Точка

Глава 9

На обочине стоял автомобиль. Опелевская «Олимпия». С запоздалой мыслью, что если бы в салоне сидел водитель, то на фоне светлого проема он представлял бы для него отличную мишень, Искин спустился по ступенькам низкого крыльца. Он открыл дверцу, пошарил ладонью. Ключей зажигания в замке на центральной панели, разумеется, ему никто не оставил. А было бы славно. Вздохнув, Искин вернулся в здание.

Пешком он все равно был не ходок.

Боль в ноге притихла. Ключи нашлись в кармане брюк у Петера. Свой плащ Искин обнаружил аккуратно свернутым на заднем сиденье «Олимпии». Правда, он был слегка влажен. Но, видимо, приглянулся одному из агентов хайматшутц. Сев на место водителя, Искин посмотрел на себя в зеркало заднего вида. Хорош! В пыли и в крови. Он отер лицо, потом охлопал пиджак, рукава, грудь. Дырки в плече и темные пятна крови, въевшиеся в ткань, лезли в глаза. Искин решительно запаковался в плащ, поднял ворот и стал похож на агента хайматшутц из фильма самого дурного пошиба. Впрочем, так было даже лучше.

Он завел автомобиль и вдруг осознал, что не совсем понимает, что ему делать дальше. Звонить Мессеру? Искать убежища у Берштайна? Бежать, никого не ставя в известность? Потом, с открыткой…

Стеф! — обожгло его. Стеф! Если хайматшутц наведывалась в комнату в общежитии, то Стеф могла им помешать в поисках мифических документов Кинбауэра. Что они могли с ней сделать? Все.

Искин похолодел.

Его опять, как у полицейского участка на Литмар-штросс, накрыло противное, жуткое чувство, что он чего-то не успел, не договорил, не услышал от Стеф. А теперь поздно, поздно! Почему он помнит лишь шляпу с полями? Почему не помнит ее глаз? Совершенно не помнит ее глаз. Обиженный затылок только и помнит.

Но как же может быть поздно? Он обязательно с ней поговорит! Извинится. Искин завел автомобиль. Мотор «Олимпии» взревел. Приступ дурноты чуть не заставил его вывернуть рулевое колесо и отправиться в кювет, заросший весенней зеленью. Мальчики напоминали о себе. Перекусить, необходимо что-нибудь перекусить. Борясь с дурнотой, Искин выехал за кирпичный забор. Дорога была одна. Зарево от огней ночного города стояло справа. Ах, да, промышленная зона Весталюдде, как он и полагал.

Под днищем звякнула, проскочила какая-то железка, видимо, водоводная труба. Кажется, Искин ее уже слышал. Он помнил этот звук.

Фары высвечивали дорогу, электрические столбы и кое-где положенный бордюрный камень, трава и деревья выступали из темноты, как постовые, протягивали ветви в упреждающем жесте. Halt! Ausweis, bitte!

Искин мотал головой. Стеф, Стеф, Стеф. Как странно, думалось ему. Я должен думать о себе. Меня будут искать, хайматшутц так просто не отступится. Но в мыслях моих только девчонка, которую я не знал еще неделю назад. Почему? Потому, что она нагло вломилась в мою жизнь? Или потому, что именно ее мне и не хватало? Может быть, потому что я надеялся закрутить с ней легкий любовный роман? Вряд ли у нас вышло что-нибудь серьезное. Карие, смешливые глаза, желтые прядки волос, чуть вздернутый нос и мягкие губы.

Она напоминала Лизу Каннехт. И Хельму.

Стеф.

Он видел ее всю. Он влюбился в нее. Да, да, стоило это признать, несмотря на то, что девчонка стояла перед «Старым Фридрихом» и торговала собой за несколько марок в час. Глупая девчонка, ничего не видевшая в жизни. Действительно, не рвануть ли с ней к морю от Фольдланда подальше?

Стеф.

А может он чувствует себя несостоявшимся отцом. Люди часто не умеют сразу разобраться в том, что ими движет. Им кажется, ими руководит одно, но на самом деле, если копнуть поглубже, ими руководит другое. Вернее, в побуждении или в поступке часто присутствует не один мотив, а несколько, и превалирует не тот, что лежит на поверхности. Старые мужчины часто видят в молоденьких своих пассиях обновление собственной жизни. Словно пускают молодую кровь по изношенным венам. Но разве это про него?

— Я люблю Стеф, — произнес Искин.

«Олимпия» выбралась из заброшенного района, потянулись холмы песка и щебня, перемежаемые складами и пустыми площадками. Иногда слышался тарахтящий звук работающего дизеля. Редкие указатели отсчитывали километры до города или предостерегали от поворотов. Мимо, мигнув огнями, прокатил грузовой «хеншель», брызнул песком в лобовое стекло.

На въезде в город Искин свернул к автовокзалу и круглосуточному кафе для водителей и поздних пассажиров.

В кафе было пусто.

Искин пробежал глазами по карточке меню, выложенной на стойку, и хлопнул ладонью по звонку. Дзынн! Заспанный конопатый парень лет двадцати вышел из подсобного помещения, пнув за дверь упавшую подушку.

— Я слушаю, господин.

— Работаете? — спросил Искин.

— Да.

— Тушеную капусту с мясом, — принялся диктовать заказ Искин, выкладывая из кармана мятые купюры, прихваченные из бумажника Петера, — сосиски с картофелем, два стакана чая, сладкого, кружку пива, два куска яблочного пирога с пудрой.

— Восемь марок.

— Вот, — Искин отсчитал сумму.

— Э-э… — замешкался парень.

— Что?

— Вы плохо выглядите.

— Я знаю, — сказал Искин, проводя ладонью по подбородку. — Небольшая авария.

— Вы можете умыться, — показал на туалет парень. — А я пока подогрею капусту и сосиски.

— Хорошо.

Искин собрал лишние марки и коротким коридором, украшенным газетными вырезками, прошел в уборную. Стены помещения были оформлены желтой и коричневой плиткой в шахматном порядке. На полке лежал кусок серого мыла. Полотенце на крючке было чистое.

Искин включил воду и с полминуты держал голову под теплой струей. Вода шипела, вымывая мысли. Словно известковый осадок, оседала в груди тревога. Ладно, ладно, растворялось в нем, сейчас я подкормлю мальчишек и приеду. Обязательно надо покормить малышей, они, наверное, половину колонии потеряли из-за меня.

Жди меня, Стеф.

Он выпрямился. В треснувшем зеркале отразилось осунувшееся лицо с запавшими красноватыми глазами и царапиной через весь лоб. Да уж. Можно пугать детей. Рану в боку дернуло, и Искин едва не свалился на пол. Пришлось громко стукнуть ботинком, чтобы обрести равновесие.

— Господин? — подал голос парень, видимо, услышавший шум.

— Все в порядке.

Искин торопливо вытер лицо и вышел, налепив извиняющуюся улыбку.

— Простите, едва не подскользнулся.

— Ваш заказ стоит на столике, — сказал парень.

— Спасибо.

— Приятного аппетита.

Ел Искин торопливо, жадно. В голове пощелкивали секунды, звенело: Стеф, Стеф, Стеф. Девочка моя. Дочка. Подожди немного, шептал он, размалывая челюстями капусту, сосиски, мясо и запивая их чаем. Я слегка подкреплюсь и буду на Гроэке. Ты только потерпи, дочка. Я не могу не позаботиться о малышах. Они — моя семья и мое оружие. Еще две, три минуты. Даю тебе слово, мы сегодня же поедем к морю.

Искину казалось важным проговаривать это в себе, он видел в этом некую магию, которая обещала ему, что все будет хорошо.

Стеф.

Он затолкал в себя кусок яблочного пирога. Юниты сновали под кожей, размножались, получали энергию, собирались в конгломераты, делились теплом, сшивали и сращивали ткани. Будто холодный компресс прилип к раненому бедру. Хорошо. Это хорошо.

Искин выдохнул.

— Спасибо.

Второй кусок пирога он взял с собой.

Окраины были темны, светились редкие вывески и окна. Одинокий «кэссборер» с фигурками людей внутри проехал навстречу, к автовокзалу. По кривому переулку Искин выбрался в самое начало Гроэке-штросс.

Она, наверное, спит, подумал Искин, вывернув рулевое колесо. Если не у него в номере, то у Ирмы. Они, кажется, поладили. Она — отходчивая девчонка. Он извинится. Скажет, что с Аннет-Лилиан у него ничего не получилось. И это будет правдой. Аннет-Лилиан выбрала Рамбаума.

Автомобиль подскакивал на неровностях дороги. Искин гнал. Темные дома мелькали по сторонам.

Стеф.

Ему хватило ума остановить «Олимпию» метров за пятьдесят от общежития. Несколько фонарей горели по периметру ограды. Посторонних автомобилей в пределах видимости на обочинах и съездах не было. Здание, наверное, единственное в квартале, не собиралось отходить ко сну и в полночь. На каждом из семи этажей светились несколько окон. На пятом — целый десяток.

Секунд десять Искин терзал электрический звонок, тревожа людей, спящих в общем зале, пока за дверным стеклом призраком не всплыла физиономия Зигфрида Финна. Физиономия раскрыла рот.

— Чего надо?

Сердитый голос его был едва слышен из-за двери.

Искин приложил к стеклу карточку идентификатора. Вахтер прищурился, разглядывая нечеткие буквы.

— Искин?

— Да!

— Жди.

Финн качнулся и исчез. Через полминуты раздался щелчок замков. Искин вошел, и плотно закрыл дверь за собой.

— Придурок! — крикнул кто-то ему из зала, с устланного спальными мешками пола. — Люди, вообще-то уже спят!

— Простите.

— Я с полным правом мог тебя не пускать, — сказал Финн, когда Лем оказался у стойки.

— Извини, Зиги, я задержался, — сказал Искин.

— Задержался? — Финн бросил взгляд на часы. — Ты, мил человек, не задержался. Мы закрылись час назад.

— Не мог раньше.

Морщинистая физиономия Финна скривилась.

— Сорок седьмая? Иди уже.

Он качнул седеющей головой в сторону лестницы, делая пометку в журнале.

— Зиги, — с полшага остановился Искин, — а незнакомых людей здесь не было?

Финн показал в зал.

— Три четверти этих людей мне незнакомы. Как ты понимаешь, спрашивать имя у человека, пребывающего в затруднительном положении, не лучший способ с ним поладить. Большая часть платит за спальное место, и это уже хорошо.

— Я говорю о тех, что могли вызвать у тебя подозрение.

Вахтер почесал затылок.

— Вроде все как обычно…

— А Стеф?

— Девчонка твоя?

— Дочка.

— Ее видел, — кивнул Финн. — Отметилась и прошла. Но не скажу, что довольная. Шляпу надвинула — глаз не видно.

— Мы поссорились, — сказал Искин.

— Я так и понял.

— Ладно.

Раненая нога почти не болела. Мальчики пересобирали в руке магнитонную спираль, обещая скорую готовность к разряду. Юниты были вновь полны энергии. Чувствовалось, как они деловито копошатся внутри, следуя каким-то своим правилам и протоколам. Но так-то, конечно, они не существовали.

Смешно.

Искин прошел длинным коридором и поднялся на второй этаж. Хотелось бежать, но он сдерживал себя, цепляясь пальцами за стены. Зачем бежать? Куда? Стеф, должно быть, уже спит. Так и есть. Стоит ли думать о плохом? Нет, это только делает тебя уязвимым. Значит, он тихонько разбудит ее, и они покинут город, Остмарк и, возможно, даже континент…

Пахло табаком и сырым бельем. На кухне еще кто-то кашеварил на ночь глядя. Бренчала гитара. Поневоле прислушиваясь, Искин прошел комнату Баля. Там было тихо. Пальцы нашли перила, стиснули. Искин встал на нижней ступеньке лестницы на третий этаж, пытаясь прогнать вдруг заложившую уши ватную пробку.

Малыши, уловив его состояние, встопорщились, укололи шею, запястья тревожными импульсами. Где опасность? Тихо-тихо, сказал он им. Я здесь, я просто… Мне нужно передохнуть. Он расстегнул пуговицу на вороте рубашки.

Если что-то бы было не так, подумалось ему, все бы об этом уже знали. И Финн знал бы первым. Это же общежитие. Он бы сказал. Тонкие стены, любопытные соседи. Значит, все хорошо. По другому и быть не может.

Искин сдвинулся с места. Казалось бы, только что подгонял себя, и вот уже медлит с каждым шагом. Человеческое непостоянство. Даже с юнитами.

Лестничный пролет отвалился вниз. Он перешел на следующий. Сквозь ткань плаща постукивал по ноге «вальтер». Мелкой табличкой с цифрой обозначился четвертый этаж. Мигнула лампочка, обернутая в проволочный каркас. Спрятался в лукавой тени выступ, за которым как-то подкараулила его Стеф.

Задержав дыхание, Искин шагнул в коридор. Прямоугольными заплатками врастали в сиреневые стены серые и зеленые двери. Справа, слева. Комната номер пятьдесят два. Комната номер пятьдесят один. Комната номер пятьдесят. Ханс-Хорст-Хайнрих, ублюдок, я помню. Комната номер сорок девять. Комната номер сорок восемь.

Все.

А ключи — у Стеф. Замерев перед дверью своего номера, он вдруг подумал, что если она заперта, то Стеф — там. Просто потому, что кто-то же должен находиться в закрытой изнутри комнате. А находиться в ней может только Стеф.

Искин поскреб ногтями в крашеную фанеру.

— Стеф, — тихо позвал он.

Дверь скрипнула и отворилась. Искин переступил низкий порожек и, помедлив, хлопнул ладонью по выключателю.

— Стеф?

Комната была пуста. Вещевой мешок стоял на столе. Часть продуктов горкой лежала с ним рядом. Покрывало на кровати было примято. На веревке висела светлая рубашка, Искин узнал в ней свою, из чемодана. Никаких следов борьбы, поваленных стульев, разбросанных вещей, грязи и капелек крови на полу. Он обежал глазами комнату. Чайник на плитке, кружка на подоконнике, шкаф, стол, кровать, тумбочка.

Нет, номер не обыскивали. Хайматшутц перевернула бы здесь все вверх дном. Как же, украденная документация! А Стеф была, но, видимо, надолго не задержалась, ушла. Куда? Почему? Может, к Балю?

В груди Искина заныло. Стеф, девочка моя!

Он обошел стол. Стоять уже не получалось, необходимо было движение, которое хоть как-то успокаивало мысли. Полотенце на спинке кровати. Пальто на вешалке. Регистрационная карточка выглядывает краешком из кармана. Значит, не одевалась. Значит, где-то на этаже, в общежитии, рядом.

Ирма! — с облегчением догадался Искин. Конечно, он же сам посоветовал к ней зайти! А еще Стеф могла пригласить к себе Ева Вивецки из пятьдесят второй. Или Сусанна из сорок третьей. Кажется, он просил ее приглядеть.

Так. Он вышел в коридор и направился в дальний его конец. В душевой шумела вода. Свет из общей кухни лежал на вытертых плитках пола.

Комната номер сорок два. Искин постучал в серую дверь костяшками пальцев.

— Ирма. Ирма, открой.

В комнате скрипнули пружины.

— Кто? — услышал Искин сиплый со сна голос.

— Лем, — ответил он. — Леммер Искин.

— Сейчас.

За дверью покашляли, потом раздались шлепки босых ног. Щелкнул шпингалет. В кофте, наброшенной поверх ночной рубашки, Ирма выглянула наружу. Выглядела она хуже, чем обычно, изможденно.

— Лем?

Искин кивнул.

— Стеф у тебя?

— Нет. Почему? — Ирма потерла щеку, дотронулась до виска, лицо собралось в гримасу. — Что-то случилось?

— Ты видела ее вечером?

— Нет. Я разбирала одежду, Лем, ребята из «Спасающего Христоса» привезли пять тюков. Минут пятнадцать назад только легла.

— И она не заходила?

Ирма качнула головой.

— Нет.

— Просто…

Искин задумался.

— Что, Стеф пропала? — спросила Ирма, обнимая себя руками.

— Нет-нет, ты спи, — сказал Искин. — Я разберусь.

Он шагнул от двери.

— Лем, — позвала Ирма.

— Да?

— У тебя царапина.

— Я знаю.

— И кровь на руке.

Искин нашел в себе силы улыбнуться.

— Небольшое происшествие. Ты спи.

— Ты серьезно?

— Да, спи, все в порядке.

— Ладно.

— Ложись, — как можно беспечнее сказал Искин.

Он знал, где искать. Злость разгоралась, звенела в сердце, в горле, выключала голову. Вышагивая по коридору, Искин начал постукивать по стене ребром ладони. Оскал разодрал рот. Бойся, бойся! Шмиц-Эрхаузен идет за тобой. Малыши, заразившись его настроением, шипели под кожей. Рвались в бой.

У пятидесятой Искин повернул голову и убедился, что Ирма вернулась в свою комнату. Хорошо. Ей смотреть не стоило.

Он напряг, отвел плечо, взял короткий разбег. Бумм! Хлипкий замок не выдержал. Выскочила, зазвенела по полу какая-то железка. Пружина, накладка, «собачка» — бог знает. Шрапнелью улетел к стене шуруп. Искин вместе с распахнувшейся дверью оказался внутри, в полутьме, подсвеченный пугливо заглядывающей из коридора лампочкой. Зверь. Чудовище. Боль. Разъяренный отец.

— Где Стеф?

Хрипя, он поймал, вытащил к себе с топчана забарахтавшуюся под армейским одеялом фигуру. Ханс-Хорст-Хайнрих щурился и, кажется, ничего не понимал. Его руки отталкивали Искина, словно отгоняли кошмар.

— Какого дьявола…

— Стеф! — процедил Искин, целясь мужчине «вальтером» в глаз. Он и сам не понял, как пистолет оказался у него в руке. — Где Стеф?

— Кто?

— Девчонка. Дочка.

Ханс-Хорст-Хайнрих узнал Искина в неверном полусвете и побледнел.

— Ты это…

Выпущенный, он упал на топчан. На его заросшем лице под рыжими усами раскрыл рот испуг.

— Я ничего не сделал!

Тут бы Искин, наверное, и выстрелил. В душе он уже вынес приговор ублюдку, тот был виновен, никаких апелляций, никаких задержек процесса, ничего. Палец на спусковом крючке. Стеф, девочка моя!

Остановило его то, что рядом с Хансом-Хорстом-Хайрихом произошло движение, и из-за его плеча выглянула женская голова.

— Что происхо…

Искин опустил пистолет. Голова, тряхнув пышными, чуть сбившимися набок волосами заинтересованно проследила за его движением. Вслед за головой появились плечи, пухлая рука белой змеей легла Хансу-Хорсту-Хайнриху на голый живот.

— Мальчики, это, конечно, не мое дело, — произнесла женщина, — но если это из-за меня…

Искин издал горлом звук, оборвавший нелепые слова.

— Стеф, — прохрипел он.

— Я — Дитта, мальчик, — сказала женщина. Отерман за стойкой как-то спрашивал ее про воду на этажах. — Ты ошибся.

— Я не то… — сказал Искин, скрипнув зубами. — Я ищу девчонку, он видел…

«Вальтер» качнулся в его руке, и Ханс-Хорст-Хайнрих поспешил выставить ладони.

— Стой-стой-стой! — быстро заговорил он. — Я твою девчонку не трогал. Клянусь! Я усвоил урок, я усваиваю уроки, я не контуженный.

— Где? — выдохнул Искин.

Ханс-Хорст-Хайнрих едва не подскочил.

— Да я-то откуда знаю? Я вот с ней, — он наощупь занес руку, неловко пытаясь обнять Дитту. — Я с ней сплю.

— Странно, — сказал Искин.

Горечь пронзила его. Он оглядел комнату. Нет, Стеф здесь не было. Господи, Стеф, дочка, где ты? Может, стоит на все общежитие…

— Простите.

…завыть?

Искин повернулся и вышел в коридор. Заглянул обратно, вызвав испуганную оторопь на рыжеусом лице.

— Я тут замок…

Он махнул рукой, понимая, что важность выбитого замка ничего не значит. Вообще ничто ничего не значит, кроме Стеф. Качнулись сиреневые стены. Ноги привели его обратно в его номер. Он был пуст. Стеф не вернулась, хотя у него была мысль, что она решила его попугать и на время спряталась. Искин сел на кровать. Покрывало было холодное, в его складках уже не чувствовалось тепла человеческого тела, как если бы Стеф лежала здесь пять, десять минут назад. Куда она могла выбежать? В туалет? На кухню?

Искин посмотрел на вещевой мешок. Он с усилием встал и подошел к столу, а затем принялся разбирать продукты, что Стеф так и не успела выложить. Сахарин. Свинина. Чай. Зубной порошок и бритвенные лезвия, наверно, стоит сразу… Он задумался. Стиснул губы. Брусок мыла выпал из руки. Что-то отвлекло Стеф, когда она сложила рис в одну горку, а пшенную кашу — в другую, понял он. Поэтому мешок и остался разобран лишь наполовину. Что-то отвлекло. Что-то или кто-то. Кто-то вошел в комнату…

Искин развернулся, стараясь заметить хоть что-то, что натолкнет его на правильный ответ. Этот кто-то — что? Позвал с собой? Или…

«Wir können zeigen», — вдруг возникли слова в голове. Мальчики могли что-то показать ему. Искин уловил желание сахарина и, вскрыв банку, торопливо высыпал едва ли не треть емкости в рот. Давайте, мои родные! Сколько угодно. Помогите, помогите мне! Он запил сахарин водой из чайника. До противного сладкая волна прокатилась по пищеводу.

Искин замер.

Левый глаз его задергался, зачесался, он зажмурил его, но юниты не дали ему поднять руку, чтобы проверить его состояние. Через минуту все в глазу поплыло, комната смазалась, и предметы стали трудноразличимы. Оказалось, что правый глаз все это время был слеп. Боль прошила мозг и словно отрикошетила от затылка, щелкнула по зубам.

Челюсти свело. Искин с трудом вытолкнул воздух из легких. Стеф, вот все, о чем он мог думать. Стеф, Стеф, Стеф.

«Sieh», — возникло вдруг прямо посреди мутного пятна, в которое превратилась комната. Правый глаз все также ничего не видел, но к левому неожиданно вернулось зрение, из ряби, из марева проступили стены, обрели четкость, окружающее пространство, хоть и окрасилось в голубоватые тона, но обзавелось деталями.

Искин повернул голову и увидел бледно-желтое, вытянутое пятно на кровати. Мальчики дали понять, что это тепловой отпечаток лежавшего человека. Очень слабый, почти трехчасовой давности. Вещевой мешок и рисовый концентрат хранили следы рук. Пальцы Стеф оставили едва видимые пятнышки на столе, на тумбочке, на чайнике. Следы ее ног…

Боль вспыхнула под черепом, и темнота прыгнула в глаз. Искин скрючился, упал на пол. Пришлось закинуть в себя еще пол-банки сахарина. Мальчикам необходима была подпитка.

Стеф.

Искин встал на четвереньки. Прямо от двери шли бледные отпечатки узеньких подошв. Их было много. Они накладывались друг на друга вокруг стола, слабо желтели у окна и у кровати. Следы тяжелых ребристых ботинок проступили чуть позже. Два человека побывали в комнате вместе или в одно и то же время со Стеф. Сорок третий и сорок пятый размер. Следы сорок третьего размера топтались у двери. Следы сорок пятого…

Искин поднялся, чувствуя, как каменеет, смерзается лицо.

Ботинки сорок пятого размера вплотную подбирались к узеньким туфелькам, замершим у стола. Похоже, разбирая продуктовый набор, Стеф и не подозревала, что происходит у нее за спиной. Ох, девочка.

Он не мог ни крикнуть ей: «Обернись!», ни сделать что-либо еще. Все это было в трехчасовом прошлом. Отпечатки ботинок приблизились, отпечатки туфелек сдвинулись, сделались прерывистыми, нечеткими и пропали. Ладонь на столе прочертила исчезающую тепловую линию.

А дальше человек в ботинках сорок пятого размера, постояв, двинулся в сторону шкафа. Там, за дверцей, в душной и вонючей утробе мальчики показали странное, неясное пятно. Медленно теряющее свой цвет.

Стеф!

На деревянных ногах Искин заковылял к шкафу. Девочка моя! Дочка! Пальцы не сразу уцепились за тонкую металлическую скобу, служащую ручкой.

— Стеф!

Тот, кто помещал ее в шкаф, втиснул Стеф между матрасом и боковой стенкой, и для этого вытащил и поставил ей на голову биопак. Всем лицом она уткнулась в ткань матраса. Колени к груди, руки между колен. Кому-то, видимо, показалось смешным попробовать сложить человека, как вещи укладывают в чемодан, в тесное, ограниченное пространство.

Она не сказала, обиделась, хотела к морю…

— Стеф!

Искин с трудом, дрожащими руками выковырял ее из темноты, из вонючих недр. Скатился на пол и треснул биопак. Повалилась перекладина с «плечиками». Хоть сто, хоть двести тысяч раз. Плевать. Девчонка уже затвердела, он со стоном подхватил ее на руки. Сжавшийся, захолодевший комочек.

— Что ж ты, дочка…

Искин не помнил, сколько просидел со Стеф на кровати. Руки баюкали, гладили, перебирали прядки. Губы шептали. Слезы катились по щекам и падали вниз. В груди звенела боль, которой не было выхода. Надо было не ходить с Балем тогда, думал Искин. Вызвали бы санитарную службу, осталась бы жива…

Стеф.

Тонкая, коричневато-бурая странгуляционная борозда обвивала ее шею. Убийца, подкравшись со спины, задушил девчонку крепким шнуром. Он был силен. Держал ее, прогнувшись, на себе, пока она не перестала дышать. Стеф, должно быть, успела испугаться, но всплеск страха был короток, потому что довольно быстро пришла тьма. Закрыла глаза, успокоила стук сердца, потянула за собой.

К морю, к морю, к морю…

Извини, сказал он ей. Я не смог быть рядом. Я не смог защитить. И простились неправильно. Я все понимаю, дочка. Ты можешь злиться. А такому, как я, стоит быть мудрее. И мягче. Только понять это получается не сразу. Ведь ты теперь очень далеко от меня. Прости. Прости, Стеф. Я очень люблю тебя.

— Лем.

Подняв голову, Искин увидел Ирму и удивился, откуда она взялась в его номере. Разве он не закрыл дверь?

— Уйди, — сказал он.

— Это Стеф? — тихо спросила Ирма.

Искин хотел прогнать ее, но лишь кивнул. Света стало мало, а боли много. Где-то внутри, позвякивая, родилась дрожь.

— Она… мертва?

Искин зарычал. У него затряслись колени и плечи. Нет, она жива! Жива! — хотел закричать он. Но слова застряли в горле.

— Тише, Лем, тише, — сказала Ирма, обнимая его голову. От нее пахло кофе и сигаретами. — Кто это был? Ты знаешь, кто это был?

Искин убрал волосы со лба Стеф. Несколько секунд, через чужие руки, он всматривался в ее лицо, спокойное и равнодушное ко всему. Нет, Стеф до сих пор казалась хмурой.

— Хайматшутц.

— Что? — Ирма склонилась, впилась в его глаза своими. — Здесь? Откуда?

— Приходили за мной, нашли ее, — мертво ответил Искин.

— Подожди. Как? Их никто не видел.

— Двое.

Он вдруг вспомнил: в «Вейзинге». Аннет-Лилиан будет ждать агентов в «Вейзинге». Возможно, он еще успеет. Не уедут же они сегодня же ночью? Вряд ли. Скорее всего, возвращение в Киле или даже Берлин запланировано на утро.

— Лем, — сказала Ирма, — я сейчас разбужу наших…

— Не надо, — сказал Искин.

Он осторожно переложил Стеф на кровать. Она так и осталась съеженной, сложенной, беззащитной.

— Побудешь с ней? — спросил Искин Ирму.

— А ты?

— Прогуляюсь.

— Куда? — с беспокойством спросила Ирма. — Лем, пожалуйста, не глупи.

Она попыталась поймать его за отвороты, рукава, полу плаща. Искин был неостановим.

— Я же сказал, я со всем разберусь.

Он спускался, угрюмо повторяя про себя: никто из вас не попадет на море. Стеф попадет, а вы нет. У меня с вами счеты. Поэтому никто из вас не попадет на море…

У стойки Искин тронул за плечо задремавшего Финна.

— Зиги.

— Что? — поднял голову Финн, одновременно стирая платком слюну с подбородка.

Лампа освещала участок стола, расчищенный от бумаг. Из темноты зала доносились похрапывания и тихий голос, поющий колыбельную.

— Ты знаешь такой отель — «Вейзинг»? — спросил Искин.

— Нет, не слышал. Но у меня есть справочник.

— Посмотри, пожалуйста.

— Именно сейчас?

Искин кивнул. Финн со вздохом наклонился к ящикам стола.

— Вот, — он сунул тонкий, потрепанный журнал под свет лампы. — Ищи сам.

— Спасибо.

Искин зашелестел страницами. Отели шли в алфавитном порядке и сопровождались фото и короткими картографическими вставками с обозначениями районов и улиц.

«Вейзинг» шел в самом конце. Высокий дом в шесть этажей с некоторым намеком на готичность. Мельберг-штросс, тридцать, в северо-западной части города. Минут пятнадцать на автомобиле.

— Зиги, откроешь мне? — спросил Искин, возвращая справочник.

Финн сердито стукнул ящиком стола.

— Тебе именно сейчас?

— Да.

— Ты дочку-то нашел?

Искин на мгновение зажмурился.

— Нашел. С ней сейчас Ирма.

В груди зудело. Боль гуляла по телу, отзываясь то в скрюченных пальцах, то в раненом бедре, то в сердце.

— А когда вернешься? — поинтересовался Финн.

— Утром, — сказал Искин.

— Учти, через час или два я не открою.

— Выпусти меня, Зиги.

— Ладно.

Финн нажал кнопку, Искин вышел на крыльцо. Электрические запоры со щелчком сработали за его спиной.

Мельберг-штросс, тридцать.

Выйдя за ограду, Искин добрался до «Олимпии», сел в салон и какое-то время тупо смотрел на бумажный пакет на пассажирском сиденье. Откуда это здесь? Кто-то подбросил? Послание от хайматшутц? Только через минуту или две он с усилием вспомнил, что это, должно быть, второй кусок яблочного пирога.

Так и оказалось.

Ночной город оживал ближе к центру, вся Бушелен была в огнях, из здания театра по широким ступенькам сходили мужчины во фраках и женщины в вечерних платьях. Почти все платья были с блестками. Мода. Искину казалось, что он слышит довольный смех и щебет провожаемых певичек.

Он подумал, что все это разметет скорая война. Нет, сначала будут восторги по поводу присоединения, шляпки, цилиндры, перчатки в воздухе, букеты цветов, да здравствует Штерншайссер, Асфольд, Асфольд, мы — твои сыны. Но через два-три года, через пять лет от восторгов не останется и следа. Глупые, глупые люди.

Ведя «Олимпию» по городским улицам на запад, Искин обнаружил вдруг, что совершенно спокоен. Даже отстранен. Мальчики были тому виной или же сработал какой-то внутренний защитный механизм, он не знал. Холодно отмечал знаки и повороты, крутил рулевое колесо, жевал остатки пирога, притормаживал под указателями.

Думал Искин о том, что поступки Аннет-Лилиан отражают суть не только хайматшутц, но и всего Фольдланда, который строит Штерншайссер и его партия. Зачем было убивать Стеф? Разве имелась в этом необходимость? Так просто — оставить человека в живых. Но нет. Все вокруг должно быть изгажено, уничтожено, стерто в пыль. Потому что идеалы нации зовут, Асфольд брезжит, и новый мир не терпит слабости к тем, кто не хочет в нем оказаться. Кто не с нами, тот против нас. И даже просто попавший под руку, под кованый сапог, не достоин жалости. Собственно, что значит Стеф против возрождающегося величия? Что значит девчонка, бежавшая из деревушки по соседству с Кинцерлеерном, против грозных армий, готовых пройтись по Европе завоевателями? Ничего.

За центром улицы снова становились темны. Редкие фонари на перекрестках освещали углы домов. Покружив по незнакомому кварталу, Искин со второй попытки выбрался-таки на Мельберг-штросс. «Олимпия» миновала небольшой садик, кирху и приземистое одноэтажное здание. «Вейзинг» открылся слева, пророс серым камнем, декоративной угловой башенкой.

Искин остановил автомобиль. Какое-то время он смотрел на окна, гадая, за каким из них существует Аннет-Лилиан. Должно быть, спать она еще не ложилась, ожидая доклада Эрика с Петером. Значит, в окнах ее номера должен гореть свет. Таких окон со стороны фасада он насчитал три штуки. Второй этаж, третий и шестой, под самой крышей. Для себя Искин решил, что его неудавшаяся пассия находится на втором этаже.

Двери отеля не были закрыты. За тяжелой дубовой створкой дремал на стульчике пухлый швейцар. Стоило воздуху с улицы проникнуть внутрь, как швейцар, подобрав живот, вытянулся перед посетителем.

— Доброй ночи, господин.

Тараща глаза, он придержал дверь и получил несколько грошей в ладонь.

Искин прошел к стойке администратора, за которой темнела доска с ключами от свободных номеров. Звонить в звонок не потребовалось — за стойкой сидел подтянутый мужчина при жилетке и галстуке и читал какую-то книгу. Он поднял глаза на незнакомца в грязном плаще, только когда тот остановился напротив.

— Чем могу служить?

— У вас остановилась женщина по имени Лилиан, — сказал Искин и улыбнулся одними губами, не собираясь продолжать.

У него не было плана действий.

— Возможно, — сказал администратор.

— Вы можете позвонить к ней в номер?

— В такое позднее время?

Искин коснулся «вальтера» в кармане плаща.

— Он должна была предупредить вас о том, что кое-кого ждет, — сымпровизировал он.

Администратор склонил голову, разглядывая Искина умными глазами.

— И как вас представить? Ну, если я вдруг решусь позвонить?

— Петер, — сказал Искин.

— Хм, — мужчина сел и, полистав записную книжечку, придвинул к себе телефонный аппарат. — То есть, вы — Петер?

Искин кивнул. Администратор прижал трубку к уху. Набрав двухзначный номер, какое-то время он прислушивался к гудкам, затем сказал: «Алло?». Искин не слышал ответа. «Прощу прощения за поздний звонок, — сказал администратор, — но вы сами просили…». «Да, здесь Петер, — сказал он, взяв паузу, и добавил: — Хорошо».

Искин еще раз улыбнулся.

— Ну, что?

— Номер девятнадцать, вас ждут, — сказал администратор.

Как он и думал, второй этаж.

Поднимался Искин медленно. В голове толклись холодные, как волны северного моря, мысли. Лампы в виде ромба светили со стен, ковровая дорожка бежала вверх по ступенькам. Он не знал, что скажет Аннет-Лилиан. Может, убить ее сразу? — подумалось ему. Убить и уехать. Администратор запомнил его как Петера. Значит, будут искать Петера. Он предупредит Ирму и отправится в Грецию, на какой-нибудь маленький островок, где его никто не станет искать. А оттуда уже пошлет телеграмму Берштайну. «Дорогой Иосиф, ко всем чертям вали подальше из Остмарка. Жду».

Искин на мгновение помедлил с шагом. Нет, он должен посмотреть ей в глаза. Он должен спросить ее. Простой вопрос, на который часто не находится ответа. Зачем? Девчонку — зачем? Она-то здесь причем?

Мальчики разгоняли спираль и, он чувствовал, выстраивали под кожей что-то вроде тонкой металлической сетки. Это должно было уберечь от ранений жизненно важные органы. Искин не мешал им. Иногда юниты знали лучше, что ему необходимо. Словно видели ситуацию наперед.

Половинная мощность, сказал он им, останавливаясь у двери девятнадцатого номера. На короткий стук раздался голос Аннет-Лилиан:

— Я слышу, Петер, входи.

Искин вошел.

Номер состоял из небольшой прихожей и комнаты с двуспальной кроватью, круглым столиком у окна и тумбочки с лампой и телефонным аппаратом. Горел верхний свет.

— Вы все сделали с Фо…

Аннет-Лилиан в халате из китайского шелка выглянула в проем, и слова застряли у нее в горле. С изменившимся лицом, с каким-то задушенным криком она рванула обратно в спальню. Видимо, под подушкой или в ящике тумбочки у нее был пистолет. Искин, конечно, не дал ей возможности до него добраться. Разряд магнитонной спирали опрокинул Аннет-Лилиан на кровать. К ее чести, она нашла в себе силы со стоном перевернуться на спину и выпростать руку в сторону изголовья.

— Простите, Лилиан, — сказал Искин, доставая из-под подушки карманный «браунинг».

— Тварь, — выдохнула женщина.

Она попыталась пошевелиться, но все ее усилия пропали даром. Несколько секунд Искин смотрел, как лицо Аннет-Лилиан краснеет от приливающей крови, затем пошел за стулом. Вернулся, подставил, сел. Нет, так разговаривать было неудобно. Искин подтащил женщину к спинке кровати и посадил ее, придав подушкой устойчивости. Халат на ее теле сбился, открыв некрасивые ноги.

— Чем это вы меня? — выдавила Аннет-Лилиан.

— Магнитонный разряд, — объяснил Искин, усаживаясь обратно на стул. — Вы не сможете шевелиться два или три часа.

— Компактное устройство?

— Да.

— Разработка Кинбауэра?

— В каком-то смысле, — сказал Искин.

— Все-таки я была права, — усмехнулась Аннет-Лилиан.

Искин наклонился.

— Это не важно, — сказал он. — Сейчас меня интересует один вопрос, и от ответа на него будет зависеть ваша жизнь.

— Я слушаю.

— Зачем? — спросил Искин.

У Аннет-Лилиан дрогнула губа.

— Я не могла оставить вас в живых, Фодер. Вы сами по себе были утечкой секретной информации. И вы — наш враг. Мне жалко, что я вас недооценила. Поддалась аргументам Дитриха. Надо было избавиться от вас сразу, без этого идиотского допроса. Эрик и Петер мертвы?

— Мертвы.

— Что ж, наслаждайтесь победой.

— Речь не обо мне, — сказал Искин.

— Не понимаю.

— Стеф.

— Что?

Искин скрипнул зубами.

— Зачем вы убили девчонку?

— Какую девчонку?

Искин не сдержался и влепил женщине пощечину.

— Которую я приютил. Неужели она вам так помешала?

Аннет-Лилиан шумно втянула в себя воздух.

— Вы что-то путаете, Фодер, — сказала она. — Я никого не посылала к вам в общежитие. И не знаю ни про какую Стеф.

Искин улыбнулся.

— Вы не умеете врать.

— Я не вру! — повысила голос Аннет-Лилиан, и Искин был вынужден стиснуть горло женщины пальцами.

— Тише.

— Я не вру, Фодер, — захрипела Аннет-Лилиан. — Можете убить меня, но соваться к вам в общежитие не было никакого смысла.

— А документация?

— Разве она есть?

— Нет.

— Я подумала также, — сказала Аннет-Лилиан.

Искин убрал пальцы с ее горла. Он задумался. Если не хайматшутц, то кто? Версий не было. Странно, сейчас ему хотелось, чтобы это была хайматшутц. Двое, про себя проговорил он. Один стоял у двери. Другой душил. А потом спрятал в шкаф. Может ли так быть, что эти люди охотились именно за Стеф?

Интересно.

Аннет-Лилиан жадно всматривалась в его лицо.

— Я вижу, вы мне поверили, — сказала она.

— Теперь я не могу вас отпустить, — сказал Искин.

— Само собой.

Искин выставил руку.

— Давайте, — подначила его Аннет-Лилиан. — Я беззащитна.

Он не решился. Вместо него все решили юниты. Иксин почувствовал, как разрядилась спираль, и услышал хруст в шейных позвонках Аннет-Лилиан. Ему почудилось, будто в последний момент в ее глазах мелькнуло удивление.

Рамбаума он искать не стал.

Убивать его Искину не хотелось, да и как его найти, он не знал. Возможно, Рамбаум снимал один из соседних номеров, но… Бог с ним.

Осталась последняя зацепка. Искин спустился с этажа, поблагодарил администратора и вышел из отеля. Швейцар открыл ему дверь. «Олимпия» ждала его у тротуара через улицу. На углу, выведя из подъезда, сажали кого-то в фургон санитарной службы. Метался по стенам свет фонариков.

Искин сел в автомобиль. Ему подумалось, что методы карантинных работников удивительно похожи на методы хайматшутц. Тоже по ночам, когда все спят, тоже с фонариками, предупреждая возможный побег в дверях и под окнами.

Он склонился, уткнулся лбом в рулевое колесо.

Что у него осталось? Только Греган. Греган, которого Стеф опознала в колонне хаймвера, марширующей по Редлиг-штросс. Дальше — пустота. Узнал ли ее Греган? Допустим, узнал. В шляпе, одетую под мальчишку. Некоторым хватает мгновения, чтобы мельком увидеть лицо. Но мог ли он как-то проследить за ними? Вполне, решил Искин. Они же не прятались. Какой-нибудь парень из колонны, не вызывая подозрений, вполне мог проехаться с ними в одном омнибусе. Или вовсе нанять такси. Марок в тридцать все путешествие и обошлось бы. Центр беженцев на Бюргер-плац — миграционное бюро — Гроэке.

Насколько Искин знал таких, как Греган, ребят, они не останавливались ни перед чем, чтобы наказать кого-то, кто уронил их авторитет. В их полубандитской или даже целиком криминальной среде сбежавшая из-под контроля девчонка вполне могла пошатнуть лидерство главаря. Во всяком случае вопросы у подчиненных «шестерок» обязательно возникли бы. А где вопросы, там и сомнения, так ли хорош главарь.

Искин завел «Олимпию».

Даже если он ошибется с Греганом, подумалось ему, он сможет выручить Кати. Стеф бы этого хотела.

Где находится улица герцога Вады, Искин знал. Он надеялся, что студенческую коммуну обнаружить там будет просто. К тому же у него был еще один ориентир — зоомагазин и бар «Старый Фридрих». От них он и начнет плясать, если что. Искин усмехнулся. Как много он помнит! Казалось, пропускал мимо ушей Стефину болтовню, но каждое слово, каждый жест, взгляд осели в памяти. Горчат только.

Он выехал с Мельберг-штросс и углубился в переплетение улочек и аллей старых районов, в которых то там, то здесь прорастали новые здания. Один раз его остановил полицейский и поинтересовался, в чем причина столь поздней поездки. Искин сказал вахмистру, что возвращается от друзей. Этого хватило. Полицейский посоветовал ему следить за временем и быть осторожным — впереди разобрали часть брусчатки.

— Спасибо, — сказал Искин.

Он выехал на улицу герцога Вады уже после часа ночи и понял, что в темноте никакого общежития не найдет. Редкие фонари лишь усугубляли чернильный мрак арок, подворотен и дворов. Как-то не верилось, что на настойчивый стук любопытного ночного гостя высыпет толпа доброжелательного народу и отведет к дверям коммуны. Скорее, выстрелят из ружья. А потом и мальчики подали ему сигнал, что им необходимо время для восполнения колонии и каких-то своих дел. Искин, вздохнув, сдался и переполз на заднее сиденье. Я отложу Грегана до утра, прошептал он, подбирая ноги, ты не против, Стеф?

Стеф была не против. Она теперь почти всегда согласно молчала. Даже внутри Искин не слышал ее голоса.

Он скрючился на сиденье. «Вальтер» врезался в бедро, но эта была не та боль, которую невозможно было вытерпеть. Искин попытался представить себе, каково это, когда тебя душат. Должно быть, все время не хватает воздуха.

— Нет, — сказала Стеф, — так ты не попадешь к морю.

— Почему? — спросил Искин.

— Я о таком способе не знаю.

Стеф повернулась к нему с переднего пассажирского сиденья.

Она была в пальто, подобранном ей Ирмой, тонкая шея пряталась в вороте рубашки, карие глаза смотрели с грустинкой.

— Что произошло? — спросил Искин.

Стеф легко пожала плечом.

— Я умерла, — улыбнулась она.

— Это неправильно, — сказал Искин.

Он попытался сесть, но не смог. Пришлось изучать девчонку лежа. Света не хватало разглядеть ее четко.

— Я хотела спросить тебя, — сказала Стеф.

— Да, дочка, — сказал Искин.

— Ты не знаешь, где моя шляпа?

— Шляпа?

— Да.

— Зачем тебе шляпа?

— Кажется, я ее потеряла.

— Я поищу, — сказал Искин. — Все, что смогу. Прости меня.

— Ты очень добрый, — сказала Стеф.

Она наклонилась поцеловать его. Искин смутился.

— Я грязный.

— Это ничего, — сказала Стеф.

Ее губы коснулись его бритой щеки.

— Тепло, — сказал Искин и открыл глаза.

Было уже утро, солнце било в лобовое стекло, поблескивало в окнах, заливало светом близкую кирпичную стену. Прозвенев звонком, проехал велосипедист. Мелькнули силуэты мальчишек, заглядывавших внутрь салона и прыснувших прочь.

Искин сел. Мышцы спины отозвались болью.

Наверное, Аннет-Лилиан уже нашли в своем номере. Вызвана полиция, названо имя Петер. Интересно, допрошен ли Рамбаум? Впрочем, Людвиг Фодер для него мертв и вряд ли он что-то определенное сможет сказать по описанию. Администратор же, скорее всего, запомнил лишь то, что Петер был в плаще и имел царапину на лбу. Мог ли настоящий Петер иметь царапину? Без сомнения.

Правда, швейцар мог заметить, как он садился в автомобиль. Опознал ли швейцар марку? В любом случае, «Олимпия» была Искину уже не нужна. Он отогнал ее на соседнюю улочку и приткнул в глубине двора какого-то неопрятного дома к дощатому забору. Ключи выкинул в канаву. Бензина в «Олимпии» оставалось — чуть.

Скоро он нашел и зоомагазин, и бар. Через проулок от «Старого Фридриха» в цоколе старого, обросшего мхом здания располагалась кондитерская, и Искин зашел туда, чтобы понаблюдать за домом на противоположной стороне улицы. Стеф рассказывала, что стояла там у скамейки, продавая себя. Скамейка имелась. И окна начинались со второго этажа. То самое место. Искин надеялся, что Греган, как сутенер, не дал пустовать такому перспективному объекту получения выручки.

Он провел в кондитерской, наверное, полчаса, пока не сообразил, что ранним утром надеяться на появление кого-то из девушек — глупость несусветная. Те, кто всю ночь работали на Грегана, сейчас наверняка дрыхли без задних ног. Пожалуй, стоило дождаться вечера, но Искин был убежден, что времени у него мало. Все же если не хайматшутц, то местная безопасность могла взяться за убийство Аннет-Лилиан всерьез.

Он доел пирожное с кремом, допил кофе и, чувствуя, как благодарным теплом дышат под кожей мальчики, перешел улицу.

Весь глухой первый этаж за скамейкой был оклеен плакатами с рекламой фольдландовского кинофильма. С плакатов улыбалась нарисованная Марика Рекк.

«Гаспароне», прочитал Искин. Он вдруг подумал, видела ли фильм Стеф. Она, кажется, любила фильмы.

За домом был проход, который через вытоптанный двор вывел его на грязную улочку, а она в свою очередь, как ручей, впадающий в реку, вывела его на улицу герцога Вады. Обшарпанные дома, двух и трехэтажные, надвинулись на него. Каждый по своему виду годился в студенческие коммуны. Висело, лениво култыхаясь, белье. Курил табак старик в старом военном мундире. На пустыре за одним из домов уже гоняли мяч мальчишки. Ворота обозначали сложенные друг на друга кирпичи.

Искин дождался, когда один из ребят окажется поблизости.

— Парень, — позвал он, — пятьдесят грошей хочешь?

Вихрастый мальчишка лет двенадцати, уже себе на уме, выпнул откатившийся мяч к приятелям и, щурясь, назвал свою цену:

— Марка.

— Хорошо, — сказал Искин, доставая купюру. — Марка так марка.

— Девочки там, — показал пальцем на блекло-синий двухэтажный, длинный, с загибом дом мальчишка.

Он сделал попытку выхватить купюру, но Искин отвел руку.

— Не торопись. Мне нужна коммуна.

— Я и говорю, — мальчишка дернул подбородком, — это она самая коммуна и есть. А в ней — девчонки. Вы не первый их ищете.

Он выжидательно шмыгнул носом, и Лем разжал пальцы. Купюра в одну марку сменила хозяина.

— А Греган?

Мальчишка, уже было развернувшийся бежать к воротам, посмотрел на Искина, словно оценивая его платежеспособность.

— Две марки, — сказал он.

— Марка, — сказал Искин. — Еще одна марка.

— А вы не этот? — подозрительно спросил мальчишка.

— Кто?

— Не из полиции?

— Я похож на полицейского? — спросил Искин, складывая марку в пальцах.

— Не-а.

— Так что?

— Греган там же, — выпалил мальчишка, схватил купюру и через секунду уже влился в игру.

— Греган там же, — повторил Искин.

Двери в здание были открыты. Левая створка висела на одной петле и имела все признаки тяжелой судьбы — часть филенки была выломана, часть чернела сажей. Искин шагнул в сумрачное, кисло пахнущее нутро тамбура и толкнул еще одну дверь. Направо и налево уходили рукава коридора с плохими полами и зелеными, шелушащимися стенами, прямо открывался небольшой холл с продавленными диванами, низким столом, стульями и барьерной стойкой, за которой виднелся пролет лестницы на второй этаж.

— Куда? — незамеченный Искиным парень в темных штанах и зеленой куртке отделился от стены сбоку.

— Так я… — сказал Искин. — Мне сказали…

— Рано еще, — парень, видимо, принял его за клиента. — Приходите после четырех. Мы после четырех работаем.

Ему было не больше двадцати. На круглом лице выделялись светлые, будто льняные усики. Коротко стриженные волосы тоже были светлыми. Из него бы вышел прекрасный остдойч для плаката. С одной стороны — он. С другой — такой же парень, но представитель Фольдланда. Возродим древний Асфольд!

— А Греган? — спросил Искин.

— Спит.

Искин показал на лестницу.

— Там?

— У вас что, дело к нему? — спросил парень.

— Да.

— Важное?

— Личное, — сказал Искин.

— Ну, это… — парень почесал затылок, не зная, как поступить. — Вы посидите пока, я посмотрю, может наш шарфюрер уже проснулся.

— Кто?

Парень улыбнулся.

— Грегану дали звание шарфюрера! — гордо сообщил он. — Ну, в хаймвере.

— А тебе?

— Не, — смутился парень, — я еще шутце. Вот сюда, пожалуйста. — Он провел Искина к дивану и стукнул ладонью по стойке. — Тимо!

Из-за стойки показалась всклокоченная голова.

— Что?

— Здесь господин к Эмилю.

— А я причем? — спросила голова, видимо, терзаемая похмельем.

Один глаз у нее был закрыт, а второй болезненно щурился на свет.

— Ну, как бы… За порядком на этаже следить поручено, вообще-то, тебе. А я пойду Эмиля проверю.

— А-а, в этом смысле. Ладно.

Встретивший Искина парень быстро взбежал по лестнице. Шаги прозвенели и затихли. Лем сел, подвинув брошенную на диван куртку. Голова Тимо нашла его взглядом.

— Что, за девочками? — спросила она.

— Нет, — ответил Искин.

На лбу головы нарисовались, напружинились складки.

— За мальчиками?

— Не пользуюсь.

— Это хорошо.

Выбравшись из-за стойки, Тимо проявился весь — крепкий, плечистый парень в майке и мышиного цвета штанах, раза в два моложе Искина. Его тоже можно было хоть сейчас помещать на плакат. Он покрутил шеей, несколько раз, широко расставив ноги, повернул торс направо и налево и сел напротив посетителя на противоположный диван. В пальцах его возник тонкий мятый цилиндрик сигареты.

— Это хорошо, — повторил Тимо, прикуривая от взятой со стола зажигалки. — Мы не одобряем гнилые слабости. Так, ради денег, позволяем пока всяким ублюдкам тешить себя, но это не значит, что однажды все они рядком не будут висеть на виселице.

Он сплюнул табачную крошку. Искин промолчал.

— Ха! — сказал Тимо, качнувшись. — Ты никак за девчонку пришел просить! Влюбился, да? Понравилась?

— Ты угадал, — сказал Искин.

— По тебе сразу видно, — Тимо затянулся и выдохнул дым. — У тебя вид такой… несчастного влюбленного. Но ты знаешь, что задаром девчонку никто не отпустит? Это стоит приличных денег.

— Я думал, вы — хаймвер. Разве хаймвер занимается сутенерством?

Тимо важно кивнул.

— Хаймвер не занимается. Мы — занимаемся. — Он хохотнул. — Ты только не думай, что мы о наших девчонках не заботимся. Мы почти благотворительное общество. О, Каспар!

На взмах его руки из коридора, позевывая, вышел худой парень небольшого роста в черных трусах и кителе на голое тело.

— Уроды, высосали все пиво, — недовольно сказал он, напрочь игнорируя Искина. — Что за кислятину принес вчера Шмеллинг?

— Кажется, какой-то рислинг. Я не запомнил название.

Каспар, морщась, присел рядом с приятелем.

— Шмеллинга в этом рислинге следует утопить, — сказал он, почесал грудь и откинулся на диванную спинку. — А это что за чудик?

Бесцветными глазами он посмотрел на Искина.

— Я к Грегану, — сказал Искин.

— Хочет выкупить девчонку, — сбив пепел с сигареты на пол, поделился информацией Тимо.

— Хм. А какую? — обозначил интерес Каспар.

Он тоже обзавелся сигаретой, выловив ее из кармана кителя.

— Кати, — сказал Искин.

Каспар фыркнул.

— У нас их три!

Для верности он показал три пальца. Искин сухо улыбнулся.

— Мне нужно одну.

— Это понятно. Мы распродажами не занимаемся, чтобы, значит, две Кати впридачу. И насколько ты богат?

Искин пожал плечами. Он обнаружил вдруг, что ему хочется убить этих парней. Сделать так, чтобы их не было. Чтобы они не ходили, не дышали, не курили, не почесывали грудь и не блевали от рислинга. Впрочем, он вполне примирился бы с тем, чтобы они сидели напротив. Но — мертвые.

Он вздрогнул, когда мальчики принялись крутить магнитонную спираль в левом предплечье. Видимо, посчитали, что одной на всех будет недостаточно. Бог знает, сколько еще будущих мертвецов находится в здании.

— У меня есть сбережения, — сказал Искин, отыгрывая роль.

Каспар прикурил.

— И чем эта Кати тебя так зацепила? — спросил он. — Рассказала душещипательную историю? Или прыгала на тебе в постели, как до этого не прыгал никто и никогда?

Разве это человек? — подумал Искин, глядя Каспару в бесцветные глаза. Это существо. Двуногое, прямоходящее, возможно, обладающее зачатками разума. Самое жуткое, что оно считает себя вправе распоряжаться чужими жизнями.

— Рассказала историю.

— Я так и думал! — Каспар ткнул кулаком в бицепс приятеля.

— Эй! — возмутился Тимо.

— Я же любя, — сказал Каспар. — Ты тоже можешь мне двинуть. Только не со всей силы, не изображай Зигфрида.

Он выставил свое плечо, чтобы принять удар.

— Я не Зигфрид, — буркнул Тимо.

— Так что за история? — придвинулся вперед Каспар, когда никаких действий от приятеля не последовало. — Наверное, о том, как она сбежала из Фольдланда, как пряталась от хайматшутц и полиции, как лишилась матери и отца…

— Почти, — сказал Искин.

— Не, так не интересно, — скривился Каспар, — должны же быть…

— Эй! — раздался вдруг окрик сверху. — Кого вы ко мне привели?

Искин поднял голову.

Эмиль Греган оказался мужчиной лет тридцати. С красивого и жестокого лица смотрели цепкие и холодные глаза. Нос с горбинкой, тонкие, вздернутые вверх усики и короткий шрам на подбородке. Аристократ, подавшийся в лесные разбойники. Обедневший дворянин, решивший поправить дела на пиратской шхуне. Одет Греган был в штаны на подтяжках и светлую, закатанную в рукавах рубашку. Крепкие, волосатые руки сжимали деревянный брусок перил.

— Этот господин, — повернулся к лестнице Тимо, — хочет выкупить у нас девчонку, Эмиль.

— Да? — приподнял бровь Греган. — А я думаю, что дело совсем не в этом.

Искин неотрывно смотрел в его лицо.

— А в чем? — спросил Каспар.

Греган раздумчиво склонил голову.

— Думаю, дело в мести.

— Осторожнее с ним, ребята, — выступил из тени «плакатный» блондин и, спустившись на несколько ступенек, направил на Искина пистолет. — Эмиль узнал его.

— Ух ты! — заулыбался Каспар.

Тимо привстал.

— И кто он?

— Обыщите его, — приказал Греган.

Искин не пошевелился. Его поставили на ноги и ощупали в четыре руки, нашли «вальтер» и «браунинг» Аннет-Лилиан, портмоне, визитку, деньги. Все это переместилось на край стола. Затем с него сдернули плащ.

— М-да, — спускаясь вслед за своим подчиненным, Греган с усмешкой оценил мятый и грязный, простреленный костюм Искина, — из какой задницы ты вылез, мужик?

Он встал у стойки. Каспар показал ему на «вальтер» и «браунинг». Греган кивнул. Из портмоне тем временем была изъята идентификационная карточка.

— Леммер Искин, — прочитал Каспар.

— Кто? — сунулся Тимо.

— Беженец.

— Из общежития на Гроэке, — пояснил Греган и обратился к блондину: — Уве, приставь пистолет нашему гостю к затылку. Дернется — стреляй.

— Хорошо, Эмиль.

Искин почувствовал, как ствол оружия уперся в череп.

— Поговорим? — подступил Греган.

— Это ты? — спросил Искин.

— Я — это я, — улыбнулся Греган. — А ты зачем пришел?

— Посмотреть на тебя.

— Смотри. У меня, говорят, фотографическая память. Я Стеф сразу срисовал, хотя ты и навертел на нее одежды с какого-то мальчишки. Тут уж, извини, мужик, упустить ее я не мог. Дело техники и организации, знаешь ли.

— Это был ты, — сказал Искин.

Греган оглянулся на своих ребят.

— Если честно, это были мы с Каспаром. Ну, если ты про общежитие. У вас там, кстати, проходной двор. За пять марок хоть весь хаймвер проводи. Но женщины попадаются соблазнительные. Думаешь, стоит заняться этим местом?

— Значит, ты.

— Я!

— Девчонку…

У Искина свело челюсти. Мальчики внутри дали понять, что по его желанию легко сместят голову с линии стрельбы, качнут тело. А дальше — две разряда, кратковременно усиленные мышцы и костяшки пальцев, «вальтер» на столе.

Тише, тише.

— У меня не было к ней никаких чувств, — сказал Греган, кривляясь. — Возможно, у тебя были чувства. Но меня она, понимаешь ли, выставила посмешищем перед моими парнями и девчонками, которых я содержу. Все здесь слушаются меня. Но Стеф почему-то решила, что она особенная. Согласись, спустить это было никак нельзя.

— Разве она была твоей собственностью? — спросил Искин.

— Мужик! — воскликнул Греган. — Оглянись! Весь мир делится на собственников и их собственность. Просто люди рядят это в красивые слова. Но смысл под словами всегда будет один: есть те, которые обладают силой и властью, и те, которые им подчиняются. Ты ведь тоже хотел ей владеть?

— Нет, — сказал Искин, — мы хотели с ней поехать к морю.

— Ну, извини.

Греган пожал плечами.

— Мне уже стрелять? — спросил Уве.

Рука у блондина затекла, и обрез дула ерошил Искину волосы на затылке.

— Ну не здесь же! — сказал Греган, наклоняясь за зажигалкой. — Надо что ли вывезти его куда-нибудь.

Сейчас, сказал Искин мальчикам.

На какое-то время он отдал им управление собой и наблюдал за происходящим, словно зритель. Юниты резко дернули тело вправо и назад так, что рука блондина с пистолетом выскочила над левым плечом.

Боумм! Пуля ушла в стену. От выстрела заложило ухо, и кинофильм вышел почти немой. Старая школа. Левой ногой — по низкому столу, чтобы кромка столешницы врезалась в берцовые кости Каспара и Тимо. Тимо, как самому опасному, разряд из правой руки. Стол кувыркается, парня отбрасывает на диван. Каспар с беззвучным воплем летит к стойке. Греган роняет зажигалку и, кажется, челюсть. Погоди, доберемся и до тебя.

Разряд из левой руки — исполнительному Уве. Спираль в ней отлажена не до конца, и блондин получает лишь треть от намеченного. Но мальчики придерживают его руку, и плечо выходит из сустава. Уве за спиной садится на пол кричащим мешком. Пистолет из его пальцев (Искин видит, что это компактная «беретта») падает в подставленную ладонь. Все происходит настолько быстро, что, кажется, никто ничего не успевает понять.

Финал фильма следующий: Искин с «береттой», Каспар и Уве — на полу, Тимо без сознания крючится на диване, Греган так и не разогнулся.

— Су…

Кто нанес хлесткий удар пистолетом по скуле свежеиспеченного шарфюрера, мальчики или он сам, Искин так и не понял. Видимо, желание было обоюдным. Греган, захлебнувшись словами, упал на одно колено. Скула налилась красным.

— Вставай, — сказал ему Искин.

В груди кололо. В голове звенело. Пальцы казались ледышками. Искин спрятал все это за широкой улыбкой. Нечего кому-то видеть, с каким трудом ему далось это представление.

— Вставай, Эмиль. Мы еще не закончили.

Греган сплюнул на пол.

— Ты же понимаешь… — выпрямляясь, проговорил он.

Удар кулаком в солнечное сплетение оборвал и это начало. Искин с трудом удержался, чтобы не добавить еще. Хватая воздух ртом, побелевший Греган уткнулся лбом в коврик, бегущий к стойке.

— Вставай, — потянул его Искин.

Он упустил, что опрокинутый Каспар окажется в одном движении от «вальтера», соскочившего со стола, и решит, что достаточно храбр как для глупости, так и для геройства.

— Умри!

Стеф, подумал Искин, глядя на поднятый пистолет. Прости.

Пуфф! Пуфф! Пуфф! Пуфф! Стрелок из Каспара был аховый. Чему их там учат в хаймвере? В «вальтере» оставалось четыре пули, и три из них — первую, вторую и четвертую — Каспар послал в «молоко». Третья попала Искину в живот, на ладонь левее от пупка. Как ни старались мальчики погасить ее энергию, она все равно вгрызлась в тело, ввинтилась в жировую прослойку, прошла к ребру. Искина откинуло к стене, но он устоял на ногах. Кровь принялась пропитывать многострадальный пиджак.

Каспар с испугом смотрел то на отошедший назад после израсходования всех патронов затвор «вальтера», то на Искина. В голове его, видимо, никак не укладывалось, что оружие разрядилось, а противник жив.

— Как же? — прошептал он.

Тогда Искин выстрелил, и в худой груди Каспара возникло небольшое отверстие, которое помешало ему жить.

— Лежать! — скомандовал Искин Уве.

Блондин покорно лег на спину, держась за вывихнутое плечо. Лицо его исказила страдальческая гримаса. В коридоре захлопали двери, но в холл так ни один человек и не заглянул. Там звучали осторожные перешептывания. Бежать в полицейский участок, похоже, никто не решался. Тимо лежал без движения.

— Пошли, — Искин поднял Грегана.

— Куда? — прохрипел тот.

— Мне нужна Кати, подруга Стеф.

— Там, — показал на лестницу Греган.

Его аристократически-разбойничий лоск поблек, он даже позволил подтащить себя за ворот рубашки.

— Вперед, — Искин подопнул его к ступенькам.

— Мы можем договориться, — обернулся, хватаясь за перила, Греган. — Я уважаю силу. Но я не мог…

Искин ткнул его стволом «беретты» под лопатку.

— Заткнись.

Он чувствовал, как мальчики внутри него пытаются остановить кровотечение. Он слабел, они тоже слабели.

От лестницы Греган повернул направо. Несколько дверей торопливо захлопнулись.

— Эмиль! Что случилось, Эмиль? — крикнул кто-то, возникая в коридоре. — Что, к дьяволу, за стрельба?

Тучное тело в майке и трусах. Сердитые щеки. Пистолет в руке. Искин выстрелил. Тело хрюкнуло и повалилось. Греган вздрогнул.

— Кати, — напомнил ему Искин.

— Да-да, только сначала нужно…

Греган остановился у одной из дверей и отпер ее ключом.

— Она слегка приболела, — пояснил он, шагнув в комнату.

Лампочка под потолком осветила пышную постель с откинутым в изножье одеялом, зашторенное окно, накрытый бархатом стол с комом одежды на нем, обшарпанный секретер и приземистый сейф в углу. На стене висел портрет Штерншайссера. Штерншайссер остановившимся, остекленелым взглядом смотрел в сторону.

— Без глупостей, — сказал Искин.

— Я понимаю.

Греган присел перед секретером, выдвинул ящичек внизу.

— Что там? — спросил Искин, ткнув дулом пистолета в напряженную спину.

— Вот.

Греган медленно поднял руки, между указательным и средним пальцами правой повисло проволочное кольцо с продетыми в него ключами. Ключей было штук двадцать.

— Это зачем? — спросил Искин.

Его шатнуло. Он чуть не завалился на стол. Куртка сползла с бархатной скатерти на пол, открыв то, что было под ней.

Несколько секунд Искин смотрел на коричневую шляпу с небольшими полями и невысокой тульей. Он узнал эту шляпу.

— Я запер девчонку, чтобы ее никто не беспокоил, — сказал Греган и умолк, заметив, что все внимание пришедшего мстить клиента сосредоточилось на головном уборе.

Мертвенная бледность разлилась по его лицу.

— Ты взял это на память? — жутким, скрипящим голосом спросил Искин.

— Мужик…

Искин выстрелил. Рукав закатанной рубашки брызнул кровью. Греган свалился на пол.

— Дерьмо! — простонал он оттуда. — Мы могли бы договориться. Забирай любую девчонку! Забирай двух!

— Вставай, — произнес Искин.

Он бросил раненому какую-то оказавшуюся под рукой тряпку.

— Ты здорово рискуешь, мужик, — выполз с локтем на стол Греган.

— Перевяжись.

Искин заметил на низкой тумбе у кровати поднос с тарелками и шагнул туда. Пока Греган кряхтел, стонал, ругался и тянул зубами узел на плече, Искин слопал половину подсохшей сардельки, несколько хлебцев, горсть вареного, нарезанного кубиками картофеля и остатки капустного салата. Еще с Каутвица он не страдал брезгливостью.

В голове слегка прояснилось.

— Готов? — спросил он Грегана и допил из стакана какую-то бурду.

— Наши найдут тебя, — сказал Греган.

По левой руке его вились струйки крови.

— Ты слишком долго возишься, — сказал Искин. Он подхватил шляпу Стеф и пнул Грегана пониже спины. — Веди.

Идти пришлось в сторону, где лежало тучное тело в трусах и майке. От тела уже натекло. Греган чуть не подскользнулся на луже. Одинаковые, окрашенные белой краской двери приоткрывались по мере того, как Искин конвоировал Грегана все дальше по коридору, мелькали настороженные, любопытные глаза. Эх, девчонки, девчонки…

— Сюда.

Греган склонился к замку одной из последних дверей. Ключ заерзал в замочной скважине.

— Что она сделала, что ее пришлось запирать? — спросил Искин.

— Ничего, — сказал Греган. — Это как бы карантин.

Комнатка была похожа на шкаф. Окно отсутствовало. Стены были выкрашены в зеленый цвет. Имелись несколько полок. На кривом гвозде висели свитер и темное платье. Из мебели был только стул. Кати обнаружилась на матрасе, брошенном прямо на пол. Рядом стояли отхожее ведро и тазик с водой. Девчонки почти не было видно под тонким одеялом.

— Давай.

Искин втолкнул Грегана в комнатку.

— Вот, это она, — сказал Греган.

— Сел, — приказал ему Искин. — Что с ней?

— Это пройдет, мужик, — Греган, прижимая ладонь к левому плечу, присел в углу на корточки. — Никаких проблем.

— Пройдет?

Искин откинул одеяло.

Кати дышала. Это была крупная, ширококостная девушка с круглым, добрым лицом и огненно-рыжими волосами, завитыми в толстую косу. Она лежала в одной сорочке, и пот намочил ее так, что ткань облепила тело.

По тяжело снующим под веками глазным яблокам, по сжатым зубам за пухлыми губами, по проступившим жилам на шее Искин, в сущности, уже знал, что с ней. Он приложил ладонь ко лбу. Голова Кати не была ни горячей, ни холодной. Юниты в кончиках пальцев слегка вибрировали, улавливая обмен магнитонными сигналами внутри девчонки.

Вот как. Переход с третьей стадии на четвертую. В полный контроль.