Том 18

Ф. ЭНГЕЛЬС БАКУНИСТЫ ЗА РАБОТОЙ

Только что опубликованный доклад гаагской комиссии о тайном Альянсе Михаила Бакунина [«l'alliance de la democratie Socialiste». London, 1873. Немецкое издание вышло под заглавием «Ein Komplott gegen die Internationale». (Издательство «Vorwarts».) (Примечание Энгельса к изданию 1894 года.)] (смотри статью «Калиостро Бакунин» в № 87 и следующих «Volksstaat»[379]) раскрыл перед рабочим миром тайные происки, мошеннические проделки и пустозвонство, посредством которых пытались поставить пролетарское движение на службу раздутому честолюбию и эгоистическим целям нескольких непризнанных гениев. Вместе с тем в Испании эти спесивые хвастуны дали нам возможность познакомиться также и с их практической революционной деятельностью.. Посмотрим же, как осуществляют они свои ультрареволюционные фразы об анархии и автономии, об уничтожении всякого авторитета, в особенности государственного, о немедленном и полном освобождении пролетариата. Теперь мы, наконец, можем это сделать, так как, помимо газетных сообщений о событиях в Испании, располагаем уже докладом Новой мадридской федерации Интернационала, представленным Женевскому конгрессу.

Как известно, в Испании к моменту раскола Интернационала имели перевес члены тайного Альянса; значительное большинство испанских рабочих пошло за ними. И вот, когда в феврале 1873 г. была провозглашена республика, испанские альянсисты оказались в очень затруднительном положении. Испания страна настолько отсталая в промышленном отношении, что там и речи быть не может о немедленном полном освобождении рабочего класса. Прежде чем дело дойдет до этого, Испания необходимо должна пережить еще различные предварительные ступени развития и устранить с пути целый ряд препятствий. Пройти эти предварительные ступени в возможно более короткий промежуток времени, быстро устранить эти препятствия, — таковы были шансы, которые открывала республика. Но использовать эти шансы можно было лишь посредством деятельного политического вмешательства испанского рабочего класса. Масса рабочих чувствовала это; она стремилась повсюду к тому, чтобы участвовать в событиях, чтобы использовать удобный случай для действия, не предоставляя, как до сих пор, свободного поприща для действия и для интриг имущих классов. Правительство назначило выборы в учредительные кортесы; какую позицию должен был занять Интернационал? Главари бакунистов были в величайшей растерянности. Дальнейшая политическая бездеятельность становилась со дня на день все более смешной и невозможной; рабочие хотели «видеть дело». С другой стороны, альянсисты много лет проповедовали, что не следует принимать участия ни в какой революции, которая не имеет целью немедленное полное освобождение рабочего класса, что предпринять какое-либо политическое действие значило бы тем самым признать государство, этот источник всякого зла, и что именно поэтому участие в каких-либо выборах является преступлением, заслуживающим смертной казни. Как вышли они из этого тупика, поясняет нам вышеупомянутый мадридский доклад:

«Те самые люди, которые отвергли гаагскую резолюцию о политическом действии рабочего класса и попрали Устав Интернационала, вызвав этим раскол, внутреннюю борьбу и дезорганизацию в рядах Интернационала в Испании, те самые люди, которые имели бесстыдство изображать нас в глазах рабочих честолюбивыми карьеристами, стремившимися под предлогом завоевания господства рабочим классом захватить власть в свои руки; эти самые люди, называющие себя автономистами, анархистами-революционерами и т. п., на этот раз с жаром бросились делать политику, по — самую худшую, буржуазную политику. Они прилагали усилия не к тому, чтобы доставить политическую власть рабочему классу, — напротив, к этой идее они питают отвращение, — а к тому, чтобы помочь прийти к власти одной из фракций буржуазии, состоящей из авантюристов, честолюбцев и карьеристов и называющей себя республиканцами — интрансижентами (непримиримыми).

Уже накануне общих выборов в учредительное собрание рабочие Барселоны, Алькоя и других мест потребовали разъяснения, какой политики следует держаться рабочим как в парламентской, так и во всякой другой борьбе. С этой целью было устроено два больших собрания: одно в Барселоне, другое в Алькое; в обоих случаях альянсисты всеми силами противились тому, чтобы была твердо установлена политическая линия, которой должен был бы держаться Интернационал» (nota bene [заметьте. Ред.]: их Интернационал). «Итак, было решено, что Интернационалу, как организации, совсем не следует заниматься политической деятельностью, но что члены Интернационала, каждый на свой страх и риск, могут действовать, как им угодно, и примыкать к любой партии, к какой им заблагорассудится, — в силу их пресловутой автономии! Каков we был результат применения такой нелепой доктрины? — Основная масса членов Интернационала, включая анархистов, приняла участие в выборах без программы, без знамени, не имея собственных кандидатов, и, таким образом, способствовала тому, что избраны были почти исключительно буржуазные республиканцы. В палату вошли только два или три рабочих — люди, которые абсолютно никого не представляют, которые ни разу не возвысили голоса в защиту интересов нашего класса и которые преспокойно голосуют за все реакционные предложения, вносимые большинством палаты».

Вот к чему приводит бакунистское «воздержание от политики». В спокойные времена, когда пролетариат наперед знает, что в лучшем случае он проведет в парламент лишь нескольких представителей и что возможность достичь парламентского большинства совершенно исключена для него, — в такое время кое-где удается заставить рабочих поверить, что они совершают великое революционное дело, когда во время выборов отсиживаются дома и вообще нападают не на то государство, в котором они живут и которое их угнетает, а на государство как таковое, на государство вообще, которое нигде не существует и которое, стало быть, не может и защищаться. Это в самом деле великолепный способ разыгрывать из себя революционеров для тех людей, у которых душа легко уходит в пятки; а насколько вожаки испанских альянсистов принадлежат к людям такого сорта, подробно показывает вышеупомянутая брошюра об Альянсе.

Но как только сами события выдвигают пролетариат на первый план, воздержание становится явной нелепостью, а деятельное вмешательство рабочего класса — неотвратимой необходимостью. Именно так и было в Испании. Отречение Амадея оттеснило от власти радикалов-монархистов[380] и лишило их возможности снова прийти к власти в ближайшем будущем; еще менее приемлемыми были в тот момент альфонсисты[381]; карлисты же, как почти всегда, предпочитали избирательной борьбе гражданскую войну[382]. Все эти партии, по испанскому обычаю, воздержались от выборов; в выборах приняли участие только расколовшиеся на два крыла федералисты-республиканцы и рабочая масса. При огромном обаянии которым в то время еще пользовалось имя Интернационала среди испанских рабочих, присуществовавшей еще в то время, по крайней мере на практике, превосходной организации его секций в Испании, — было несомненно, что в фабричных районах Каталонии, в Валенсии, в городах Андалузии и пр. всякая выдвинутая и поддержанная Интернационалом кандидатура прошла бы блестяще и что в кортесах безусловно образовалось бы меньшинство, достаточно сильное для того, чтобы при каждом голосовании определять исход борьбы между тем и другим крылом республиканцев. Рабочие чувствовали это; они чувствовали, что теперь настало время пустить в ход свою тогда еще могущественную организацию. Но господа вожаки бакунистской школы так долго проповедовали евангелие безусловного воздержания, что не могли сразу переменить курс; и вот они придумали жалкий выход, чтобы Интернационал как организация воздерживался, а его члены, каждый в отдельности, голосовали по своему усмотрению. Следствием этого заявления о политическом банкротстве было то, что рабочие, как всегда в подобных случаях, голосовали за людей, выступавших наиболее радикально, — за интрансижентов, — а тем самым в большей или меньшей степени брали на себя ответственность за дальнейшие шаги своих избранников и оказывались втянутыми в их действия.

Альянсистам никак нельзя было проявлять упорство в том смешном положении, в которое они сами себя поставили своей хитроумной избирательной политикой, — иначе наступил бы конец их прежнему господству над Интернационалом в Испании. Им приходилось действовать, хотя бы только для виду. Спасением для них должна была стать всеобщая стачка.

В бакунистской программе всеобщая стачка служит тем рычагом, при помощи которого совершается социальная революция. В одно прекрасное утро все рабочие всех отраслей промышленности какой-либо страны или даже всего мира прекращают работу и этим вынуждают имущие классы, самое большее через месяц, либо принести повинную, либо же напасть на рабочих, и тогда последние получат право защищаться и воспользуются случаем, чтобы опрокинуть все старое общество. Проект этот отнюдь не новый; французские, а за ними бельгийские социалисты со времени 1848 г. вдоволь поездили на этом боевом коне, который, впрочем, по происхождению — английской породы. Во время быстрого и бурного развития чартизма, наступившего вслед за кризисом 1837 г., среди английских рабочих уже в 1839 г. проповедовался «священный месяц», — прекращение работы в национальном масштабе (см. Энгельс. «Положение рабочего класса в Англии», стр. 279[383]), и это встретило такой отклик, что фабричные рабочие Северной Англии в июле 1842 г. попытались осуществить это на деле. — Большое значение придавалось всеобщей стачке и на женевском конгрессе альянсистов 1 сентября 1873 г.[384], но здесь всеми было признано, что для этого необходима организация всего рабочего класса и наполненная касса. А в этом-то и вся загвоздка! С одной стороны, правительства, в особенности когда их ободряют политическим воздержанием, никогда не допустят, чтобы организация и касса рабочих достигли такого уровня; с другой стороны, политические события и притеснения со стороны господствующих классов приведут к освобождению рабочих гораздо раньше, чем пролетариат успеет создать эту идеальную организацию и этот колоссальный резервный фонд. А если бы он обладал ими, ему незачем было бы идти окольным путем всеобщей стачки, чтобы достигнуть цели.

Для всякого, кто сколько-нибудь знаком с тайными пружинами Альянса, не подлежит сомнению, что предложение прибегнуть к этому испытанному средству исходило от швейцарского центра. Как бы то ни было, испанские вожаки нашли в этом выход, открывавший им возможность хоть что-нибудь делать, не ввязываясь прямо в «политику», и пошли на это с радостью. Повсюду стали проповедовать чудодейственные свойства всеобщей стачки; стали готовиться к тому, чтобы начать ее в Барселоне и в Алькое.

Между тем политическая обстановка все более и более приближалась к кризису. Старые краснобаи из федералистов-республиканцев, Кастелар и компания, испугались движения, которое переросло их; они вынуждены были уступить власть Пи-и-Маргалю, который попытался добиться соглашения с интрансижентами. Среди официальных республиканцев Пи был единственным социалистом, единственным человеком, сознававшим, что республике необходимо опираться на рабочих. Он тотчас же представил программу мероприятий социального характера, которые можно было немедленно осуществить и которые должны были не только принести непосредственную выгоду рабочим, но и побуждали бы своими последствиями к дальнейшим шагам и таким образом дали хотя бы первый толчок социальной революции. Но бакунисты — члены Интернационала, которые обязаны отвергать даже самые революционные мероприятия, раз они исходят от «государства», предпочли поддержать самых сумасбродных шарлатанов среди интрансижентов, но только не министра. Переговоры Пи с интрансижентами затянулись; интрансиженты стали проявлять нетерпение, а самые горячие из них подняли в Андалузии кантональное восстание. Тут должны были выступить и вожаки Альянса, если не хотели тащиться на буксире у буржуа интрансижентов. Итак, было приказано начать всеобщую забастовку.

В Барселоне было расклеено, между прочим, такое объявление:

«Рабочие! Мы устраиваем всеобщую забастовку, чтобы выразить глубокое негодование, которое мы испытываем, видя, как правительство использует войска для усмирения наших трудящихся братьев, но пренебрегает войной против карлистов» и т, д.

Рабочих Барселоны, крупнейшего фабричного города Испании, история которого знает больше баррикадных боев, чем история какого бы то ни было другого города в мире, призывали, таким образом, выступить против вооруженной силы правительства не с оружием, находившимся у них в руках, а… со всеобщей стачкой, то есть с мероприятием, затрагивающим непосредственно лишь отдельных буржуа, но не их общего представителя — государственную власть! В периоды бездействия мирного времени барселонские рабочие могли еще выслушивать призывавшие к насилию фразы смирных людей вроде Алерини, Фарга Пелисера и Виньяса; но когда пришло время действовать, когда Алерини, Фарга Пелисер и Виньяс сначала обнародовали свою пресловутую избирательную программу, затем всячески проповедовали спокойствие и, наконец, вместо того, чтобы призвать к оружию, объявили всеобщую забастовку, — тогда рабочие стали прямо-таки презирать их. Самый слабенький интрансижент проявлял все же больше энергии, чем самый деятельный альянсист. Альянс и одураченные им секции Интернационала утратили всякое влияние, и когда эти господа провозгласили всеобщую стачку, якобы с целью парализовать таким путем правительство, рабочие попросту высмеяли их. Но деятельность лжеинтернационала привела все же к тому, что Барселона не приняла участия в кантональном восстании; а Барселона была единственным городом, присоединение которого к движению могло дать рабочему элементу, везде игравшему в нем видную роль, сильную поддержку, а вместе с тем и надежду овладеть в конце концов всем движением. Кроме того, с присоединением Барселоны победа была бы почти обеспечена. Но Барселона и пальцем не пошевелила; барселонские рабочие, раскусившие интрансижентов, обманутые альянсистами, остались в бездействии и обеспечили тем самым окончательную победу мадридского правительства. Все это не помешало, однако, альянсистам Алерини и Бруссу (подробности о них — в докладе об Альянсе [См. настоящий том, стр. 323—452. Ред.]) заявить в своей газете «Solidarite revolutionnaire»[385]:

«Революционное движение распространяется по всему полуострову с быстротой молнии… в Барселоне еще ничего не произошло, но на площадях, в общественных местах — перманентная революция»!

Но то была революция альянсистов, которая состоит в том, что непрерывно бьют в литавры, и которая именно поэтому «перманентно» стоит на «месте».

Одновременно всеобщая стачка была поставлена в порядок дня в Алькое. Алькой — молодой фабричный город, насчитывающий теперь около 30000 жителей, в котором Интернационал в бакунистской форме появился лишь год тому назад и очень быстро распространился. Рабочие этого города, до тех пор совершенно чуждые движению, охотно воспринимали социализм в любой форме, подобно тому, как это повторяется то здесь, то там в отсталых местечках Германии, где Всеобщий германский рабочий союз внезапно приобретает много свежеиспеченных приверженцев. Именно поэтому Алькой был избран местопребыванием бакунистской испанской федеральной комиссии. С деятельностью этой самой федеральной комиссии мы здесь и ознакомимся.

7 июля рабочее собрание постановляет объявить всеобщую стачку и на следующий день отправляет депутацию к алькальду (бургомистру) с предложением в 24 часа созвать фабрикантов и предъявить им требования рабочих. Алькальд Альборс, буржуазный республиканец, задерживает рабочих, вызывает войска из Аликанте, а фабрикантам советует не уступать, а забаррикадироваться в своих домах. Сам же он будет на своем посту. После совещания с фабрикантами, — мы следуем здесь официальному отчету федеральной комиссии альянсистов, датированному 14 июля 1873 г.[386], — он, обещавший вначале рабочим сохранять нейтралитет, выпускает прокламацию, в которой «оскорбляет рабочих и клевещет на них, становится на сторону фабрикантов и таким образом уничтожает право и свободу стачечников, провоцируя их на борьбу». Как могут благочестивые пожелания бургомистра уничтожать право и свободу стачечников, остается во всяком случае неясным. Как бы то ни было, но руководимые Альянсом рабочие объявляют через комиссию городскому совету, что если он не намерен сохранять обещанный нейтралитет по отношению к стачке, то, во избежание конфликта, ему было бы лучше сложить свои полномочия. Комиссия не была принята, и, когда она покидала ратушу, полицейские открыли огонь по безоружной толпе, мирно стоявшей на площади. Так, согласно альянсистскому отчету, началась борьба. Народ вооружился, завязалось сражение, длившееся будто бы «двадцать часов». С одной стороны — рабочие, число которых «Solidarite revolutionnaire» определяет в 5000, с другой стороны — 32 жандарма в ратуше, да еще несколько вооруженных человек в четырех или пяти домах на рынке; дома эти — по прусскому образцу, — были сожжены народом. Наконец, у жандармов истощились боевые припасы, и они вынуждены были сдаться.

«Не пришлось бы оплакивать так много жертв», — повествует отчет альянсистской комиссии, — «если бы алькальд Альборс не обманул народ: он сделал вид, что сдается, а затем малодушно приказал убить тех, кто, полагаясь на его слово, вошел в ратушу; и сам алькальд не был бы убит населением, пришедшим в справедливое негодование, если бы он не выстрелил в упор из револьвера в людей, арестовывавших его».

Каковы же были жертвы этой борьбы?

«Хотя мы и не имеем возможности точно подсчитать число убитых и раненых» (со стороны народа), «мы все же можем сказать, что их не менее десяти. В рядах нападавших насчитывается не менее пятнадцати убитых и раненых».

Это было первое уличное сражение, выдержанное Альянсом. В течение двадцати часов 5000 человек сражались против 32 жандармов и нескольких вооруженных буржуа и, после того как те расстреляли все свои патроны, одолели их, потеряв всего-навсего десять человек. Видимо, Альянс вдолбил своим последователям изречение Фальстафа о том, что «осторожность — наилучшее проявление храбрости» [Шекспир. «Король Генрих iv», часть 1, акт V, сцена четвертая. Ред.].

Разумеется, все сообщения буржуазных газет о всевозможных ужасах, о бесцельно сожженных фабриках, о массовых расстрелах жандармов, о людях, облитых керосином и подожженных, — чистейшие выдумки. Победившие рабочие, даже тогда, когда ими руководят альянсисты, девиз которых: «Бей, круши!», всегда обходятся даже чересчур великодушно со своими побежденными противниками, а последние поэтому приписывают им все те позорные деяния, которые сами они никогда не преминут учинить в случае победы.

Итак, победа была одержана.

«В Алькое», — ликует «Solidarite revolutionnaire», — «наши друзья, в числе 5000 человек, стали господами положения».

Как же воспользовались эти «господа» своим «положением»?

Об этом не говорят нам ни слова ни отчет Альянса, ни альянсистская газета; мы вынуждены обратиться к обычным газетным сообщениям. Из них мы узнаем, что в Алькое был тотчас учрежден «комитет благосостояния», то есть революционное правительство. Правда, альянсисты на своем конгрессе в Сент-Имье, в Швейцарии, 15 сентября 1872 г. постановили, что «всякая организация политической, так называемой временной или революционной власти может быть лишь новым обманом и оказалась бы столь же опасной для пролетариата, как все ныне существующие правительства». Члены заседающей в Алькое испанской федеральной комиссии также употребили все усилия к тому, чтобы эта резолюция была принята и съездом Интернационала в Испании. И вот, несмотря на все это, мы обнаруживаем, что Северино Альбаррасин, член этой комиссии, а по некоторым сведениям и Франсиско Томас, ее секретарь, были членами этой временной и революционной правительственной власти — алькойского комитета благосостояния!

Что же делал этот комитет благосостояния? Какие принял он меры к тому, чтобы осуществить «немедленное полное освобождение рабочих»? Комитет запретил всем мужчинам выезжать из города, между тем как женщинам это было разрешено, если только они… имели паспорта! Противники всякой власти вводят снова паспорта! И в остальном — абсолютная беспомощность, растерянность и неэнергичность.

Между тем из Аликанте приближался с войсками генерал Веларде. У правительства было достаточно причин желать покончить с местными восстаниями в провинциях без всякого шума. А у «господ положения» в Алькое было достаточно причин желать выбраться из положения, в котором они не знали, что делать. Так что роль депутата Серверы, служившего посредником, была легкой. Комитет благосостояния сложил свои полномочия, войска 12 июля вступили в город без всякого сопротивления, и единственным обещанием, которое за это было дано комитету благосостояния, была … всеобщая амнистия. Альянсистские «господа положения» еще раз благополучно вышли из тупика. Этим и кончилась алькойская авантюра.

В Санлукар-де-Баррамеда, близ Кадиса, сообщает нам отчет Альянса,

«алькальд закрывает помещение Интернационала и вызывает гнев рабочих своими угрозами и своими непрестанными посягательствами на личные права граждан. Избранная комиссия требует от министра, чтобы соблюдалась законность и было открыто произвольно закрытое помещение. Г-н Пи соглашается на это в принципе… но уклоняется от выполнения на деле; рабочим становится ясно, что правительство намерено систематически подвергать опале их Товарищество; они смещают всех представителей местной власти и назначают на их место новых, которые вновь открывают помещение Товарищества».

«В Санлукаре… народ является господином положения!» — торжествует «Solidarite revolutionnaire». Альянсисты, которым и здесь тоже пришлось вопреки их анархическим принципам образовать революционное правительство, не знали, что делать со своей властью. Они тратили время на пустые споры и бумажные резолюции; а когда генерал Павиа, взяв Севилью и Кадис, послал 5 августа в Санлукар несколько рот из бригады Сориа, — то он… не встретил никакого сопротивления.

Таковы геройские подвиги, совершенные Альянсом там, где у него не было никаких соперников.

Сразу вслед за уличной борьбой в Алькое в Андалузии поднялись интрансиженты. Пи-и-Маргаль был еще у власти и вел все время переговоры с вождями этой партии, желая образовать из них министерство; зачем же было начинать восстание, когда переговоры еще продолжались? Причина этой поспешности до сих пор не совсем ясна; но одно несомненно: господа интрансиженты стремились прежде всего как можно скорее осуществить на деле федеративную республику, чтобы захватить в свои руки власть и те многочисленные правительственные посты, которые должны были быть заново учреждены в отдельных кантонах. Кортесы в Мадриде слишком долго тянули с раздроблением Испании; стало быть, надо было взяться самим за дело и повсюду провозгласить суверенные кантоны. Прежнее поведение Интернационала (бакунистского), сильно замешанного со времени выборов в делах интрансижентов, позволяло рассчитывать на его содействие: разве он только что не овладел насильно Алькоем и не вступил, следовательно, в открытую борьбу с правительством? К тому же бакунисты в течение многих лет проповедовали, что всякое революционное действие сверху вниз вредно; все должно быть организовано и проведено снизу вверх. И вот теперь представлялся случай осуществить снизу вверх знаменитый принцип автономии, по крайней мере для отдельных городов! Иначе и быть не могло: бакунистские рабочие попались на удочку и стали таскать каштаны из огня для интрансижентов, чтобы потом, как всегда, получить в награду от своих союзников пинки сапогом и ружейные пули,

Какова же была позиция членов бакунистского «Интернационала» во всем этом движении? Они помогли придать ему характер федералистской раздробленности, они осуществили, насколько это было возможно, свой идеал анархии. Те самые бакунисты, которые в Кордове, за несколько месяцев до того, объявили учреждение революционных правительств изменой и надувательством рабочих, заседали теперь во всех городских революционных правительствах Андалузии, но везде в меньшинстве, так что интрансиженты могли делать то, что им было угодно. В то время как интрансиженты держали в своих руках политическое и военное руководство, от рабочих отделывались пышными фразами и бумажными проектами якобы социальных реформ самого нелепого и бессмысленного рода. Когда же бакунистские главари требовали действительных уступок, они встречали бесцеремонный отказ. А на вопросы корреспондентов английских газет интрансиженты, стоявшие во главе движения, в первую очередь заявили, что не имеют ничего общего с этими так называемыми «членами Интернационала», не несут за них никакой ответственности и держат под строжайшим полицейским надзором как их главарей, так и всех эмигрантов Парижской Коммуны. Наконец, как мы увидим дальше, в Севилье во время сражения с правительственными войсками интрансиженты стреляли также и в своих бакунистских союзников [Следующие три абзаца в «volksstaat» (№ 106 от 2 ноября 1873 г.) были ошибочно вверстаны в конец третьей главы. Они переставлены Энгельсом при перепечатке статьи в 1894 г. в сборнике «Internationales aus dem Volksstaat». Ред.].

Вышло так, что за несколько дней вся Андалузия оказалась в руках вооруженных интрансижентов. Севилья, Малага, Гранада, Кадис и т. д. перешли в их руки почти без сопротивления. Каждый город объявил себя суверенным кантоном и учредил революционный правительственный комитет (хунту). За ними последовали Мурсиа, Картахена, Валенсия. В Саламанке была произведена подобная же попытка, но более мирного характера. Таким образом, большинство крупных городов Испании было в руках повстанцев, за исключением столицы Мадрида, города роскоши, почти никогда не выступавшего решительно, а также Барселоны. Если бы поднялась Барселона, то окончательный успех был бы почти обеспечен, а вместе с тем была бы обеспечена мощная поддержка рабочим элементам движения. Но, как мы видели, интрансиженты были в Барселоне в значительной мере бессильны, а члены бакунистского «Интернационала», пользовавшиеся там в то время еще очень большим влиянием, воспользовались всеобщей стачкой как предлогом для того, чтобы уклониться от восстания. Таким образом, на этот раз Барселона не оказалась на своем посту.

Несмотря на то, что восстание было начато бессмысленно, оно имело все же большие шансы на успех, если бы оно было направляемо хоть с капелькой смысла, хотя бы даже по образцу испанских военных бунтов. При таких бунтах поднимается гарнизон одного города, двигается в соседний город, увлекает за собой его гарнизон, распропагандированный уже ранее, и таким образом повстанцы, возрастая в числе подобно лавине, идут на столицу, пока счастливое сражение или переход посланных против них войск на их сторону не решит победы. Этот способ был в особенности удобоприменим в данном случае. Инсургенты были давно уже организованы повсюду в добровольческие батальоны; правда, дисциплина в них была жалкая, но во всяком случае не хуже, чем в остатках старой, большей частью распущенной, испанской армии. Единственными надежными войсками у правительства были жандармы (guardias civiles), но они были рассеяны по всей стране. Задача состояла, прежде всего, в том, чтобы помешать этим жандармам стянуться вместе, а это было возможно лишь посредством наступательного образа действий и при смелом выступлении на бой в открытом поле. Большой опасности такой образ действий не представлял, потому что правительство могло выставить против добровольцев лишь столь же недисциплинированные войска, как и сами эти добровольцы. И кто хотел победить, у того не было иных путей к победе.

Так нет же. Федерализм интрансижентов и их бакунистского охвостья в том-то и заключался, что каждый город действовал на собственный страх, объявив самым важным делом не совместные действия с другими городами, а отделение от других городов, и исключив тем самым всякую возможность всеобщего наступления. То, что было неизбежным злом в эпоху немецкой Крестьянской войны и во время майских восстаний в Германии в 1849 г., именно раздробленность и обособленность революционных сил, позволившие одним и тем же правительственным войскам подавлять одно отдельное восстание за другим[387], — то было здесь провозглашено принципом наивысшей революционной мудрости. Бакунин мог быть удовлетворен. Уже в сентябре 1870 г. («Письма к французу»[388]) он заявил, что единственное средство изгнать путем революционной войны пруссаков из Франции заключается в том, чтобы уничтожить всякое централизованное руководство и предоставить каждому городу, каждой деревне, каждой общине вести войну на собственный риск. Стоит только противопоставить прусскому войску, подчиненному единому руководству, освобожденные от оков революционные страсти, — и победа обеспечена. Перед лицом предоставленного, наконец, снова самому себе всеобщего разума французского народа индивидуальному разуму одного Мольтке пришлось бы, конечно, стушеваться. Французы не хотели тогда понять этого; но в Испании Бакунин достиг блестящих успехов, как мы уже видели и еще увидим в дальнейшем.

Между тем это скоропалительное, без всякого повода начатое восстание лишило Пи-и-Маргаля возможности продолжать дальше переговоры с интрансижентами. Он вынужден был уйти; взамен него пришли к власти чистые республиканцы кастеларовского пошиба, буржуа без всякой маски; первой целью их было — доконать рабочее движение, которое они раньше использовали, но которое теперь стало им только помехой. Сколотили одну дивизию, под командой генерала Павиа, против Андалузии и другую, под командой Кампоса, — против Валенсии и Картахены. Ядро их составляли собранные со всей Испании жандармы, сплошь старые солдаты, дисциплина среди которых еще не была поколеблена. Как при атаках версальских войск на Париж, жандармы должны были и здесь придать устойчивость деморализованным линейным войскам и идти везде во главе атакующих колонн; и ту и другую задачу они выполнили в меру своих сил. Кроме жандармов, в эти дивизии было включено еще несколько сборных линейных полков, так что каждая из них насчитывала приблизительно по 3000 человек. Это было все, что правительство могло выставить против инсургентов.

Генерал Павиа выступил в поход около 20 июля. 24-го отряд жандармов и линейных войск, под командой Риполя, занял Кордову. 29-го Павиа атаковал забаррикадированную Севилью, которая была взята им 30 или 31 июля (по телеграммам это число трудно установить). Он оставил здесь летучий отряд для усмирения окрестностей и двинулся на Кадис, защитники которого отстаивали, да и то весьма слабо, лишь подступы к городу, а затем, 4 августа, без всякого сопротивления позволили себя обезоружить. В последующие дни Павиа обезоружил, тоже без всякого сопротивления, Санлукар-де-Баррамеду, Сан-Роке, Тарифу, Альхесирас и множество других мелких городов, объявивших себя ранее суверенными кантонами. Одновременно он послал отряды против Малаги и Гранады, которые сдались без сопротивления, первая 3, а вторая 8 августа, так что к 10 августа, менее чем через две недели и почти без борьбы, была покорена вся Андалузия.

26 июля Мартинес Кампос начал наступление против Валенсии. Здесь восстание было поднято рабочими. При расколе испанских организаций Интернационала перевес в Валенсии оказался на стороне членов настоящего Интернационала, и новый Испанский федеральный совет был перенесен в этот город. Вскоре после провозглашения республики, когда впереди предстояли революционные бои, бакунистские рабочие Валенсии, не доверяя прикрытому ультрареволюционными фразами отлыниванию барселонских вожаков, предложили членам настоящего Интернационала свое содействие во всех местных движениях. Когда вспыхнуло кантональное движение, те и другие, использовав интрансижентов, немедленно подняли восстание и прогнали правительственные войска. Каков был состав валенсийской хунты, — осталось неизвестным; но из сообщений корреспондентов английских газет видно, что в ней, как и в рядах валенсийских добровольцев, определенно преобладали рабочие. Эти корреспонденты отзывались о валенсийских повстанцах с уважением, какого они отнюдь не выказывали по отношению к другим восставшим, среди которых преобладали интрансиженты; они восхваляли мужественную дисциплину валенсийцев, царящий в городе порядок и предсказывали продолжительное сопротивление и упорную борьбу. Они не ошиблись. Валенсия, открытый город, выдерживала атаки дивизии Кампоса с 26 июля до 8 августа, то есть дольше, чем вся Андалузия, вместе взятая.

В провинции Мурсиа главный город того же наименования был занят без сопротивления; после падения Валенсии Кампос двинулся на Картахену, одну из сильнейших крепостей Испании, защищенную со стороны суши сплошным валом и выдвинутыми вперед фортами на господствующих над городом высотах. 3000 человек правительственных войск, без всякой осадной артиллерии, были, конечно, со своими легкими полевыми орудиями бессильны против тяжелой артиллерии фортов и должны были ограничиться осадой города с суши; но такая осада имела мало значения, пока картахенцы господствовали на море благодаря военному флоту, захваченному ими в гавани. Повстанцы, занятые только собой, в то время, когда в Валенсии и Андалузии шла борьба, стали подумывать о внешнем мире лишь после подавления остальных восстаний, когда у них самих оказались на исходе деньги и съестные припасы. Только тогда была сделана попытка двинуться против Мадрида, лежащего на расстоянии не менее 60 немецких миль, то есть более чем вдвое дальше, нежели, например, Валенсия и Гранада! Недалеко от Картахены экспедицию постиг печальный конец. Осада отрезала всякую возможность повторять дальнейшие сухопутные вылазки; поэтому ухватились за вылазки при помощи флота. Но что это были за вылазки! О том, чтобы снова поднять с помощью картахенских военных судов восстание в только что покоренных приморских городах, не могло быть и речи. Поэтому флот суверенного кантона Картахены ограничился тем, что стал угрожать бомбардировкой другим, — по картахенской теории тоже суверенным, — приморским городам, от Валенсии до Малаги, а при случае и в самом деле бомбардировал их, если они не доставляли на борт требуемых съестных припасов и военной контрибуции звонкой монетой. Пока эти города, в качестве суверенных кантонов, воевали против правительства, в Картахене придерживались принципа: «каждый за себя». Когда же они потерпели поражение, был провозглашен принцип: «Все за Картахену!». Так понимали картахенские интрансиженты и их бакунистские сообщники федерализм суверенных кантонов.

Чтобы усилить ряды борцов за свободу, правительство Картахены выпустило на волю около 1800 каторжников, заключенных в городской каторжной тюрьме, — самых отъявленных разбойников и убийц Испании. Что такое революционное мероприятие было ему подсказано бакунистами, — не подлежит уже ни малейшему сомнению после разоблачений, приведенных в докладе об Альянсе. Там показано, как Бакунин мечтает о «разнуздании всех дурных страстей» и выставляет русского разбойника в качестве образца для всех истинных революционеров. Но что русскому здорово, то испанцу смерть. Когда картахенское правительство разнуздало «дурные страсти» 1800 бандитов, сидевших под замком, и тем самым довело до крайней степени деморализацию в рядах своих войск, — оно действовало, стало быть, вполне в духе Бакунина. А когда испанское правительство вместо того, чтобы разрушить до основания свои собственные крепостные сооружения, ожидало падения Картахены от внутренней дезорганизации среди ее защитников, — оно придерживалось вполне правильной политики.

Послушаем теперь, что говорит обо всем этом движении доклад Новой мадридской федерации.

«Во второе воскресенье августа месяца в Валенсии должен был состояться съезд, которому предстояло, между прочим, определить позицию Испанской федерации Интернационала в связи с важными политическими событиями, происшедшими в Испании, начиная с 11 февраля, когда была провозглашена республика. Но бестолковое» (descabellada — буквально: растрепанное) «кантональное восстание, которое потерпело столь плачевное поражение и в котором члены Интернационала почти во всех восставших провинциях принимали самое горячее участие, не только парализовало деятельность Федерального совета, рассеяв большинство его членов, но почти совершенно дезорганизовало и местные федерации и, что хуже всего, навлекло на членов этих федераций всю ту ненависть и те преследования, которые бывают следствием всякого позорно начатого и потерпевшего поражение народного восстания…

Когда вспыхнуло кантональное восстание, когда организовались хунты, то есть правительства отдельных кантонов, тогда эти люди» (бакунисты), «так яростно выступавшие против политической власти и обвинявшие нас в авторитарности, поспешили вступить в кантональные правительства. В важнейших городах, как Севилья, Кадис, Санлукар-де-Баррамеда, Гранада и Валенсия, в кантональных хунтах заседали многие из членов Интернационала, называвшие себя антиавторитаристами, заседали, не имея никакой другой программы, кроме автономии провинции или кантона. Это официально подтверждается опубликованными этими хунтами прокламациями и другими документами, под которыми красуются имена известных членов этого «Интернационала».

Такое вопиющее противоречие между теорией и практикой, между пропагандой и делом, не имело бы большого значения, если бы в результате получилась хоть какая-нибудь польза для нашего Товарищества, хоть какой-нибудь прогресс в организации наших сил, хоть некоторое приближение к достижению нашей главной цели — освобождения рабочего класса. Но произошло как раз обратное, да иначе и быть не могло. Недоставало главного условия — действенного сотрудничества испанского пролетариата, сотрудничества, которого так легко было добиться, действуя от имени Интернационала. Недоставало единодушия среди местных федераций; движение было предоставлено индивидуальной или местной инициативе, без всякого руководства (кроме разве того, которое мог навязать ему таинственный Альянс, а этот Альянс, к стыду нашему, все еще господствует над испанской организацией Интернационала), без всякой программы, кроме программы наших естественных врагов, буржуазных республиканцев. И вот кантональное движение было подавлено самым позорным образом, почти без сопротивления, но, погибая, оно увлекло с собой престиж и организацию Интернационала в Испании. Какое бы ни произошло бесчинство, преступление, насилие — республиканцы сваливают его теперь на членов Интернационала; мы имеем даже достоверные сведения о том, что в Севилье, во время сражения, интрансиженты стреляли в своих союзников, членов» (бакунистского) «Интернационала. Реакция, ловко используя наши глупости, натравила на нас республиканцев и клевещет на нас перед широкими массами, настроенными индифферентно; то, чего ей не удалось достичь во времена Сагасты, ей удастся, по-видимому, сделать теперь: опорочить имя Интернационала в широких массах испанских рабочих.

В Барселоне множество рабочих секций отделилось от Интернационала, решительно протестуя против господ из газеты «Federacion»» (главный орган бакунистов) «и их необъяснимого поведения. В Хересе, Пуэрто-де-Санта-Мариа и в других местах федерации приняли решение о самороспуске. В Лохе (провинция Гранада) население изгнало нескольких живших там членов Интернационала. В Мадриде, где пользуются еще наибольшей свободой, старая» (бакунистская) «федерация не подает ни малейших признаков жизни, а наша вынуждена бездействовать и молчать, чтобы не расплачиваться за чужие грехи. В городах севера мы лишены всякой возможности действовать из-за карлистской войны, принимающей с каждым днем все более ожесточенный характер. Наконец, в Валенсии, где правительство после пятнадцатидневной борьбы осталось победителем, члены Интернационала, не успевшие бежать, вынуждены были скрыться, а Федеральный совет совершенно распался».

Вот что сообщает мадридский доклад. Легко убедиться, что он ни в чем не расходится с вышеприведенным историческим очерком.

Каков же результат всего нашего исследования?

1. Бакунисты оказались вынужденными, как только они очутились перед серьезным революционным положением, выбросить за борт всю свою прежнюю программу. Прежде всего они пожертвовали своей доктриной об обязательном воздержании от политической деятельности и, в особенности, воздержании от участия в выборах. Затем подверглась той же участи анархия, уничтожение государства; вместо того, чтобы уничтожить государство, они пытались, напротив, создать множество новых, мелких государств. Затем они выбросили за борт тот принцип, что рабочие не должны участвовать ни в какой революции, которая не преследует цели немедленного полного освобождения пролетариата, они участвовали сами в движении заведомо чисто буржуазном. Наконец, они попирали только что провозглашенный ими самими принцип: будто учреждение революционного правительства есть лишь новый обман и новая измена рабочему классу, — они попирали его, преспокойно заседая в правительственных комитетах отдельных городов и притом почти везде как бессильное меньшинство, майоризируемое господами буржуа и политически эксплуатируемое ими.

2. Это отречение от проповедовавшихся до тех пор принципов выразилось, однако, в самой трусливой, самой лживой форме и под давлением нечистой совести, так что ни сами бакунисты, ни руководимые ими массы, вступая в движение, не имели никакой программы или вообще не знали, чего они хотят. Каков же был естественный результат этого? — Тот, что бакунисты либо препятствовали всякому движению, как в Барселоне, либо вовлекались в разрозненные, лишенные плана, нелепые восстания, как в Алькое и в Санлукар-де-Баррамеда; либо же руководство восстанием попадало в руки буржуа-интрансижентов, как это было в большинстве восстаний. Таким образом, как только дошло до дела, ультрареволюционные выкрики бакунистов превратились или в отлынивание, или в заведомо безнадежные восстания, или же в присоединение к буржуазной партии, которая постыднейшим образом политически эксплуатировала рабочих и вдобавок награждала их пинками.

3. От так называемых [В газете «volksstaat» вместо слов «так называемых» напечатано: «широковещательных». Ред.] принципов анархии, свободной федерации независимых групп и т. п. не остается ничего, кроме безмерного и бессмысленного раздробления средств революционной борьбы, позволившего правительству с помощью горстки солдат покорить почти без сопротивления один город за другим.

4. Все это привело не только к тому, что хорошо организованные и сильные своей численностью испанские секции Интернационала, — как мнимого, так и настоящего, — полетели в пропасть вслед за интрансижентами и ныне фактически не существуют, но вдобавок еще к тому, что им приписывается множество вымышленных бесчинств, без которых филистеры всех стран не могут себе даже и представить рабочего восстания. А вследствие этого может быть на целые годы стала невозможной новая организация Интернационала среди испанского пролетариата.

5. Одним словом, бакунисты дали нам в Испании неподражаемый образчик того, как не следует делать революцию.

Написано Ф. Энгельсом в сентябре — октябре 1873 г.

Напечатано в газете «Лег Volksstaat» №№ 105, 106 и 107, 31 октября, 2 и 6 ноября 1873 г. Издано отдельной брошюрой в Лейпциге в 1874 г. Перепечатано в книге: F. Engels. «Internationales aus dem Volksstaat (1871—1875)». Berlin, 1894

Печатается по тексту издания 1894 г., сверенному с текстом газеты

Перевод с немецкого