Том 1. Волшебный рог бюргера. Зеленый лик - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Густав Майринк (КОММЕНТАРИИ) #6

Рассказы из сборника «Волшебный рог бюргера»

В заглавии сборника скрыта ироническая перекличка с названием знаменитой антологии немецкой народной поэзии в вольной обработке Ахима фон Арнима (1781 — 1831) и Клеменса Брентано (1778— 1808) «Волшебный рог мальчика» (1806 — 1808).

Большинство представленных здесь рассказов посвящено описанию той «преисподней» собственного сознания, куда попадает человеческий дух на первом этапе инициатического процесса — этапе, который на алхимическом языке именуется «почернением» (nigredo), «гниением» (putrefactio), «полетом ворона», «испытанием пустотой». Автор предлагает нам вместе с ним сойти в запутанные, как лисья нора, лабиринты, в сумеречные заросли царства теней: «Итак, вперед, только осторожно, здесь темно как в могиле; огня у нас нет — на наших мантиях карманы не предусмотрены, таким образом, спички тоже» («Альбинос»), В данном случае, пожалуй, будет уместна цитата из Рудольфа Штайнера, в которой подчеркиваются опасности — их не избежал и сам Майринк, — подстерегающие посвященного в самом начале его духовного пути: «Здесь лежит, однако, страшная возможность. Она заключается в том, что человек теряет ощущения и чувства непосредственной реальности, а взамен не открывается перед ним другой. Он витает тогда как бы в пустоте. Старые ценности погибли, новые для него еще не возникли. Он достигает предела, где дух объявляет ему всякую жизнь как смерть. Тогда он больше не в мире; он под миром - в преисподней. Он совершает путешествие в Аид» (Штайнер Р. Христианство как мистический факт и мистерии древности. Ереван, 1991. С. 20).

В «Волшебном роге» бесконечно варьируются и мастерски обыгрываются мотивы и образы гниения, распада, безумия, убийства и самоубийства. Майринк пишет о «кошмарных мистериях праадамова искусства, которое позволяет разъять человека на множество составных частей, способных жить сами по себе». Эта книга была бы беспросветна и совершенно невыносима, если бы ее не скрашивала изрядная доля гротеска и «черного юмора», иронии и самоиронии, изощренной насмешки над «бюргерским», самодовольным, антидуховным началом в человеке.

Вчитываясь в нее, ощущаешь себя зрителем «вертепа», народного кукольного театра, который, как известно, представлял из себя большой деревянный ларь, разделенный на три яруса: нижний из них изображал

преисподнюю, средний — земной, человеческий мир, а верхний — небеса. Действие шло одновременно на трех уровнях, наглядно показывая, что все человеческие поступки, все радости и невзгоды суть лишь отражение извечного конфликта между нижним и верхним мирами. «Вертеп» раннего Майринка не достроен: в нем не хватает верхнего яруса. Персонажи «срединного мира» не только не получают никакой поддержки от иерархий высшего порядка, но, похоже, даже не подозревают об их существовании. Они — «марионетки чужой воли», живые автоматы, действующие по наущению инфернальных кукловодов, вроде Яна Долежала из новеллы «Катастрофа». Автор пишет о «невидимых нитях», направляющих его героев, о «какой-то дьявольской руке, которая ведет их от кошмара к кошмару». Настоящие марионетки, изображенные в «Волшебном роге», мало чем отличаются от существ из плоти и крови; в нем только подготавливается, предугадьшается тема духовного возрождения, превращения страдающей, но бездушной куклы в настоящего человека, ответственного за свои деяния, причастного к мистериям «верхнего мира».

Черная дыра

Если оставить в стороне явную сатирическую направленность новеллы, ее можно считать зловещей «фантазией» на темы столкновения «материи» с «антиматерией».

С. 59. Сикким — небольшое княжество в восточных Гималаях, в XV — XVTH вв. зависимое от Тибета, а с 1975 г. являющееся одним из штатов Индии. Даже в наши дни Сикким остается своего рода «заповедником» индо-буддийской культуры, где сохранилось множество замечательных памятников древности.

...совершенно необразованные паломники-полуварвары, так называемые госаины... — Это определение следует понимать как иронический выпад в адрес «культурных центров Запада»: на самом деле госаинами (от санскр. госава — жертвоприношение) называются в индуизме распорядители жертвенных обрядов.

Пляска святого Витта — нервно-соматическое заболевание, выражающееся в форме судорожного подергивания конечностей и всего тела, сходного с кликушескими припадками. В Средние века приписывалось козням злых духов.

Мантры — в индуизме — священные словосочетания, имеющие определенное сакральное значение и наделенные скрытой магической силой.

С. 60. Тгиак — знак на лбу, в междубровье, служащий для обозначения различных каст или религиозных групп.

Тадж-Махал — один из известнейших памятников индийской архитектуры эпохи Великих Моголов (1526 — 1858), сооруженный в 1630 — 1652 гг. Шах-Джаханом в качестве мавзолея для его покойной жены Нур-Джеган. Упоминаемый ниже в тексте Аурунгжеб (1618 — 1707), сын Шах-Джаха-на, вошел в историю как варварский разрушитель индуистских храмов. В 1656 г. он сверг с престола своего отца и до самой смерти держал его в заточении, но не в мавзолее Тадж-Махал, как утверждает автор, а в форте Агра.

С. 63. Вселенная, которую сотворил Брахма, (...) будет постепенно всосана черной дырой... — Эта фраза одного из индусских «полуварваров» сводится к наикратчайшему пересказу учения о махапралайе, «великом растворении», которое в «Субала упанишаде» формулируется следующим образом: «В конце существования <...> он сжигает всех существ — и тогда земля растворяется в водах, воды — в огне, огонь — в ветре, <...> великое — в непроявленном, непроявленное — в неуничтожимом, неуничтожимое — во тьме, а тьма становится одним с высшим богом...» (Упанишады. М., 1967. С. 218-219).

Горячий солдат

С. 63. Иностранный легион — воинские подразделения во Франции (с 1831 г.), использовавшиеся главным образом в колониальных войнах. В новелле описывается воображаемый эпизод, относящийся ко времени захвата Францией Вьетнама (1858 — 1884), который тогда назывался Ан-намом, а его жители — аннамитами.

С. 64. Шарко Жан-Мартен (1825 — 1893) — французский медик, известный своими исследованиями в области нервной патологии и гипноза.

С. 65. пятьдесят четыре по Реомюру... — Имеется в виду температурная шкала, предложенная французским естествоиспытателем Рене Реомюром (1683 — 1757). 1 градус по Реомюру равен 1,25 градуса по Цельсию. Таким образом, температура у горниста Вацлава Завадила за ночь повысилась примерно с сорока до сорока четырех градусов.

С. 66. Парвати — в индуистской мифологии — одна из ипостасей Деви, жены Шивы. Комическая суть ее упоминания в данном рассказе состоит в том, что Парвати подвергла себя самосожжению (сати) и затем возродилась в новом обличье. Вацлав Завадил, до такой степени преисполнившийся «бранным пылом», что превратился в «дымящийся утюг», ищет укрытия в храме Парвати, пародийным образом повторяя судьбу самой богини.

Химера

В этой новелле мы вместе с безымянным действующим лицом «вдыхаем мертвый воздух», знакомимся с «болезненными, мертвенно-бледными исчадиями мрака», внимаем «мертвенному оцепенению, царящему в сосредоточенно молчаливом нефе». Даже солнечные «зайчики», пляшущие «по древним суровым стенам», больше смахивают здесь на «обманчивые болотные огоньки». Зачарованному их игрой посетителю кажется, будто они превращаются в золотые жилы, скрытые под церковными плитами, — «только нагнуться и поднять!». Но все это всего лишь наваждение, химера, бесовской морок — почва Праги устлана не золотом, а костями: одинокий мечтатель получает в подарок от таинственного незнакомца не самородок, а человеческий позвонок.

Нам не в диковину такие подарки: не только Прага — вся Европа после мировых войн и революций стала домом, построенным на погосте — где ни копни, всюду лопата уткнется в людские костяки. Но надо было быть подлинным ясновидцем, чтобы в благословеннейшей Австро-Венгерской

монархии, в ту благословенную пору, которую французы называют «прекрасной эпохой» (belle epoque), всмотреться в лик грядущего и предугадать его апокалиптические, катастрофические черты.

С. 67. ...булыжник древней площади... — Имеется в виду Малостранская площадь в Праге.

С. 68. ...костел святого Фомы... — Был заложен для ордена августинцев-отшельников в 1285 г. и вместе с монастырем строился до 1379 г. В конце XIX в. в здании монастыря размещалась богадельня.

С. 71. ...постамент возвышающегося посреди площади памятника... — т. н. «Чумной столб», воздвигнутый в 1715 г. в память об избавлении от эпидемии чумы.

...лежат заплаканные лилии... — Намек на известную евангельскую цитату, где «полевые лилии» уподобляются плоти человеческой: «Посмотрите на лилии полевые, как они растут...» (Мф. 6: 28; Лк. 12: 27).

С. 72. ...слишком легок угловатый слиток... — В финале рассказа обыгрывается распространенный фольклорный мотив превращения золота, добытого неправедным или колдовским путем, в прах, пепел, кости, черепки: «...как помянул этот купец черта, нечистый тотчас явился у порога, стал забирать к себе золотую да серебряную посуду, а заместо ее черепков накидал» [Афанасьев А. Н. Народные русские сказки: В 3 т. М., 1985. Т. 2. С. 171).

Фиолетовая смерть

Еще один фантастический вариант возможной гибели человечества, вызванной в конечном счете чарами луны: ведь формулу «амэлэн», произнесение которой превращает людей в «кегли из фиолетовой слизи», можно перевести как «любите луну». Согласно оккультным представлениям, луна является не только источником жизни, но и ее губительницей: «Лунный магнетизм зарождает жизнь, сохраняет ее и уничтожает, как психически, так и физически» (Блаватская Е. 77. Тайная доктрина. Л., 1991. Т. 1. С. 114). Не менее важна в этом тексте и символика фиолетового цвета в его отрицательном аспекте: фиолетовая, завершающая часть спектра символизирует собой «не весенний переход от смерти к жизни, то есть эволюцию, а осенний переход от жизни к смерти, инволюцию. Она, следовательно, с известной точки зрения является оборотной стороной зеленого цвета, который, как и она, связан с символикой зева, глотки. Но если фиолетовый цвет — это зев, поглощающий и гасящий свет, то зеленый — это зев, испускающий и усиливающий сияние. Отсюда понятно, почему фиолетовый считается цветом тайны: в нем свершается незримая мистерия перевоплощения или по меньшей мере метаморфозы» (Chevalier J., Gheerbrant A. Dictionnaire des Symboles. P., 1982. P. 1020).

C. 72. Саннъясин — странствующий аскет.

Химават (Обитель снегов) — горная система Гималаев, а также одноименное божество, служащее ее персонификацией.

С. 73. ...поклоняется... сатанинскому существу в образе павлина. — Речь идет о божестве, которое известно под именем Малаки-тауз («Ангел-павлин»);

однако поклоняются ему не тибетские племена, а курды-езиды, жители Ближнего Востока. В их верованиях, восходящих к мистическим системам гностиков и манихеев, Малакитауз предстает отнюдь не «сатанинским существом», а эманацией верховного бога-демиурга, общающегося с земным миром посредством семи низших ангелов. Одним из воплощений «Ангела-павлина» езиды считают Иисуса Христа.

С. 77. ...при произнесении некоторых сакральных формул... — Самые известные из этих формул связаны с произнесением священной моносилла-бы «АУМ», в которой, согласно упанишадам, заключено все сущее: земля, воздушное пространство и небо, прошлое, настоящее и будущее, Ат-ман и Брахман. «Аум! Этот звук — всё это. Вот его разъяснение: прошедшее, настоящее, будущее — все это и есть звук Аум. И то прочее, что за пределами трех времен, — тоже звук Аум. Ибо все это — Брахман. Этот Атман — Брахман» (Упанишады. М., 1967. С. 201).

С. 78. ...Моцарт, Бетховен, Вагнер преданы анафеме... — Зловещий образ «нового глухонемого поколения» — еще одно свидетельство пророческого дара Майринка. Знаменательна, кроме того, перекличка этих строк со стихотворением О. Мандельштама «Ламарк» (1932):

Он сказал: довольно полнозвучья, —

Ты напрасно Моцарта любил:

Наступает глухота паучья,

Здесь провал сильнее наших сил.

(Мандельштам Осип. Соч. В 2 т. М., 1990. Т. 1. С. 186.)

Альберт Великий (1193 — 1280) — немецкий теолог и философ, одно время преподававишй в Парижском университете, где его лекции, кстати сказать, слушал Фома Аквинский; в народном сознании этот крупнейший эрудит зрелого средневековья обрел славу колдуна и чернокнижника (см., напр.: Le Grand et le Petit Albert. P., 1970).

Бомбаст Парацелъс (1493 — 1541) — швейцарский философ, врач, алхимик, впервые в истории медицины выступивший с критикой теорий Галена и Авиценны, до той поры считавшихся непререкаемыми.

Внушение

С. 79. ...призраки мертвых преследуют убийцу по пятам... — Герой новеллы, скорее всего, вспоминает трагедию Эсхила «Эвмениды», где Орест, убийца своей матери Клитемнестры, тщетно пытается скрыться от преследующих его Эвменид-Эриний, богинь мщения.

С. 81. ...какраз сегодня дают «Макбет»... — Рассказчик не решается пойти на постановку пьесы Шекспира, в которой призрак Банко не дает покоя Макбету, подославшему к нему убийц:

Теперь покойник,

На чьем челе смертельных двадцать ран,

Встает из гроба, с места нас сгоняя,

А это пострашнее, чем убийство.

(Шекспир Уильям. Избранные произведения. Л., 1975. С. 476)

Лихорадка

С. 84. ...кто ты, виденье мрачное... — Изображение ворона на алхимических гравюрах и миниатюрах служило символом «почернения» (nigredo) — первой фазы «великого делания», а также «первоматерии» (materiaprima), являющейся, говоря современным языком, исходным продуктом для получения Философского камня. Кроме того, в рассказе используются многозначные темы, связанные с общей символикой этой птицы: в европейской мифологии ворон играет роль вестника богов, зловещего пернатого прорицателя (именно этот мотив обыгрьшается в «Вороне» Эдгара По), служит олицетворением мысли и памяти, а подчас, как это ни парадоксально, обманчивой или обоснованной надежды; следует отметить и более поздний, излюбленный романтиками аспект добровольного или вынужденного одиночества.

С. 91. ...нечленораздельно нес какой-то ученый вздор. — Таким же «ученым вздором» кажется и прописанный лунатику рецепт «против лихорадки»; перевести его (весьма приблизительно) можно таким образом: «Возьми: коры хинной, растертой с царским фимиамом, свари в достаточном количестве красного вина, добавь туда траву полынь, потом раствори в питьевом уксусе, добавь сиропа из коры златоцвета, смешай, дай, обозначь, в стеклянной посуде, 3 раза в день по столовой ложке».

Коагулят

С. 92. Большой гримуар Гонориуса. — Речь идет об одной из «черных», колдовских книг, приписываемых Папе Гонорию IV (Джакомо Савелли, 1210 — 1287), который, так же как Альберт Великий, с веками превратился в чернокнижника благодаря своей разносторонней учености; одной из его заслуг было открытие в Парижском университете кафедры восточных языков, в том числе арабского. «Большой гримуар» был впервые опубликован в Риме между 1629 и 1670 гг. и сразу же получил широкую известность.

«Стенания святой Вероники» — анонимное средневековое произведение, приписываемое св. Веронике, благочестивой жительнице Иерусалима, которая отерла кровь и пот с лица Христа, ведомого на казнь, в результате чего на ее платке запечатлелся Нерукотворный Образ Христов; в VH в. эта святыня еще хранилась в церкви Сайта Мария Маджоре; в настоящее время местонахождение покрывала Вероники неизвестно.

С. 93. ...сокровища обратятся... в кучу грязи... — еще один пример использования фольклорного мотива, о котором говорилось в примеч. к с. 72.

Тетраграллжатои - комбинация из четырех букв еврейского алфавита (йод, хе, вав, хе), составляющая «высочайшее из имен Божиих»; в средневековой каббалистике она являлась объектом всевозможных метафизических спекуляций, а в народном чернокнижии — магической формулой, с помощью которой можно обрести власть над духами стихий.

С. 94. ..Аймаймон... Астарот... Эхейя... Эшерейя... — имена различных духов, среди которых следует отметить Астарота (Астара), древнесемитского астрального божества (его женской ипостасью служила Иштар или

Астарта, богиня любви), в сознании средневековых каббалисгов ставшего «гнусным исчадием ада», одним из ликов Люцифера.

С. 96. ..люди в темных нагулах... — Кагул (от фр. cagoule) — плащ и капюшон с вырезами для глаз и рта, непременный элемент одеяния некоторых тайных организаций, например, заседателей суда Фемы (см. также примеч. к с. 172).

Кольцо Сатурна

С. 102. ...сидерические эманации... — то есть влияния небесных светил (от лат. siderius — «звездный, усеянный звездами») на земную жизнь.

...степень воздействия различных планетарных духов на живые организмы Земли. — Названия этих духов и их соответствия в посюстороннем и потустороннем мирах приводятся в знаменитом трактате Агриппы Нет-тесгеймского (1486 — 1535) «О сокровенной философии». Даймон Сатурна — Зазель, Юпитера — Гисмаель, Марса — Варзабель, Солнца — Сорат, Венеры — Кедемель, Меркурия — Тириель, Луны — Асмодей (La philosophic occulte ou la magie de H.-C. Agrippa. P., 1910. P. 302 - 303). «Среди элементов сатурновыми являются земля и вода; среди жидкостей организма — черная желчь <...> Среди металлов — свинец и золото, по причине их тяжести, и золотой марассит. Среди камней — сердолик, сапфир, коричневая яшма, халцедон и магнит. Среди растений и деревьев — асфодель, змеиная трава, рута, тмин, чемерица, бензой, мандрагора... среди животных — крот, обезьяна, дракон, василиск, жаба, все змеи и рептилии, скорпионы, муравьи и все то, что рождается из гнили в земле, в воде, в развалинах домов, как-то: крысы и разные виды червей» (ibid. Р. 70-72).

С. 104. Турийя — согласно ведантическим понятиям, изложенным, в частности, в «Мандукья упанишаде», это четвертое, наивысшее состояние человеческого сознания: ни бодрствование, ни сонные грезы, ни сон без сновидений, а нечто «неизреченное, растворение проявленного мира, приносящее счастье, недвойственное» (Упанишады. М., 1967. С. 202). В оккультных трактатах Запада понятие турийи обычно отождествляется с пресловутым «сверхсознанием».

...о страшных мистериях какой-то сокровенной Зеленой страны... — Мифопоэтический образ «Зеленой страны» был во многих религиозных традициях аналогом инобытия, загробного царства. Первозданная бездна Нун, отделяющая в представлении древних египтян мир живых от мира мертвых, называлась «Великой Зеленью» [Франкфорт Г., Франкфорт Г. А., Уилсон Дж., Якобсен Т. В преддверии философии. М., 1984. С. 57). В тибетской махаяне «ма», второй слог священной формулы «ом мани падмехум» («о сокровище на цветке лотоса»), соответствует «зеленому пути в Асура-лока» (мир демонов) (Тибетская книга мертвых. СПб., 1992. С. 106). В кельтской мифологии известен «зеленый остров» Тир-нан-ог, прибежище развоплощенных душ, да и сама Ирландия, считавшаяся чем-то вроде осколка этой запредельной суши, до сих пор называется «островом Зеленых долин» (Эйре) (Предания и мифы средневековой Ирландии. М., 1991. С. 247). Добавим, что мотив «Зеленой страны» подробно развит в последнем романе Майринка «Ангел Западного окна».

...о невидимых обитателях... фиолетового мира... — Как уже указывалось выше (см. примеч. к рассказу «Фиолетовая смерть»), фиолетовый цвет, последняя из нот хроматической гаммы, рассматривается в герметической традиции в качестве символа инволюции, перехода от жизни к смерти, физического и духовного распада, за которым следует реинкарнация, перевоплощение. Анализируя XIV аркан Таро, изображающий ангела с двумя сосудами, синим и красным, чье содержимое, смешиваясь, образует фиолетовую струю, Жерар ван Рийнберк пишет: «Этот аркан чаще всего рассматривается как символ алхимического действа, но он может также отображать перемену духовных состояний. Догмат о переселении душ или реинкарнации выражен в этом аркане как нельзя более отчетливо. Вспомним, что в классической Греции процесс переливания жидкости из одного сосуда в другой считался отображением метампсихоза» (Riynberk Gerard van. Le Taro. Lyon, 1947. P. 249). Вводя в текст символику фиолетового цвета («фиолетовая магия», «фиолетовые ладони»), автор как бы уточняет характер зловещих видений, описываемых в первой его части: это достигшие глубин посмертного падения обрывки душ, «скорлупы» (клиппот), жаждущие наполнения, перевоплощения. В традиционной астрологии планете Сатурну соответствуют как черный, так и фиолетовый цвета (вспомним «черную желчь» и «сапфир» из трактата Генриха Корнелия Агршшы).

С. 106. ...Тифон встает из бездны... — Тифон в древнегреческой мифологии — чудовищное порождение богини земли Геи и Тартара, то есть преисподней бездны, воплощение хтонического, «нижнего» мира, получеловек-полузмей, с трудом побежденный Зевсом.

С. 107. ..лгакабрической пантомилюй... — То есть зловещей, похоронной, погребальной; именно такие значения имеет во французском языке слово «macabre».

С. 112. Мюллер Иоганнес (1801 — 1858) — немецкий естествоиспытатель, автор трудов по физиологии центральной нервной системы и органов чувств.

Мозг

С. 113. ...после битвы при Омдурмане. — Омдурман (по-арабски — Умм Дурма) — город в Судане, на левом берегу Нила, напротив Хартума; столица государства Махди начиная с 1884 г. В новелле упоминается битва 1898 г., в результате которой город был взят войсками британского маршала Горацио Герберта Китчинера (1850 — 1916).

Колдун Оби... — Оби или Оба — в мифологии Иоруба, одна из жен бога-громовержца Шанго, который покровительствовал также охоте, грабежам и убийствам.

...каждыйукол взрывается ослепительной болью в его собственном черепе...— Описывается один из обрядов черной магии, состоящий в том, что «страдания», причиняемые образу жертвы (статуэтке, фотографии), реальным образом отзываются на состоянии человека, ставшего объектом такого колдовства, доводя его до безумия или смерти. Майринк пишет о более изощренной форме такой магической пытки, когда в качестве подспорья употребляется часть человеческого тела, в данном случае — мозг

(подробнее о «темных» видах магии см.: Hutin S. Techniques de l'envoutement. P., 1973).

С 114. Диоклециан Бюфелькляйн — Один из многочисленных у автора примеров «говорящей» фамилии. Диоклециан — это римский император Диоклетиан (243 — между 313 и 316), чье правление было отмечено жестокими гонениями на приверженцев христианства; Бюфелькляйн («буйволенок») — намек на бычье упорство и тупоумие профессора.

Болонские слезки

Художественное описание «контактной» магии, где в качестве колдовского предмета употребляются стеклянные безделушки — «болонские слезки». Заслуживает внимания также тема орхидей, которые рассказчик называет «порождениями Сатаны». В конце XIX — начале XX в. в Европе началось повальное увлечение этими экзотическими цветами, несмотря на дурную славу, которой они были издавна окружены. «За клубень или цветок редкой орхидеи платили бешеные деньги. В тропики снаряжались экспедиции. Многие сборщики погибали от ядовитых змей, голода, тропической лихорадки и от стрел коренных жителей — индейцев. Погибли ботаники Фалькенбург из Панамы, Клебек из Мексики, Уиллис из Бразилии, Диганс из Эквадора. Не доплыла до Англии ни одна из тысяч орхидей, добытых на Филиппинских островах. Сгорело судно, везущее в Европу четыре тысячи орхидей с берегов реки Ориноко» (Красиков С. Легенды о цветах. М., 1990. С. 208). Напомним, что еще одним примером обращения крупного писателя к зловещей теме орхидей является рассказ Герберта Уэллса «Цветение странной орхидеи».

С. 118. ...сказка о бегуме... — Скорее всего автор имеет в виду «Сказку о коварном везире» из «Тысячи и одной ночи», в которой описывается встреча юноши-царевича с «бегумой», то есть индийской принцессой, которая оказалась демоницей-гуль, подстерегающей одиноких путников, а потом пожирающей их (см.: Книга тысячи и одной ночи. М., 1992. Т. 1. С. 75).

С. 120. ...каменное изваяние Мемнона... — Речь идет об одной из колоссальных статуй фараона Аменхотепа III (ок. 1410— ок. 1370), которую греки считали изображением бога Мемнона по созвучию с древнеегипетским словом «мемну», обозначающим любое сооружение сакрального характера. В результате повреждений, причиненных землетрясением, одна из этих статуй при восходе солнца начинала издавать странные мелодичные звуки, что послужило поводом для многих легенд, связанных с «колоссом Мемнона».

Страданья огнь — удел всей твари

В новелле (как и в романе «Голем») отразились тягостные впечатления автора от пребывания в пражской тюрьме в 1892 г., куда он угодил по клеветническому обвинению в использовании спиритизма и колдовства в целях процветания торгового банка «Майер и Моргенштерн», одним из руководителей которого он являлся в девяностые годы XIX в. В конеч-

ном счете Майринк, как и его герои, был оправдан, но этот эпизод понятным образом сказался на его попытках подвизаться на поприще банкирской деятельности, и он вынужден был их оставить.

Bal macabre

С. 129. ...клуба, который носит странное имя Аманита... — Аманит (от греч. amanites) — пластинчатый мухомор (Agaricinees); во французском языке этот термин употребляется также для обозначения любых ядовитых грибов.

С. 131. Фаллоид — смертельно ядовитая разновидность мухомора (Amanite phalloide).

...ее зовут Жермэ... — Это имя созвучно с французским словом, обозначающим ядовитое растение белую чемерицу [Veratrum album).

С. 133. ...сверкающие струны, которые тянутся от ключиц... к ее бед-рам. — Сходный мотив — человек, «распятый» на струнах арфы, часто встречается в живописи нидерландского художника Иеронимуса Босха (ок. 1460 — 1516); в качестве примера можно назвать триптих «Страшный Суд» из Венской картинной галереи и знаменитые «Сады наслаждений» из музея Прадо.

Катастрофа

С. 136. ...невероятно выразительный рисунок сецессиона... — Сецессион (от лат. secessio — отход, отделение) — название ряда европейских, главным образом австрийских и немецких, художественных течений конца XIX — начала XX в., противопоставивших себя академизму в искусстве. Деятельность берлинского, мюнхенского и венского сецессионов была весьма ярким явлением «эпохи модерн», заметно повлиявшим на весь художественный климат Европы. Для живописцев и графиков сецессиона (Франц Штук, Густав Климт, Макс Либерман) было характерно стремление к изысканной декоративности, прихотливой орнаментике, повышенной контрастности цветовых и линеарных сочетаний вкупе с неизменным интересом к «вечным темам» любви и смерти, а также явными элементами гротеска, зловещей иронии, «черного юмора». Все это позволяет считать творческие приемы некоторых художников данного направления как бы живописно-графическим эквивалентом литературных приемов Майринка.

С. 137. Левико — курортное местечко в южном Тироле.

С. 138. Патанджали — древнеиндийский аскет и мыслитель (время его жизни точно не установлено, однако теперь считается, что он жил не «три тысячи лет назад», как пишет Майринк, а во II в. до Р. X.), создатель философской системы йоги, которая до него издревле бытовала лишь как комплекс мистических «упражнений», автор «Йога-сутры».

С. 139. ...несколько «оглашенных»... — «Оглашенными» в раннехристианских общинах именовали людей, стремящихся к единению с Церковью, но еще не принявших таинства Крещения; во время литургии, после возгласа священника: «Оглашенные, изыдите», — они должны были покинуть храм. Эта практика формально существует и по сей день.

С. 141. ...он в салладхи... — Самадхи— состояние внутреннего самоотрешения и озарения, экстаза, того, что в православии называется «восхищением», а в дзэн-буддизме — «сатори». Термин «самадхи» в известном смысле аналогичен термину «турийя» (см. примеч. к с. 104).

Экспонат

С. 143. Я бродил по Градчанам, любовался капеллой святого Вацлава и собором святого Витта. <...> А «Башня голода» и переулок Алхимиков/ — Общеизвестна любовь Майринка к Праге, воспетой им на сто ладов и на сотнях страниц. Этот город, одновременно чарующий и мрачный, реальный и призрачный, служит основным фоном романов «Голем», «Вальпургиева ночь» и «Ангел Западного окна»; его приметы без труда угадываются в несколько абстрагированном архитектурном декоре «Белого доминиканца», настойчиво повторяются в том «подцикле» новелл из «Волшебного рога», который начинается «Экспонатом» и включает в себя «Растения доктора Синдереллы», «Кабинет восковых фигур» и «Альбиноса». Эти рассказы, кроме того, объединены сквозной темой — темой неодолимости зла в посюстороннем, реальном мире и набором действующих лиц, среди которых выделяется загадочная фигура «препаратора» Дараша-Кога. Позволительно думать, что прототипами многих этих персонажей послужили «собратья» Майринка по тем оккультным обществам, в которых он подвизался в «пражскую эпоху» своей биографии, выведенные в его новеллах в «сниженном», а зачастую и карикатурном виде. Воспользуемся случаем, чтобы упомянуть несколько пражских реалий, которые всплывут затем и в «Вальпургиевой ночи». Градчаны (от чешек, hrad — замок, кремль, крепость) — одна из древнейших частей Праги, основанная в VIII — IX вв. на левом берегу реки Влтавы (Мольдау). Вначале это был вассальный городок, окружавший нынешнюю Градчанскую площадь, а в 1598 г., в эпоху императора Рудольфа П, Градчаны получили звание королевского города. Одновременно возник и район градчанской бедноты — Новый свет, куда нередко переносится действие «Вальпургиевой ночи». Капелла св. Вацлава — готическая капелла (1373), посвященная чешскому князю из рода Пржемысловичей (907 — 935), способствовавшему распространению христианства в Чехии, убитому собственным братом и после смерти причисленному к лику святых. Памятник св. Вацлаву, покровителю Чехии, украшает одну из площадей Праги. Собор св. Витта — жемчужина готической архитектуры, заложен на месте храма-ротонды в X в. Основное строительство велось в 1344 — 1399 гг. группой зодчих под руководством Матвея из Арраса и Петра Парлержа; завершено лишь в конце XIX — начале XX в. «Башня голода», или Далиборка, — одна из башен пражского Града, названная по имени Далибора из Козоед, предводителя крестьянского восстания, казненного в этой башне в 1498 г. Переулок Алхимиков, или Злата уличка, — уголок Старой Праги на Градчанах, где во времена императора Рудольфа II, питавшего интерес к «тайным наукам», селились адепты герметической традиции.

Растения доктора Синдереллы

Латинское слово «cinis», от которого происходит имя Золушки-Синдереллы, имеет несколько основных значений: это не только «пепел», «зола», но и «развалины», «руины», «пожарище», «пепелище», а также «кончина», «смерть». И если со смертью — воображаемой или реальной — связано все действие рассказа, то на символику имени Синдереллы намекает, пожалуй, лишь «коптящий огонек» масляной лампы, найденной героем в зловещем подземелье, где производятся кошмарные опыты по уничтожению всякого человеческого, одушевленного начала, низведенного на «чисто вегетативный уровень существования».

С. 148. Уроборос — древнейший символ круговращения и вечного обновления бытия, представляемый в виде змея, кусающего собственный хвост. В Древнем Египте свернувшаяся в клубок змея олицетворяла неведомые в ту пору истоки Нила; змея украшала пшент (корону) фараона, как бы угрожая врагам Египта. В позднеантичных рукописях Уроборос изображался змеем, одна половина которого была черной, а другая — белой, что ясно демонстрирует его сущностную амбивалентность, причастность к активному и пассивному началам, к созиданию и разрушению.

С. 151. В положении рук было что-то странное... — В древнеегипетском искусстве так обычно изображались азиатские пленники, поверженные к стопам фараона. Но иконография фигурки из «почерневшей от времени бронзы», откопанной героем новеллы в Фивах, а затем воплотившейся в человеческое тело с выкрученными руками, имеет и более глубокий смысл. Это — Сет, олицетворение злого начала, страшное божество, аналогичное греческому Тифону. Битва Осириса и Сета завершается поражением последнего: «Гор и Анубис погнались за ним и настигли его на этой горе. Тогда Тот вновь воспользовался своими чарами, повергнув его на землю перед ними, а Анубис связал ему руки и ноги и поместил под Осирисом как сиденье» (Липинская Я., Марциняк М. Мифология Древнего Египта. М., 1983. С. 157). Крайне любопытно, что в мифе, повествующем об этой битве, имеется упоминание о таинственном ларце, где хранились глаза Гора, выколотые Сетом, которые «проросли в этом месте виноградной лозой». В новелле Майринка Сет предстает и узником, и владыкой «кошмарной оранжереи», в которой «жутко мерцали грозди бесчисленных глазных яблок».

С. 154. ...человек с клювом цапли - египетский Анубис!.. — Анубис, проводник и покровитель умерших, взвешиватель душ, изображался, как известно, в виде шакала или человеческой фигуры с головой этого животного, а голова цапли (точнее — ибиса) принадлежала божественному писцу Тоту. Не исключая непреднамеренной ошибки автора, можно предположить, что, наделив Анубиса обличьем Тота, он хотел подчеркнуть, что теперь не только судьбы живых, но и участь мертвых решаются в полицейских управлениях писарями, в лице которых «осталось что-то птичье».

Кабинет восковых фигур

С. 155. Кристиан Себалд Оберайт, химик... — Его однофамилец, и тоже химик, Иоганн Герман Оберайт, выведен в новелле «Свидетельство О. Г. Оберайта о хронофагах», из сборника «Летучие мыши».

С. 158. ...Обеауанга - магический череп воду... — Уанга (или ванга) — набор колдовских предметов, используемых в чародейной практике воду-изма, афро-американского культа, для которого характерны обряды поклонения низшим стихиалям, обожествление демонического начала в человеке и природе, оргиастические и некромантические элементы. «Одним из самых ужасных "ванга" или причиняющих вред амулетов, <...> был мешочек из савана человека, умершего десять дней назад. В мешочек клали сухую одноглазую жабу, палец черного человека, покончившего с собой, высушенную ящерицу, крылья летучей мыши, кошачий глаз, печень совы и сердце петуха» [Гуили Р. Э. Энциклопедия ведьм и колдовства. М., 1998. С. 151). Употреблялось также вырезанное из дерева или отлитое из свинца изображение черепа, нарекавшегося именем того человека, которого водуистские жрецы по тем или иным причинам обрекали на смерть; оно оставалось на алтаре (какд) до тех пор, пока его не удавалось заменить настоящим черепом жертвы. Американский писатель Уильям Сибрук, автор книги «Магический остров», посвященной проблемам воду, сообщает, что человеческие жертвоприношения, как кровавые, так и производимые посредством насылания «порчи», практиковались на Гаити вплоть до 20-х годов XX в. (см.: Seabrook W. The Magic Island. N. Y., 1929. P. 308-309).

C. 159. ..магнетические близнецы... — В этой новелле отражен только один — негативный — аспект мифологических представлений, связанных с темой двойничества. Во многих архаических традиционных обществах рождение близнецов рассматривалось как дурное предзнаменование, как вмешательство потусторонних сил в нормальное течение жизни, поэтому их нередко убивали сразу же после появления на свет. Тем более зловещий характер носит «двойное существо», созданное искусственным путем: это символ распада человечества на старческий и злобный «чистый разум», олицетворяемый гомункулом в «мочевом пузыре свиньи», и «чистую телесность», воплощенную в «поистине инфернальном существе», похожем на «полуразложившийся труп пьяницы с лицом ребенка». Их связывает подобие пуповины, с разрывом которой двойное существо окончательно погибает и как личность, и как живой организм.

С. 164. Был у меня товарищ... — Стихотворение Людвига Уланда «Der gute Kamerad» (1809), ставшее впоследствии популярной народной песней. В 1826 г. было переведено на русский язык В. А. Жуковским.

Альбинос

С. 165. ...какие имена! — Все они, надо полагать, являются символическими, «говорящими», но за недостатком биографических данных мы не можем их связать с конкретными лицами из окружения автора. Поясним хотя бы чисто смысловое значение некоторых. Ариост — итальянский поэт и драматург эпохи Возрождения Лудовико Ариосто (1474— 1533); Баал

Шелл («Владетель святого имени») — Исраэль Баал-Шем (? — 1760), еврейский мистик и праведник, основатель неохасидизма, который представляет собой «попытку преобразовать или переосмыслить мир каббалы таким образом, чтобы сделать его доступным для народных масс...» (Шолем Г. Основные течения в еврейской мистике. Иерусалим, 1993. Т. 2. С. 163); Фортунат — это имя носил сын писателя, покончивший с собой в 1932 г., в возрасте двадцати трех лет, а также герой романа «Зеленый лик»; графы Шпорк, Норберт Врбна, Венцелъ Кайзергитайн — представители древних чешских дворянских фамилий; Петрарка Франческо (1304 — 1374) — великий итальянский поэт; Кола ди Риенцо (1313 — 1354) — вождь антифеодального восстания в Риме 1347 г., глава эфемерной «Римской республики»; Корвинус — это имя происходит от лат. corvus — «ворон» и намекает на первую фазу алхимического процесса (см. примеч. к с. 84); Ира-нак-Кессак (Кассеканари) — имя-палиндром, указывающее на двойственный характер персонажа; Беатрис — пародийный намек на Беатриче, духовную «водительницу» Данте; Рыцарь Кадош — одна из высших масонских степеней; лорд Кельвин — Уильям Томсон, лорд Кельвин (1834 — 1882) — английский физик; Сатурнилус — планетарный дух, намек на зловещие аспекты планеты Сатурн; Ферекид (VI в. до Р. X.) — древнегреческий философ, учитель Пифагора; Кама — страсть (санскр.); Майринк, будучи посвященным общества «Мандала Владыки Совершенного круга», был наречен сокровенным духовным именем Кама; Термаксимус — в римской мифологии — божество границ.

«Азиатские братья» — розенкрейцерский орден, возникший, как полагают, в Амстердаме около 1780 г. Его первым руководителем был Ханс Карл фон Экер. Несколько иного мнения по этому поводу придерживается французский исследователь Робер Амбелен: «Следует заметить, что слово "Азия" не имеет никакого отношения к этому эзотерическому ордену. Фактически речь идет о словесной аббревиатуре: посвященный в орден получал звание "Eques a Sancti loannis Evangelista" ("Рыцарь св. Иоанна Евангелиста"); начальные буквы этих слов составляют аббревиатуру EASIE» (цит. по: Hutin S. Des mondes souterrains ou Roi du monde. P., 1976. P. 252).

«Сат-Бхаис» — «Братство божественной сути»; санскритское слово «сат», как и русское «суть», означает сущее, реальное, непреходящее Бытие, субстанцию в противоположность акциденции.

...были основаны Прага и... даже Аллахабад... все те города, название которых означает «порог»... — Древнее, домусульманское название Аллахабада — Праяга («порог»).

С. 167. Фугитив (огтлат. mgere — «обращать в бегство») — сложенные из пальцев «рожки», защита от сглаза и нечистой силы.

С. 170. «...белый негр». — В мифологических системах народов Черного материка белый цвет означает причастность к «иным мирам», будь то мир богов, предков или демонов. «По поверьям конго, в начале были лишь темнота и вода, укрывавшие всю землю. В этом мрачном хаосе и царил Бумба Чембе. Он обладал чертами человека, но был невероятно высок и бел». «Мелом окрашивали тела жрецам при совершении обрядов, в которых они олицетворяли обитателей потустороннего мира. У духов умерших, по поверьям, бытующим у многих народов, кожа была белой»

[Иорданский В. Б. Звери, люди, боги: Очерки африканской мифологии. М., 1991. С. 10, 12). Заливая белой гипсовидной массой лицо брата, Ира-нак-Кессак приобщает его к царству мертвецов, превращает в «труп с окаменевшей головой», заодно проигрывая еще один мифологический мотив — мотив вражды между братьями, воплощающими в себе полярно противоположные аспекты бытия.

С. 172. ...траур черных судей Фелгы! — Речь идет о тайном обществе весьма загадочного происхождения, впервые заявившем о себе в Вестфалии в середине ХШ в., где оно противопоставило себя официальной юстиции, по собственному почину творя суд и расправу над неугодными ей людьми. Сохранилось считанное число документов, касающихся деятельности Фемы, однако она оставила о себе память в народном сознании как о сборище зловещих фигур в черных плащах с капюшонами, восседающих под сенью векового дуба в лесной глуши... Судя по многочисленным упоминаниям Фемы в произведениях Майринка, он питал особый интерес к истории и символике этой таинственной организации, в чем-то схожей с более поздним «Братством карбонариев» в Италии.

Человек на бутылке

С. 177. Меланхтон танцевал с Летучей мышью... — Не имея возможности пояснить все многочисленные реалии этой новеллы, ограничимся лишь отдельными замечаниями. Костюмированный бал, еще один «Bal macabre», на котором протестантский богослов Филипп Меланхтон (1497 — 1560) вальсирует с героиней знаменитой оперетты Иоганна Штрауса (1825 — 1899), а царь Александр Македонский с мечом в руке гонится за Гордиевым узлом, можно считать миниатюрным отражением некоторых сторон культурной жизни Европы накануне Первой мировой войны, в ту эпоху, которую Стефан Цвейг опрометчиво назвал «золотым веком надежности». Мешанина философских идей и художественных течений, духовная всеядность и бытовая вседозволенность, маскарад, ставший нормой жизни, и жизнь, превратившаяся в сплошной маскарад, «любовные треугольники» и «черные квадраты» — а посреди всей этой пестрой и зыбкой карнавальной круговерти — фигура «Палача в красной мантии вестфальской Фемы», зримый призрак грядущей мировой катастрофы. Еще мгновение — и топор Красного палача обрушится на бутылку, в которой задохнулся Пьеро, олицетворяющий метания человеческого духа, еще мгновение — и грянет роковой выстрел в Сараево, вслед за которым вся Европа, все человечество будут ввергнуты в кровавый шабаш «Вальпургиевой ночи».

Зеленый лик

«Зеленый лик» — единственный роман Густава Майринка, не издававшийся ранее на русском языке. Если с «художественной» точки зрения он вполне выдерживает сравнение со знаменитым «Големом», то по философской насыщенности и мистическому накалу превосходит чуть ли не все остальные произведения пражского мастера. Иудейские пророки и еврейские старьевщики, жертвоприношение Авраама и змея, распятая

на кресте в форме буквы «тау», йогические асаны и египетская психостасия — взвешивание сердца умершего — таковы его символические реалии, используемые автором для создания своего особого, синкретического языка. Каждый его «корень» должен быть знаком читателю, если же нет — ему остается довольствоваться хотя бы музыкой этого языка. Впрочем, архетипы, соответствующие этим символическим реалиям, впечатаны в сознание каждого человека глубже, чем нам (и ему) кажется. Повествование романа течет не строго линейно, оно свивается в сложные узлы и петли повторов и отступлений; автор «перетасовывает» эпизоды, словно колоду карт Таро, которым они во многом соответствуют. Он говорит с нами на евангельский манер, притчами, где «слепец», «мытарь», «дева с горящим светильником» — не «литературные персонажи» с их призрачным, големическим квазибытием, а символы тех форм, которые принимает на пути к Абсолюту каждая подлинно живая душа.

В жанровом смысле «Зеленый лик» — сочинение довольно необычное даже для такого любителя контрастов и парадоксов, как Майринк. Если «Голем» местами лукаво «мимикрирует» под криминальное чтиво, а «Ангела Западного окна» можно с известной точки зрения рассматривать как «историческую драму», то «Зеленый лик» содержит в себе элементы вроде бы несопоставимых жанровых уровней и в этом смысле более всего походит на некоторые вещи Достоевского, прежде всего на «Бобок». Сцены с Циттером Арпадом и дамой-благотворительницей, решенные в духе раннего Майринка эпохи «Симплициссимуса» и звучащие в сатирическом ключе, служат контрастным фоном для узловых эпизодов романа, расшифровываемых в согласии с каббалистическими доктринами и хасидской мистикой. Сцена, где Фортунат пробуждается рядом со своей мертвой возлюбленной, выдержана в стилистике «готического» романа с ее тяготением к зловещему и отчасти бутафорскому антуражу, а описание погони африканского колдуна за Евой, без труда поддающееся алхимическому толкованию, «замаскировано» под эпизод из бульварного романа. Что уж говорить о приметах криминального жанра, которые у Майринка встречаются сплошь да рядом!

Лейтмотивом всей этой жанровой и стилистической многоголосицы является тема таинственного посредника между миром людей, обрисованным как «убогая лавчонка курьезов», и надмирными сферами, каббалистическими сефиротами, сетью духовных каналов, по которым изливается в «заваленный пестрым бессмысленным хламом» космос божественная энергия. Инженер Хаубериссер и барон Пфайль, Ева ван Дрюйзен и Лазарь Айдотгер несхожи между собой по своему социальному статусу и духовному опыту, но встреча с Хадиром Грюном, «Зеленым ликом», выявляет в них нечто общее, знаменуя для каждого из главных героев романа начальный этап инициации. Это «общее», пользуясь определением самого Майринка, представляет из себя «стигмат всех укушенных змием духовного царствия», роковую отметину, сулящую одним бесповоротную гибель, а другим — преодоление смерти и достижение «цветущих нив изумрудного Элизиума». Хадир Грюн — это свеча, при свете которой автор позволяет читателю заглянуть в сокровенные глубины человеческой души.

Финал романа — своего рода Апокалипсис, свершающийся в мире субъективной реальности Фортуната Хаубериссера. Разрушаются, словно карточные домики от дуновения ветра, не дома и кирхи реального Амстердама, а мистический образ этого города, на который Хаубериссер смотрит из глубины своего дома словно из некоего «центра мира», куда не в силах ворваться смерчи вселенской катастрофы. Лишь некоторые константы внешнего мира пребывают незыблемыми как в пресловутой «реальности», так и в просветленном сознании Хаубериссера. Старый Ян Сваммердам остается в живых даже после того, как рушится церковь св. Николая; не сгибается под демоническим ураганом яблонька, меж корнями которой инженер зарыл свое «завещание» неведомому потомку, «дабы не прервалась сокровенная цепь учения о бодрствовании».

Собственно говоря, каждый роман Майринка завершается описанием такой катастрофы, субъективным подобием Апокалипсиса. Бунт черни, захлестнувший Прагу потоками крови («Вальпургиева ночь»), происходит явно не в нашей с вами объективной реальности. Во время пожара погибают (да и погибают ли в самом деле?) герои «Голема». Пожар уничтожает жилище барона Мюллера («Ангел Западного окна»), но сам барон только после этого становится подлинно живым и входит не в «царство», а скорее в «мастерскую» бессмертия. Описанием инфернальной грозы отмечен финал «Белого доминиканца»; спокойно созерцающий ее Христофер Таубеншлаг понимает, что «все тленное в нем испепелено». Итак, по мысли автора, все, что может быть разрушено, должно претерпеть разрушение; лишь тогда на руинах «мира сансары» воссияет подлинно свободный человеческий дух.

С. 189. Кунштюк-салон Хадира Грюна. — Кунштюк-салону, «убогой лавке курьезов», автор, как только что говорилось, уподобляет весь человеческий, «слишком человеческий» мир, в котором, однако, присутствует некая изначальная духовная сила, называемая «Зеленым ликом». Это — Хадир (в переводе с арабского — «явленный») или Хызр, отождествляемый с безымянным «рабом Аллаха» из коранического повествования (18: 59 — 81) о путешествии Мусы (Моисея), праведника, которому была дарована вечная жизнь, чтобы поддерживать в людях веру в Бога. Его цвет — зеленый, он олицетворяет собою, говоря словами Майринка, «вечное древо человечества». В книге французского ираниста Анри Корбена «Световой человек в иранском суфизме» содержится тонкий анализ символики зеленого цвета, в исламской мистике связанного с образом «незримого Вожатого», под чьим руководством посвящаемый проходит этапы духовного восхождения к «дворцам имматериальной материальности», к Земле Света, Terra lucida. «Подступы к ней, — пишет А. Корбен, — озарены сиянием "visio smaragdina", отблеском зеленого света, характерного для определенного разряда визионерского восприятия. Видение этой области может предшествовать видению "тьмы на подступах к полюсу*, но может и следовать за ним; в таком случае его позволительно считать последним испытанием в ходе личного посвящения... Переход от "Черного света", от "Светоносной ночи" к вспышке изумрудного озарения означает завершение роста тонкого организма, "тела воскресения", скрытого в явном физическом теле. В этот момент раскрывается взаимосвязь между

опытом цвето-световых явлений и "физиологией светового человека": семь тонких органов в теле этого существа суть не что иное, как Обиталища семи великих пророков» (Corbin Н. L'homme de lumiere dans le sou-fisme iranien. P., 1971. P. 21 — 22). Автор дополняет этот традиционный образ мусульманских легенд чертами других пророков и праведников, удостоившихся бессмертия, — среди них Р1лия и Енох; негативный аспект вечной жизни представляет в романе Агасфер, или Вечный жид, обреченный скитаться по свету до второго пришествия Христа.

С. 198. Исидор Прекрасный — возможно, иронический намек на Иосифа Прекрасного, сына Иакова (Быт. 30: 22 — 24, 37 — 50), ставшего царедворцем египетского фараона.

...коронованного идиота с головой грушей и челюстями ботокуда... — Так французские карикатуристы изображали императора Наполеона III (1808 — 1873); ботокуды — вымирающее индейское племя в Бразилии.

Каспар Хаузер — одна из самых таинственных личностей XIX в., молодой человек, неведомо откуда появившийся 28 мая 1828 г. на рыночной площади Нюрнберга и с трудом выговаривавший те немногие слова, что он знал. Насколько можно было судить по его сбивчивому рассказу, он прожил долгие годы взаперти, в лесной землянке, в полной изоляции от внешнего мира; какой-то человек, скрывавший свое лицо, вместе со скудной едой преподносил ему жалкие крохи немецкого языка. Водя рукой юноши, неизвестный научил его писать свое имя, затем провел через лес в Нюрнберг и бесследно исчез. Через пять лет, после переезда в баварский город Ансбах, он был заколот кинжалом, и обстоятельства его смерти по сей день остаются столь же загадочными, как и его происхождение, причины заточения и неожиданного явления людям. Еще при жизни юноши высказывались предположения о том, что он — отпрыск знатного рода, сын баденского герцога Карла-Людвига-Фридриха, похищенный в младенчестве и упрятанный в лесную глушь представителями боковой ветви правящего рода. Судьбе Каспара Хаузера посвящена масса специальной литературы и около десятка романов и драм, среди которых следует отметить роман Якоба Вассермана «Каспар Хаузер, или Леность сердца» (1908).

С. 204. «Я знаю, что ничего не знаю...» — вольно истолкованные слова Сократа из сочинения Платона «Апология Сократа».

С. 209. ...легенда о Вечном жиде... — Этот апокрифический персонаж, известный также под именами Агасфер, Картафил, Исаак Лакедем, Эспера-диос, Бутадеус и др., согласно легендам, в оскорбительной форме отказал Христу, ведомому на казнь, в возможности передохнуть у его дома, и за это ему самому было отказано в смерти и покое вплоть до второго пришествия Спасителя. Таким образом, Вечный жид на свой лад удостоился бессмертия, в какой-то мере став сопричастным Еноху, Илии и мусульманскому Хадиру — Хызру. Этим, вероятно, и объясняется тот факт, что обладатель «Зеленого лика» в романе Майринка отмечен чертами всех этих персонажей, сквозь которые проступают еще более древние приметы Великого Змея в том виде, в каком это существо трактовалось в мифологических системах самых разных народов.

С. 218. Страна Офир — знаменитая в древности восточная страна, известная обилием золота и драгоценных камней. Ее точное местоположение

неизвестно, так как в описаниях этого края реальные географические данные соседствуют с элементами мифологии. Возможно, она находилась на юге Аравии, в Восточной Африке (Сомали) или даже в Индии. Упоминание о ней см.: 3 Цар. 9: 28.

С. 219. Хасиды — участники мистического движения в иудаизме, зародившегося в середине XVII в. в Центральной и Восточной Европе. «Хасидизм, — с точки зрения крупнейшего знатока еврейской мистики Гершома Шолема, — представляет собой попытку сохранить те элементы каббалы, которые могли вызвать отклик в народе, лишив их, однако, мессианского оттенка, которому они были обязаны своим воздействием на массы в предыдущий период. Хасидизм пытался устранить элемент мессианства — с его сочетанием мистики и апокалиптики, проявляющим себя как далеко проникающая, но в высшей степени опасная сила — сохранив вместе с тем привлекательность поздней каббалы в глазах народа» [Шолем Г ершом. Основные течения в еврейской мистике. Иерусалим, 1993. Т. 2. С. 165 — 166). Как и многие другие мистические учения, хасидизм делал ставку не на скрупулезное соблюдение обрядовой стороны своей религии, а на непосредственное общение с Богом, достигаемое с помощью молитвенного экстаза. Одним из основателей этой мистической доктрины был Исраэль Баал-Шем-Тов, фигурирующий в новелле Майринка «Альбинос».

Распутины и Иоанны Сергеевы... — Григорий Распутин (1876 —1916) — полуграмотный сибирский крестьянин, стяжавший славу чудотворца и сумевший благодаря своим паранормальным способностям войти в доверие к российской императорской семье. Был убит князем Юсуповым, великим князем Димитрием Павловичем и депутатом крайне правого крыла Думы Пуришкевичем. Иоанн Сергеев (мирское имя св. Иоанна Кронштадтского, 1829 — 1908) — протоиерей, проповедник, духовный писатель, весьма популярный в свое время и тоже близкий к августейшей семье.

С. 222. ...то, что люди принимали за прогресс... оказалось огромным пыточным колесом... — Формулировка, свидетельствующая о подчеркнуто традиционалистских взглядах автора и общности его мировоззрения с идеями других крупных провозвестников Традиции: Генона, Элиаде, Шюона.

С. 240. ...портреты предков Исмаэля Сефарди... — Сефардами (от упоминаемой у пророка Авдия (1, 20) местности Сефарад, где жили «переселенные из Иерусалима») назывались члены еврейской диаспоры, обосновавшиеся в Испании и Португалии.

С. 245. ...сумасшедший любитель бабочек, по имени Сваммердам... — Нередкий у Майринка пример введения в повествование персонажа, реальный прототип которого жил много раньше описываемых событий — таков, например, Молла Осман, караванный проводник Чомы Кёрёши из романа «Вальпургиева ночь». В данном случае речь идет о голландском натуралисте Яне Сваммердаме (1637 — 1680), одном из основателей анатомии беспозвоночных. Примечательно, что тот же персонаж и с теми же целями (демонстрация бессилия времени по отношению к тем или иным историческим лицам) выведен в повести Э.-Т.-А. Гофмана «Повелитель блох». Судя по всему, Майринк вполне осознанно повторяет прием своего великого предшественника.

С. 250. ...сегодня я обрящу своего скарабея... — В Древнем Египте навозный жук-скарабей считался священным, его культ связывался с культом Хепри, бога утреннего, восходящего солнца. Каменные или керамические изображения скарабеев возлагались на грудь мумий, их носили и живые в качестве магического средства защиты от злокозненных сил. В раннехристианской символике скарабей встречается как смысловой образ Воскресения. В сцене, где Сваммердам находит зеленого скарабея, это насекомое выступает как один из прообразов (или одна из ипостасей) «Зеленого лика».

С. 254. ...сапожники используют такие стеклянные шары с водой в качестве линзы... — Интересно сопоставить этот мистико-технический прием с достоверным фактом из мистической практики Якоба Бёме, описанным его биографом Абрахамом фон Франкенбергом: «Гёрлицкий сапожник получил свое первое "озарение" в 1600 г., в возрасте 25 лет, глядя на отсвет солнечного луча, отражающийся от начищенного до блеска латунного кувшина» (см.: La Vie de lacob Boehme par A. von Frankenberg // Boehme lacob. Confession. P., 1973. P. 214 - 215).

C. 265. ...отлил на потребу гордыни своей золотого тельца... — В Ветхом Завете «золотого тельца» отливает не Аврам-Авраам, а брат Моисея — первосвященник Аарон: «И сказал им Аарон: выньте золотые серьги, которые в ушах ваших жен, ваших сыновей и ваших дочерей, и принесите ко мне. И весь народ вынул золотые серьги из ушей своих, и принесли Аарону. Он взял их из рук их, и сделал из них литого тельца, и обделал его резцом. И сказали они: вот бог твой, Израиль, который вывел тебя из земли Египетской» (Исх. 32: 2—4).

С. 270. ...он взошел босыми ногами на тлеющие угли... — Искусство хождения по огню известно на всех континентах земного шара, в Европе его знали еще со времен античности. В разных частях света оно осуществляется с помощью разных методов, главнейшим элементом которых является состояние транса или религиозного экстаза. Наиболее смелое объяснение этого феномена содержится в работе Д. Пирса «Трещина в космическом яйце», посвященной вопросу о различных степенях восприятия «реальности». «Пирс полагает, что хождение по угольям — классический пример создания некой новой реальности (хотя только временной и в локальном масштабе). Все идет нормально, пока эта реальность сохраняется, однако в истории хождения по огню известны случаи чудовищных жертв и страшных увечий среди тех, чья вера внезапно ломалась и они вновь оказывались в том мире, где огонь жжет. Магическое состояние, при котором человек становится невосприимчивым к огню, создается, по всей видимости, лицом, руководящим церемонией» [Мичелл Дж., Ри-кардР. Феномены Книги чудес. М., 1990. С. 70 ел.).

С. 271. ...таинство Обеа Чанга. — Вероятно, речь идет о божественной супружеской паре Шанго, бога грома и молнии в мифологии йоруба, и его жены, речной богине Оба. Нельзя исключать контаминации имен этих божеств с термином «уанга» или «ванта», означающим набор колдовских предметов, используемых в колдовской практике водуизма. См. примеч. к с. 113 сборника «Волшебный рог бюргера».

Змей Виду - зеленый змей-призрак с человечьим ликом. — В мифологии народов Западной Африки известен колоссальный змей, которого звали

Бида или Бира; он обитал в колодце, и каждый год ему в качестве искупительной жертвы отдавали самую красивую девушку ганийской империи. Кроме того, «в африканских сказках змей часто оборачивается мужчиной или, напротив, мужчина змеем. <...> В них выразилось убеждение, присущее архаичному сознанию, в том, что между змеем и мужчиной существует глубинная внутренняя связь, в силу которой змей мог быть и становился звериной ипостасью человека» (Иорданский В. Звери, люди, боги. М., 1991. С. 118, 126). Таким образом, даже не вполне достоверная с этнографической точки зрения информация Майринка о змеелюдях имеет под собой реальный мифологический подтекст. Можно также предположить, что имя змея — Виду — это всего лишь намеренно или случайно искаженная транскрипция названия афро-американского культа воду.

И имя ему - Зомби... — Трудно со всей определенностью утверждать, имеет ли здесь место сознательная мистификация со стороны автора или он сам был введен в заблуждение своими недостаточно компетентными информантами. Ведь в мифологии и колдовской практике водуизма зомби это вовсе не змей — «папа черных людей», а «умерший человек, возвращенный к жизни магией, но не к той жизни, что существовала ранее. Все, кто был знаком с этим человеком, да и он сам, считают его умершим. Зомби становится скорее роботом, а не человеком, слепо выполняя приказы мага, вызвавшего его к жизни» (Гуили Р. Э. Энциклопедия ведьм и колдовства. М., 1998. С. 215-216).

С. 295. Я принципиально не согласен с нигилистическим лозунгом «Оставь, что тебе до нас!» — С такими словами обратился к Иисусу Христу «дух нечистый», когда Спаситель хотел изгнать его.

«Оставь, что Тебе до нас, Иисус Назарянин? Ты пришел погубить нас! Знаю Тебя, кто Ты, Святый Божий.

Но Иисус запретил ему, говоря: замолчи и выйди из него.

Тогда дух нечистый, сотрясши его и вскричав громким голосом, вышел из него» (Мк. 1: 24 — 26).

С. 297. ...время крестовых походов детей миновало... — В строгом смысле слова детский поход в Святую землю не был крестовым, так как Церковь с самого начала отказывала ему в поддержке. Он был предпринят по инициативе двенадцатилетнего пастушка Этьена из северофранцузского графства Ванд ом, которому в 1212 г. явился Христос в обличье пилигрима и призвал его повести детей через море в Иерусалим. К Этьену присоединились тысячи ребятишек на востоке Франции и в рейнских областях Германии. Еще больше сторонников нашлось у девятилетнего Николаса из Кёльна, который в том же, 1212 г. призвал детей выступить на освобождение Иерусалима. После перехода через Альпы около семи тысяч детей в августе достигли Генуи. В Италии их след теряется. Если верить хроникам, два корабля с детьми вышли из Низы в море, и больше о них никто ничего не слышал. Возможно, на детей в открытом море напали пираты и продали их в рабство.

С. 308. ...путь слабости становится все более «слабым» и влажным, а путь силы - еще более «сильным» и сухим... — Речь идет о двух «техниках» или «путях», используемых в герметической традиции для достижения второго этапа алхимического «делания», albedo. В первом случае адепт

«избавляется» от своих индивидуальных качеств, обусловленных телом и сознанием, преодолевая таким образом препятствие, которое эти свойства представляют для духовно-алхимической операции. Во. втором, напротив, он исходит из этих свойств, манипулируя ими таким образом, чтобы они превратились в подспорье для духовной реализации. Поскольку в первом случае действуют мистические силы воды, заключенной в человеческой личности, а во втором — силы огня, оба метода соответственно называются «влажным» и «сухим». «Выражаясь тайным герметическим языком, — пишет Юлиус Эвола, — следуя первым из этих путей, адепт сжигает себя в воде, а следуя вторым — омывается в огне» (Evola J. La Tradition hermetique. P., 1968. P. 131 - 132).

C. 309. Один из моих предков, некий Соломон Габирол Сефарди... — Соломон бен Иуда Гебирол по прозвищу Сефарди («Испанец») (1021 — 1070) — еврейский философ, поэт и каббалист, писавший на арабском языке. Среди европейских схоластов известен как Авицеброн. Самое значимое его произведение — «Мегор Хайим» («Источник жизни») — посвящено изложению каббалистических доктрин.

...страннику потребна... попутчица... — Сефарди излагает Еве и Фортунату принципы «шактической алхимии», в которой основой духовного подвига является майтхуна — священный брак между мужчиной и женщиной, воплощающих в себе две взаимодополняющие вселенские энергии, каждая из которых, действуя порознь, становится не созидательной, а разрушительной силой. Такие мистические пары обрисованы во всех романах Майринка. Это майстер Пернат и Мириам в «Големе», Отокар и Поликсена в «Вальпургиевой ночи», Христофер и Офелия в «Белом доминиканце».

С. 315. ...мы творим себя по образу и подобию «имени»... — Наряду с уподоблением молящегося ангелу, пребывающему пред Престолом Господним, хасидская мистика предполагает наличие других приемов, гораздо более тесно связанных с теургией и магией: «Один из них, например, — это "обряжение или облачение имени" — в высшей степени торжественный обряд, сводящийся к тому, что маг как бы "пропитывает" себя великим именем Бога, то есть совершает символический акт, облачившись в одеяние, в ткань которого вплетено имя» [Шолелг Г. Указ. соч. Т. 1. С. 115). Выше уже говорилось о том, что «облачение» в имена библейских персонажей влечет за собой и пересоздание судеб в соответствии с судьбами сакральных архетипов.

Нешама — это не «дух Божий», а третий, высший и важнейший элемент человеческой души. В каббале (двумя первыми являются нефеш — источник животной жизнеспособности и психофизических функций, и руах — душа как таковая, пробуждающаяся в человеке тогда, когда ему удается возвыситься над своей чисто животной сущностью). Что же касается нешамы, то она эманирует из сферы Эйн-Соф («Бесконечное» или «Ничто») и способствует раскрытию высших духовных сил человека, направленных на мистическое восприятие Божества и тайн Вселенной. Это интуитивная способность устанавливать связь между человечеством и его Творцом. В отличие от двух других элементов души, нешама неподвластна греху и потому не подлежит наказанию через перевоплощения и муки ада.

С. 353. ...Он переставил во мне сокровенные свечи макифим... — Каббалистический термин ор жакиф (мн. ч. макифим) обозначает «свет, окружающий парцуф и предназначенный в будущем войти в него» (Лайт-манМ. Каббала: Тайное еврейское учение. Ierusalem, 1984. Т. 2. С. 151). Однако сведения о мистическом действе, которое описывает Майринк, отсутствуют как в доступной нам литературе по каббалистике и хасидизму, так и в авторитетных многотомных энциклопедиях: Еврейская энциклопедия, свод знаний о еврействе и его культуре. СПб., [6. д.]; Encyclopaedia judaica, Ierusalem, [s. d.].

С. 356. Меркава — этот термин переводится как «колесница», то есть Престол Бога, явившийся в видении пророку Иезекиилю (Иез. 1: 1 — 28), цель духовного странствия визионеров и мистиков. В более широком смысле — мистическое учение, основанное на видении Иезекииля и стремящееся к прямому лицезрению Бога и познанию тайн божественного Престола.

С. 359. ...я - это Элийоху, а Элийоху - это я... — Гершом Шолем пишет о том, что процесс самоотождествления мистика с пророком Илией — одно из распространеннейших аскетических упражнений в хасидизме: «...аскеты принимают во время медитации ту же позу, что и пророк Элиаху (Илия), когда он молился на горе Кармел. Такая поза полного самозабвения, судя по некоторым данным этнологии, благоприятствует самовнушению, предшествующему гипнозу. <...> В Талмуде также описывается эта поза, типичная для погруженного в молитву или кающегося грешника. препоручившего себя Божьему суду» [Шолем Г. Указ. соч. Т. 1. С. 80).

С. 360. Коль раз я должный приять за него смерть, зачем, чтоб вы лишали мине такой награды?.. — Ср. соответствующие положения у Шолема: «Хасид должен, не уклоняясь, сносить оскорбления и позор. Сам термин "хасид" с помощью хитроумной игры слов толкуется как "сносящий позор". Ибо сносить позор и глумление — это неотъемлемый элемент жизни истинного праведника. Хасид доказывает, что он заслуживает своего имени как раз в таких ситуациях» (Там же. С. 135).

С. 365. ...бодрствование есть альфа и омега мира сего... — Мысль о том, что люди «спят и во сне влачатся по жизни», чрезвычайно близка к учению Г. И. Гурджиева о том, что человеческая жизнь — это жизнь спящих, жизнь во сне: «Все, что люди говорят, все, что они делают, — они говорят и делают во сне. И все это лишено какой-либо ценности. Только пробуждение и то, что ведет к пробуждению, имеет действительную ценность» {успенский П. В поисках чудесного. СПб., 1992. С. 166).

С. 366. ...пока один из человеков не набрался мужества и не взял в руки лопату... — Человек этот — немецкий археолог Генрих Шлиман (1822 — 1890), решивший путем раскопок доказать подлинность некоторых исторических фактов, известных лишь по «Илиаде» Гомера. Так были открыты Троя (1870), Микены (1874), Тиринф (1884). Несмотря на известные неточности в интерпретации результатов археологических раскопок, труды Шлимана имели огромное значение для всего дальнейшего развития археологии.

С. 369. Феникс. — Древние египтяне видели в судьбе этой птицы образ круговращения солнца; в христианстве Феникс считается символом Воскресения

Христа и воскресения мертвых, в алхимической практике символизирует процесс превращения косной первоматерии в Философский камень.

... обитатели сего призрачного царства - всего лишь мысли, внезапно открывшиеся твоим глазами. — Почти дословное совпадение с формулировками «Бардо тодол», Тибетской книги мертвых:

«...отбросив всякую мысль о страхе и трепете перед всеми видениями,

Да сумею я понять, что они — лишь отражения моего собственного ума,

Да сумею я понять, что по природе своей — это лишь иллюзии Бардо,

И в решающее мгновение возможности достижения великой цели

Да не убоюсь я сонмов Мирных и Гневных Божеств — своих собственных мыслей» (Тибетская книга мертвых. СПб., 1992. С. 55).

С. 381. ...опасность заблудиться и сгинуть среди потусторонней нежити. — Об этой опасности предупреждают и христианские аскеты, в особенности православные: «Видение чувственными очами духов, — пишет епископ Игнатий Брянчанинов, — приносит всегда больший или меньший вред тем человекам, которые не имеют духовного видения. Здесь, на земле, образы истины перемешаны с образами лжи, как в стране, в которой перемешано добро со злом, как в стране изгнания падших духов и падших человеков. <...> Видящий чувственно духов легко может быть обманут в свое повреждение и погибель. Если же он, при видении духов, окажет доверенность к ним или легковерие, то он непременно будет обманут, непременно будет увлечен, непременно будет запечатлен непонятною для неопытных печатаю обольщения, печатаю страшного повреждения в своем духе, причем часто теряя возможность исправления и спасения» (Слово о смерти // Игнатий Брянчанинов. Сочинения. М., 1991. С. 23 - 24).

С. 383. ...гнилой столп с поперечной балкой наверху, похожий на обезглавленный крест... — К.-Г. Юнг пишет: «...В античной Греции литера «тау» (T) являлась символом жизни, противостоя литере «тета» (0), инициалу и символу Танатоса-смерти. В Библии «тау» является символом спасения праведников. Так, в Книге Иезекииля, где говорится о божественном наказании Иерусалима, сказано: «И слава Бога Израилева сошла с херувима, на котором была, к порогу Дома. И призвал Он человека, одетого в льняную одежду, у которого при поясе прибор писца. И сказал ему Господь: пройди посреди города, посреди Иерусалима и на членах людей скорбящих, воздыхающих о всех мерзостях, совершающихся среди него, сделай знак». По преданию, этот знак имел форму буквы «тау».

В Книге чисел сказано: «И когда змей ужалил человека, он, взглянув на медного змея, оставался жив». Этот эпизод трактовался как парафраз истории грехопадения и, одновременно, пророчество о грядущем Искуплении. Числовое значение древнееврейского слова «змей» эквивалентно числовому значению имени Мессии, который спасет всех, ужаленных змием духовного голода. По этой причине христианские каббалисты на символическом уровне отождествляли Змея со Христом.

Следует помнить также, что на алхимическом языке изображение распятого змея символизировало процесс фиксации летучего принципа, как писал о том, к примеру, Авраам Еврей.

В ортодоксальной христианской иконографии известно изображение распятого на кресте Христа в виде змея. Оно основьюается на пророчестве Спасителя: «И как Моисей вознес змия в пустыне, так же должно вознесену быть Сыну Человеческому, дабы всякий, верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную» (Ин. 3: 14 — 15). Образ Христа в виде распятого змея особенно часто встречается на гностических барельефах, геммах и рукописях, где орудие страстей Христовых почти всегда изображается в виде египетского тау-креста. Однако в эпизоде явления Хаубериссеру распятого змея, он выступает не как образ Христа, а как зловещая пародия на Его крестные муки. Автор подчеркивает приметы смерти, проступающие на теле змея, запах мертвечины, которым пропитано его дыхание: «гнилой столп», «ледяные, лишенные век глаза», «лицо, подобное тронутой тлением личине египетской мумии», «изъеденные червоточиной зубы». Это «кошмарное пресмыкающееся» можно считать, с одной стороны, зловещей ипостасью Хадира, воплощающей в себе не вечно зеленеющее древо, а ядовитое зелье гниения и распада; с другой стороны, чудовище, как нам кажется, являет собою истинный «лик» существа, обольстившего в раю Адама и Еву. Совсем не случайно сердце Хаубериссера «исторгло имя Евы» — ведь змей снова искушает не только его самого, нового Адама, но и его возлюбленную, носящую имя праматери человеческой, уже готовящуюся «воссиять в сонме небожителей». И наконец, третье, довольно рискованное толкование: змей — это теневой двойник самого героя, которого он должен победить, чтобы преодолеть свою смертную тварную природу, добиться пробуждения и соединиться с Евой хотя бы в инобытии.

С. 391. ...аз есмь Хадир, Вечно зеленеющее древо... — Эта символика Хызра-Хадира отражается, в частности, в мусульманском празднике начала лета — хыдрэллезе — который падает на 6 мая, день св. Георгия у православных. Его название происходит от имен двух мифических персонажей — Хызра и Ильяса (Илии), обладающих, как божества земледельческих культов, бессмертием.

С. 393. ...рай не место, а состояние... — в суфийской мистике существует понятие хал («состояние»), посещающее праведника на пути к Богу помимо его воли и вне зависимости от степени его совершенства. Учение о рае как «состоянии», а не «месте» подробно развивается в трудах Рене Генона.

С. 398. ...он заметил в нише черный лик... — Речь идет о так называемой «Черной мадонне»: подобные изображения Богоматери, чаще всего относящиеся к романской эпохе, иконографически точно восходят к образу древнеегипетской богини Изиды с младенцем Гором на руках.

С. 400. ...некто... увенчанный короной из перьев... — Озирис.

...человек с головой ибиса... — божественный писец Тот.

...еще двое: один с головой ястреба, другой с головой шакала... — бог Гор и «взвешиватель сердец» Анубис.

Богиня правды... — Маат, она изображалась со страусовым пером, прикрепленным к голове (иероглиф «маат» — страусовое перо).

С. 401. ...как в страшные времена анабаптистской ереси. — Отсвет этих «страшных времен» лежит на всем пространстве романа, в котором как бы воскрешается эпоха Реформации, когда в Германии и Голландии кишели

религиозные секты и общины, подобные тем, что описаны в «Зеленом лике». Анабаптисты, то есть «перекрещенцы», отрицали крещение младенцев и требовали крещения взрослых, способных сознательно воспринять свои апостольские обязанности; они проводили резкую границу между внешним откровением, заключенным в Священном Писании, и откровением внутренним, совершающимся в душе избранных праведников. Постепенно анабаптисты пришли к проповеди кровавой революции, истребления огнем и мечом нечестивых и приуготовления к торжеству «святых» на земле. Небесный Иерусалим, который они пытались устроить в Мюнстере, был жестокой пародией на Царствие Божие. Осада и падение Мюнстера (1625), а также подавление грозного восстания в Амстердаме лишили анабаптистов их политических амбиций, но дух анабаптизма всегда тлел в Нидерландах, как об этом свидетельствуют многие сцены романа Майринка.

С. 404. ...дабы сокровенная цепъучения о бодрствовании не прервалась... — «Послание» Хаубериссера, завинченное в гильзу (снаряд, пущенный из прошлого в будущее) и закопанное под юной яблонькой, которая «не кланяется буре», можно считать майринковской аналогией того, что Генон именовал «ковчегом», замкнутым вместилищем, состоящим из ладьи и прикрывающей ее сверху радуги, — вместилищем, где во время вселенской катастрофы сохраняются для будущего начатки нового мира, духовное наследство Традиции.

С. 420. ...новая земля, содрогающаяся от избытка жизненных сил... — Финальная катастрофа, описанная в романе, сменяется картинами обновленного мира, «новой обетованной земли». Непосредственный источник этих видений — Откровение св. Иоанна: «И увидел я новое небо и новую землю, ибо прежнее небо и прежняя земля миновали, и моря уже нет» (21: 1). Сходные образы присутствуют и в других сакральных текстах, повествующих о конце мира и его последующем обновлении: «Поднимется из моря земля, зеленая и прекрасная. Поля, незасеянные, покроются всходами. Живы Видар и Вали, ибо не погубили их море и пламя Сурта» (Младшая Эдда. Л., 1970. С. 94).

С. 423. ...он стал обитателем обоих миров... — «Неведомый мир», явленный «пробужденному из мертвых» Хаубериссеру, отчасти предвосхищен Э.-Т.-А. Гофманом в его сказке «Золотой горшок», где инобытие уподобляется волшебному саду и стоящему посреди него великолепному храму, чьи «искусные колонны кажутся деревьями, капители и карнизы сплетающимися акантовыми листьями, которые, сочетаясь в замысловатые гирлянды и фигуры, дивно украшают строение» [Гофман Э. Т. А . Избранные произведения: В 3 т. М., 1962. Т. 1. С. 159).