Тишина

Живее! Каши колобок жуку подай!

Бери, корми проклятого! Чтоб сдохнул он!

Чтоб слаще корма никогда не жрать ему!

Еще дай каши из добра ослиного.

Бери еще! Куда же делось прежнее?

Все скушал?

Нет, свидетель Зевс, схватил, сглотнул,

Меж лап зажав, с чудовищною жадностью.

Меси покруче, пожирней замешивай!

О мастера золотари! На помощь мне!

Не то задохнусь в смраде, вот увидите!

Распутного мальчишки нам помет подай!

Нам захотелось нежного.

Пожалуйста!

В одном грехе зато не упрекнуть меня:

Не скажут, что у печки пекарь кормится.

Ой-ой-ой-ой! Еще подай, еще подай!

Меси еще!

Не буду! Нет! Свидетель Феб!

Мне эту лужу мерзкую не вычерпать!

Стащу ему, пусть на здоровье лопает!

Чтоб он пропал, свидетель Зевс, и ты за ним!

Прошу вас, если знаете, скажите мне,

Где нос бы мне купить непродырявленный?

Не видало поденщины чудовищней,

Чем эта: корм давать жуку-навознику!

Свинья или собака свой помет сырьем

Готовы жрать. А этот зверь заносчивый

Воротит морду, к пище не притронется,

Пока не раскатаю, не скручу и корм

Запеченным не дам, как любят женщины.

Ну что, жратву он кончил? Погляжу тишком,

Дверь приоткрывши, чтоб не увидал меня.

Ну, лопай, трескай, брюхо набивай едой,

Пока не разорвешься ненароком сам!

Да, ну и жрет, проклятый! Как силач-борец,

Налег на корм и челюстями лязгает,

И головою вертит, и ногами мнет.

Так скручивает корабельщик снасть свою,

Когда для барок толстые канаты вьет.

Тварь гнусная, прожорливая, смрадная!

Кто из божеств всевышних произвел его,

Не знаю. Но не Афродита, думаю.

И не Хариты также.

Кто же?

Зевс родил,

Из кучи, не из тучи, громыхнув грозой.

Теперь, пожалуй, спросит кто из зрителей,

Заносчивый молодчик: в чем же драмы суть?

И жук при чем здесь? Тут сидящий рядышком

Заезжий иониец объясненье даст:

«Я понял: на Клеона намекают здесь.

В аду шметки навозные глотает он…»

Бежать мне нужно и жуку напиться дать.

Я объясню, в чем дело, детям маленьким,

Подросточкам и взросленьким мужчиночкам,

Мужчинам расскажу великовозрастным,

Мужчинищам великовозрастнейшим всем.

Хозяин наш сбесился, но особенно,

Не так, как вы, иначе и по-новому.

День целый в небо он глядит, разинув рот,

И Зевса кроет руганью ужаснейшей:

«Эй, Зевс, – кричит он, – чем же это кончится?

Оставь метлу! Не то Элладу выметешь».

Ау-ау!

Молчите! Голос слышится хозяина.

О Зевс! Ты что с народом нашим делаешь?

Ты, как стручки, шелушишь города, глупец!

Вот-вот она, напасть! Об этом речь моя!

Образчик перед вами помешательства.

Когда в нем желчь разлилась, вы послушайте,

Что сам себе сказал он в сумасшествии:

«Как прямиком залезть мне к Зевсу на небо?»

Тут лестницу он смастерил лядащую,

Чтобы по ней вскарабкаться, и шлепнулся,

И дырку на затылке проломил себе.

Вчера ж невесть откуда приволок домой

С коня величиной жука этнейского[1]

И конюхом к жуку меня приставил. Сам

Его он гладит нежно, как жеребчика:

«Пегасик мой! Краса моя пернатая!

Взлети, примчи меня к престолу Зевсову!»

Но погляжу, что там внутри он делает.

Беда, беда! Соседи, поспешите, эй!

Хозяин мой меж небом и землей повис.

Сев на жука верхом, парит он в воздухе.

Тпру-у, стой! Тпру-у, стой! Тише шаг, мой жучок,

Горячиться нельзя, выступая в поход!

Юной силой гордясь, не гарцуй, не кичись.

А сперва разойдись, жар почувствуй в костях,

Сухожилья расправь ветровеющих крыл!

Но в лицо не воняй мне, прошу об одном,

А не то оставайся уж лучше в хлеву!

Господин и владыка! С ума ты сошел!

Замолчи! Замолчи!

Но куда же гребешь ты, воздушный пловец?

Над народами всеми Эллады взлечу.

Небывалый задумал я подвиг свершить.

Но куда ты летишь? Ты в своем ли уме?

В благоречье молчите! Ни жалоб, ни слез!

Не вопить – ликовать наступила пора.

Горожанам – язык за зубами держать,

Все навозные ямы и нужники все

Запечатать и новым покрыть кирпичом

И зады заклепать до отказа!

Не замолчу, покуда не расскажешь мне,

Куда лететь собрался?

Да куда ж еще?

К престолу Зевса, на небо.

Зачем это?

Чтобы спросить, что делать затевает он

С народом всем Эллады злополучнейшим.

А если не ответит?

Обвиню его

И заявлю, что предал персам эллинов.[2]

Не допущу, покуда жив, свидетель Зевс!

Я не могу иначе.

Ого-го! Эй-эй!

Детишки! Ваш родитель собрался удрать,

Летит на небо, сиротами бросил вас.

Отца просите, заклинайте, горькие!

Милый отец наш, отец! Справедлива,

Значит, та весть, что несется по дому:

Нас покидая, по образу птичью

Ты улетаешь к воронам и в пропасть.

Все это правда? Скажи мне, отец, если любишь немножко!

Может быть, так, мои доченьки. Правда, что жаль мне вас, бедных,

Жаль, когда хлеба вы просите, папочкой ласково клича,

В доме же нет ни полушки, ни крошки, ни грошика денег.

Вот когда, дело удачно свершив, прилечу я обратно,

Будет большой каравай вам и к сладкому – пуд колотушек.

Дорогою небесной как доставишься?

Не повезет тебя корабль по воздуху.

Крылатый конь, а не корабль помчит меня.

Скажи, что за причуда – оседлать жука

И воспарить на нем к богам, папашенька?

Не знаешь? В баснях у Эзопа сказано,[3]

Что из крылатых жук один небес достиг.

Невероятно это, о отец, отец,

Чтобы богов достигла тварь вонючая.

С орлом враждуя, некогда на небо жук

Взлетел, гнездо разворошив орлиное.

Не лучше ли Пегаса оседлать тебе?

Богам ты показался бы трагичнее.

Да нет, чудачка. Корма мне двойной запас

Тогда б был нужен. А теперь, чем сам кормлюсь,

Добром тем самым и жука кормлю затем.

А что, когда в пучину моря влажную

Он свергнется? Как, окрыленный, вынырнет?

Есть у меня прави́ло подходящее:

Челном наксийским будет мне навозный жук.[4]

А свой корабль к какой пригонишь пристани?

В Пирее, в бухте Жучьей бросим якорь мы.[5]

Смотри не покалечься, не сломай костей!

Не то хромцом ты станешь – Еврипид тебя

Подцепит и состряпает трагедию.

Об этом позабочусь. До свидания!

А вы, кому на благо я свершаю труд,

Сдержите ветры, отливать помедлите

Три дня. Когда в полете жук почует смрад,

Меня он сбросит, изувечив до смерти.

Подымайся бодрей, мой Пегас, веселей,

Шевелись, золотою уздою звеня![6]

Пусть сверкает зубов белоснежный оскал.

Что с тобою? Что делаешь? Ноздри куда

Повернул? Что почувствовал? Нужника дух?

Подымайся смелей, над землей воспари!

Легковеющих крыльев полет напряги

И до Зевсова дома домчись прямиком,

А на всякую пакость наплюй, не гляди!

И про корм свой всегдашний сегодня забудь.

Что ты делаешь? Эй! Кто там сел за нуждой

В Непутевом проулке, в Пирее? Эгей!

Ты погубишь, погубишь меня! Закопай!

И побольше землицы поверху насыпь!

И тимьяна цветущего куст посади,

И душистого масла налей! А не то

Я сломаю хребет, и за гибель мою

Пять талантов заплатит хиосский[7] народ,[8]

И всему будет зад твой виною!

Ай-ай-ай-ай! Как страшно! Не до шуток мне!

Эй ты, машинный мастер, пожалей меня!

Какой-то вихрь ужасный вкруг пупка подул.

Спаси меня! Не то жуку на корм пойду!

Но вот уж я в соседство к божествам попал.

И предо мною Зевса двор, как кажется.

Эй-эй, привратник Зевса! Отопри живей!