Тиран Рима

- Что ты задумал? - рявкнул Макрон.

- Спускаюсь за ним.

- Хрен тебе. Пойду я.

- Некогда спорить, - отрезал Катон. Он глянул поверх плеча Макрона и впился взглядом в Нерона. - Смотрите не отпустите веревку. Что бы ни случилось.

- Не отпущу.

Катон подполз к самому краю дорожки и начал спускаться по мокрым валунам к третьему матросу. Каждый раз, когда очередной поток воды накрывал его с головой, он вжимался в скользкий камень и терпел, пока можно было двигаться дальше. Тот парень уже почти срывался: скользил ниже, пальцы дрожали, тело – чужое от усталости.

Спуск занял дольше, чем Катон ожидал, но наконец он дотянулся до него, схватил за руку и потянул вверх.

- Держись, пока я развяжу верёвку! - заорал он прямо ему в ухо. - Прикреплю её к нам обоим, и полезем наверх. Ясно?

Парень кивнул. Вблизи Катон увидел, что тому едва ли больше двадцати – бледный, северянин какой-нибудь. Узел затянуло намертво, и Катону пришлось изрядно повозиться, останавливаясь каждый раз, когда над ними прокатывалась новая волна. Наконец узел поддался. Катон протянул руку, чтобы сначала закрепить конец верёвки на юнце.

И тут тот молниеносно выхватил веревку у него из пальцев, и, как крыса, бросился карабкаться вверх к спасительной площадке.

- Стоять, идиот! - взревел Катон.

Но тот не слушал. В груди у Катона вскипели ярость и отчаяние, и тут раздался ревущий окрик Макрона.

- Катон! Держись! Большая! Волна идёт!

Катон распластался по плите, вцепился пальцами в каменный край, задержал дыхание. В следующий миг раздался оглушительный грохот – волна ударила по внешней стороне мола, и над головой взметнулось огромное облако брызг. Вода хлынула через прореху в парапете и рухнула по обе стороны. Сквозь рев он услышал, как Макрон орёт Нерону держаться крепче – и тут гигантская масса солёной воды накрыла самого Катона с головой. Что-то ударило его в плечо, вырвав хрип.

И вот – всё схлынуло. Катон глотнул воздуха. Верёвка лежала извивающейся змейкой у него сбоку. Он метнулся взглядом вокруг, но юнца не было ни рядом, ни среди бешеных вод под камнями. Море забрало его, и не оставило ни следа.

С тяжёлым, будто свинцом налитым сердцем Катон собрался, ухватил канат и полез вверх, помогая себе ногами. Макрон и Нерон подтащили его на дорожку, где он распластался, успев укрыться, когда очередная волна ударила по молу. Потом он дополз до парапета и сел, привалившись к холодному камню.

- Я не смог его спасти, - выдохнул он.

- Я видел, - отозвался Макрон. - Он сам виноват. Паника его сгубила. Ещё повезло, что он тебя с собой не утянул.

Катон кивнул. Его всё ещё трясло – страх ещё бился в теле, как пойманная птица. Он спрашивал себя, не сделал бы он сам то же самое, окажись на месте того юнца. Но сейчас не время, хватит. Он усилием воли отбросил мысль и оглядел дорожку, высматривая, как справляются Лемул и остальные. В сгущавшихся сумерках их едва можно было различить – они спасали последних уцелевших, пользуясь тем, что длинный участок парапета ещё держал удар стихии. Всего несколько человек ждали помощи, и Катон понял, что на моле его дело сделано.

Через гавань он видел, как суда бились бортами, как ломались реи и мачты, как сумасшедше хлопали вырванные паруса. Люди, крошечные в этом аду, яростно пытались спасти корабли от новых ударов, опуская рангоут и отталкивая приближающиеся суда дрекольем и шестами. Множество кораблей уже легли на бок или перевернулись, их корпуса тяжело вздымались и падали в хаосе воды и обломков. Катон подумал, сколько же кораблей хлебного флота погибло, и сколько зерна утянуло море. Казалось неизбежным, что Рим вскоре начнёт голодать.

- Ну, хотя бы этих двоих вытащили, - сказал Нерон.

Катон повернулся к нему и кивнул.

- Вытащили… - проговорил он. Он сглотнул, и они обменялись мрачными, короткими улыбками, прежде чем в мысли Катона снова вернулось сознание пропасти между ним и императором. - Благодарю за помощь, Цезарь.

Мгновение опасности прошло – и вместе с ним исчезла та краткая, почти товарищеская связь, возникшая на краю гибели. Макрон неловко прокашлялся, явно собираясь высказаться.

- Эм… насчёт слов, которые я… э-э… употребил в ваш адрес, Цезарь… Прошу прощения. Момент аффекта, накал эмоций и всё такое…

Нерон, кажется, не обратил на него внимания. Он осторожно поднялся на ноги, расправил мокрые складки плаща и, ухватившись за верх парапета, снова уставился на бушующее море, будто, не замечая летящих в лицо брызг.

Катон подтолкнул Макрона плечом и тихо шепнул ему в ухо.

- Пока он задумался, давай-ка отведём этих двоих обратно к причалу.

- Так! - кивнул Макрон и поманил выживших следовать за ним. Те присели, затаившись, дождались, пока очередная волна перекатится через пролом, и быстро перебежали по дорожке к относительно безопасному участку за парапетом. Катон проводил их взглядом, убедился, что они в укрытии, и только тогда подошёл к Нерону.

- Нам нужно уходить отсюда, Цезарь, - мягко сказал он.

Император, казалось, не слышал. Катон задумался, не ошеломил ли его весь пережитый ужас. Он прочистил горло и сказал громче.

- Цезарь?

Нерон продолжал смотреть вперёд. Катон обернулся и понял, что его так поразило. Меньше чем в четверти километра от берега большую корабельную тушу несло прямо на россыпь скал. Прикрывая глаза ладонью от ветра и дождя, Катон разглядел бирему – возможно, один из кораблей сопровождения хлебного флота. Мачта лежала, переброшенная через палубу, обвешанная снастями и лохмотьями парусов, которые метались на ветру. Команда – матросы и морские пехотинцы – что было сил пытались мечами и топорами обрубить обломки. Тем временем гребцы на двух скамьях вёсел отчаянно пытались оттащить судно прочь от скал. Безнадёжно – в бушующем море никакого согласованного гребка быть не могло, и длинные вёсла беспомощно колотились вразнобой. Было ясно: корабль обречён.

- Бедолаги…

- Что? - обернулся Нерон. - Что ты сказал?

- Им уже ничто не поможет, Цезарь.

- Ничто? НЕТ! Этого я не потерплю!

Нерон взметнул руки и, глубоко вдохнув, закричал в ревущее море.

- Нерон, сын божественного Клавдия и потомок Августа, повелевает тебе, о Нептун: даруй спасение тому кораблю и людям на нём! Я повелеваю именем Цезаря! Утихомирь волны и верни их к берегу в безопасности! Такова моя воля!

Вспышка молнии разорвала тьму – и на миг ослепительный свет высек из императора мраморную статую: руки раскинуты, плечи откинуты назад, подбородок гордо вздёрнут. В тот же миг и бирема, и море вокруг неё будто замерли в ледяной дымке, прежде чем сумрак и дождь вновь поглотили всё.

Катон увидел, как с открытого моря накатывает исполинская волна. На ходу она росла, поднимая бирему, накреняя её так, что несколько людей сорвались в воду. А потом корабль, как щепка, рванулся вперёд и со скрежетом, слышным даже с мола, врезался в скалы.

- Нет… - прошептал Нерон и замотал головой. - Этого не может быть! Как ты смеешь?!

Он сжал кулаки и, потрясая ими, взревел в сторону бушующих волн.

- Нептун, я проклинаю тебя! Слышишь?! Да вырвет Юпитер твои глаза и язык! Да сдерёт он твою плоть и разорвёт твои члены – по живому!

Катон инстинктивно отступил на шаг – так безумен был гнев, исказивший лицо императора. Затем он снова посмотрел на обречённый корабль, которого волны швыряли о чёрные скалы. Каждый новый удар дробил его всё дальше. Шторм повернул бирему кормой к берегу, и вскоре от некогда гордого военного судна оставались только клочья кормовой палубы и изящный веерообразный хвост руля, выгнутый над местом, где некогда стоял кормчий. Человек двенадцать ещё цеплялись за изломанные поручни.

- Пощади их! - завыл Нерон. - Ради милосердия, Юпитер Наилучший Величайший, я повелеваю…

Очередная гигантская волна обрушилась на то, что осталось от корпуса, и когда смертоносная масса воды откатила назад, не осталось уже ничего. Лишь щепки, кружащиеся в кипящей пене. Катон успел заметить одного человека – руки мелькнули над водой, но крутой обратный поток рванул его вниз, и он исчез.

Нерон медленно опустил руки. Голова его поникла – скорбь и отчаяние исказили его лицо. Катон секунду колебался, затем шагнул ближе и положил руку ему на плечо.

- Цезарь… Пойдём. Здесь уже ничего не сделать. Прошу.

Нерон поднял голову и кивнул. Катон обернулся и увидел Лемула с его людьми – вместе с несколькими спасёнными моряками они пробирались по дорожке обратно.

- Уходим, - твёрдо сказал он и повёл Нерона вперёд. Они промчались мимо пролома в парапете, ловя момент между волнами, затем поспешили к берегу, где их уже ждали Макрон и остальные.

******

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Шторм выдохся в предрассветные часы, так что, когда над Остией занялась заря, небо было уже чистым, а с моря тянул лишь лёгкий бриз, рябящий ленивую зыбь. Спокойствие после бури будто насмехалось над тем разгромом, что открылся в гавани и вдоль берега по обе стороны порта. Десятки кораблей затонули – над неподвижной водой торчали только мачты. Другие перевернулись, и их обросшие ракушками корпуса покачивались, точно дохлая рыба в пруду. Мелкие суда – рыбацкие лодки, ялики, прогулочные барки – были разнесены в щепки столкновениями с крупными кораблями или раздавлены между ними и причалом; от них остались лишь щепы, плавающие среди обломков и тел, разбросанных по глади порта. Лодки уже ходили туда-сюда, вытаскивая мёртвых, и воздух резал плач родных, когда трупы выкладывали длинным рядом вдоль пристани. Пройдут дни, прежде чем последних утопленников выбросит на берег, чтобы и они получили погребение – или, если никто их не опознает, легли в братскую могилу.

Сам порт тоже пострадал. С крыш зданий сорвало черепицу, с одного склада унесло всю кровлю, и дождь испортил весь груз внутри. Но больше всего поражали потери зерна: огромные запасы, шедшие с конвоем из Сицилии, ушли на дно вместе с судами, когда их настиг шторм. Лишь пять зерновозов уцелели, и даже на них шторм так тряхнул трюмы, что груз сместился, амфоры перебились, а содержимое пролилось в грязные, зловонные лужи внизу – сделав их непригодными к употреблению.

Люди Катона всю ночь помогали в спасательных работах, вытаскивали всё, что ещё можно было выудить с судов у причала. Параллельно они охраняли склады и патрулировали тёмные улицы, удерживая воров и грабителей, которые было ринулись воспользоваться суматохой. Теперь, с наступлением утра, порт казался затихшим, если не считать плача скорбящих, криков чаек, пикирующих на добычу, и команд, которыми капитаны уцелевших кораблей подгоняли людей, пытавшихся разъединить перепутавшиеся суда и вычерпать воду. Одна из центурий стояла на страже у складов и набережной, в то время как их измотанные товарищи спали там, где нашли хоть какой-то угол от ветра.

- Вот же дерьмо… - тихо сказал Макрон, глядя с площадки у подножия маяка. - Разгребать всё это и возвращать порт к нормальной работе – задача не на один день.

Катон сидел неподалёку, прислонившись спиной к основанию маяка. Он кивнул, зевнул и потер затуманенный взгляд. Язык казался деревянным; он сделал глоток из фляги, а остатки плеснул себе на лицо, надеясь хоть немного прийти в себя.

- В лучшем случае – несколько дней, пока расчистят гавань, - заключил он. - А чтобы поднять и раздолбить на части эти суда – ещё дольше. Если император пошлёт за новым зерном, то свежий конвой прибудет не раньше чем через месяц.

- Когда в Риме узнают, поднимется шум, - Макрон бросил взгляд в сторону штаб-квартиры начальника порта, где Нерон с небольшой свитой пережидал ночь. У входа стоял караул преторианцев, опершись о щиты. Макрон почесал щетину. - У Нерона будет забот по горло… Мне это даже на руку. Как думаешь, он простит мне… э-э… крепкое словцо вчера? Кажется, его не часто посылают таким манером, как простого легионера.

- Скорее всего, нет, - Катон коротко усмехнулся. - Но думаю, сейчас у него куда более насущные проблемы. И будут ещё несколько дней. Я бы не слишком переживал. Поспорил бы, что он втайне даже гордится тем, что его хоть на миг приняли за одного из солдат.

Макрон чуть приободрился его словами.

- Надо признать, что, несмотря на всё, что о нём говорят, парень вчера проявил яйца, - добавил он.

- Да… - устало произнёс Катон.

Даже его измученному мозгу не стоило труда вызвать в памяти жуткие картины ночи: ревущий шторм, тот миг, когда верёвку вырвало из его рук, и он вцепился в скалу, ожидая возможности вырваться из-под волны. Умирать можно по-разному, но захлебнуться – это то, чего он боялся больше всего. Он заставил себя отогнать эти воспоминания и сосредоточиться на словах Макрона о Нероне. Катон и сам видел императора иначе после вчерашней ночи. Немногие мужчины добровольно разделили бы тот риск, который для Катона и Макрона был обязанностью. Уж точно не большинство аристократов и придворных.

Он задумался, поставили бы себя заговорщики вокруг Веспасиана под удар так же добровольно, как это сделал Нерон.

- Он удивил меня, - продолжил Катон. - Этого у него не отнимешь.

Но тут же в памяти всплыл миг, когда Нерон стоял у парапета и вопил к богам, требуя, чтобы они услышали и повиновались. Широко раскрытые глаза, надсадный визг – всё это отдавало тревожным фанатизмом. И хуже всего – его уверенность, что он не просто разговаривает с богами, но способен приказывать им. В лучшем случае это было заблуждение; в худшем – признаки безумия. И это тот сорт безумия, которым правитель обладать не должен, а народ – терпеть.

Проблема быть живым божеством состояла в искушении вести себя как бог. Люди такого склада представляли опасность для всех остальных – так думал Катон.

Но если не Нерон – то кто? Кто ещё способен удержать верность легионов и толпы и сохранить тонкий баланс сил, не давая Риму скатиться в ужасы гражданских войн, терзавших страну последние десятилетия Республики? Уж точно не большинство тех, кто собрался у Веспасиана обсуждать свержение императора. Из всех только Веспасиан внушал хоть какую-то надежду на приличного правителя, и тот не подал ни малейшего вида, что он сам метит на трон.

Катон прервал ход своих мыслей.

А может, бывший командир всё-таки лелеял такие амбиции? Что если он играет в долгую партию? Потихоньку собирает вокруг себя сторонников, по шагу прокладывая путь к пурпурной тоге? А его прямолинейность боевого ветерана – лишь ширма, за которой уже начинается осторожная дорога к власти? И использует ли он для этого окружающих, в том числе самого Катона?

Катон надеялся, что нет. Надеялся, что знает Веспасиана достаточно, чтобы быть уверенным: тот держит себя на куда более высокой нравственной планке. Но амбиции – штука коварная. Часто они проявлялись не сразу, а постепенно. И порой становились неизбежностью – во имя общего блага… или самосохранения.

Стремление к власти ради добродетели – скорее исключение, чем правило.

Амбиции должны быть куда крепче.

Его размышления резко оборвались, когда он увидел, как император с приближёнными выходит из штаб-квартиры начальника порта. Пока слуги вели лошадей из конюшен, к Катону стремительно подскочил Тигеллин.

- Поднимай своих людей. Твоей когорте оказана честь сопровождать Цезаря обратно в Рим.

Катон уставился на него пустым взглядом, пока измученный мозг переваривал приказ.

- Чего ты ждёшь, префект Катон? - Тигеллин сложил ладони, подталкивая жестом. - Встать! Шевелись.

Катон поднялся, распрямляясь со скрипом и потирая спину.

- Нам нужно оставить людей здесь, чтобы охранять склады. Городская стража сама не справится.

Тигеллин посмотрел вдоль причала, где кучковались люди, явно готовые к неприятностям. Он снова повернулся к Катону.

- Ладно. Оставишь две центурии. Их потом можно будет отозвать или заменить, если понадобится. Но остальные пусть строятся немедленно. Не вздумай тянуть, префект. Нерон жаждет вернуться в Рим.

- Тогда почему бы ему не ехать без нас?

Ноздри Тигеллина едва заметно дрогнули, и ему пришлось взять себя в руки, прежде чем ответить.

- Потому что Цезарь желает воздать тебе и твоим людям честь за спасённые прошлой ночью жизни. Лично я считаю, что вы просто делали свою работу. Но он смотрит на это иначе. Однако, советую не испытывать судьбу и не задерживать его без нужды.

Не дожидаясь ответа и не добавив ни слова, Тигеллин развернулся и зашагал обратно к императору.

Катон покатил головой, размяв шею.

- Ты слышал. Вторая центурия остаётся здесь с Лемулом и его людьми. Отправь его ко мне.

Макрон поднялся с гримасой и сложил ладони рупором.

- Первая когорта! Третья, четвёртая, пятая и шестая – в строй и готовиться к маршу! Центурион Лемул!

Люди нехотя зашевелились, и глаза Макрона сверкнули. Он зашёлся яростью, шагнув к ближайшей кучке солдат и отвесив пинок тому, кто всё ещё спал.

- Ты, мать твою, оглох? Или уже сдох? Потому что очень скоро ты захочешь сдохнуть, если продолжишь валяться здесь, как залежавшаяся какашка на дне сортирной ямы! На ноги, солдат!

Последнюю фразу он взвизгнул так, что тот несчастный сжался, мигом схватил своё снаряжение и припустил к товарищам. Макрон шёл дальше, награждая таких же медлительных такими же «ободряющими» словами и подзатыльниками. Остальные центурионы и опционы взяли пример, поднимая своих измотанных людей и вгоняя их в порядок.

Лемул подбежал и отдал честь.

- Вызывали, командир?

Катон с удовлетворением отметил, что старый служака выглядит так, будто вовсе не знает усталости, несмотря на вчерашний марш и ночные опасные работы.

- Я веду большую часть когорты обратно в Рим. Похоже, нам выпала честь быть эскортом Цезаря.

Бровь Лемула поползла вверх.

- Для нашей братии это почёт, скажу я вам. За все мои годы такого не бывало. Да и при Тигеллине такого бы точно не дождались.

Катон пропустил замечание мимо ушей.

- Вторая центурия остаётся здесь вместе с твоими людьми – под твоим командованием. Проследишь, чтобы никто не полез в склады, и чтобы на улицах не было беспорядков. Применяй любую силу, какую сочтёшь нужной. Остаёшься до получения дальнейших приказов.

- Есть, господин.

Катон уловил лёгкое напряжение в голосе – Лемулу, видимо, было неприятно оставаться в стороне от императорского эскорта.

- Передай своим людям, что они отлично потрудились прошлой ночью. Когда вернутся в лагерь – пусть получат день увольнительной.

Лемул улыбнулся.

- Это им понравится.

- Всего один день, - добавил Катон. - А потом – обратно к тренировкам.

- Жду не дождусь.

Они обменялись салютами, и Лемул быстро вернулся к своим людям, которые с нескрываемым удовольствием наблюдали за тем, как другие готовятся к маршу. Катона всегда забавляло, как солдаты любят смотреть, когда кому-то достаётся служба тяжелее, чем у них самих. В ответ же воины других центурий выкрикивали ругательства и обещания наведаться к женщинам тех, кто остаётся в Остии.

Когда последние люди заняли свои места, Макрон рявкнул команду. Солдаты выровняли строй и встали «вольно».

- Когорта к маршу готова, командир!

- Очень хорошо, центурион.

Застёгивая ремни шлема, Катон занял место во главе центурии, которая должна была вывести колонну из порта. Императорский отряд и преторианцы уже были в седле, и Нерон ехал впереди, принимая приветствия каждой центурии по очереди. Он натянул поводья, когда достиг Катона, и заговорил громко, так чтобы слышали все.

- Нам доставляет огромное удовольствие видеть столь доблестных людей, префект Катон. Будь уверен: Цезарь не забудет того, что они сделали прошлой ночью. Им есть чем гордиться.

«Приукрашивает», - подумал Катон. Его люди сделали лишь то, что должны, и в основном поддерживали порядок. Лишь Лемул и его ребята действительно рисковали шкурами. Но Катон не возражал против похвалы – для духа солдат это было полезно.

- Цезарь слишком добр.

- Отнюдь. И я не забуду и храбрость их командира.

Катон склонил голову в благодарность, успев заметить, как Тигеллин немного позади императора метнул в него гневный, кислый взгляд.

- В путь! - объявил Нерон и повёл свой небольшой конный отряд по главной улице к городским воротам.

Катон выдержал дистанцию в десять шагов и затем вывел вперёд первую центурию. Остальные последовали за ним, явно стремясь вернуться к уюту римских казарм.

Небо ещё оставалось хмурым, но по мере того как утро тянулось, лучи солнца время от времени прорывали облака и мягко ложились на землю. Несмотря на мокрую одежду и сырую амуницию, настроение у людей заметно поднялось. Не осталось и следа от мрачного раздражения вчерашнего марша. Они изменились – так, как меняются солдаты, прошедшие вместе через трудности. Теперь они были куда больше похожи на тех воинов, какими Катон хотел их видеть.

Кто-то в головной центурии завёл походную песню, и её быстро подхватила вся колонна. Впереди Нерон обернулся в седле и ухмыльнулся – как и подобает командиру, у которого за спиной идут бодрые, довольные воины.

- Сегодня они прямо сияют, - заметил Макрон Катону. - Пусть бы так и дальше.

Он внимательно посмотрел на друга, встревоженный его тоном.

- Что с тобой, парень? Погода хорошая, настроение отличное, мы у императора почти любимчики. Наслаждайся моментом.

- Наслаждаюсь.

- Если это твое довольное лицо, то хрен знает, как ты выглядишь, когда ты недоволен.

Катон невольно улыбнулся.

- Вот так лучше! - Макрон хлопнул его по плечу. - Мы ещё сделаем из тебя оптимиста.

- Я предпочту оставаться реалистом.

- Да ну? Тогда по-реальному: что тебе сейчас не нравится?

- Кроме того, что почти весь зерновой конвой лежит на дне моря? В Риме будут проблемы.

- Первый раз, что ли, задержки с зерном? Именно для таких случаев и держат хороший запас в складах Форума Боариума. Ну, цены подрастут ненадолго, но если чернь начнёт ворчать – Нерон сбацает пару дней гладиаторских боёв или ещё каких-нибудь колесничных гонок. Толпа моментально переключится. Всегда работало. Так что подбородок выше и хватит киснуть.

Катон понимал, что друг говорит разумные вещи, однако назойливое чувство тревоги и ожидания беды продолжало саднить в глубине сознания. Он слишком хорошо знал себя – такой уж у него характер, и ни логика, ни бодрая бравада Макрона не могли это изменить. Тем не менее он решил изобразить улыбку – ради солдат в строю.

- Вот так-то! - рассмеялся Макрон и, набрав побольше воздуха, присоединился к хору остальных, громогласно выводя особенно непристойные строчки походной песни. Через мгновение Катон тоже подтянулся и почувствовал, как напряжение внутри начинает понемногу отпускать.

Они прошли почти половину пути до Рима, когда Нерон отвёл коня в сторону, махнул своему эскорту продолжать движение вперёд и сам откатился назад – к голове когорты. Макрон и Катон мгновенно смолкли и склонили головы в приветствии, когда император повернул коня, чтобы ехать рядом с ними. Несмотря на свежую смену одежды, волосы Нерона были спутаны, как после ночёвки в конюшне, а вместо привычной бледности на щеках проступил румянец, и держался он куда более расслабленно, чем когда-либо видел его Катон.

- Осталось уже недалеко, офицеры, - начал он слегка неловко. Кивнул назад через плечо. - Ваши солдаты сегодня в хорошем голосе. Я всерьёз подумываю выставить их хором в следующей пьесе, которую напишу. Что скажете?

Макрон фыркнул.

- Не знаю, Цезарь. Мы с префектом и так по уши заняты, пытаясь сделать из них приличных солдат. Понятия не имею, с чего начать, чтобы лепить из них актёров. Это уж работа для политиков. Они в этом куда лучше нас разбираются.

Нерон расхохотался.

- Тут ты прав, мой друг! Актёры – каждый до последнего. Вот только не слишком хорошие. Я-то в этом ремесле разбираюсь и плохую игру за версту чую.

Катон едва удержался от кривой усмешки – сомнительное заявление, учитывая, как охотно император принимал самую топорную лесть за чистую монету.

Нерон разошёлся.

- Мне нужны хорошие люди вокруг. Да, я счастлив иметь таких советников, как Сенека и Бурр, и таких приятелей, как Тигеллин. Но мне нужны и те, кому я могу доверять. Люди, которые не побоятся назвать вещи своими именами. Которые готовы высказаться… - он сделал паузу. - Достаточно честные, чтобы сказать… как там было? Ах да! «Держи крепче, тупица! Это же просто верёвка, а не грёбаная змея!» - вот такие слова.

Макрон поперхнулся и сбился с шага, продолжив идти уже не поднимая глаз. Нерон снова громко расхохотался.

- Может, вставлю эту реплику в какое-нибудь своё сочинение. Вдохновляюще, фурии тебя побери, вдохновляюще. Не бойся, центурион Макрон. Я ценю твою прямоту и солдатскую речь… Только не делай это привычкой, ладно? - Он наклонился в седле и дружелюбно похлопал Макрона по шлему. Затем тронул коня и поскакал вперёд, чтобы присоединиться к свите.

Макрон тяжело выдохнул.

- Вот же ж… трахни меня Марс …

Катон покачал головой.

- Да ты просто баловень Фортуны, брат.

Макрон оглянулся с выражением чистого ужаса.

- Да что, в самом деле, на меня нашло, когда я это ляпнул?

- «Нашло» - значит думал, - сухо напомнил Катон. - В чём проблема? Ты только что выбрался сухим из воды после того, как окликнул Цезаря так, что любому другому давно бы голову отрубили. Наслаждайся моментом.

Макрон зыркнул.

- Ха-ха, очень смешно, на хрен.

Впереди Нерон и его свита осадили коней и о чём-то оживлённо советовались. Катон отдал приказ остановиться, и песня мгновенно оборвалась.

- Что там теперь? - Макрон вытянул шею, пытаясь разглядеть императора и его спутников.

Взгляд Катона метнулся дальше – к далёкой столице. Его рост позволял увидеть то, что вызвало смятение. Даже в такой ясный день над Римом всегда висела грязноватая дымка. Но сейчас сквозь неё поднимался густой столб дыма – слишком массивный, чтобы быть чем-то мелким.

- Пожар, - сказал он.

- Пожар? Где? - Макрон заметался взглядом.

Катон указал вперёд.

- В Риме.

Макрон поднялся на цыпочки и тихо выругался сквозь зубы.

- Сначала шторм, теперь это, - промолвил Катон. - Боюсь, худшее ещё впереди.

Макрон дёрнулся, как от удара.

- Петронелла… Бардея… Милостивый Юпитер Наилучший Величайший… пощади их. Умоляю…

******

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Император со свитой умчались во весь опор, и Катон приказал колонне возобновить марш, добавив ходу, чтобы как можно скорее достичь города. Следа от прежнего приподнятого настроения не осталось: люди спешили по дороге с мрачными лицами. Впереди столб дыма рос и ширился, вздымаясь над маревом всё выше. Приблизившись, Катон и Макрон увидели клубящиеся завихрения чёрного дыма, а затем – дрожащий, искристый отблеск пламени на фоне храмового комплекса на Капитолии. Огонь полз в сторону Виминала, и Макрон с тревогой прикусил губу.

- Петронелла справится, - сказал Катон. - Если будет хоть какая-то опасность, она улизнёт вместе с Бардеей.

- Дай боги, чтоб ты был прав… А если начнётся паника?

Замечание было по делу, и Катон это знал. Большинство улиц Рима и в обычные-то дни были узкими и труднопроходимыми, особенно во время игр или празднеств. А уж если люди в страхе бегут от опасности – эти же улицы превращаются в пробку, да ещё и смертельно опасную.

- Петронелла знает, что делать, - заверил Катон. - Если кто и способен выбраться из любой передряги – так это она. Ты же сам это знаешь.

Макрон кивнул.

- Верно.

Не было сомнений: пожар только набирал силу. «Судя по всему, его сердце полыхало в районе Форума Боариума, у самого Тибра, а не среди жилых кварталов. Это давало какое-никакое утешение», - размышлял Катон. У большинства жителей, чьи дома лежали на пути огня, ещё было время уйти, пока пламя не поглотило тесные инсулы, лавки и частные жилища, которые были вечной добычей для огня, вспыхивавшего в городе раз за разом. И всё же многие жили прямо над своими лавками на Форуме Боариуме – и сейчас рисковали потерять всё, чем зарабатывали на жизнь.

На фоне разрушений, оставленных бурей, пожар выглядел дурным предзнаменованием. Будто боги отвернулись от Рима и швыряли в него кару за карой. «И за что, собственно?», - подумал Катон. Как бы там ни было, ясно одно: найдутся те, кто воспользуется бедами, чтобы ткнуть пальцем в тех, кого им давно хотелось ослабить или вовсе прибрать к рукам. Одни станут обвинять в пожаре какие-нибудь малые общины столицы. Другие заявят, что безбожность времён вызвала гнев богов. Третьи укажут на человека, который правит Империей и, по божественному статусу, служит связующим звеном между народом и небесами. Они возложат на Нерона ответственность и за бурю, и за пожар – и зададутся вопросом, не лучше ли Риму жить без него. Те самые люди, что несколько дней назад пытались втянуть Катона в свою заговорщицкую игру.

Катон почувствовал резкий, почти злой всплеск отвращения к мысли, что кто-то способен вот так цинично наживаться на страданиях людей. К тому же его собственное отношение к Нерону изменилось: он уже не был столь уверен, что император то чудовище, каким его выставляли.

С последнего холма перед городскими воротами Катон и Макрон наконец увидели истинный масштаб новой беды, обрушившейся на римлян. Действительно, эпицентр огня находился на Форуме Боариуме – особенно в том нагромождении складов, что тянулось вдоль реки. Огромные языки пламени взвивались вверх из зданий на причале и из плотно стоящих барж, пришвартованных бок о бок. Даже суда, стоявшие дальше от берега, уже полыхали, и несколько горящих остовов, подхваченных течением, проплыли мимо Катона и его людей, когда они двигались вдоль Тибра.

Люди толпами высыпали за стены, неся самое ценное или толкая перед собой тележки, нагруженные всем, что успели схватить. Их бегство замедлялось трущобами, облепившими стены, и лишь выбравшись к открытому месту, они останавливались, чтобы обернуться и с отчаянием посмотреть на охваченную огнём родную столицу.

Навстречу по дороге бежал опцион преторианской гвардии. Измотанный, он пристроился рядом с Катоном, вскинул руку в приветствии и только после этого смог выдавить из себя слова.

- Префект Катон… Бурр приказал вам и вашим людям… явиться к нему на ближний конец Большого Цирка.

- Передай, что будем там, как только сможем, - велел Катон. - Но нам придётся проталкиваться сквозь тех, кто бежит из города. А что с остальными моими людьми? Двумя когортами, что оставались в лагере?

- Их уже бросили на тушение пожара, господин. Почти всех преторианцев тоже. Но пока что это битва, которую мы проигрываем.

Катон кивнул.

- Доложи Бурру.

Опцион развернулся и побежал обратно, лавируя сквозь поток людей, хлынувший из ворот. Лёгкий ветер разносил дым, и тот стелился тяжёлой пеленой, сквозь которую солнце едва проглядывало. Хотя был лишь поздний полдень, казалось, что наступили сумерки. Катон повернулся к Макрону.

- Придётся пробиваться через ворота и улицы, иначе к Бурру не попадём. Передай по колонне – пусть сомкнутся плотным строем. Будем щитами пробивать путь, а копья опустим – вдруг кому-то взбредёт в голову создавать проблемы.

- Ради такого я их и муштровал. Посмотрим, чему научились, - усмехнулся Макрон и затрусил вдоль колонны, передавая приказ.

Когда он вернулся, оба офицера заняли место позади первого контуберния третьей центурии – так они могли контролировать продвижение. Команда была подана, воины подняли щиты и зашагали по дороге. Жители перед ними расступались, и колонна двигалась довольно уверенно. Но у окраины трущоб беглецов стало так много, что им приходилось втискиваться в узкие проходы по сторонам, лишь бы не оказаться под ногами солдат. Перед самыми воротами толпа уже превратилась в плотную, медленно текущую человеческую массу, которая едва могла отползать от надвигающейся опасности.

- Так дело не пойдёт, - буркнул Макрон. - Мы через эту свалку не пролезем. Надо их сдвинуть. Время копий.

Катон нехотя кивнул.

Макрон сложил ладони рупором и рявкнул так, чтобы слышали и солдаты впереди, и толпа.

- Первые два ряда! Копья вперёд!

Передний ряд опустил острия на уровень груди толпы, а второй поднял свои на высоту плеч, выставив их над щитами - грозный частокол, от которого любому здравомыслящему хотелось бы убраться. Послышались крики ужаса, люди рванули к переулкам и хлипким лачугам по обеим сторонам, некоторые из которых посыпались под напором. Испуг быстро перерос в панику – люди спотыкались и падали, их топтали другие, не успевшие остановиться. Но Катон знал: сейчас нельзя тратить время на спасение каждого. Он должен был ввести своих людей в город, чтобы помочь остальным солдатам, которые сражались с огнём, жравшим Форум Боариум и грозившим подточить трущобы у подножия Авентинского холма. Лучше несколько погибнут здесь, чем сотни сгорят заживо, если его люди не успеют сыграть свою роль в сдерживании этого пламени.

Колонна продолжала двигаться ровным, неумолимым шагом, гнав перед собой людей и заставляя толпу расступаться под вопли ужаса и возмущения. Мгновение спустя с левой стороны в Катона метнулся небольшой камень. К счастью, человек промахнулся, и он перелетел через головы солдат, угодив в людей на противоположной стороне.

- Щиты вверх! - рявкнул Макрон. - И держать! Жить хотите – держать!

Подгонять никого не пришлось: с обеих сторон посыпались новые снаряды – камни, обломки досок, черепки разбитой посуды и даже горсти грязи вперемешку с дерьмом. Воздух наполнился глухими ударами и дребезгом попаданий, перемешанными с яростным ревом толпы, мимо которой протискивалась колонна. Какие-то снаряды достигали цели, звеня по шлемам и стегая открытые руки и ноги. Те немногие, кто был ранен, смещались в центр колонны, а их места сразу занимали товарищи из задних рядов.

Тень легла на головы первых рядов, и Катон взглянул вверх – прямо перед ними поднимались арки городских ворот.

- В левую арку!

Передний ряд сразу сместился, как и рассчитывал Катон, и люди, толпившиеся перед ними, поспешили метнуться к другой арке, лишь бы избежать столкновения с вооружёнными солдатами. Как только первая шеренга вышла на широкую улицу за воротами, Макрон проревел вперёд.

- Дорогу!

Здесь толпа была уже не такой густой и могла держаться подальше, пока колонна ускоряла шаг и направлялась к закруглённой громаде дальнего конца Большого Цирка. Над головами вихрем кружились дым, зола и огненные искры, а гул пламени и редкие грохоты обрушивающихся стен и балок отражались от зданий по обе стороны улицы.

Чем ближе колонна подходила к очагу пожара, тем реже попадались люди, и Макрон приказал поднять копья и опустить щиты – опасность со стороны разъярённой толпы миновала. Улица вывела на широкое пространство вокруг Большого Цирка, и там Катон увидел Бурра и горстку его штабных офицеров, которые пытались привести в порядок усилия по борьбе с бушующим адом.

- Остановить людей здесь, - приказал Катон, прежде чем поспешить к командиру Преторианской гвардии. Бурр поднял взгляд, но, закончив отдавать распоряжения одному из своих, лишь тогда махнул Катону, чтобы тот подошёл.

- Ты не очень-то торопился. - Он даже не дал Катону возможности объясниться и сразу указал в сторону Форума Боариума. Там над рыночным комплексом и складами вздымались гигантские дрожащие полотнища огня, и даже с расстояния в несколько сот шагов Катон ощущал, как от пожара волнами катит жар. - Нужно создать противопожарные заграждения, иначе пламя прорвётся дальше рынка. Твои люди помогут преторианцам снести всё, что можно, между этим местом и Тибром. Остальные твои когорты делают то же самое на противоположной стороне. Стражники и преторианцы бьются с огнём меж двух линий. В акведуках воды много, но насосов и вёдер – кот наплакал. - Он пожал плечами. - Вот такой план. И твоя роль в нём. За работу.

- Нам нужны инструменты – кирки, крюки и верёвки.

Бурр кивнул на ряд повозок у Большого цирка.

- Там. Бери, что нужно. И пошевеливайся, парень!

Бойцы когорты сложили щиты и копья у повозок и столпились вокруг, пока офицеры раздавали инструменты. Катон подумывал приказать им снять доспехи, чтобы не таскать лишний вес, но решил, что от падающих балок и обломков они будут куда лучше защищены в броне. Получив всё необходимое, он повёл людей к огню.

На улицах ещё оставались горожане – кто цеплялся за своё имущество до последнего, надеясь, что огонь их минует. Другие, завидев солдат, разворачивались и пускались наутёк.

- Хреновы мародёры, - проворчал Макрон. - Хочешь, если кого поймаем, я… ну, сам понимаешь, займусь делом?

- Сейчас не до этого. Продолжаем.

Жар всё усиливался по мере того, как они приближались к Форуму Боариуму, и Катон чувствовал, как пот стекает по лицу. Они вышли из последней узкой улицы и оказались на рыночной площади. Огонь был ещё в нескольких зданиях от рынка и вздымался устрашающей стеной сверкающих красных и золотых языков под клубящимся дымом. Рёв и треск сопровождались грохотом падающих черепиц, взрывами лопающихся балок и криками преторианских офицеров, которые управляли рабочими группами, начавшими ломать склады, выходившие задней стеной на рынок.

Трибун, увидев прибытие Катона и его людей, подбежал к ним.

- Господин, со складами мы справимся. Вашим людям нужно разобрать рыночные прилавки и приняться за жилые дома вон там, на спуске к реке. Сколько вас?

- Четыре центурии.

- Четыре центурии?.. - трибун оглядел колонну, входящую на рынок. - А где остальные городские когорты?

- Уже задействованы по другую сторону пожара.

- Четырёх центурий недостаточно.

- Это всё, что есть. Так что лучше позволь нам заняться делом и возвращайся к своим людям.

- Да, господин.

Катон окинул взглядом прилавки, занимавшие пространство между колоннами зданий по обе стороны Форума Боариума. Многие были опрокинуты, товары рассыпаны по каменным плитам. Другие стояли целыми – доверху набитые корзинами с продуктами, кучами дешёвой глиняной утвари, тюками ткани. Всё ценное либо вытащили владельцы, либо утащили мародёры.

- Макрон, пусть люди разберут прилавки и свалят весь хлам вот на эту сторону рынка. Надо очистить место от всего, что горит.

- Есть, командир.

- И проследи, чтобы никто не решил отложить себе что-нибудь «на потом».

Оставив Макрона организовывать рабочие группы, Катон подошёл осмотреть жилые дома. Уже издали было видно, что это типичные постройки этих кварталов: старые, обветшалые, давно не знавшие ремонта. Ближайший даже подпирали наклонённые из улицы балки. Трещины тянулись вверх по стенам, а сами здания источали кислый запах блевотины, гнилых овощей и многодневных нечистот. Снести их будет несложно, но работа тяжёлая и опасная, особенно учитывая, как быстро нужно всё сделать.

Макрон снял шлем, чтобы вытереть пот, пока наблюдал, как его люди опрокидывают прилавки и разбирают их в щепки. Остатки навесов, столбов и торговых столов сваливались в кучу на той стороне рынка, что была дальше всего от пламени, солдаты работали до изнеможения под палящим жаром. Как только площадка была очищена, он приказал перебраться к ближайшему жилому дому, где Катон проверял, насколько крепко стоит одна из подпорок. Макрон поднял глаза – здание высилось в четыре этажа. Как это обычно бывало в трущобных кварталах Рима, лучшие комнаты находились внизу, ближе к улице, а выше помещения становились всё теснее, дешевле и, соответственно, хуже.

- И как мы это будем валить?

Катон напряг уставший мозг.

- Начнём с этих подпорок. Это должно уложить здание довольно быстро. Дальше по улице к реке есть ещё несколько таких же – с ними будет то же самое. Остальные придётся валить, выбивая несущие стены и пытаясь хоть как-то контролировать обрушение.

- Легко сказать… Парням придётся дергать со всех ног, если рухнет не туда.

- Ну да. Именно так. Значит, за работу.

К четырём подпоркам первого дома привязали канаты, отвели их к рыночной площади, где солдаты выстроились и натянули линию.

- На счёт три! - Макрон поднял руку. - Раз! Два! Три! ТЯ-НИ!

Люди навалились изо всех сил, подгоняемые офицерами, и первая подпорка дёрнулась и рухнула. Солдаты на линии пошатнулись, некоторые даже потеряли равновесие. Катон увидел, как на первом этаже пошла трещина, штукатурка осыпалась. Остальные подпорки поддались почти сразу, и с глухим грохотом дом рухнул в удушливом вихре пыли, который быстро рассеялся, открыв груду развалин.

Макрон откашлялся, прочистил горло и сплюнул:

- Ну, это было несложно. И сколько нам ещё таких класть?

- Ещё восемь до самой реки. Пять из них подпёрты так же, как этот. Остальные стоят крепче и с ними будет сложнее. Это займёт время.

- А времени у нас совсем нет, парень, - буркнул Макрон, кивая на пламя, которое уже подбиралось к улице, где должен был пройти антипожарный разрыв.

Катон оглядел плотно набитые жилые дома, у следующего уже копошились его люди, готовя его к сносу.

- Если огонь ворвётся туда, его уже ничем не остановишь. Надо работать быстрее.

Следующие четыре здания рухнули по той же схеме: три легли сразу, как только подпорки выдрали. Четвёртое же упрямо стояло, и пришлось использовать крепкие железные крюки и дополнительные канаты, чтобы дотащить дело до конца. Когда пыль осела, Макрон уже гнал людей прочесывать завалы, вытаскивая всё дерево и прочий горючий хлам, чтобы бросить его к куче от рыночных прилавков. Всё это время пламя подбиралось всё ближе, а жар больно жалил голые руки и лица солдат, которые рвали жилы, пытаясь остановить огонь.

Катон заранее осмотрел снаружи ближайшее из оставшихся зданий и углём из лавки кузнеца на соседней улице отметил участки, по которым нужно было бить кирками и импровизированными таранами, чтобы ослабить конструкцию. Когда Макрон и назначенная на снос центурия собрались вокруг, Катон быстро изложил план.

- Сначала кирками. Разрыхлить штукатурку и кирпичи на углах. Потом – тараном. Один угол за раз. Не буду вам врать – работа будет дерьмовая. Дом может рухнуть в любой момент, так что уши держать востро. Если я скомандую «Бежать!» - бросаете таран и убираетесь к церберовой матери, как зелёная команда на скачках.

«Зелёные» были любимцами преторианцев, подражавших императору, и эта реплика вызвала у солдат смешки и издёвки, как Катон и рассчитывал. Он усмехнулся.

- Ладно, даже быстрее, чем «зелёные»! А теперь – кирки в дело! Покажи им, как надо, центурион Макрон.

- С удовольствием, командир.

Макрон театрально сплюнул на ладони, ухватил инструмент и шагнул к ближайшему углу. Уперев ноги, он занёс кирку и изо всей силы врезал в стену – штукатурка и куски кирпичей разлетелись в стороны. Остальные бойцы последовали его примеру, а Катон отошёл на шаг, чтобы наблюдать за зданием и высматривать первые признаки обрушения. Жар и клубы дыма мешали дышать, но он только сильнее подгонял людей взглядом.

И тут наверху он заметил движение: узкий деревянный балкончик на верхнем этаже просел на одном конце, оторвался и начал падать.

- Берегись! - крикнул он.

Ближайшая группа шарахнулась в сторону, и балкон с грохотом рухнул на мостовую. Один из солдат нервно хихикнул и тут же нарвался на Макрона.

- Что, к фуриям, смешного? Никогда раньше балконы на голову не падали? Обычный денёк в армии! А теперь задницу в движение! Для тебя у Цезаря не почасовая оплата!

Воздух наполнился ритмичным звоном кирок, вгрызающихся в стену. Вскоре Катон заметил лёгкую дрожь, и несколько черепиц рухнули на улицу.

- Пошло! Бегом, парни!

Макрон и остальные сорвались с места, отбегая от подножия здания, пока на стенах раскрывались трещины, а верхние этажи медленно наклонялись к соседнему дому. Снова раздался оглушительный рёв, взрыв пыли – Катон прикрыл глаза, зажал рот и нос, когда облако накрыло его. Он подождал мгновение, прежде чем прищуриться. Макрон издал победный вопль.

- Два по цене одного!

Здание рухнуло вместе со своим соседом. От них осталась лишь рваная линия первого этажа среди завалов.

- А ну не стоять столбами! - рявкнул Макрон. Он откашлялся, сплюнул и продолжил. - Разбирай брёвна!

Солдаты кинулись вперёд, а двое офицеров осмотрели обстановку. Оставалось снести ещё один дом, но разрыв между жильём вдоль Тибра и складским кварталом, где бушевал огонь, уже превышал метров тридцать.

- Надеюсь, хватит, - пробормотал Макрон.

- Должно хватить, - отозвался Катоy, кивнув на завесу пламени за крышей последнего склада перед разрывом. - Когда этот дом ляжет, расширять прорыв будет уже некогда. За дело.

Макрон вывел людей на позиции, затем занял место за углом от Катона. Он оказался прямо на берегу реки. Между стеной и сваями, вбитыми в дно Тибра ещё поколениями раньше для поддержки построек, нависших над водой, оставалась узкая полоска – едва ли в два шага шириной перед отвесным падением в бурное течение в трех метрах внизу. Боковая дверь висела на одной петле, открывая грязный коридор и нижний пролёт лестницы.

- Смотрите под ноги, парни. Когда префект скажет «всё!», я не хочу, чтобы кто-то из вас сиганул в реку и испортил мне день тем, что придётся прыгать за вами.

Один из солдат покачал головой с притворным восхищением.

- Вы бы ради нас так сделали, дорогой центурион?

- Может быть, - хмыкнул Макрон. - А может, я сам вышвырну вас, сукиных сынов, туда для развлечения… За работу!

Они ударили с удвоенной яростью – каждый чувствовал, как всё сильнее жарит кожа от подбирающегося огня. Грязные куски штукатурки отлетали легко, следом – кирпичи, отсыревшие за годы соседства с Тибром. Макрон ощущал, как мышцы горят от напряжения, а всё тело ноет после двух дней марша и жалких крошек сна. Пот капал с бровей, и он на миг остановился, вытирая лицо тыльной стороной руки. Именно в этот момент он услышал – жалобный крик, едва различимый сквозь треск пламени и звон кирок. Он на мгновение решил, что ему померещилось, и напряг слух, вслушиваясь в направление звука. Крик повторился – уже отчётливее, не оставляя сомнений.

- Там ребёнок…

Ближайший солдат опустил кирку.

- Что, командир?

- Тсс! Слушай!

Тишина. Солдат пожал плечами.

- Говорю тебе, я слышал. - Макрон поднял взгляд на пятый этаж, где ставни болтались настежь. И снова – еле слышно, но достаточно, чтобы мороз по коже. Макрон бросил кирку и рванул ко входу, оттолкнув обломки двери.

- Господин? - окликнул солдат. - Что вы делаете?

- Пойду найду ребёнка. А вы работайте. Вернусь быстрее, чем спаржа доварится.

Макрон исчез за дверью, и солдат услышал, как его калиги громыхают по лестнице. Он покачал головой и снова принялся разбивать кирпичную кладку.

На другом конце здания Катон всматривался в огонь и прикидывал, что они, пожалуй, успеют закончить работу, но лишь чудом, с минимальным запасом времени. Всё же в животе неприятно сжалось, будто сам огонь тянул нервы в тугой узел, пока он почти мысленно подталкивал дом к обрушению.

- Ну же, Дисовы дети… давайте! - процедил он яростно.

Раздался глухой хруст, и ближайшая стена дёрнулась – сверху начали падать обломки. Катон сложил ладони рупором и перекричал грохот.

- Поехала!

Люди, давно готовые к опасности, бросились через завалы так быстро, как только позволяли ноги. И, кажется, удача наконец-то решила им подмигнуть: дом ещё держался, давая им драгоценные мгновения, чтобы уйти на безопасное расстояние.

Катон ждал, но больше никакого движения. Он боялся, что придётся снова гнать людей к зданию, чтобы добить его, рискуя, что оно рухнет в один миг и похоронит их под собой. И тут он увидел, как стена, обращённая к улице, складывается внутрь, увлекая крышу, а следом и остальные стены пошли за ней. Катон снова зажмурился, прикрыл рот и нос – и вместе с облаком пыли почувствовал накатывающую волну облегчения: противопожарный разрыв создан. Какой-никакой, но есть. Он и его люди сделали своё дело, сделали честно и храбро, и он испытывал к ним искреннюю гордость.

Когда пыль начала оседать, он крикнул.

- Всё! Заканчиваем! Возвращаемся на край рынка и строимся по центуриям!

Из тающих клубов пыли стали выбираться фигуры – люди настолько покрытые грязью и пеплом, что в колеблющемся, зловещем свете пламени их едва можно было различить друг от друга. Катон взглядом искал поперечный гребень на шлеме Макрона. Огонь уже пожирал склады по другую сторону разрыва, и жар становился почти нестерпим. Некоторые из его людей едва держались на ногах от изнеможения.

- Шевелитесь, пока нас тут не поджарило!

Люди проходили мимо, но Макрона всё не было.

- Центурион Макрон!.. Макрон! Уходим!

Он моргнул, стряхивая из глаз мелкую пыль, щурился, пытаясь разглядеть завалы, когда один из солдат подошёл, откашлялся и сплюнул, прочищая горло.

- Командир… - выдавил солдат и болезненно закашлялся. - Его нет.

- Что? Что ты несёшь? Кого «нет»?

И пока он задавал этот вопрос, холодный ужас уже сжимал ему сердце.

- Центурион Макрон, господин. Он был внутри, когда дом рухнул.

- Внутри? Да что за проклятая чепуха?

- Он вбежал, командир. Я сам видел. Он поднялся по лестнице.

- Зачем?! - рявкнул Катон.

Дикий, искажённый яростью взгляд префекта заставил солдата инстинктивно отшатнуться.

- Господин… он сказал, что услышал кого-то внутри. Говорил, что это ребёнок. Сказал, что вернётся как можно быстрее. Но… - он беспомощно махнул на груду обломков.

На миг всё словно застыло. Катон смотрел на наваленные друг на друга руины – настолько перемешанные, что трудно было даже угадать, где стояло какое здание. Каждый нерв его протестовал, отказываясь принять мысль, что Макрон лежит там, размолотый камнем и деревом.

Он уже открыл рот, чтобы приказать людям вернуться и начать поиски, когда раздался грохот: крыша соседнего склада обрушилась. Сквозь образовавшийся провал вырвалось пламя и лизнуло кроваво-красное облако дыма над городом. Жар ударил так сильно, будто по нему приложились кулаком. Катон и солдат пригнули головы и прикрыли лица руками.

Поздно. Уже слишком поздно. Макрону ничем нельзя было помочь. Даже если – чудом – он пережил обрушение последнего дома, его тело было бы переломано насквозь, а сам он зажат под завалами. И там его бы просто заживо зажарило, даже если бы противопожарный разрыв удержал пламя. От самой мысли Катону стало дурно, и он молился лишь о том, чтобы его друг погиб сразу и избежал ужаса сгореть живьём.

- Префект! - солдат схватил его за рукав и рванул прочь от развалин. - Нам нужно уходить! Сейчас же!

Катон молча кивнул, когда тот развернулся и побежал прочь от жара. Сам он задержался ещё на мгновение – ровно столько, сколько мог вынести, - затем сгорбился и тоже рванул, вынужденный оставить всё позади.

******

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Макрон взлетел на первый пролёт лестницы и замер на площадке. Доски под ногами слегка дрожали от ударов кирок и глухого буханья бруса, которым били как тараном. Он прислушался, стараясь уловить тот самый крик, который услышал раньше, хоть как-то выхватить его из грохота разбираемого здания и рёва пламени.

И снова – вот он. Тонкий, жалобный вой. Макрон рванулся на следующий этаж и проверил по очереди все четыре крошечных помещения – грязные комнатушки, пропахшие человеческим запахом. Пусто. Оставался только последний этаж. Добравшись до него, он услышал, как Катон орёт предупреждение, и звук кирок с тараном мгновенно смолк.

- Вот дерьмо… - выругался Макрон.

Он вломился в первую дверь, быстро осмотрел потертые циновки, брошенные тряпки и горстку вещей. Звук повторился – из квартиры напротив. Макрон развернулся и перескочил узкую площадку. Лихорадочно осматриваясь в поисках ребёнка, он заметил движение в маленьком ящике у распахнутого окна и бросился туда. Внутри, среди обрывков ткани, сидел коричневый щенок, виляющий хвостом и издающий тот самый высокий, жалобный писк.

- Да вы издеваетесь… - пробормотал Макрон.

Пол под ногами пошёл ходуном. Макрон схватил щенка, прижал к себе и развернулся, бросившись прочь.

Черепица уже пробивала стропила и с шумом осыпалась на пол, когда он выскочил на площадку и помчался вниз, прыгая через три ступени махом. Вокруг всё тряслось, воздух был насыщен звуками рушащегося здания. На следующей площадке лестница впереди рухнула вниз, образовав зияющую пропасть и отрезав путь к спасению.

Не раздумывая, Макрон метнулся в одну из пустых квартир и бросился к выходу на шаткий балкон. Вокруг валились черепицы и кирпичи. Он не стал думать. Уперев ноги, на секунду собрался и рванул вперёд, прыгнув через узкую щель между домом и крышей соседнего склада.

Во время прыжка его зацепили куски падающих обломков, в ушах засвистел воздух, а затем он тяжело ударился о крышу, так что из лёгких вышибло воздух. Черепицы обрушились вокруг, и Макрон со щенком рухнули на кучу хвороста и старых мешков, смягчивших падение.

На мгновение всё погрузилось в черноту, а потом Макрон почувствовал движение у себя на груди – сознание начало возвращаться. Что-то коснулось его подбородка, и по губам прошёлся тёплый язык.

- Мм-ммнгх… - промямлил Макрон, когда в конечности вернулось ощущение. - Не сейчас, Петронелла. Слишком рано для таких штук, родная. Мне ещё надо…

Сознание прорезало туман, и он распахнул глаза – прямо на смотрящего на него щенка.

- Какого хрена?.. Свалил с меня, псина. - Он ухватил зверёнка за шкирку, уселся и огляделся.

Внутри склада царил розоватый полумрак: сквозь прорехи в крыше пробивались лучи света. На мешковину вокруг него осыпались обломки рухнувшего дома, а кое-где тлели жаркие угли. Воздух был почти такой же горячий, как у горна кузнеца, и Макрон вспомнил, что пламя уже почти добралось до этого склада. Он погладил щенка по мягкой шерсти на макушке, и тот снова яростно замахал хвостом.

- Нам надо отсюда валить, дружок. И побыстрее. - Он рывком поднялся и тут же скривился от острой боли в боку. Посмотрев вниз, он не заметил повреждений кольчуги, но понял: он приземлился на жердь, та вышибла из него дух и, скорее всего, треснула пару рёбер. Он усмехнулся щенку.

- Повезло тебе, что дядя Макрон оказался под рукой и смягчил тебе приземление, да?

Он попытался вдохнуть, но всё, что глубже лёгкого вздоха, отзывалось резкой болью. Да и воздух был едким от дыма – вызывающий кашель. Прижав щенка к груди, Макрон огляделся, прикинул направление и двинулся мимо кип тканей, корзин с глиняной утварью и прочего хлама к дальнему концу склада, что выходил к реке.

Там были две большие двери, ведущие на пристань, и по их краям просачивалось зловещее оранжевое сияние. Макрон попробовал их и понял, что двери заперты снаружи. Затем услышал звяканье цепи.

- Горгоновы змеи… и дерьмо вдобавок.

Он заметил штабель винных амфор и какие-то инструменты на верстаке сбоку и двинулся туда, кашляя, когда в лёгкие пополз тонкий язычок дыма. Времени оставалось совсем мало: скоро огонь доберётся до склада и сожжёт всё внутри. Поставив щенка на пол, Макрон порылся в инструментах, пока не наткнулся на ржавый топорик. Поднял его, взвесил в руке.

- Сойдёт. Куда деваться.

Он вернулся к дверям; щенок носился рядом, визгливо тявкая, будто Макрон собрался играть с ним в какую-то идиотскую игру. Левая створка выглядела более изношенной: сырость разъела нижнюю часть, и доски уже начали расходиться трещинами. Уперевшись как следует, Макрон размахнулся и ударил топориком – дерево разлетелось щепками. Щенок от испуга замолчал и метнулся под верстак, устроившись там так, что наружу торчала только мордочка.

Макрон продолжал рубить дверь, разламывая прогнившие доски и проделывая маленькое рваное отверстие, сквозь которое пробивалось жутковатое оранжевое сияние – будто глаз какого-то кошмарного чудища. Воздух становился всё жарче, дым – всё плотнее, и дышать было всё труднее. Работая лихорадочно, он расширил дыру, затем откатился назад и пнул одну из досок. Та поддалась без сопротивления. Он взялся за следующую: по его расчётам, если выбить три, появится достаточно широкий проход, чтобы вылезти.

«А вылезать куда?», - усмехнулся он про себя. Вполне возможно, его там уже окружает пламя. Он отогнал мысль, отказавшись даже представить себе конечный провал, и занялся делом с удвоенной яростью, размахивая топориком в бешеном темпе.

Когда отверстие стало достаточно большим, он отбросил топор и начал срывать с себя доспех, шлем и пояс с мечом. Размотав шейный платок, он подошёл к амфорам и пинком опрокинул одну – та разлетелась на каменном полу. Плиты залило красное вино; Макрон окунул ткань, пропитал её насквозь и завязал перед лицом, закрыв рот и нос. Вино резко ударило в ноздри.

- Какая трата хорошего фалернского вина … - пробормотал он.

Щенок всё ещё жался под верстаком. Времени уговаривать не было: Макрон просто схватил дрожащий комок шерсти и выволок наружу. Сквозь рваную дыру в двери уже клубился дым, и сквозь него Макрон видел вспышки пламени, бегущие по снастям и мачте корабля, пришвартованного у пристани.

Он замялся, затем поднял нижнюю часть разбитой амфоры и плеснул вином на щенка. Тот взвыл от возмущения и заморгал, когда капли обожгли глаза. Макрон засунул пушистый комок под верх своей туники, прижал одной рукой и, сделав настолько глубокий вдох, насколько позволяла боль в рёбрах, шагнул в пролом.

Снаружи его встретило одно из самых жутких зрелищ, какие он видел в жизни. Дикие, ослепительные языки пламени рвали на клочья стены склада и других построек, тянущихся вдоль пристани так далеко вверх по течению, куда хватало взгляда. Все вокруг было наполнено оглушительным треском, а сильный поток воздуха всасывался внутрь огненной бури.

Пробиваться в сторону противопожарного разрыва было невозможно – груды груза там уже полыхали. Впереди же – корабли и баржи, пришвартованные к пристани, – тоже горели. Но идти можно было только туда. В этом направлении таилась единственная надежда на спасение.

Он ощущал, как кожа буквально жарится, а едкий запах подпаливающихся волос на руке едва не вызвал рвотный спазм. Щенок забился под его пальцами, и Макрон крепче прижал его, когда бросился через пристань, затем остановился и посмотрел вниз на стремительное течение Тибра. Туника уже начинала тлеть.

Он бросил последний взгляд назад, прикрывая глаза ладонью. Пламя вздымалось выше зданий, стоявших вдоль реки, и сквозь огненный занавес он различал огромные колонны храма Юпитера на Капитолии, залитые дрожащим кроваво-красным светом.

Собравшись, он двинулся вдоль пристани, пока не нашёл промежуток между двумя горящими судами, и спрыгнул вниз. Вода сомкнулась над головой, и мгновенно его обняла прохлада. Но наслаждаться было некогда.

Он заработал ногами и свободной рукой, стремясь пробиться к тусклому оранжевому свечению поверхности. Наконец голова вырвалась наружу, и он жадно вдохнул. Течение уже унесло его к борту баржи. Он врезался в её деревянный борт, затем оттолкнулся и позволил воде унести себя дальше.

Освободив извивающегося щенка, Макрон поднял его повыше над водой. Щенок захрипел, отфыркнулся и яростно затряс головой, а Макрон огляделся в поисках того, за что можно было хоть как-то ухватиться.

В реке было полно обломков – помимо обычного городского мусора, что стекал в Тибр из Большой Клоаки. Что-то толкнуло его в плечо, и, повернувшись, он увидел полузатонувшую деревянную конструкцию. Только приглядевшись, он понял, что это – искорёженные останки балкончика.

- Ну вот так. - Он поднял щенка так, чтобы его передние лапы оказались на перекладине балкончика, и крепко удерживал зверька, пока течение уносило их прочь от пожара.

В воде были и другие. Макрон увидел человека, барахтающегося яростно метрах в двадцати, – его тут же затянуло под воду, и больше он не всплыл. Несколько человек плыли к дальнему берегу, другие, как Макрон, цеплялись за всё, что могло держаться на плаву, и кричали о помощи.

Поворачиваясь медленно вместе с обломком балкона, Макрон видел весь огненный ад на набережной: сотни шагов бушующего пламени, чьё дрожащее отражение в реке выглядело ещё страшнее. На противоположном берегу стояли зрители – молча, словно окаменевшие. На мгновение он подумал, почему никто не пытается спасти тех, кто тонет, – и тут же понял: загоревшиеся суда опасны для любой лодки, которая рискнёт выйти на воду.

Щенок снова начал скулить, и Макрон попытался его успокоить.

- Ну-ну, парень… или девка. - Он внезапно осознал, что понятия не имеет, кто перед ним, и решил пока считать его «мальчиком». - Так, дружок. Из огня да в воду, и хвала богам, что живы. Прорвёмся, вот увидишь. А когда выберемся, отнесу тебя домой, познакомлю с Петронеллой и Бардеей. Понравятся они тебе – они к таким, как ты, слабые. Только сделай это своё дело – глаза вот так и хвостик – и всё, можно считать, что ты приёмыш. Нам как раз нужна новая псина после того, как мы потеряли Кассия в Британии. Верный был пёс. Уродливый как ублюдок, так что тут ты уже выигрываешь. Держись, дружище, и прекращай дрожать…

Течение несло их дальше, прочь от огня, за городские стены. Шум пожара стихал, как и крики людей в воде. Многие барахтались всё слабее – и один за другим исчезали под поверхностью. Те, кому повезло ухватиться за какой-то обломок, тоже умолкали, понимая, что помощи ни с одного берега не будет.

Макрон попытался оттолкнуться ногами и свободной рукой направить балкончик к ближайшему берегу, но боль в груди заставила его тут же прекратить и просто вцепиться покрепче. Пламя постепенно таяло в ночном мраке, и, когда их вынесло на изгиб реки, исчезло из вида, оставив лишь красноватое зарево над клубами дыма.

Над головой последние тучи после бури рассеялись, и небо рассыпалось звёздами – острыми, яркими, словно вколотыми в бархатную тьму. Когда холод начал просачиваться в конечности, Макрон вдруг осознал, насколько измучено его тело. Два дня марша, ливень, который промочил до нитки, и жар пожара, от которого он буквально запекался, сделали своё дело. Он боялся, что остатки сил просто иссякнут, если он не выберется из реки.

И тут, чуть впереди, он заметил тёмный силуэт на воде. Небольшая лодчонка – метра три длиной, не более, сидящая низко над водой.

Обломок балкончика мягко стукнулся о её борт, и Макрон первым делом поднял щенка внутрь, затем ухватился за бортик и попытался подтянуться. Лодчонка накренилась, и он испугался, что она сейчас перевернётся. Он прекратил бороться на миг, собирая силы для второй, менее неуклюжей попытки. Щенок опять тявкнул и вдруг ткнулся носом в его пальцы, облизывая их.

- Дай мне секунду, псина…

Он попытался снова – на этот раз аккуратнее, чтобы не раскачивать лодку. Но силы снова сдали, и он с плеском рухнул назад в воду. Он закрыл ноющие глаза, и на мгновение его накрыло желанием просто сдаться, расслабиться и перестать бороться. Он моргнул, встряхнулся.

- Да не стану я, фурии бы вас подрал, рыбьей жратвой… И тебя, пушистый дружок, я тоже не брошу. Держись. Сейчас залезу.

Собрав последние остатки сил, он стиснул зубы и попытался ещё раз – и теперь ему удалось зацепить ногой борт, используя её как рычаг, чтобы перевалиться внутрь лодчонки, шлёпнувшись в воду, плескавшуюся на дне. Щенок перебрался к нему через лужу и улёгся на его груди, положив мордочку между лап, дрожа от холода и страха.

Макрон увидел, что воды в лодке всего по уши, и утонуть она ему не даст. Он остался лежать, гладя мокрую шерсть щенка и глядя на звёзды. Веки сомкнулись сами собой – и вскоре он уже спал.

Он очнулся, вздрогнув, когда почувствовал, что лодчонка качнулась. Звёзды исчезли, вокруг стоял бледный свет наступающего рассвета. Он попытался подняться, но тело не слушалось, и он лишь повернул голову вбок, услышав плеск воды совсем рядом.

- В этой вроде труп, - окликнул кто-то.

- Я не труп, вот уж благодарю, - хрипло пробормотал Макрон.

- Богами клянусь… живой!

Над ним возникла тень – молодой парень, к которому тут же присоединился второй. Они ухватились за лодку и подтянули её к камышам у берега, посадив на участок грязи у подножия травяного склона. Макрона вытащили из полузатопленной лодчонки и уложили на траву, чтобы осмотреть поближе. Свет бил в глаза, и ему пришлось их закрыть.

- Что он там, один? - послышался другой голос. - У него что-нибудь ценное при себе?

Макрон почувствовал, как чьи-то руки шарят по складкам его туники.

- Эй! - вмешался первый голос. - Видишь татуировку? Он солдат.

- И что?

- А то, что солдат не обирают. Мой отец – бывший легионер. Он этого не потерпит.

- Его никто не спрашивает. Чего он не знает – того ему вреда не причинит.

- Ладно, помоги-ка. Дотащим его до трактира старика.

Макрона подняли под руки, каждый взял его за плечо.

- Постой… - выдохнул Макрон. - Щенка… Возьмите щенка… В лодке.

Один из них вернулся к лодчонке и вскоре принёс жалкий, промокший комок, безвольно висящий в руке. На мгновение Макрон похолодел, но потом увидел, как тот дёрнулся, и облегчение накрыло его волной.

Они поднялись по речному откосу и вышли на тропу, откуда открывался вид на сельские угодья. Вдали Макрон различил дорогу, что тянулась между Римом и Остией. На северо-западе отчётливо виднелся столб дыма над Римом.

Парень – сын бывшего легионера – спросил.

- Хочешь рассказать, как оказался в лодке?

- Потом… - прохрипел Макрон: язык и горло были сухими и распухшими. - Сначала воды.

- Ладно. Но предупреждаю сразу: если окажешься жуликом, мой отец притащит тебя в цепях обратно в Рим – или куда там ты плыл.

- Справедливо… - согласился Макрон.

Постоялый двор стоял недалеко от дороги, и хозяин, заметив их, сразу поспешил навстречу.

- Что это у тебя, сынок?

- Нашли его в реке. Его и щенка.

- Добыча дня, значит? - хмыкнул трактирщик, но быстро посерьёзнел, приглядываясь к Макрону.

- Он солдат, - сказал его сын. - У него татуировка.

- Да я не слепой, парень. - Трактирщик перевёл взгляд на Макрона. - И что это солдат делает в реке? На морского пехотинца ты не похож.

Макрон провёл языком по пересохшим губам.

- Не в реке… В лодке… Пить… Воды.

Трактирщик оглядел его промокшую тунику.

- Похоже, воды ты уже нахлебался достаточно. Каска, принеси разбавленного вина. И таз с губкой – пусть человек умоется.

Парень, который до этого шарил по карманам Макрона в поисках добычи, поник и поплёлся выполнять приказ.

- И поесть бы не помешало, - добавил Макрон.

- Верю тебе. Но я держу постоялый двор, а не бесплатную похлёбочную для бродяг. Ты, может, солдат, а может, просто так нарисовал себе что-то, чтобы разжалобить меня.

- Да ради всех богов… - выдохнул Макрон, распрямив спину. - Центурион Макрон, бывшая армия в Британии, ныне приписан к городским когортам. А теперь, если не трудно, принеси чего-нибудь выпить мне и псу.

Он забрал щенка и уселся на одну из лавок у дороги.

- Так что это за дело – центурион, выброшенный в лодке на наш участок Тибра? - снова спросил трактирщик.

- Длинная история. Отрезало от отряда во время тушения пожара – пришлось прыгнуть в реку.

- А щенок? Он тоже пожар тушил?

Макрон покачал головой:

- Нет. Из-за него меня и оторвало от отряда. Я вытащил его из горящего дома.

Щенок сел у него на коленях, положил лапы ему на грудь и облизал подбородок, снова энергично виляя хвостом.

- Похоже, любовь с первого взгляда, - заметил трактирщик.

- Он останется со мной, - ответил Макрон. - После того, что мы вместе прошли, заслужил своё место.

Трактирщик хотел что-то сказать, но вдруг всмотрелся в Макрона внимательнее.

- Погоди-ка… Разве я тебя не знаю?

Макрон пожал плечами.

- Да… да, вспомнил. Ты останавливался здесь пару лет назад. Ты и ещё один офицер, женщина и мальчишка. И собака была. Большая такая, страшная. Гляжу, ты нашёл ему замену.

- Тот пёс погиб. В Британии, во время мятежа.

- Жаль. Ну, раз уж я тебя вспомнил, центурион, накормлю и напою тебя с твоим щенком как следует, прежде чем отправишься дальше. Обратно в Рим, полагаю.

Он повернулся к сыну и отправил его за тушёным мясом, хлебом и двумя мисками. Потом сел напротив Макрона и кивнул в сторону города.

- До нас дошли вести о пожаре вчера. Он и вправду был таким сильным, как говорят?

- Хуже. Когда меня унесло вниз по реке, почти все склады уже сгорели, вместе с Форумом Боариумом. План был удержать огонь в границах, но не знаю, вышло у них или нет. А после того, что случилось в Остии, начинаю думать, что боги слегка разозлились на Рим.

- Про бурю мы слышали. Да и если боги ещё недостаточно рассвирепели, то дальше – хуже. Если слухи верны, Цезарь собирается бросить жену и жениться на той честолюбивой дряни, Поппее. Она яд, говорят. Во всяком случае, так судачат. Я-то сам судить не берусь, - добавил хозяин поспешно, понимая, что болтает лишнее в присутствии солдата Нерона. - А вот Октавия – хорошая. Честь Риму и жена, достойная любого Цезаря. Народ её любит. Нерону бы очень не стоило её бросать. После всей той истории с его матерью он уже многих настроил против себя. Говорят, он теперь ходит по тонкому льду.

- Может, и так. Мудрые люди дважды подумают, прежде чем болтать вслух такие вещи. Дружеский совет.

- Понимаю. Я обычно слежу за языком перед постояльцами, но сейчас я говорю как «солдат – солдату». А, вот и еда с питьём, и вода, чтобы ты мог привести себя в порядок.

Макрон кивнул благодарно и с жадностью принялся есть, пока вдруг не вспомнил о щенке. Он наложил немного тушёного рагу во вторую миску и поставил возле лавки.

- Держи, солнышко.

Тут он сообразил, что всё ещё не знает, кто это у него – мальчик или девочка. Поднял щенка.

- Мальчик, значит. Ну что, дружище, мы с тобой прошли полный ад, и я рисковал своей долбанной шеей ради тебя. Это долг, который ты будешь выплачивать всю жизнь. Так что имя тебе нужно… - Он задумался. - Фламиний, пожалуй.

Щенок его полностью игнорировал, уткнувшись мордой в миску и жадно заглатывая еду, весь дёргаясь от каждого торопливого куска. Макрон вернулся к своей пище, и, доев, собрал остатки соуса хлебом и откинулся назад, довольно отрыгнув.

- Всегда приятно, когда мою стряпню ценят, - сказал трактирщик, подходя ближе. - Полагаю, тебе уже пора возвращаться к своему подразделению. Хочешь, велю сыну оседлать пару мулов?

Мысль о том, чтобы трястись на костлявой скотине, Макрону не понравилась, и он покачал головой.

- Дойдём пешком, спасибо.

Он потянулся было к кошелю и выругался, вспомнив, что тот был привязан к его поясу.

- Придётся расплатиться, когда снова здесь буду.

На лице трактирщика мелькнул циничный взгляд. Солдаты по всей Империи славились тем, что предпочитают не платить. Он ухмыльнулся.

- Не нужно, центурион. Но спасибо за намерение.

Они пожали друг другу предплечья на прощание. Потом Макрон подхватил щенка, который изо всех сил вылизывал миску до последней капли, и направился обратно в сторону Рима.

******

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Следующий рассвет был омрачён тёмно-серой пеленой, повисшей над городом. В воздухе императорского дворца всё ещё стоял едкий запах гари, хотя большую часть пожара к этому часу уже либо потушили, либо он выгорел сам за ночь. Два противопожарных заграждения сделали своё дело и успели остановить пламя прежде, чем оно пожрало новые кварталы столицы.

Тем не менее почти весь складской район лежал в руинах, вместе с большей частью Форума Боариума и несколькими кварталами бедняков вокруг него. Тысячи людей остались без крова, а римские торговцы потеряли целые состояния: их ценные товары, доставленные со всех концов Империи, превратились в пепел. Но не эти товары представляли собой наибольшую потерю для Рима. Гораздо большее беспокойство императору и его советникам доставляло зерно - то, что сгорело или обуглилось в огне, плюс огромные запасы, ушедшие на дно во время шторма прошлой ночью.

Аудиенция Нерона проходила в зале, густо прокуренном благовониями - рабы зажгли их в тщетной попытке перебить смрад, оставшийся после пожара. Сам император ещё не явился, и небольшая группа человек, ожидавших его, была напряжена и измучена. Помимо Сенеки, Бурра и Тигеллина здесь стояли квестор, ведавший распределением зерна в городе, глава гильдии зерноторговцев, трибуны преторианской гвардии, а также префекты городских вигилов и городских когорт.

Катон и его люди боролись с пожаром всю ночь, и его вызвали прямо с передовой линии, чтобы присоединиться к экстренному совету во дворце. Его открытая кожа была покрыта полосами сажи, а за последние двое суток он спал всего несколько часов. Каждая мышца его тела ныла от изнеможения.

И всё же, как бы он ни жаждал отдыха, он знал: покоя не будет, пока он не сообщит Петронелле и Бардее о судьбе Макрона. Одно это поручение внушало ему ужас.

Он уже думал, что потерял своего ближайшего друга после падения Камулодунума, когда город захватили мятежники Боудикки, - но Макрон тогда вырвался и вернулся в строй. Однако теперь… теперь даже хитрость и живучесть Макрона вряд ли могли спасти его от рухнувшего сверху многоквартирного дома. На этот раз, казалось, сомнений быть не могло: он погиб.

И всё же… Катон не мог прогнать последнюю, отчаянную надежду - насколько бы безумной она ни казалась - что Макрон и на этот раз каким-то чудом избежал смерти. Как только последние очаги огня будут потушены, он прикажет обыскать руины в поисках тела Макрона. Он обязан этим Петронелле.

Тяжёлая занавесь в глубине зала была отдёрнута одним из германских телохранителей, который замер смирно, когда император прошёл мимо. Нерон легко взбежал на помост и устроился на троне, в то время как стоявшие перед ним почтительно склонили головы.

- Господа, - начал он, - мы практически победили пожар. Теперь пришло время подсчитать ущерб. Самый насущный вопрос - что делать с зерном, которое было уничтожено, как здесь, в Риме, так и в Остии. Сейчас народ ещё ошеломлён пылавшим огнём и вестью о шторме. Они еще не осознали, что одно бедствие, совпавшее с другим, может парализовать поставки зерна. Когда они начнут голодать, толпа станет искать виноватых. И найдутся горячие головы, которые укажут пальцем на меня, чтобы подогреть ярость народа. Этого я не допущу. Вы этого не допустите…

Слова звучали скорее как угроза, чем как приказ, подумал Катон.

- На вас ляжет задача поддерживать порядок. В ближайшие дни я хочу видеть демонстрацию силы на улицах. Ни у кого из преторианцев не будет возможности рассиживаться и бездельничать в казармах. То же самое касается городской стражи и вигилов. Если начнутся беспорядки, любые волнения – вы примените любые меры, какие потребуются, чтобы их подавить. Я ясно изъясняюсь?

- Да, Цезарь, - ответил Тигеллин. - Если эта мразь попробует что-то устроить, будьте уверены: преторианцы сделают с ними то, что они заслужили.

Бурр кашлянул.

- Они ещё не твои люди, Тигеллин.

- Но и не твои, - резко перебил Нерон. - Они мои. И их офицеров выбираю - и увольняю - тоже я. Я не потерплю раздоров среди своих офицеров. Если вы двое хотите кудахтать, как старые клуши, я найду новых людей взамен.

Катону показалось, что Тигеллин вот-вот возразит, но благоразумие пересилило, и он промолчал. Бурр опустил голову:

- Как прикажет Цезарь.

- Сейчас главная задача – удержать улицы под контролем, - продолжил Нерон.

- Цезарь, - вмешался Сенека, - я полагаю, первоочередная задача - найти экстренные запасы зерна для народа. Когда люди сыты, им куда менее охота выходить на улицы. Как говорится, любое царство или империя находятся не более чем в пяти приёмах пищи от восстания. Хлеб и зрелища – лучшие средства поддержания порядка.

Нерон медленно кивнул:

- Верно.

Он повернулся к квестору:

- Сколько зерна осталось в городе?

- Цезарь, мы ещё не успели подсчитать…

- Мне нужны ответы, а не оправдания, - рявкнул Нерон.

Молодой чиновник поспешно глянул на восковую табличку:

- Как Цезарю уже докладывали, пожар уничтожил склады, где хранилось зерно. Я… я полагаю, что весь запас погиб или стал непригодным. Возможно, кое-что ещё можно спасти, - добавил он воодушевлённо. - Оно обуглено, но, думаю, съедобно.

- Ты думаешь, - презрительно повторил Нерон. - Я бы хотел посмотреть, как ты это будешь есть.

Он перевёл взгляд на главу гильдии зерноторговцев:

- Надеюсь, у тебя новости получше. Сколько зерна имеют ваши люди в Риме?

Тот нервно облизнул губы:

- Недостаточно, чтобы прокормить население, Цезарь. Мы снабжаем тех, кто не получает зернового пайка или не нуждается в нём. Если мы откроем наши хранилища для вас…

Нерон поднял бровь:

- Если?

Глава гильдии покачал головой:

- Простите меня, Цезарь. Разумеется, наши члены сделают всё возможное, чтобы помочь Риму в трудный час.

- Какой благородный порыв. Так сколько дней запасов вы и ваши приятели сможете дать?

- Два… возможно, три дня, Цезарь.

- Понятно. Значит, если мы не найдём решения, через три дня город останется без зерна.

Повисла тишина, пока остальные осознавали чудовищный смысл этих слов. Зерновой паёк получали около четверти миллиона граждан – чтобы кормить свои семьи. Но, как знал Катон, этого едва хватало, чтобы держать людей всего в нескольких шагах от голодной смерти.

Если станет известно, что до голода – три дня, начнётся паника.

Затем отчаяние. А за ним – ярость, на которую способен только человек, видевший, как умирают с голода его дети.

- Тогда нужно действовать, господа, - сказал Нерон. - Хочу, чтобы во все города в пределах ста пятидесяти километров от Рима отправили гонцов: пусть везут нам любые запасы зерна, какие у них есть. А пока мы объявим, что я беру запасы гильдии под свой контроль и лично обеспечу, чтобы мой народ был накормлен. Это сильно успокоит толпу.

Катон ощутил тревогу от этих слов. Он мгновенно перебрал в голове практическую сторону вопроса: чтобы сообщение дошло до самых дальних городов, потребуются дни. Потом ещё дни, чтобы они отправили обозы. Воловья повозка за хороший день осиливает всего тридцать с небольшим километров. К тому времени, как первые поставки появятся у стен Рима, порядок в городе может рухнуть полностью, а улицы – превратиться в реки крови. И бедняки будут далеко не единственными жертвами, когда толпа обрушит ярость на богачей.

Приказы императора – пусть и благие – были недостаточны. Должен быть лучший выход.

Катон оглядел присутствующих, остановив взгляд на Сенеке. Уж мудрейший советник Нерона должен видеть опасность. Но Сенека молчал, а его лицо застыло каменной маской, по которой невозможно было понять, что он думает.

Нерон уже поднялся, собираясь уйти, и Катон понял: у него есть лишь несколько секунд, чтобы предупредить правителя о серьёзнейшей угрозе.

- Цезарь, могу я говорить?

Нерон замер, потом снова опустился на трон. Остальные посмотрели на Катона с разными выражениями: удивлением, любопытством, а Тигеллин - с плохо скрываемым злорадством.

Император нахмурился:

- Что такое, префект Катон? И учти: если уж ты заговорил, пусть твои слова стоят того. У нас мало времени. Я готов выслушать тебя только из благодарности за службу, что ты оказал мне в последние два дня, и из уважения к смерти твоего товарища, центуриона Макрона. Говорят, он был одним из лучших солдат, что когда-либо жили.

- Да, Цезарь. - Снова в сердце Катон поднялась волна горя, но он подавил её. Для этого будет время позже. - Мне пришло в голову: если народу сказать, что вы взяли под контроль запасы гильдии, то они быстро поймут, что этих запасов хватит ненадолго. Им нужно нечто другое – уверенность.

- И каким образом, по-твоему, я должен её им дать?

- Им нужно верить, что зерна достаточно, чтобы переждать временный голод.

- Ты предлагаешь мне солгать им?

- Когда правда ведёт к катастрофе, обман обычно выглядит предпочтительнее.

- Ха! - фыркнул Тигеллин. - Ты предлагаешь Цезарю лгать своему народу! Как ты смеешь распространять такую клевету?

- Цезарь, прошу, дослушайте! - перекрыл Катон его голос.

Тигеллин шагнул вперёд к помосту, намереваясь продолжить возмущение, но Нерон поднял руку:

- Молчать. Я хочу услышать его.

Тигеллин отступил. Император повернулся к Катону:

- Подбирай слова осторожно, префект. Было бы крайне… неприятно, если бы твой недавний назначенный пост вдруг оказался кратким. - Последние два слова он выделил особенно тяжёлым тоном.

- Благодарю, Цезарь. Я не предлагаю вам лгать. Лишь… не говорить всей правды. Народу нужно быть уверенным, что вы контролируете ситуацию, и что они не останутся голодными. Было бы разумно скрыть, что вы отправили за запасами зерна. Если слухи об этом просочатся, они поймут, насколько отчаянное положение в Риме, и начнётся паника. Им нужно верить, что в городе уже есть достаточно зерна.

- Но ведь его недостаточно, так?

- Нет, Цезарь. Но вы должны убедить их в обратном.

- Как?

- Предлагаю жест. Квестор говорит, что кое-что из повреждённого зерна ещё можно спасти – частично подгоревшее, частично пропитанное дымом. Я предлагаю вам велеть выбросить всё это зерно в Тибр.

- Что?! - взревел Тигеллин, не удержавшись. - Ты в своём уме? Это то самое зерно, которым можно прокормить тысячи людей! Цезарь, это безумие!

- Тысячи, возможно, - продолжил Катон. - Но это мало что изменит через день-другой. Более того, если народу предложить испорченное зерно, это только покажет, насколько отчаянно наше положение. Как Цезарь и сказал, никто бы не стал есть такую дрянь.

- В обычных обстоятельствах – нет.

- А мы живём не в обычных обстоятельствах. И сейчас нам нужно, чтобы народ верил: у императора есть средство наготове. Если Цезарь публично объявит, что повреждённое зерно будет уничтожено, и что запасов достаточно, чтобы прокормить людей, - они успокоятся.

- А когда выяснится, что это не так? - бросил Тигеллин. - Они захотят наших голов.

- Ваших голов, может быть, - перебил Нерон. - Их я и предложу, если понадобится усмирить толпу. Продолжай, Катон.

- Если действовать быстро, мы можем получить первые обозы из ближайших городков до того, как иссякнут последние остатки запасов. А дальше – вопрос лишь в том, чтобы подвозить достаточно зерна, чтобы поддерживать иллюзию до тех пор, пока очередной крупный караван не достигнет Остии. Признаю, всё будет держаться на ниточке. Но что ещё мы можем сделать? Если сказать людям правду… - Катон покачал головой. - А пока им стоит дать отвлечение. Устроить развлечения в Большом цирке. Бега подойдут. Или гладиаторские игры.

Нерон погладил подбородок, обдумывая план Катона. Наконец он тяжело вздохнул:

- Всё это случилось в неудачнейший момент. Я ведь собирался объявить, что разведусь с Октавией и женюсь на моей Поппее. Это вызовет недовольство. Теперь же не могу действовать, пока мы не решим вопрос с зерном. И это тоже обернётся проблемами. Поппея – не самая терпеливая женщина.

Он сжал кулак и несколько раз стукнул им по челюсти:

- Даже боги, похоже, против моих планов. Одно бедствие за другим… Сначала вся эта ярость из-за казни рабов, потом буря, потом пожар – и всё это откладывает то, что нужно сделать, чтобы избавиться от Октавии и обеспечить себе плодородную жену и наследника Империи. Неужели эти неблагодарные болваны там, внизу, не понимают, что я делаю это ради них? Если не будет чёткой линии преемственности, после моего вознесения к богам начнётся хаос. Я намерен обеспечить мирную передачу власти своему наследнику.

Театральные мучения императора казались Катону немного чрезмерными. В конце концов, любой предыдущий приход к власти шёл по одной и той же проторенной дороге – усеянной заговорами, убийствами и такими «случайностями», что даже боги бы покраснели, - пока вопрос преемника наконец не решался.

Нерон резко выпрямился.

- Подождите… Тут есть нечто большее, чем кажется.

Он умолк, и Сенека осторожно прокашлялся:

- Цезарь?

- Буря – это одно. Но пожар на следующую же ночь? Пожар, который случайно начинается именно там, где стоят императорские зерновые склады? Это не может быть простым совпадением.

- В этом и смысл совпадений, цезарь, - мягко ответил Сенека. - Между событиями часто нет связи, как бы нам ни хотелось видеть в них порядок. Кроме того, зерно - это лишь часть того, что было уничтожено. Я бы сказал, что вам стоит списать это на невезение. Плохой момент, как вы сами заметили. Я не вижу между бурей и пожаром ничего общего, кроме положения, в которое оба события нас загнали.

Нерон усмехнулся:

- Дорогой Сенека, твой разум – редкий дар, но сердце у тебя философское. А философы слишком склонны видеть в людях добро и не замечать мрака в человеческих душах. Император же не может позволить себе такую наивность. Я вижу всё. Я вижу тупую непостоянность толпы: сегодня они упиваются любовью ко мне, завтра требуют моей крови, а послезавтра их можно купить зрелищем и подачкой. На них можно играть как на дешевой кифаре. И, как нам обоим известно, нет музыканта лучше меня.

Он улыбнулся, и Сенека, склоняя голову, развёл ладонями, признавая аргумент. Но лицо Нерона вновь окаменело.

- Я вижу и другое: ненасытный голод по заговору, в котором тешатся наши сенаторы и их приспешники. Заговорщики подобны тварям в подвалах – крысам, что шмыгают из одной подземной щели в другую, лишь бы перешептаться со своими сородичами. Их преданность друг другу так же мелка, как глубоки их личные амбиции. Нет границ тому, что они готовы сделать ради своих целей. Им плевать, что народ будет доведён до бунта от голода, лишь бы всё рухнуло – и открылось поле для тех, кто жаждет занять моё место.

Глаза Нерона расширились, почти в благоговении:

- Какая высокомерная наглость! Неужели эти смертные всерьёз думают, что способны управлять Империей так, как управляю ею я? Глупцы. Проклятые глупцы. Я – Рим, и Рим – это я. Без меня не может быть Рима!

Он запрокинул голову и уставился на своих советников, будто бросая им вызов ответить. Тигеллин охотно воспользовался моментом – как Катон и ожидал.

- Цезарь, вы – любимец богов, кумир Сената и народа Рима. Если и возникает недовольство, то, как вы справедливо говорите, оно может быть лишь следствием тёмных дел, что творятся в тени. И никак иначе.

- Именно так, мой друг. Поэтому я хочу, чтобы ты и Бурр разобрались в причинах этого пожара. Пошлите своих соглядатаев по всему городу. Пусть заглянут в каждую таверну, игорный притон, бордель и на каждый рынок. Мне нужно, чтобы каждый сенатор был под наблюдением. Кто-то знает правду о том, кто за этим стоит. Случай это или преднамеренность – кто-то знает. И когда мы его найдём, мы сделаем из него пример, чтобы все поняли, какова цена провала перед Цезарем и народом Рима.

- Каждый сенатор, цезарь? - уточнил Сенека. - Это действительно необходимо?

- Без исключений. Мы выкурим этих предателей так или иначе. Бурр, Тигеллин, у вас есть приказ. Приступайте немедленно. Мне нужны результаты, и быстро. Как только поймаем виновных, я отдам их толпе, и мы оба знаем, как эти «ягнята» любят обращаться с теми, кто попадает им в лапы. Что касается остальных – хочу, чтобы ваши люди были при полном вооружении и на улицах. Никаких беспорядков. Разгонять скопления, ломать головы, хватать всех, кого заподозрите в запасании еды. Вернуться в казармы, отдать приказы. Свободны.

Небольшая группа советников поклонилась и, пятясь, начала отходить к выходу из зала.

- Префект Катон, останьтесь.

Нерон жестом велел ему приблизиться к помосту.

Сердце у Катона забилось быстрее. Он пошёл на риск, заговорив ранее, и теперь отлично понимал – его судьба зависит от успеха той хитрости, к которой он уговорил императора. И не только его судьба: если снабжение зерном рухнет или окажется слишком скудным, чтобы удержать голод на расстоянии, судьбы множества людей повиснут на волоске. Возможно, и самого Нерона. И оставалась ещё опасность, что правда всплывёт наружу – тогда молва Рима разнесёт её, как яд, и паника с насилием, которых так боялся Катон, захлестнут город.

Он подошёл к помосту, и Нерон подождал, пока остальные советники покинут зал. Тигеллин уходил последним, задержавшись в проёме, чтобы бросить Катону последний злобный взгляд. Затем германские телохранители по обе стороны закрыли двери. Император несколько мгновений смотрел на Катона почти сочувственно.

- Нет никакой надежды, что центурион Макрон жив?

- Надежда всегда есть, цезарь. Особенно когда речь идёт о Макроне.

- Ты правда в это веришь? Будь честен.

Катон замялся на долю секунды, затем покачал головой.

- Как жаль. Хотел бы я знать его лучше. Вы были близки?

- Настолько близки, насколько бывает. Он был моим лучшим другом…

почти братом. А ещё – мужем и отцом. – Катон осёкся. Усталость окутывала сознание туманом – иначе он бы ни за что не дал ни намёка на существование Бардеи. Если правда о её происхождении когда-либо всплывёт, её настигнут те, чья жажда мщения за зверства восстания Боудикки до сих пор не утолена. Проглотив ком в горле, он поспешил исправиться: - Мне нужно передать эту весть его жене как можно скорее, цезарь.

- Конечно. - Нерон задумчиво кивнул. - Печальная история. Прямо трагедия. Возможно, я использую её как вдохновение для плача. Или, может, для поэмы. Все нужные ингредиенты для художника тут есть.

- Да, цезарь, - безжизненно ответил Катон. - Уверен, его убитой горем вдове это принесёт величайшее утешение.

- Несомненно, - сказал Нерон. - Быть так увековеченным… Впрочем, может быть, однажды я смогу сделать то же и для тебя.

- Вы слишком добры, цезарь.

Нерон благосклонно кивнул и поднял палец в сторону дверей.

- Можешь идти. Продолжай служить мне верно, префект Катон, - и ты далеко пойдёшь.

******

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Сенека ждал его во внешнем дворе и подошёл к Катону, когда тот вышел из главного входа дворцового комплекса.

- Вы постоянно меня удивляете, префект Катон.

- Надеюсь, приятно.

- Не возражаете, если я пройдусь с вами часть пути? Полагаю, мы оба держим курс в одном направлении.

При всём кажущемся непринуждённом тоне, это была фраза с подтекстом, и Катон понял: перед ним человек, для которого подобные намёки – рабочий инструмент. Та безмятежная отрешённость, что исходила от Сенеки, была рассчитана на то, чтобы обезоруживать. Он создавал впечатление не того, кто что-то скрывает, а того, кому попросту лень ввязываться в интриги – и потому ему можно доверять куда больше, чем тем, кто носит свою амбицию, как знак почета. Хитрая маска. И, надо признать, весьма действенная.

- Насколько я понимаю, у вас имеется роскошный дом на Авентине. А я возвращаюсь в лагерь городских когорт. Сомневаюсь, что наши дороги сильно пересекаются, не находите?

Сенека улыбнулся:

- Побалуйте старика. Пройдёмся немного в вашу сторону. Мне не помешают упражнения… и чуть-чуть живого разговора. В окружении цезаря, знаете ли, этого очень не хватает.

- Как пожелаете.

Катон направился к пандусу, ведущему вниз, на Форум, и Сенеке пришлось сделать несколько быстрых шагов, чтобы идти рядом.

- Должен сказать, это была впечатляющая работа, - заметил сенатор, заложив руки за спину. - И смелая, разумеется. Не уверен, что мне бы так легко сошло с рук – убедить Нерона столь открыто солгать толпе.

- О, уверен, вы бы справились ничуть не хуже, и с куда большим изяществом. К тому же, если зерно подоспеет вовремя, никакой это не наглый обман – лишь некоторая экономия правды. Политик, думаю, именно так бы и оправдал подобную хитрость, чтобы отвести от себя любые обвинения в нечестности. А вот как бы он ужился с этим внутри собственной совести – кто знает? - Катон пожал плечами.

- Вы, похоже, не жалуете тех, кто имеет честь носить сенаторский ранг, верно? Неужели действительно считаете, что у вас больше порядочности?

- Моя неприязнь – не вопрос порядочности, - ответил Катон. - Скорее плод тяжело добытого опыта.

- Тогда по опыту вы знаете, что в любой аристократической прослойке есть достойные исключения, как бы порочно ни выглядело большинство.

Катон метнул на него кривоватый взгляд:

- Такие как вы, полагаю?

Сенека коротко рассмеялся:

- О, боги милостивые, только не я. Уже нет. Когда-то, в молодости, я был тем идеалистом, каким Нерону удобно меня считать. Почти настоящим стоиком-философом³². Но тот Сенека давно высох и сгнил. Слишком много лет рядом с упрямым и порочным правителем, пытаясь направить его к тому, чтобы он исполнял свои обязанности должным образом.

- Исполнение обязанностей – занятный выбор слов.

- Ну же, Катон! - в его голосе прозвучала тень раздражения. - Не будьте таким ханжой. За свои годы службы вы видели достаточно крови. Готов поспорить, вы признаете, что большая её часть была необходимой – или, по крайней мере, неизбежной ценой ради какой-то благой цели. Так ведь?

Это было справедливо, признал Катон, но отвечать не стал.

- Мы оба служим Империи, только каждый по-своему, - продолжал Сенека. - Враги Рима умирают при любом раскладе. Так что избавьте меня от нравственных высот. Если между солдатами и государственными мужами и существует разница, то только в том, что вам легче определить, кто ваш враг. Нам, в моём положении, куда труднее. Особенно если враг – тот, кто предаёт интересы народа Рима, - оказывается его собственным правителем.

Они дошли до конца пандуса, и Катон замер на полушаге, быстро оглянувшись. Люди в одиночку и маленькими группами проходили мимо – к дворцу или от него, но никто, казалось, не обращал на них внимания.

- Вам стоит следить за языком, сенатор, - тихо сказал он. - Такие слова имеют неприятное свойство доходить до опасных людей. Таких, как Тигеллин.

- Я говорил абстрактно.

- Конечно… абстрактно.

- Императоры приходят и уходят. Хорошие обычно не наживают врагов в Сенате и работают с нами ради блага Рима. Плохие – так или иначе – удаляются, прежде чем успеют натворить слишком много бед. Рим – история успеха, префект Катон. И чтобы всё оставалось так же, мы должны помнить одно: чтобы ничего не менялось, многое должно меняться. Включая императоров. Так было со времён Августа. Пока что цезарь играл свою партию правильно – под моим присмотром. Он держал слово, работал с Сенатом и не поддавался искушению устраивать политические расправы.

- Но…

Сенека оглянулся, затем наклонился и продолжил почти шёпотом:

- Боюсь, он стоит на пороге перемены курса – и может втянуть нас в конфликт между дворцом, Сенатом и толпой. Когда… если это случится, каждому из нас придётся выбрать сторону.

- А вы, сенатор? Сумеете поступить правильно и храбро – поставить Рим выше вашей присяги?

- Я сделаю всё, что потребуется.

- Даже если для этого придётся сжечь Рим дотла?

Глаза Сенеки сузились.

- Надеюсь, вы не намекаете, будто я имел отношение к пожару.

- А имели?

- Нет.

Катон всмотрелся в его лицо, но на нём уже вновь застыла непроницаемая маска.

- Останется ли у вас мужество поставить Рим выше собственной жизни? - пробормотал он. - Вот в чём вопрос…

- Без колебаний, - резко ответил Сенека, выпрямляясь. - И то же сделали бы многие в Сенате. И не только они – многие всадники тоже. Люди вашего круга.

- Тогда я вам не нужен.

- В такие времена как раз вы и нужны.

- Вы имеете в виду – люди, за спиной у которых тысячи солдат.

- Ну, в этом тоже есть доля истины…

Катон кивнул.

- Отлично. Наконец-то немного честности. Иногда правда весит больше, чем лесть или ложь - запомните.

- Я запомню. Хотя все три подхода имеют свои достоинства – что вы только что блестяще продемонстрировали Нерону.

Сознание Катона туманило изнурение, и ему становилось всё труднее следить за словесными играми, в которые вплетал его старший собеседник. Нужно было уходить. Уйти от дворца, вернуться в лагерь. Там он сможет хоть немного отдохнуть, расчистить голову и приготовиться к тому, что ждало его у Петронеллы и Бардеи. Он подавил зевок и несколько раз моргнул, пытаясь прогнать сухость из глаз.

- На этом наши дороги расходятся, сенатор. Сомневаюсь, что в ближайшие дни мы будем двигаться в одном направлении. Если вообще когда-нибудь. Всего доброго.

Он уже повернулся, но Сенека вытянул палец и упёр его Катону в грудь.

- Подумайте над тем, что я сказал. Придёт момент, когда вам придётся выбрать. И раньше, чем вы думаете.

Он впился в Катона тёмным взглядом, затем опустил руку. Окинув взглядом идущих от дворца, он вдруг радостно выкрикнул:

- Гай Серторий! Старина, сколько лет, сколько зим! Где пропадал?

И упругой, почти кошачьей походкой направился к бледному мужчине в тоге, который из последних сил пытался скрыть солидный живот.

Катон глубоко вдохнул и зашагал через Форум в направлении лагеря. Слева от него тонкие струйки дыма всё ещё поднимались над местом пожара. Возможно, Сенека говорил правду и не имел отношения к поджогу складов. Возможно, это всего лишь совпало со штормом. Но если так, то уж слишком кстати это совпадение падало в руки любому, кто замышлял что-то против императора. Слишком удобно, чтобы нравиться Катону.

Он вспомнил ту компанию, с которой столкнулся у Веспасиана несколько ночей назад. Способны ли они на такое? Само представление о том, что кто-то использует голод десятков тысяч как оружие против одного человека, вызывало у него отвращение. Но он вполне мог поверить, что такие, как Пизон или Лукан, на такое пойдут. Может, даже сам Сенека, который легко бы оправдал страдания «в интересах общего блага». Для людей их круга бедняки и угнетённые всегда были не более чем пылью на заднем плане, частью удобного им образа Рима – и не более.

Однако больше всего Катона терзали мысли о возможной причастности Веспасиана. Он впервые встретил легата вскоре после того, как прибыл ко Второму легиону в его каструм на северной границе. С первой же встречи он восхищался своим командиром и считал его одним из лучших старших офицеров армии. Умный, гибкий, смелый, вдохновляющий, движимый чувством долга – и жаждой доказать, что, несмотря на отсутствие знатного рода, его ничуть не меньше можно считать героем Рима, чем его высокородных соперников. Это особенно отзывалось в душе Катона – в его собственных амбициях. Пусть сенатором он никогда не станет, но в армии он поднялся куда выше, чем мечтал, когда впервые поступил на службу простым опционом в центурии Макрона.

И если Веспасиан действительно приложил руку к пожару, это стало бы сокрушительным ударом по той вере, которую он вкладывал в честь своего командира.

«Веспасиан лучше этого», – убеждал он себя, тяжело шагая обратно в лагерь. Но мысли неизменно возвращались к Макрону, и ему приходилось брать себя в руки. Скорбеть будет время позже. Сейчас ему надо готовить людей, чтобы удерживать порядок на улицах столицы в ближайшие дни. План, который он изложил Нерону, был отчаянной мерой и сработает только в том случае, если новое зерно успеет прибыть вовремя и правда останется скрытой. Стоило врагам императора разнести слухи об истинной угрозе – и буря, что обрушится на город, затмит всё, что уже случилось за последние два дня.

Катон вошёл в лагерь, машинально отвечая на приветствие часовых у ворот. На плацу люди валялись прямо на земле, провалившись в сон перед душными бараками. Другие возились с ранеными, перебинтовывая ожоги и раны от обрушившихся конструкций. Несколько солдат погибли в огне. Предстояло устроить похороны тем, чьи тела нашли, и сказать поминальные речи тем, чьи останки всё ещё лежали под завалами – в числе которых был и Макрон. В ближайшие дни на такие формальности вряд ли найдётся время. Каждый солдат в Риме будет нужен на улицах.

Катон решил дать людям отдохнуть хотя бы ещё несколько часов, прежде чем отправлять первые патрули.

Когда он добрался до башни штаба, то нашёл её пустой. Каждый человек был брошен на борьбу с пожаром, и даже писцы, без сомнения, тоже отдыхали. Катон поднялся по лестнице, намереваясь велеть Требонию принести ему поесть и попить, прежде чем он завалится в койку хотя бы на несколько часов. Но, едва достигнув апартаментов командира, он услышал глубокий, раскатистый храп и невольно улыбнулся. Даже его слуга пал жертвой изнеможения. Жаль… Он глубоко вдохнул, входя в таблиний, готовясь отдать распоряжения.

- Треб…

Он застыл на полушаге, челюсть отвисла от потрясения.

На кушетке под открытым окном лежал Макрон – рот приоткрыт, грудь равномерно вздымалась, и каждый выдох сопровождался хриплым, почти уютным фырканьем. Взгляд Катона привлёк шевелящийся комок под кушеткой: наружу выбрался щенок. Он сделал два робких шага, широко зевнул, потом встряхнулся и бодро затрусил вперёд. Катон опустился на колено, чтобы погладить мягкие складки шерсти вдоль его спины.

- Интересно, какая у тебя история, мой маленький друг? Ладно, потом разберёмся. Более важно другое – какая, к демонам, история у Макрона?

Он выпрямился, глядя на друга с изумлением. Да у Макрона жизней больше, чем у кота. У нескольких котов. В груди Катона вспухло и закружилось что-то дикое – облегчение, радость, нежность; он шагнул вперёд и тряхнул друга за плечо.

- Макрон! Клянусь всеми богами…

Макрон моргнул, встряхнул головой, пытаясь сфокусироваться на знакомой ухмыляющейся физиономии. Он откашлялся, прочищая пересохшее горло.

- А, это ты. Что случилось, парень? Глядишь так, будто привидение увидел.

- По ощущениям – так и есть!

Он поднялся, свесил ноги с кушетки, и тут заметил щенка, который пытался вскарабкаться по ноге Катона.

- А, вижу, ты уже познакомился с маленьким Фламинием.

- Фламинием? - переспросил Катон, глядя вниз. - Ты исчезаешь, тебя считают мёртвым, а ты, оказывается, был занят поисками… домашнего любимца? Скажи, что я ошибаюсь.

Макрон ухватил щенка за загривок и посадил его к себе на колени.

- Именно из-за этого малого я и полез в тот трухлявый дом. Он весьма убедительно изобразил младенца, кричащего на всю улицу. Пока я до него добрался, здание уже разваливалось. Мы еле успели выскочить, но нас отрезало, пришлось сигануть в реку, иначе бы нас зажарило. А Тибр, скажу я тебе, холодный, как сердце ростовщика, и течение там – будь здоров. Но так или иначе, нас унесло течением до самого низовья, прежде чем мы выкарабкались на сушу и добрались сюда. Встретили Лемула с ребятами, они как раз возвращались из Остии, когда входили в город.

Катон усмехнулся:

- Только ты способен рассказать о побеге от смерти на волосок так, будто речь идёт о прогулке до лавки винодела.

Макрон сделал вид, что смертельно оскорблён:

- Что? Ты и вправду думал, что это конец старине центуриону Макрону? Святые боги, парень… Ты меня знаешь лучше. Харону придётся много часов работать сверхурочно, прежде чем он до меня доберётся. Я никуда не денусь. Хотя бы потому, что Петронелла бы меня и на том свете отхлестала, если б я дал дуба. - Его лицо посерьёзнело. - Кстати… о Петронелле. Давай-ка поменьше подробностей, ладно?

Катон кивнул.

- Думаю, нам обоим сейчас не помешает вина.

Он вышел ненадолго и вскоре вернулся с кувшином фалернского и двумя серебряными кубками. Макрон тем временем сидел на кушетке и нежно тёр щенку живот, тот раскинулся на спине между его бёдер, лапы в стороны, глаза закрыты от полного блаженства.

- И что ты собираешься с ним делать? - спросил Катон, ставя кубки и вытаскивая пробку, чтобы разлить вино.

- Учитывая, что он мне устроил, по справедливости я должен был бы вышвырнуть его на улицу. Но этот маленький негодяй успел мне в душу влезть.

- Щенки такое умеют.

- Ага…

На миг оба вспомнили Кассия, верного пса-дворнягу, который когда-то прибился к Катону, а потом погиб при штурме Камулодунума войсками Боудикки.

- Решил оставить. Правда, мне не нужен талисман, бегающий за мной по лагерю, так что отдам его Бардее. Ей будет о ком заботиться… и отвлечёт от тяжёлых мыслей.

- Хорошая идея.

Катон подал ему кубок, и Макрон поднял его в тосте:

- За Фортуну. Пусть она всегда щадит своих любимчиков.

- И пусть она избавит меня от необходимости однажды сообщать Петронелле, что её любимчик наконец-то исчерпал свой запас удачи, - с чувством произнёс Катон.

- Это тоже, - буркнул Макрон.

Они осушили кубки одним махом, позволяя хорошему вину утолить жажду и согреть душу. Катон снова наполнил их и подтянул табурет, и они посидели немного, молча прихлёбывая. Слова тут были ни к чему. Наконец он устало вздохнул:

- Тебе бы домой и выспаться. Нас ждут тяжёлые времена.

- Да? Ну-ка, выкладывай.

Катон рассказал всё – и о совещании во дворце, и о плане, который Нерон решил принять.

- Отчаянная штука, - протянул Макрон. - Ты правда думаешь, что от людей можно скрывать правду достаточно долго, чтобы всё это сработало? Ты же знаешь, какая эта столица мельница слухов.

- А у нас есть выбор? Узнают – Рим станет словно бочка со смолой, и следующий пожар будет куда сложнее потушить. У меня меньше двух тысяч солдат под началом, у преторианцев – десять тысяч. Вигилы – не настоящие бойцы, толку от них будет мало. В сумме – двенадцать тысяч человек, которым предстоит удерживать миллионный город. И это ещё в лучшие времена. А как только народ начнёт голодать – всё, край. Стоит им узнать правду, и город разнесут в клочья. Без вариантов.

- Я бы тоже так думал. И кто их осудит? - заметил Макрон.

Катон пожал плечами:

- Может быть. Но мы обязаны держать порядок, нравится это нам или нет. Варвары ли на границе, или наши же горожане на улицах – нас держит присяга и приказы.

- Правда? - Макрон уставился на него. - А я вот помню, что ты очень даже гибко относился к приказам. Причем много раз. С чего вдруг святость в голосе?

Катон помолчал, подбирая слова:

- Есть люди в Риме, которые готовы использовать эту ситуацию как оружие. Чтобы убрать Нерона.

- Да они всегда есть. При каждом правителе. Что тут нового?

- Я встретил их лично.

- Ага… - Макрон слегка откашлялся. - Когда говоришь «встретил» - ты имеешь в виду…

Катон пересказал детали ужина в доме Веспасиана и свой разговор с Сенекой. Помедлив, он спросил:

- Что ты думаешь о Веспасиане? Это человек, которому можно доверять?

Макрон задумался ненадолго:

- Сложно сказать. Когда мы служили под его началом, я был уверен в его умении командовать и доверял, что он не пустит наши жизни под откос зазря. Я уважал его как солдата. Если это и есть доверие – тогда да, тогда я ему доверял. А сейчас? Он давно ушёл от солдатской службы к делам куда покрупнее. Теперь он политик. - Макрон покачал головой. - Так с большинством его сорта и бывает. Лишь редкие остаются в армии до конца. Корбулон, к примеру. Тот, если я что-то понимаю в людях, умрёт в солдатском плаще. С чего вдруг такие вопросы?

- Я начинаю думать, что наш бывший командир становится чересчур политичным. Дело не только в том, что он связан с группой, выступающей против Нерона. Они явно что-то замышляют, хотя я понятия не имею, насколько далеко зашли их планы. А ещё пожар – сразу после шторма. Два удара по хлебным запасам города за два дня. Первый – прихоть природы. Второй? Становится слишком похоже на несовпадение.

- Хочешь сказать, это они виноваты в пожаре? Ты правда думаешь, что Веспасиан мог быть в этом замешан? Тяжело в это поверить, даже если он уже не тот человек, каким был раньше.

Прежде чем Катон успел ответить, они услышали шаги по лестнице. Обернувшись, увидели на пороге человека в дворцовой тунике.

- Префект Катон?

- Это я.

- Сообщение для вас, господин. От префекта Бурра. Крайне срочно.

Он подошёл и протянул кожаный тубус. Катон взял его, и посланец сделал шаг назад.

- Ну что ещё? - устало пробормотал Катон. - Ты хоть примерно знаешь, о чём речь?

- Я не в том положении, чтобы это знать, господин.

- Нужен ли от меня ответ?

Тот покачал головой, и Катон жестом отпустил его. Посланец быстро прошумел обратно к лестнице. Катон сломал печать, вытащил на вид хлипкий свёрток папируса, развернул его и принялся читать.

******

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Макрон слушал внимательно, пока Катон зачитывал послание вслух.

«От Секста Афрания Бурра, префекта, командующего Преторианской гвардией, к Квинту Лицинию Катону, префекту городских когорт, приветствие.

После размышлений, последовавших за аудиенцией, состоявшейся сегодня утром, Цезарь постановил, что публичное объявление о распоряжении сгоревшим зерном должно быть сделано без промедления, и что указанное зерно должно быть сброшено в Тибр сразу после объявления, на глазах у народа Рима. Посовещавшись со своими советниками, Цезарь определил, что уничтожение зерна должно быть произведено городскими когортами. Следовательно, по мнению Цезаря, само объявление должен сделать офицер, отвечающий за операцию, – с ростры на Форуме. Посему вам предписывается явиться во главе одной из ваших когорт в указанное место по получении настоящего приказа».

Катон опустил папирус, и Макрон покачал головой:

- Это, пожалуй, самый витиеватый способ сказать «мы тебя по самые уши засадили в дерьмо», который я когда-либо слышал. Сволочи…

Катон без труда понял, что стоит за этой Бурровской многословностью. Тот пытался намекнуть ему, что инициатива исходит вовсе не от него – это люди, стоящие ближе к Нерону, подсунули императору такую идею. Скорее всего Тигеллин. Не исключено, что и Поппея приложила руку.

- Они тебя подставляют, - заметил Макрон. - Если всё пойдёт наперекосяк и чернь останется голодной, за твоей головой придут первой. Ты будешь крайним за то, что сбросил испорченное зерно в реку. Нерон тебя волкам скормит. А если вдруг чудом всё получится – то уж будь уверен, благодарности на ростре получишь не ты. Это место займёт золотой мальчик.

- Разумеется, - сухо откликнулся Катон. - Так оно было всегда.

- Воняет это всё, - заключил Макрон.

Он кивнул и тяжело выдохнул, затем распрямился, пытаясь стряхнуть с себя усталость. Если предстоят неприятности, он хотел видеть за спиной лучших людей. Перейдя к окну, выходящему на внутренний плац лагеря, он крикнул:

- Первая когорта – построиться немедленно!

Он увидел, как люди встрепенулись и обернулись к башне, лица у многих всё ещё были измазаны копотью. По ним можно было ощутить почти физическую усталость.

Макрон опустил Фламиния на пол и широким шагом подошёл к Катону:

- Вы слышали префекта! На ноги и в строй! Если я увижу хоть одного бездельника, когда спущусь вниз, так двину ему под зад, что у него зубы через нос вылетят! Живо!

Он отступил от окна, наблюдая, как внизу бойцы бросились исполнять приказ, и вновь подхватил щенка.

- Есть комната, где я могу его запереть?

- Куда угодно, только не в кладовку. Посади его на террасу – там он будет в безопасности. Потом отвезёшь его к Бардее, когда мы закончим нашу маленькую прогулку до Форума.

***

Макрон и Катон вывели Первую когорту из казарм вскоре после этого. Был почти полдень, и хотя солнце тщетно пыталось пробиться сквозь дымное марево над городом, на улицах стояла духота. Запах горелого только усиливал мучения – першил в горле, оставлял на языке горечь. Взгляд людей, мимо которых они проходили, был натянут, насторожен, и Катон почувствовал, как у него за шиворотом встают дыбом волосы.

Перед выходом из лагеря он обратился к солдатам, отметив на их лицах измождённость и нервное напряжение. Несмотря на то что он был доволен их строевой выправкой – плечи назад, головы высоко, готовность к службе – он понимал: усталые люди легко совершают глупости.