Том 3. Очерки и рассказы 1888-1895

Комментарии

В настоящий том включены произведения 1888–1895 годов, связанные с инженерной практикой Н. Г. Гарина-Михайловского и главным образом очерки и рассказы на крестьянскую тему.

Многолетний опыт хозяйствования в деревне и годы инженерной службы, заставлявшие Гарина бывать в разных концах России, сталкивали его с жизнью во всей ее сложности и многообразии, давали ему богатейший материал для познания русской действительности.

Наблюдая повсеместно тяжелое положение народа, темноту и невежество крестьян, Гарин вместе с тем видел и большие возможности человека труда, его способность изменить жизнь к лучшему.

Позднее в «Деревенских панорамах» и в примыкающих к ним очерках и рассказах он показывает в угнетенном, забитом крестьянине огромную нравственную силу, выносливость, сметливость («На ходу»), богатую одаренность и талантливость («Коротенькая жизнь»), глубокую человечность и поэтичность души («На селе»). Писатель подчеркивает тягу крестьян к культуре, к знанию («На селе», «Коротенькая жизнь»), указывает на пробуждение сознания в крестьянских массах, поднимающихся на протест против своих угнетателей («История одной школы»).

С возмущением говорил он в письмах конца 80-х — начала 90-х годов о той части интеллигенции, которая отмахивалась от насущных вопросов, жила «эгоистичной жизнью, ничего общего с жизнью и потребностями родины не имеющей» (письмо от 1891 года. ИРЛИ).

«Ни одной агрономической станции, ни одной сельскохозяйственной школы, ни одной образцовой фермы, — писал Гарин в одном из писем 1891 года к Н. В. Михайловской. — А в печати только „очень тонко трактуют, улавливают, умозаключают“, и лишь изредка проскользнет „какая-то обрезанная корреспонденция с каким-нибудь самодовольным выводом: сами-де виноваты“». «Нет, — писал он в том же письме, — если буду писателем, то уж поворочу рыла в другую сторону и на первом плане не самодовольное невежественное пустозвонство будет…» (ИРЛИ). «…не мелочи меня интересуют и не в сторону тянет, — писал он в более позднем письме Иванчину-Писареву, — а действительно необходимо в нашей мелочной жизни терпеливой рукой собирать их по свету: здесь отчет этих мелочей бьет кое-каким выводом запертых, сжатых беспочвенных условий жизни» (письмо от 28 июня, очевидно, 1893 года. ИРЛИ).

Изучение рукописных материалов архива писателя (ИРЛИ), в частности обширной переписки с женой, позволяет установить, что наброски к ряду очерков и рассказов этого периода творчества писателя содержатся в дневниках (которые он вел на протяжении ряда лет) и письмах — «Несколько лет в деревне», «Под вечер», «Путешествие на луну», «Карандашом с натуры (по Западной Сибири)», первые наброски «Инженеров», связанные с рассказом «Вариант».

Широта охвата жизни, многообразие тем, актуальность проблематики, насыщенность очерков и рассказов общественным содержанием — являются характерной особенностью творчества писателя.

Значительное место в произведениях этого периода принадлежит очеркам и рассказам, посвященным деревне, проблеме взаимоотношения интеллигенции и народа: «Несколько лет в деревне», «Деревенские панорамы», «На ходу», «Сочельник в русской деревне», «В усадьбе помещицы Ярыщевой», «Путешествие на луну» и др. Исходя из желания активно способствовать переустройству «неустроенной» жизни, Гарин, став писателем, сосредоточил свое внимание прежде всего на крестьянстве, на изображении его трудной жизни.

В те годы, когда создавались крестьянские очерки Гарина, в деревне совершались новые социально-экономические процессы, обусловленные проникновением капиталистических отношений. Усиливалось разорение и расслоение крестьян, разрушались общинные устои, до крайности обострялись социальные противоречия.

Вначале Гарин в какой-то степени разделял народнические взгляды и даже предпринял в середине 80-х годов опыт «ухода на землю».

Однако деятельность его в различных губерниях средней полосы России во многом обогатила его знанием народной жизни и способствовала правильному ее пониманию. Гарин постепенно отрезвляется от народнических иллюзий и всем своим творчеством способствует их разоблачению.

Основанные на богатом фактическом материале, произведения Гарина подтверждали правильность марксистских взглядов на современную ему деревню, на пути развития России и вскрывали несостоятельность утверждений народнических публицистов и беллетристов, продолжавших идеализировать деревенский уклад жизни и сельскую общину. В своих крестьянских очерках и рассказах начала 90-х годов, в произведениях, связанных с инженерной деятельностью, и в написанных в те годы частях тетралогии Гарин резко критикует народников за их нежелание считаться с «законами исторической необходимости», за их стремление навязать жизни свои «высосанные из пальца» пути развития.

Другую группу произведений, входящих в том, составляют очерки и рассказы, связанные с вопросами железнодорожного строительства и технического прогресса страны («Вариант», «Путешествие на луну», «Переправа через Волгу», «В области биллионов и триллионов»).

Мучительно переживая порожденную веками крепостнического гнета экономическую и техническую отсталость России, нищенское существование народа, Гарин, в поисках «выхода на практической почве» (из его письма Иванчину-Писареву. ИРЛИ), и в статьях конца 80-х — начала 90-х годов и в своих художественных произведениях настойчиво пропагандировал идею необходимости и выгодности для России строительства удешевлённых железных дорог.

В данный том входит также группа очерков и рассказов, посвященных тяжелому положению в царской России нерусских народностей и национальных меньшинств, с которыми автор сталкивался во время своих железнодорожных изысканий.

В разработке темы их трудной жизни сказались демократические и гуманистические позиции писателя, — простые люди, люди труда, к какой бы национальности они ни принадлежали, описаны Гариным с большой симпатией и сочувствием («Ицка и Давыдка», «На ходу», «Бурлаки» и др.).

Горячо волновали писателя и вопросы просвещения. Его страстная мечта о народном просвещении, без которого невозможно процветание родины; отразилась в таких произведениях, как «История одной школы», «Коротенькая жизнь» и др. Писатель говорит о тяжелом положении честных и преданных своему делу учителей, о тяге народа к знанию и культуре, о его одаренности и талантливости.

Большое место в очерках и рассказах этих лет занимает тяжелая доля женщины («Бабушка Степанида», «Акулина», «Матренины деньги», «На селе», «Бурлаки», «Сочельник в русской деревне»), — тема эта с особой силой и социальной заостренностью разработана Гариным во второй период его творчества.

Одним из основных жанров творчества писателя этого периода явился очерк, написанный в автобиографической манере, — жанр этот позволял непосредственно откликаться на волнующие общество вопросы и, подобно Гл. Успенскому, традициям которого Гарин во многом следовал, сочетать художественные и публицистические элементы. Характерная особенность произведений Гарина этих лет — стирание жанровых границ очерка и рассказа. С одной стороны, следуя традициям разночинно-демократических писателей, Гарин обильно насыщает свои очерки и рассказы (на крестьянскую ли тему, на тему ли железнодорожного строительства) цифровым материалом; с другой — его очерки и рассказы, публицистически заостренные, преисполнены драматизма и лирической взволнованности.

Прекрасное знание жизни, заинтересованность в судьбах родной страны и ее народа, ненависть к его угнетателям, пафос труда, преобразования жизни, горячая вера в творческие возможности человека, глубокий демократизм и гуманизм, наконец искренность и правдивость — все эти стороны художественного таланта Гарина выделяли его из числа многих писателей и способствовали популярности его произведений.

При жизни автора его очерки и рассказы печатались главным образом в журналах. Некоторые из них («История одной школы», «Не от мира сего», «Радости жизни» и др.) были опубликованы в газетах. Большинство произведений этого тома неоднократно переиздавалось при жизни автора. В 1893 году вышел первый том «Очерков и рассказов», который составили: «Несколько лет в деревне», «Детство Темы», «Ицка и Давыдка», «На станции». В 1895 году эта книга была переиздана. В том же году вышел второй том «Очерков и рассказов», где были напечатаны: «Деревенские панорамы», «На ходу», «Сочельник в русской деревне», «В усадьбе помещицы Ярыщевой», «Коротенькая жизнь».

Для этого издания произведения были выправлены автором. В 1899 году этот том был переиздан под общим названием «Деревенские панорамы».

Все произведения, входившие во второй том «Очерков и рассказов» (Спб. 1895), печатаются по этому изданию, сверенному с предыдущими публикациями; остальные произведения — по текстам первых публикаций; источники текста «Нескольких лет в деревне», «Варианта» и некоторых других произведений указываются в примечаниях к ним.

Несколько лет в деревне^*

Впервые — в журнале «Русская мысль», 1892, №№ 3–6.

Произведение написано на автобиографической основе. Под влиянием широко распространенных в интеллигентской среде идей социального реформаторства, которые проповедовало либеральное народничество 80-х — 90-х годов, Гарин предпринял (с 1883 по 1886 г.) в своем имении в Самарской губернии попытку организации «рационального» хозяйства.

Об угнетенном состоянии писателя вследствие неудачи его начинаний можно судить по сохранившемуся началу письма его (от 12 октября 1885 г.) к соседу-помещику А. А. Чемодурову.

«Странно слагается моя, а может быть и всякого, жизнь, — писал Гарин, — за что бы, кажется, наказать следовало, за то получал я награды, а где всю душу свою кладешь, все силы напрягаешь, за что по всем божеским и человеческим законам следовало бы получить награду, за то, наоборот, получаю порицание.

…У меня теперь даже нет надежды, что придет время, и свет восторжествует, и я получу правильную оценку. Кто скажет за меня то слово, ради которого я столько труда положил, столько любви, столько перемучился? Кто свидетель моих дел, кто хочет знать правду? А чтоб знать правду, надо хотеть ее знать. Сама она не придет, ложь придет, а к правде самому прийти надо…

Вы пишете: „Сама природа и все окружающее против, а самое главное Ваш характер“. Вы пропустили одно и самое важное: Ваше предубеждение. Увы: трудна природа, трудно окружающее, труден характер, но все это я побеждал…

Но разберем Вашу фразу по частям:

1. Природа против. Это не неверно. Разве хлеб у меня родит не лучше, чем у соседей? Разве удобрение у меня не организовано и разве я не получаю с удобренных участков двойной урожай?..» (ИРЛИ).

По свидетельству Н. В. Михайловской, очерки были написаны на Урале, куда Гарин прибыл в начале зимы 1887 года а связи с постройкой Уфа-Златоустовской железной дороги, в течение нескольких свободных от изысканий дней.

«Мне, — рассказывает в своих воспоминаниях Н. В. Михайловская, — написанное очень понравилось — и в первый раз, когда у нас собрались гости, соседи инженеры и их жены, я попросила Николая Георгиевича прочесть нам вслух „Несколько лет в деревне“. Он прочел. Гости внимательно слушали, но когда чтение кончилось, гробовое молчание долго не нарушалось. По смущенным лицам наших гостей было видно, что они не знают, что сказать, как отнестись к прочитанному. Заговорили о другом. Вышло для нас неловко и неприятно.

Когда гости уехали, Николай Георгиевич сказал мне: „Теперь ты убедилась, что я не писатель и что я пишу плохо“.

Но я не была согласна с ним» (Н. В. Михайловская, Мои воспоминания о Н. Г. Гарине-Михайловском. ИРЛИ).

Далее Михайловская сообщает, что осенью 1890 года проездом из Сибири в Москву их посетил один из знакомых Гарина — С. Узнав, что Гарин является одним из строителей дороги, он стал его расспрашивать о причинах отъезда из деревни. В ответ Гарин прочел ему свои «Несколько лет в деревне». «С. с одобрением отнесся к рассказу, — вспоминает Н. В. Михайловская, — и предложил отвезти рукопись & Москву, чтобы дать ее для прочтения московскому кружку литераторов, между которыми у него были знакомые. Николай Георгиевич стеснялся отдавать рукопись, но я настояла, так как была уверена в ее достоинствах». Прочитанная в Москве в одном из писательских кружков рукопись была одобрена присутствовавшими на чтении Н. Н. Златовратским, Гл. Успенским, К. М. Станюковичем и Н. К. Михайловским, который и предложил напечатать очерки в «Русской мысли»; Станюкович же приехал в. Гундоровку, где Гарин жил по окончании строительства дороги, и сообщил ему о предложении Н. К. Михайловского.

Начало 90-х годов характеризуется ожесточенное идейной борьбой между народниками и марксистами. Описанный в очерках неудавшийся опыт хозяйствования в деревне на конкретном примере показывал всю иллюзорность выдвигаемых в 90-х годах народническими публицистами типа Н. А. Карышева и С. Южакова «практических мероприятий» по восстановлению народного хозяйства, убеждал в том, что ни одно из них, — ни «артельная форма хозяйства», ни «дешевый кредит», ни «обеспеченность сбыта», ни «возможность обходиться без предпринимательской выгоды», ни технические улучшения, — не может привести к желаемым результатам.

Народническая критика холодно встретила очерки; в небольших рецензиях ценность их сводилась к «простоте и искренности», неудачная попытка Гарина организовать «рациональное» хозяйство трактовалась как случайная, незакономерная.

«В последнее время, — писал рецензент „Русской мысли“, — часто раздаются призывы, убеждающие образованных людей „вернуться на землю“, то есть перебраться из городов в деревни и заниматься хозяйством.

В идее и на словах это прекрасно, и сама по себе идея эта не представляется нам неосуществимою. Что же касается неудач, постигших г. Гарина, то опубликование их мы считаем делом весьма полезным и отнюдь не могущим помешать дальнейшим опытам того же рода. Мы думаем, наоборот, что правдивые повествования о подобных попытках дадут весьма ценные указания тем, кто задумает переселяться в деревню» (1893, № 3).

Писатели демократического лагеря высоко ценили это произведение Гарина.

«Когда в „Русской мысли“, — вспоминает Н. Телешов о Гарине, — появилась его повесть „Несколько лет в деревне“, то такой чуткий и требовательный ценитель, как А. П. Чехов, отозвался о нем восторженно» (Н. Телешов, Избр. соч. в трех томах, т. 3, М. 1956, стр. 49).

Сам Чехов писал из Петербурга В. А. Гольцеву 30 декабря 1892 года: «Здесь у пишущей публики имеет большой успех Гарин. О нем говорят. Я пропагандирую его „Несколько лет в деревне“» (А. П. Чехов, Полн. собр. соч. и писем, т. 15, М. 1949, стр. 460).

М. Горький также с одобрением отозвался об этом произведении.

Приветствовала появление этих очерков и марксистская критика (см. стр. 12, т. I наст, издания).

В 1893 году, включая «Несколько лет в деревне» в первый том «Очерков и рассказов», автор выправил текст, сократил и переработал некоторые эпизоды.

В главу 7-ю включен заново написанный текст (от слов: «Я был бы несправедлив…» (стр. 104), кончая словами: «…только время вести» (стр. 109), рисующий положительные образы крестьян, стремящихся разобраться в окружающей жизни и найти справедливое разрешение волнующих вопросов; Гарин здесь подчеркивал, что причина его неудачи — не в косности и невежестве крестьян, а в социально-экономических условиях, определивших враждебное отношение крестьян к мероприятиям их «барина».

Исключен небольшой диалог автора с Юшковым; изменено описание комнаты в его квартире. Вместо: «Эта комната аркой делилась на две: в одной стояла в чехлах гостиная мебель, в другой помещалась столовая. Гостиная мебель была на европейский манер» (стр. 87), — в журнальной публикации было: «Эта комната безвкусною аркой делилась на две: в одной стояла в чехлах гостиная мебель, в другой помещалась столовая. Гостиная мебель была очень неудобна и неуютна. Сиденья без пружин были туго набиты мочалкой с выпуклостью посередине. Очевидно, мебель предназначалась больше для вида, чем для употребления. Зеркало над диваном было самого низкого качества. На стенах висели разные генералы, какой-то большой портрет с мертвого ребенка и похвальный лист на имя Василия Юшкова из 2-го класса реального училища» и т. д.

В 1899 году очерки были вновь изданы вместе с «Детством Темы»; для этого издания автором также была произведена стилистическая правка.

В настоящем томе текст печатается по изданию: Н. Гарин. «Детство Темы» и «Несколько лет в деревне», Спб. 1899, сверенному с предшествующими изданиями.

Менониты — протестантская секта, основанная в начале XVI века голландцем Менно-Симонисом.

Колонки (от саратовск. колонка) — поселок переселенцев.

…во время ветлянской чумы… — Речь идет об эпидемии чумы, вспыхнувшей в 1878 году в станице Ветлянской Астраханской губернии.

Коштан — кулак, мироед.

…наподобие щедринского дикого помещика — см. сказку Салтыкова-Щедрина «Дикий помещик» (1869).

…Семирамидин сад — роскошный висячий сад легендарной ассирийской царицы Семирамиды; выражение стало нарицательным для обозначения сказочной роскоши.

…наши горчишники… — По свидетельству одного из сотрудников «Самарской газеты» А. Тренлева, горчишниками звали сначала самарских огородников, потомков первых засельщиков города, сажавших стручковый перец, который назывался тогда горчицей; в дальнейшем так стали называть самарских хулиганов (см. статью А. Треплева «Иегудиил Хламида. М. Горький — фельетонист „Самарской газеты“ в журнале „Штурм“», Москва-Самара, 1932, №№ 6–7, 8–9).

Орбинский Роберт Васильевич (1834–1892) — профессор Новороссийского университета и директор Одесского коммерческого училища. Был командирован в Северную Америку для изучения хлебной торговли; автор труда «О хлебной торговле Соединенных Штатов в Северной Америке» (Спб. 1880).

…до последней кампании… — Имеется в виду война с Турцией 1877–1878 годов.

Вариант^*

Впервые — в журнале «Русское богатство», 1910, № 2.

По воспоминаниям Н. В. Михайловской, рассказ написан в 1888 году на Урале, во время постройки Уфа-Златоустовской железной дороги. В основу содержания произведения положен действительный факт биографии Гарина.

До середины 80-х годов железнодорожное строительство в России по существу было отдано в руки частных предпринимателей-концессионеров, которые, получив у правительства подряд на постройку, сами в свою очередь сдавали работы с подряда инженерам, стремясь для получения большей прибыли заинтересовать и их в барышах. На постройках царил дух стяжательства и наживы, процветала безудержная эксплуатация рабочих, косность, бюрократизм, полное отсутствие интереса к живому делу. Строительство дороги казной также не изменило положения.

Мечтая покрыть страну широкой сетью железных дорог, Гарин — энтузиаст своего дела — в эти годы настойчиво пытается провести в жизнь идею удешевления постройки, неустанно изыскивая для этого в своей практической деятельности все новые и новые способы. «Про меня говорят, — писал он жене из Уфы 13 июня 1887 года, — что я чудеса делаю, и смотрят на меня большими глазами, а мне смешно. Так мало надо, чтобы все это делать. — Побольше добросовестности, энергии, предприимчивости, и эти с виду страшные горы расступятся и обнаружат свои тайные, никому не видимые, ни на каких картах не обозначенные ходы и проходы, пользуясь которыми можно удешевлять и сокращать значительно линию» (ИРЛИ).

Как свидетельствует Н. В. Михайловская, при изыскании Самаро-Златоустовской железной дороги Гариным был разработан вариант, по которому предусматривалась прокладка тоннеля в одном из труднопроходимых участков постройки, что намного сокращало ранее намеченную изыскателями линию железной дороги и давало огромную экономию.

«Начальником работ Самаро-Златоустовской ж. д., — рассказывает она, — был однофамилец Николая Георгиевича, Константин Яковлевич Михайловский. К идее экономии, вдохновлявшей Николая Георгиевича, он относился не только равнодушно, но даже враждебно, так как между подрядчиками, строившими Уфа-Златоустовскую ж. д., были его прежние сослуживцы и товарищи, поэтому Николаю Георгиевичу пришлось выдержать борьбу с начальником дороги за то, чтобы этот вариант, несмотря на всю очевидность его выгоды, был принят. Только благодаря настойчивости Николая Георгиевича, поставившего вопрос о своей отставке, в случае если проект будет отвергнут, он в этой борьбе остался победителем» (Н. В. Михайловская, Мои воспоминания о Н. Г. Гарине-Михайловском. ИРЛИ).

Об этом факте рассказывается и в статье «Несколько слов о Сибирской железной дороге» («Русское богатство», 1892, № 3, подпись «Инженер-практик»), несомненно принадлежащей Гарину.

История борьбы Гарина за осуществление его варианта с начальством дороги и заправилами-дельцами из Главного управления и послужила основой для произведения. Однако работа над ним была прервана автором. По свидетельству жены писателя, Гарину рассказ не понравился, и он разорвал рукопись. Михайловская, склеив разорванные листы, сохранила их и уже после смерти Гарина передала в редакцию «Русского богатства», где рассказ и был напечатан.

Как в «Русском богатстве», так и во всех последующих публикациях (повторяющих журнальный текст) рассказ заканчивается словом «Флюгера!» (стр. 186). Однако в автографе дальше следует текст на пятнадцати страницах рукописи, из которых первые две (начиная от слов «Во Временном управлении Кольцов узнал…» — стр. 186, и кончая словами «такая ошибка» — стр. 187) зачеркнуты автором, чем, очевидно, и объясняется то, что редакция «Русского богатства» не воспроизвела заключительную часть рассказа. Однако и с этими последними страницами рассказ, оставшийся незавершенным, по сути дела не имеет конца.

Незавершенность произведения сказалась и в большом количестве недописанных слов, в стилистически невыправленных фразах (например: «— Конечно, — поспешил согласиться Бжезовский, видимо недовольный, что его пылкий помощник выболтал видимо обсуждавшиеся…» — стр. 158) и в том, что одна и та же характеристика относится к двум лицам (фраза «Моя хата с краю» дается как характеристика и Залесского — стр. 169, и Стороженко — стр. 182), и, наконец, в существовании разнобоя в именах и фамилиях действующих лиц: так, Мария Павловна вначале была названа Зинаидой Александровной, и в двух случаях это имя и отчество остались неисправленными; Бжезовский несколько раз назван Грибовским (на стр. 162, 164, 166): Елецкий — Езерским (стр. 170).

Но все же, несмотря на явную незавершенность, «Вариант» является значительным произведением, в котором ярко проявились те стороны таланта Гарина, которые явились определяющими для всего его творчества, — искренность, простота и правдивость изложения, сочетание публицистических элементов с художественными, поэтичность, умение увлекательно говорить о будничных делах, пафос покорения природы, пафос труда и строительства.

Рукопись «Варианта» дает представление о процессе работы автора над произведением. В ней много вычеркнутых и недописанных слов и фраз, перестановки текста. Так, монолог Кольцова, который вначале следовал за словами: «Он рассказал ей… когда уже было два часа» (стр. 166) — был зачеркнут Гариным, и большая часть его перенесена в конец. В сцене прощания Кольцова с женой после слов: «Да хранит тебя господь! — с глубоким чувством проговорил он» (стр. 179) — в автографе шел текст, оборванный на полуслове и зачеркнутый писателем.

«Жена его на дорогу надела на него свой образок. Он поборол в себе неловкое чувство, перекрестился и поцеловал образ, потом горячо поцеловал жену. „Никто как бог“, — вспомнил он слова одного мужика из своей деревни, который на вопрос Кольцова, как он не боится в местности, наполненной волками, в святки, в разгар опасности ходить один с тоненькой палочкой за десятки верст на богомолье, когда кругом столько случаев, ответил Кольцову:

— А бог? — И, помолчав, прибавил: — Никто как бог. — Было сказано мало, но так выразительно, так бесконечно сильно, что Кольцову навсегда запали его слова в душу, и не раз с завистью вспоминал он эту твердую несокрушимую веру, этот оплот, о который все разобьется, как о скалу, думая, что с такой силой действительно ничего не страшно.

У Кольцова силу эту заменяло служение правде, служение своей родине, исполнение своего долга. Он чувствовал в себе, может быть, не менее стойкий и надежный оплот, какой был у мужика. Разница между ними была как между теми двумя часовыми, из которых один гибнет…»

В период работы над рассказом у писателя, очевидно, зарождалась мысль показать жизнь своего героя, начиная с детских лет, а затем возвратиться к описанию его инженерной деятельности; основание для такого предположения дает рукопись «Варианта», где после нескольких чистых страниц, следующих за словами «Умненько придумано», шли две страницы, содержащие рассказ о том, как, очутившись в родных местах, Кольцов вспоминает несколько эпизодов из своего детства.

«И вот он снова между знакомых покосившихся памятников с массой протоптанных дорожек… Какая масса воспоминаний связана с этим старым городским кладбищем. Вот стена, за которой был некогда принадлежавший им дом. Кольцов не сдержался и взлез на эту серую, поросшую мхом стену. Какая она теперь низенькая, покосившаяся и какой высокой, неприступной казалась ему в детстве. А там за стеной как все переменилось. Но дом, сад, каретник, даже беседка, уже старая, развалившаяся, но все та же беседка — все по-прежнему… Кольцов спрыгнул в сад и пошел к беседке. Он вошел в нее. Полусгнившая скамейка с следами зеленой краски, обрубок ствола, служивший когда-то ножкой для стола, дыра в крыше беседки…

Чувство тоски, одиночества, сожаленья вдруг охватило Кольцова. Где все эти милые, некогда дорогие сердцу лица… где эта кипучая, некогда сильная жизнь».

Интересно, что этот набросок воспоминаний Кольцова, связанных с его детством, некоторыми деталями совпадает с «Детством Темы» и «Инженерами» (см. том 1, стр. 90; том 2, стр. 501, 502, 504).

Порвав рукопись рассказа, писатель не расстался со своим героем. «Дело идет, и я в своей сфере… — писал он жене из Сибири 22 июня 1891 года, — попробую писать как бы о Кольцове, описывая действительную жизнь: не выйдет, ты не будешь в убытке, так как будешь знать про меня. Итак… Кольцов был снова в своей сфере… Снова пахнуло на него свежестью полей, лесов, земли и неба. Снова природа обхватила его в свои объятия, как молодая соскучившаяся жена обнимает своего долго отсутствующего мужа, и Кольцов сразу почувствовал в этих объятиях всю силу своей любви и всю ту бесконечную связь, установившуюся между ними» (ИРЛИ).

В этом же письме Гарин приводит отрывок из продолжаемых им записей о Кольцове. Действие происходит в Сибири, на изысканиях. Работа успокаивающе влияет на Кольцова, дает ему уверенность в своих силах. Во время изысканий он из своего заработка предлагает рабочим заплатить по 5 коп. за каждую пройденную ими лишнюю версту. Позднее эти наброски в какой-то мере будут использованы в «Инженерах». Однако в те годы замысел написать произведение, основанное на впечатлениях от инженерной работы, так и остался нереализованным.

Ряд текстуальных совпадений с «Вариантом» содержится и в статьях Гарина 1888–1889 годов, например: «Несколько полезных предложений по удешевлению сооружения железных дорог», за подписью «Практик» (журнал «Железнодорожное дело», 1888, № 44); «Несколько слов об удешевлении постройки железных дорог в России» (там же, 1889, № 22).

К «Варианту» восходят и статьи первой половины 90-х годов, опубликованные за подписью «Инженер-практик» и также несомненно принадлежащие Гарину; в одной из них («Несколько слов о Сибирской железной дороге» — «Русское богатство»; 1892, № 3) автор вновь говорит об изысканиях Уфа-Злато-устовской дороги, во время которых «восемь процентов изыскателей навсегда сошли со сцены, главным образом от нервного расстройства и самоубийств. Это процент войны».

В настоящем томе рассказ печатается по автографу; начало, автограф которого не сохранился (до слов «чтоб не стыдно было на него посмотреть», стр. 153) — по тексту «Русского богатства».

…поляки… но… примиренные… — Очевидно, имеются в виду сосланные в Сибирь участники польского восстания 1863–1864 годов, которое было жестоко подавлено царским правительством.

Ржих — Ржига Франц (1831–1897), австрийский инженер, чех по происхождению. Автор ряда известных в то время книг о строительстве тоннелей.

Здесь прошли орлы Всеволода III… — Всеволод III, или Всеволод Большое гнездо (1154–1212), известен своими походами на половцев и на камских болгар. При нем могущество и общерусский авторитет Владимиро-Суздальского княжества достигли своего наивысшего расцвета.

Стефенсон Джордж (1781–1848) — английский изобретатель; создал конструкцию паровоза, усовершенствованные модели которого впервые нашли практическое применение.

…как некогда Ер Мак искупил свою и товарищей своих вину… — До похода в Сибирь Ермак был атаманом казаков, занимавшихся разбоем на Волге.

…совет десяти… — высший политический орган в Венеции, существовавший в 1310–1797 годах; был учрежден для подавления движения народных масс, сопротивлявшихся усилению олигархического режима.

Ицка и Давыдка^*

Впервые — в журнале «Русское богатство», 1892, №№ 4–5.

Рассказ был сочувственно встречен критикой. В рецензии П. Герцо-Виноградского отмечалась «большая наблюдательность… проникновение в душу человеческую, гуманное от природы отношение к окружающим явлениям…», писателю предсказывался «большой успех среди интеллигентной публики» («Одесские новости», 1892, № 2350, 27 июля).

Обозреватель газеты «Приазовский край» (1892, 15 июля) С. Двинин писал: «…говоря о русских евреях, приходится иметь дело с „Ицками и Давыдками“, а не с Горвицами и Струсбергами, потому что главная масса еврейства состоит из первых, а последние, как бы великочислен ни был их контингент, все ж только единицы, все ж меньшинство… за Горвицов и Струсбергов столько же ответственна еврейская нация, сколько русский народ ответственен за Колупаевых и Разуваевых…»

При подготовке текста для первого тома «Очерков и рассказов» (Спб. 1893) писатель стилистически выправил его.

Текст в последующих изданиях являлся перепечаткой жур-нального текста («Доброе дело. Сборник повестей и рассказов. XXVIII», «Посредник», М. 1894) и издания 1893 года (второе издание тома первого «Очерков и рассказов», 1895).

Под вечер^*

Впервые — в журнале «Русское богатство», 1892, № 6.

Материалом для рассказа послужили наблюдения Гарина во время его жизни в Самарской губернии.

В произведении содержится ряд текстуальных совпадений с письмом Гарина из Сибири (от 1891 года) к Н. В. Михайловской, в котором он вспоминает о посещении им больного гундоровского крестьянина.

«Вспомнился мне наш Федор Елесин, — писал Гарин. — Не знаю, отчего его слова так обобщились в тот момент, такое сильное впечатление произвели на меня тогда. Я знал, что он меня ждет как манну, что принес мне с богомолья описанье иконы св. Николая, знал, что я интересовался этим, сам послал за мной, но когда мы с доктором вошли к нему, он уж не узнал нас. Он был в бреду, лежал в сенях на соломенной подстилке, ветер продувал свободно в большие щели, он остановил на нас свои стеклянные глаза и долго холодным чужим взглядом всматривался в меня.

Мне стало неловко как-то, и я спросил его:

— Ну что, Федор, как поживаешь?

Напряженность исчезла в его глазах, он только вспомнил что-то, понял и отвел глаза от меня как от чего-то уже не интересного для него. Он обвел других и останови [не дописано] на жене: он поманил ее едва видным движением пальца, и когда та наклонилась над ним, он проговорил ей тихо, спокойно:

— Озорничают они над нами.

Озадаченная жена его проговорила растерянно:

— Что ты, что ты, господь с тобой! Это отец наш Ник. Егор., молиться нам за него…

— Озорничают, — спокойно уверенно перебил Федор и, не поворачиваясь больше ко мне, уставился в стенку.

Конечно, в бреду, но именно этот бред у такого прекрасного человека, как Федор, страшно подействовал на меня/ Именно озорничаем! Вся наша жизнь с эгоистичными потребностями, оторванная от них, с интересами ничего общего с ними не имеющими, отчужденность от них, оставление их на произвол судьбы и наивная уверенность при всем том, что мы дело делаем, наша спокойная совесть — именно все это озорство одно. Наглое безнаказанное озорство то же крепостничество, с тою разницею, что прежде отдельные лица владели, а теперь целый кружок сообща живет за счет этого народа, не давая даже себе труда знать его нужды, его потребности, его необходимости» (ИРЛИ).

Далее Гарин сообщает, что начал писать «один маленький рассказец»; содержание письма дает основание предполагать, что речь идет о рассказе «Под вечер».

…к зуавам — то есть в Африку. Зуавы — французские колониальные войска, сформированные из жителей Северной Африки и живших там же французов.

История одной школы^*

Впервые — в газете «Волжский вестник», 1893, № 6, 8 января, и № 8, 10 января.

На ходу^*

Впервые — в сборнике «Путь-дорога. Научно-литературный сборник в пользу Общества для вспомоществования нуждающимся переселенцам», Спб. 1893, где наряду с очерком Гарина были напечатаны произведения Л. Толстого, Златовратского, Полонского, Засодимского, В. М. Гаршина и др.

Произведение представляет собой ряд зарисовок виденного автором в приволжских губерниях во время изысканий Казань-Малмыжской железной дороги летом 1891 года.

Очерк полемически заострен против народников, которые усиленно пропагандировали в те годы так называемые «общественные запашки». О кабальности их для крестьян Гарин писал также в первой статье задуманного им цикла «Письма из деревни» (за подписью «Н. Г.» — «Русское богатство», 1892, № 2).

Из письма его к Н. К. Михайловскому (очевидно, от февраля 1893 года, ИРЛИ) — явствует, что Гарин отказался от продолжения этого цикла из-за цензурных искажений, которым подверглась первая статья.

В воспоминаниях литератора П. Перцова, познакомившегося с Гариным в Казани летом 1892 года, содержатся сведения о некоторых прототипах этого очерка.

«…так как изыскания Гариным Казань-Малмыжской узкоколейки должны были привести его в наши места на севере Казанского уезда, то я звал его заехать в нашу Хотню. Это посещение описано им в рассказе „На ходу“ (глава IV). „Развальный“ молодой человек, к которому едет автор и которого закормили пирожками, — конечно, я. Пейзаж усадьбы передан долею верно, но долею с изрядной примесью фантазии (церковь, например, вовсе не похожа на „портик, окруженный коринфской колоннадой“). То же и с обитателями усадьбы. „Дедушка“ — мой дядя Платон Петрович Перцов, действительно всегдашний житель деревни, но которому было тогда не девяносто лет, а лишь семьдесят девять. Доживать до „предела“ в сто лет он не собирался, а очень боялся нашего семейного предела — как раз в семьдесят девять лет, — и, правда, умер в ближайшую же зиму. Грот с ключом над могилой татарского святого, в саду усадьбы, существовал, как описан; но жили мы именно в большом (якобы „заколоченном“) доме, где и принимали Гарина» (П. Перцов, Литературные воспоминания. 1890–1902 гг., «Academia», М.—Л. 1933, стр. 53–54).

В рецензии указывалось, что из всех произведений сборника «лучше и сильнее по жизненности и художественной правде очерк г. Гарина „На ходу“, задевающий животрепещущую действительность… Собственно в очерке, — говорит рецензент, — нет никакой фабулы. Автор идет с партией рабочих по линии будущей дороги в одной из приволжских губерний (можно догадываться — Казанской) и на ходу записывает впечатления окружающей жизни. Перед читателем, как в калейдоскопе, проходят типы крестьян-рабочих, земледельцев, татар, земский начальник, старый помещик, земский врач, сцены из пережитого… голода и холеры. Двумя-тремя штрихами автор очерчивает фигуру встреченного им лица, и оно, как живое, выступает из рамок рассказа, набрасывает, как бы для памяти, сценку и только местами тщательно отделывает рисуемый пейзаж, служащий фоном для движущейся перед вами картины, постоянно меняющей содержание. Г-н Гарин, хотя и недавно выступивший в литературе, достаточно зарекомендовал себя и хорошо известен читателям. Но этот очерк „На ходу“ едва ли не лучшее его произведение» («Русское богатство», 1893, № 8).

Тартарен из Тараскона — герой трилогии А. Доде «Необычайные приключения Тартарена из Тараскона» (1872).

…в последней турецкой кампании — русско-турецкая война 1877–1878 годов.

В Люблине бунт был… — Имеется в виду массовое антифеодальное движение, которым была охвачена Люблинская губерния в 1846–1847 и в 1861–1863 годах.

Маханщина — см. прим. Гарина-Михайловского на стр. 581.

Сочельник в русской деревне^*

Впервые — в сборнике «Путь-дорога», 1893, с посвящением Н. В. Михайловской.

Деревенские панорамы^*

Впервые под общим названием «Деревенские панорамы» — в журнале «Русское богатство» за 1894 год («Бабушка Степанида» и «Акулина» — в № 1, «Дикий человек» — № 2, «На селе» — № 3, «Матренины деньги» — № 5).

Произведения написаны по наблюдениям писателя во время его жизни в Самарской губернии.

«Какой богатый материал накопляется у меня, — писал Гарин Н. В. Михайловской в письме от 30 сентября 1892 года, — и что это со временем за красивые страницы будут человеческого отупения под влиянием векового рабства мысли и страха с переменой условий жизни лишиться при неспособности к производительному труду горемычного куска хлеба.

И когда с реформой сила обстоятельств все-таки вырывает этот кусок, ужас и паника уцелевших: только бы кисти хватило» (ИРЛИ).

В очерках и рассказах, составивших цикл «Деревенские панорамы», писатель дал яркое изображение жизни пореформенной деревни того времени, когда «капитализм, развиваясь с громадной быстротой в течение всей пореформенной истории России, стал с корнем вырывать этот устой старой России, — патриархальное, полукрепостное крестьянство, — вырывать его из средневековой, полуфеодальной обстановки и ставить в новейшую, чисто-капиталистическую, заставляя его бросать насиженные места и бродить по всей России в поисках за работой, разрывая порабощение местному „работодателю“ и показывая, в чем лежат основания эксплуатации вообще, эксплуатации классовой, а не грабежа данного аспида, — когда капитализм стал массами втягивать остальное, забитое и задавленное до скотского положения крестьянское население в водоворот все усложняющейся общественно-политической жизни…» (В. И. Ленин, Сочинения, т. 1, стр. 227–228).

«…„друзья народа“, — писал В. И. Ленин, — сосредоточивают все свое внимание на том, как „мужик“ лихорадочно ищет новых приемов обработки, которые помогли бы ему оплодотворить кормилицу-землю, — опуская из виду обратную сторону медали, лихорадочное отделение „мужика“ же от земли» (В. И. Ленин, Сочинения, т. 1, стр. 238).

Один из очерков, «На селе», направлен против народнической интеллигенции, которая, не зная подлинных нужд народа, видела в общественных запашках действенную меру для поднятия народного благосостояния.

В 1894 году в «Русском богатстве» (№ 8) была напечатана статья народнического публициста Карышева «Народнохозяйственные наброски». Указывая в этой статье на резкое падение хлебных цен, автор видит причину в том, что «деньги завоевывают себе центральное место в нашем народном хозяйстве». И Карышев предлагает такие «средства борьбы со злом», как «широкое увеличение крестьянского землевладения путем массовой покупки крестьянами земель, расселения и переселения, а рядом с тем — распространение в массе сельскохозяйственных знаний всеми возможными способами… Знание, знание и знание, — говорит он, — долженствующее стать центральным узлом земледелия и занять в этом случае место, принадлежащее ныне деньгам».

Понимая несостоятельность народнических «рецептов», Гарин писал по поводу статьи Карышева Иванчину-Писареву:

«…ограниченный народник со всем бессилием и слабостью мысли народника. Наивен так, что стыдно читать. Не тот путь и не так налаживается эта громадная махина нашей жизни: неужели не видно? До каких же пор будем петь сказки, которым сами не верим, а не будем давать людям оружие борьбы. „Знание, знание, знание!“ Дура! На что ему знание… Путь профессора Карышева — обращение к земскому начальнику, чтоб наложил veto на решение мира, обращение к полиции с заявлением, что предприниматель еврей (позорный срам! Паскудник!).

Пьяная, узкая голова Карышева поймет ли, что зло в обесцененье труда, в связанных руках, в подневольной общине и в подневольном труде, в той каторге, в которой изнывает Россия! Дьявол!.. Отупелая, очумелая… дура!! Привязывайте покрепче руки к земле, обесценивайте еще больше труд…» (письмо от 26 сентября 1894 года. ИРЛИ).

Условия подневольного труда, нищенского быта, социального бесправия формировали и духовный облик крестьянина, и Гарин не скрывал его отрицательных сторон, говорил о его темноте, невежестве и дикости, но настойчиво подчеркивал при этом, что эти качества не заложены в природе «мужика», а порождены глубоко порочной структурой социальных отношений. «В некультурных условиях одинаково дичают: и человек, и животное, и растение» — этот эпиграф, который Гарин предпосылает рассказу «Матренины деньги» (при включении его во второй том «Очерков и рассказов»), раскрывает идейную направленность всех «Деревенских панорам».

Показывая бесправное положение крестьянской женщины в семье и в обществе, Гарин вместе с тем изображал и сильные женские натуры, не отступавшие перед трудностями жизни; в «Акулине», например, обездоленная героиня рассказа нашла в себе силы порвать с деревенским «миром». (Впоследствии эпизод ухода Акулины из деревни будет развит и углублен писателем в его пьесе «Деревенская драма».)

Готовя к изданию второй том «Очерков и рассказов», писатель обратил особое внимание на его состав. Стремясь нарисовать картину деревенской жизни во всем многообразии ее явлений и типов, Гарин намеревался включить в эту книгу наряду с «Деревенскими панорамами» также и «Бурлаков», «Немальцева», «Коротенькую жизнь», «На ходу», «Сибирские очерки» «Карандашом с натуры».

«Ввиду солености деревенских панорам, — писал Гарин Иванчину-Писареву 10 июля 1894 года, — я считал бы очень полезным в отдельное наше издание поместить и эти сибирские очерки под тем же общим названием „Деревенские панорамы“. Мне кажется, это просто необходимо, чтобы избегнуть упрека в предвзятости и в однообразии. В смысле разнообразия чтения от этого прибавления книга много выиграет… Тогда выйдет одна очень содержательная книга о деревне» (ИРЛИ).

Как видно из последующих писем Гарина Иванчину-Писареву, писатель в дальнейшем отказался от намерения напечатать эти очерки в составе «Деревенских панорам», находя их «слабоватыми», и дал свое согласие на их включение лишь по его настоянию (см. письмо Гарина Иванчину-Писареву от 10 ноября 1894 года. ИР ЛИ).

Заботясь о цельном впечатлении от своих очерков о деревне, Гарин писал ему же (очевидно, в более позднем письме 1894 года): «Голубчик! Выбросьте Вы „Карандашом с натуры“, а вставьте „Гамида“ [„Бурлаков“], да „Рассказ солдата“ [„Немальцев“], да „Коротенькую жизнь“ — так хоть книга будет, которую не стыдно и издать» (ИРЛИ).

Однако вышел второй том «Очерков и рассказов» без указанных произведений (за исключением рассказа «Коротенькая жизнь»). В книге посвящение: «Тебе, болевшей душою за мрак и нищету народа, тебе, моему другу, товарищу, жене моей, Надежде Валериевне Михайловской, посвящаю я свою невеселую книгу».

Либерально-народническая критика сурово встретила «Деревенские панорамы», обвиняя Гарина в искажении действительности.

«Самая сущность изображаемых г. Гариным явлений народной жизни и взгляды на них автора, — писал рецензент „Русской мысли“ о рассказе „Дикий человек“, — могут до известной степени возбудить сомнения. Г-н Гарин, бесспорно, сильно, даже, пожалуй, страстно, любит народ, эту темную, бесправную массу, но… Странная эта любовь. Всего вернее ее можно назвать деспотической и карающей и вместе с тем мучительскою любовью. Автор с каким-то наслаждением боли останавливается на мрачных сторонах народной жизни. Для него везде на первый план выступают невежество, дикость, зверообразие этой жизни…» (1894, № 4).

Передовая, демократическая критика положительно оценила «Деревенские панорамы». В рецензии на вышедший в 1895 году второй том «Очерков и рассказов» («Мир божий», 1895, № 8) указывалось на жизненную правдивость гаринских произведений о деревне.

«Автор, — писал рецензент, — не выбирает своих героев, не ставит их в исключительное положение, — он рисует условия, при наличности которых эта жизнь и не может быть иною… Не останавливаясь на подробностях, не отделывая мелочей, — двумя-тремя яркими, резкими, как бы небрежно брошенными штрихами г. Гарин очерчивает каждое лицо, встающее перед ним, как красноречивое олицетворение бедности, невежества и почти первобытной дикости. Но ни на минуту не изменяет автор художественной правде, и в самых темных моментах изображаемой им жизни вы не видите утрировки, преувеличений или неверного освещения. Да и к чему смягчения правды? Даже самая суровая, она в себе самой носит исцеление. И как ни темны рисуемые автором картины, от его деревни веет, в общем, здоровой силой, такой мощью жизненности, что у читателя ни на минуту нет сомнения в возможности иной жизни, иных условий, при которых не дичали бы ни человек, ни животное, ни растение».

Готовя «Деревенские панорамы» для второго тома «Очерков и рассказов», Гарин провел значительную работу над текстом; все рассказы подверглись стилистической правке.

В рассказе «Дикий человек» писателем исключена характеристика Асимова и его детей. Между словами: «с полу ровно со двора несет» и «Заморыши дети у Ильки» (стр. 349) в журнальном тексте было: «Отцу и горя мало. Ходит там у себя, как медведь в берлоге, дом старинный, заведенный. В горшке где-нибудь в подполье не одна „тысца“.

Первый богатей на деревне. „Богат жид“, — завидуют люди, за глаза костят, а шапку при встрече ломят все. Любят толковать об Асимове и толкуют: вот у него и отец этакой же был, с того и помер, что скотину продешевил: затомился, затомился и жить не стал… вот какая порода… скупость да гордость у них у всех: воли охота… Не то чтоб, значит, к людям, а чтоб люди к ним. Только вот Илюшка и прост у них — в мать.

От Илюшки к младшему Пимке перейдут. Этот ровно хуже отца еще. Отец хоть не трогает никого, а от этого никому покоя нет.

Стоят бабушка Драчена, Устинья, старая от забот Фаида, стоят на перекрестке да толкуют.

— И уж такой негодный растет, — язвит Драчена, — бывало, парнишкой еще… ребятишками меж собой играют… И пойдет он и пойдет: споры заведет, крик, брань… черт ровно замешается меж ангелами: их-то озлит, расстроит… Ходит да глазищами своими черными водит… Эфиоп настоящий — в кого только уродился…

— Прабабкина-то кровь все аукается… — басит Устинья. — Из Сибири ли, из калмыков ли в те поры привез… Так крещеная по-русски калякает, а рассердится и залопочет по-своему, — злая… Бить начнет, кусается… Деверь мне, бывало… в шабрах с ними жил… рассказывает про нее…

Обрывается речь.

Думает Устинья о богатстве Асимова, об его скупости, своей бедности и шепчет:

— Скуп…

А Драчена поведет своими глазами: не идет ли где сам, да и затянет:

— О черном дне все заботится… Как бы с голоду не помереть вишь ему: снится, поди, кажду ночку — насыпала душа в житницы; ешь, веселись, — а господь взял грешную душу… привели бычка на веревочке… много съел ли? а в заботе-то о черном дне святая душа черней того черного дня стала…

Замотает головой, вздохнет, совсем разбилась:

— Пра-а…»

В одном из писем 1894 года Н. К. Михайловскому Гарин Сообщал, что в «Диком» (рассказ «Дикий человек») он «переставил немного слова» в последних четырех строках: «Прежде рассказ упирался в следователя, лицо второстепенное, а теперь трубит сам дикий, и впечатление не ослабляется таким образом…» (ИРЛИ).

Близок по теме к рассказу «Дикий человек» набросок Гарина «Злые люди» (первоначальное название — «Злой человек»), рисующий образ ростовщика, которому «сотни тысяч десятин земли за бесценок уже принадлежали… благодаря штрафам, неустойкам, всем тем суммам, которые приписывал он к закладным, которыми он закреплял свой долг…

Много говорили о нем. Говорили, что, как от укуса ядовитой змеи нет спасения, так погибал тот, кто попадал в сеть этого страшного ростовщика» (автограф хранится в ИР ЛИ).

История Иова, — Иов — легендарный праведник, терпеливо переносивший посланные ему богом тяжелые испытания.

Путешествие на Луну^*

Первая публикация этого произведения не установлена.

Печатается по хранящейся в ЦГАЛИ машинописной копии с правкой автора. Датируется предположительно по близости по тематике этого очерка с очерком «В области биллионов и триллионов».

В области биллионов и триллионов^*

Впервые — в газете «Русская жизнь», 1894, № 191, 20 июля.

Praetera се rise о Carthaginem delendam esse — слова Катона Старшего (234–149 гг. до н. э. — римский государственный деятель), который все свои речи в сенате заканчивал призывом к войне с Карфагеном. Карфаген — рабовладельческий город-государство в Северной Африке, господствовавший в Западном Средиземноморье. С VI века до н. э. вел упорную борьбу сначала с греческими городами, а с III века до н. э. — с Римом. В результате трех Пунических войн, в 146 году до н. э., Карфаген был разрушен римлянами. Выражение стало нарицательным, как призыв к упорной борьбе с какими-либо препятствиями.

Карандашом с натуры. По Западной Сибири^*

Впервые — в газете «Русская жизнь», 1894, № 209, 8 августа; № 217, 17 августа; № 221, 21 августа; № 230, 30 августа.

Очерки написаны на материале наблюдений автора во время его работы по изысканию Сибирской железной дороги.

В одном из писем 1891 года (относящихся к началу изысканий) Гарин писал жене о своих сибирских впечатлениях:

«Скучно… Живут люди как свиньи. Ни им ни до кого, ни другим до них никакого дела. Все дала природа: и лес, и вода, и пожни, и поля, которые можно и удобрять и орошать, — извлекать столько, что с избытком хватило бы на 10 таких деревень для разумной сносной жизни…» И в другом письме: «хозяин этой жизни — нужда, — бесконечная, суровая, беспощадная нужда, которая ведет свою жертву, не давая ему в утешение даже сознания, что он жертва».

В первом из этих писем (на 29 листах) Гарин рисует картины крестьянской нужды, говорит о безысходной тоске и отчаянии крестьян, об их полном разочаровании в давно ожидаемой «воле» и о равнодушии к ним «общества»; приводя свой разговор с одним запившим с горя крестьянином, он пишет:

«Каждое движение его пьяной руки было полно такого красноречивого отчаяния, что мое сердце замирало от тоски, да что толку с этого?!

Так же как и этот пьяный мужик, только и выразишь свою тоску его же восклицанием: „Эх, эх, эх!“

Кому надо? Кто станет слушать? Кто этого не знает?» (ИРЛИ).

«Невежество сплошное, кулачество в страшном ходу, и сила их в невозможной эксплуатации разных народностей, — писал Гарин в другом письме. — Остяк, буряты и все остальные — споены, развращены своими эксплуататорами до последнего. Приисковое дело стоит на невозможной эксплуатации рабочего, пушной промысел на спаиванье и все в таком роде» (письмо от 19 июля 1891 года. ИРЛИ).

Очерки были прекращены печатанием до их окончания. В конце текста в № 230 стояло: «Продолжение следует», однако ни в последующих номерах этого года, ни в 1895 году продолжение напечатано не было, и писатель прекратил сотрудничество в этой газете.

Из переписки Гарина с Иванчиным-Писаревым видно, что прекращение печатания очерков в «Русской жизни» и уход Гарина из числа ее сотрудников были вызваны тем, что новая редакция газеты не поддержала его позиции в вопросе о строительстве дешевых железных дорог, а разделяла точку зрения военного инженера П. Петерсона, опубликовавшего в реакционной газете «Гражданин» статью, содержащую резкие нападки на Гарина. Гарин ответил на статью Петерсона «Письмом в редакцию» («Русское богатство», 1894, № 10), явившимся, по его словам, в то же время и «вежливым заявлением… об отказе сотрудничать в „Русской жизни“».

С некоторыми сокращениями и стилистической правкой очерки перепечатаны в газете «Самарский вестник», 1896, № 274, 29 декабря; 1897, № 4, 5 января; № 16, 21 января, — с подстрочным примечанием (в № 274): «Первые три главы очерков „Карандашом с натуры“ печатались в газете „Русская жизнь“. Дальнейшие главы в печати появляются впервые». В каждом номере в конце текста стояло: «Продолжение следует», перед текстом — «Продолжение».

В № 55 той же газеты, от 9 марта, под тем же названием «Карандашом с натуры», без подзаголовка, опубликован ещё один очерк (начинающийся словами «Село Конево»); хотя очерк этот напечатан без порядкового номера главы (и обозначения в на-чале текста «Продолжение»), возможно, он и является следующей, новой главой; в конце текста стояло: «Продолжение будет».

На 61-м номере «Самарский вестник» был приостановлен цензурой на четыре месяца; после перерыва газета начала выходить уже при измененном составе редакции.

В посмертном собрании сочинений (в издании Маркса, т. 7, П. 1916) первые три главы датированы 1894 годом и представляют собой перепечатку текста «Русской жизни». Последний очерк, датированный в этом/ издании 1897 годом, напечатан под другим названием («По земле Сибири. Карандашом с натуры»), как самостоятельное произведение; это дает основание предполагать, что очерк имел при жизни Гарина и другую, не выявленную до настоящего времени, возможно не связанную с циклом, публикацию (ср. прим. к «Немальцеву», «Переправе через Волгу» и др.).

В настоящем томе три очерка «Карандашом с натуры» печатаются по тексту «Самарского вестника», сверенному с предшествующей публикацией.

В связи с тем, что публикация этих очерков в «Самарском вестнике» была выявлена уже в процессе работы над томом, а также вследствие отсутствия полной уверенности в том, что не было последующих публикаций последнего очерка, — он дан в конце тома, в разделе «Приложение».

…демидовские заводы… — Братья Демидовы — уральские горнопромышленники. Жесточайшая эксплуатация на демидовских заводах неоднократно приводила к восстаниям.

…при Муравьеве в отставку вышел. — По-видимому, имеется в виду Н. Н. Муравьев-Амурский (1809–1881), в 1847–1861 годах генерал-губернатор Восточной Сибири.

…с дантовской надписью… — Имеется в виду надпись над воротами в ад в «Божественной комедии» Данте («Ад», песнь третья).

Кабинетская [земля]… — Кабинетскими землями в царской России назывались земли, составлявшие собственность лиц царской семьи и находившиеся в ведении «Кабинета его величества».

Государственные крестьяне — особый разряд крестьянства XVIII и первой половины XIX века; заселяли земли, принадлежавшие казне. Положение государственных крестьян было легче, чем помещичьих крепостных: закон разрешал им переходить в другие сословия, менять место жительства и др.

Коротенькая жизнь^*

Впервые — в газете «Волжский вестник», 1894, № 241, 23 сентября.

В усадьбе помещицы Ярыщевой^*

Впервые — в журнале «Русское богатство», 1894, № II.

В рецензии «Русской мысли» отмечалось, что рассказ написан «рукою талантливого беллетриста», что благодаря изображению в нем «светлых сторон народного характера» от него веет «живительным воздухом» (1895, № 2).

…в шестой книге записанную дворянку. — Шестая родословная книга русского дворянского сословия включала «древние, благородные дворянские роды».

«Улетел орел домой…» — неточная цитата из стихотворения А. Н. Майкова «Колыбельная песня» (1858)

Переправа через Волгу^*

Впервые — в газете «Русские ведомости», 1894, № 348, 17 декабря.

В собрании сочинений издания «Освобождение» [т. 14, 1914] этот очерк дан в составе произведения «Бочком, гуськом и уточкой. (Путевые заметки без всякого плана)», состоящего из трех частей: часть I — без названия, II — «Переправа через Волгу у. Казани», III — «Рассказ хозяина».

Сопоставление текстов этих двух публикаций «Переправы через Волгу» показывает, что текст газетной публикации стилистически выправлен по сравнению с текстом «Освобождения». По-видимому, в издании «Освобождение» за основу был взят более ранний текст не дошедшего до нас чернового автографа.

Очерк полемизирует с «нашими добрыми народниками», которые, как писал Гарин в первой части «Бочком, гуськом и уточкой», «склонны видеть… в отсутствии железных дорог очень хорошую и даже спасительную вещь… и готовы кричать по адресу тех, кто в излюбленную ими полудикую деревню проведет дорогу: „Топи его!“»

Немальцев^*

Как видно из писем Гарина Иванчину-Писареву, рассказ написан в 1894 году. В письмах Гарин называет рассказ «Солдат» — «Рассказ солдатам „Солдата“ напечатайте непременно в декабре, — писал он Иванчину-Писареву в одном из писем 1894 года, — попросите Ник. Кон. [Михайловского] — не пожалеет журнал. Что-то новое в нем есть и зовет энергию в туманнуюдаль нашего будущего.» (ИРЛИ).

Писатель намеревался поместить рассказ в «Русском богатстве», однако напечатан он там не был; не вошел он и во второй том «Очерков и рассказов», хотя Гарин просил об этом Иванчина-Писарева.

В том же письме Гарин писал в связи с подготовкой к этому изданию: «Посылаю Вам конец: мне кажется, что бесправная личность Немальцева, его, моя и всех нас немножко вырисовалась…»

Возможно, что рассказ не был напечатан по цензурным условиям: фраза из письма: «Что-то новое в нем есть и зовет энергию в туманную даль нашего будущего — дает основание полагать, что в первоначальной редакции текст был не таким, каким он дошел до нас.»

Известна публикация рассказа в журнале «Мир божий», 1896, № 1, под названием «Жизнь бессловесная».

Посмертные публикации, по сравнению с текстом «Мира божьего», содержат некоторые сокращения и мелкие разночтения, характер которых позволяет предполагать о принадлежности их автору; это дает основание для предположений о наличии и других, не выявленных до настоящего времени, прижизненных публикаций.

В настоящем томе рассказ печатается по изданию: Н. Гарин, Собрание сочинений, т. VI, изд. «Знание», Спб. 1908.

…перед сражением на Черной речке… — Чтобы облегчить положение осажденного Севастополя, русские войска сделали попытку, перейти в наступление. Состоявшееся 5 августа 1855 года Сражение на речке Черной по вине командования было проиграно.

…на польскую войну — для подавления польского восстания 1863–1864 годов.

Бурлаки^*

Впервые — в журнале «Мир божий», 1895, № 1.

В письмах Гарин называет рассказ «Старый Амзя» и «Гамид». «Пожалуй, — писал Гарин в одном из своих писем Иван-чину-Писареву, — вместо „Бурлаки“ лучше назвать „Гамид“ или „Старый Амзя“ (без даты. ИРЛИ). Писатель предназначал рассказ для „Русского богатства“, где в 1894 году были напечатаны „Деревенские панорамы“, и в дальнейшем предполагал включить его во второй том „Очерков и рассказов“». «Посылаю Вам на декабрь „Старого Амзю“, — писал он Иванчину-Писареву 2 ноября 1894 года. — Я ручаюсь за одно: я добросовестно передал зеркало нашей интеллигентной жизни среди землевладельцев. Это не карикатура: действительность хуже.

Уровень так понизился.

Я касаюсь здесь больных вопросов.

Во-первых, без них какой интерес кому в моем писании.

Во-вторых, нельзя обходить действительной жизни.

В-третьих, высказываются мои герои, а не я, и я как автор всей постановкой вопроса прихожу, кажется, к более широкой программе, чем каждый из моих героев. Точек на i я нигде не ставлю.

Мне и Наде [Н. В. Михайловской] кажется, что „Амзя“ хороший конец для деревенских панорам и их можно выпускать теперь отдельным изданием. Местами недостаток художественности, но мысль тверда и выдержана» (ИРЛИ).

Несколько позднее Гарин писал ему же:

«Не знаю, как Вам „Амзя“ понравится: я пять месяцев с ним бьюсь. Первому впечатлению не поддавайтесь. Конечно, проще писать Ярыщеву [то есть рассказы типа „В усадьбе помещицы Ярыщевой“]… вещь, которая всех удовлетворяет, но ведь разве в том дело, чтобы пройти в жизни так, чтобы никого не задеть? Не в этом счастье.

Задеть, сломать, ломать, чтоб жизнь кипела. Я не боюсь никаких обвинений, но во сто раз больше смерти боюсь бесцветности…» (письмо от 10 ноября 1894 года. ИРЛИ).

В этом же письме Гарин просит Иванчина-Писарева «помягче» отнестись к его «Амзе». «Этот „Амзя“ все-таки свежим веет, — пишет ему Гарин, — это из жизни… Нам нельзя закиснуть в старом, ибо иначе порастем травой забвения» (ИРЛИ).

Однако рассказ не был опубликован на страницах «Русского богатства»; не был он включен и во второй том «Очерков и рассказов».

Алла, алла бис Мелла иль рахман! — Во имя бога милостивого, милосердного (арабск.) — начало мусульманской молитвы.

Не от мира сего^*

Впервые — в «Самарской газете», 1895, № 71, 2 апреля.

Радости жизни^*

Впервые — в газете «Самарский вестник», 1895, № 189, 3 сентября.

Рассказ, очевидно, имеет автобиографический характер. Ср. письмо Гарина к Н. В. Михайловской от 30 сентября 1892 года: «…без конца… счастлив… тем, что живем мы с тобой той высшей жизнью, какой только когда-либо жили лучшие из людей. И в этот трудный для нас период так рельефно подчеркивается сытая заглушённая жизнь, так отвратительна она, что вот предложи сейчас все состояние наше назад, чтобы за это обратно взять из этого нетленного, что уже есть у нас, и видит бог, и за себя, и за тебя, и за детей отвечаю: „Не хочу этой скотской жизни“» (ИРЛИ).

Карандашом с натуры^*

Впервые — в газете «Самарский вестник», 1897, № 55, 9 марта (см. в наст, томе прим. к очеркам «Карандашом с натуры»).