Тот, кто скрывается во мне

Глава 18 Ватерлоо

Я изо всех сил раздувал в себе огонь обиды. До чего же коварными и бессовестными бывают женщины! Ни чести, ни гордости. Не успела Настя оказаться в доме малознакомого мужчины, как тотчас отпустила нравственные тормоза. Я тоже мог переспать с Зоей. Но ведь не сделал этого! Я сохранил верность Насте, я чист перед ней. А она оказалась порочной, как уличная девка. Кто знает, может, она уже не первый раз приезжает к Чемоданову без меня? Может, они тайно встречаются? Нашла же себе морального урода! Что ж, два сапога пара.

Так я думал, сидя в электричке, которая везла меня в Москву. Уже второй час подряд я лелеял в своей душе чувство презрения к Насте и не давал ему погаснуть. Перед самой Москвой я прослезился от жалости к себе и окончательно убедил себя, что Настя заслуживает самого сурового наказания. И пятнадцать тысяч долларов, которые я у нее взял, очень удачно становились орудием наказания.

В вагоне было холодно, но договор, лежащий в нагрудном кармане, согревал душу. Впереди меня ждала новая, удивительно яркая и счастливая жизнь. Закончив клеймить Настю, я принялся строить планы на ближайшее будущее. Во-первых, я уеду из России. С такими деньгами здесь нечего делать. Поселюсь в каком-нибудь маленьком европейском городе на берегу моря, куплю небольшой дом, а оставшиеся деньги положу в банк под проценты. Со временем женюсь на какой-нибудь богатой вдовушке, куплю роскошный автомобиль и яхту.

Самое интересное заключалось в том, что в своих мечтах я совсем не уделил места работе. Мне не хотелось думать о скучных и утомительных обязанностях, которые люди ежедневно выполняют ради денег. Честным и добросовестным трудом состояние не сколотишь. В этом я убедился на собственном опыте. Кем я был? Числился заместителем директора «Гормашнаса», а на самом деле был самым неквалифицированным сотрудником, которому доверяли сопровождать важных персон в бани и рестораны. Морда у меня протокольная, внушающая доверие, да и с директором мы состояли в дальних родственных связях — вот в чем весь фокус. Своим трудом и умом я ничего не добился. Фирма купила мне квартиру, она же купила дорогую машину, чтобы легче было втирать очки клиентам. Даже костюмы я покупал не за свой счет. До конца жизни и оставался бы пустым местом, если бы не подвернулся случай с Чемодановым. Да, я немножко мошенник. Зато сколько денег за один раз заработал! Причем сам, без чужих подсказок. Так зачем горбатиться в фирме? Не проще ли смотреть на людей как на ходячие кошельки и придумывать способы вытряхивания из них денег?

Когда я выходил из вагона на платформу Курского вокзала, позвонила Настя. Голос у нее был тихий и печальный (прикидывается овечкой!).

— Ты где? — спросила она.

— На работе! Где же мне еще быть?

— А я только домой пришла. В магазин ходила.

Меня так и подмывало сказать ей, что я все знаю про ее «магазин». Пришлось прикусить язык.

— У меня беда, — продолжала Настя. — Пропали деньги, которые папа себе на старость откладывал.

У меня оказалась завидная выдержка. Даже голос не дрогнул.

— А я здесь при чем?

— Нет, ты ни при чем. Просто я подумала, может, ты случайно…

— Что — случайно? Говори, не тяни! — грубо сказал я.

— Когда ты уходил, не обратил внимания, дверь в кладовку была открыта или нет?

— Не обратил, — ответил я. — Только не надо юлить! Ты ведь думаешь, что это я украл эти деньги. Так ведь? Ну, признайся, что подумала на меня!

— Я не подумала на тебя!

— Не ври! Ты уверена, что я украл их, чтобы заплатить Чемоданову за его молчание! Так ведь? Признавайся!

Настя не ответила и положила трубку. Я услышал гудки. «Надо постепенно отучать ее звонить мне, — подумал я, выключая мобильный. — Только деньги впустую трачу».

Я не представлял, как смогу пережить три долгих дня, которые дал Чемоданову. Вернувшись домой, я до глубокой ночи ходил по пустым комнатам. Рай был слишком близко, и я не мог спать на его пороге. «Как бы у меня крыша от счастья не поехала, — думал я. — Надо будет завтра утром поехать к Чемоданову и остаться у него. Буду ходить в магазин и готовить этому негодяю, чтобы он не отвлекался от работы».

Но утро преподнесло мне неожиданный сюрприз. Меня разбудил телефонный звонок. Я думал, что это Настя, и уже подготовил несколько крепких выражений, но, к своему удивлению, услышал голос Чемоданова.

— Это я, — произнес он.

У меня сердце едва из груди не выпрыгнуло. Голос Чемоданова был вялым и безжизненным.

— Что-нибудь случилось? — крикнул я, вскакивая с раскладушки.

— Да вроде нет, — расплывчато ответил Чемоданов.

— Что значит «вроде»? Ты потерял какие-нибудь справочники? Не нашел работы Сницаря?

— Да все я нашел, — ответил Чемоданов. — Просто всю ночь не спал. Так увлекся, что остановиться не мог. В общем, работа готова. Могу подвезти.

У меня по душе мед полился.

— Эйнштейн ты мой, — произнес я. — Голубчик! Родненький! С меня шампанское… А ты все хорошо сделал?

— Как надо, так и сделал, — заверил Чемоданов. — Моя тема, я в ней разбираюсь.

— До чего ж ты хороший парень, — признался я. — Не пил бы — цены б тебе не было.

Мы договорились встретиться у метро «Выхино». «Что-то он подозрительно услужливый, — думал я, торопливо одеваясь. — Как бы не запросил еще денег. Надо будет ему объяснить, что я прочно сижу на мели».

Чтобы наглядно продемонстрировать свое тяжелое материальное положение, я надел старые джинсы, в которых руководил бригадой, и напялил брошенную кем-то из рабочих телогрейку.

Ничуть не комплексуя из-за своего необычного вида, я вышел на улицу и направился к автобусной остановке. Маскарад забавлял меня. Особенно когда я сел в автобус. Симпатичная девушка в короткой белой шубке, стоящая рядом со мной, повела носиком, потом покосилась на меня и отошла подальше. Я тотчас стал мысленно развивать это событие. Как люди глупы, когда делают выводы лишь по внешним признакам. Легко предугадать реакцию этой красотки, если бы я, скажем, сделал ей предложение. «Что?! Замуж?! За вас?! Да я лучше под поезд брошусь!» Нет так нет. А спустя несколько дней подъехать к ней на белом «мерсе», когда она будет мерзнуть на остановке. Остановиться, открыть дверь, предложить подкинуть до метро. И когда она сядет в машину, волнуясь и восторгаясь роскошью, спросить: «Не узнаешь меня, крошка? Это я тебе три дня назад предлагал руку и сердце. Вот так холостяком и улетаю в Женеву». И любоваться редким зрелищем, как красотка начнет рвать на своей голове волосы.

Эта импровизация на тему Золушки меня настолько увлекла, что я проехал свою остановку.

Чемоданов снова поразил меня своим умением перевоплощаться. Мы словно поменялись с ним ролями. Он был весьма прилично одет, пострижен, и от него разило дорогим одеколоном.

— А ты неплохо выглядишь, — кинул я ему комплимент.

— Пить завязал, — ответил Чемоданов и, придирчиво оглядев мой вид, спросил: — А ты что? Начал?

Я взял из его рук тонкую пластиковую папку, в которой лежали три странички, отпечатанные на принтере. Три странички стоимостью восемьсот тысяч долларов.

— Ты гарантируешь, что здесь все правильно? — спросил я, бараном глядя на формулы.

Чемоданов презрительно хмыкнул.

— Если твой заказчик останется недоволен, — самоуверенно заявил он, — то я верну тебе все твои деньги.

Это заявление мне понравилось.

— Ну что, шампанского? — предложил я, аккуратно пряча папку под телогрейку.

Чемоданов поморщился и отрицательно покачал головой.

— Во-первых, я не пью, — напомнил он. — А во-вторых, ты не в форме…

Ах ты, сукин кот! Как заговорил! Он уже меня стесняется!

Я протянул ему руку в полной уверенности, что мы больше никогда не встретимся.

Распрощавшись с Чемодановым, я прямиком поехал на Главпочтамт, откуда отправил выводы в НАСА срочным факсом, указав номер своего мобильного телефона. Затем зашел в церковь на Житной и поставил свечку Николаю Чудотворцу.

В тот момент, когда я выходил из церкви, произошел довольно странный случай. Я поскользнулся на мраморных ступенях и едва не упал. Не рискуя свернуть себе шею накануне новой жизни, я задержался на ступенях, выискивая более безопасный путь. И тут вдруг заметил черную «Волгу», стоящую как раз напротив меня. Боковое стекло было опущено, и незнакомый пожилой мужчина целился в меня через проем объективом фотоаппарата. Я сначала подумал, что он снимает церковь, но едва я отошел в сторону, как объектив тотчас повернулся в мою сторону.

Когда до меня дошло, что некто проявляет особый интерес к моей персоне, «Волга» тронулась с места и быстро смешалась с потоком машин.

Я брел по шумным оживленным улицам и думал о том, кому могла понадобиться моя фотография на фоне церкви. Ни одна даже очень сомнительная версия не пришла мне в голову, что несколько испортило мое настроение. Я заходил в дорогие магазины, прикидывая, какой костюм, какой чемодан куплю для авиаперелета, но незнакомец с фотоаппаратом все никак не выходил из моей головы.

Наконец я пришел к выводу, что мной заинтересовался некий криминальный тип, который каким-то образом узнал про грядущие восемьсот тысяч. «Если он надеется, что я с ним поделюсь, — думал я, поминутно оглядываясь, — то зря. Я попрошу, чтобы баксы не высылали в Россию, а положили на именной счет в какой-нибудь европейский банк».

К вечеру я захмелел от предвкушения райской жизни. Мне хотелось как-то особенно выделить этот переходный период, чтобы потом в полной мере насладиться своим новым качеством. И я не торопился домой, хотя уже не чувствовал ног, бродил около станции метро, распугивая своим видом одиноких дамочек. Потом купил две бутылки водки, килограмм «Одесской» колбасы и пошел к дешевым ларькам, где всегда паслись собаки и бомжи.

Вечер я провел у костра в обществе бродяг и нищих, щедро угощая их водкой и колбасой. Я не только усиливал контраст между звездами, к которым готовился взлететь в ближайшие дни, и своей нынешней жизнью. Я хотел замолить свои грехи, бескорыстно делая убогих счастливыми. И они любили меня, пели песни в мою честь и наперебой говорили о моих высоких нравственных качествах. Я слушал весь этот пьяный бред, перемешанный с собачьим лаем, и убеждал себя, что истина кроется именно в словах обездоленных людей, потому как они ближе всех к богу. Но когда приближенные к богу начали мочиться под себя, а потом устроили драку за остатки водки и колбасы, швыряя друг в друга пустыми деревянными ящиками, я торопливо ретировался, чтобы не подвергать сомнению возвышенные слова в свой адрес.

С утра я вплотную занялся подготовкой к отъезду. Первым делом связался с риелторской конторой и попросил прислать специалиста для оценки продажной стоимости моей квартиры. Затем сходил в авиакассы, где выяснил, в какие европейские страны упрощена система въезда, не требующая утомительных походов по посольствам. Я остановил свой выбор на Кипре и переписал расписание самолетов.

Этот день ничем больше не ознаменовался, если не считать двух звонков. Один был от Насти. Всхлипывая, она бормотала в трубку, что я совсем перестал любить ее, чистую и непорочную, что напрасно подозреваю в каких-то грехах. Она еще что-то хотела добавить, но я оборвал ее, сославшись на страшную занятость.

А в восемь вечера, верный своей традиции, позвонил «друг». Едва он затянул старую песню о моем окончательном моральном разложении, как я, сыграв изумление, что этот курилка до сих пор жив, объявил:

— Через несколько дней я сдаю этот номер, и ты будешь читать проповеди уже другому абоненту. Напоследок хочу пожелать тебе, старой промокашке, поскорее осознать всю никчемность твоей жалкой и бессмысленной жизни и всех твоих нравственных напряжений!

— А разве тебе не хотелось бы встретиться со мной напоследок?

— Встретиться? — удивился я такой неожиданной храбрости лысого академика. — А ты не испугаешься?

— Нет, — пообещал «друг».

— Ладно, Колобок, — согласился я. — Я позвоню тебе из Шереметьева дней через пять. Не забудь только прихватить зубные протезы, чтобы было чем клацать от злобы.

Я остался доволен своей итоговой речью. Красиво и без особых оскорблений. Старость надо уважать. Если он на самом деле приедет в Шереметьево, я проявлю великодушие и подарю ему средство против облысения. Хотя, конечно, ему уже ничто не поможет.

Потом я долго слонялся по пустым комнатам, думая, чем бы убить вечер, как вдруг мне в голову взбрела идея страшной мести Зойке.

— Милая моя, — говорил я ей по телефону, сморкаясь в носовой платок. — Я только теперь понял, как ты мне дорога. Раньше я видел тебя каждый день и не ценил тебя. И вот теперь, когда меня уволили и я лишен возможности видеть тебя, мне стало ясно, что я тебя любил…

— Чего? — не веря своим ушам, переспросила Зоя.

— Да, я люблю тебя! — с жаром произнес я. — Моя жизнь потеряла всякий смысл. Я близок к суициду…

— К чему? — не поняла Зоя.

Какая же она, однако, дура!

Через час она приехала ко мне. Я тотчас затолкал ее в ванную и постелил на полу. Полночи она выясняла у меня, что значит «я тебя любил» и какие конкретные шаги я намерен в этой связи предпринять. И лишь когда я поклялся ей, что не позднее чем через неделю в нашу честь будет звучать Мендельсон, она отдалась мне.

С утра пораньше я вытолкал ее из квартиры, сославшись на необходимость срочно ехать на биржу занятости, чтобы отметиться в очереди. На пороге Зоя обцеловала меня и пообещала к завтрашнему дню представить на мое утверждение список свадебных гостей. Она поскакала по лестнице вниз, перепрыгивая через ступени, и эхо еще долго доносило до меня ее восторженные слова:

— Как я счастлива! Как я счастлива!..

А знала бы она, как я был счастлив! Мое оскорбленное самолюбие было удовлетворено. «Это тебе за письмо из Франции!» — мстительно подумал я.

Не успел я закрыть дверь и вернуться к прерванному сну, как ожил телефон. Я кинул взгляд на часы. Половина восьмого! Никто еще не звонил мне так рано. Но это в Москве раннее утро. А в Америке сейчас поздний вечер. От предчувствия особой значимости момента у меня бешено заколотилось сердце. На ватных ногах я приблизился к мобильнику, лежащему на подоконнике, и взял его. «Пусть свершится чудо!» — взмолился я.

— Господин Савельев? — услышал я знакомый и уже ставший родным женский голос с акцентом. — Мы получили вашу работу. Хочу вас поздравить! Решением аттестационной комиссии вы приняты на должность ведущего инженера в Бюро научно-технических проблем авиации и космонавтики.

Слова застряли у меня в горле. Я силился что-то сказать, но только кряхтел, словно висел вниз головой и чесал между лопаток. Куда я принят? На какую должность?

Все происходило словно во сне. Мой мозг не был способен оценить глубину и масштабность предложения, пришедшего из далекой страны.

— Аллоу! Господин Савельев! Вы слышите меня?

Я откашлялся и с трудом произнес:

— Да…

— Мы готовим вам вызов. Затраты на перелет будут компенсированы. НАСА обеспечит вас достойными условиями для проживания…

Ощущение запредельного восторга медленно отпускало, словно я выиграл автомобиль, но для его получения требовалось быть негром.

— Скажите, — вымолвил я. — А деньги?

— Да, конечно! Я не сказала вам самого главного! — рассмеялась женщина. — Ваше ежемесячное жалованье будет составлять двадцать тысяч долларов. Кроме того, НАСА выплачивает премиальные по итогам работы…

— Вы меня не поняли, — мягко перебил я. — Меня интересуют восемьсот тысяч, о которых вы как-то упомянули в письме.

— Конечно, конечно! — громко и возбужденно заверила женщина. — Этот пункт нашего контракта остается в силе. Восемьсот тысяч долларов вы получите через две недели после вступления в должность. Таков закон…

Я опустился на пол. Руки дрожали. Горло сдавила судорога. Я чувствовал, что из моих глаз вот-вот польются слезы.

— А-а-а… А разве никак нельзя получить эти деньги, не вступая в должность?

— Это невозможно, — с американской доброжелательностью отказала женщина. — А что, собственно, вас беспокоит? Разве в России вам предлагают более выгодные условия работы?

— Нет, я не могу сказать так, — неуверенно пробормотал я, — но дело в том, что я не планировал переезжать в Америку. Я был уверен, что вы просто купите мою работу, а деньги переведете в какой-нибудь банк.

— Как вам сказать, чтобы вы правильно поняли меня, — ответила женщина. — Ваш труд сам по себе не представляет особой ценности. Но он характеризует вас как исследователя и ученого, определяет ваши мыслительные потенции. Нам не нужна эта работа без вас. Мы хотим купить ваш ум. Мы должны иметь уверенность, что вы будете работать только на благо США.

Это было мое Ватерлоо. Я потерпел чудовищное поражение. На пути к моей цели, до которой, казалось, уже можно было дотянуться рукой, вдруг выросла непреодолимая преграда. И никакая, даже самая гениальная афера не могла эту преграду разрушить. Потому что расчетливым и дальновидным американцам были нужны не бумажки с формулами, не разработки в соответствии с методом Сницаря. Им были нужны мозги, которые работали бы на благо США. Но переставить себе мозги Чемоданова я не мог ни за какие деньги.

У меня хватило сил только на то, чтобы прошептать в трубку:

— Я подумаю…

Женщина еще что-то говорила очень оптимистичным голосом, высказывала надежду, что я все-таки соглашусь принять их условия, что НАСА очень тщательно подходит к подбору сотрудников и мне выпала большая честь… Я уже не слушал ее. Отключив телефон, я стукнулся головой об пол и надолго замер. В моих невостребованных мозгах гулял сквозняк. Я ни на чем не мог сосредоточиться. Грандиозность катастрофы выдавила из меня все мысли. Я лежал и тупо смотрел на белый потолок.