Только не говори маме. История одного предательства

Глава 16

Осмотр в больнице прошел успешно, и врачи сказали, что я готова к школе, хотя и освободили меня от занятий спортом и физкультурой, поскольку я еще недостаточно окрепла. Эту новость я встретила с радостью; в нашей школе популярностью пользовались не те, кто отличался в классе, а те, кто был быстрее и ловчее на хоккейной площадке, у волейбольной сетки и в спортзале. Я не блистала ни в одном виде спорта. Теперь у меня было законное освобождение от нелюбимых уроков и насмешек, которыми меня награждали на этих уроках.

Мама взяла короткий отпуск, чтобы ухаживать за мной первое время после моего возвращения, и две недели я блаженствовала, приходя из школы домой. Меня всегда поджидали горячие, свежеиспеченные лепешки и заваренный чай, а по пятницам — мой любимый домашний кофейный торт. Но самую большую радость доставляло мне общение с мамой, которая всегда была рядом, и я могла болтать с ней, не чувствуя на себе тяжести вечно преследующего меня отцовского взгляда.

Поев и наигравшись с Джуди, я садилась за кухонный стол с домашними заданиями, которые стали намного сложнее в старших классах, и к тому же приходилось нагонять пропущенный триместр. Пока я делала уроки, мама готовила ужин, и, сидя в теплой кухне, я мечтала только о том, чтобы эти дни никогда не кончались.

Я твердо решила дать отпор отцу, когда мама выйдет на работу. Я собиралась сказать ему, что теперь знаю, насколько неприлично его поведение. Хотя мне всегда было омерзительно то, что он проделывал со мной, до сих пор я принимала это как неизбежность. Но, прожив полтора месяца в счастливой семье, я убедилась в том, что так быть не должно. Интуитивно я всегда чувствовала, что нельзя ни с кем обсуждать «наш секрет», знала, что это стыдно, но я была слишком мала и не понимала, что это ему должно быть стыдно, а не мне. Мне казалось, что, если я все расскажу людям, они решат, что я ненормальная, и осудят меня.

Купаясь в ложном чувстве защищенности, я вернулась в школу. Слухи о моем хрупком здоровье добавили мне чудаковатости, но, по крайней мере, меня оставили в покое. Ребята перестали дразнить меня, опасаясь сурового наказания, которым пригрозили учителя.

Наступил последний день маминого отпуска, и в доме опять появился отец-весельчак. Он вошел с озорной улыбкой, источая еле уловимый запах виски. Я заставила себя не поморщиться, когда он потрепал меня по подбородку, а потом пробежал пальцами по щеке и положил руку мне на голову:

— Смотри, Антуанетта, у меня для тебя подарок.

Он расстегнул верхние пуговицы пальто и показал мне серый пушистый комочек. Осторожно оторвав маленькие коготки от своего свитера, он протянул комочек мне, и я взяла его в руки. Теплое тельце прижалось ко мне, и я услышала счастливое урчание. Я гладила пушистый мех, не в силах поверить своему счастью: у меня появился котенок.

— Он твой. Я увидел его в зоомагазине и подумал, что нужно купить для моей любимой девочки.

Все еще веря в доброго отца, я убедила себя в том, что он существует, и с восторгом посмотрела на него. Серый комочек получил от меня кличку Оскар, от мамы — выстланную старым одеялом коробку для сна, а от Джуди — дружеское обнюхивание. На следующее утро котенок мирно спал, свернувшись клубочком под боком у Джуди, греясь в тепле ее тела, а она взирала на это с полным безразличием.

На той же неделе отец возобновил работу в ночную смену, и, когда я возвращалась из школы, меня встречала уже не мама, а он. Я решила испытать на практике то, что задумала, и сказала: «Нет». Он улыбнулся мне, а потом подмигнул:

— Но ведь тебе это нравится, Антуанетта, ты же сама говорила, помнишь? Выходит, ты обманывала своего папу? Так?

Я почувствовала, что ловушка захлопнулась, ведь я знала, что ложь всегда влечет наказание. Онемев от страха и смущения, я стояла перед ним, дрожа всем телом.

Его настроение вдруг резко переменилось.

— Приготовь своему старику чашку чая, — бросил он, и я восприняла это как избавление.

Через несколько минут он уже отхлебывал горячий чай, и в его сощуренных глазах застыло знакомое мне выражение, которое не сулило ничего хорошего.

— Знаешь, Антуанетта, мы с твоей мамой тоже делаем это. Постоянно. — Я с ужасом уставилась на него, не в силах увернуться от его насмешливого взгляда. — Разве ты до сих пор не знаешь, как делаются дети?

Я не знала, но очень скоро узнала, и он, я была в этом уверена, пришел в восторг, увидев, какое отвращение вызвали во мне его откровения. Я вспомнила всех беременных женщин, которых когда-либо видела, женщин, которые казались счастливыми от своего положения, и меня чуть не стошнило, стоило мне подумать о том, участницами какого страшного акта все они были. Неужели, думала я, тетя Кэтрин, которую я так любила, тоже делала это, по меньшей мере два раза? И моя мама? Как они могли? Мысли путались в голове, и страх совсем иного рода запускал в меня свои холодные щупальца. В тот день мои представления о взрослых разом перевернулись, и последние ниточки, которые удерживали меня в безопасной гавани, лопнули, отпустив меня в свободное плавание с единственным попутчиком — недоумением.

Он сказал мне, что я не могу забеременеть, как будто только это меня и пугало, но я все равно сказала «нет». Он рассмеялся:

— Знаешь, что я тебе скажу, Антуанетта? Твоей маме это очень нравится.

Потом, словно ему надоело мучить меня, он пожал плечами и отвернулся.

«Неужели я выиграла первый раунд? — подумала я. — Неужели все так просто?» Нет, я просто выиграла незначительную схватку, даже не сражение, а между тем настоящая война была впереди.

На следующий день я поехала в офис к матери. Я решила сделать ей сюрприз, встретив после работы, и заодно избежать отцовских насмешек — после его выпадов я долго не могла уснуть, мучаясь от тревожных мыслей и образов. Я пыталась гнать их, но они упорно преследовали меня, пока я ворочалась в постели.

— Какой милый сюрприз, дорогая, — воскликнула мама, проводив меня в холл, где я могла подождать ее.

Закончив работу, она тепло улыбнулась мне и представила своим коллегам, играя роль матери, которая гордится своим ребенком. Потом, обняв за плечи дочь, которая так верила в нее, она вывела меня за дверь.

Отец ждал нас на улице. Когда я не вернулась из школы, он сразу догадался, куда я отправилась, и быстро подъехал к офису, решив перехитрить меня. Он сказал маме, что в местном кинотеатре идет фильм, который ей наверняка понравится, и предложил сходить в кино. Я так любила кино, — и, решив, что тоже приглашена, с надеждой посмотрела на родителей.

— Разве ты сделала уроки, Антуанетта? — спросил он, заранее зная мой ответ.

— Нет.

— Тогда ты идешь домой. Мы с мамой придем позже. Если бы тебе хотелось пойти с нами, ты бы из школы сразу шла домой.

Он говорил это, улыбаясь, и по его улыбке я поняла, что снова начинаю проигрывать.

— Не переживай, дорогая, — добавила мать, — в следующий раз сходишь. Приготовь себе чаю и обязательно сделай все уроки.

Я развернулась по направлению к дому, а они, увлеченные друг другом, пошли в другую сторону.

Прошло три дня, и я, придя из школы, увидела Оскара, неподвижно лежащего в корзинке Джуди. Я поняла, что он мертв, еще до того, как взяла его в руки. Его голова была какой-то неестественно вывернутой, а маленькое тельце уже каменным. Я с отчаянием посмотрела на отца.

— Должно быть, сломал себе шею, когда играл, — объяснил он, но я ему не поверила.

Спустя много лет, оглядываясь на события того дня, я подумала, что, скорее всего, отец не был виноват, потому что я никогда не видела, чтобы он жестоко обращался с животными. Возможно, это был единственный раз, когда я обвинила его напрасно. Но тогда уверенность в том, что он виноват в смерти котенка, сломила меня, и отец, заметив это, не преминул воспользоваться моей слабостью. Он взял меня за руку и повел в спальню.

Слезы текли по моим щекам, и он, с сочувствием в голосе, скрывавшим его истинные намерения, протянул мне маленькую бутылочку и велел выпить. Огненная жидкость обожгла мне горло, и я закашлялась, прежде чем почувствовала, как приятное тепло разливается по телу. Мне не понравился секс, который последовал за этим, но понравилось виски.

Так в двенадцать лет я узнала, что алкоголь притупляет боль, и увидела в нем своего друга. Уже гораздо позже я поняла, что дружба с бутылкой может в одночасье обернуться дружбой с врагом.

Я проснулась с предчувствием того, что должно произойти что-то хорошее. Мое сознание, еще сонное, попыталось отыскать причину, и меня охватило радостное волнение. К нам в гости ехала моя английская бабушка. Она собиралась пожить у нас несколько недель, и это означало, что она будет встречать меня из школы каждый день. И самым приятным было то, что все это время отец не осмелится приближаться ко мне. Пока бабушка будет гостить у нас, на сцене появится любящий и заботливый отец, а моя мама сможет играть в счастливую семью.

Я с удовольствием потянулась в постели, мечтая о свободе, которая маячила впереди, и неохотно стала собираться в школу. Мне так хотелось остаться дома, чтобы встретить ее, но вместо меня это должен был сделать отец. Он в ее визите не видел для себя свободы, скорее, наоборот, и для меня это был дополнительный бонус. Я знала, что отец наверняка перейдет в дневную смену, и я буду видеть его гораздо реже.

Впервые на занятиях в школе мне было трудно сосредоточиться, а время тянулось слишком медленно. Стремясь домой, я с нетерпением ждала звонка с последнего урока. Услышав его, я бросилась к воротам и чуть ли не бегом понеслась домой.

С порога я окликнула бабушку, и она вышла ко мне, с теплой улыбкой и распростертыми объятиями. Я привыкла видеть ее с прямой спиной и непременно на высоких каблуках, поэтому она всегда казалась мне высокой, но сейчас, обнимая ее, я вдруг подумала, какая она крохотная. В своих школьных ботинках на плоской подошве я была ей выше плеча.

Сидя за кухонным столом, пока она разливала чай, я изучала ее лицо сквозь облако дыма от сигареты, намертво приклеенной к ее губам. В детстве я все ждала, что она вот-вот упадет, но сигарета никогда не падала.

Прошло несколько месяцев с тех пор, как она навещала нас в последний раз, и я заметила, что на ее фарфоровой коже появились новые морщинки, а никотин оставил желтые следы на ее, теперь уже потускневших, рыжих волосах. На ее лице сияла все та же любящая улыбка, как мне казалось, предназначенная только для меня, пока она задавала бесконечные вопросы, расспрашивая о здоровье, школе, планах на будущее, если они у меня уже есть.

Я заверила ее в том, что со здоровьем полный порядок и я уже окончательно выздоровела, хотя все еще не могу заниматься спортом. Рассказала и о том, что не люблю свою школу, но отметки у меня лучшие в классе, а в будущем я бы хотела поступить в университет и стать учительницей английского языка.

Мы просидели за чаем еще целый час, и наш разговор прерывался лишь бульканьем кипятка в чайнике, из которого мы постоянно доливали себе чай. Бабушка, как всегда, пила из тонкостенной фарфоровой чашки. Еще в раннем детстве я слышала от нее, что чашки для чая должны быть именно из такого фарфора, что приводило в ярость мою мать, которая упорно ставила на стол собственную кружку, которую привозила с собой в сумке.

Я всегда любовалась бабушкиными чашками, и, когда однажды она показала мне одну из них на просвет, я была поражена тем, что вижу сквозь стенки очертания ее пальцев. Меня удивляло, как такой хрупкий предмет выдерживает крутой кипяток черного чая, который пила бабушка.

С приездом бабушки родители стали вести себя так, будто в доме появилась няня, на которую можно оставить ребенка. Их походы в местный кинотеатр участились. Я не стала говорить бабушке о том, что раньше, в ее отсутствие, они оставляли меня дома одну, хотя и не так часто, чтобы дать повод для пересудов среди соседей. Если своей жестокостью по отношению ко мне отец не боялся смутить мою мать, то на людях он старался держаться в рамках, опасаясь сплетен.

Родители уходили из дома, оставляя мне кучу инструкций. Я должна была сделать уроки, быть умницей, идти спать, как только бабушка скажет, и напоследок мать наспех целовала меня. Жизнерадостное «увидимся утром, дорогая» неизменно слетало с ее напомаженных губ. Потом дверь за ними закрывалась, и мы с бабушкой украдкой переглядывались: мне было интересно, как она относится к тому, что меня игнорируют, а она задавалась вопросом, насколько сильно я из-за этого переживаю.

В такие вечера мы с бабушкой садились играть в карты. Детские игры вроде «Змейки» остались в прошлом, и я успешно осваивала джин и вист. Впрочем, иногда бабушка извлекала из своего саквояжа настольные игры «Змейки и лесенки» или «Монополию». Часы летели, пока я сосредоточенно обдумывала ходы, решительно настроенная на победу. Она, с таким же очевидным упорством, щурилась сквозь дым опасно свисающей с губ сигареты.

Время отхода ко сну наступало слишком быстро, и, выпив на ночь горячий напиток, я поднималась к себе и ложилась в постель. Она всегда давала мне полчаса, прежде чем прийти ко мне. Следовал привычный поцелуй с пожеланием спокойной ночи, и я вдыхала запах ее пудры с ароматом ландыша, который с годами смешался со знакомым запахом сигарет.

Лишь однажды она позволила себе в моем присутствии выказать недовольство родителями. Они, в очередной раз приодевшись для вечернего выхода в кино, с особенным блеском в глазах, выдававшим в них влюбленную пару, но никак не семью, упомянули название фильма. Это была «Нормандская мудрость», я слышала, как обсуждали этот фильм мои одноклассники, и мне очень хотелось его посмотреть. Должно быть, это было написано на моем лице вместе с надеждой на то, что родители пригласят и меня. Бабушка заметила это и попыталась мне помочь.

— Как же так, Рут, — сказала она, — ведь это фильм для семейного просмотра. Не переживайте, что я останусь одна, к тому же завтра суббота, и Антуанетта вполне может пойти с вами.

Мама застыла на мгновение, обдумывая ответ, и непринужденно бросила:

— О, только не сегодня, ей нужно делать уроки. — Потом повернулась ко мне, чтобы дать дежурное обещание, которому я больше не верила. — В следующий раз, дорогая, — произнесла она голосом, который должен был бы утешить меня, но не утешил, после чего потрепала мои волосы и ушла, оставив меня в унынии.

— Это неправильно, — расслышала я бабушкино бормотание. — Ну, ничего, не переживай, Антуанетта, — сказала она и поставила на плиту чайник.

Должно быть, она все-таки поговорила с родителями, потому что на следующий вечер они остались дома, и, когда пришло время отхода ко сну, укладывать меня пришла мама, а не бабушка. Она присела на краешек моей кровати, играя роль заботливой матери, роль, в которую она свято верила.

— Бабушка сказала, ты вчера расстроилась из-за того, что мы не взяли тебя с собой, но ты же понимаешь: мы не всегда можем брать тебя. Я подумала, что тебе будет лучше остаться с бабушкой. Она ведь ради тебя приехала.

— Она ко всем нам приехала, — пробормотала я.

— О, нет, дорогая, в любимчиках у нее всегда был мой брат. И его жена тоже ее любит. Нет, дорогая, если бы не ты, я сомневаюсь, что вообще бы виделась с ней. Поэтому я и решила, что нехорошо оставлять ее одну. Ты ведь тоже так думаешь?

— Да, — ответила я, — да и могла ли я ответить иначе?

Она улыбнулась мне, довольная тем, что я все поняла.

— Значит, мы больше не услышим этих глупостей, так ведь, моя милая?

Она с надеждой взглянула на меня, ища поддержки.

— Да, — наконец прошептала я.

Коснувшись моей щеки мимолетным поцелуем, мама оставила меня в темноте — засыпать, размышляя о том, как эгоистично я повела себя по отношению к любимой бабушке.

В следующий раз, когда родители собрались в кино, я сказала бабушке, что хотела посмотреть только один фильм — «Нормандскую мудрость» и что мама сводит меня в кино в школьные каникулы. Я заверила бабушку в том, что мне очень нравится быть с ней вдвоем и что я нисколько не переживаю из-за того, что родители уходят. В этом я была с ней честна, хотя мне все-таки было неприятно, что родители лишают меня своего общества. Я знала, что это еще одно подтверждение тому, как мало меня любят. Думаю, и бабушка это понимала, но она сделала вид, что приняла мои слова на веру, и мы весело провели время за игрой в джин. Я выиграла, и это означало, что бабушка была не слишком сосредоточена на игре.

В тот вечер она приготовила мне какао с молоком и дала лишний бисквит. На следующий день она встречала меня у школы. Она сказала, что решила сводить меня в чайную и предупредила маму, что уроки я сделаю позже.

Я гордо взяла ее за руку. Она была одета в свое самое красивое голубое твидовое пальто, и маленькая голубая шляпка кокетливо возвышалась на ее голове. Мне очень хотелось, чтобы мои одноклассники увидели, что у меня есть родственница, и не просто любящая, но еще и такая красивая.

Я была вознаграждена, когда на следующий день мои одноклассники отметили, какая красивая у меня мама. И испытала истинное наслаждение, увидев, как вытянулись у них лица, когда они узнали, что та рыжеволосая женщина приходится мне вовсе не мамой, а бабушкой.

Недели, проведенные с бабушкой, пролетели слишком быстро, и вот пришел день ее отъезда. Увидев утром мое печальное лицо, она пообещала, что скоро приедет снова, еще до моих летних каникул. Мне этот срок показался вечностью, поскольку впереди были еще пасхальные каникулы, и даже освобождение от ненавистной школы не могло компенсировать трех недель заточения в отцовском плену. Я знала, что на эти три недели отец опять перейдет в ночную смену — и кошмар продолжится.