Федя задремал к концу пути, и Илье Тимофеевичу пришлось потрясти сына за плечо, чтобы разбудить его. Они вышли из автобуса, тут же к Илье Тимофеевичу подбежала полная старая женщина и стала его обнимать, целовать: Ее все оттеснял однорукий усатый старик. Наконец, старик отнял у нее Фединого папу. Тогда женщина стала обнимать и целовать Федю. Целовала и счастливо повторяла:
— Внучек дорогой к нам приехал. Ах, ты, мой сладкий. Ах, ты, мой красавчик. Вылитый папка.
Это уже она, конечно, придумала на ходу. Федя прекрасно знал, что он, как две капли воды, похож на маму. И вообще Топорку не очень понравилась такая бурная нежность. Он весь сжался, притих и подумал: «Ну, хватит, тетенька, целоваться-то. Целует, будто малыша какого-нибудь… И плачет зачем-то?»
Однорукий по-мужски обнял Топорка и сказал:
— Вот мы и свиделись с тобою, Федор Ильич.
Федя покраснел от удовольствия. Однорукий подвел Федю к мужчине, который стоял подле «Волги», и представил ему мальчика.
— Познакомься, Петр Петрович, с моим внуком. А это, Федя, председатель нашего колхоза Петр Петрович Селиванов.
Председатель, пожав Феде руку, спросил:
— Впервые в наших краях?
— Впервые, — ответил Федя. И голос у него сорвался, как у молодого петушка.
Председатель сделал вид, что этого не заметил, а по-прежнему, будто с ровней, разговаривал с Топорком. И зачем-то все на «вы». Очень неловко себя чувствовал Топорок.
— Слушай, — неожиданно перешел Селиванов на «ты», — а тебя, наверное, ребята Топорком зовут? Угадал?
— Да. А как вы догадались?
— Очень просто. Лучшей фамилии для прозвища и не придумаешь.
…Федя жалел, что так быстро доехали до Ореховки, но долго жалеть об этом не пришлось, потому что в Ореховке началось такое, о чем Топорку никогда и не снилось.
Федя заметил на краю деревни много нарядно одетых людей. Топорок ожидал, что Селиванов посигналит людям, запрудившим дорогу, но председатель вдруг остановил машину, заглушил мотор и сказал отцу:
— Дорогой Илья Тимофеевич, это вас колхозники встречают.
— Меня? — Топорков-старший смутился. — Но зачем же? Ничего не понимаю.
— Теперь вы почетный гражданин нашего колхоза. Мы разыскали семнадцать человек, которые в сорок первом лечились в Ореховском подпольном госпитале, и все они теперь наши почетные граждане… Идемте, вас ждут.
Растерявшийся Илья Тимофеевич пошел покорно за Селивановым, а Храмовы, будто боясь, что он неожиданно убежит, взяли его под руки.
А про Топорка почему-то забыли.
Навстречу отцу вышел седой старик.
— Дед Казак, помнишь? — шепнул Илье Тимофеевичу Храмов.
Казак поклонился отцу поясным поклоном и напевно произнес:
— Добро пожаловать, гость ты наш дорогой, в родную деревню.
Он еще раз поклонился и надел отцу красную атласную ленту на шею. На ленте что-то было написано золотыми буквами, но Федя не мог разобрать, что именно.
Дед Казак обнял Илью Тимофеевича и трижды поцеловал его. Из пестрой толпы вышли две девушки и преподнесли Илье Тимофеевичу целый каравай хлеба и деревянную солонку с солью. И тут же духовой оркестр надсадно и браво заиграл «Встречный марш». И все, кто был на огромной поляне, захлопали в ладоши и стали пожимать отцу руку, обнимать его, целовать.
Топорок не видел, как Петр Петрович подозвал к себе рыжую девочку и, указав глазами на него, что-то зашептал ей на ухо. Девочка закивала в ответ и направилась к Топорку. Она остановилась подле него и как старому знакомому сказала:
— Здравствуй.
— Здравствуй, — рассеянно буркнул Федя.
— Меня зовут Ларисой.
— А меня — Федором.
Федя думал, что рыжая, поздоровавшись с ним, пойдет себе своей дорогой, но она остановилась рядом и стала откровенно разглядывать его.
Топорок тоже стал ее разглядывать. Его удивили глаза девочки, черные, как угольки. Это очень было красиво: волосы рыжие-рыжие, а глаза — черные. И вообще Лариса понравилась Феде. Но разве он мог даже самому себе признаться в этом? Топорок ведь презирал девчонок и считал их скучными, глупыми и слабыми. Топорка разбирало любопытство, ему очень хотелось узнать, зачем к нему подошла Лариса. «Еще рыжее, чем Ленька, — подумал Федя. — Только красивая, и глаза какие- то чудные».
Топорок прикинулся скучающе-равнодушным и помалкивал.
Ларисе Топорок тоже в первый момент понравился, а потом он показался ей задавалой. Угольные глаза ее гордо вспыхнули.
— Вид у тебя такой, точно ты лесовок кислых объелся.
— Каких еще лесовок?
— Яблок-дикарок.
— Тебя что, по голове футболом стукнули?
Такой вопрос всегда обижал девчонок, а Лариса не обиделась. Она неожиданно рассмеялась и сказала:
— Скучно тебе у нас? Верно? Вот мой отец и послал меня к тебе. — И доверчиво улыбнулась.
Эта улыбка сбила Топорка с толку. Он собирался отомстить рыжей за «лесовки», а она вдруг улыбнулась. И Федя, вздохнув, честно сознался:
— Скучно. — Потом поинтересовался: — А кто твой отец?
— Председатель колхоза.
— Петр Петрович? — обрадовался Топорок.
— Да.
— Отец у тебя хороший, — солидно сказал Топорок.
Лариса ответила ему светлой улыбкой.
— Ты тоже понравился папке.
— Спасибо, — буркнул он.
Лариса, передразнивая «светскую» манеру Топорка, с кротким притворством поклонилась и ответила:
— Пожалуйста.
Топорок не заметил притворства в Ларисином ответе и искренне сказал:
— Здорово твой отец машину водит.
— Ничего.
— А чья это «Волга»?
— Наша. Мы ее выиграли.
— Ну?
— Правда. Хочешь покататься?
— Хочу, — сознался Топорок.
— Подожди минуточку.
Лариса подбежала к отцу и тронула его за рукав. Петр Петрович обернулся, наклонился и, выслушав дочь, закивал в ответ.
Лариса вернулась к Топорку.
— Все в порядке. Идем.
— Куда?
— Кататься, — и девочка зашагала к «Волге».
— Ты сама? — удивился Топорок.
— Сама, — без тени хвастовства, очень просто и искренне ответила Лариса. — Садись рядом.
Топорок сидел, как завороженный. Это же надо! Девчонка, его ровесница, и так водит машину. Федя был и восхищен и подавлен. Столько всяких неожиданностей за один только день: и проводы на автовокзале, и знакомство с папиными стариками, и встреча отца в Ореховке, и, наконец, знакомство с рыжей девчонкой, которая водит автомобиль, словно заправский шофер…
— О чем задумался? — спросила Лариса.
— Что?
— Чудной ты какой-то.
— И вовсе не чудной. Просто неинтересно здесь у вас в Ореховке, — соврал Федя.
— Неинтересно в Ореховке? — удивилась Лариса. — Кто же это тебе такое сказал?
— Сам вижу.
— Пять минут побыл и уже разочаровался! А в городе у вас интереснее?
— Еще бы!
— Да в вашем городе со скуки прокиснуть можно. А у нас и лес, и речка, и Дворец культуры, и кинотеатр, и цветов много.
— А стадион у вас есть?
— Стадиона нету.
— Ну вот, а я без спорта жить не могу… Скажи, ты не знаешь, долго они там еще отца моего держать будут?
— Долго, наверное. Только еще начало.
Топорок тяжело вздохнул. Лариса по-своему истолковала этот вздох и спросила:
— Надоело кататься?
— Да нет, не надоело. Просто я…
И рыжая девчонка догадалась, что Федя голоден. Она неожиданно развернула машину и быстро поехала к деревне. На околице снизила скорость и медленно проехала по центральной улице до первого поворота налево. Дома на этой улочке были не такими большими, как на центральной улице. Сразу было видно, что здесь начинается старая Ореховка, но зато тут было много зелени и ленивого покоя. Ларисе трудно было вести машину, потому что то и дело под колеса норовили попасть куры, индюшки. Лицо Ларисы стало строгим, сосредоточенным.
Они переехали мостик через неширокую быструю речку, поднялись в горку, с которой из-за могучих ракит с любопытством выглядывали домики, и, наконец, остановились возле дома со светелкой.
Лариса заглушила мотор и твердо сказала:
— Пошли.
Топорок нехотя вышел из машины и поплелся за Ларисой. Она ввела гостя в дом, где были светлые и по-городскому обставленные комнаты.
— Мой руки, — приказала Лариса и провела Федю к умывальнику. — Заодно и умойся, — посоветовала она. — Вот тебе полотенце.
«Разговаривает, будто с маленьким, — возмущался, умываясь, Топорок. — Попала бы к нам во двор, откомандовалась бы».
— Умылся?
— Умылся.
— А чего у тебя такой вид, словно лягушку проглотил?
— Знаешь, я не люблю, когда девчонки командуют. Понятно?
— Я это сразу заметила… Да, вот еще, — Лариса помялась. — Если тебе куда-нибудь надо, то это вот сюда, — она кивнула на дверь рядом с умывальником.
Топорок догадался, что находится за этой дверью, поэтому буркнул смущенно:
— Никуда мне не надо.
— Тогда пошли. — Лариса провела Федю на кухню. — Садись и ешь.
— Спасибо, — робко засопротивлялся Топорок. — Я не голо…
Лариса не дала досказать ему слова.
— Что ты ведешь себя, как дикий? Если хочешь есть, то надо есть, а не ломаться. Интеллигентные люди никогда не ломаются за столом, — Лариса сказала эту фразу, словно учительница ученику.
— Сам знаю, — мрачно ответил Топорок и решил показать этой задавале, что и он не лыком шит: вилку он взял в левую руку, а нож — в правую.
— Чай будешь пить или кислушку? — спросила Лариса, когда Федя съел огромный кусок баранины и тарелку жареного картофеля.
— А что такое кислушка?
— Простокваша.
Топорку вдруг захотелось хоть чем-нибудь поразить эту рыжую зазнайку и всеумейку, и он небрежно так сказал:
— Я с удовольствием выпил бы сейчас чашечку черного кофе.
— Ты пьешь черный кофе? — искренне удивилась Лариса.
Топорок вспомнил, как одна мамина знакомая (Федя ее терпеть не мог, потому что она была взрослой кривлякой и всегда говорила каким-то наигранным тоном) однажды заявила маме, томно закрыв глаза: «Я жить не могу без черного кофе», И Топорок сказал точно так же, как мамина знакомая.
— Я жить не могу без черного кофе.
Лариса странно как-то фыркнула, а потом закатила жеманно глазки и кокетливо ответила:
— Ах, пожалуйста, пожалуйста, сейчас я вам сварю чашечку черного кофе.
И она, действительно, сварила ему кофе, и такого густого, что Топорка чуть не перекосило от этой противной горькой массы. Можно было бы спасти положение сахаром, но хитрая Лариса спросила наивно:
— Ты, конечно, пьешь кофе без сахара?
— Да, конечно.
Топорок никогда еще в жизни не пил такого гадкого, на его взгляд, напитка. Но он его все же выпил и выпил с блаженной улыбкой. Потом он стал раздумывать, а что делать с гущей, оставшейся на дне кружки. Подумал, подумал и мужественно доел эту отвратительную гущу ложечкой. И опять с деланной улыбкой.
Лариса удивилась:
— Что ты делаешь?! Гущу ведь не едят.
— А я жить не могу без этой гущи, — бодро сказал Топорок и галантно поблагодарил рыжую хозяйку. — Спасибо. Очень вкусно.
— Чудак ты какой-то.
— Все гениальные люди * были чудаками, — ответил Топорок, вспомнив папину фразу.
— И ты гений, да?
— А разве незаметно?
— Не.
— Я, как Пушкин. Думаешь, зачем меня в вашу Ореховку привезли?
— Не знаю.
— В ссылку меня сюда отправили на все каникулы. А в ссылку кого раньше отправляли? Гениев. Соображать надо.
— И никакой ты не гений, а задавала и хвастун.
— Сама ты задаешься.
— Это чем же я задаюсь?
— Что машину водить умеешь.
— Дурачок ты!
— Дурачок, да?
— Дурачок, — упрямо повторила Лариса.
Оскорбленный Топорок встал и пошел из кухни.
— Постой, — позвала Лариса. — Я отвезу тебя к твоему отцу.
— Спасибо, — гордо поблагодарил Топорок. — Обойдусь и без вашей машины. — Федя вышел на улицу и направился к мостику.
Не успел он еще с горки спуститься, как его обогнала «Волга». Лариса на него даже не посмотрела.
«Ну и пусть!» — решил Топорок и зашагал быстрее к мостику.