Торжество матери

ГЛАВА 13

Бригида боролась с хваткой мамы, упиралась ногами в грязь и клевер, схватилась за раму двери дома, когда мама тащила ее внутрь. Ее сапоги скользили по дубовым половицам.

Все приняли решение насчет Каспиана, но они ошибались. Его взгляд, его шепот, его прикосновения… она ощущала это. Доброту его духа. Это было так же очевидно, как и красота мака или яркость подсолнуха.

Мама хлопнула дверью, и мамуся вздрогнула за веретеном. Мама нежно посмотрела на нее, виновато кивнула и выждала, пока мамуся улыбнулась ей в ответ и вернулась к работе, напевая.

Мама повернулась с яростью к Бригиде, ее глаза были большими под сдвинутыми бровями.

— О чем ты думаешь? — выдавила мама, взмахнув рукой. Пряди волос выбились из ее темно-рыжей косы. — Из всех глупостей…

— Все ошибаются насчет него, — твердо сказала Бригида, осторожно опуская косу на крючки и собирая наряд Жницы для стирки. Ей нужно было обдумать следующий ход.

Мама нервно прошла за ней.

— И я? Его родители молили о пощаде! Это не знак?

— Его родители боятся, что он как его брат! — парировала она. — Его брат изнасиловал дочь хозяйки гостиницы, и они отослали его, — пока она была в таверне, Богдан и Герард рассказали ей о деревенских сплетнях.

— Кровь проступает, — пробормотала мама и сжала губы, хмурясь. — Его последним видели с ней перед убийством. Его брат был жестоким. Его родители думают, что это сделал он. Он виновен, дочка. Ты не видишь этого?

Качая головой, Бригида повернулась к двери с охапкой одежды.

Мама преградила путь. Хоть мама скрестила руки, ее пальцы были беспокойными, двигались на руке, покрытой тканью.

— Нина приходила с уликами против него, да?

Не важно. Нина могла ошибаться, у нее был повод желать вины Каспиана.

Мама не двигалась.

Раздраженно вздохнув, Бригида пошла к задней двери, и мама не останавливала ее, а следовала за ней тихими шагами.

Бочки дождевой воды почти переполнились, в последнее время дожди шли часто, и во многом благодаря ее семье. Бригида взяла пару ведер и пошла внутрь за доской и мылом.

Мамуся кивнула на кресло.

Конечно, ей нужно было посидеть десять секунд, а потом покидать дом, иначе случится что-то плохое. Или еще хуже.

Она пошла наружу. Миновала загон с коровой и козой, села на корточки и погрузила ладони и одежду в холодную воду. Пока она стирала вещи, мама медленно подошла и присела перед ней.

— Ты задавалась вопросом, почему не хочешь верить в очевидное? — мягко спросила мама. — Он использует против тебя то же оружие, что и против Роксаны. Красивое лицо, милая улыбка, поведение, заслуживающее доверия, чтобы заманить тебя и… — голос мамы дрогнул, — навредить тебе, убить или сделать что угодно. И ты ему позволишь, Бригида?

Мама ошибалась.

— Ты сказала, что мой долг — найти убийцу. Но ты мне не доверяешь. Я потомок Иги Мрок, не ты.

Мама отпрянула на шаг, сжала рукой сарафан, отклонив голову.

Она вела себя грубо, без уважения. Она не должна была так говорить. Не должна была… но не могла забрать слова. Это было правдой.

Бригида сосредоточилась на оттирании грязи с одежды, чтобы не вылетело больше злых слов. Пусть эти слова выходят через ее руки, движения, смываются, как грязь. Может, запах лавандового мыла успокоит ее.

— Мы бы не давили, если бы это не было ясно. Он виновен. Или он, или ты, — голос мамы дрожал. Это было на нее не похоже. — Ты хочешь дальше бороться за него?

Она не хотела ранить маму, она раньше не говорила с ней со злостью. Но она не могла терпеть и давать им оградить ее от мира, словно она была еще ребенком. Один кошмар не определял ее жизнь.

Бригида ополоснула вещи.

— Я борюсь за них обоих, мама. Кто-то навредил Роксане и убил ее, а теперь останется без наказания и получит выгоду от смерти Каспиана. Я не могу это допустить, это ради них обоих, — она выжала вещи, стала развешивать их сохнуть на веревке, натянутой меж двух дубов.

Этой ночью русалки придут за убийцей, и времени не хватало. Бригида могла оказаться в темных глубинах озера. Она не поверит, что это Каспиан, пока у нее не кончатся варианты подозреваемых, пока она не будет уверена. Если она ошибется, русалки заберут на глубину обоих. Что она не заметила? Что-то точно упустила.

Морщины на лице мамы выдавали что-то еще. Что-то тяжелое. Мама опустилась на землю, посмотрела на горизонт, искала в утреннем свете ответы.

— Ты разбиваешь наши сердца, Бригида. Мое и особенно Лилианы, — голос мамы стал сломленным шепотом, она обвила руками колени, чуть покачиваясь. — Если бы все было немного иначе… немного… она могла быть Роксаной. Ты это понимаешь? Да? И ты борешься за него?

Прищепка выпала из рук Бригиды. Лицо мамы расплылось.

— Мой… мой отец…? Я…?

Она дышала все быстрее. Мама вскочила на ноги, потянулась к ней, но Бригида вырвалась.

Это… это они скрывали от нее все время? Что кто-то… ее отец…

Она замотала головой. Мама говорила с ней с пылающим взглядом, пыталась схватить за плечи, но ее уши не слышали, глаза не хотели видеть.

Она сделала шаг назад, еще и еще, схватила юбки платья, повернулась к лесу…

И побежала.

Тепло света солнца заставило Каспиана открыть глаза. Он лежал в кровати все утро без сна. Он медленно моргнул, провел пальцами по хорошей простыне на кровати, чуть подвинулся, чтобы ощутить контакт тела с периной. Он никогда не наслаждался удобной кроватью, хоть был тут годами. И его удобная жизнь… у Роксаны такого больше не будет.

В ночь, когда Роксана умерла, он много пил. Он презирал их грядущую свадьбу. Его видели с ней последним. Они пошли в лес вместе. Если очаровательный заботливый Генрик, герой, на деле оказался жестоким насильником, то что он мог, будучи пьяным?

И его родители считали его виновным. Это был последний удар.

Он точно был виновен.

Он потер лицо. Все ощущалось как плохой сон. Но как бы он ни старался проснуться, он не мог. Он не помнил ту ночь, хоть и не считал себя способным на такой ужас, все улики указывали на его вину. Даже его подсознание проявилось на холсте. Он не хотел верить, но выбора не было. Кто-то должен был прийти к русалкам.

Он сел. Свет позднего утра проникал сквозь кружево занавесок, узор из маков падал на дубовые половицы. Каспиан глубоко вдохнул.

Родители хотели пожертвовать кем-то вместо него, оградить его от заслуженного наказания. Трус в нем хотел использовать этот шанс и сбежать. Но какой ценой?

Он не мог позволить, чтобы кто-то умер вместо него, как и не мог допустить страданий деревни и Бригиды. Он сам раскроется. Русалки заберут его, накажут слабо по сравнению с тем, что испытала Роксана, но это было меньшим, что он мог предложить. Его жалкая жизнь за ее. Это будет справедливо.

Сорвать вуаль.

Вот. Это он сделает.

Он встал, покидая удобство кровати.

Он прошел в коридор, тихие голоса доносились из комнаты отца и мамы. Он думал, что они были не из тех, кто закрывал глаза на зло, но дети, как они с Генриком, опускали их на колени, заставляли творить немыслимое ради сыновей. После этого дня они будут свободны от всего бремени и смогут жить честно перед богами.

— Простите. Я вас люблю, — прошептал он.

Он спустился по лестнице, избегая третью ступеньку, которая скрипела.

Комната, где мама раньше вышивала, была залита солнцем, и свет падал на половицы коридора теплыми лучами. Гобелен пропал. Может, так и лучше. Тому идеалу не быть.

Кухня гудела от разговоров, пахло пекущимся хлебом. Будь у него время, он взял бы подношение для дуба, ударенного Перуном. Но рисковать не стоило. Если повезет, никто не заметит, как он крадется по коридору и к входной двери. Выбраться во двор было просто.

Гуси и курицы нежились на солнце. Слуги ходили по делам. Врата были закрыты, два стража перекрывали путь. Отец точно приказал им не выпускать его с земель замка.

Он резко повернул к амбару, откуда приятно пахло свежим сеном.

Стефан вывел Демона из стойла, посмотрел на Каспиана. Он помрачнел и покачал головой.

— Что бы ты ни задумал, нет, — Стефан прошел мимо него во двор. Хвост Демона покачивался, он задевал губами плечо Стефана.

Каспиан поспешил за ним.

— Я сделаю это, нравится тебе или нет.

Стефан упер руку в бок.

— И что за безумная идея пришла тебе теперь? Снова пойдешь говорить с Агатой? Она не будет тебя слушать, особенно теперь, когда твой отец заковал ее в колодки.

Колодки на площади деревни? Отец наказывал Агату.

— Он сейчас там? — молния Перуна, как вовремя. Это был его шанс. Пока отец был на площади, времени хватит, чтобы добраться до леса раньше, чем отец заметит его пропажу. — Не важно. Обещаю, я не пойду в деревню.

— Я от этого переживаю еще сильнее, — Стефан прищурился. Лучи солнца озаряли пряди его каштановых волос, заливая его золотистым светом.

Стефан был добрым другом, который попытался бы остановить его, если он признается в правде. Он слишком долго принимал верность Стефана как должное.

Он обнял Стефана, крепко сдавил.

— Спасибо тебе за все.

— Ты пьян? — спросил Стефан, но тоже крепко обнял его. Демон заржал и фыркнул в лоб Каспиана, прислоняясь к ним.

Когда они расступились, Каспиан погладил нос жеребца, тот поймал губами его пальцы, ожидая угощение.

— Мне нужно отвлечение.

Стефан нахмурился.

— Ты расскажешь мне, что делаешь?

Нет, если он хотел, чтобы отвлечение сработало. Каспиан покачал головой.

Стефан шумно выдохнул.

— Иди, пока я не передумал, — он кивнул на ворота.

Каспиан понадеялся, что хорошо ему улыбнулся. Это было последним, что он делал для единственного настоящего друга.

Стефан шлепнул Демона по крупу. Тот встал на дыбы с воплем и побежал по двору.

— Поймайте лошадь! — закричал Стефан, размахивая руками.

Копыта стучали по грязи, жеребец несся среди испуганных гусей. Летели перья, гуси вопили, слуги кричали. Хаос охватил двор. Все, включая стражей у ворот, побежали разбираться с бардаком, ловить коня, пока другие слуги в панике преследовали гусей.

Молния Перуна, Стефан устроил представление.

Демон был быстрым и темпераментным, его будет сложно поймать. Пока они были отвлечены, Каспиан скользнул за ворота на дорогу. Он побежал прочь от шума, чтобы его не было видно стражам, когда те вернутся к воротам.

Замок, озаренный светом раннего утра, стоял на холме на горизонте. Поколениями он защищал Рубин и его народ. Это было убежище, его укрытие от бури. Он думал раньше, что не годился на роль правителя, и он надеялся, что следующим будет править кто-то мудрый и добрый. Он в последний раз отвернулся от дома.

Солнце было удивительно теплым этим утром, и грязная дорога высохла хлопьями старой краски. Путь стал знакомым, ощущался как удобное старое одеяло на его плечах, и он невольно ощущал, что шел домой.

Безоблачное синее небо тянулось перед ним пустым холстом. Когда он умрет, деревня будет рисовать новое будущее.

Он бежал по полям. В свете дня тут уже негде было прятаться, а ему нужно было добраться до русалок. Он не мог умереть посреди поля или от рук простолюдинов, повесивших его на дубе. Нужно все сделать правильно для деревни, для Бригиды и для Роксаны. Ему нужно было исполнить наказание ведьм.

У края леса он заметил двух мужчин на перекрестке. Они остановились, прикрыли глаза от солнца. Один мужчина указал на него. Вскоре соберется толпа и снова нападет на него.

Земля в лесу была укрыта красными листьями. Он бежал, голые деревья мало укрывали, зато собрались так, что ему приходилось огибать их. Ветки, которых там не было, цеплялись за его вещи, рвали рукава. Спутанные корни возникали под ногами, и он спотыкался и терял скорость. Хруст листьев под ногами был как треск огня, поглотившего тело Роксаны.

Раздавались злые крики, доносясь со всех сторон. Толпа собралась быстрее, чем он ожидал.

Его легкие пылали от бега, он согнулся, чтобы перевести дыхание. Все деревья выглядели одинаково, и они словно смыкались вокруг него.

Плотное собрание стволов мешало видеть. Он озирался, но не видел примет, по которым находил путь к озеру весной и летом. Где он был?

Он не мог провалиться, не сейчас. Он был так близко. Он задрал голову к небу, где ветки тянулись к свету.

Хрустнула ветка. Он потянулся к мечу, а потом понял, что не взял его. Оружие ему не требовалось, он выбрал свою судьбу. И он не думал, что придется пробивать путь к казни.

Толпа подступала со всех сторон, они несли вилы и заточенные ветки. Бежать было некуда.

Он поднял руки. Они окружили его, как звери на поле, истерзанном войной. Он медленно повернулся, ожидая первый удар.

Пинок сзади. Он увернулся, но удар прилетел справа. А потом еще, еще и еще…

Они рвали его одежду, чуть не вырвали его руку. Он не отбивался, хоть тело кричало ему защищаться. Он рухнул на колени, задрал голову к небу. Пусть Мокоша видит его смирение.

— Не убивайте мерзавца! Оставьте его ведьмам, но не без следа, — заявил один из них.

Каспиан не отбивался, сжался в комок на земле. Каждый удар был наказанием за Роксану.

«Прости. Мне так жаль».

Боль. Пульсирующая глубокая агония в животе. Было больно дышать. Может, ему сломали ребро. Не важно. За то, что испытала Роксана, он заслуживал вдвое худшего.

Лица вокруг него стали масками искаженных зверей из сказок. Они рычали, хохотали, царапали его, терзали на клочки. Всю жизнь он считал себя частью деревни. Эти люди были соседями и друзьями, но был ли он одним из них? Или надеялся, что его принимают радушно, а они презирали его как брата? Все эти годы он видел только вуаль, а не жестокость под ней.

Его правый глаз опухал, губа кровоточила, наполняя рот медным вкусом.

Поднялся ветер. Деревья стонали и скрипели. Люди перестали молотить его и застыли. Кто-то закричал от боли, лица вокруг были в панике.

Ветка взмахнула и ударила мужчину по спине. Олень в пять раз больше тех, что он видел, вскинул голову, пронзив плечо мужчины. Он смотрел на Каспиана, алая кровь стекала с зубцов его рогов. Может, подбитый глаз мешал видеть? Это был лейинь?

— Безумный лес проклят! Оставьте его, — крикнул один из людей.

Еще удар ногой, и его бросили сжавшимся на земле. Его тело дрожало, он поднялся на шатающихся ногах.

Лейинь смотрел на него. Каспиан старался не двигаться резко, чтобы острые рога не пронзили его.

— Я пришел заплатить за свое преступление. Ты меня пропустишь?

Он не ответил, повернулся и пропал в густой чаще. Он столько времени ждал и надеялся заметить мифическое существо, что казалось нереальным, что он увидел его в день, когда его в день своей смерти.

Золотисто-коричневый сокол смотрел с ветки сверху, пронзая взглядом. Если сокол надеялся на его кости, ему придется подождать, пока озеро не покончит с ним.

Пытаясь идти с раненой лодыжкой, ощущая в ноге боль, он хромал вперед, стиснув зубы. Это он заслужил.

Лес не мешал ему, и после пары шагов стало видно озеро. Оно бушевало, такого он еще не видел. Деревья рядом с озером шуршали, дрожали. Поверхность раньше была как зеркало, а теперь стала темной, бурлящей волнами, алые листья кружились в центре водоворота посередине озера.

Эва встретила его у дома, скрестив руки, но смотрела за него.

Он выпрямился, насколько мог. Каждый вдох жалил, он дышал с хрипом, не мог давить на лодыжку.

— Я пришел сдаться, — слова были немного невнятными из-за опухших губ.

Ее зеленые глаза посмотрели на его лицо, и она кивнула.

Двери погреба были распахнуты, широкий рот, готовый проглотить его целиком. Он прошел к краю тьмы, оглянулся на озеро.

Он никогда не сомневался в своей морали. Но это все было ложью. Он не понимал до этого, как ему везло. Страх всегда был чужим чувством. Голод — неслыханным. Он спал в теплой кровати, родители все для него делали. А ему было мало. Он думал, что худшее, что могло с ним произойти, это брак с нелюбимой женщиной. Каким наивным и наглым дураком он был.

Стены погреба, уставленные банками с консервами, сияли на солнце. Травы сохли под карнизом, покачиваясь на ветру. Домашняя жизнь… так жила тут Бригида.

Она тоже теперь его ненавидела? Она увидит его гибель?

Может, она теперь избегала его. Он мог представить боль и обиду в ее взгляде. Она так старалась доказать его невиновность, но тщетно. Он не знал, смог ли смотреть ей в глаза. Смог ли видеть ненависть в них. Это могло погубить его.

Он шагнул на пол, повернулся к Эве, стоящей перед дверью. Она словно смотрела на монстра, нарушающего законы природы, на демона, вызванного из подземного мира Велеса.

И почему нет? Он таким и был.

Тьма в его сердце раскрыла себя. И он показал свое истинное лицо. Как его искаженный автопортрет.

Он впервые ясно себя увидел. Не щедрым любимым аристократом, а проклятием деревни. Он не замечал страдания других. Он был жадным, эгоистичным, думал только о своих низменных желаниях. И Роксана заплатила цену. Он не мог ее вернуть.

Но он надеялся, что его смерть хотя бы пощадит деревню и отплатит за его ошибки, даже если частично.

Эва закрыла двери, света было все меньше, а потом Каспиан оказался во тьме. Он все еще ощущал тепло солнца на своей коже. Но Роксана больше не ощутит.

«Мне жаль».