Том 3. Жизнь в смерти

Глава 9. Перемена судьбы Владыкина

Неохотно, на сей раз, собирался в тайгу Павел. В семейном уюте у Комаровых он вдохнул маленькую частицу свободы, с которой он расстался десять лет назад. После полученной телеграммы от Наташи, ему уже обрисовался в какой-то степени ее контур, а тут опять тайга с ее одиночеством и превратностями, от чего он так сильно утомился. Но теперь, когда общение с Господом у него восстановилось, то и мысли о тайге перестали его страшить. На дорогу ему открылось утешительное место из Писания: «Терпение нужно вам, чтобы, исполнивши волю Божию, получить обещанное» (Евр.10:36).

При расставании Женя обещал: делать все возможное, чтобы всю корреспонденцию от Наташи, немедленно переправлять в тайгу через специального курьера, молиться за него и писать письма.

Расставшись с Женей, Владыкин вышел на улицу. Оттепель ласково пахнула в лицо весенней свежестью, а внутренний мир вызвал у него на лице блаженную улыбку.

Отряд день и ночь на автомашинах пробирался через крутые перевалы в тайгу к месту работ. Для отдыха остановились на перевалочной базе, расположенной на берегу реки Колымы. Застывшие от ночных заморозков, люди торопливо разгрузили автомашины и оказались в тепле; после горячего чая, крепко уснули.

На крутом берегу другой стороны реки Колымы располагался лагерь, где содержались, преимущественно, заключенные женщины.

Расставаясь с Комаровым, Павел узнал от него, что в этом лагере отбывали срок христианки-сестры, девушки, заключенные за свидетельство Иисусово. Их было несколько человек. Среди них была одна старица, которая по-матерински наблюдала за ними, заботясь о их духовной и телесной целостности.

Скорбная участь была у сестер: в лютые морозы их ежедневно этапом гоняли пешком по несколько километров в тайгу на лесоразработки. На их обязанности лежало: очищать площадь от обрубленных сучьев, поваленной древесины.

По колено в снегу, они собирали ветви и сучья в кучи, сжигая их.

Но заданные нормы людьми не выполнялись, несмотря на озлобленные окрики и угрозы администрации. И без того ограниченное питание, превращалось в голодный паек. Однако, мучительный голод сестры переносили терпеливо, веря, что это за имя Иисуса.

Господь укреплял их и часто посылал поддержку, совершенно неожиданно, и это ободряло их дух — стойко и непреклонно переносить лишения. Но дьявол не оставался в покое. Зная, что мучения голода склоняют человека на самый отчаянный поступок, мужское общество, которое жило в относительном достатке, склоняли женщин за продукты питания, а часто, за женскую одежду, к греховной близости. Многие заключенные женщины не выдерживали мучений голода и решались на грех. Не обошло это и сестер, тем более, что скромный их образ жизни, с особой силой разжигал развратников, особенно из администрации. Много невероятных усилий и отчаянной борьбы пришлось выдержать сестрам-христианкам за христианскую и девичью честь, и остаться чистыми и неповинными как перед Богом так и перед людьми.

Некоторым из них, за христианскую стойкость, в отместку за свое поражение и неудачи склонить их ко греху, приходилось днями отсиживать в карцерах, перенося голод и холод, терпеть совершенно бездоказательные обвинения, но Господь хранил их везде и давал торжествовать победе.

Много усердного труда прилагала сестра-старица, постоянно наставляя молодых сестер к святой жизни, к упорной борьбе со грехом. Все они сердечно, в слезах, благодарили Господа, что Он, ради спасения их, послал в узы дорогую старицу как мать-христианку. Знали об этом и те развратники, на пути которых она стояла как верный страж, и поэтому ненавидели ее. Грозили даже расправиться с ней или поместить в еще худшие условия, но Бог разрушал все их коварные замыслы, и сестра-старица оставалась на своем месте.

Часто, в воскресенье и праздничные дни, весь лагерь, как нарочно, выгоняли на работу. Христианки-сестры с особой решимостью противостояли тогда этому явному беззаконию и на работу в праздничные дни не выходили. За это, с жестокостью и бранью, набрасывалась на них администрация, и в наказание сажали всех в холодный карцер. Во всех этих случаях сестра-старушка не отставала от них, защищала, доказывая несправедливость, затем вместе с ними садилась в холодные, заиндевевшие застенки лагерной тюрьмы. Вдвое, втрое тяжелее было старому человеку переносить ужасный карцерный режим. Но как были рады молодые сестры присутствию старушки, видя в этом бесподобный подвиг христианской любви матери-христианки. И они победили все с Богом…

В один из воскресных дней снарядили конный обоз, чтобы все имущество изыскательной партии, погрузив на розвальни, направить вниз по реке Колыме к постоянному месту работ на летний период. Ответственность за весь обоз, за отсутствием начальника, была возложена на Павла Владыкина.

Хмурое утро встретило путешественников жалобным завыванием метели, когда они, покинув базу, выехали на переметенную сугробами, таежную дорогу. Павел в обозе шел последним. Когда они выехали на широкую пойму реки Колымы, метель ясно донесла до них монотонные удары железа о железо. В женском лагере звонили развод на работу. Облака снежной пыли, поднимаемые метелью, пролетали вихрем перед его лицом, загораживая неясные очертания лагеря, который, в утренней мгле, едва отличался мигающими огоньками. Павел, поглядев с особым трепетом в его сторону, подумал: «Где-то вон там, мои дорогие сестры, храня воскресный день и христианскую честь, под завывание этой лютой метели, может, молятся, брошенные в застенки карцера». Всем существом он рванулся в сторону темной полоски, каким виделся поселок. Ему так хотелось пробраться туда, на холодный накатник сучлявых нар, едва прикрытый сеном, и крикнуть, от взметнувшихся чувств, всего лишь краткое, но согревающее слово родного, великого Учителя: «…ободритесь; это Я, не бойтесь» (Мат.14:27).

Очнувшись, Павел обнаружил, что обоз ушел вперед, и он, догоняя его, молитвенно переместился туда, за колючую проволоку лагеря, где в этот воскресный день сестры-христианки вместе со старушкой, наверное, в карцере, стоят на коленях и молятся. Ему легко было представить эту картину, потому что за десять лет бездомного скитания по лагерям и суровой тайге, он сам много пережил этих ужасов на себе.

Владыкину так ярко представился образ христианки Танюшки в совхозе Мылга: худенькой, закутанной в лохмотья, избитой обезумевшей преступницей, но верной, непобежденной, облеченной в небесную красоту царственного величия Христа.

Сердце Павла дрогнуло, и он запел в унисон рыдающей метели:

Ветер, снежными хлопьями, хлестал в лицо Владыкина, слезы ручейком лились из глаз, и он их не вытирал. На ходу, в молитве Павел просил Господа, чтобы Он его рыдающую душу, соединил в этот час с сердцами скорбящих христианок-сестер на «Дусканье», с такими, как узница Танюшка, и многими другими. Чтобы то умиление и тот потрясающий восторг, каким наполнялась его душа, Господь Духом Святым передал в сердца многих остальных скитальцев, как он сам. Чтобы эта дорога, политая слезами, по какой он шел навстречу урагану, не страшила и впредь никого из христиан. С такой ясностью представились ему в это время слова Спасителя: «Се, Я с вами до скончания века».

Обоз пробирался вперед с большими трудностями: сани то раскатывались по зеркальной ледяной глади реки и, сбивая при этом животных, болезненно подсекали их ноги железными шипами подвод, то вязли в рыхло наметенном снегу. Еще страшнее, когда лошади с возами проваливались на 20–30 см в предательски запорошенные, надледные ручьи, протекающие поверх льда. И, хотя все это для таежников не было странным приключением, но к концу дня изматывало людей и лошадей до предела.

— Таков вот и христианский путь, — сказал Павел в молитве, опускаясь на отдых.

Рано утром обоз двинулся дальше. После обеда, на следующий день, Владыкин достал маршрутную карту и, определив свое место нахождения, пришел просто в восторг от открывающейся панорамы.

Налево — высокая 25-ти метровая терраса, монолитной стальной грудью, преграждала течение реки Колымы. От этого места русло реки круто поворачивало вправо, и в летнюю пору, ворчливо, с шипением проносясь по порогам всей своей мощью, река устремлялась в двухсотметровую скалу, образуя отвесные прижимы, едва переходимые, в период самого низкого уровня реки.

— Здесь! — скупо проговорил Владыкин, указав головой, старшему вознице, на высокую скальную террасу.

— Стой! Стой! Ст-о-й!! — раздалось по обозу от задней подводы до передней.

Владыкин неторопливо обошел обоз со старшим возчиком, поднявшись наверх, облюбовал место для базы партии, указал направление для объезда обозу и, встав на самом краю скального обрыва, снял шапку, молчаливо созерцая великолепие дикой суровой природы. Затем, глубоко вздохнув, помолился:

— Господи, на этом месте, в предстоящие месяцы должна будет проходить моя жизнь, с этой малой горсточкой людей. Здесь мне придется разрешать многие вопросы моей духовной и материальной жизни. Дай мне везде и во всем ощущать Твое незримое присутствие, а в нем Твой совет, Твое попечение, Твою охрану как надо мной так и над моими сотрудниками. Аминь.

После краткой молитвы Павел подошел к распряженному обозу, объявил часовой отдых и дальнейший план работы: до сумерек надлежало поставить палатку для ночлега людей и временное укрытие для лошадей. Больше недели, Владыкин со своими товарищами с увлечением работали по устройству базы партии. В самом живописном месте были поставлены две палатки для людей. Срублена из бревен временная конюшня для 4–5 лошадей, а также поставлен из массивных бревен склад — лабаз для продуктов и ценностей, с секретным запором. Внизу, у реки таежники соорудили палатку-баню, а в низком обрыве — примитивную печь для выпечки хлеба.

Следующий воскресный день Павел провел в посте и молитве, благодаря Бога за устройство. Затем определил, в стороне от базы, среди густой заросли, «беседку» для молитвы, которая оправдала свое назначение в течение всего пребывания здесь. Так, день за днем, незаметно, за устройством жизни пролетело время. Первое тепло, кажется, из всей тайги первым пришло на базу. В течение двух дней совершенно сошел притоптанный снег, и в расположении базы обнаружилось много нор. Оказывается, до поселения таежников — людей, здесь безраздельно хозяйничали суслики. С гневным посвистыванием, старые маленькие хозяева угрожающе выскакивали один за другим из своих норок, пока вскоре не примирились с людьми совсем, подкупленные золотистым зерном и другими остатками пищи. Впоследствии, при звуках самодельной балалайки, все они выскакивали из нор и оказывались неутомимыми слушателями, хотя и самыми беспокойными. Со временем, обитатели базы без затруднения переловили все сусликовое хозяйство, любезно повесив каждому бирку с присвоенным именем, с чем они прожили все лето. А лето здесь подошло, как-то без весны, совершенно неожиданно.

В конце мая, без обычной ледоломной канонады, в одну ночь тихо поломался лед, а утром, поднявшись, Павел услышал необычное, ворчливое клокотанье красавицы-реки Колымы, вызванное неугомонной борьбой с невозмутимо красующейся гранитной грудью высокого обрыва, на котором поселились люди. Почти одновременно лиственница покрылась мелкими зелеными пучками благоухающей хвои, а через два-три дня после этого, к берегу, под восторженные крики приветствия, причалил кунгас с дефицитным грузом и начальником партии.

Жизнь на базе несколько изменилась, и все приняло деловой характер. К походам стали готовить лошадей и людской отряд. Самое дорогое было то, что начальник привез письма и телеграмму. На одном из конвертов Павел увидел, совершенно незнакомый для него, почерк. Не без внутреннего трепета, он вскрыл его и убедился, что это письмо от Наташи. Впервые в жизни он читал письмо от девушки-христианки, поэтому, от начала до конца, он подверг тщательному анализу все письмо.

Из прочитанного, он определил, прежде всего, что письмо сестрой было написано не впервые, но и не без волнения. Сестра Наташа представилась ему достаточно грамотной и, что самое важное, не поверхностной, самостоятельной в доводах, излагаемых в письме, в тех жизненных вопросах, которые в таких случаях возникают прежде всего.

В письме Наташа сообщала о той жизненной полемике (относительно его предложения) между родственниками и друзьями, о тех впечатлениях, какие сложились у нее о северном крае. Относительно предложения Павла, она не сообщила чего-то обещающего, но между строк ясно обозначилось полное доверие Господу и покорность Его воле. Закончила письмо, готовностью переписываться дальше и просила усердно молиться, чтобы Сам Бог определил их будущность. Извинилась за то, что не смогла прислать своей фотографии (так как ее не оказалось), но сама попросила фотокарточку от Павла.

Письмом Павел остался очень доволен, так как оно помогло составить положительное представление о Наташе. Перечитал он его неоднократно и заключил вслух:

— Прежде всего, безошибочно — это сестра.

Второе письмо было от мамы, в котором она выражала свое томительное ожидание его возвращения. Но трогательнее всего было то, что бабушка Катерина, услышав о его благополучии, заливается слезами и не хочет утешиться, пока не увидит его самого. Все это стало наводить Павла на мысль:

— Может быть, Господь будет открывать путь к моему возвращению из этих дебрей.

Но такое желание как-то сразу затухало при сознании, что там идет еще война — мечта о возвращении неосуществима, так как выезд был закрыт для всех.

Женя в письме сообщил, что ответа на вызов Владыкина, пока нет никакого и советовал написать заявление повторно. Из всего прочитанного Павел заключил, что нужно с терпением ожидать решения судьбы от Господа, а, главное, все усилия прилагать к непрерывному общению с Богом.

Находясь на базе, он ежедневно, рано утром, 1–2 часа молился в своей «беседке», откуда уходил всегда исполненным духовной силы и энергии. Воскресные и другие праздничные дни с раннего утра до позднего часа проводил в посте. С базы уходил вглубь тайги и, оставаясь наедине, проводил настоящее служение Богу: пел, молился, вслух рассуждал о Слове Божьем, причем эти рассуждения приобретали форму проповеди.

Перед началом походов в тайгу, Павел с начальником партии побывал в гостях у геологоразведчиков, в 12-ти километрах от базы, где находилась стационарная радиостанция. К большой радости, через эту радиостанцию, в течение всего лета, он обменивался радиограммами с Наташей и с кем желал. Поэтому, находясь в глухой тайге, Павел не был оторван от друзей и, приходя с таежных походов, на базе всегда находил весточку от близких.

Жизнь, находящегося в походах Владыкина, приобретала образ библейских патриархов. Дикая суровая природа была для него поистине наглядным пособием к изучению величия и могущества Божьего. По роду занятий, им приходилось проводить работы на вершинах гор, причем самых высоких, порой покрытых вечными снегами. Почти всегда Павел, после выполненного задания, оставался на вершине горы один. Тогда часами, в заоблачной высоте, он громко молился Богу и с наслаждением, во всю мощь легких, пел гимны хвалы Создателю и Творцу. Единственными свидетелями его общения с Богом были горные орлы, а изредка горные туры-бараны, наблюдавшие за ним с соседних вершин.

Такие духовные общения всегда сопровождались откровениями тайн Божьих из Библии и наполняли душу таким сладостным чувством, что с горы он не сходил, а как бы слетал на невидимых крыльях. Сотни горных вершин, густо поросших холмов и зарослей на берегу горных потоков служили Павлу Владыкину теми жертвенниками, на которых он служил Господу. Печатного Слова Божьего у него не было. Единственно, чем он располагал, это самодельный блокнотик, в котором было списано несколько мест из Библии и христианские гимны. Но зато, из всего переписанного, не осталось ни одного стиха, на который Павел не произнес бы на своих жертвенниках проповедь, сопровождающуюся слезами. Только дикие скалы, в некоторых случаях, отвечали ему многоголосым раскатом — А-м-и-н-ь!

Всегда, когда Дух Божий посещал его с особой силой, он просил Господа, чтобы от этого обилия, Бог посылал бы потоки благословений в собрания христиан, о которых он только предполагал.

В конце одного из таежных походов, в 30-ти километрах от базы, рабочие из другой разведывательной партии сообщили ему, что 15 дней назад было объявлено об окончании Великой Отечественной войны. Все как один, после этого были заняты одним жгучим вопросом: что будет с ними дальше? По 10-12-15 лет люди прожили в этих дебрях, оторванные от родных. Не обошел этот вопрос и Владыкина. Возвращаясь на базу, Павел зашел по пути на радиостанцию. Там его ожидали телеграммы от Наташи и Жени, а на базе — письма. Его маршрут длился больше месяца, поэтому в телеграммах выражалась тревога о прекращении известий от него. Письмо Наташи было особым, исчерпывающим. В нем она сообщала, что все, сомневающиеся в Павле, сказали, наконец, свое расположение к нему, среди них и мама, Екатерина Тимофеевна. А сама Наташа, хоть скупо, конкретно, но просто, сердечно согласилась на брачный союз с Павлом, и что это согласие было скреплено там, в кругу родных и друзей, молитвой.

Как водная стихия, всякие мысли и варианты вскружили голову юноши, но все они разбивались об одну проблему, когда и каким будет конец его скитаниям по этим дебрям? Почувствовав, что вместо восторга, от согласия Наташи, подходит отчаяние перед горами неразрешимых проблем, Павел встал, ушел в свою «беседку» и упал там на колени. Молитвы не было, был крик истомленной души, но ответ был немедленным. Им овладел удивительный покой, после произнесенных слов из Псалма: «Предай Господу путь твой, и уповай на Него, и Он совершит». Затем вопрос брачного союза, как-то отодвинулся на задний план, а предстал вопрос о святом водном крещении. Ведь прошло уже десять лет со дня его покаяния, это были годы жгучих испытаний, в которых испытывал его Сам Бог, а когда же крещение? За истекший период он ни разу не чувствовал побуждения к крещению и не встречал ни одного служителя Божьего, понуждавшего его к этому, и могущего крестить.

Все эти мысли овладели им тут же, и он, стоя на коленях, убедился, что это голос Духа Святого, и горячо выразил свое желание в молитве. После молитвы мысль о крещении овладела всем его существом. Господь ясно открыл ему смысл крещения, возможность его, и желание к этому превратилось у него в жажду.

Непоколебимой верой наполнилось его сердце, и Павел стал не просто просить, а ждать крестителя. Он ждал его каждый день, выходя и посматривая на таежную тропу, ждал в каждом редком прохожем, кто появлялся в расположении базы, ждал в нелюдимой тайге на звериных тропах. И когда какой-то дерзкий голос изнутри насмешливо теребил его: «Откуда тебе придет креститель, в этом безлюдье, с неба что ли?» — Павел знал, что это не от Бога и отвечал кротко, без малейшего сомнения: «Господи, это не мое дело — Твое, но я его не перестану ждать». Никакого другого призвания и желания он не видел в себе и не хотел видеть, кроме того, чтобы быть подлинным христианином. В этом он видел свое счастье, и само имя Христианин звучало в его душе так пленительно, высоко. Но христианином мог быть только человек, крестившийся во Христа Иисуса. «Все вы, во Христа крестившиеся, во Христа облеклись» (Гал.3:27). И это не просто обычай, но священный ритуал, совершаемый над телом человека, это прежде всего, погружение во Христа глубокой верой, и это должно быть насущной потребностью всякого, обращенного ко Христу.

Так прошло лето 1945 года. Каждый день, каждое переживание в жизни Владыкина открывало новую страницу в великой Книге познания Бога и познания жизни. Духовные силы Павла крепли ощутимо от усиленного общения с Богом, и он чувствовал, что Бог готовит его, в этой пустыне, на какое-то, неведомое для него, служение. Еще он понял, что все его дела, с Божественной последовательностью, устраивались.

В служебном деле Павел видел чудеса Божьего благословения, и он не просто изучал предмет своих занятий, а получал все это как дар от Бога. В течение лета Павел, от старшего своего начальника из управления, получил задание по выполнению программы, наравне со своим дипломированным начальником, и успешно выполнил его, раньше назначенного срока. Это, в известной мере, послужило большим преимуществом в определении его дальнейшей судьбы.

Во время инспектирования производимых работ, Павел получил не только отличную оценку и повышение в должности, но сам инспектирующий начальник из управления, узнав о союзе Владыкина с Наташей, отозвался приложить все свои связи и старания, к немедленному оформлению повторного вызова Наташи на Колыму. И это было выполнено им так верно и быстро, что, к удивлению всех сотрудников и самого Павла, по возвращении партии в поселок Усть-Омчуг, т. е. к началу Колымской зимы, из Москвы Владыкину было сообщено об официальном разрешении выезда Кабаевой Наталии Гаврииловны на территорию Крайнего Севера, для постоянного жительства.

После всех этих событий, ожидание Павла становилось с каждым днем более томительным. Наташины телеграммы были почти однообразны: «Вызова жду» «Вызова нет».

Таежные походы в партии подходили к концу. После первых сентябрьских паводков и заморозков, вся тайга позолотилась, а в течение недели — ее золотой убор был уже на земле; наступила тихая, золотая осень. Появились первые вереницы перелетных птиц. Павел невольно вспомнил слова Жениного гимна, и грусть стала сжимать грудь:

Слезы в молитве стали обильнее, горячее. В числе последних доставок корреспонденции, Павлу пришло письмо от Наташи, которое вызвало волнение в душе больше, чем от первого письма. Прежде всего, из развернутой четвертушки выпало маленькое фото паспортного формата. Это была Наташа. Павел вышел из палатки на берег обрыва и впился в каждый квадратный миллиметр лица любимой девушки-сестры: широко открытые глаза под естественными, крупными витками, незатейливо причесанных прядей волос, нависших над бровями, и женский овал, подчеркнутый слегка расширенными ноздрями — подкупали неподдельным простодушием и притягательной добротой всякого, кто в женщине искал, прежде всего, сердечного, бескорыстного друга. По крайней мере, глядя в такое лицо человека, который способен верить другому, снимается при встрече всякая настороженность.

Это как раз соответствовало запросу души Владыкина. Хотя он и не искал, но оно пришло, как кем-то приготовленное. После тщательного изучения фотографии, Владыкин проверил свое сердце. Образ Наташи не отличался какой-то особенностью, как об этом сказали ему Женя с Лидой весной, но, с другой стороны, он отражал то ее внутреннее состояние, которое помогло Павлу дополнить представление, полученное от переписки с ней. Более же всего, Павел благодарил Бога, что при определении спутницы жизни, его интересовал больше внутренний, духовный облик Наташи, а не внешний. Бог же дал — и то и другое.

После осмотра фотографии, он вынес определение, которое потом не менялось в течение всей жизни: «Такой именно, она и должна быть». Павел почувствовал, как с его души спало какое-то напряжение, потому что до этого, где-то в подсознании, у него все же стоял вопрос: «А какая она?»

На утро следующего дня вся тайга была одета мощным снеговым покровом. Это послужило сигналом к сборам и возвращению в поселок, а крестителя по-прежнему не было.

Остаток имущества и дефицитный груз были приготовлены во вьюках для четырех имеющихся лошадей, а остальное было спущено в кунгас, по реке вниз, и сдано на временное хранение, на склад при радиостанции. Последний раз Владыкин отослал Наташе письмо.

Возвращавшимся людям и животным был дан последний день для отдыха. Этот день Владыкин провел в самых отрадных воспоминаниях. Выйдя на возвышенное место, он оглядел, последний раз, ту дикую природу, которая восхитительным зрелищем встретила его, и величественно провожала. На ближнем горизонте, серебряным ожерельем, сверкала заоблачная цепь Анначика. На одной из ее вершин, в течение четырех часов, Павел наслаждался единением с Господом в молитве, славословии и пении. Вспомнилось Павлу живописное озеро Джек Лондон, расположенное за грядой Анначик, на большой высоте и, окруженное многочисленными озерцами, самой причудливой формы. Вспомнился малиновый золотистый закат на берегу озера и, потрясающая душу, молитва за дорогое братство, разметанное ураганом гонений, с 1928 года по этим диким дебрям, может быть, для того, чтобы кровью мучеников полить эти звериные тропы и вознести им свои молитвы. Где-то здесь, по этим суровым окраинам, прошли их отцы. Ему думалось, что эти горы и долины, которые служили ему жертвенниками, являлись тем великим алтарем, на который легло братство христиан-баптистов недалеких прошлых времен. Здесь же, на этом жертвеннике, он положил вместе с Женей Комаровым и другими своими современниками, а, может быть, и с отцами, и себя. Здесь, на этих суровых окраинах земли, несмотря на лед, уже сковавший реки, он хотел бы закрепить свою жертвенную жизнь для Бога через крещение, вступление в завет с Ним.

Расставаясь утром с утесом, Павел подумал: «А не могут ли быть эти скитания последними по этим местам? Ведь есть у Бога и милость, буду просить и ждать».

Усть-Омчуг встретил таежников по-праздничному. Безоблачное небо отражало золотистые лучи заката, а сотрудники при встрече, радостно поздравляли с возвращением. Владыкин переступил порог Жениной квартиры, когда все уже были в сборе.

— Павел, наконец-то, дождались мы тебя, — протягивая руки и обнимая, приветствовал Женя своего друга. — Это настоящий таежник, — добавил он, рассматривая темно-коричневый овал лица и кисти его рук. — Ну, первым делом, я сообщу тебе, друг мой, брат мой, усталый, страдающий брат, что креститель здесь, и все ждем тебя. Одного уже крестили десять дней назад. Как ты на это дело смотришь?

Павел, вместо ответа, тут же опустился на колени и в молитве благодарил Бога за такой чудный, своевременный ответ. Из молитвы Женя с Лидой определили, как томительно, но с постоянством Владыкин ожидал крестителя, узнали также и о прочих переживаниях друга. Далеко за полночь просидели друзья за беседой, два раза готовили чай и обменивались взаимно всеми новостями. В результате беседы, тут же было написано заявление о выезде Владыкина на «материк» для бракосочетания и свидания с родными. Лида из последнего письма прочитала, что не только дом Кабаевых, но и все ташкентские друзья заняты судьбой Владыкина с Наташей.

— Ну, ладно, — сказал Павел, — а теперь, давайте поговорим о крещении.

— А что о нем говорить, Павел, — ответил Женя, — у нас уже все решено. Завтра восьмое ноября, все отдыхают; соберемся прямо с утра на собрание, нас уже восемь человек, утвердим твое членство; креститель-старец ждет тебя; а остальное уже от тебя зависит, ведь река вся закована льдом, что ты скажешь?

— Женя, Женя, что ты спрашиваешь меня, — ответил Павел, — лишь бы сердце не было сковано льдом…

Считаю себя счастливым, что имею возможность креститься во льдах Крайнего Севера. Ведь я был свидетелем первого крещения в 1922 году, в проруби, и участником его была моя мать — Лукерья Ивановна Владыкина, друг-то твой — из этого поколения. Видно, Самим Богом, предназначены для нашего поколения: огонь да лед.

Утро следующего дня было на диво прекрасным, тихим, теплым, солнечным. Маленькая комнатушка Комаровых наполнилась до отказа христианами-отшельниками. Призвав к молитве, собрание начал проводить брат Михаил Михайлович, прочитав из 1Пет.2:5: «И сами, как живые камни, устрояйте из себя дом духовный, священство святое, чтобы приносить духовные жертвы, благоприятные Богу Иисусом Христом».

— Братья и сестры, нам выпала великая и благая честь не только веровать во Христа Иисуса, но и страдать за Него. Более того, страдать с благовестием, сражаясь за истину Божью, причем в сражениях не терять борцов, а приобретать; и в этом мы видим чудо Божьего водительства. Прочитанное место напоминает нам о том, что на нашей обязанности и ответственности, как на Церкви Иисуса Христа, живой и непобедимой, — устроять дом духовный, независимо от обстоятельств и времени. Вот и в этот час, устрояя дом Божий, мы собрались засвидетельствовать перед небом и друг перед другом, что несмотря на ужасы пережитого, к Церкви Иисуса Христа прилагается новый живой камень в лице нашего достойного брата-юноши, Павла Петровича Владыкина; поэтому помолимся еще раз и вынесем наше решение о нем. Аминь.

Все, с умилением, опустились на колени. После молитвы Михайл Михайлович предложил задавать вопросы Павлу, но все опустив головы, в раздумье, молчали. Вопросов не находилось; путь брата был всем известен и ясен.

— Попросим выйти, брат Павел.

Когда Владыкин вышел, поднялся Женя Комаров и, окинув всех взглядом, сказал:

— Братья и сестры, в чем мы можем испытать того, кого Сам Бог испытывал в течение 10 лет?…Я предлагаю утвердить его, приняв в члены Церкви Иисуса Христа, — закончил он, со слезами на глазах.

Все единодушно подтвердили это вставанием; и тут же поручили Михаилу Михайловичу сопровождать его и служить при крещении. Пригласив Павла, объявили ему решение, и благодарственной молитвой закончили это дорогое собрание.

Пробираясь между зарослей, трое братьев вышли на широкую пойму реки Детрин и, подойдя к ее руслу, остановились вдали от поселка. Михаил Михайлович с пешней в руке прошел на середину и, сделав несколько ударов, пробил лед. Вскоре, откалывая кусок за куском, брат выдолбил во льду прорубь и предупредил братьев, что можно начинать. Здесь же, на льду, крещаемый и креститель приготовились, и встали на краткую молитву. После молитвы Михаил Михайлович помог опуститься в прорубь старцу-крестителю, а вслед за ним и Владыкину.

Быстрое течение рвануло обоих в сторону, но, крепко уцепившись друг за друга, братья выправились и спокойно приготовились к погружению. В коротких словах, Павел торжественно дал обещание: служить Богу в доброй совести, засвидетельствовав свою веру во Христа Иисуса как Сына Божьего.

Ледяная пучина на мгновение покрыла его. Как кипятком ошпарило все тело, дыхание сковало. На мгновение, в сознании Павла мелькнуло: «Действительно, это крещение в смерть, это ледяная могила…» Первый вздох он сделал, когда брат Михаил Михайлович поднял его наверх. Вслед за ним брат поднял старца-крестителя.

На противоположной стороне два охотника, стоя на лыжах, были изумлены, не понимая, что люди делают.

Так было совершено долгожданное крещение Павла Владыкина. Возвращались в поселок не обходом через тайгу, а напрямик, утопая по колено в снегу. В комнате все были в сборе; после благодарственной молитвы, поздравив Павла, провели несколько часов за торжественной трапезой любви.

Огонь Духа Святого, каким загорелся внутренний человек Владыкина, невольно зажигал и сердца, окружающих его, друзей. Вновь, по воскресным дням, проводили собрания в тайге у костра. Но увы, измученный многолетними скитаниями, народ рвался душой и телом к семьям, тем более, что вся страна, по окончании войны, кажется, объединилась в одном вопросе: «Что теперь будет впереди?» Один за другим, начали убывать и братья. У костра собирались уже 4–5 человек, а начавшиеся морозы, удерживали и сестру Лиду в квартире. Наконец, однажды к костру пришел только Павел: собрал головешки в кучу и, привычным жестом руки, зажег сухие щепки. Пламя, под действием сильного холода и тумана, разгоралось неохотно, термометр показывал 56 градусов мороза, но старанием Владыкина, костер вскоре запылал, разливая вокруг себя жизненную теплоту. Опустившись на колени, он долго усердно молился за все страждущее братство, за своих друзей, за свою будущую судьбу. Таким разметанным костром представилось, его духовному взору, родное братство христиан: которое кому-то, вот так же надлежало собрать в кучу; кому-то зажечь огнем ревности; кому-то подкладывать дрова в этот костер — а кругом, вот такая же, ледяная мга и сковывающий душу минус. Но кому?

Он стал в уме перебирать своих здешних друзей. От души Павел всех их любил вместе с сестрой Лидой, все они приняли участие в его судьбе, но у костра их не оказалось. Измученные многолетними скитаниями, они тянулись теперь всеми силами души к какому-то уюту. Стоящим на коленях Павлом, овладевало все большее желание: не осудить их, а, по возможности, собрать к общему, Божьему огню.

Напоенный благодатью, Павел вышел в пойму реки и, пробираясь через сугробы к поселку, невольно остановился у одной из коряжин, она ему показалась знакомой. Приглядевшись пристальней, он определил, что эта та самая, которая в прошлую зиму служила ему прибежищем, местом молитв; только прошедшие паводки нанесли еще больше кореньев вокруг нее. Павел был очень рад: расчистил место, более удобным сделал подход и решил в дальнейшем не покидать его. Выйдя из-под коряги, он взглянул на солнце. Оно было окружено каким-то радужным кольцом. — Будет пурга, — заключил он и неторопливо зашагал к дому.

Все эти переживания понудили Павла к усиленной молитве с неоднократными постами, после чего он совершенно доверился Богу и успокоился. Вариант с выездом, однако, повторился в третий раз и уже где-то в верхах, причем без участия самого Владыкина, но, и как в предыдущих случаях, в выезде было отказано. К середине декабря Павел расстался с мыслью о выезде, вещи приготовил к распаковке.