дверь.

— Можно сказать и так, — прогудел он.

— Ты думаешь, что теперь мы можем сами о себе позаботиться?

— Да-То есть, — повернулась к нему Джессика, — ты хочешь сказать, что опасность миновала? Что мне… нам больше ничего не грозит?

С этими словами она подошла к зеркалу, чтобы снять фату. Рафаэль молчал. Джессика удивленно обернулась и увидела его напряженное лицо и затуманенные глаза.

И ее сердце забилось как у пойманной в силки птицы.

— Я хочу сказать, — ответил Рафаэль, ослабляя узел галстука, — что начиная с сегодняшнего дня я буду сам заботиться о твоей безопасности.

— О моей безопасности? — Джессика недоуменно покачала головой. — Мне кажется, что я не нуждаюсь в телохранителе.

Рафаэль расстегнул запонки на манжетах и положил их на туалетный столик. Потом он поднял руки и потянулся к ее волосам, и его взгляд показался ей исполненным любви и самых нежных обещаний.

— Нет нуждаешься, — сказал он твердо. — И, если хочешь, я объясню тебе, почему.

Джессика облизнула губы. Взгляд Рафаэля тут же остановился на ее влажных манящих губах.

— Мы… нам нужно обсудить, что мы будем делать в ближайшие несколько дней, — сказала она поспешно. — И, наверное, надо решить, когда мы отправимся в Бразилию.

— Не думаю, что мы должны обсуждать это немедленно, — пророкотал Рафаэль своим низким голосом, осторожно вынимая из уха Джессики жемчужную серьгу.

Его пальцы были такими теплыми, такими ласковыми, что Джессика невольно забыла обо всем. Наконец она опомнилась и, перехватив его запястье, произнесла тихим голосом:

— Спасибо, не надо. Я сама…

— Я хочу их снять, — с легкой улыбкой ответил Рафаэль и, положив серьгу на столик, тут же занялся второй. — Мне не хочется, чтобы ты снова потеряла сережку.

Джессика почувствовала, как кровь бросилась ей в лицо.

— Нет, не надо, правда… — прошептала она чуть слышно, выпуская его руку.

— А я хочу, — сказал он негромко, но настойчиво. — Хочу ухаживать за тобой, заботиться, прикасаться к тебе, обнимать, ласкать, целовать каждый дюйм твоего тела. Вот уже несколько недель, как я не в состоянии думать ни о чем другом.

Джессика почувствовала, что наполнявший ее жаркий огонь желания вот-вот выплеснется наружу. Ее пылающая кожа стала такой чувствительной, что она ощущала не только тепло его тела, но и малейшее шевеление воздуха в комнате. Когда Рафаэль справился со второй серьгой и наклонился к ее шее, чтобы расстегнуть замок ожерелья, Джессика не выдержала. Порывисто повернувшись к нему, она качнулась вперед.

Рафаэль шагнул ей навстречу и замер, прижавшись к ней всем телом. От него исходил тонкий дурманящий аромат, и этот знакомый запах подействовал на Джессику как сильнейшее возбуждающее средство. Голова у нее закружилась, странная слабость растеклась по телу, и, чтобы не упасть, Джессика машинально взмахнула руками. Повинуясь не разуму, а одному лишь инстинкту, она опустила руки на его широкую грудь. Это было такое удивительное ощущение — чувствовать его теплое сильное тело, слышать его учащенное дыхание, что Джессика отбросила остатки стыдливости и впитывала его тепло, его запах, наслаждаясь игрой натянутых мускулов под тонкой полотняной рубашкой и прислушиваясь к гулким ударам его сердца.

В эти секунды он был так близок ей. Джессике вдруг показалось, что он словно маленький ребенок нуждается в ней. И вместе с тем она ощущала его невероятную силу. Его мощная мужская энергия и сила подчиняли ее себе, лишали воли к сопротивлению, но и питали собственное все нарастающее желание. И Джессика сдалась, сдалась без сожалений и дальнейших колебаний. Ее узкая ладонь проникла между пуговицами рубашки, запуталась в упругих и густых волосах на груди и вдруг наткнулась на крошечный твердый сосок.

Рафаэль судорожно вздохнул, и Джессика в испуге отступила, но ее замешательство продлилось всего какие-то доли мгновения. Прижавшись щекой к его груди, она продолжила свое волнующее путешествие, ища среди густой поросли второй крошечный холмик.

Неожиданно Рафаэль с силой сжал Джессику в объятиях, так, что она едва перевела дыхание. Погрузив пальцы в ее густые, вьющиеся волосы, он запрокинул ее голову и прильнул к ее губам долгим и страстным поцелуем. Обдавая ее « влажным теплом своего дыхания, он упивался сладким соком, упругой податливостью и нежностью ее губ, и Джессика вдруг почувствовала себя так, как будто она вдруг очутилась в лодке, которую уносит от берегов тропический ураган. Его язык резко наступал и, задержавшись в глубине ее рта, медленно отступал, словно обещая волшебное действо, которое ждало их впереди. Этот чувственный, дразнящий и соблазнительный танец был уже знаком Джессике, но снова и снова она открывала для себя еще не изведанные эротические ощущения. Через его поцелуи в нее вливалось и его жгучее желание, и зов к еще более пьянящим ласкам, к более полному слиянию.

Нащупав сзади «молнию» на ее платье, Рафаэль расстегнул ее одним стремительным рывком. Освобожденная ткань платья упала с ее плеч, и платье соскользнуло к ногам Джессики и упало на пол тяжелыми складками, и она осталась в атласном маленьком платье, которое надела под свадебный наряд. Руки Рафаэля тотчас легли на его прохладную поверхность и медленно двинулись сверху вниз, словно он получал изысканное наслаждение от прикосновений к тонкому атласу, обволакивавшему ее желанное тело. Его ладони медленно скользили по груди Джессики, задержались на узкой талии и двинулись ниже. Длинные пальцы Рафаэля накрыли собой ее ягодицы и сжались в безудержном порыве желания, как это уже было однажды — в темном патио в Рио.

Джессика негромко застонала, ибо и она уже начинала изнемогать от желания. Его руки напряглись, поднимая ее от земли, и Джессика невольно вскрикнула, почувствовав, как вминается в ее разгоряченное тело пряжка его ремня.

Негромко пробормотав что-то по-португальски, он ослабил объятия и опустил Джессику на пол, но тут же наклонился и, легко подняв ее на руки, шагнул в темную спальню, распахнув дверь пинком ноги. Старинная широкая кровать с ее пышно взбитыми перинами была довольно высокой, и, когда Рафаэль опустил свою драгоценную ношу, Джессика почувствовала себя жертвой, лежащей на алтаре и предназначенной на заклание. Но ее ожидание длилось не дольше минуты. Рафаэль бросил на пол пиджак и, торопливо расстегнув пуговицы на рубашке, швырнул ее в угол. Джессика как зачарованная следила за тем, как он расстегивает пряжку ремня и «молнию» на брюках. Сбросив с ног лакированные туфли, Рафаэль стремительно сорвал с себя оставшуюся одежду и опустился на кровать рядом с Джессикой.

В свете настольной лампы, проникавшем в спальню из гостиной, его тело казалось совершенным, как у большой хищной кошки, бесшумно скользящей в джунглях, — и таким же мощным. Плечи Рафаэля отливали светлой бронзой, и когда он склонился над ней, Джессике показалось, что его глаза светятся в темноте.

Густая тень легла на ее лицо, и Джессика затрепетала в предчувствии, с новой силой жаждя очутиться в его объятиях, но Рафаэль не торопился. Опираясь на руки, он осторожно лег на нее, давая Джессике привыкнуть к тяжести своего тела, потом сдвинулся чуть ниже, стремясь заполнить каждую впадинку ее тела своим. Выпуклость к впадине, твердое к мягкому, мускул к мускулу, губы к губам, плотно, без малейшего просвета, словно вся поверхность его тела была одним огромным органом осязания, Рафаэль прильнул к ней, словно хотел пробить телесную оболочку и устремиться к ее душе, чтобы слитьсй с ней навеки. Дав Джессике привыкнуть к этой близости, он взял ее руки в свои и, сплетя свои пальцы с пальцами Джессики, поднял ее руки над ее головой. И начал снова целовать ее.

После бесконечно долгого, головокружительно сладкого поцелуя он оторвался наконец от ее губ. Его жадный язык заскользил вниз, к шее, к нежной ложбинке между ее грудями. Рафаэль тыкался щекой то в одну, то в другую грудь Джессики; выбрав левую, он начал мучительно медленный подъем по ее крутому склону к остроконечной вершине, покрывая ее кожу мириадами поцелуев, лаская языком и игриво покусывая. Покорив одну высоту, он перешел к другой и стал взбираться по ней с тем же неспешным тщанием.

Джессика не в силах была пошевелиться или уклониться от его ласк, даже если бы она этого хотела. Ее руки были по-прежнему прижаты к подушке за ее головой, а тело Рафаэля припечатало ее к кровати. Джессика чувствовала, как он осторожно сдвигает в сторону мешающий ему шелковый атлас нижнего платья, как мучительно осторожно и медленно мнет и давит ее истекающую влагой горячую плоть, и ее сердце стучало все громче, все сильней.

Восторженное ожидание, наполнявшее Джессику, как горячий воздух наполняет воздушный шар, до звона натягивая его тонкую оболочку, странным образом смешивалось в ней со сладкой беспомощностью и паникой. Предстоящее страшило ее, и она решила вести себя с предельной осторожностью, оставаясь, насколько это возможно, хозяйкой положения, однако глубоко внутри ее зрело инстинктивное знание, что Рафаэль никогда не причинит ей физической боли. Знание превратилось в уверенность, и Джессика даже была тронута тем, каким внимательным он может и хочет быть с нею, но все эти мысли очень скоро исчезли, надежно погребенные под ворохом новых, небывалых ощущений, сквозь которые Рафаэль вел ее к сияющей вершине, к удивительному чуду, которое по-прежнему маячило впереди.

Он слегка пошевелился и, опираясь на одну руку, второй рукой обнажил живот Джессики и принялся покрывать его быстрыми, легкими поцелуями, так что она чувствовала на коже горячую влагу его дыхания. Неожиданно язык Рафаэля нырнул в ямочку на животе и, ненадолго задержавшись на ее дне, снова выбрался оттуда и медленно, словно улитка, оставляющая за собой мокрый след, стал описывать круги по ее животу, опускаясь все ниже и ниже к влажным истокам ее лона.

Это было умопомрачительное ощущение, но Джессика, вдруг испугавшись чего-то, попыталась высвободиться. Рафаэль не позволил ей этого сделать. Сильно надавив ей на колени, он заставил Джессику еще больше раздвинуть ноги, чтобы глубже погрузиться в нее.

— Как сладко! — прошептал он, и Джессика почувствовала, как ее чувствительную плоть закололо сотнями тупых иголочек. — Ты — как глоток прохладной воды в жаркий полдень, как мед с мятой и цветочным нектаром… Я готов пить тебя словно хмельной напиток, от которого кружится голова и по всему телу растекается приятная истома…

И Рафаэль продолжил свое захватывающее исследование, даря ей такие неземные, волшебные ласки, что очень скоро Джессика позабыла обо всем на свете. Околдованная, оглушенная, она отбросила стыд и открыла ему себя, пропуская его вглубь, и Рафаэль немедля этим воспользовался. Он действовал осторожно и вместе с тем дерзко и решительно. Его губы и его вездесущий язык жгли ее тело, лишали дыхания, рождали в ней огонь чистейшего наслаждения и оглушительной радости.

Господи, как же ей хотелось почувствовать его внутри себя! Желание слиться с ним было таким всепоглощающим, что Джессика больше не могла сдержать свою страсть. Повинуясь этой потребности, она схватила Рафаэля за плечи и, впиваясь в них ногтями, попыталась направить его.

Он выпустил ее и, опершись на локоть, стащил с нее нижнее платье, так что из одежды на Джессике остался лишь тоненький пояс и белые чулки, украшенные у лодыжек вышивкой. Положив руку ей на грудь, ощутив под своей рукой биение ее сердца, Рафаэль склонился к ней и, пробежав языком по изгибам ее маленького уха, внезапным словно выстрел движением погрузился в нее так глубоко, что Джессика на мгновение оглохла.

— Скажи, что ты хочешь меня! — прошептал он.

Джессика подняла руку и накрыла ею его ладонь, лежавшую у нее на груди. Непонятный страх словно молния пронзил ее, хотя за мгновение до этого она не чувствовала внутри ничего, кроме жгучего желания быть с ним.

— Зачем? — задыхаясь, спросила она.

— Я хочу услышать это от тебя. Я должен знать, что между нами существует хотя бы физическое влечение. Скажи, пожалуйста… Для меня это важно.

— Что, если я… не смогу?

Она почувствовала, как его мускулы судорожно сжались, напряглись, потом медленно, неохотно расслабились. Он отстранялся от нее!

— Нет, не уходи! Не надо…

Какой смысл ей было отпираться, отрицать то, что было очевидно? Это существовало между ними всегда, с самого начала. Не было ничего позорного или низкого в обычной плотской страсти, особенно после того как Рафаэль сам признался, что хочет ее.

— Я… я тоже хочу тебя, — произнесла Джессика, немея от сладкой боли, разлившейся в теле. — Сейчас. Мне…

Он не дал ей договорить и, закрыв ей рот горячим и глубоким поцелуем, подсунул руки под ее ягодицы и слегка приподнял ее, готовя Джессику к новому вторжению.

Это ощущение показалось ей таким изысканно-прекрасным, что у нее захватило дух. Рафаэль был внутри ее, и она почувствовала себя наполненной до краев. Джессика не могла ни думать, ни дышать; она чувствовала лишь, как ее пульсирующая плоть обволакивает его, принимает его как долгожданную награду, а он продолжал наступать, проникая все глубже и глубже.

Это продолжалось несколько бесконечных секунд. Когда Рафаэль подошел к завершению, Джессика не то всхлипнула, не то вскрикнула, и он, как будто испугавшись, сразу же отступил, но тотчас задвигался неторопливо и мощно, растягивая удовольствие и испытывая ее терпение.

Подстраиваясь под него, Джессика инстинктивно обвила ногами его бедра, плотнее прижимая Рафаэля к себе. Это движение раскрыло перед ним еще большие глубины, которые он покорил одним судорожным рывком, так что их тела сошлись в еще более близком соединении. На мгновение он задержался в самой глубине, слегка покачиваясь, так что, казалось, в ней уже не осталось пространства, где бы ни торжествовала его плоть. Ее члены отозвались на это движение судорожной дрожью, и Рафаэль снова начал свое уверенное наступление, раз за разом покоряя ее до самых потаенных глубин.

Его кожа стала влажной и скользкой от пота, и Джессика видела, как заблестели могучие мускулы на его плечах. Грудь Рафаэля вздымалась словно чудовищные мехи, а на лице появилось выражение мрачной сосредоточенности и свирепой жажды. Раскачиваясь в такт его движениям и чувствуя в себе его горячую, напряженную плоть, Джессика внезапно осознала, как внутри ее нарастает новое, незнакомое ощущение, которое по своей силе и интенсивности было бы сродни острой боли, если бы оно не было таким сладостно-захватывающим. Могучее и неостановимое, оно поднималось в ней как приливная волна, грозя затопить ее чем-то, что было очень похоже на любовь. При мысли об этом горло у нее перехватило внезапной судорогой, а глаза защипало от подступивших слез. Еще несколько мгновений, и они пролились, увлажнив ей кожу на висках и тут же затерявшись в шелке ее густых, спутанных волос.

И вместе со слезами к ней вдруг пришло ощущение легкости, как будто Джессика окончательно сдалась, отворив перед ним ворота своего последнего бастиона, который она защищала изо всех сил, не пропуская его в святая святых своей души, где обитало ее подлинное «я». Он ли одолел ее, или она сама уступила нарастающей в себе нежности — сейчас это было совершенно не важно. Она только почувствовала, как сердце шевельнулось у нее в груди, а кожа запылала от прилива крови, в то время как внутри ее с бешеной скоростью раскручивалась какая-то огромная пружина, которая столько лет оставалась сжатой до опасного предела.

С невнятным криком Джессика всем телом рванулась вверх, навстречу ему. Ее губы в смятении коснулись его влажного лба, потом прижались к плечу и снова отпрянули, но стоило ей только приоткрыть рот, чтобы схватить глоток воздуха, как губы Рафаэля приникли к ее губам и бешено танцующий язык ворвался между ее влажно блестящими зубами. Не в силах даже застонать от удовольствия, Джессика схватила его за плечи и, впиваясь пальцами в его влажную кожу, задвигалась вместе с ним — вверх и вниз — в мерном, как удары молота, ритме.

Рафаэль негромко шептал что-то по-португальски, и его слова звучали то как молитва, то как богохульство, то как любовная клятва. Еще никогда его голос не казался Джессике таким чужим — и таким любящим. Она и сама была на грани того, чтобы прошептать ему слова признания, как вдруг Рафаэль изменил темп и задвигался так быстро, что Джессика, ошеломленная внезапностью перехода от мерного биения прибоя к неистовой ярости урагана, почувствовала, как рвутся последние ниточки, привязывавшие ее тело к ее душе и ко всему, что она считала главными составляющими своего собственного «я». Еще несколько мгновений Джессика боролась, но тело ее стало воздушно-невесомым, и она поняла, что взлетает вместе с Рафаэлем над смятыми простынями, над темной спальней, стремительно поднимаясь туда, где в черной пустоте космоса нет ничего, кроме света далеких звезд.

И вдруг дрожь пробежала по плечам и груди Рафаэля, и, совершив резкое, атакующее движение, он вжался в ее напряженное тело и словно закаменел, хотя его мускулы продолжали судорожно сокращаться. Из горла его исторгся низкий, протяжный стон, и Джессика крепко, обхватив его руками и ногами, с силой прижала Рафаэля к своему лону, которое все еще вздрагивало и пульсировало, продолжая звать его, словно признавая его своей неотъемлемой частью.

Этот диалог двух душ и двух тел, диалог, во время которого ни один из них не произнес ни слова, и был той самой древней на земле тайной, к которой привела их горячка любовного неистовства. В ней было и обещание скорой весны, и надежда на обильную жатву, и намек на начало чего-то неназванного, что не имеет конца, и ощущение новой жизни, открывшейся перед ними. Это была загадка, которую нельзя, невозможно было разрешить, потому что ни один из них не осмелился бы отправиться на поиски ответа. И все же каждый из них знал, что если они будут любить друг друга долго, то рано или поздно наступит такой день, когда понимание придет к ним изнутри, как озарение, и тогда они смогут посмотреть в глаза один другому и увидеть в них долгожданную истину.

Прошло несколько долгих секунд, прежде чем Рафаэль расслабился и, выпустив Джессику, вытянулся на одеяле рядом с ней. Уловив ее протестующее движение, он, однако, снова привлек ее к себе, и Джессика, удобно устроившись у него на плече, перекинула одну ногу через его колени. Тогда Рафаэль повернул к ней лицо и принялся поглаживать ее по голове, убирая с лица пряди длинных густых волос.

Джессика буквально купалась в его нежности, впитывая в себя ритмичные удары его сердца и движение его груди, которая поднималась и опускалась в такт глубокому и ровному дыханию. Незаметно для себя она уснула, чувствуя, как его руки продолжают обнимать ее, заслоняя от всех напастей и невзгод.

Когда она проснулась, в спальне было совсем темно. Рафаэль продолжал обнимать ее, и его руки дарили ей уверенность и безмятежный покой, одновременно поощряя ее снова отдаться тлевшему в ней желанию. Заметив, что Джессика пошевелилась, он потянул ее на себя так, что она оказалась сидящей на нем верхом, после чего снова затих. Он ждал, что она предпримет.

В первое мгновение Джессика не могла ни на что решиться. Но, ощутив под собой его горячую и твердую плоть, она почувствовала, как желание словно электрический разряд пронзило ее.

Джессика стала сползать вниз, и когда Рафаэль снова оказался внутри ее, она была вознаграждена его облегченным судорожным вздохом. Приподнявшись и откинувшись немного назад, она стала медленно подниматься и опускаться. Почти мгновенно в ней начало нарастать чувственное наслаждение — это было так удивительно и неожиданно, что Джессика, захваченная врасплох, даже не пыталась ему сопротивляться. Вместо этого она стала наращивать темп, склонившись к Рафаэлю и с силой обхватив его плечи, а Рафаэль, помогая ей и поддерживая ее, сначала сжал руками ее грудь, потом переместил руки на ее бедра, вполголоса бормоча какие-то ласковые слова.

Так она мчалась на нем верхом — дикая и могущественная, как валькирия. Эта неистовая, сумасшедшая скачка продолжалась до тех пор, пока тело ее не заныло от изнеможения. Тогда Рафаэль перехватил у нее инициативу, и Джессику захлестнуло, понесло могучим потоком его страсти, которая наполняла ее непередаваемо дивными ощущениями с каждым ударом, с каждым выпадом, который подбрасывал ее высоко в воздух. При этом он целовал ее, звал по имени, бессвязно выкрикивал какие-то слова, и так — до самого конца, когда темнота рассыпалась перед глазами Джессики мириадами ослепительных огненных брызг.

Потом она снова уснула в его объятиях, вернее — провалилась в забытье, словно в бездонный колодец, но даже в его кромешном мраке голос Рафаэля и его нежные руки по-прежнему были с ней, и Джессика мимолетно подумала, что это, наверное, и есть счастье.

Потом Джессика вдруг испугалась, что все это могло ей просто присниться, пригрезиться, и в она страхе открыла глаза. Неужели все это происходило с ней на самом деле? Неужели все это — не сон?

Ответ она увидела в янтарных глазах Рафаэля, поблескивавших в первых лучах рассвета едва ли не ярче, чем золотой медальон у него на шее. В его взгляде она прочла удовлетворение, нежность и томную ласку и невольно вспыхнула.

— Похоже, мы составим отличную пару не только в бизнесе, — заметил он, лениво растягивая слова, и, подняв руку к ее волосам, провел пальцами снизу вверх, перебирая ее мягкие шелковистые пряди.

— А в чем же еще? — спросила Джессика, притворившись, будто не понимает намека. При этом она громко фыркнула, отдувая в сторону упавшие на лицо волосы.

Он наклонился к ней и поцеловал, прихватив губами ту непокорную прядь волос, которая щекотала ей лицо. Когда он снова заговорил, его голос звучал напряженно.

— Попробуй угадать, моя маленькая тигрица.

От этих слов Джессику снова бросило в жар, и она поспешно опустила глаза, не в силах выдержать его взгляд. Вместе с тем желание, которое она испытывала, еще никогда не было таким сильным. Набравшись храбрости, Джессика так стремительно повернулась к Рафаэлю, что ее упругие груди уткнулись в его крепкую грудь. Одновременно рука Джессики совершила дерзкий бросок, и ее пальцы сомкнулись вокруг горячего и твердого символа его мужественности.

— Зачем гадать, если ответ очевиден? Или ты хотел бы еще раз убедить меня в нашей совместимости?

Разумеется, он хотел. Доказательства, которые привел Рафаэль, были наглядны и убедительны, хотя сам процесс демонстрации, будучи повторен несколько раз, потребовал времени, сил и значительных затрат энергии.

За окном снова сгущались сумерки, когда они наконец выбрались из спальни, чтобы как следует поужинать. Их ужин состоял из салата, холодного цыпленка и нескольких сдобных булочек, которые Джессика ухитрилась испечь в духовке в промежутке между поцелуями и другими, более смелыми ласками, которыми они то и дело обменивались. Они как раз заканчивали свой десерт — это было сливочное мороженое с изюмом и ромом у Рафаэля и ванильное под горячим шоколадным соусом у Джессики, — когда за дверью послышался звук шагов. Кто-то решительно и быстро поднимался по лестнице, и не успели они переглянуться, как в дверь позвонили.

Рафаэль зло выругался, и Джессика, поглядев на него с улыбкой, слегка покраснела. Любуясь расцветающим на ее скулах нежным румянцем, Рафаэль успел подумать, как здорово было бы снова увлечь ее на кровать, чтобы повторить то, что они проделали уже несколько раз, но тут раздался еще один звонок.

Вскочив, Джессика бросилась открывать, но Рафаэль удержал ее. На ней был только коротенький ночной халатик, в то время как он успел надеть джинсы и натянуть через голову белую футболку.

— Нет уж, я сам открою, — сказал он решительно. Джессика не возражала, что, учитывая как ее стремление к независимости, так и то, что они находились в ее квартире, было достаточно необычно, и Рафаэль не преминул мысленно это отметить. Ему хотелось считать, что Джессика постепенно привыкает полагаться на него, хотя он и сознавал, что до полного доверия еще далеко. Как бы там ни было, эта маленькая деталь представлялась ему достаточно многообещающей.

Когда он распахнул дверь, то увидел перед собой Кейла Фрейзера. Троюродный брат Джессики выглядел достаточно смущенным и растерянным, хотя, возможно, всему виной был яркий свет, хлынувший из прихожей. Проморгавшись, Кейл, однако, настолько овладел собой, что сумел пожелать Рафаэлю доброго вечера самым светским тоном, на какой только был способен. Обменявшись с бразильцем крепким рукопожатием, он бросил взгляд за спину Рафаэля.

— А вот и ты, Джесс! — облегченно воскликнул Кейл. — Моя мать пыталась дозвониться до тебя, но твой телефон не отвечал. Я, конечно, понимаю, но…

— Что случилось? — побледнев, воскликнула Джессика и приблизилась к двери, на ходу запахивая халат. Этот инстинктивный жест был таким стыдливым, таким целомудренным, что у Рафаэля сжалось от нежности сердце.

Кейл затряс головой.

— Не хотелось бы расстраивать тебя в такой день, Джесс, но твой дед… После свадьбы они с Мадлен провели ночь в городе, а утром отправились в «Мимозу». Дядя Клод захотел сам вести машину. Поездка утомила его, и, вернувшись в усадьбу, он сразу же лег вздремнуть. Через два часа Мадлен поднялась к нему. Словом, у него второй инсульт, Джесс. Врачи сказали, что нужно известить всех родственников.

Лицо Джессики стало белым как мел, но она сумела совладать с собой, не впасть в истерику и не разрыдаться. Впрочем, Рафаэль всегда знал, что стойкости и мужества ей не занимать. Джессика на мгновение прикрыла глаза и спросила:

— Он все еще в усадьбе?

— Нет, он в больнице, в Камероне.

— И ты, конечно, едешь туда?

Кейл кивнул.

— Мне нужно только забрать маму, она сейчас в Лафайетте.

— Ты возьмешь меня с собой?

Рафаэль с горечью подумал, что Джессика совсем забыла про него — должно быть, в ее мире он все еще занимал довольно скромное место. Шагнув вперед, он спросил у Кейла:

— В камеронской больнице есть вертолетная площадка?

— Думаю, да, — ответил тот. — Точно, есть. Они используют ее в особых случаях, когда больного нужно срочно транспортировать в Новый Орлеан или в Хьюстон.

— Отлично. — Рафаэль повернулся к Джессике. — Я отвезу тебя. Меньше чем через час мы будем на месте.

— Ты? — Джессика удивленно поглядела на него. — Ты сделаешь это?

— Мне нужно только позвонить и распорядиться, чтобы приготовили вертолет. А мы немедленно выезжаем в аэропорт.

— А ты, Кейл? — Джессика повернулась к своему кузену.

— Мне ведь надо забрать маму, так что летите без меня. Дядя Клод… Для него важнее увидеть тебя, чем меня.

Боль словно рябь, пробежавшая по воде, на мгновение исказила лицо Джессики. Она чуть заметно пошатнулась и, словно в поисках поддержки, положила руку на локоть Рафаэля. Ее пальцы были холодны как лед, и он накрыл их своей теплой и сильной ладонью. Когда Джессика заговорила, в ее голосе были и доверие, и благодарность, и еще что-то, что затопило его сердце горячей волной.

— Тогда, — сказала Джессика, неуверенно улыбаясь, — тогда я полечу с моим мужем.

Рафаэль не сомневался, что она полетит с ним, но, несмотря на это, он почувствовал себя так, словно только в этот момент Джессика стала его женой.