Том 17

ФРАГМЕНТЫ

Эта партия

«признает только три средства: иноземное вторжение, гражданскую войну и анархию... Такое правительство никогда не будет правительством Франции». (Палата депутатов, 5 января 1833 г.)

И этот же самый Трошю заявил в своей знаменитой программе: «Губернатор Парижа никогда не капитулирует», а Жюль Фавр в своем циркуляре: «Ни одного камня наших крепостей, ни одной пяди нашей земли», — равно как и Дюкро: «Я вернусь в Париж либо мертвым, либо победителем». Впоследствии он нашел в Бордо, что его жизнь необходима для подавления парижских «мятежников». (Эти негодяи знают, что в своем бегстве в Версаль они оставили в Париже доказательства своих преступлений, и для уничтожения этих доказательств они не остановились бы перед превращением Парижа в груду развалин, затопленную морем крови.) (Манифест к провинции, распространявшийся с воздушного шара[436].)

«Единство, которое навязывалось нам до сих пор империей, монархией и парламентаризмом, есть не что иное, как централизация, деспотическая, неразумная, произвольная и тягостная. Политическое единство, которого желает Париж, есть добровольное объединение всей местной инициативы...» центральная делегация от федеральных коммун. «Конец старого правительственного и клерикального мира, милитаризма и бюрократии, спекуляции, монополий и привилегий, — всего, чему пролетариат был обязан своим рабством, а страна — своими бедствиями и катастрофами». (Прокламация Коммуны от 19 апреля.)[437]

20000 жандармов (собранных в Версаль со всей Франции, во время империи их общее число составляло 30000 человек) и 12000 парижских полицейских — такова основа наилучшей из армий, которую когда-либо имела Франция.

«Республиканские депутаты Парижа не протестовали ни против бомбардировки Парижа, ни против казней пленных на месте, ни против клеветы на народ Парижа. Напротив, своим присутствием в Собрании и своим молчанием они дали свое благословение всем этим действиям, поддержав их тем авторитетом, которым они пользовались как члены республиканской партии. Они сделались союзниками и сознательными сообщниками монархической партии. Мы объявляем их предателями, изменившими своим мандатам и республике» (Генеральная ассоциация защитников республики[438]) (9 мая).

«Централизация приводит к апоплексии в Париже и к отсутствию жизни во всех других местах» (Ламенне).

«Теперь все тяготеет к центру, и этот центр есть, так сказать, само государство» (Монтескье)[439].

При вступлении пруссаков в Париж Центральный комитет национальной гвардии, который образовался из делегатов от каждой роты, переправил на Монмартр, в Бельвиль и Ла-Виллет все пушки и митральезы, отлитые на суммы, собранные самой национальной гвардией; эти пушки и митральезы были оставлены на произвол судьбы правительством национальной обороны именно в тех кварталах, в которые должны были вступить пруссаки.

Утром 18 марта правительство обратилось с энергичным призывом к национальной гвардии, но из 400000 национальных гвардейцев отозвалось только 300 человек.

18 марта, в 3 часа утра, полицейские и несколько линейных батальонов появились на Монмартре, в Бельвиле и Ла-Виллете с целью напасть врасплох на людей, охранявших артиллерию, и отнять ее силой.

Национальная гвардия оказала сопротивление, солдаты же leverent la crosse en l'air [подняли ружья прикладами вверх. Ред.], несмотря на угрозы и приказы генерала Леконта, который в тот же день был расстрелян своими солдатами одновременно с Клеманом Тома.

(«Линейные войска подняли ружья прикладами вверх и братались с восставшими».)

Извещение Орель де Паладина о победе было уже отпечатано; были также найдены документы о подготовлявшемся decembrisation [т. е. государственном перевороте по образцу 2 декабря 1851 года. Ред.] в Париже.

19 марта Центральный комитет объявил о снятии осадного положения в Париже, 20-го Пикар объявил на осадном положении департамент Сены и У азы.

18 марта (утром: он все еще верил в свою победу) на стенах была расклеена прокламация Тьера:

«Правительство решило действовать. Преступники, собирающиеся образовать правительство, должны быть выданы в руки правосудия, а захваченные пушки должны быть возвращены в арсеналы».

Ближе к вечеру, поскольку ночное нападение потерпело неудачу, Тьер обращается с призывом к национальной гвардии:

«Правительство не подготовляет coup d'etat. У правительства республики нет и не может быть иной цели, кроме безопасности республики».

Он хочет только

«покончить с мятежным Комитетом»... «почти целиком состоящим из людей неизвестных населению». Поздно вечером появляется третья прокламация к национальной гвардии, подписанная Пикаром и Орелем:

«Некоторые введенные в заблуждение люди... оказывают упорное сопротивление национальной гвардии и армии... Правительство сочло нужным оставить вам ваше оружие. Возьмите же его в руки с решимостью установить царство закона и спасти республику от анархии».

(17-го Шёльше пытается льстивыми речами склонить их к разоружению.)

Прокламация Центрального комитета от 19 марта

«Осадное положение снято. Парижский народ приглашается на коммунальные выборы». Там же к национальной гвардии:

«Вы поручили нам организовать защиту Парижа и ваших прав... В настоящий момент срок наших мандатов истек; мы возвращаем их вам, мы не станем занимать место тех, кого только что смело дыхание народной бу-ри»[440].

Они дали членам правительства спокойно удалиться в Версаль (даже тем, кто, как Ферри, был у них в руках).

Коммунальные выборы, назначенные на 22 марта, были отложены до 26 марта из-за демонстрации партии порядка.

21 марта. Собрание поднимает бешеный вой протеста против того, чтобы слова «Vive la Republique!» [«Да здравствует республика!». Ред.], были поставлены в конце прокламации «К гражданам и армии (солдатам)». Тьер: «Это предложение, может быть, и вполне законно и т. д.» (Протест «помещичьей палаты».) Жюль Фавр разглагольствует против доктрины, согласно которой республика выше всеобщего избирательного права, льстит помещичьему большинству, грозит парижанам прусской интервенцией и провоцирует демонстрацию Парижа порядка. Тьер: «будь, что будет, он не пошлет вооруженные силы против Парижа» (у него тогда еще не было войск для этого).

Центральный комитет был так не уверен в своей победе, что поспешил принять посредничество мэров и депутатов Парижа... Упрямство Тьера дало ему (Комитету) возможность продержаться один-два дня, а тогда он осознал свою силу. Бесчисленные ошибки революционеров. Вместо того, чтобы обезвредить полицейских, перед ними раскрыли двери; они ушли в Версаль, где были встречены как спасители; дали уйти 43-му линейному полку; распустили по домам всех солдат, братавшихся с народом; позволили реакции организоваться в самом центре Парижа; оставили в покое Версаль. Тридон, Жаклар, Варлен, Вайян считали нужным немедленно выбить роялистов... Фавр и Тьер предпринимали настойчивые шаги перед прусскими властями, чтобы добиться их содействия... в подавлении движения восставшего Парижа.

Трошю и Клеман Тома только тем и заняты, что препятствуют всем попыткам вооружить и организовать национальную гвардию. Поход на Версаль был решен, подготовлен и предпринят Центральным комитетом без ведома Коммуны и даже прямо вопреки ее ясно выраженной воле...

Бержере... вместо того, чтобы взорвать мост у Нейи, который коммунары не могли удержать из-за Мон-Валерьена и батарей, установленных в Курбевуа, дал роялистам возможность овладеть им, сильно укрепиться на нем и обеспечить себе таким образом путь сообщения с Парижем...

Как отмечалось в письме г-на Литтре («Daily News», 20 апреля):

«Раз Париж обезоружен, раз Париж скован по рукам всеми этими Винуа, Валантенами, Паладинами, — республика погибла. Это понимали парижане. Поставленные перед выбором: либо сдаться без боя, либо отважиться на страшную борьбу, исход которой неизвестен, они выбрали борьбу, и я могу только похвалить их за это».

Поход на Рим — это дело Кавеньяка, Жюля Фавра и Тьера.

«Правительство, имеющее все внутренние достоинства республиканского правления и всю внешнюю силу монархического. Я говорю о федеративной республике... Это — общество обществ, новое общество, которое может увеличиваться за счет многочисленных вновь примкнувших членов, пока оно не станет достаточно сильным, чтобы обеспечить безопасность объединившихся. Такого рода республика... может сохранять свои размеры, не подвергаясь внутренней порче. Форма этого общества предотвращает все затруднения» (Монтескье, «О духе законов», кн. IX, гл. I)[441].

Конституция 1793 года[442]:

§ 78. В каждой коммуне республики имеется муниципальное управление. В каждом округе — промежуточное управление, в каждом департаменте— центральное управление. § 79. Муниципальные должностные лица избираются на собраниях коммуны. § 80. Члены местных управлений назначаются собраниями выборщиков департамента и округа.

§ 81. Муниципалитеты и управления обновляются в своем составе ежегодно наполовину.

Исполнительный совет. § 62. Состоит из 24 членов. § 63. Собрание выборщиков каждого департамента выбирает одного кандидата. Законодательный корпус выбирает членов совета по общему списку. § 64. Исполнительный совет обновляется наполовину в последний месяц сессии каждого законодательного периода. § 65. На исполнительный совет возлагается руководство общим управлением и наблюдение за ним. § 66. Исполнительный совет назначает главных должностных лиц по общему управлению республикой, из числа лиц, не входящих в его состав. §68. Эти должностные лица не образуют совета; они действуют отдельно, не связаны между собой непосредственно; они не пользуются никакой личной властью. § 73. Исполнительный совет смещает и замещает назначаемых им должностных лиц.

Партия порядка в Париже, подстрекаемая, с одной стороны, призывом Жюля Фавра в Собрании к гражданской войне — он заявил, что пруссаки пригрозили вмешательством в случае отказа парижан немедленно сдаться, — и поощряемая долготерпением народа и пассивным отношением к ней Центрального комитета, решилась на coup de main [внезапный удар, внезапное нападение. Ред.], который и нанесла 22 марта под видом мирного шествия, мирной демонстрации против революционного правительства. Действительно, это была мирная демонстрация совсем особого свойства.

«Все движение казалось совершенно неожиданным. Не было сделано никаких приготовлений, чтобы дать ему отпор».

«Мятежная толпа благородных господ», во главе с такими выкормышами империи, как Геккерен, Кётлогон, Анри де Пен и т. д., двигается, оскорбляя и обезоруживая отдельных национальных гвардейцев из числа выдвинутых патрулей (постов), которые бежали на Ван-домскую площадь, откуда национальная гвардия сразу же двинулась на улицу Нёв-де-Пти-Шан. При встрече с мятежниками ей был дан приказ не стрелять, но мятежники наступают с криками: «Долой убийц! Долой Комитет!», оскорбляют гвардейцев, выхватывают у них ружья, стреляют из револьвера в гражданина Мальжурналя (лейтенанта штаба на Вандомской площади) (члена Центрального комитета). Генерал Бержере требует, чтобы они удалились (разошлись) (ушли). Около пяти минут длится барабанный бой и повторяются sommations (которым у англичан соответствует оглашение акта о беспорядках)[443]. Те отвечают оскорбительными криками. Два национальных гвардейца падают тяжело раненные. Тем временем их товарищи все еще колеблются и стреляют в воздух. Мятежники пытаются силой прорваться сквозь ряды гвардейцев и обезоружить их. Тогда Бержере скомандовал стрелять, и трусы обращаются в бегство. Emeute [Мятеж. Ред.] сразу ликвидирован, и огонь прекращается. В национальных гвардейцев стреляли из домов. Двое из них, Вален и Франсуа, были убиты, восемь человек ранены. Улицы, по которым разбежались «мирные» демонстранты, были усеяны револьверами и палками со стилетами (много их было подобрано на улице де ла Пе). При виконте де Моли-не, убитом в спину (своими же людьми), был найден кинжал на цепочке.

Был дан отбой. Множество палок со стилетами, револьверов и кинжалов было разбросано по улицам, по которым прошла «безоружная» демонстрация. Револьверные выстрелы стали раздаваться прежде, чем восставшим был дан приказ стрелять в толпу. Нападающей стороной были манифестанты (как видел собственными глазами генерал Шеридан из окна).

Итак, это была просто попытка парижских реакционеров, вооружившихся револьверами, палками со стилетами и кинжалами, добиться того, чего не сумел добиться Винуа со своими полицейскими, солдатами, пушками и митральезами. Что «низшие классы» Парижа не дали разоружить себя даже парижским «благородным господам» — это в самом деле было уж чересчур!

Когда 13 июня 1849 г. национальная гвардия Парижа, протестуя против преступления, против нападения французских войск на Рим, устроила действительно «безоружную» и «мирную» демонстрацию, генерал Шангарнье удостоился похвал от своего друга Тьера за то, что он рубил саблями и расстреливал демонстрантов. Тогда было объявлено осадное положение, изданы новые репрессивные законы, начались новые ссылки, новое царство террора! В противоположность всему этому Центральный комитет и парижские рабочие строго держались оборонительной тактики во время самого столкновения, позволили напавшим на них (бандитам) спокойно разойтись по домам и своей снисходительностью, непривлечением их к ответу за их наглое выступление, придали им столько храбрости, что два дня спустя они под предводительством адмирала Сессе, присланного из Версаля, объединились снова и снова попытали свои силы в гражданской войне.

И эта-то стычка на Вандомской площади вызвала в Версале негодующие вопли об «убийстве безоружных граждан», разнесшиеся по всему миру. Заметим, что даже Тьер, который вечно твердит об убийстве двух генералов, ни разу не посмел напомнить миру об этом «убийстве безоружных, граждан».

Как в средние века: господин может пустить в ход любое оружие против плебея, но последний не смеет даже защищаться.

(27 марта. Версаль. Тьер:

«Я официально опровергаю тех, кто обвиняет меня, будто я веду дело к установлению монархии. Я вступил в должность, когда республика была уже совершившимся фактом. Перед богом и людьми я заявляю, что не изменю ей».)

После второго восстания партии порядка народ Парижа тоже не предпринял никаких репрессивных мер. Центральный комитет совершил даже ту огромную ошибку, что вопреки советам своих наиболее энергичных членов не двинулся сразу же на Версаль, где после бегства адмирала Сессе и смехотворного краха национальной гвардии порядка воцарилась величайшая растерянность, потому что еще не было организовано никаких сил для сопротивления.

После выборов Коммуны, когда партия порядка снова испробовала свои силы, в избирательной борьбе, и была снова побита, она совершила свой исход из Парижа. Во время выборов буржуа обмениваются рукопожатиями и братаются (в помещениях мэрий) с восставшими национальными гвардейцами, тогда как между собой они только и говорят о «массовых казнях», «митральезах», «поджаривании в Кайенне», «массовых расстрелах».

«Вчерашние беглецы думают сегодня своими льстивыми речами уговорить людей из городской ратуши сохранять спокойствие до тех пор, пока депутаты «помещичьей палаты» и бонапартовские генералы, собирающиеся в Версале, не будут в состоянии открыть по ним огонь».

Во второй раз Тьер начал вооруженное нападение на национальную гвардию схваткой 2 апреля. Сражение произошло между Курбевуа и Нейи, около Парижа. Национальная гвардия была разбита, мост у Нейи занят солдатами Тьера. Несколько тысяч национальных гвардейцев, выступивших из Парижа и занявших Курбевуа и Пюто и мост у Нейи, понесли поражение. Захвачено много пленных. Многие восставшие немедленно расстреляны как бунтовщики. Версальские войска первыми открыли огонь.

Коммуна:

«Версальское правительство напало на нас. Не рассчитывая на армию, оно послало папских зуавов Шарета, бретонцев Трошю и жандармов Валантена бомбардировать Нейи»[444].

2 апреля версальское правительство выслало вперед дивизию, состоявшую главным образом из жандармов, морской пехоты, лесных стражников и полиции. Винуа с двумя пехотными бригадами и Галиффе во главе кавалерийской бригады и с артиллерийской батареей двинулись на Курбевуа.

Париж. 4 апреля. Мильер (заявление):

«Народ Парижа не предпринимал никаких агрессивных шагов... когда правительство приказало напасть на него бывшим полицейским империи, организованным в преторианские отряды, под командой бывших сенаторов»[445].