Том 4

I

Немецкая социалистическая литература с каждым месяцем становится все хуже. Она все более и более ограничивается широковещательными разглагольствованиями тех «истинных социалистов», вся мудрость которых состоит в амальгаме немецкой философии и по-немецки филистерской сентиментальности с несколькими искаженными коммунистическими лозунгами. Она выставляет напоказ такое миролюбие, которое дает ей возможность даже в подцензурных изданиях высказывать свои самые сокровенные мысли. Даже немецкая полиция мало в чем может ее упрекнуть — достаточное доказательство того, что она принадлежит не к прогрессивным, революционным, а к косным, реакционным элементам немецкой литературы.

К этим «истинным социалистам» принадлежат не только те, которые называют себя социалистами par excellence^{10}, но и большая часть писателей в Германии, присвоивших себе партийную кличку «коммунисты». Эти последние еще хуже первых, если вообще что-либо может быть хуже.

При таком положении дела само собой разумеется, что эти soi-disant^{11}коммунистические писатели никоим образом не представляют партии немецких коммунистов. Ни партия не признает их своими литературными представителями, ни они не представляют ее интересов. Наоборот, они отстаивают совершенно иные интересы, они защищают совершенно иные принципы, во всех отношениях противоположные принципам коммунистической партии.

«Истинные социалисты», к которым, как уже было сказано, принадлежит и большинство немецких soi-disant коммунистических писателей, узнали от французских коммунистов, что переход от абсолютной монархии к современному представительному строю вовсе не уничтожает нищеты огромной массы народа, а только приводит к власти новый класс — буржуазию. Далее они узнали от них, что именно эта буржуазия посредством своих капиталов всего более притесняет народные массы и поэтому является врагом par excellence коммунистов или социалистов, как представителей народных масс. Они не дали себе труда сравнить степень общественного и политического развития Германии со степенью общественного и политического развития Франции или изучить фактически существующие в Германии условия, от которых зависит все дальнейшее развитие, и, недолго думая, поспешили применить к Германии схваченные на лету познания. Если бы они были партийными деятелями, которые стараются достигнуть практического, осязаемого результата и которые представляют определенные интересы, общие целому классу, то они, по крайней мере, обратили бы внимание на то, как ведут полемику против буржуазии ее противники во Франции, начиная с редакторов «Reforme», кончая крайними коммунистами, как, в частности, ведет ее признанный представитель огромной массы французских пролетариев старик Кабе. Им должно было бы броситься в глаза уже то, что эти представители партии не только постоянно затрагивают злободневные политические вопросы, но даже и к таким политическим мерам, как, например, проекты избирательной реформы, которые часто не представляют прямого интереса для пролетариата, относятся отнюдь не с королевским высокомерием. Однако наши «истинные социалисты» — не партийные деятели, а немецкие теоретики. Для них дело идет не о практических интересах и результатах, а о вечной истине. Тс интересы, которые они стремятся отстаивать, суть интересы «человека» вообще; те результаты, к которым они стремятся, ограничиваются философскими «благоприобретениями». Таким образом, они должны были только согласовать свои новые взгляды со своей собственной философской совестью, чтобы затем протрубить на всю Германию, что политический прогресс, равно как и всякая политика, является злом, что именно конституционная свобода возводит на трон наиболее опасный для народа класс — буржуазию, и что вообще, как бы буржуазия ни подвергалась нападкам, этого все еще мало.

Во Франции уже в продолжение семнадцати лет буржуазия господствует так безраздельно, как ни в одной другой стране мира. Поэтому выступления французских пролетариев, их партийных вождей и литературных представителей против буржуазии являлись выступлениями против господствующего класса, против существующей политической системы; это были определенно революционные выступления. Насколько хорошо сознает это господствующая буржуазия, показывают бесчисленные процессы против печати и против коалиций, запрещения собраний и банкетов, сотни полицейских придирок, посредством которых она преследует реформистов[31] и коммунистов. В Германии положение дел совершенно иное. В Германии буржуазия не только не господствует, она является даже опаснейшим врагом существующих правительств. Для этих правительств диверсия, произведенная «истинными социалистами», была весьма кстати. Борьба против буржуазии, которая для французских коммунистов слишком часто влечет за собой лишь тюрьму или ссылку, для наших «истинных социалистов» не влечет ничего, кроме одобрения цензуры. Революционный пыл французской пролетарской полемики остывал в холодной груди немецких теоретиков до градуса, дозволенного цензурой, а в таком выхолощенном виде приходился весьма по праву немецким правительствам и использовался ими как союзник против наседавшей буржуазии. «Истинный социализм» умудрился превратить наиболее революционные из всех когда-либо выдвигавшихся положений в ограду, охраняющую трясину немецкого status quo^{12}. «Истинный социализм» насквозь реакционен.

Буржуазия давно заметила эту реакционную тенденцию «истинного социализма». Но она без всяких околичностей приняла это направление за литературного представителя также и немецкого коммунизма, открыто и исподтишка обвиняя коммунистов в том, что они своей полемикой против представительного строя, судов присяжных, свободы печати, своими криками против буржуазии лишь играют на руку правительствам, бюрократии, дворянству.

Пора уже немецким коммунистам снять с себя, наконец, эту возлагаемую на них ответственность за реакционные поступки и вожделения «истинных социалистов». Пора уже немецким коммунистам, представителям немецкого пролетариата с его весьма ясными, весьма осязательными потребностями, самым решительным образом отмежеваться от вышеупомянутой литературной клики, — ибо она является всего лишь кликой, — которая сама не знает, кого она представляет, и поэтому против собственной воли бросается в объятия немецких правительств которая воображает, что она «делает реальным человека», реально же ничего не делает, кроме обоготворения немецкого мещанского убожества. В действительности, мы, коммунисты, не имеем ничего общего с бредовыми теоретическими измышлениями и сомнениями этой изворотливой компании. Наши выступления против буржуазии так же решительно отличаются от выступлений против нее «истинных социалистов», как отличаются они от выступлений против нее реакционного дворянства, например, французских легитимистов или «Молодой Англии»[32]. Представители немецкого status quo совершенно не могут использовать наши выступления, так как они направлены гораздо более против этого status quo, чем против буржуазии. Если буржуазия, так сказать, является нашим естественным врагом, тем врагом, свержение которого приведет нашу партию к власти, то еще больший наш враг — немецки и status quo, так как он стоит между нами и буржуазией и мешает нам нанести удар буржуазии. Поэтому мы никоим образом не исключаем себя из той широкой массы, которая находится в оппозиции к немецкому status quo. Мы образуем лишь наиболее передовую фракцию этой оппозиции — фракцию, которая в то же время занимает совершенно определенное положение благодаря своим нескрываемым замыслам против буржуазии.

С созывом прусского Соединенного ландтага в борьбе против немецкого status quo наступил поворотный пункт. От поведения этого ландтага зависит дальнейшее существование или гибель этого status quo. Еще весьма неопределенные, беспорядочно переплетающиеся друг с другом и разобщенные из-за идеологических мудрствований партии в Германии поставлены благодаря этому перед необходимостью уяснить себе те интересы, которые они представляют, и ту тактику, которой они должны придерживаться; они должны размежеваться и начать действовать на практике. Самая молодая из этих партий, коммунистическая, не может уклониться от этой необходимости. Она также должна уяснить себе свою позицию, свой план кампании, свои средства, И первым шагом к этому является разоблачение старающихся проникнуть в ее ряды реакционных социалистов. Ей следует сделать этот шаг как можно скорее, так как она достаточно сильна, чтобы отвергнуть сотрудничество всех компрометирующих ее союзников.

II STATUS QUO И БУРЖУАЗИЯ

Status quo в Германии таков.

В то время как во Франции и в Англии буржуазия оказалась достаточно сильной для того, чтобы свергнуть дворянство и возвыситься до положения господствующего класса в государстве, немецкая буржуазия до сих пор еще не обладала такой силой. Хотя она оказывает некоторое влияние на правительства, однако во всех случаях, когда интересы сталкиваются, это влияние должно отступать на задний план перед влиянием дворян-землевладельцев. В то время как во Франции и в Англии город господствует над деревней, в Германии деревня господствует над городом, земледелие — над торговлей и промышленностью. Таково положение дел не только в абсолютных, но и в конституционных монархиях Германии, не только в Австрии и Пруссии, но также в Саксонии, в Вюртемберге и в Бадене.

Причина этого состоит в том, что, по сравнению с западными странами, Германия находится на более отсталой ступени цивилизации. В западных странах торговля и промышленность, а у нас земледелие служит главным источником существования народных масс. Англия не вывозит никаких сельскохозяйственных продуктов, а нуждается в постоянном ввозе их из-за границы; Франция ввозит, по крайней мере, столько же сельскохозяйственных продуктов, сколько вывозит, и в основе богатства обеих этих стран лежит прежде всего вывоз изделий их промышленности. Наоборот, Германия вывозит мало промышленных изделий, но много зерна, шерсти, скота и т. д. В то время, когда устанавливался нынешний политический строй Германии, т. е. в 1815 г., земледелие преобладало еще в большей мере, чем теперь, и это преобладание тогда усиливалось еще благодаря тому обстоятельству, что в свержении французской империи наиболее ревностно участвовали почти исключительно земледельческие области Германии.

Политическим представителем земледелия в Германии, как и в большинстве европейских стран, является дворянство, класс крупных землевладельцев. Политическим строем, соответствующим безраздельному господству дворянства, является феодальная система. Феодальная система везде приходила в упадок в той мере, в какой земледелие переставало быть решающей отраслью производства страны, в какой наряду с земледельческим классом образовывался класс, занимающийся промышленностью, наряду с деревнями возникали города.

Этим вновь образованным классом, появившимся рядом с дворянством и зависимыми от него в той или другой степени крестьянами, является не буржуазия, которая теперь господствует в цивилизованных странах и стремится к господству в Германии, а класс мелких буржуа.

Нынешний государственный строй Германии есть не что иное, как компромисс между дворянством и мелкими буржуа, в результате которого управление передается третьему классу — бюрократии. В формировании этого класса обе высокие договаривающиеся стороны принимают участие соответственно положению, занимаемому ими по отношению друг к другу: дворянство, представляющее более важную отрасль производства, оставляет за собой более высокие посты, мелкая буржуазия довольствуется низшими и лишь в исключительных случаях поставляет кандидатов на высшие административные должности. Там, где бюрократия, как, например, в конституционных государствах Германии, подчинена непосредственному контролю, дворянство и мелкие буржуа таким же образом делят между собой этот контроль, и нетрудно понять, что дворянство и здесь оставляет себе львиную долю. Мелкие буржуа никогда не могут ни свергнуть дворянство, ни хотя бы даже стать равными ему; им удается лишь ослабить его. Для того чтобы свергнуть дворянство, нужен другой класс, имеющий более широкие интересы, большие богатства и более решительный характер, — класс буржуазии.

Буржуазия во всех странах вышла из рядов мелкой буржуазии, возникнув вместе с развитием мировой торговли и крупной промышленности, вместе с вызванной благодаря им к жизни свободной конкуренцией и централизацией собственности. Мелкий буржуа представляет внутреннюю и прибрежную торговлю, ремесло, мануфактуру, в основе которой лежит ручной труд, — отрасли хозяйства, развивающиеся на ограниченной территории, требующие небольших капиталов, оборот которых совершается медленно, и порождающие лишь местную и вялую конкуренцию. Буржуа представляет мировую торговлю, непосредственный обмен продуктами между всеми частями света, торговлю деньгами, крупную фабричную промышленность, в основе которой лежит машинный труд, — отрасли хозяйства, требующие возможно большей территории, наиболее крупных и наиболее быстро оборачивающихся капиталов и порождающие всеобщую и бурную конкуренцию. Мелкий буржуа представляет местные, буржуа — всеобщие интересы. Мелкий буржуа находит, что его положение достаточно обеспечено, если при косвенном влиянии на государственное законодательство он непосредственно принимает участие в провинциальном управлении и является хозяином своего местного муниципального управления. Буржуа не может обеспечить свои интересы без непосредственного, постоянного контроля над центральным управлением, внешней политикой и законодательством своего государства. Классическим творением мелкого буржуа были немецкие имперские города; классическим творением буржуа является французское представительное государство. Мелкий буржуа консервативен, коль скоро господствующий класс делает ему хоть какие-нибудь уступки; буржуа революционен, пока он сам не станет господствовать.

Как же относится немецкая буржуазия к обоим классам, разделяющим между собой политическое господство?

В то время как в Англии с XVII века, а во Франции с XVIII века образовалась богатая и могущественная буржуазия, в Германии о буржуазии можно говорить лишь с начала XIX века. Конечно, и до той поры существовали отдельные богатые судовладельцы в ганзейских городах, некоторые богатые банкиры внутри страны, однако не было класса крупных капиталистов, и уж меньше всего можно было говорить о классе крупных промышленных капиталистов. Создателем немецкой буржуазии был Наполеон. Благодаря его континентальной системе[33] и свободе промыслов, ставшей в Пруссии необходимой вследствие его гнета, немцы получили промышленность и расширили разработку своих рудников. Уже через несколько лет эти новые или развившиеся отрасли производства приобрели такое значение, а созданная благодаря им буржуазия добилась такого влияния, что в 1818 г. прусское правительство оказалось вынужденным установить для них покровительственные пошлины. Этот прусский таможенный тариф 1818 г. был первым официальным признанием буржуазии правительством. Признали, — правда, скрепя сердце и весьма неохотно, — что буржуазия стала классом, необходимым для страны. Следующей уступкой буржуазии было создание Таможенного союза. Несмотря на то, что включение большей части немецких государств в прусскую таможенную систему было первоначально вызвано лишь фискальными и политическими соображениями, ни для кого оно, однако, не оказалось таким полезным, как для немецкой, в особенности же для прусской буржуазии. Хотя Таможенный союз кое-где и доставил дворянству и мелкой буржуазии некоторые частичные выгоды, в общем и целом он все же в гораздо большей степени нанес им ущерб вследствие подъема буржуазии, оживления конкуренции и вытеснения прежних средств производства. С тех пор буржуазия развивалась довольно быстро, особенно в Пруссии. Хотя в течение последних тридцати лет она далеко не достигла такого подъема, как английская и французская буржуазия, она все-таки ввела большую часть отраслей современной промышленности, вытеснила в некоторых округах крестьянскую или мелкобуржуазную патриархальщину, концентрировала до некоторой степени капиталы, создала кое-какой пролетариат и построила довольно значительную железнодорожную сеть. Она, по крайней мере, довела дело до того, что теперь должна или идти дальше, стать господствующим классом, или отказаться от своих прежних завоеваний, т. е. до такого положения, когда она является единственным классом, способным в настоящий момент осуществлять в Германии прогресс, способным в настоящее время управлять Германией. Фактически она уже является руководящим классом Германии, и все ее существование зависит от того, станет ли она таковым и юридически.

В самом деле, с возвышением буржуазии и с ростом ее влияния связано все более увеличивающееся бессилие до сих пор официально господствующих классов. Дворянство со времен Наполеона все более беднеет и его задолженность все возрастает. Выкуп барщинных повинностей вызвал повышение издержек производства его зерна и создал для него конкурента в лице нового класса независимых мелких крестьян. Ущерб от этого дворянство отнюдь не могло возместить, на сколько-нибудь длительное время, тем, что оно обобрало крестьян при выкупе. Русская и американская конкуренция ограничивает для дворянства сбыт зерна, австралийская, а в иные годы и южнорусская конкуренция ограничивает для него сбыт шерсти. И чем более возрастали издержки производства и конкуренция, тем яснее обнаруживалась неспособность дворянства с выгодой обрабатывать свои имения, применять у себя новейшие достижения в области земледелия. Подобно французскому и английскому дворянству прошлого века, оно пользовалось развитием цивилизации лишь для того, чтобы по-барски весело проматывать в больших городах свое состояние. Между дворянством и буржуазией началась та конкуренция в области общественного и интеллектуального образования, то соперничество в богатстве и тратах, которое везде предшествует политическому господству буржуазии и которое, как и всякая иная конкуренция, оканчивается победой более богатой стороны. Провинциальное дворянство превращалось в придворное дворянство, чтобы тем скорее и вернее разориться. Три процента, составлявшие доходы дворянства, не выдержали борьбы против пятнадцати процентов, «составлявших прибыль буржуазии; три процента прибегли к ссудам под залог недвижимого имущества, к дворянским кредитным кассам и т. д., чтобы иметь возможность производить расходы, приличествующие их сословию, и этим только ускоряли свое разорение. Немногие провинциальные юнкеры, которые оказались достаточно ловкими, чтобы избежать разорения, составили вместе с новоявленными буржуазными помещиками новый класс землевладельцев-предпринимателей. Этот класс занимается земледелием без иллюзий, свойственных феодалам, и без дворянской небрежности; он занимается им как деловым предприятием, как промышленностью, прибегая к буржуазным средствам — капиталу, знанию дела и труду. Он настолько хорошо уживается с господством буржуазии, что во Франции совершенно спокойно существует наряду с ней и принимает участие в ее господстве соответственно своему богатству. Это — часть буржуазии, эксплуатирующая земледелие.

Итак, дворянство стало настолько бессильным, что частично уже само перешло в ряды буржуазии.

Мелкие буржуа были слабы уже по сравнению с дворянством; еще гораздо менее могут они устоять против буржуазии. Мелкая буржуазия является, наряду с крестьянами, самым жалким классом, когда-либо оставившим свой след в истории. Со своими мелкими местными интересами она даже в наиславнейшие свои времена, в период позднего средневековья, сумела создать лишь местные организации, вести лишь местную борьбу и достигнуть лишь местных успехов, т. е. того, что ее существование рядом с дворянством только терпели; но она нигде не достигла всеобщего политического господства. С возникновением буржуазии она теряет даже и видимость исторической инициативы. Зажатая в тиски между дворянством и буржуазией, одинаково придавленная как политическим преобладанием первого, так и конкуренцией солидных капиталов последней, она распадается на две части. Одна часть, состоящая из более богатых мелких буржуа, живущих в больших городах, более или менее робко присоединяется к революционной буржуазии, другая часть, рекрутируемая из более бедных мещан, преимущественно мелких провинциальных городов, цепляется за существующие порядки и поддерживает дворянство со всей свойственной ей силой инерции. Чем больше развивается буржуазия, тем хуже становится положение мелких буржуа. Мало-помалу и эта вторая часть мелких буржуа начинает понимать, что при существующих условиях ее разорение неизбежно, между тем как при господстве буржуазии, наряду с вероятностью подобного разорения, ей, по крайней мере, открывается возможность продвинуться в ряды буржуазии. Чем неизбежнее становится ее разорение, тем больше переходит она под знамена буржуазии. Как только буржуазия достигает власти, среди мелких буржуа снова происходит раскол. Мелкая буржуазия поставляет рекрутов для каждой буржуазной фракции и, кроме того, образует между буржуазией и пролетариатом, выступающим отныне со своими интересами и требованиями, ряд более или менее радикальных политических и социалистических сект, которые можно подробно изучить в английской или во французской палате депутатов и в периодической печати. Чем сильнее буржуазия теснит тяжелой артиллерией своих капиталов, сомкнутыми колоннами своих акционерных обществ эти недисциплинированные и плохо вооруженные толпы мелких буржуа, тем беспомощнее становятся они, тем беспорядочнее становится их бегство, пока для них не остается иного выхода, как либо собраться позади развернутых боевых шеренг пролетариата и стать под его знамена, либо сдаться на милость буржуазии. Это занимательное зрелище можно наблюдать в Англии при всяком торговом кризисе, а во Франции — в настоящее время. В Германии мы дошли лишь до той фазы, когда мелкая буржуазия в момент отчаяния и острой нужды в деньгах принимает героическое решение отречься от дворянства и довериться буржуазии.

Итак, мелкие буржуа так же неспособны стать господствующим классом в Германии, как и дворянство. Наоборот, и они с каждым днем все более и более подчиняются буржуазии. Остаются еще крестьяне и неимущие классы.

Крестьяне, под которыми мы здесь имеем в виду лишь мелких сельских хозяев, арендаторов или собственников, исключая поденщиков и батраков, — крестьяне составляют такой же беспомощный класс, как и мелкие буржуа, от которых они, однако, выгодно отличаются тем, что превосходят их мужеством. Но зато они оказываются совершенно неспособными к какой бы то ни было исторической инициативе. Даже их освобождение от цепей крепостничества совершается только под эгидой буржуазии. Там, где отсутствие дворянства и буржуазии делает возможным их господство, как, например, в горных кантонах Швейцарии и в Норвегии, вместе с ними господствуют дофеодальное варварство, местная ограниченность, тупое, фанатическое ханжество, слепая преданность и добропорядочность. Там, где, как, например, в Германии, наряду с крестьянами продолжает существовать дворянство, они, совершенно так же, как и мелкие буржуа, оказываются зажатыми между дворянством и буржуазией. Чтобы защищать интересы земледелия от все возрастающей мощи торговли и промышленности, они должны присоединиться к дворянству. Чтобы оградить себя от подавляющей их конкуренции дворянства и в особенности буржуазных землевладельцев, они должны присоединиться к буржуазии. К какой стороне они окончательно примкнут, зависит от характера их владения. Зажиточные крестьяне восточной Германии, которые сами пользуются некоторой феодальной властью над своими батраками, слишком связаны всеми своими интересами с дворянством, чтобы они могли всерьез отречься от него. Мелкие землевладельцы на западе, появившиеся в результате раздробления дворянских имений, и мелкие крестьяне на востоке, подчиненные вотчинной юрисдикции и частично еще обязанные нести барщину, чересчур непосредственно угнетаются дворянством, либо же между ними и дворянством существует чересчур острая противоположность, чтобы они не стали на сторону буржуазии. Что это действительно так, доказывают прусские провинциальные ландтаги.

Итак, к счастью, немыслимо и господство крестьян. Сами крестьяне так мало думают об этом, что они уже теперь большей частью предоставили себя в распоряжение буржуазии.

А неимущие, vulgo^{13} — рабочие классы? Вскоре нам придется поговорить о них подробнее; пока же достаточно указать на их раздробленность. Уже это разделение на батраков, поденщиков, подмастерьев, фабричных рабочих и люмпен-пролетариат, наряду с распыленностью их на огромной территории с редким населением, немногими слабыми центрами, делает для них невозможным взаимное выяснение общности своих интересов, соглашение, организацию в единый класс. В силу этой раздробленности и распыленности им не остается ничего другого, как ограничиться лишь ближайшими повседневными интересами, стремлением получать хорошую плату за хорошую работу. Иными словами, это делает рабочих настолько ограниченными, что в их глазах их интересы совпадают с интересами их работодателей, и, таким образом, каждая отдельная часть рабочих становится вспомогательным войском для нанимающего се класса. Батрак и поденщик поддерживают интересы дворянина или крестьянина, на земле которого они работают. Подмастерье в интеллектуальном и политическом отношении находится в зависимости от своего мастера. Фабричный рабочий дает фабриканту использовать себя в агитации за покровительственные пошлины. Босяк за пару талеров пускает в ход свои кулаки ради разрешения мелочных споров между буржуазией, дворянством и полицией. И там, где двум классам работодателей приходится отстаивать противоположные интересы, между нанимаемыми ими группами рабочих происходит такая же борьба.

Вот до какой степени мало подготовлена масса рабочих в Германии к тому, чтобы взять в свои руки руководство общественными делами.

Резюмируем вышеизложенное. Дворянство находится в слишком большом упадке, мелкие буржуа и крестьяне по всему их жизненному положению слишком слабы, рабочие еще далеко не достаточно зрелы, чтобы иметь возможность выступить в качестве господствующего класса в Германии. Остается только буржуазия.

Убожество немецкого status quo заключается главным образом в том, что ни один класс до сих пор не был настолько силен, чтобы сделать свою отрасль производства национальной отраслью производства par excellence и благодаря этому стать представителем интересов всей нации. Все сословия и классы, которые появлялись на исторической арене с X века, — дворянство, крепостные, крестьяне-барщинники, свободные крестьяне, мелкие буржуа, подмастерья, рабочие мануфактур, буржуа и пролетарии — существовали один подле другого. Те из этих сословий пли классов, которые благодаря своему владению являются представителями какой-либо отрасли производства, а именно дворянство, свободные крестьяне, мелкие буржуа и буржуа, поделили между собой политическое господство соответственно своей численности, своему богатству и своему участию в общем производстве страны. Результатом этого дележа явилось то, что, как уже было сказано, дворянство получило львиную долю, а мелкая буржуазия меньшую часть; буржуа официально признаются лишь в качестве мелких буржуа, а крестьяне как таковые вовсе не принимаются в расчет, так как ввиду их незначительного влияния они распределяются среди остальных классов. Этот режим, представителем которого является бюрократия, есть политическое выражение всеобщего бессилия и низости, тупой скуки и грязи немецкого общества. Внутри страны ему соответствует раздробленность Германии на 38 местных и провинциальных государств, наряду с раздробленностью Австрии и Пруссии на самостоятельные провинции; во внешних сношениях — позорная беспомощность перед эксплуатацией и пинками извне. В основе этого всеобщего убожества лежит всеобщий недостаток капиталов. Каждый отдельный класс в убогой Германии с самого начала носил на себе печать мещанской посредственности, был убогим и униженным по сравнению с тем же классом других стран. Каким мелкобуржуазным выглядит высшее и низшее немецкое дворянство, начиная с XII века, рядом с богатым, беззаботным, жизнерадостным и решительным во всех своих действиях французским и английским дворянством! До какой степени мелкими, какими ничтожными и провинциально ограниченными кажутся немецкие бюргеры имперских и ганзейских городов рядом с мятежными парижскими буржуа XIV и XV веков, рядом с лондонскими пуританами XVII века! До какой степени мелкобуржуазными являются еще и теперь наши крупнейшие промышленники, банкиры, судовладельцы по сравнению с парижскими, лионскими, лондонскими, ливерпульскими и манчестерскими королями биржи! Даже рабочие классы в Германии насквозь мелкобуржуазны. Таким образом, мелкая буржуазия при своем униженном общественном и политическом положении по крайней мере имеет то утешение, что она является типичным классом Германии и что она передала всем остальным классам свою специфическую приниженность и свою озабоченность мелочными житейскими делами.

Как найти выход из этого жалкого положения? Возможен только один путь. Один класс должен стать достаточно сильным, чтобы поставить возвышение всей нации в зависимость от своего возвышения, развитие интересов всех других классов — в зависимость от прогресса и развития своих интересов. Интерес этого одного класса должен для данного момента стать национальным интересом, сам этот класс должен стать для данного момента представителем нации. С этого момента возникает противоречие между этим классом и идущим вместе с ним большинством нации, с одной стороны, и политическим status quo, с другой. Политический status quo соответствует такому состоянию, которое перестало существовать: столкновению интересов различных классов. Новые интересы оказываются стесненными, и даже часть классов, в пользу которых был установлен status quo, находит, что ее интересы уже не представлены в нем. Уничтожение status quo мирным или насильственным путем является необходимым следствием этого. Вместо него наступает господство того класса, который для данного момента является представителем большинства нации, а при его господстве начинается новая стадия развития.

Подобно тому как недостаток капиталов лежит в основе status quo, т. е. всеобщей слабости, лишь обладание капиталами, их концентрация в руках одного класса, может дать этому классу мощь, необходимую для уничтожения status quo.

Существует ли подобный класс, который может ниспровергнуть status quo в Германии? Да, он существует, хотя по сравнению с соответствующим классом в Англии и во Франции он и представляет собой нечто в высшей степени мелкобуржуазное, но все-таки он существует, и именно в лице буржуазии.

Буржуазия есть тот класс, который во всех странах уничтожает установившийся в бюрократической монархии компромисс между дворянством и мелкой буржуазией и таким путем прежде всего завоевывает власть для себя.

Буржуазия — единственный класс в Германии, который приобщил к своим интересам и объединил под своим знаменем, по крайней мере, большую часть землевладельцев-предпринимателей, мелких буржуа, крестьян, рабочих и даже некоторую часть дворянства.

Партия буржуазии является единственной партией в Германии, которая определенно знает, что она должна установить вместо status quo; единственной партией, которая не ограничивается абстрактными принципами и историческими дедукциями, по желает провести весьма определенные, ощутимые и осуществимые без всяких проволочек меры; единственной партиен, которая в какой-то степени организована, по крайней мере, в местном и провинциальном масштабе и у которой имеется нечто вроде плана кампании, — одним словом, это — та партия, которая борется в первых рядах против status quo и непосредственно участвует в его ниспровержении.

Итак, партия буржуазии является единственной партией, которая прежде всего имеет шансы на успех.

Следовательно, вопрос заключается только в том, поставлена ли буржуазия перед необходимостью завоевать для себя власть путем ниспровержения status quo и достаточно ли она сильна, благодаря собственной мощи и слабости своих врагов, чтобы суметь ниспровергнуть status quo?

Рассмотрим это.

Решающей частью немецкой буржуазии являются фабриканты. От расцвета промышленности зависит расцвет всей внутренней торговли, морской торговли Гамбурга и Бремена, а отчасти и Штеттина, банкового дела; от него зависят доходы железных дорог, а в связи с этим и значительная часть биржевых сделок. Не зависят от промышленности лишь экспортеры зерна и шерсти прибалтийских городов и незначительная группа импортеров изделий иностранной промышленности. Потребности фабрикантов, таким образом, представляют собой потребности всей буржуазии и зависящих от нее в данный момент классов.

Фабриканты в свою очередь делятся на две категории: первая подвергает сырье первоначальной обработке и торгует им в виде полуфабрикатов, вторая принимает наполовину обработанное сырье и доставляет его на рынок как готовый товар.

К первой категории принадлежат владельцы прядильных, ко второй — ткацких фабрик. К первой категории в Германии принадлежат также и предприниматели железоделательной промышленности…^{14}

Для того чтобы сделать возможным применение вновь изобретенных вспомогательных средств, построить хорошие пути сообщения, получать дешевые машины и сырье, иметь хорошо обученных рабочих, нужна целая промышленная система; для этого нужна тесная связь между всеми отраслями промышленности, нужны приморские города, зависимые от промышленной внутренней части страны и ведущие оживленную торговлю. Это положение давно установлено экономистами. Но для такой промышленной системы ныне, когда разве только одни англичане не боятся никакой конкуренции, нужна развитая, охватывающая все отрасли, которым угрожает иностранная конкуренция, покровительственная система, видоизменение которой должно постоянно соответствовать положению промышленности. Такой системы не может дать существующее прусское правительство, не могут дать и все правительства, входящие в Таможенный союз. Такую систему может установить и применять только сама правящая буржуазия. Немецкая буржуазия также и поэтому не может долее обходиться без политической власти.

Такая покровительственная система в Германии является тем более необходимой, что мануфактура приближается там к гибели. Без систематически устанавливаемых покровительственных пошлин мануфактура не выдержит конкуренции английских машин, и все те буржуа, мелкие буржуа и рабочие, для которых она до сих пор служит источником существования, погибнут. Это служит немецким буржуа достаточным основанием для того, чтобы предпочесть разорять остатки мануфактуры с помощью немецких машин.

Итак, покровительственные пошлины нужны немецкой буржуазии и могут быть введены только ею самой. Следовательно, уже поэтому она должна овладеть государственной властью.

Фабрикантам мешают с полной выгодой использовать их капиталы не только недостаточно высокие таможенные пошлины, но и бюрократия. Если в таможенном законодательстве они наталкиваются на равнодушие, то здесь, в своих взаимоотношениях с бюрократией, они наталкиваются на самую открытую враждебность со стороны правительства.

Бюрократия была создана для того, чтобы управлять мелкими буржуа и крестьянами. Эти классы распылены в небольших городах или деревнях, интересы их не выходят за самые узкие местные рамки и поэтому им неизбежно свойственен ограниченный кругозор, соответствующий их ограниченным условиям жизни. Они не могут управлять большим государством, у них не может быть ни достаточного кругозора, ни достаточных знаний для того, чтобы согласовать друг с другом различные, взаимно сталкивающиеся интересы. А именно на той ступени развития цивилизации, к которой относится расцвет мелкой буржуазии, имеет место самое причудливое переплетение различных интересов (вспомним хотя бы о цехах и об их столкновениях). Таким образом, мелкие буржуа и крестьяне не могут обойтись без могущественной и многочисленной бюрократии. Они вынуждены допускать опеку над собой, чтобы избежать крайнего хаоса и разорения от сотен и тысяч процессов.

Но бюрократия, в которой нуждаются мелкие буржуа, вскоре становится невыносимыми оковами для буржуа. Уже при мануфактуре надзор со стороны чиновников и их вмешательство становятся очень стеснительными; фабричная промышленность едва возможна при таком надзоре. До сих пор немецкие фабриканты по мере возможности отделывались от бюрократии путем подкупа, чего им никак нельзя поставить в вину. Но это средство избавляет их лишь от незначительной части бремени; не говоря уже о невозможности подкупить всех чиновников, с которыми приходится соприкасаться фабриканту, подкуп не избавляет его от дополнительных издержек, от уплаты гонорара юристам, архитекторам, механикам и от иных расходов, вызываемых надзором, от непредвиденных работ и от простоев. И чем более развивается промышленность, тем больше появляется «верных долгу чиновников», т. е. таких, которые либо в силу одной лишь ограниченности, либо из бюрократической ненависти к буржуазии досаждают фабрикантам самыми назойливыми придирками.

Итак, буржуазия вынуждена сломить могущество этой надменной и придирчивой бюрократии. С того момента, как управление государством и законодательство переходят под контроль буржуазии, бюрократия перестает быть самостоятельной силой; именно с этого момента гонители буржуазии превращаются в ее покорных слуг. Прежние регламенты и рескрипты, служившие лишь для того, чтобы облегчить чиновникам их деятельность за счет промышленников-буржуа, уступают место новым регламентам, облегчающим деятельность промышленников за счет чиновников.

Буржуазия тем более вынуждена сделать это как можно скорее, что все ее фракции, как мы уже видели, непосредственно заинтересованы в наиболее быстром подъеме фабричной промышленности, а фабричная промышленность не может развиваться при режиме бюрократических придирок.

Подчинение таможенной системы и бюрократии интересам промышленной буржуазии — вот те две меры, в проведении которых буржуазия заинтересована самым непосредственным образом. Однако ее потребности далеко не исчерпываются этим. Она должна подвергнуть радикальному пересмотру всю законодательную, административную и судебную систему почти всех немецких государств, так как вся эта система служит лишь для сохранения и поддержания общественного строя, на разрушение которого были постоянно направлены усилия буржуазии. Условия, при которых дворянство и мелкие буржуа могут существовать рядом друг с другом, совершенно отличаются от условий жизни, необходимых для буржуазии; в немецких же государствах официально признаются только первые. Рассмотрим, например, прусский status quo. Если мелкие буржуа могли подчиняться как административной, так и судейской бюрократии, если они могли доверить свое имущество и свою личность произволу и беспечности «независимого», т. е. бюрократически-самостоятельного судейского класса, который за это защищал их от посягательств феодального дворянства, а иногда и административной бюрократии, то буржуа не могут делать этого. Буржуа нуждаются для процессов, касающихся собственности, по крайней мере, в такой гарантии, как гласность, а для уголовных процессов, кроме того, еще и в суде присяжных, в постоянном контроле над юстицией со стороны представителей буржуа. — Мелкий буржуа может примириться с освобождением дворян и чиновников от обычной подсудности, потому что это его официальное унижение вполне соответствует его низкому общественному положению. Буржуа, который должен или погибнуть, или добиться того, чтобы его класс был первым в обществе и в государстве, не может примириться с этим. — Мелкий буржуа может без ущерба для своего спокойного образа жизни предоставить законодательство в области землевладения одному дворянству; он должен это сделать, так как у него достаточно хлопот по защите своих собственных городских интересов от влияния и посягательств дворянства. Буржуа никоим образом не может предоставить урегулирование имущественных отношений в деревне благоусмотрению дворянства, так как полное развитие его собственных интересов требует как можно более предпринимательского подхода также и к эксплуатации земледелия, создания класса сельскохозяйственных предпринимателей, свободной продажи и мобилизации земельной собственности. Необходимость для землевладельцев доставать себе деньги под залог недвижимого имущества дает буржуа возможность воспользоваться этим и принуждает дворянство согласиться с тем, чтобы буржуазия оказывала влияние на законодательство о земельной собственности, по крайней мере в отношении законов об ипотеках. — Если мелкий буржуа со своими небольшими деловыми операциями, медленными оборотами, ограниченным числом клиентов, сосредоточенных на небольшом пространстве, не особенно страдал от жалкого старопрусского торгового законодательства и даже был еще очень благодарен за те ничтожные гарантии, которые оно ему давало, то для буржуа оно является уже невыносимым. Мелкий буржуа, чрезвычайно простые сделки которого редко являются коммерческими операциями между купцами и почти всегда представляют собой лишь продажи, производимые розничными торговцами или производителями непосредственно потребителю, — мелкий буржуа редко становится банкротом и легко может подчиниться старым прусским законам о банкротстве. По этим законам долги по векселям погашаются из имущества должника прежде всех других значащихся по документам долгов; но обыкновенно все имущество поглощается юстицией. Эти законы составлены прежде всего в интересах судейских чиновников, управляющих имуществом должника, а затем и в интересах всех не-буржуа против буржуа. Этим в особенности оказывается покровительство дворянству, которое вымогает или получает за отправленное им зерно векселя на покупателя или на комиссионера, и вообще всем, кому только раз в год приходится что-либо продавать и кто получает выручку по векселю и этим заканчивает всю торговую сделку. Из лиц, занимающихся торговлей, защитой пользуются опять-таки банкиры и оптовые торговцы, интересами же фабрикантов скорее пренебрегают. Буржуа, который имеет дело исключительно с коммерсантами, клиенты которого живут в различных местах, который получает векселя со всех концов света, должен прибегать к в высшей степени сложной системе различных сделок и во всякий момент оказывается втянутым в какое-нибудь банкротство, — такой буржуа при этих нелепых законах может лишь разориться. — Мелкий буржуа интересуется общей политикой своей страны лишь постольку, поскольку он хочет мира; ограниченный круг его жизненных интересов делает его неспособным наблюдать за отношениями между государствами. Буржуа, который ведет коммерческие дела с отдаленнейшими зарубежными странами или которому приходится конкурировать с ними, не может преуспевать без самого непосредственного влияния на внешнюю политику своего государства. — Мелкий буржуа мог допускать, чтобы бюрократия и дворянство облагали его налогами, по тем же причинам, в силу которых он подчинялся бюрократии. Буржуа самым непосредственным образом заинтересован в таком распределении общественного бремени, чтобы оно как можно менее затрагивало его прибыль.

Одним словом, если мелкий буржуа мог довольствоваться тем, что он противопоставлял дворянству и бюрократии свою пассивность и неподатливость и обеспечивал себе некоторое влияние на общественную власть благодаря свойственной ему vis inertiae^{15}, то для буржуа это невозможно. Он должен сделать свой класс господствующим, а свой интерес решающим — в законодательстве, управлении, юстиции, налоговом обложении и внешней политике. Чтобы не погибнуть, буржуазия должна беспрепятственно развиваться, ежедневно увеличивать свои капиталы, ежедневно уменьшать издержки производства своих товаров, ежедневно расширять свои торговые связи, свои рынки, ежедневно улучшать свои пути сообщения. К этому ее побуждает конкуренция на мировом рынке. А чтобы иметь возможность свободно и полно развиваться, она как раз и нуждается в политическом господстве, в подчинении всех других интересов своим интересам.

Но то, что немецкая буржуазия именно теперь нуждается в политическом господстве, чтобы не погибнуть, мы уже показали выше в связи с вопросами о покровительственных пошлинах и об отношении буржуазии к бюрократии. Однако самым убедительным доказательством этого является нынешнее состояние немецкого денежного и товарного рынка.

Процветание английской промышленности в 1845 г. и вызванные им железнодорожные спекуляции оказали на этот раз гораздо более сильное воздействие на Францию и на Германию, чем в какой бы то ни было из прежних периодов оживления. Немецкие фабриканты совершили выгодные операции, а вместе с этим начался подъем деловой жизни Германии вообще. Земледельческие округа нашли в Англии хороший рынок для своего зерна. Общее процветание оживило денежный рынок, облегчило кредит и привлекло на рынок множество мелких капиталов, из которых в Германии очень многие почти не находят себе применения^{16}.

Написано Ф. Энгельсом в марте — апреле 1847 г.

Печатается по рукописи

Перевод с немецкого

Впервые опубликовано ИМЭЛС в 1929 г.