Тиран Рима

Саймон Скэрроу

«Тиран Рима»

(Tyrant of Rome)

Любительский перевод

Жанры: Историческая проза, Исторические приключения

Серия: Eagles of the Empire #24

Язык книги: Русский

Оригинальный язык книги: Английский

Переведено для группы: «Саймон Скэрроу | Eagles of the Empire» в 2025 году.

Над переводом работали: Нуржан «turk.legioner» (Астана),

Джандиэр «CeaserDzhandier»

Домашняя страница группы Вконтакте: https://vk.com/simonscarrow_romaneagle

Саймон Скэрроу был увлечен писательством с раннего возраста. После детства, проведенного в путешествиях по миру, он продолжил свою большую любовь к истории в качестве учителя, прежде чем стать полноправным писателем. Его герои-римские солдаты Катон и Макрон впервые появились в 2000 году в книге «Римский орёл» и впоследствии проложили себе боевой путь в более чем двадцати романах, включая «Восстание», «Смерть императору!», «Честь Рима», «Императорские изгнанники» и «Центурион».

Цикл «Орлы Империи» – это не только повествование о событиях, происходивших в Римской империи и Британии в I веке нашей эры, это, прежде всего, роман о войне. О войне, которая со стороны римлян ведется не народным ополчением, а профессиональными солдатами-легионерами. Они служили 25 лет и зачастую были более преданными своему командиру, чем отечеству. Империя расширяла свои территории, ей нужна была непобедимая армия.

Саймон Скэрроу описывает солдатские нравы Древнего Рима современным «приземленным» языком, что может показаться некоторым читателям необычным, зато позволяет провести параллели с современной армией. Безусловно, эксперимент, но эксперимент во многом удачный.

Порядок книг Саймона Скэрроу из серии «Орлы Империи»:

Кампания «Британия»

Римский орёл (42-43 гг. н.э., Британия)

Орёл-завоеватель (43 г. н.э., Британия)

Орёл нападает (44 г. н.э., Британия)

Орёл и Волки (44 г. н.э., Британия)

Добыча золотого орла (44 г. н.э., Британия)

Рим и восточные провинции

Пророчество Орла (45 г. н.э., Рим)

Орёл в песках (46 г. н.э., Иудея)

Центурион (46 г. н.э., Сирия)

Средиземноморье

Гладиатор по крови (48-49 гг. н.э., Крит)

Легион смертников (49 г. н.э., Египет)

Преторианец (51 г. н.э., Рим)

Возвращение в Британию

Кровавые вороны Рима (51 г. н.э., Британия)

Братья по крови (51 г. н.э., Британия)

Британия (52 г. н.э., Британия)

Испания

Непобеждённый (54 г. н.э., Испания)

Возвращение в Рим

День Цезарей (54 г. н.э., Рим)

Восточная кампания

Кровь Рима (ЛП) (55 г. н.э., Армения)

Изменники Рима (ЛП) (56 г. н.э., Сирия)

Императорские изгнанники (ЛП) (57 г. н.э., Сардиния)

Британия: неспокойная провинция

Честь Рима (ЛП) (59 г. н.э., Британия)

Смерть императору! (ЛП) (60 г. н.э., Британия)

Восстание (ЛП) (60 г. н.э., Британия)

Месть Рима (ЛП) (61 г. н.э., Британия)

Рим

Тиран Рима (ЛП) (62 г. н.э. Рим)

62 год н. э.

Под безрассудным и бурным правлением императора Нерона Рим катится в пучину анархии и заговоров. Варварская казнь четырёхсот рабов вызвала волнения и бурю недовольства. Лишь самый закалённый воин способен удержать порядок. Поэтому Нерон обращается к префекту Катону – единственному, кто ещё может спасти его власть от краха.

Катон до сих пор держался в тени после героической кампании по подавлению восстания Боудикки. Но теперь судьба вновь призывает его в строй. Назначенный новым префектом Городских когорт Рима, он нуждается в надёжном и проверенном офицере рядом. Центурион Макрон – тот, кто готов встать плечом к плечу.

Война и мятежи давно не пугают этих закалённых ветеранов. Но римская политика и дворцовые интриги опасны ничуть не меньше, чем поле боя. Судьбы обоих мужчин – и судьба всей империи – теперь зависят от самого вспыльчивого императора своего времени. Смерть подстерегает любого, кто осмелится бросить вызов Нерону.

Катону и Макрону предстоит задействовать весь свой опыт, природную смекалку и железное мужество, чтобы выжить и вновь проявить себя в этой грандиозной саге о доблести римских воинов.

СПИСОК ПЕРСОНАЖЕЙ

Городские когорты

Префект Квинт Лициний Катон, надеется на покой и тишину, но не находит их при режиме Нерона

Центурион Макрон, с трудом совмещает мирную отставку с природой прирожденного воина

Тигеллин, проходит путь от командира Городских когорт до командующего Преторианской гвардией.

Трибун Гай Альбаний Ферокс, заместитель командира Городских когорт

Центурион Брокх

Вибий Фульвий, измученный, но проницательный писарь

Центурион Авл Лемул, из первой центурии Первой Городской когорты, старый служака без малейшего сочувствия к лодырям

Трибун Марцелл, командир Второй когорты

Центурион Макрин, образчик коррупции

Трибун Пантелла, образец тучности

Преторианская гвардия

Секст Афраний Бурр, командир гвардии, ослабленный годами, проведёнными в попытках выжить сквозь все прихоти Нерона

Трибун Руфрий Галлон, уже пресытившийся этими самыми прихотями Нерона

Двор Нерона

Нерон Клавдий Август Германик, император, стремящийся «сделать Рим великим снова», но в собственном понимании...

Поппея Сабина, фаворитка Нерона, женщина с холодным сердцем...

Клавдия Октавия, жена Нерона, жертва трагического брака по расчёту...

Сенека, красноречивый сенатор, чьё великое будущее уже позади

Веспасиан, сенатор, осторожно взвешивающий своё будущее

Тит и Домициан, сыновья Веспасиана, «яблоки, что недалеко падают от дерева»

Паллодор, заведующий дворцовыми пирами, измотанный устремлениями всем угодить

Север и Целер, архитекторы при чрезмерно амбициозном заказчике

Кальпурний Пизон, аристократ с безграничными амбициями

Лукан, племянник Сенеки, поэт, куда более искусный в письме, чем в заговорах

Эвкаен, талантливый флейтист, возможно, ещё и сердцеед

Римские граждане

Клавдия Актэ, жена префекта Катона, скрывающаяся от своего прежнего воздыхателя

Петронелла, жена Макрона, мечтающая о мире и покое, но слишком хорошо знающая мужа, чтобы в это по-настоящему верить

Луций, сын Катона, надеющийся вырасти и стать таким, как отец, а ещё лучше – как дядя Макрон

Бардея, дочь Макрона и Боудикки, пытающаяся найти своё место в римском обществе

Тавр, управляющий Макрона, надёжный сколь и преданный

Гелон, помощник повара Макрона, движимый любовью к денежным поощрениям

Требоний, ординарец Катона, временами чересчур фамильярный, но неизменно преданный

Горанген Тит, хозяин таверны, решивший «снова сделать себя великим», но пока выходит, что «натёртым»

Фламиний, бездомный щенок, выживший сквозь все невзгоды и наслаждающийся лучшей жизнью

Буллон, главарь банды «Бронзовые клинки» в Субурре, безжалостный разбойник и подстрекатель

Урсон, сын Буллона и Камиллы, непокорный и заблудший юноша

Камилла, жена Буллона и мать Урсона, выглядит ухоженно, но говорит, как из сточной канавы

Анцит, адмирал флота в Мизене, верный, но удобный козёл отпущения императора Нерона

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Рим, 62 г. н. э.

Макрон понял, что надвигаются неприятности, ещё до того, как они добрались до Форума. Всё уже началось к тому моменту, когда он и Петронелла вышли из дома на Виминальском холме¹. Мощёная улица, спускавшаяся к рынку в самом сердце столицы, выглядела непривычно пустынной. В обычные дни здесь царило бы оживление: толчея покупателей, крики уличных торговцев, мужчины, отдыхающие на скамьях у небольших забегаловок, и редкий карманник, зорко высматривающий очередную жертву. По мостовой сновали паланкины с богачами, прогуливались преторианцы в белых туниках, а между ними шныряли оборванцы, увешанные амулетами, предлагая прохожим за пару монет предсказать судьбу или наслать проклятие на вора, обманщика или соперника в любовных интригах. Сегодня же большинство лавок и харчевен торопливо запирали ставни, предчувствуя беду. Лишь несколько мужчин и женщин спешно прошли мимо Макрона и его жены, пока они спускались вниз по холму.

Хотя стояло лишь начало лета, город изнывал от неожиданной, неприсущей сезону жары. По мере того как они приближались к Форуму, Макрон всё отчётливее слышал гул огромной, разъяренной толпы. В этом гвалте различались странные переливы, то вспышки ярости, то стенания горя.

- Что происходит? – спросила Петронелла, крепко вцепившись в его руку.

Он покачал головой.

- Не знаю. На ипподроме сегодня ничего нет, и никаких игр, насколько помню, не ожидалось ещё как минимум месяц. Что бы там ни было – похоже, неприятности. - Он на миг остановился и повернулся к ней. - Хочешь вернуться домой?

Она задумалась на мгновение.

- А ты сам хочешь?

Макрон усмехнулся.

- Ты знаешь меня – всегда лезу узнать, в чём дело. - Его лицо стало серьёзным. - Если хочешь, иди обратно. А я посмотрю, что происходит, и потом расскажу.

- Скорее уж ты сам вляпаешься в неприятности, - прищёлкнула языком Петронелла. - Пора уже вести себя по возрасту. Ты в долгу передо мной и Бардеей.

Макрон нехотя кивнул. Хотя он был женат на Петронелле уже несколько лет, к роли отца он так и не привык. Бардея была плодом короткой связи с женщиной из племени иценов² – сразу после вторжения легионов в Британию. Та женщина впоследствии стала царицей своего народа и возглавила недавнее восстание против Рима, что, мягко говоря, осложнило всю историю.

Бардею до сих пор мучили кошмары, ей снились те времена, когда римские солдаты издевались над ней и её народом. Макрон изо всех сил старался загладить то, через что ей пришлось пройти, но роль заботливого родителя ему не шла. Он был легионером до мозга костей, а не нянькой, и понимал это лучше всех.

Сначала Макрон не поверил Боудикке³, когда та заявила, что он – отец девочки. Но крепкая, коренастая фигура Бардеи, тёмные волосы и широкое лицо не оставляли сомнений: кровь была его, римская, без всяких там «если». К тому же и сроки её рождения совпадали с тем, что рассказывала Боудикка. Так что Макрон принял всю ответственность – после подавления восстания забрал дочь к себе и увёз в Рим, решив воспитать её сам.

Не сказать, что это прошло без трений – и не только тех, что бывают у любой девчонки на пороге взрослой жизни. Бардея оплакивала потерю семьи и, тех кого потеряла от рук римлян. Макрону стоило всех его скромных запасов терпения и такта, чтобы хоть как-то справляться с её мрачными настроениями.

- Ты ведь больше не легионер, упившийся вдрызг в увольнительной, - продолжала Петронелла. - И давно уже и не тянешь это лямку.

Макрон состроил обиженную мину.

- Я ещё как могу задать жару, не хуже молодых!

Она улыбнулась с лёгким сочувствием.

- Знаю-знаю, можешь. Но, слушай, я иду с тобой. Без споров. Если я рядом, меньше шансов, что ты вляпаешься в какую-нибудь заварушку.

Макрон приподнял бровь.

- Ах вот как, да? - протянул было он. Его жена была крепкой женщиной, такой, что могла бы уложить с одного удара почти любого парня.

И тут их разговор прервал жилистый лысый тип в грязной тунике. Один глаз у него был мутноватым, на веснушчатой голове торчало несколько жидких прядей, а правая нога тонкая и вывернутая внутрь, почти не слушалась, из-за чего он ковылял, опираясь на тяжёлую трость. Оглядываясь назад, он врезался прямо в Макрона.

- Эй, поосторожнее! - рявкнул тот, отталкивая незнакомца и одновременно удерживая его, чтобы тот не грохнулся наземь.

В тот же миг Петронелла метнулась вперёд и схватила за запястье его свободную руку, как раз когда та нырнула в складки туники. В крючковатых пальцах блеснул кошель Макрона, оттянутый монетами.

Глаза проныры округлились от страха, но тут же сменились хитрым прищуром, когда он заметил красный армейский плащ на плечах Макрона.

- Ой, прошу прощения, центурион, - забормотал он, наугад попав точно в его звание. - Должно быть, случайно схватился за это, когда поскользнулся…

Макрон выхватил кошель и запихнул его на самое дно походной сумки, прикрыв сверху плащом. Затем поднял палец и ткнул им калеку в грудь.

- Попробуешь этот фокус ещё раз, и я тебе второй костыль сделаю. Чтоб рук не осталось – ни для кражи, ни для почесухи. Ясно?

Старикашка яростно закивал.

Макрон кивнул в сторону Форума.

- Что там за возня внизу?

Тот раскрыл рот, показав пригоршню кривых зубов.

- Император отказал в прошении о помиловании людям Паэция Секунда. Сенаторам это не по нутру, вот и подзуживают чернь. Там, центурион, дело пахнет гарью. Городские когорты уже направлены, пытаются расчистить проход от тюремных камер Туллианума⁴ до места казни. Но народ, видать, решил стоять насмерть. Станет жарко, зуб даю. А я, уж извини, предпочитаю унести ноги, пока целы.

Он прищурился, и голос его стал жалобно-ноющим.

- А ведь я старый ветеран, всю жизнь отдал службе Риму, да вот расплатился этой ногой. Когда начнётся мясорубка, мне шансов нет. И подать сегодня никто не даст… а ведь надо ж как-то пожрать, хе-хе…

Макрон смерил его взглядом с ног до головы.

- Ветеран, значит? Ну-ка напомни и из какого же ты легиона?

Старик замялся.

- Четырнадцатый, центурион. Отличные парни, славная братва. Я с ними до самого конца служил… пока вот это не случилось со мной, - он постучал по своей высохшей ноге.

- Верно, небось, тяжело было покидать товарищей? Да ещё такое тёплое местечко в Сирии.

- О да, очень, - пробормотал тот.

- Чушь собачья, - отрезал Макрон. - Четырнадцатый уже двадцать лет как в Британии. Он нахмурился. - А теперь катись, пока я не отволок тебя к ближайшему посту вигилов⁵.

Мошенник дёрнулся, услышав угрозу – вигилы славились тем, что не церемонились с уличными проходимцами. Он торопливо прохромал в сторону, обходя Макрона и Петронеллу по широкой дуге, и заспешил прочь. Макрон бросил ему последний взгляд и сплюнул в канаву.

- Хренов прохвост.

- А кто такой этот Паэций Секунд? - спросила Петронелла, когда они двинулись дальше к Форуму.

- Дело старое, - буркнул Макрон. - Сенатор. В прошлом году его вроде как прибил один из рабов. Ну, если верить слухам. Я слышал в «Пьяном гладиаторе», что бедолаг из его дома пытали месяцами, пока один не сломался и не взял всё на себя.

Петронелла усмехнулась.

- Не уверена, что стоит верить всему, что болтают в «Пьяном гладиаторе»…

Лоб Макрона чуть нахмурился, что было признаком лёгкого раздражения. Петронелле, разумеется, не нравилось, что он частенько захаживает в ту самую таверну, что стратегически расположилась прямо у входа в термы, где он любил попариться. Но поскольку заведение пользовалось популярностью у бывших легионеров вроде него, ей ничего не оставалось, кроме как мириться, хоть и скрипя зубами.

- В общем, - продолжил Макрон, поспешно сворачивая разговор с темы любимой забегаловки, - по закону, если раб убивает хозяина, то казнят всех рабов в его доме.

- Да быть не может! - возмутилась Петронелла.

Он пожал плечами.

- А почему, по-твоему, такие случаи редкость? Рабам самим приходится следить друг за другом, чтоб никто из своих не вздумал зарезать господина.

- Но как можно казнить невиновных вместе с убийцей? Это же неправильно! - воскликнула она.

- Может, и так, - пожал плечами Макрон, - но закон есть закон. Пошли. - Он взял Петронеллу за руку и повёл вперёд. - Шум поднялся из-за того, сколько их в этот раз. Четыреста рабов должны заплатить за преступление одного. Если бы это было в каком-нибудь мелком доме, вроде нашего, никто бы и строчки в хрониках не написал. А тут народу столько, что дело тянется уже месяцами, и толпа, конечно, закипела. Простой народ ведь, по сути, от рабов недалеко ушел – вот и сочувствуют им, бывает.

Он фыркнул.

- Даже некоторые сенаторы ворчали, мол, неправильно всех под одну гребёнку. Но в итоге милосердие утопили в голосовании, и вопрос ушёл наверх – в императорский дворец. Нерон всё это время мялся, думал... Ну вот, похоже, надумал.

- А чего он тянул? - спросила Петронелла.

- Кто ж его знает, - усмехнулся Макрон. - Молод ещё. Слышал я, что он хочет, чтоб его толпа любила. А если тебе важнее быть популярным, чем решительным – начальник из тебя так себе. Не командир, а певчая пташка.

Петронелла махнула рукой в сторону Форума, откуда донёсся новый, гулкий рев толпы.

- Что-то не похоже, чтобы его сейчас сильно любили.

- Ага… - буркнул Макрон. - Будем надеяться, что там больше лают, чем кусают.

Они продолжили путь молча. Шум нарастал волнами, то гнев, то жалость, перемешанные в одно сплошное эхо. Когда они спустились вниз с холма и повернули к Форуму, перед ними открылась картина: пространство между обшарпанными многоквартирными инсулами было забито народом. Над головами толпы Макрон заметил протестующих, взобравшихся на статуи и постаменты, те размахивали руками в сторону императорского дворца.

- Через такую толпу нам не пробиться, - сказал он. - Есть терраса на пару улиц дальше. С неё, может, увидим, что творится, и решим, как пробраться к рынку.

Петронелла кивнула, и они протиснулись через узкие, вонючие переулки, пока не вышли на вершину крутого спуска, откуда открывался вид на дальний край Форума. Там, над толпой, высилась трибуна – ростра⁶, выстроенная в форме носа военного корабля. Вдоль склона шла невысокая каменная стенка, откуда им открывался весь театр происходящей драмы.

Центр Рима кипел: тысячи, десятки тысяч людей ревели, размахивая кулаками и тыкая пальцами в сторону Палатинского холма⁷. Ещё несколько тысяч осаждали курию⁸, где засели сенаторы – жалкие крысы, укрывшиеся за спинами ликторов и телохранителей с дубинками и щитами. Они стояли в два ряда перед дверями, образуя живой заслон. Одна створка была приоткрыта, и в проёме виднелась кучка сенаторов в белых тогах с пурпурной каймой, высовывающихся из мрака, словно любопытные хорьки.

Внизу, у подножия ступеней, мужчины и женщины ревели, осыпая сенаторов проклятиями, и швыряли в них грязью, комьями мусора и всем, что попадалось под руку.

Пока Макрон и Петронелла наблюдали, один из сенаторов получил прямо в грудь чем-то липким. Макрон невольно ухмыльнулся – не каждый день видишь, как один из городских патрициев получает по заслугам.

На противоположной стороне Форума происходила похожая сцена у ворот внешнего двора императорского дворца. Центурия солдат из городских когорт, в полном вооружении и доспехах, с копьями наготове, сдерживала натиск толпы, вынося на себе град оскорблений и всякой дряни, летящей из людской массы.

- Выглядит скверно, - заметила Петронелла.

- Что-о? - Макрон сложил ладонь рупором у уха и наклонился к ней, шум стоял словно в царстве Плутона.

- Я говорю, дело принимает скверный оборот! Может, вернёмся? Всё равно через эту толпу к рынку не пробьёмся!

- Тут безопасно, - ответил Макрон. Он не собирался уходить, не узнав, чем всё закончится. - Подождём. Хоть немного.

Петронелла знала своего мужчину достаточно хорошо, чтобы понимать: если Макрон решил остаться, спорить бессмысленно. Она лишь раздражённо покачала головой.

Почти час они наблюдали, как настроение толпы постепенно стихает, как это часто бывало, когда стороны упирались и никто не решался сделать первый шаг. Те, кто стоял ближе к воротам дворца и к курии, начали отступать, бросая время от времени какие-то ругательства, а остальная масса просто топталась на месте. Гул ярости сменился тягучим жужжанием, напомнившим Макрону атмосферу Большого цирка⁹, когда пробежали уже все заезды, и народ не спешит расходиться.

Он взял жену за руку.

- Пошли. Похоже, к рынку теперь можно пройти.

Они двинулись через Форум в сторону Форума Боариума¹⁰. Макрон обнял Петронеллу за плечи, прижимая к себе, и при этом зорко следил, чтобы не подвернулся очередной карманник. Они как раз миновали ростру, когда с дальнего конца Форума донёсся новый всплеск шума. Крики нарастали волной, как прибой, разбивающийся о риф, и толпа вдруг двинулась, подхватив их обоих. Макрона и Петронеллу протащило несколько шагов, прежде чем он успел упереться ногами и прикрыть жену собой. Освободившейся рукой он не церемонился – расталкивал людей направо и налево, пробивая себе пространство, как на тренировках в легионе.

- Ведут заключённых! - раздался чей-то вопль, и Макрон поднял взгляд к ростре, где мужчина, вцепившись в бронзовый таран, украшавший переднюю часть трибуны, кричал во всё горло. Его крик подхватили другие, и толпа вновь пришла в движение.

На этот раз Макрон не смог устоять – людей смело волной, и он с Петронеллой оказался втянут в самый круговорот Форума. Мужчина на трибуне обернулся, ткнул пальцем в сторону курии и заорал:

- Убийцы! Они и император – убийцы!

В ту же секунду в Петронеллу врезались несколько человек, прижав её к другим телам. Она вскрикнула, но быстро пришла в себя, стиснула зубы и со всей силы врезала ближайшему в бок. Тот резко обернулся, глаза налились яростью, кулак взвился в воздух.

- Только попробуй! - рявкнул Макрон и ударил первым – прямо в лицо. Раздался хруст, из носа противника брызнула кровь. Пока тот, ошеломлённый, хватал воздух ртом, Макрон схватил Петронеллу за руку и поволок прочь, к ступеням сбоку от трибуны.

Толпа теснилась и там, но Макрон пробивался, как при штурме бритской крепости – плечом, локтем, короткими толчками, сверкая взглядом, от которого мгновенно расступались. Этот взгляд он отточил не на римских улицах, а ещё в легионе – и пугал им когда-то новобранцев на плацу и варваров на полях битв от Британии до Сирии.

Крепко держа Петронеллу за руку, он втянул её на ступени и прижал в углу у перил, заслонив собой.

- Я же говорила, надо было уйти домой, - выдохнула она, немного оправившись.

- Поздно пить фалернское, когда таверна сгорела, - буркнул Макрон. - Придётся держаться здесь, пока всё не уляжется.

С высоты, на которой они стояли, Макрон видел весь Форум как на ладони. Теперь он ясно различал, где началась суматоха: колонна осуждённых рабов, сопровождаемая конвоем, пробивала себе путь по склону, ведущему к внешнему двору императорского дворца – по правую руку от него. Толпа смыкалась вокруг солдат городских когорт, ревя от ярости.

Между рядами легионеров Макрон различил жалкую процессию: мужчины, женщины, дети – все закованы в кандалы, связанные друг с другом канатами, обмотанными вокруг шеек. Когда колонна подошла ближе, он увидел их лица. Одни смотрели в пустоту, не веря, что смерть уже почти рядом. Другие плакали, тянули вверх скованные руки, умоляя о пощаде. Одна женщина прижимала к груди младенца, потом вдруг подняла его над головой, протягивая к толпе – в надежде, что хоть ребёнка спасут. Но офицер быстро перегородил ей путь и втолкнул обратно в строй.

Раздался гулкий звук буцины¹¹, прокатившийся над Форумом. Макрон повернул голову налево – там, со стороны улицы, ведущей к лагерю за городской стеной, в толпу врезалась колонна преторианцев. Кто-то во дворце вызвал подкрепление. Но появление гвардейцев только подлило масла в огонь: ярость толпы вспыхнула с новой силой.

В военных полетело всё, что только попадалось под руку – объедки, глиняные черепки, выдранные из мостовой булыжники, мусор, кости, всё подряд. Преторианцы подняли щиты, выхватили мечи, выставив остриё прямо перед лицами тех, кто стоял ближе всех. Люди в первых рядах попытались отпрянуть, но позади их прижимала сама масса тел – и не все сумели избежать клинков.

Макрон нахмурился. Он видел бойни похуже, но сейчас в этом ревущем котле было что-то особенное – не просто липкий страх, а лютая ненависть, бродившая по городу, словно чума.

У Макрона по спине пробежал холодок – впервые за всё это время он по-настоящему осознал, в каком смертельном положении оказались они с Петронеллой. Всё выходило из-под контроля. Колонна солдат, конвоировавших приговорённых рабов, с боем пробилась к воротам двора императорского жилища. Преторианцы у прохода расступились, пропуская их внутрь.

Длинная цепь обречённых ещё долго втягивалась в просторный двор, окружённый колоннадой с трёх сторон. На дальнем конце виднелся ещё один подъём – извилистая рампа, ведущая вверх, к дворцовому комплексу на вершине Палатинского холма. И вдруг там, на высоком балконе, показалась фигура в пурпурной тунике с золотой отделкой – сам император.

Толпа взорвалась. Сотни рук взметнулись в воздух, тысячи голосов возопили, умоляя Нерона остановить казнь. Рёв десятков тысяч людей слился в одну чудовищную звуковую волну. Макрону казалось, что шум не просто заполняет уши, а давит на череп, будто его голову зажали в тисках.

Петронелла что-то кричала прямо ему в лицо – он видел, как двигаются её губы, но не слышал ни слова. Тогда она схватила его за ворот и потянула к себе, почти касаясь губами его уха:

- Он не может это допустить… правда? - Она указала вперёд. - Нерон!

Макрон не знал, что ответить. Предсказать, как поступит этот юный, непредсказуемый Цезарь, было невозможно. С тех пор как он взошёл на трон, Нерон, надо признать, сдержал обещание покончить с тайными делами о «государственной измене», на которых был помешан старик Клавдий¹² под конец жизни. Он даже публично поклялся не вмешиваться в дела Сената.

«Хорошие, Марс тебя в задницу, слова», - подумал Макрон. Только вот на деле сенаторы давно разучились решать хоть что-нибудь сами. Они привыкли ждать, пока император или его приближённые ткнут пальцем, за что голосовать. Именно Сенат приговорил этих рабов к смерти. И теперь только Нерон мог их спасти.

Макрон уже видел императора вблизи несколько лет назад – и тогда ему стало ясно: Нерон буквально купается в любви толпы. Но сегодня народ недвусмысленно давал понять, чего ждёт от своего любимца – пощады для рабов.

Интуиция подсказывала Макрону, что император непременно выжмет из ситуации всё возможное: даст людям вдоволь пореветь, насладится их мольбами, а потом, эффектно помиловав приговорённых, утонет в волне восторга, облегчения и обожания. И тут его осенило ещё кое-что. А вдруг Нерон сам нарочно подыграл Сенату, дав понять, будто требует казни – чтобы потом героически отменить их решение, снискав любовь толпы и заодно напомнив сенаторам, где в Риме настоящая власть?

Макрон усмехнулся себе под нос.

- Похоже, я слишком долго общался с Катоном… скоро тоже начну искать заговор даже в походном супе.

Тем временем рабов отвели к задней стене двора, на небольшой пригорок, чтобы их было видно из-за ворот и сквозь строй преторианцев. Им велели опуститься на колени лицом к Форуму. Крики и рев толпы постепенно стихли. Когда последний раб рухнул на колени, над самым сердцем Рима повисла зловещая тишина.

Раздался короткий приказ преторианского центуриона. Солдаты городских когорт отошли в стороны, а десять преторианцев, отбросив щиты, заняли места за первыми обречёнными.

Макрон поднял взгляд на балкон.

- Если Нерон собирается прекратить это кровавое представление, то пора бы уже, - пробурчал он. - Ну давай же, парень, отдай приказ.

Он словил себя на том, что буквально заставляет императора глазами сказать хоть что-нибудь. Но Нерон стоял неподвижно, не шелохнувшись, и молча глядел вниз, во двор. Преторианский центурион взглянул наверх, будто ожидая сигнала, помедлил – и наконец выкрикнул громко, отчётливо, так, что слова разнеслись по всему Форуму: - Привести приговор в исполнение!

Десять преторианцев наклонились вперёд и приставили острия гладиев к выемке между ключиц – прямо над сердцем ожидавших рабов. Один из несчастных не выдержал, дёрнулся и рухнул на землю, свернувшись клубком и воем заливаясь от ужаса. Но прежде чем кто-то из остальных успел пошевелиться, мечи резко опустились. Преторианцы вонзили клинки, провернули их из стороны в сторону, выдёргивая наружу, и алые струи хлынули из ран. Тела содрогнулись в последних конвульсиях. Палачи оттолкнули их в сторону, где несчастные упали лицом вниз на каменные плиты.

Из десятков тысяч глоток на Форуме вырвался вой отчаяния, когда преторианцы перешли к следующей группе обречённых. Среди них была та женщина, что пыталась спасти ребёнка. У неё вырвали младенца и с чудовищной силой метнули к основанию ближайшей колонны – тельце ударилось, и всё стихло. Мать успела лишь раз вскрикнуть, полной безумной боли, прежде чем её настиг меч – и она рухнула рядом со своим ребёнком и остальными мёртвыми.

- Мне… плохо, - выдохнула Петронелла. - Я хочу уйти. Сейчас же.

Макрон молча кивнул и начал протискиваться с ней вдоль ростры, к другой стороне, где народ уже кипел. Толпа ревела, и людской поток начинал сдвигаться к воротам.

Преторианское подкрепление, пробившееся через Форум, развернулось и остановилось, выстраиваясь в обе стороны. Прозвучал гулкий сигнал буцины, и солдаты двинулись вперёд, медленно, но неумолимо, вдавливая людей обратно. У ворот дворцового двора солдат уже теснили: в них уже летело всё без разбора – камни, черепки, обломки. Один из преторианцев выставил щит, чтобы отразить удар, но тот тут же вырвали из его рук, и солдат, потеряв равновесие, шагнул вперёд – прямо в лапы толпы. Его тут же повалили.

Офицер, командовавший отрядом, взревел приказ, и преторианцы ринулись вперёд, орудуя мечами направо и налево, как косари на жатве, рассекая толпу и отбрасывая людей прочь. Мгновение назад толпа ревела от ярости – теперь же рев сменился паническим визгом.

Макрон и Петронелла рванули к подьему у подножия Виминальского холма. Толпа давила со всех сторон; Макрон держал жену мёртвой хваткой, стараясь не потерять равновесие. Вдруг перед ним открылось свободное пространство – несколько преторианцев, взбесившихся от крови, мчались мимо, гоняясь за кучкой беглецов. Один из них заметил Макрона, резко свернул и бросился прямо к нему. По бешеному блеску в глазах Макрон сразу понял – этот тип окончательно обезумел, опьянев от резни, что творилась на Форуме.

Когда преторианец замахнулся мечом, Макрон выпрямился, как на плацу, и рявкнул:

- Опусти, хренов ублюдок, свое оружие! Попробуй угрожать центуриону, и узнаешь, чем это кончится для тебя!

На миг солдат замер, но потом глаза сузились, и он продолжил атаку.

Годы в армии и детство на темных римских улочках выточили Макрону реакцию до остроты клинка. Он рывком заслонил Петронеллу, пригнулся, выставив руки. Когда преторианец почти настиг его, Макрон нырнул сбоку от овального щита, ухватился за его край и всей тяжестью тела толкнул вперёд. Солдат пошатнулся и рухнул, а Макрон вместе со щитом грохнулся сверху, выбивая из противника воздух тяжёлым ударом.

Мгновенно вскочив, Макрон прижал подбитую гвоздями подошву калиги к запястью врага, пока тот не выронил меч. Схватив оружие, он коротко – раз, два – врезал эфесом в лицо преторианца, пока тот не обмяк и не затих.

- Уходим! - бросил он.

Держа меч низко, чтобы не привлекать внимания, он схватил Петронеллу за руку и повёл сквозь ревущую толпу бегущих граждан. Форум превратился в поле бойни: тела повсюду – кто-то корчился, кто-то полз, кто-то уже не двигался вовсе. Крики ужаса гулко отдавались от стен храмов и базилик.

Макрон пробирался так быстро, как только мог, зорко выискивая взглядом новых преторианцев, обезумевших в кровавом угаре. Он с Петронеллой петлял между колонн, углов, ниш, фронтонов – любым укрытием, что подвернётся, - пока они, наконец, не добрались до подножия фронтона и не смешались с потоком тех, кто спасался в относительной безопасности лабиринта узких улиц и переулков холма.

Он остановился на вершине пандуса, тяжело дыша, с гулким стуком сердца в груди, и прижал Петронеллу к себе.

- В порядке? Не задело нигде?

Она покачала головой.

Макрон оглянулся вниз, на Форум. Преторианцы уже очистили пространство перед императорским дворцом и добивали тех немногих, кто ещё держался на окраинах площади. У курии кучка мужчин с дубинами отчаянно сопротивлялась, но против закованных в броню преторианцев у них не было ни шанса – последняя вспышка скоротечного бунта была обречена. Во дворе казни всё ещё продолжались: сотня тел лежала неровными рядами, каменные плиты были залиты кровью. На самом Форуме валялось столько же мёртвых и умирающих.

Макрон перевёл взгляд наверх, к дворцовому балкону. Там, на фоне неба, он различил Нерона – тот наклонился вперёд, опершись ладонями о перила, и наблюдал за происходящим. Казалось, император кивнул с удовлетворением, потом развернулся и, в сопровождении нескольких приближённых, неспешно скрылся за дверями.

Макрон ещё секунду стоял, осматривая площадь, пока взгляд не наткнулся на преторианца, с которым ему пришлось «пообщаться». Тот лежал на спине, без движения. Двое его товарищей склонились рядом, третий махал рукой офицеру. В руке у Макрона всё ещё был меч. На гарде и на сжатом кулаке засохли брызги крови.

Он быстро огляделся – никто не смотрел. Меч звякнул о камень и остался лежать на земле. Макрон взял Петронеллу за руку и повёл её вверх по улице, к дому Катона.

Она заметила кровь на его руке и ахнула:

- Ты ранен!

- Это не моя кровь. Нам лучше убраться отсюда. Побыстрее.

Оставив бойню позади, они поспешили вслед за другими, которые текли плотной рекой мимо осыпающихся инсул на нижних склонах Авентина. Макрон вытер кровь, насколько смог, краем туники. Пока они шли, он в мыслях снова и снова прокручивал драку с тем преторианцем, вспоминая всё до мелочей. Вроде бы поблизости других солдат не было, а значит, никто не успел разглядеть его как следует. И всё же следовало затаиться хотя бы на пару дней – на всякий случай.

Мысли невольно вернулись к казни рабов. После прежних показных «гуманистических» жестов Нерона, его разговоров о золотом веке для Рима, трудно было поверить, что он смог так хладнокровно отдать их на смерть. Что-то изменилось. Макрон чувствовал нутром – в императоре словно проснулся новый, куда более холодный и беспощадный зверь. И эта жестокость, с которой тот позволил умереть сотням невинных, выдавала не просто слабость характера, а тьму, поднимавшуюся из глубины его души.

Для Макрона это стало мрачным откровением: все ужасы, кровь и опасности, через которые он прошёл на дальних рубежах империи, будто последовали за ним в столицу. Теперь и в Риме придётся держать ухо востро – что говоришь, с кем пьёшь, рядом с кем стоишь. В воздухе снова чувствовался смрад доносов и интриг – как в последние годы правления Клавдия.

Сам за себя Макрон не переживал. После недавнего восстания в Британии он и так потерял почти всё, что имел. Но за Катона… да, за него было тревожно. Тот стал всадником, женился на дочери сенатора и унаследовал приличное состояние. И вместе с деньгами – славу, которую многие считали незаслуженной для человека его низкого происхождения. Зависть в Риме была оружием куда похуже, чем меч.

Когда-то они оба – Макрон и Катон – мечтали, что на старости лет им удастся отдохнуть, спокойно доживать без битв и погонь, вдали от пограничной грязи и крови. Но теперь становилось ясно: и в самом сердце Рима можно оказаться в гуще битвы, только враг здесь другой, и ударить он может тише, но не менее смертельно.

******

ГЛАВА ВТОРАЯ

Дорога к Обривентуму,

в двадцати пяти километрах от Рима

Солнце нещадно палило с безоблачного неба, и пастух уже собирался вздремнуть, когда заметил всадника, который приближался по дороге – узкой, ухабистой тропе, тянувшейся недалеко от склона, где паслись его овцы. Путь к Обривентуму был скорее просёлком, чем дорогой, а само селение представляло собой жалкий пучок одноэтажных домишек, конюшен и сараев. Единственное заведение, которым оно могло гордиться, - это таверна, где по вечерам жители собирались выпить после тяжёлого дня в полях и садах.

Пастух прищурился, разглядывая всадника: дорогой плащ, красные кожаные калиги до икр, статная лошадь. Богатый господин, не иначе. В таком случае он, должно быть, сбился с пути – в такую дыру, как Обривентум, людей его круга обычно заносит разве что по ошибке.

Всадник натянул поводья, замедлил шаг и остановился в нескольких шагах от пастуха, заговорив с тем тоном, в котором слышалось привычное командное превосходство.

- Эй ты! Куда ведёт эта дорога?

Пастух махнул рукой в сторону долины, где, укрывшись у ручья, стекавшего с дальних холмов, и лежало поселение.

- К Обривентуму, господин. Два-три километра отсюда, не больше. Там дорога и кончается. Если вы, конечно, туда и направляетесь.

Человек в седле, судя по виду, был лет пятидесяти – широкое, обветренное лицо с глубокими морщинами, лоб под залысинами блестел от пота. Крепкий, коренастый, он сидел прямо, глядя в сторону поселения с выражением сомнения.

- Я ищу виллу Семпрония. Сказали, она на дороге к Обривентуму.

- Вы уже проехали поворот к вилле, господин, - ответил пастух.

- Правда? - всадник удивлённо обернулся и посмотрел назад, вдоль дороги.

- Да, легко прозевать, господин, - ответил пастух. - Если вернётесь где-то с километр назад, сразу за тем холмом, поворот будет слева.

Всадник смахнул муху с шеи, мысленно восстанавливая маршрут. Он вспомнил полуразрушенные ворота по обе стороны заросшей дороги, что терялась где-то среди оливковых рощ. Неужели это и было входом в имение того, к кому он направлялся?

- Ты уверен? - уточнил он. - На вид то место заброшено.

- Нет, вилла там, - уверенно кивнул пастух. - С тех пор как старик Семпроний помер, за ней, конечно, приглядывают похуже, но теперь там живёт его зять – господин Катон. Хотите, провожу вас, господин?

Всадник секунду подумал, потом покачал головой:

- Займись своими овцами, я найду дорогу сам. Счастливо.

Он развернул коня и пустил его лёгкой рысью.

Добравшись до поворота, всадник натянул поводья и остановился. Перед ним были те самые облупленные каменные столбы и заросшая тропа, ведущая к небольшому поместью. Выглядело оно убого и никак не вязалось с образом человека, которого он искал.

Квинт Лициний Катон – офицер с заслуженной репутацией храброго и решительного командира. Недавно он вернулся из Британии, где одержал решающую победу над Боудиккой и её мятежниками, положив конец восстанию. До того Катон служил на большинстве пограничных рубежей Империи и всюду отличался, поднимаясь по служебной лестнице.

Всадник невольно улыбнулся, вспоминая их первую встречу. Тогда Катон был ещё зелёным новобранцем Второго легиона Августа¹³, стоявшего на Рейнской границе. По личному приказу императора Клавдия ему дали должность опциона, в честь заслуг его отца – вольноотпущенника из императорской службы. С тех пор он вырос до центуриона, потом командовал когортой как префект, а позже ему даже доверили временное руководство целым легионом.

С военной карьерой шло вровень и восхождение по социальной лестнице. Катон женился на дочери сенатора – единственной наследнице, - и после смерти её отца унаследовал имение Семпрония. Сам Семпроний, как поговаривали, влип в неудачный заговор и поплатился за это жизнью. Примерно тогда же умерла и жена Катона, оставив ему сына – мальчика по имени Луций.

Похоже, после всех этих лет на войне Катон решил взять передышку и уйти в тень – подальше от армии, в спокойное, уединённое имение, где не слышно звона мечей и окриков центурионов.

Всадник направил коня между покосившихся воротных столбов. Дорога вела через просторную оливковую рощу, извиваясь между невысокими холмами. Примерно через полтора километра он выехал из-под тени деревьев – и впереди показалась вилла, стоявшая на приподнятом участке. С высоты открывался вид на всё поместье, а лёгкий ветерок с равнины наверняка делал здешнюю жару терпимой даже в самую душную пору.

Главное здание возвышалось чуть особняком – над конюшнями, складами и бараками рабов. Вокруг тянулась каменная стена, ворота выходили прямо на фасад дома. К воротам вела короткая аллея, обсаженная тополями. Ниже по склону виднелись ряды виноградников и посевов, а среди них – несколько фигур, занятых работой.

Картина была идиллическая, почти пасторальная – не чета гулу, вони и суете Рима. Всадник на мгновение остановился, чтобы насладиться видом. У самого недавно появилась вилла в Байях – модном приморском курорте, где сенаторы и богачи предавались удовольствиям без особых ограничений. Там почти ежедневно устраивались пиры, состязания в изысканности и разврате – у кого вино тоньше, у кого певчие громче. И всё же сейчас он невольно позавидовал Катону, выбравшему тишину и уединение здешних холмов.

Правда, уединение это вот-вот должно было закончиться, отметил всадник с лёгким уколом вины. Что ж, служба есть служба. Рим не может позволить себе держать офицера такого ранга как Катон взаперти в провинциальной глуши. Его способности снова понадобились – хочешь не хочешь… К тому же Катон нарушил порядок, не доложив о своём возвращении во дворец. Чем дольше он тянет, тем больше рискует нажить неприятности.

***

- Уверен, что хочешь сделать именно этот ход? - спросил Катон, внимательно глядя на сына, сидевшего напротив за столом.

Луций нахмурился, убрал фигуру назад и задумчиво потянул себя за тёмную прядь на лбу, вглядываясь в расписную доску.

Они находились в библиотеке, среди свитков и книг, собранных когда-то покойным Семпронием. У окна на ложе полулежала Клавдия, вторая жена Катона, читая сборник стихов. Между Катоном и сыном стояла деревянная доска с фигурками для игры в «Разбойников» - подарок Макрона, привезённый им во время последнего приезда из Рима.

Фигурки были вырезаны из слоновой кости: один набор оставлен белым, другой – окрашен в состаренный тёплый коричневый цвет. Несмотря на их ценность – и постоянные отцовские напоминания не превращать их в игрушки, - Луций часто устраивал с ними «сражения» в саду за домом, где разбойники штурмовали крепости из камней и песка, а отряд героев стойко отбивался, как положено по всем воинским правилам, которым его учил отец.

Взгляд Катона зацепился за обломанный наконечник копья у одной из фигурок. Хотелось сделать замечание, но он сдержался: не стоило разрушать сосредоточенность и тот редкий миг близости с сыном, которым он сейчас наслаждался. Хотя Луцию уже исполнилось десять, сам Катон провёл рядом с ним лишь малую часть этих лет и был полон решимости наверстать, насколько позволит судьба. Если служба в армии чему и научила, так это хватать те маленькие радости, что дарит день: никто не даст гарантии, что доживёшь до завтра.

Луций потянулся к другой фигурке и переставил её так, чтобы прижать одну из фигур Катона, и, прежде чем отнять руку, вопросительно взглянул на отца. Катон изо всех сил старался сохранить невозмутимое лицо, хотя видел, что этот ход оставляет сына под ударом: партия проигрывается не больше чем в три хода. И тут встал вечный родительский вопрос о воспитании мастерства: позволить сыну выиграть, чтобы окрепла уверенность? Или преподнести жёсткий урок поражения, рассчитывая, что ума хватит сделать вывод: тренируйся, а не опускай руки? Опыт подсказывал Катону – компетентность и дисциплина воспитывают дозированным «кнутом и пряником». Перебор с пряником рождает самоуверенность, а то и заносчивость; перебор с кнутом – обиду и беспомощность.

Он откинулся на спинку, провёл ладонью по подбородку и прочистил горло:

- Кхм-кхм…

- Скажи уж прямо, что ход – так себе, - отозвалась с ложа Клавдия. Усмехнувшись, она закатила глаза. - Серьёзно, он разве не слышит твоё «кхм-кхм» насквозь? Ты же знаешь, что думает твой отец, правда, Луций? А раз знаешь – знаешь и как его обыграть. Давай. Покажи.

Катон повернулся к ней, готовый выразить неодобрение за вмешательство. Но озорной огонёк в её взгляде мгновенно обезоружил его, и он сам не заметил, как улыбнулся.

- Ты права, дорогая. Пусть парень сам набьёт шишки.

- Какие ещё шишки? - вспыхнул Луций, глаза блеснули. Он снова уставился на доску. - Скажи.

Клавдия приподняла голову, окинула взглядом фигурки и кивнула:

- Ага, понимаю, к чему ты, Катон. Ну что, Луций, подумай об этом как следует.

Держа пальцы на фигурке, которую выбрал минуту назад, мальчик внимательно рассматривал доску. Катон заметил, как у него дёрнулись пальцы другой руки – значит, мысленно он уже просчитывал все варианты ходов и ответные манёвры отца. Потом в глазах Луция мелькнуло озарение: он переставил фигурку в свободный угол поля, откуда мог держать под контролем сразу две линии атаки. Откинулся на спинку стула, скрестил руки на груди и довольно улыбнулся, ожидая ответного хода.

Катон изобразил раздражение:

- Благодарю тебя, Клавдия. Только я было загнал его в угол – и вот, пожалуйста, теперь сам там сижу…

Они обменялись понимающим взглядом, и Клавдия, улыбнувшись, вернулась к своей книге. Катон ещё мгновение наблюдал за ней. Они наконец поженились вскоре после того, как обосновались на этой вилле. Церемония была тихой, почти семейной – только Макрон с Петронеллой были свидетелями и гостями. Иначе и быть не могло, учитывая прошлое Клавдии Актэ.

Когда-то она была фавориткой самого Нерона – пока его мать не заставила сына избавиться от неё. Тогда Клавдию сослали на Сардинию, и именно там она познакомилась с Катоном, командовавшим её конвоем. На острове в то время свирепствовала чума, и они инсценировали её смерть, чтобы она могла сбежать из этой золотой клетки и начать новую жизнь рядом с ним.

С тех пор Клавдия перекрасила свои светлые волосы, изменила внешность и держалась подальше от тех, кто мог бы её узнать. Вот почему они перебрались сюда, в глушь, уступив дом в Риме Макрону и Петронелле. Супруги надеялись, что со временем Нерон либо забудет о ней, либо, что было лучше всего – умрёт или потеряет трон. И тогда они наконец смогут жить открыто, не опасаясь последствий её прошлого.

Катон услышал шаги и поднял голову. К нему приближался управляющий. Требоний служил его ординарцем ещё во времена кампании в Британии и согласился перейти к нему на постоянную службу, когда тот оставил армию. Они давно привыкли к характерам друг друга, и Катон предпочитал придерживаться привычного порядка.

Требонию было лет на десять больше хозяина, сухощавый, с вечно усталым видом и характерной манерой выражать недовольство вздохами, приподнятыми бровями или ворчливым бормотанием под нос. Но при этом он был надёжен, верен и предан – качества, которые ценятся в любом солдате, особенно в ординарце.

- Простите, господин, - сказал он, слегка поклонившись, - но, похоже, к вам прибыл посетитель. Мальчик со двора говорит, всадник на подьезде к вилле.

- Макрон? - вскинулся Катон.

- Нет, господин. Мальчик говорит, что это кто-то другой. Незнакомец. На вид человек состоятельный.

Катон встретился взглядом с Клавдией. Кроме Макрона и Петронеллы, у них за два месяца жизни здесь был всего один визитёр – слуга с соседней виллы, передававший приглашение на ужин от хозяина. Тогда Катон был вынужден пойти один: Клавдии лучше было не показываться на глаза посторонним.

- Останься с Луцием. Я сам разберусь, - сказал он, поднимаясь из-за стола.

- А можно я пойду с тобой? - спросил мальчик.

- Нет, сынок. Лучше подумай над своим следующим ходом.

Катон вышел из библиотеки вслед за Требонием, прошёл по украшенным коридорам виллы к атриуму, где в маленьком бассейне лениво плавали несколько рыб. Главные двери открывались во внутренний двор. За портиком Катон увидел широкоплечего мужчину, который передавал поводья слуге. Всадник был запылён после долгой дороги, но когда повернулся, его суровое, иссечённое временем лицо расплылось в тёплой улыбке.

- Рад снова видеть тебя, префект Катон.

Катон в ответ широко улыбнулся, спустился по ступеням и крепко пожал предплечье гостю.

- Сенатор Веспасиан¹⁴! Клянусь богами, какое удовольствие видеть вас, господин.

- Давненько не виделись, - кивнул Веспасиан, оглядывая его с головы до ног. - Пару новых шрамов, немного морщин у глаз и седины прибавилось… хотя, полагаю, то же самое можно сказать и обо мне.

- Даже больше, - усмехнулся Катон. - Что привело вас сюда, господин?

- Разве я не могу просто навестить старого боевого товарища после долгой, проклято жаркой поездки под палящим солнцем?

- Прошу прощения, господин, - улыбнулся Катон. - Для меня честь принимать вас. Прошу, проходите. Отдохнём в саду – там и выпьем чего-нибудь освежающего.

Он кивнул Требонию, чтобы тот занялся приготовлением, и, чуть склонив голову, пригласил гостя следовать за собой.

Сад за виллой, отделённый от библиотеки и защищённый высокой стеной, был устроен ещё Семпронием как тихое убежище для отдыха. Четыре зелёных лужайки разделяли дорожки под решётчатыми навесами, увитыми вьющимися растениями. На дальнем конце стоял открытый павильон с тремя ложами для трапез, обращённый к небольшому фонтану, питаемому ручьём с холмов. Мягкое журчание воды усиливало ощущение прохлады и покоя, когда мужчины уселись на ложи.

Веспасиан, морщась, снял плащ и потёр поясницу.

- Эх, размяк я, - проворчал он. - Слишком давно не был в походах. Слишком много времени провожу среди болтливых аристократов при имперском дворе. Чересчур много трапез… и слишком мало разминки.

- Вы сейчас так говорите, - усмехнулся Катон ему, - но готов поспорить, что ваше пение вмиг сменилось бы, будь вы ещё зимой на службе в Британии.

Веспасиан вспомнил лютый холод и сырость северной провинции и кивнул.

- Да, стараюсь это забыть… - затем повернулся к Катону. - Ты, мать его, человек, которго нелегко разыскать. Я узнал, что ты вернулся из Британии, только когда наткнулся пару дней назад в театре на того негодяя Макрона.

Катон не смог скрыть удивления.

- Макрон в театре?

- Ага, - пожал плечами сенатор. - Там шли какие-то пьесы у Теренция, но он, похоже, от души смеялся. Наверное, весь зал слышал его хохот. Я наскочил на него уже при выходе, он с той самой пухленькой женой своей. Забавная женщина, скажу я тебе. В любом случае, я о тебе спросил, а он сначала тянул, но спустя пару чарок вина в таверне и обмена боевыми байками, он проговорился, что ты вернулся. Видно, вам обоим пришлось несладко. - Его лицо потемнело. - Восстание было кровавой историей и чуть не стоило нам провинции. Допускать такое нельзя ни в коем разе.

- Нет, господин, - спокойно ответил Катон. - Нельзя. Погибло много хороших людей и невинных простых жителей. Задумываешься, стоило ли всё это того.

- Вторжение в Британию? - пожал плечами Веспасиан. - Может, и нет. Поступок был ошибкой, и большинство здравомыслящих людей это понимают. Но теперь поздно что-то менять. К лучшему или к худшему – мы вцепились в провинцию. Бросишь её – тут же взвоют балаболы в Риме и их прихвостни, и никогда не простят. А при императоре, который так жаждет быть любимчиком толпы, я не вижу никого, кто бы признал ошибку. Такова политика, полагаю.

Катон кивнул.

- Поэтому я и стараюсь держаться от всего этого подальше. Доволен жизнью здесь, вдали от Рима.

- Понятно. Но так нельзя вечно. Судя по словам Макрона, ты ещё не известил дворец о своём возвращении. На твоём месте я сделал бы это поскорее, прежде чем люди Нерона начнут интересоваться причинами такого досадного промедления. Они везде видят угрозу императору и спросят, зачем ты прячешься в этой глуши.

- Я не прячусь, господин.

- Правда? - приподнял бровь Веспасиан. - А глядя на округу кое-кто может подумать, что ты скрываешь нечто… или кого-то.

Катон почувствовал, как холодок пробежал по позвоночнику. Потребовалось немало усилий, чтобы не бросить взгляд за плечо сенатора – в сторону дома. Он сглотнул, стараясь взять себя в руки, и ответил ровным голосом.

- Не вижу, с чего кому-то подозревать меня в чём-то. Я служил Риму честно и верно почти два десятка лет. Думаю, я заслужил право на покой – жить там и так, как считаю нужным.

- Если кто и заслужил, то это ты, префект, - кивнул Веспасиан. - Я, поверь, прекрасно понимаю твоё желание держаться в стороне. Но не все будут столь снисходительны. А если хочешь, чтобы тебя оставили в покое – развей их подозрения. И ради себя, и ради своей семьи. Как твой мальчик, Луций? - Он оглядел сад и посмотрел в сторону виллы. - Он здесь?

- Отдыхает.

- Отдыхает? - Веспасиан усмехнулся. - Что может делать живой, здоровый мальчишка его лет, лёжа без дела в такой чудесный день?

- Утомился с утра, - неуверенно произнёс Катон. - Помогал мне осматривать посевы.

Сенатор хмыкнул.

- Ха! Не вижу я тебя землевладельцем. Совсем не вижу.

В этот момент из дома вышел Требоний, за ним – раб с подносом: кувшин вина, кубки и тарелка с пирожками. Раб поставил поднос на низкий столик между ложами и поклонился.

- Понадобится ли ещё что-нибудь, господин? - спросил управляющий.

Катон покачал головой, отпуская их. Его мысли уже были заняты другим – он понимал, что визит Веспасиана не случаен и за любезными словами сенатора кроется настоящий, куда более серьёзный повод.

- Простите, господин, но, похоже, вы проделали немалый путь, чтобы навестить меня, - сказал Катон. - Хочу полагать, вы пришли не только напомнить, что я должен явиться с докладом во дворец?

Веспасиан усмехнулся.

- Ох, неужто меня видно настолько насквозь, а? Что ж… Может, из меня и вышел сносный командир легиона, но вот коварный политикан – из рук вон никудышный.

Оба улыбнулись, но вскоре лицо Веспасиана посерьёзнело.

- Думаю, ты уже слышал о той заварушке, что произошла после казни рабов?

Катон кивнул. Требоний в тот день ездил в Рим за сельхозинвентарём и, вернувшись, с дрожью рассказывал, что творилось на Форуме.

- Дело, скажу прямо, скверное, - продолжил Веспасиан. - Сенат проголосовал за казнь только потому, что Тигеллин¹⁵, этот хитрец, дал понять, что Нерон якобы помилует их в последний момент. В итоге нас всех провели. Ну, а потом начался бунт.

- Тигеллин? - переспросил Катон. - Имя незнакомое.

- Неудивительно. Ты ведь был далеко от столицы последние годы. Это новый любимчик императора, - Веспасиан скривился. - Готовится сменить Бурра¹⁶ на посту префекта преторианцев¹⁷.

- Значит, Бурр уходит в отставку?

- Бурр уходит… но не по своей воле. - Сенатор вздохнул. - Несчастный весь изъеден какой-то заразой. Кожа да кости. Не протянет и пары месяцев. Пока Тигеллин командует городскими когортами, но уже обживается в лагере преторианцев, обхаживая офицеров. Когда не там – ошивается во дворце, облизывает самого императора. Быстро взлетел, гад, – с тех пор как Нерон заехал к нему несколько лет назад покупать лошадей. Был простым конезаводчиком, а теперь почти правая рука императора. Поймёшь, когда увидишь: весь такой гладкий, смазливый, язык словно обмазан мёдом. Настоящий подхалим из подхалимов. Честно говоря, уму непостижимо, как Нерон глотает всё это всерьёз. Видел я много льстецов, но подобного слизня – ни разу. Как бы там ни было, Тигеллин теперь восходящая звезда, и нам, увы, придётся к этому привыкнуть.

Катон криво усмехнулся.

- Пожалуй, стоит держаться от него подальше. И уж точно не звать к себе на ужин.

Веспасиан тихо рассмеялся, взял серебряный кубок и сделал глоток разбавленного вина. На мгновение его взгляд уткнулся куда-то вдаль, потом он вновь повернулся к хозяину.

- Боюсь, что Тигеллин есть лишь часть проблемы. Ты вернулся в Рим не в самое спокойное время, Катон. Мы быстро катимся к кризису – и, как водится, благодаря Нерону. Уверен, ты это чувствуешь, даже если спрятался здесь, в сельской тиши.

- Я почти ничего не знаю о том, что творится при дворе, господин. И, если честно, предпочёл бы, чтобы так и оставалось.

- Предпочитай, сколько хочешь, - хмыкнул Веспасиан, - но не обольщайся поговоркой, будто незнание защищает от бед. Поверь, Катон, даже если ты не интересуешься политикой – политика всё равно заинтересуется тобой. Хоть ты этого и не захочешь.

Катон нахмурился.

- Тогда мне остаётся лишь постараться держать её на расстоянии.

- Ха! Удачи тебе, - усмехнулся Веспасиан и снова пригубил. - Видишь ли, у императора нет наследника. Уже несколько лет женат на Октавии¹⁸, но детей так и не завёл. Похоже, она бесплодна. Если бы родила ему ребёнка, особенно сына, может, он и остался бы с ней, даже несмотря на их взаимную ненависть. А так, говорят, Нерон собирается развестись и жениться на своей любовнице, Поппее Сабине¹⁹. Слышал о ней?

- Имя знакомое, но не могу вспомнить, где именно.

- Это жена Отона²⁰ – одного из ближайших друзей императора. Красивая женщина, не отнять. Пару лет назад она приглянулась Нерону, и тот изящно решил проблему, отправил Отона подальше, в Лузитанию, наместничать. Так проще, чем подсыпать ему грибов в обед.

Катон теперь вспомнил несчастного мужа. Когда-то они пересекались в Британии – тогда Отон был молодым трибуном, приятным парнем, хоть и слишком уж мечтательным. Он и не скрывал, что считает службу в провинции временной повинностью и мечтает поскорее вернуться в Рим – к роскоши, вину и женщинам.

- Как бы то ни было, ходят слухи, что Неронова куколка залетела, - сказал Веспасиан, лениво крутя кубок в руке. - А раз так, императору кровь из носу нужен наследник, чтобы укрепить свои позиции. Следовательно, Октавию надо сплавить, а Поппею – поскорее развести с Отоном и провести брак с самим Нероном. В общем, весёлые времена впереди. Особенно с учётом того, насколько народ любит Октавию. Как только Нерон двинет свою партию, жди бунта.

Он сделал паузу. Катон ощутил, как внутри у него нарастает тревога.

- Что вы имеете в виду под «бунтом», господин?

- Понимаешь, законность власти Нерона как Цезаря держится на его усыновлении Клавдием. А легитимность самого Клавдия, в свою очередь, – на успешном завоевании Британии. Хлипкое основание, если честно, учитывая, сколько людей и золота Рим утопил там, чтобы «усмирить» племена, а потом едва не потерял всё, когда восстание Боудикки чуть не спалило провинцию дотла. Хвала богам, что её всё-таки добили. Даже страшно представить, что было бы в противном случае. Но после этого авторитет Нерона серьёзно пошатнулся. И он сам не делает ничего, чтобы исправить положение – шляется по городу в образе поэта, актёра и певца, вместо того чтобы править. Сенат это выводит из себя. Особенно потому, что правят теперь, по сути, не он, а его вольноотпущенники и прихлебатели. - Веспасиан сделал короткую паузу. - Я всегда думал, что сила Рима стоит на трёх опорах: император, сенат и плебеи. В лучшие времена они хоть как-то действуют сообща. Но сейчас… сейчас они тянут в разные стороны. И вся конструкция может рухнуть к фуриям. А если рухнет… кто знает? Может, и до гражданской войны дойдёт.

Он бросил на Катона острый взгляд.

- Думаю, ты считаешь, что я сгущаю краски?

- Нет, господин, - покачал головой Катон. - Просто поражён, насколько далеко всё зашло.

- Нерон всё больше враждует с сенатом, - продолжил Веспасиан, - и, боюсь, мы можем снова увидеть ту самую чёрную полосу политических процессов, что была в последние годы правления Клавдия. Если дойдёт до этого – никто из нас не будет в безопасности. Ни сенаторы, ни вы, всадники, следующая ступень вниз по лестнице. Вопрос лишь в том, что с этим делать.

Катон откашлялся.

- И что же вы предлагаете, господин?

- В сенате уже есть люди, которые обсуждают это… и рассматривают варианты, скажем так. Если до них дойдёт. Конечно, все надеются, что Нерон одумается и позволит сенату выполнять свои обязанности без вмешательства своих прихвостней или самого себя, - усмехнулся он. - Всё упирается в равновесие власти. Думаю, умный человек вроде тебя это прекрасно понимает.

- Не знаю, господин, - ответил Катон. - Я солдат, а не политикан.

- Ах, если бы всё было так просто, - усмехнулся Веспасиан. - Чем выше поднимаешься по службе, тем глубже увязаешь в политике. Никто не уходит от этого, и ты – не исключение, Катон. Но вижу, тебе вся эта болтовня неприятна. Прости. Я приехал не для того, чтобы тревожить тебя, а лишь чтобы обрисовать, как обстоят дела. И, разумеется, повидать старого товарища по оружию.

Он осушил кубок до дна и, морщась, поднялся, потирая поясницу.

- Эх, дожил до того возраста, когда слишком много отдыха утомляет не меньше, чем слишком много марш-бросков, - хмыкнул он. - Ну, мне пора. Благодарю за радушный приём, Катон. Надеюсь, как-нибудь поговорим спокойно и без спешки. Может, заглянешь ко мне на ужин, в Риме?

- Для меня это будет честью, - ответил Катон.

- Вот и прекрасно, - вдруг расплылся в улыбке Веспасиан. - Фурии небесные, рад был снова тебя видеть...

Катон проводил гостя через дом и задержался в портике, глядя, как Веспасиан выезжает за ворота и направляет коня вдоль обсаженной тополями аллеи.

- Чего он хотел? - раздался за спиной мягкий голос Клавдии, вышедшей из тени атриума. - Что он тебе сказал?

Катон помедлил, прежде чем ответить.

- Если я не ошибаюсь… он приглядывался ко мне. Хотел понять, готов ли я присоединиться к заговору против императора.

******

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Внешний двор императорского дворца был битком набит знатью, провинциалами и просителями, надеявшимися удостоиться чести поприветствовать самого императора. С ними вперемешку толклись обычные для таких случаев философы, актёры, историки и щеголеватые юнцы, напыщенные петушки, старающиеся впечатлить друг друга и при этом привлечь внимание какого-нибудь толстого кошелька. По периметру находились преторианцы: одни разгуливали среди толпы, другие стояли у внешних и внутренних ворот, ведущих в приёмную, где проходили аудиенции у императора. Белоснежные туники они сменили на доспехи – в этот день стража выглядела по-боевому, со щитами и копьями помимо мечей. Командир их, Бурр, всё ещё помнил недавнюю вспышку насилия, и эта демонстрация силы была недвусмысленным предупреждением: не стоит даже думать о покушении на цезаря.

Катон провёл ночь у себя, на Виминале, где поужинал с Макроном и Петронеллой. За столом вспомнили тот день, когда устроили массовую казнь рабов. Было видно, что Петронелла пережила это тяжело. Даже Макрон, повидавший достаточно трупов на поле боя, выглядел потрясённым.

- Одно дело, когда убиваешь врага в бою, парень, - проворчал он. - Даже казнь преступников и пленных оставляет осадок. Но вырезать сотни безоружных, невинных рабов... детей?.. Это уже мерзость.

- Мерзость – мягко сказано, - ответил Катон. - Это ошибка. Нерон, или кто там дёргает его за ниточки, сам загоняет клин между собой и народом. Рим – место, где бунт зреет даже в лучшие времена. Что уж говорить, когда тысячи людей живут, как крысы, в лачугах за стенами. А в такую жару… город словно бочка со смолой, и не стоит подносить к ней факел.

- Тогда смотри, что болтаешь, - предупредил Макрон. - Про Британию тебя, наверняка, спросят. Не вздумай трепаться, что мы там едва не схлопотали поражение или что едва держим племена в узде. Такие слухи разлетаются быстро. А если Нерон с советниками решат проучить «паникёров», то первым пальцем ткнут в тебя. Знаешь, чем это закончится.

И он провёл большим пальцем по горлу.

Катон оглядел внешний двор, пока взгляд не зацепился за писца, который тщательно заносил в табличку имена тех, кто надеялся прорваться на аудиенцию к императору и изложить своё прошение лично. Когда Катон подошёл ближе, писец слушал какого-то тучного типа в синей тунике, тот тараторил, размахивая короткими пальцами. У него был маленький, постоянно шевелящийся рот на фоне отвислых щёк, а жидкие белёсые волосы, зачёсанные на макушку, держались на месте благодаря зловонному, прогорклому маслу. Толстяк сжал большой и указательный пальцы в колечко и жестикулировал с жаром, будто от этого зависела судьба Рима.

- Я владелец лучших домов в городе! - выпалил он. - Все говорят – лучших! А кое-какие подлецы пустили слух, будто мои здания опасны! Ложь! Клевета! Я хочу, чтобы император сам с ними разобрался. Передай ему, что Тит Горанген будет навек в долгу, если Нерон восстановит справедливость.

Писец лениво сделал пометку и поднял глаза.

- Горанген, говоришь?

- Верно.

- Хорошо. Я передам твое имя начальнику прошений. Если он сочтёт, что дело стоит внимания, тебя вызовут.

Горанген огляделся по сторонам, потом шагнул к писцу, заслоняя Катона, и сунул тому что-то в руку.

- Вот… маленький стимул для оценки «заслуг» моего дела, - пробормотал он, - и скажи своему начальнику, что этого добра ещё хватит.

Он повернулся, одарил Катона мутным, водянистым взглядом и, сопя, протиснулся к тени ближайшей колоннады.

Писарь быстро спрятал монеты и, словно ничего не случилось, обратился к Катону.

- Да, господин? Желаете подать прошение?

- Нет, - покачал головой Катон. - Я недавно вернулся из Британии. Командовал Восьмой вспомогательной когортой. Прибыл в императорский дворец, как положено, доложить о возвращении.

- Понимаю. Ваше имя, господин?

- Квинт Лициний Катон, - ответил тот и поднял руку, показывая всадническое кольцо как доказательство своего статуса.

- В таком случае, прошу за мной, господин, - сказал писец и повёл Катона к отряду преторианцев, стоявших у входа в зал. У дверей он жестом велел ему подождать и скрылся внутри.

Гражданские, стоявшие поблизости, бросали на Катона любопытные взгляды, пытаясь понять, кто он такой, что его пропускают без очереди. На вид в нём не было ничего особенного: простая красная тога поверх льняной туники, на ногах – старые армейские калиги, в которых он давно уже чувствовал себя как дома. Лёгкие шрамы на лице выдавали в нём солдата, но не говорили, какого он звания. Разве что внимательный глаз заметил бы на его руке всадническое кольцо – знак человека не из последних, не меньше центуриона.

Служащий вскоре вернулся и кивнул ему.

- Господин, префект Бурр вас примет. Только прошу побыстрее. У него дел по горло.

Преторианцы разошлись, освобождая проход. Катон шагнул вперёд и зашагал за писцом сквозь высокие открытые ворота во внутренний двор – просторное помещение с потолком метров под тридцать, пропитанное густым запахом ладана, который дымился в жаровницах у стен, где копошились дворцовые рабы.

Здесь народу было куда меньше, чем во внешнем дворе, и по их одежде сразу было видно, чем богаче и знатнее, тем ближе к императору. Катон с некоторым удовлетворением подумал, что толстяк Горанген сюда явно не попадёт, несмотря на свой «аргумент в монетах». Он знал таких типов – строят бараки из дерьма и палок, где крыша рушится на головы жильцам, да ещё и поставщиков обманывают, кредиты не возвращают. Подонки, одним словом.

Писец повёл его по лестнице вглубь дворцового комплекса, потом по широкому коридору в приёмную перед залом аудиенций, где дежурил отряд преторианцев. Тот переговорил вполголоса с опционом, и двери распахнулись, пропуская Катона внутрь, сразу же плотно закрывшись за ним.

Катон помнил этот зал ещё с детства – когда-то стены украшали сдержанные, добротные фрески, но теперь их сменили новые сцены: атлеты, певцы, музыканты, актёры и поэты, будто на соревновании тщеславия. Сам зал оказался куда меньше приёмной, тесный, но ослепительно пышный. На дальнем конце, восседая в мягком кресле, Нерон внимательно слушал группу просителей.

Катона провели к префекту Бурру, командующему преторианцами. Они уже встречались раньше, и потому Катон был ошеломлён переменами. Бурр будто высох: черты лица сжались, кожа натянулась на череп, глаза казались огромными и блестели влажной, болезненной тусклостью. От прежнего, крепкого торса не осталось и следа – руки и ноги превратились в тонкие, дряблые палки. Катон удивился, как человек в таком состоянии вообще держится на ногах.

Бурр кивнул, приветствуя его, когда тот подошёл.

- Префект Катон, - произнёс он приглушённо, чтобы не отвлекать императора. - Понимаю, ты вернулся из Британии?

- Так точно, - ответил Катон тем же тоном.

- Когда?

- Около двух месяцев назад.

Бурр уставился на него с неодобрением.

- Два месяца… И ты только сейчас соизволил явиться во дворец?

Катон уже раскрыл рот, чтобы объясниться, но Бурр поднял палец к губам и жестом повёл его вбок, через боковую дверь в узкий, пустой служебный коридор. Здесь можно было говорить свободно, не рискуя навлечь внимание или, хуже того, раздражение Нерона.

- Излагай, префект, - потребовал Бурр.

Катон заранее обдумал ответ ещё прошлой ночью.

- Я бы доложил раньше, господин, но по возвращении слёг с жаром. Только недавно оправился. Не хотел приходить во дворец больным, опасался, что могу заразить других.

- Тем не менее, - холодно произнёс Бурр, - ты мог хотя бы послать весточку. Правила тебе известны: каждый офицер армии, равно как лица всаднического и сенаторского звания, обязаны уведомить дворец о своём возвращении из провинций.

- Знаю, - тихо ответил Катон. - Но я был в таком состоянии, что едва мог держать перо.

Бурр окинул его долгим взглядом.

- Что-то не похоже, будто ты перенес настолько тяжёлую болезнь, - сказал он сухо. - Некоторые из нас, знаешь ли, продолжают исполнять долг, даже когда болезнь грызёт изнутри.

Намёк был прозрачен, и Катон почувствовал укол вины за своё слабое оправдание.

Бурр устало вздохнул, прежде чем заговорить тонким, осипшим голосом.

- Как бы то ни было, я внесу твое имя в список действующих офицеров.

- Я как раз надеялся проситься в резерв, - ответил Катон с нажимом. - По заслугам, думаю, имею право. Да и, честно говоря, сейчас наверняка полно командиров, которые ждут назначения. Лишний я, префект.

- Это решаешь не ты, а Нерон, - сухо парировал Бурр. - Да, офицеров в очереди хватает. Но не каждый из них стоит того, чтобы командовать людьми. Ты служишь по воле императора. И только он решает, когда ты уйдёшь в отставку. Если Риму ты понадобишься – будешь служить. А если откажешься… ну, скажем так, последствия окажутся печальными.

Катон почувствовал, как внутри всё тяжелеет. После всех лет войны, бесконечных походов и грязи лагерей он заслужил хоть немного покоя. Хотел наконец пожить спокойно рядом с сыном, с женой. Хотел тишины. Но, похоже, судьба опять разворачивала его туда, где кровь и приказы текут одним потоком.

Бурр, казалось, уловил эту тоску в его взгляде, в нём мелькнул проблеск сочувствия.

- Слушай, возможно, тебя и не тронут, - сказал он тише. - Желающих командовать – легион, и у большинства связи посолиднее твоих. Так что вполне может статься, что ты окажешься в тени, незамеченным. Даже несмотря на моё состояние, я попробую сделать так, чтобы тебя на время оставили в покое.

Он на мгновение умолк и огляделся – в коридоре суетились лишь несколько рабов, торопливо выполнявших поручения.

- Но после моей смерти, - продолжил он, - ручаться ни за что не могу. Нерон уже заявил, что вернёт старую систему – два префекта преторианской гвардии. Один из них, несомненно, будет Тигеллин. Знаешь такого?

- Слышал, - осторожно ответил Катон.

- Уверен, ничего хорошего не слышал, - горько усмехнулся Бурр. - Он одного поля ягода с самим императором. Из тех развратных дружков, с кем Нерон кутил в молодости. Любимчик, а значит, власть у него будет куда больше, чем у второго префекта, кто бы тот ни был. Так что совет – бесплатный, держи его в уме: сейчас я ещё могу закрыть глаза на твою задержку с докладом, но Тигеллин в такой мелочи увидит повод надавить. Или шантажировать. Так что, Катон, держись подальше от этого пса и шагай осторожно.

Катон кивнул.

- Благодарю за предупреждение.

- Я знаю, чего ты стоишь, - сказал Бурр. - Для Рима было бы серьёзной потерей, если бы ты оказался в ссылке… или того хуже – только потому, что Тигеллин решит воспользоваться каким-нибудь твоим «неправильным шагом». Совет у меня простой: держись правил и не высовывайся.

- Как будто снова новобранец, - усмехнулся Катон.

- Именно, - слабо улыбнулся Бурр. - Вечная ноша каждого порядочного солдата, верно? Ну что ж, пойдём. Я представлю тебя Нерону, как только он закончит слушание по этому делу. При всех его странностях, память у него отменная – лица и имена помнит хорошо. Едва увидит тебя – сразу вспомнит, как ты проявил верность, когда Британик²¹ со своими дружками пытался его свергнуть. Императору будет приятно увидеть рядом старого соратника. А Тигеллин, если надумает тебя зацепить, сто раз еще подумает. Пошли.

Он первым вошёл в зал аудиенций, и они встали в стороне, пока Нерон произносил вердикт. Император, откинувшись на спинку кресла, шумно втянул воздух, готовясь подвести итог. Голос у него был чуть хрипловат, но звучал уверенно и заполнял весь зал.

- Я высоко ценю вашу преданность делу, - начал он, обращаясь к просителям, - и ваш путь в Рим ради того, чтобы лично изложить императору свои жалобы. Я выслушал ваши претензии к римским чиновникам, которых вы обвиняете в том, что они обременили жителей Метапола несправедливыми поборами. И должен сказать, что глубоко сочувствую испытанным вами трудностям. Нет сомнений – были допущены вопиющие злоупотребления, и это вызывает у нас серьёзное беспокойство… и сожаление.

Приезжие, услышав эти слова, уже обменялись радостными взглядами, думая, что победа у них в кармане. Но Нерон, сделав паузу и переведя дыхание, продолжил.

- Однако… - голос его чуть понизился, - распоряжения наместников провинций, составляющих Империю, служат важной цели. Слаженная работа управления Империей – в интересах не только Рима, но и самих провинциалов. Если происходят злоупотребления, то ими должны заниматься чиновники самого наместника, отдельно по каждому случаю. К тому же данная провинция управляется Сенатом, а когда я стал Цезарем, я поклялся не вмешиваться в управление сенатскими провинциями.

Он сделал жест рукой, словно ставя печать на сказанном:

- Поэтому я не могу удовлетворить ваше прошение. Дело передаётся наместнику вашей провинции. Цезарь сказал. Дело закрыто.

Истцы застыли, как громом поражённые. Но Катон, повидавший на своём веку не один императорский суд, прекрасно знал – цезарь в Риме никогда не станет вставать на сторону провинциалов против своих наместников и их приближенных. Жителям из Метапола оставалось только возвращаться домой и пытаться искать правды у местных властей. «Ну-ну, удачи вам с этим», - подумал Катон с мрачной усмешкой.

Тот, что, видимо, был старшим среди них, осмелился сделать полшага вперёд и дрожащим голосом взмолился.

- Цезарь, умоляем тебя, пересмотри решение… во имя справедливости!

Но седовласый сенатор в тогe, стоявший сбоку от трона, сразу ткнул в него пальцем, будто в ослушника на плацу.

- Как ты смеешь ставить под сомнение решение императора Рима?! Пёс! Забирай свою бумажку и всю свою шавку, что притащил с собой, и катись обратно в свою нору, в Малую Азию!

Проситель побледнел, согнулся в глубоком поклоне и вместе со своими спутниками попятился к дверям. Преторианцы молча распахнули створки, и провинциалы исчезли за ними.

Нерон разразился хохотом и, хлопнув себя по бедру, обернулся к сенатору.

- Клянусь богами, Сенека²², из тебя вышел бы первоклассный актёр! Произнес ты это, как старый ветеран сцены!

Сенека угодливо улыбнулся и склонил голову.

- Благодарю, Цезарь. Но уверяю, моё возмущение было вполне искренним. Провинциалы должны помнить своё место. Когда Цезарь выносит решение, никто не вправе оспаривать его – ни в чём, даже в мелочи. Сомнение в твоём слове – это сомнение во всём божественном замысле Рима.

Нерон на миг задумался, потом кивнул с самодовольной улыбкой:

- Как ты прав, мой друг. Мне, видно, действительно повезло иметь рядом такую мудрую голову. Ты искусен не только в государственных делах, но и в вещах более утончённых – поэзии, музыке. Особенно когда речь идёт о моих собственных… скромных талантах.

- Ты слишком щедр, Цезарь, - ответил Сенека с театральным поклоном. - Я лишь говорю правду. Мне выпала счастливая доля – родиться в эпоху, когда мир увидел столь божественное дарование, приправленное столь редкой скромностью.

Нерон довольно улыбался, а Катон изо всех сил старался сохранить нейтральное выражение лица. Как, во имя всех богов, можно не замечать такой нелепой лести? Но, оглядевшись по сторонам, он понял, что в зале это никого не смущало. Или все делали вид, что не смущало. Даже Бурр – человек прямой, солдат без обиняков, - стоял с каменным лицом и одобрительно кивал словам Сенеки. Так вот, значит, как устроена жизнь во дворце, понял Катон. Интересно, что чувствует человек, когда вокруг него нет ни одного, кто осмелился бы сказать правду? И кто вообще посмел бы?

Нерон тем временем скользил по лицам своих приближённых мечтательным взглядом. Вдруг его глаза остановились на Катоне. Брови императора на мгновение сдвинулись, потом он резко оживился, расплылся в широкой улыбке и поднялся с кресла. Катон почувствовал, как у него в груди кольнуло тревогой. Нет ничего опаснее, чем попасть в поле зрения самого могущественного человека в мире и знать, что одно неверное слово или движение может стоить тебе головы.

- А вот и наш друг Катон! - воскликнул Нерон. - Подойди, Катон, подойди поближе!

Бурр слегка подтолкнул его локтем, и Катон, сохраняя внешнее спокойствие, подошёл к подножию помоста и склонился.

- Цезарь.

Нерон ловко спрыгнул вниз и крепко обхватил его за плечи.

- Мой спаситель! Я никогда не забуду, какой долг имею перед тобой - и, значит, перед Римом!

- Я лишь исполнял свой долг, Цезарь.

- О нет, - возразил тот с театральной искренностью. - В тебе двигало не одно только чувство долга. Я знаю, когда вижу настоящую верность. А верность – это редкий дар. Его надо уважать… и вознаграждать. - Он смерил Катона взглядом с ног до головы. - Хотя выглядишь ты постарше и как-то… подуставше с нашей последней встречи.

Катон подумал, что это взаимно. Нежные черты юного Нерона огрубели, щеки обвисли, живот предательски выдавал любовь к хорошей кухне. Но глаза – те самые живые, чуть безумные глаза – остались прежними. Волосы, редеющие и уже теряющие блеск, были аккуратно уложены в жирные кудри, спускавшиеся на лоб и шею. Вид, конечно, актёрский и, по мнению Катона, до смешного притворный.

- Когда это было? - пробормотал Нерон, задумчиво щурясь. - Лет пять назад, верно? Да-да! Ты ведь сопровождал мою дорогую Клавдию Актэ в ссылку на Сардинию, вскоре после кончины моего несчастного соперника за трон. Я был глубоко опечален, услышав, что она умерла от чумы, - добавил он, вздохнув. - Какая печальная утрата…

Катон сглотнул и кивнул:

- Ничего не поделаешь , Цезарь. Она была одной из многих, кто погиб.

- Да, - задумчиво протянул Нерон. - Но никто не был столь прекрасен, как моя Клавдия… - Он вдруг спохватился и резко сменил тон. - Разумеется, кроме моей обожаемой Поппеи!

Явно желая свернуть с опасной темы, он отпустил плечи Катона и повернулся к Бурру.

- Так где же этот человек пропадал все эти годы?

- Префект Катон служил в Британии, Цезарь, - ответил Бурр. Он быстро глянул на Катона. - Недавно вернулся в Рим.

- Британия… - протянул Нерон, и уголки его губ нервно дрогнули. - Этот остров дикарей приносит Империи больше хлопот, чем любая другая провинция. Разве что Иудея может с ней потягаться. Всё из-за их темных, упрямых религиозных культов. Не так ли, Катон?

Катон быстро собрался с мыслями. Служив и там, и там, он знал – и бритты, и иудеи держались за свои обычаи и богов с упрямством, достойным мулов.

- Вы правы, Цезарь, - ответил он спокойно. - Жаль, что они такие тупоголовые. Вместо того чтобы почитать своих богов вместе с нашими, упорно держатся за своих.

- Именно! - подхватил Нерон, оживляясь. - А уж эта идея о едином боге – просто вздор. Как будто этого мало, среди иудеев есть даже секта, уверяющая, что их единый бог состоит из трёх богов, и все трое – одно и то же. С ума сойти! Мне даже рассказывали, что один из этих трёх – некий преступник, Иешуа, которого распяли лет тридцать назад.

- Я знаком с этим культом, Цезарь, - кивнул Катон. - Сталкивался с последователями Иешуа, когда служил в Иудее. Безобидные люди, насколько мог судить.

- Может, и так, - отозвался Нерон, слегка морщась. - Но мне не по душе спесь тех, кто твердит, будто их бог – единственный. Хотя, если они сидят тихо и не лезут со своей верой к другим, то пусть себе молятся. - Он махнул рукой, будто отгоняя скучную мысль. - А теперь расскажи мне о Британии. Особенно о восстании. Слышал я, что их предводительница, Боудикка, имела волосы цвета пламени.

- Пламени? - улыбнулся Катон. - Нет, Цезарь, не пламени. Просто рыжие.

- Значит, ты видел её сам? - оживился Нерон.

- Много раз, Цезарь.

- Тогда... - Их перебил громкий кашель Сенеки. Нерон обернулся раздражённо. - Что такое?

- Сегодня утром у вас ещё пять дел, ожидающих решения, Цезарь, - мягко напомнил философ. - Возможно, префект расскажет вам о своих приключениях в Британии в другой раз.

- Да, да, конечно, - отмахнулся Нерон и повернулся обратно к Катону. - Видишь, как оно бывает. Даже император – раб своих обязанностей. Лучше, пожалуй, продолжим за ужином во дворце.

- Для меня будет великой честью, Цезарь.

- Отлично! - Нерон хлопнул Катона по щеке, как старого приятеля, и легко взлетел обратно на помост, усаживаясь в кресло. Пока Сенека уже читал с восковой таблички следующую жалобу, Бурр тихо подтолкнул Катона к выходу из зала.

Во внешнем коридоре Катон выдохнул с облегчением.

- Полагаю, приглашение на ужин это просто вежливость?

Бурр пожал плечами.

- Кто знает? Нерон – как бабочка: порхает, ни на чём не задерживаясь. Может, действительно прикажет устроить ужин, а может, через минуту забудет, что вообще тебя видел. Никто не может сказать наверняка. Но я бы на твоем месте никуда не собирался ближайшие пару дней – мало ли. И запомни: если всё же позовут, не вздумай воспринимать это как приглашение. Это скорее приказ… под страхом смерти.

- Понимаю, - сухо ответил Катон. - Тогда буду ждать вестей. Или не ждать.

- Вот и правильно, - кивнул Бурр. - И держи ухо востро, Катон. Рим нынче куда опаснее, чем был за многие годы…

******

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Раб из дворца доставил свиток вскоре после того, как Катон вернулся домой, в свой дом на Виминальском холме. Он отдыхал в небольшом перистиле вместе с Макроном и Петронеллой, а Бардея сидела в углу и, морща лоб, читала вслух стихи, пытаясь подтянуть свой латинский.

- Как успехи? - кивнул на неё Катон.

- Да как у всех детей, - вздохнул Макрон. - Тратит вдвое больше сил, чтобы увильнуть от учёбы, чем ушло бы, если б просто села и выучила.

- Может, - ответил Катон, - но ей и правда нелегко. Перемена культуры, языка, привычек… Дай ей немного времени, брат.

- Вот уж совет, - фыркнул Макрон. - Я натаскал больше новобранцев, чем твой Арпокрас съел горячих обедов. Если хочешь результата – дави, пока не получится. Слабину дашь – считай, потерял человека.

Петронелла наклонилась и мягко похлопала его по бедру.

- Катон прав. Она ведь девочка, милый, а не новобранец из твоего легиона.

- Это-то верно, - буркнул Макрон. - Ни один новобранец не жил в казарме с таким комфортом. Так что, может, ей стоит иногда вспомнить, как ей повезло. - Он махнул рукой в сторону сада.

Дом Катона стоял на гребне холма, чтобы ловить ветер и в то же время не быть на виду у соседей из тесных многоэтажек, сползающих по склону. Конечно, жилище было скромным по римским меркам, ни в какое сравнение с роскошными особняками нобилитета. Особенно с мини-дворцами императорских вольноотпущенников, которые сколотили целые состояния на взятках и прочей грязной игре. Аристократия их за это ненавидела и каждый раз с удовольствием смотрела, как очередного выскочку лишают богатства, гонят в ссылку или попросту казнят.

Дом находился в тихом квартале, где жили сенаторы и всадники средней руки, перемежаясь с лавками и мастерскими. Над ними – бедняки, ютившиеся в крошечных квартирах. Фасад дома выходил на улицу, где с одной стороны помещалась пекарня, а с другой – гончарная. За прочной дверью, обитой железом, шёл короткий коридор, выводивший в атриум, там в центре блестел небольшой квадратный имплювий, наполнявшийся дождевой водой с черепичной крыши. Излишки по трубе уходили дальше, питали пруды в саду и поливали растения. Вокруг атриума располагались жилые комнаты, а узкий проход вёл к кухне и в помещения прислуги, спрятанные за решётчатой перегородкой по периметру сада.

Дворцовый раб вошёл в сопровождении управляющего домом – Тавра, жилистого бывшего гладиатора с заметной хромотой – следом от поединка, который поставил крест на его карьере на арене. Дворцовый раб, облачённый в белую тунику с широкой пурпурной полосой посередине, почтительно склонился в поясе и протянул маленькую складную табличку с восковой записью, запечатанную императорской печатью.

- От Паллодора, заведующего дворцовыми пирами, господин, - произнёс он.

Катон принял табличку, а Макрон, приподняв бровь, проворчал с ухмылкой.

- «Канцелярия дворцовых пиров», значит? Ну и название…

Катон промолчал. Родившийся и выросший во дворце при Тиберии, он отлично знал все эти бесконечные «канцелярии» и «службы» вокруг императорской семьи, где на каждого раба приходился чиновник, а на каждого чиновника – свой надзиратель. Он сломал печать, раскрыл табличку и пробежал глазами аккуратно выведенные строки.

- «Ваше присутствие требуется во дворце для участия в ужине в первый час ночи, - прочитал он вслух. - Тогу надевать не требуется. Просим подтвердить участие через носителя данного приглашения. Паллодор, по приказу Цезаря». - Он постучал пальцем по оттиску печати внизу. - Похоже, у меня очередной приказ к исполнению.

- Ну, хоть приказ с едой, - хмыкнул Макрон, глаза блеснули. - Гляди, может, прихватишь для нас чего-нибудь вкусненького с императорского стола, а?

- По опыту скажу – напрасная надежда, - ответил Катон. - Горячие блюда достаются только самому императору и его приближённым. Всё остальное – остывшая похлёбка, не лучше гарнизонного пайка.

- Всё же получше армейской каши, - не унимался Макрон.

- Армейской каши? - вмешалась Петронелла и легонько хлопнула мужа по животу. - Когда ты её в последний раз ел, дорогой? С тех пор, как мы вернулись из Британии, я слежу, чтобы ты питался как человек, а не как легионер. - Она усмехнулась. - Судя по животу, ты явно не голодал.

Макрон нахмурился, но не удержался от усмешки.

- Благодарю, жена. Как всегда, приятно услышать похвалу.

Катон повернулся к рабу.

- Скажи-ка, случалось ли тебе когда-нибудь вручать приглашение на ужин с Цезарем, которое кто-то осмелился бы отклонить?

Раб удивлённо приподнял брови, кажется, впервые в жизни услышав такой вопрос.

- Нет, господин. Никогда.

- Понятно, - сказал Катон. - Тогда, пожалуй, благоразумнее будет согласиться, а?

- Несомненно, господин, - с жаром кивнул раб.

Катон тяжело выдохнул. При дворе Нерона все, от сенатора до последнего раба, были обязаны преклоняться перед волей императора. Разница была лишь в степени унижения, но суть оставалась той же – подчинение.

- Хорошо. Передай Паллодору, что для меня – великая честь быть приглашённым, и что я навсегда сохраню в сердце воспоминание о том, что удостоился разделить императорское гостеприимство. Как тебе, достаточно пышно?

- Превосходно, господин.

- Вот и чудно. Ступай.

Когда раб и управитель удалились по садовой дорожке, Макрон шумно выпустил воздух сквозь надутые щёки.

- Ну ты и разошёлся, братец. Прямо сладким сиропом поливал.

- Такова жизнь при дворе, - пожал плечами Катон. - Наш император питается исключительно лестью. Пожалуй, стоит немного попрактиковаться, прежде чем идти на ужин.

- Только не на мне, - буркнул Макрон, почесав подбородок. - От твоих упражнений в красноречии я просто сдохну со смеху. Попробуй лучше на Петронелле. Она же постоянно жалуется, что я её редко хвалю. Я стараюсь, но, видимо, ни один мужчина ещё не постиг, что именно хочет услышать его жена.

Петронелла посмотрела на него холодно.

- Когда изо дня в день слышишь «у тебя отличная задница» или «грудь – как у Венеры», - это быстро приедается. Может, тебе стоит поучиться у Катона, пока он репетирует.

- Что, вот так? - ухмыльнулся Макрон и произнёс с наигранной торжественностью. - «О, моя возлюбленная царица, чья красота заставляет саму Венеру стыдливо укрыться, чьи глаза сверкают, как лунные блики на ночном море, чей голос сладок, как тысяча певчих птиц, встречающих рассветное солнце…» Так, да?

Катон и Петронелла переглянулись – оба с выражением лёгкого изумления. Петронелла наконец кивнула.

- Вот именно, - сказала она с восхищённой улыбкой. - Впечатляет.

- А, забудь, - отмахнулся Макрон. - Ты же знаешь, что я к тебе чувствую. Не нужен мне этот любовный бред. Ты у меня одна. Навсегда. Вот и всё, что тебе нужно знать.

Петронелла вздохнула, слегка улыбнувшись.

- Жаль… А ведь на секунду ты почти звучал как поэт.

Катон усмехнулся.

- Начинаю думать, может, тебе самому стоит пойти вместо меня, брат. Какой великий поэт пропал, когда ты выбрал службу в легионах! С таким серебряным языком ты бы далеко пошёл при дворе Нерона.

Макрон резко повернулся к нему и пригрозил пальцем.

- Назови меня поэтом ещё раз – и я так въеду тебе, что очнёшься где-то в середине следующего месяца. И вообще, можешь меня хоть живьём сожрать, но к Нерону я не пойду. С меня его шутовства хватило с прошлого раза. К Плутону эти императорские приемы! Иди сам. Я лучше снова встану лицом к лицу против Боудикки и всей её армии, чем проведу вечер среди чопорных сенаторов, скользких вольноотпущенников и жеманных стихоплётов, во главе с жирным бабником, который возомнил себя богом.

- Почти слово в слово выражаешь мои собственные мысли, - спокойно ответил Катон. - Но, как ты слышал от раба, императору не отказывают.

- Ну тогда, - вздохнул Макрон, - тебе пора собрать всё своё дерьмо в кучу и начать тактическое наступление на ужин.

***

Паллодор, заведующий дворцовыми пирами, оказался нервным человечком с коротко остриженными седыми волосами и близоруким прищуром. Он ожидал гостей у вершины лестницы, ведущей вниз – в утопленный в землю обеденный зал, открытый под ночное небо. Солнце уже село, звёзды мерцали мелкими иголочками, а над храмом Юпитера висел полумесяц, заливая город бледным сиянием и подсвечивая тонкие облака, медленно плывущие над Римом.

Паллодор сделал отметку напротив имени Катона в списке, и тут один из преторианцев, охранявших вход, шагнул вперёд.

- Раскиньте руки в стороны, господин.

Катон послушно подчинился. Преторианец ловко прощупал складки его туники, отступил и кивнул Паллодору.

- Можете пройти, господин. Большинство гостей уже прибыло. Цезарь присоединится чуть позже. Пока можете освежиться – напитки подают до начала трапезы.

- Сколько вообще приглашено гостей? - спросил Катон.

- Вечер приватный, господин. Не больше двадцати человек. Вы – единственный, кто не входит в ближний круг друзей императора, - ответил Паллодор, разглядывая Катона при свете масляных ламп, висящих над лестницей. - Это великая честь, быть так выделенным. Должно быть, вы прославились в своём деле. Может, поэт? Или актёр? - Он прищурился. - Или, возможно, гладиатор – судя по шрамам и выправке?

- Солдат, - коротко сказал Катон.

- Ах… - в голосе вольноотпущенника прозвучала лёгкая нотка разочарования. Он слегка склонил голову. - Что ж, проходите, господин.

Вдоль лестницы, спускавшейся вниз, в стенах были укреплены бронзовые кронштейны с масляными лампами. Внизу открывался вид на небольшую сцену, за которой поднималась ещё одна лестница. Перед сценой плескался узкий пруд, вода из которого переливалась через край, образуя миниатюрный водопад, падающий в другой, ниже расположенный имплювий. Из него тонкие каналы тянулись вдоль стен обеденного зала, наполняя воздух мягким, успокаивающим журчанием.

Перед сценой стояли ложи, расставленные в привычной трёхсторонней форме. На них лежали пурпурные подушки и валики с кисточками, чтобы гостям было удобнее полулежать, опираясь на локоть. По обе стороны от основного зала располагались ещё две небольшие трапезные, каждая с собственным водным украшением в дальнем конце. Катон прикинул, что здесь можно разместить сотню гостей, если понадобится.

Гости уже собрались группками: кто стоял, кто неторопливо прогуливался, разглядывая стены, расписанные изящными сельскими пейзажами. В арочных потолках ниш мягко поблёскивали отполированные камни, отражая мерцание ламп и жаровен, которые давали свет. Несмотря на сравнительно небольшие размеры, помещение поражало роскошью – пожалуй, даже большей, чем Катон помнил во дворце времён своего детства. Похоже, у Нерона был вкус к красоте, если не сказать к расточительству.

Катон машинально начал прикидывать, сколько денег ушло на всё это великолепие: на сложную систему водопадов и каналов, на фрески с дорогими пигментами, на оплату архитекторам и инженерам… Выходило, что меньше царского выкупа – никак.

К нему подошёл раб с серебряной чашей и подносом сладостей. Катон взял маленький пирожок и тут же пожалел: пересолено до нельзя. Он с благодарностью отпил немного подслащённого вина, чтобы перебить вкус.

Он отошёл в сторону и остановился у небольшого фонтана и водопада в соседней комнате. Осматривая зал, он пытался понять, сколько лиц ему знакомы. Большинство гостей были молодыми щеголями – аккуратные причёски, вычурные туники, мягкие красные калиги до колена, сейчас на пике моды. Среди них выделялась небольшая группа мужчин постарше, собравшихся вокруг стройного человека среднего роста, стоявшего к Катону спиной. Когда тот повернулся, Катон сразу узнал его – Сенека.

Их взгляды встретились, и сенатор, что-то коротко бросив своим собеседникам, оставил компанию и направился прямо к Катону.

- Префект, - произнёс Сенека, с той самой любезной улыбкой, за которой пряталось лезвие, - рад видеть тебя среди столь избранного общества. Видимо, Нерон тебя действительно ценит. Всё же не каждый день один и тот же человек спасает жизнь, трон, а недавно – и репутацию императора.

- Боюсь, я не совсем понимаю, о чём вы, сенатор, - осторожно ответил Катон.

- Я говорю о том, как ты добил остатки мятежников в Британии и покончил с этой фурией Боудиккой.

- Вы мне льстите, - сказал Катон сдержанно. - Я всего лишь командовал одной из когорт под началом наместника Светония²³. Победа принадлежит ему.

Уголки губ Сенеки чуть дрогнули в циничной усмешке.

- Победа, триумф – всё это, как и прежде, принадлежит Цезарю. С тех самых времён, как правил Август.

- Разумеется, - кивнул Катон.

- А ведь из этого вытекает и обратное, - продолжил Сенека. - Любое поражение, как бы император ни пытался свалить вину на подчинённых, тоже ложится на него. Поэтому разгром Боудикки был жизненно важен и для Рима, и для восстановления авторитета самого Нерона. Я достаточно осведомлён, чтобы знать, что твоя роль в этой победе была куда значительнее, чем ты хочешь признать. Так что и Рим, и Цезарь у тебя в долгу. Но не советую зазнаваться. У Нерона любимцы сменяются быстрее, чем блюда на его пиршествах.

- Не переживайте, сенатор, - холодно ответил Катон. - Я не горю желанием становиться любимцем при дворе. Сегодня я здесь лишь потому, что неявка могла бы обернуться неприятностями – для меня и моей семьи.

- Разумно, - кивнул Сенека. - А раз уж ты всё равно здесь, позволь дать совет. И поверь, лучше принять его.

- И каков же совет?

- Нерон непременно захочет услышать твой рассказ о восстании, - сказал Сенека. - Официальные донесения он читал, с вернувшимися легатами говорил, но представление у него обрывочное. Ты же – другое дело, ты был в самой гуще событий. К тому же у тебя богатый опыт кампаний в Британии. Если не ошибаюсь, ты еще служил опционом во Втором легионе, когда началось вторжение… девятнадцать лет назад?

Катона кольнуло тревогой. Он почувствовал, как холодок пробежал по спине: Сенека знал слишком много. Что ещё ему известно? Неужели… неужели всплыл подлог со «смертью» Клавдии? Мысль мелькнула, и Катон едва заметно вздрогнул. Сенека, конечно, не упустил этого.

Сделав шаг ближе, он положил ладонь Катону на плечо.

- Спокойно, префект. Если ты когда-то оступился, это не моё дело.

- Насколько мне известно, - ответил Катон ровно, - в моей службе нет ничего, что могло бы вызвать беспокойство, сенатор.

- Пока, может, и нет, - сказал Сенека, слегка склонив голову. - Но ведь знаешь старую поговорку: «Ни одно доброе дело не остаётся безнаказанным». За долгие годы я видел немало людей, которые преданно служили Риму – и в конце концов всё равно становились жертвами завистников или правителей, опасавшихся их влияния. Нерон в этом ничем не отличается от своих предшественников. У него есть, скажем так, некоторые… не самые приятные черты, которые я пытался обуздать с тех пор, как стал его наставником. Однако в последнее время я чувствую, что он всё больше отворачивается от тех, кто ещё способен направить его на верный путь.

- То есть от вас и от Бурра, - уточнил Катон.

Сенека кивнул.

- Он уважает мой ум, мои познания в философии и искусстве, а также уважает Бурра – за прямоту, моральную силу и воинскую выправку. Вместе мы сумели удерживать его от безумств, напоминая, что править Римом следует мягко, без тирании. Но ты сам видел Бурра – человек умирает. И когда его не станет, Тигеллин не станет придерживаться той же линии. Тогда Нерон неизбежно начнёт слушать голоса потемнее – те, что шепчут из глубин его души. Я сомневаюсь, что смогу это остановить. Потому и подумываю уйти из общественной жизни, прежде чем всё закончится ссорой… или чем похуже.

- Всё это, конечно, познавательно, - произнёс Катон, - но к чему вы мне это рассказываете? Мне-то, уж поверьте, ни жарко, ни холодно от того, кто там сегодня хож ко двору, а кто завтра вылетит вон.

- Возможно, ты передумаешь, - ответил Сенека спокойно, - и, боюсь, очень скоро. Если, конечно, я хоть немного понимаю Нерона.

Катон прищурился.

- Что вы имеете в виду?

- Возможно, я ошибаюсь, - сказал Сенека, - но посмотрим. А теперь слушай внимательно, префект. Нерон – как ветер: направление меняет в одно мгновение. Сегодня он рад, что восстание в Британии подавлено. Его уверили, будто провинция теперь спокойна и таковой останется. Но когда первые вести о мятеже дошли до Рима – всё было иначе. Он был в ужасе от новостей о Камулодунуме, Лондиниуме и Веруламиуме, от резни Девятого легиона²⁴ и от трусости командира Второго.

Сенека поднял руку и свёл большой и указательный пальцы, оставив между ними крошечное пространство.

- Нерон вот настолько был близок к тому, чтобы отдать приказ – вывести гарнизон и бросить провинцию. Можешь представить, как это выглядело бы в глазах наших врагов – и за пределами Империи, и внутри неё? Сколько провинций тут же решили бы стряхнуть римское ярмо? Готов спорить, Иудея вспыхнула бы первой. За ней – остальные. И вот уже Рим стоит перед войной на всех фронтах, больше, чем способен выдержать. Мы бы рисковали не просто потерей Британии, а крахом римской власти вообще, и внутри Империи, и за её пределами.

Он покачал головой.

- По правде говоря, вторжение в Британию было ошибкой. Затея ради того, чтобы придать Клавдию хоть каплю веса, когда он стал императором. С тех пор этот остров является занозой в римском боку. Большинство из тех, кто вложился в новую провинцию, уже потеряли целое состояние. Но как говорится – поздно жалеть. Теперь у нас нет выбора, кроме как выжать из этого проклятого острова хоть какую-то пользу.

Он сделал паузу, давая словам осесть, потом ткнул Катона пальцем в грудь и заговорил с ледяной решимостью.

- Император спросит тебя о Британии. Спросит о восстании. Ты расскажешь, что знаешь. Но взвешивай каждое слово. Так, чтобы у него не появилось ни малейшего повода подумать, будто мятеж может повториться. Ни слова, что могло бы склонить этого юного дурака к мысли, что стоит признать поражение и уйти из провинции. Ни единого намёка на то, будто можно выдать бегство за мудрую политику. Понял меня?

Катон был ошеломлён, он не ожидал услышать от сенатора столь откровенные слова об императоре. Но шок быстро прошёл: он понял, насколько щепетильны эти указания. Малейшая оговорка, одно неудачное выражение – и последствия для Рима могут быть катастрофическими. Хотя, с другой стороны, даже если он по неосторожности скажет что-то, что толкнёт Нерона к мысли об отступлении, Сенека и Бурр, возможно, сумеют переубедить его уже на следующий день. Всё же Катон ясно осознавал: стоит ему сказать лишнее, и он окажется между молотом императорского гнева и наковальней подозрений его ближайших советников.

Приглушённый окрик сверху – «Преторианцы, смирно!» – заставил разговоры мгновенно стихнуть. Катон и остальные повернулись к лестнице. По ступеням спускались четверо германских телохранителей Нерона, широкоплечие, при доспехах, и заняли свои места вокруг императорского ложа. За ними последовали двое офицеров – один из них был Бурр. Второй, высокий, статный, с благородными чертами лица и густыми светлыми кудрями, двигался рядом. Следом появился Паллодор, прошёл к центру подиума и хлопнул в ладони.

- Внимание! Тишина для его императорского величества – Нерона Клавдия Августа Германика Цезаря, и его супруги, Поппеи Сабины! - торжественно провозгласил он.

Все присутствующие почтительно опустили головы. Катон последовал их примеру, услышав мягкий топот ног по ступеням. Приподняв взгляд, он увидел, как Нерон подал руку своей спутнице, помогая ей сойти с последней ступени, и повёл её к ложу.

Император был одет в пурпурную плиссированную тунику, отороченную серебряным кружевом. Волосы уложены безупречно – как и утром. Но всё внимание в зале приковала женщина, чью руку он держал в своей.

Даже при тусклом свете ламп было ясно, что Поппея – редкая красавица. Волосы – густые, цвета тёплого золота, уложены в идеальные волны, спадающие на длинную шею. Черты лица – правильные, словно высеченные искусной рукой: глаза, нос, губы, скулы – всё гармонировало, будто в ней сошлись линии мраморной статуи и живого огня. Особенно притягивали взгляд глаза – подведённые тёмным, они блестели, намекая на живость и дерзость, не совсем вязавшиеся с её сдержанными, скромными улыбками, которыми она одаривала Нерона, проходя мимо гостей.

- Прошу занимать места! - провозгласил Паллодор.

Гости расселись строго по римской иерархии. Сенека и другие сенаторы разместились по бокам от императора; за ними – Бурр и всадники, люди среднего ранга. Ни одного вольноотпущенника при дворе – даже самых влиятельных – здесь не было: такое нарушение приличий не позволил бы себе даже Нерон.

Катон замешкался, прежде чем направиться к одному из лож, расположенных как можно дальше от Нерона. Он успел сделать всего несколько шагов, когда раздался голос императора.

- Префект Катон! Куда это ты собрался?

Катон мгновенно остановился, обернулся и увидел лёгкую тень недовольства на лице Нерона. Осторожно ответил:

- Цезарь?

- Этот ужин устроен ради тебя, мой дорогой друг! - Нерон расплылся в улыбке. - Ты мой почётный гость! Мы все сгораем от любопытства услышать о твоих подвигах среди бритских варваров. Иди же, садись рядом со мной.

Он указал на ложе слева от себя, и тучный сенатор, едва успевший устроиться, поспешно подвинулся, освобождая место. Катон сглотнул, подошёл и улёгся, как велено, опершись на подушку так, чтобы сидеть лицом к императору.

Позади них из-за занавешенных дверей вышли рабы с подносами – первые блюда вечера: изысканные закуски, поданные на золотых тарелках. Другие слуги несли серебряные кувшины с вином, ставя их на низкие столики перед ложами.

Гости зашевелились, зазвенели чаши, пошли первые осторожные фразы. Поппея склонилась к Нерону и прошептала ему что-то на ухо. Тот посмотрел на Катона и хихикнул, потом жестом указал на него:

- Моя очаровательная Поппея считает, что шрам на твоем лице похож на молнию.

Катон машинально хотел коснуться рукой к щеке, к тому самому рубцу, что тянулся от брови до подбородка, но сдержался. Перед глазами на миг всплыло лицо друида – безумные глаза, блеск кинжала и мгновение боли, когда лезвие полоснуло по лицу.

- Ей интересно, как ты его получил.

- Боевое ранение, Цезарь.

- Да, и…? - Нерон подался вперёд с детским любопытством.

- Один друид напал, прежде чем я успел поднять щит, - ответил Катон спокойно. - К счастью, успел отшатнуться. Отделался царапиной.

Поппея снова что-то шепнула, глядя на Катона из-под ресниц, глаза её сверкнули, как у кошки, играющей с добычей.

- Она хочет знать, - перевел ее шепот Нерон с довольной ухмылкой, - что стало с тем друидом.

- Я сразил его, - спокойно сказал Катон.

Поппея тихо ахнула и вцепилась в руку Нерона. Потом повернулась к Катону – впервые обратилась прямо к нему. Голос её был неожиданно низким, хрипловатым, с чувственной теплотой.

- Нерон говорит, ты великий воин.

Катон почувствовал, как все разговоры вокруг стихли. Гости обернулись, и теперь десятки взглядов уставились на него. Ему стало не по себе.

Он провёл жизнь среди солдат – суровых, бывалых людей, привыкших молча делать своё дело. Они не любили бахвальства. А особенно офицеров, которые вместо того, чтобы вести людей в бой, больше думали о том, как блеснуть перед начальством и выбить себе повышение. Таких презрительно называли «толкачи». Их не просто недолюбливали – их презирали, ведь чаще всего именно такие «герои» ставили под удар остальных.

Катон гордился тем, что он не из их числа. Сейчас, конечно, было бы просто – надеть маску героя, изобразить победителя, вызвать восторг у императора и его красотки. И, возможно, извлечь из этого выгоду: Нерон славился своей щедростью. Но такая слава стоила бы дорого. Сразу найдутся те, кто решит, что префект Катон метит выше положенного, и начнут точить ножи за его спиной. А это значило бы риск – не только для него самого, но и для Клавдии… и, возможно, для Луция.

В то же время он не мог позволить себе выглядеть холодным или неуважительным – малейший неверный тон мог обидеть Нерона, а обиженный император был опаснее любого врага на поле боя.

Катон ощутил себя в ловушке – смертельно коварной, как засада, в которую он не раз попадал за свои двадцать лет службы.

- Ну? - Нерон приподнял бровь, на лице его заиграла тень насмешки. - Ты ответишь моей возлюбленной... или нет?

******

ГЛАВА ПЯТАЯ

Катон с трудом сглотнул, заставляя себя упорядочить мысли. Потом поднял глаза и встретил взгляд Нерона – твёрдо, без тени колебания.

- Я солдат Рима. С первого года правления Клавдия. Поступил в легион простым опционом, стал центурионом во время первых кампаний в Британии. Потом меня перевели на восточную границу – воевал против иудейских мятежников, парфян, нубийцев и армян. Подавлял восстание рабов в Испании, трижды возвращался в Британию. Пережил десятки стычек и сражений, был ранен и ношу на себе эти отметины. Служил бок о бок с отличными воинами, которые стали ближе, чем родные братья. Большинство из них погибли – от ран, болезней, в бою – и я оплакивал каждого, словно членов своей семьи. Да, мы сражались во имя славы Рима… но, если честно, куда важнее было то, что мы сражались друг за друга.

- Я видел заснеженные горы и ледяные леса севера, знал беспощадный зной египетских пустынь. Дрался и на суше, и на море. Стоял на стенах павших городов и смотрел, как они обращаются в пепел. Просыпался на поле вчерашнего боя и видел тела, схваченные инеем, - пока вороны клевали остывшую плоть. Держал в руках умирающего товарища, ловя его последний вздох. Испытывал радость великой победы и горечь поражения.

Он замолчал на миг.

- Великий ли я воин? - повторил он, чуть усмехнувшись. - Не мне судить. Пусть другие скажут. Герой ли я? Нет. Не был и не буду. Сколько раз у меня внутри всё сжималось от страха, сколько раз я боялся, что вот-вот покажу себя трусом. И всё же я шёл вперёд. Просто потому что другого выхода не было. Я жив не потому, что я храбрец или лучший из солдат. Просто судьба пока на моей стороне. Любая стрела, разящий удар или меткое копьё могли бы давно отправить меня к теням. Разве воин велик, если ему просто везёт? - Он покачал головой. - Не знаю. Я не ведаю воли судьбы и богов. Знаю лишь одно: я – солдат Рима. И я выжил.

Он глубоко вздохнул и поднял кубок:

- За павших товарищей.

Нерон смотрел на него с изумлением, будто не ожидал услышать ничего подобного. Поппея легонько толкнула его локтем. Император, очнувшись, поднял свой кубок, а вслед за ним тотчас последовали остальные гости.

- За павших товарищей, - эхом повторил Нерон.

Когда все отпили вина, Нерон, качнув головой, обратился к Катону:

- Клянусь богами, ты, может, и солдат, но сердце у тебя поэта. Словно слова твои выточены каким-то героем из Гомера – уставшим от битв и тоскующим по дому. Префект Катон, ты человек, который мне по душе. Честь тебе и хвала. - Он слегка склонил голову. - Риму нужны такие, как ты. Нам нужны те, кто знает вкус стали и запах крови, так же как нужны те, кто понимает музыку, литературу и искусство. Редко встретишь в одном человеке такое сочетание качеств и, несмотря на твою похвальную скромность, я вижу, что ты один из таких.

- Благодарю, Цезарь, - ответил Катон спокойно.

Император внимательно посмотрел на него, глаза блестели от вина и самодовольства.

- Ты интересный человек, Катон. Хочу узнать тебя получше. Но сперва расскажи о своих приключениях в Британии. Мой покойный приёмный отец без конца повторял, что тот остров – сплошной туман и дикари, поклоняющиеся демонам, и что он проявил величайшую доблесть, отдав приказ о вторжении. Он часто хвастался, что провёл в Британии целых шестнадцать дней, лично руководя разгромом Каратака и его армии. - Нерон усмехнулся. - Могу представить, что думали вы, ветераны, о таком «герое последнего часа». Старый осёл выставил Рим посмешищем. Но теперь всё иначе. С тех пор как я стал Цезарем, Рим вновь велик. Наши враги снова нас боятся и уважают, как никогда прежде. - Он улыбнулся, чуть театрально. - Расскажи же нам, как выглядело покорение Британии глазами простого солдата.

Катон промолчал, обдумывая ответ. В высших кругах Рима это уже давно не было секретом: Нерон презирал своего приёмного отца. Но при всём своём презрении он был вынужден публично чтить память Клавдия – без этого его власть теряла бы легитимность. А вместе с наследием Клавдия он унаследовал и его главное достижение – вторжение в Британию. Подорвать одно – значило подорвать и другое.

Катон понимал, что попался в ловушку: стоит хоть словом намекнуть на сомнение в заслугах Клавдия, и его можно будет обвинить в неуважении к предкам императора. Только Нерон имел право высмеивать своих предшественников, а вот кому-то вроде него – нет.

К тому же Катона кольнуло раздражение: «глазами простого солдата» - словно его двадцать лет службы и чин префекта не стоили ничего. Но раздражение нужно было проглотить. Даже тень досады могла показаться дерзостью.

- Я лишь изредка видел императора Клавдия издалека, - начал Катон. - Так что не берусь судить, что мы тогда о нём думали. Всё, что я знаю, - мы были несказанно рады тем подкреплениям, что он привёл с собой, когда враг ударил по нам под Камулодуном. Мы одержали большую победу у столицы Каратака, но вскоре поняли – завоевание острова только начинается. Самое тяжёлое было впереди. Варвары избегали открытых сражений и перешли к засадам: били по обозам, нападали на патрули. Казалось, за каждым камнем, за каждым деревом прячется дикарь, выжидающий, когда мы хоть на миг потеряем бдительность.