Тот, кто скрывается во мне

Глава 3 Бред какой-то!

Настя очень волновалась, чтобы я не спасовал, не передумал, и разбудила меня телефонным звонком без четверти семь утра.

— Ты еще в постели? — возмущалась она.

— А зачем так рано? — удивился я, не в силах открыть глаза.

— Затем, чтобы твой физик не успел опохмелиться!

Вот как девчонке замуж захотелось! А у меня про все истинные желания лучше спрашивать утром. И если бы сейчас состоялся какой-нибудь божий суд и меня бы спросили, хочу ли я защищать дисcертацию, чтобы жениться на Насте, я бы честно ответил: нет, не хочу. И завалился бы досыпать.

Я подобрал ее на Варшавке, и мы помчались в сторону Серпухова. Погода стояла ужасная. В ветровое стекло летел гигантский рой снежинок. Щетки едва справлялись с ними. Я боялся очутиться в кювете и не слишком давил на газ, что вызывало резкое недовольство у Насти.

— С такой черепашьей скоростью мы приедем к твоему физику к обеду, в самый разгар застолья.

Я пытался ее обманывать и, выжимая сцепление, усердно газовал, чтобы мотор завывал, как продрогший волк. Странно, однако, мы, мужики, устроены. Чем больше преград на пути к сердцу возлюбленной, тем дороже она становится. Но стоит только возлюбленной ринуться навстречу, тигрицей пробивая эти самые преграды, как цель блекнет, меркнет, и через некоторое время смотришь — господи, а ради чего копья ломал?

Не скажу, что Настя мне разонравилась. Но такого необузданного желания добиться ее, какое я испытал у нее дома, уже не было. Да и выглядела она сегодня неважно: лицо припухшее, кожа землистого цвета, под глазами синяки, взгляд потухший.

— Плохо спала? — спросил я, сворачивая с трассы на лесную дорогу.

— Не отвлекайся, — не ответила на вопрос Настя.

Где-то я читал… или слышал по телевизору, что дочери ученых — жуткие стервозы…

— Ты не проскочил поворот? — спросила Настя и тяжело вздохнула. — Да выключи же ты эту печку! Дышать нечем!

— Тебе плохо? — полюбопытствовал я, сворачивая на грунтовку.

— Плохо! — капризно ответила Настя. — Меня укачало.

Наконец дорога вообще закончилась. Машина едва ползла по каким-то жутким ухабам. С одной стороны торчали красные от ржавчины цистерны какого-то заброшенного завода, а с другой — мрачные пятиэтажки. Я всматривался в номера домов. Номеров не было. Людей, у которых можно было бы спросить, тоже не было. Я остановился и полез в карман пальто за блокнотом, в котором был записан адрес.

— Поселок Промышленный, — бормотал я, читая адрес, — улица Рабочая, дом шесть, квартира тринадцать.

— Я сейчас умру, — призналась Настя.

— Никто не заставлял тебя ехать со мной, — ответил я, трогаясь с места и объезжая сгнивший автомобиль без колес, лежащий на въезде во двор.

— Наверное, вот этот дом шестой! — недовольным тоном сказала она и ткнула пальцем в стекло.

— С чего ты решила, что этот?

— Сосчитала!

Я кое-как заехал во двор. Посреди, словно старая воронка от авиабомбы, чернела огромная лужа. Вокруг нее росли деревья с обломанными ветками и больными стволами, покрытыми странными надписями. На единственной скамейке, стоящей у первого подъезда, сидели подростки и плевали себе под ноги.

— Шестой дом? — спросил я у них, опустив стекло.

— Ну, — ответил один из подростков, прыщавый, худой, с глупыми и жестокими глазами.

— Так да или нет?

— Ну… — повторил он, сплевывая, и покосился на машину.

Второй подросток приподнял мертвенно-бледное лицо, посмотрел на меня совершенно безумным взглядом и вдруг громко заржал.

Настя была удивительно терпелива и последовательна. Удивляюсь, как она не схватилась за руль, чтобы немедленно развернуться и уехать из этого поселка.

— Посмотрим здесь, — сказал я и стал отыскивать место, где бы припарковать машину.

— А чего смотреть? — ответила Настя и взялась за ручку, чтобы открыть дверь. — Тебе же сказали, что это шестой дом.

— Разве? — усомнился я, но Настя уже вышла из машины и хлопнула дверью.

Я, как марксист, был твердо убежден, что бытие определяет сознание, и в связи с этим меня начали терзать сомнения — а сумеет ли Чемоданов создать научный труд, возвышающий человека, видя из окон своей квартиры столь живописный двор?

Насте было легче. Она была стратегом и видела перед собой лишь конечную цель: мою фамилию в своем паспорте. Каким способом я буду прокладывать тропинку к этой цели, ее интересовало постольку-поскольку. Пока я давал задний ход, стараясь как можно плотнее прижаться правым боком к стволу дерева, пока я прикидывал, как быстро немногословная молодежь снимет с моей машины колеса и выбьет стекла, Настя дошла до подъезда. Она встала под козырьком, чтобы холодные снежинки не падали ей на лицо, и стала смотреть на меня, хмуря брови.

— Уже нашла? — спросил я, прыгая с кочки на кочку, как геолог в нефтеносном болоте. — Здесь тринадцатая?

Подростки исподлобья глазели на нас. Тот, который ржал, начал крупно дрожать. На кончике его носа висела мутная капелька.

— «Федор», «Горбачев», «лошадка», «марки», — бормотал он. — Оптом и в розницу…

Я открыл скрипучую дверь, и мы, переступая через подозрительные зловонные лужи, поднялись на последний этаж. Мне было стыдно перед Настей, будто я привел ее к себе. Она хоть и скрывала свои чувства, но я представлял, что она думает. Одноклассник — почти что родственник. И коль он не брезгует такой жизнью, значит, так нас воспитали в школе. Значит, и я где-то глубоко внутри порочен.

Настя остановилась перед дверью, неряшливо обшитой коричневым ледерином. Вверху на одном гвоздике болталась металлическая цифра 1. Тройку, наверное, кто-то украл, и число было дописано мелом.

Я потянулся пальцем к кнопке звонка, а Настя постучала кулаком. Сорок процентов я давал на то, что Чемоданова нет дома, а пятьдесят — что он в дупель пьян. Но выпало на оставшиеся десять. Он открыл, причем не так, как открывают двери в Москве — ровно на столько, чтобы можно было прищемить незваному гостю нос. Открыл нараспашку, во всю ширь, выпустив на лестничную площадку тяжелый запах жилья.

— Серёнька! Откуда? Каким ветром?

«Вот человек, — подумал я, — которому мы с Настей будем обязаны своим счастьем».

На пороге стоял круглолицый, коротко постриженный мужик с рыхлым желтоватым лицом. На нем были тельняшка и короткие шорты из обрезанных джинсов. Рот Чемоданова был чуть приоткрыт, между мясистых губ проглядывали редкие крепкие зубы. Глаза его были круглые и карие, как два каштана. На лице застыло выражение легкого недоумения, растерянности.

Чемоданов молча развел руками, сдержанно улыбнулся, сдержанно обнял меня и трижды поцеловал во все щеки.

— Очень вовремя! — сказал он хриплым, ломающимся голосом. — У меня есть такая ма-аленькая вобляшка. А ты пива, случайно, не принес? Хотя бы пару бутылочек?

Мы с Настей зашли в тесную прихожую. Чемоданов с третьего раза сумел захлопнуть дверь и только после этого обратил внимание на Настю.

— Очень приятно, — промурлыкал он, пожимая ее руку.

Я смотрел по сторонам, пытаясь найти в темноте вешалку. Всевозможные куртки, бушлаты, телогрейки висели на кривых гвоздях, на ручках дверей, кучей лежали на скамейке. Обувь разнообразных моделей, истоптанная и грязная, в беспорядке валялась на полу. Мы с Настей сослепу наступали на ботинки, кроссовки, сапоги, спотыкаясь и выворачивая себе ноги. Мне было жаль девушку. Разбалованная профессорским комфортом, она, должно быть, с трудом воспринимала жилище Чемоданова.

Я стоял с пальто в руках и не знал, куда его повесить. Настя, жалея свои колготки, не стала снимать сапоги. Чемоданов, вспоминая что-то, качал головой, вздыхал, приглаживал волосы. И вдруг неожиданно расхохотался — с присвистом, заразительно, сложившись почти пополам.

— Ты помнишь нашего физрука?.. — отрывисто произнес он и снова зашипел, засвистел, низко опустив голову. — Как он учил девочек на брусья садиться?.. Ах-хи-хи-и-и…

Настя взглянула на меня, словно хотела спросить: а этот физик нормален?

Мы прошли в комнату. Чемоданов вытирал слезы.

— Вы не удивляйтесь, девушка, — сказал он Насте. — У нас с Сергунчиком в молодости такое было! Такое было! Но я не могу понять, как ты меня нашел?

Комната, куда Чемоданов нас привел, была маленькой, пыльной, до предела забитой хламом. Книжный шкаф прижимался к платяному, а тот, в свою очередь, упирался в диван, в изголовье которого стоял испорченный холодильник. Стулья и табуретки стояли там, где их можно было воткнуть, и были завалены мятой одеждой, тапочками, носками и книгами. В углу пристроилась печь-«буржуйка», от которой через отверстие в форточке выходила вытяжная труба. От печки тянуло удушливым теплом. Я протиснулся к окну, где, как мне думалось, воздух был чище, и нечаянно наступил на консервную банку, в которой лежала какая-то гадость.

— Осторожнее! — мягко упрекнул меня Чемоданов. — Это каша моего кота. Кис-кис, Васюнька, иди доедай, пока твою кашу по полу не размазали!

Но Вася на призыв хозяина не реагировал. Спрятавшись под стулом, он с урчанием разгрызал какую-то добычу, и до наших ушей доносился хруст да треск.

Чемоданов ахнул, повалился на колени и после непродолжительной борьбы отобрал у кота какой-то предмет, похожий на сухую сосновую щепку.

— Вот же гад! — с ненавистью произнес Чемоданов и кинулся за котом, который со всех ног помчался на кухню. — Он до моей вобляшки добрался!

Я с опаской посмотрел на Настю. Она была бледна, но держалась стойко. Все же мне стоило поберечь ее легкоранимую психику и отговорить от поездки к физику. Самоотверженность девушки, готовой на все ради нашего счастья, меня поразила. Я скинул со стула тряпье и усадил ее.

— Мы скоро поедем, — пообещал я.

Чемоданов вернулся с остатками рыбы в руке. Обнюхивая ее, он сел на заваленный книгами диван, а потом принялся вытаскивать их из-под себя.

— Мне кажется, ты пришел не просто навестить старого дружочка, — сказал он, обсасывая кривое рыбье ребрышко. — А помнишь, как математичка о мой портфель споткнулась и на пол рухнула?

И опять: ах-хи-хи-и-и!

— Ты занимаешься наукой, Витя? — спросил я, пытаясь упорядочить в этой комнате хотя бы наше общение.

— Что ты! — ответил он, продолжая держать в губах ребрышко. — Как наш институт закрыли, я с физикой завязал. Иногда, правда, просматриваю свежие наработки…

С этими словами он вытащил из-под себя какой-то мятый журнал на английском, зачем-то понюхал его и протянул Насте.

— Здесь, например, есть несколько исследований в области использования равенства безразмерных критериев подобия. Я имею в виду чисел Маха, Струхала, Коши — ты, наверное, в курсе, чего я тебе объясняю?

Я кинул на Настю взгляд, не лишенный гордости, словно хотел спросить: как тебе истинный облик моего одноклассника? Бедная обстановка и чудаковатость — это всего лишь материальная, мирская сторона жизни молодого ученого, фаната формул и уравнений. А все прекрасное вершится в его замечательных мозгах.

Настя без интереса листала журнал, в котором не было ни одной картинки — одни формулы и чертежи. Я понял, что мы приехали не зря.

— Ты, наверное, защитился? — начал я издалека.

— Какое там! — отмахнулся Чемоданов и, открыв печную дверцу, пошурудил в остывших углях. — Не успел. Кандидатский минимум сдал, диссертацию почти написал, а потом — обаньки! — моя женулька попала под машину.

— Какой ужас! — сказал я.

— Не то слово! — возразил Чемоданов. — На ней была шубка, такой скромненький шубёнчик за тысячу долларов — так тоже пострадал! Колесом рукав оторвало. На фиг оторвало! Я с водилой из-за этой шубки до сих пор сужусь. Не хочет, гад, компенсировать убыток. Говорит, что шуба еще до наезда рваная была… А чего вы рыбешку не едите? Мне батя с рыбхоза присылает. Свежачок!

— И где теперь эта твоя диссертация? — осторожно спросил я, чувствуя, что кандидатство просто сыпется мне на голову, как штукатурка с потолка.

— Где, где, — произнес Чемоданов, профессионально разбирая рыбью голову на части. — Под диваном валяется. Я ею печь растапливаю.

— Да ты что?! — воскликнул я. — Ты это серьезно?

— Во те крест! — заверил Чемоданов. — У нас ведь батарейки холодненькие, печурку топить надо. Так я из-под диванчика один листок — жмык! На формулы погляжу, смахну со щеки слезунчик, а потом спичечкой чирк! И туда его!

Меня ждала уже готовая диссертация. Никогда еще Настя не была так близка ко мне. У меня в ушах уже звенел марш Мендельсона.

— Тебя за это убить мало! — произнес я.

— Господи, как ты долго! — вдруг не выдержала Настя и посмотрела на Чемоданова: — Продайте нам вашу диссертацию!

— Диссертацию? — переспросил Чемоданов, с наслаждением хрустя ребрами. — Запросто. Три бутылочки пивунчика — и она ваша.

— Правда? — не поверил я. — Дорогой мой, да я тебе сейчас ящик пива принесу!

— Идет! — согласился Чемоданов. — Только, Серёнька, позволь полюбопытствовать: а на кой хрен тебе сдалась моя диссертация?

Я несколько мгновений колебался: говорить правду или не говорить? Потом представил, каким жалким я покажусь Чемоданову, если расскажу, что без диссертации не могу добиться расположения родителей Насти. Пришлось извиваться червем и лгать:

— Да мой начальник с ума сошел, приказал защититься. Вроде бы для того, чтобы выйти на новый уровень в работе с иностранными партнерами.

Чемоданов перестал жевать и сплюнул косточку. Она налипла к его нижней губе, как украшение полинезийского дикаря. Он в упор посмотрел на меня, округлив до совершенства глаза и выпятив губы.

— Так это что ж получается? — произнес он. — Ты хочешь защитить кандидатскую по моей диссертации?

— Ну да, — подтвердил я, и мне вдруг стало стыдно. — Я ведь тебе заплачу за это. Ты как бы продаешь мне свой труд.

— Э-э, Серёнька, так не пойдет! — покачал головой Чемоданов.

— А ты думал, для чего она мне? Печку топить? — громко спросил я, пытаясь спасти положение.

— Да лучше печку топить! — ответил Чемоданов и вскочил с дивана. Подошел ко мне, уставился своими сливовыми глазами. — А ты ловкач, Серёнька! Ловкач! Я, значит, три года пахал, как папа Карло, в лаборатории гнил, ночами не спал, а ты мой труд себе приписать хочешь?

— Но это нормальный бизнес! — защищал я свое честное имя. — Ты произвел продукт, который я покупаю. За свой труд ты получишь приличные деньги.

— Откупиться хочешь! — надломанным голосом произнес Чемоданов, поднимая с пола кота и прижимая его к своему лицу. — Мне, значит, твои поганые деньги, а тебе — слава и почет?

Я не на шутку разозлился:

— Что ж ты сам славы и почета не добился? Почему не защитился? Почему не довел дело до конца?

— Я уже тебе говорил, — низким голосом ответил Чемоданов и сделал каменное лицо, — жена под машину попала.

— А я думаю, что твоя диссертация оказалась никому не нужна.

Чемоданов подскочил ко мне, встал почти вплотную, так, что кот провел своим хвостом у меня под носом, и прошипел:

— А вот об этом не тебе судить!

Я обернулся и с мольбой в глазах посмотрел на Настю. Ее прирожденная целеустремленность могла спасти положение.

— Я устала, — сказала она. — И больше не могу здесь… Короче: сколько вы хотите за диссертацию?

Чемоданов засопел, пошевелил губами, кинул кота на диван и принялся ходить по комнате.

— Штуку, — наконец произнес он, не глядя мне в глаза.

— Какую штуку? Чего штуку? — уточнил я.

— Баксов, Серёнька. Естественно, штуку баксиков.

Однако у этого опустившегося физика был непомерный аппетит.

— А не много ли для старой, никому не нужной диссертации? — спросил я.

— Торг неуместен, — жестко произнес Чемоданов, выдирая из зубов кота рыбий хвост. — Я продаю тебе свой загубленный талант…

— Это нормальная цена, — кивнула Настя. — Больше времени и нервов потратим. Соглашайся!

— Черт с тобой! — сказал я Чемоданову. — Сейчас пятьсот и еще пятьсот после защиты.

Но Чемоданов стоял на своем мертво.

— Всю сумму сразу! Или я сжигаю ее в печке.

— Я больше не могу! — закатывая глаза, произнесла Настя. — Я задыхаюсь здесь!

Она в самом деле неважно выглядела. На лбу выступили капли пота, лицо побледнело.

— Ладно, — сдался я. — Показывай диссертацию.

Чемоданов щелкнул пальцами, хлопнул в ладоши и, пританцовывая, полез под диван. Он вытащил оттуда потрепанный портфель с ручкой, замотанной изолентой. Открыв его, он бережно положил на диван упакованную в продуктовый пакет стопку машинописных листов.

— Вот она, моя диссертулечка! — пробормотал он, вытряхивая листы из пакета. — Первый экземпляр, все чистенько, без поправок и помарок.

Я взял наугад одну страницу, пробежал глазами по тексту и формулам и на всякий случай протянул Насте. Пусть посмотрит своим опытным глазом, нет ли здесь какого-либо обмана.

— А ты лапшу мне на уши не вешаешь? — спросил я.

— Серёнька, сладкий ты мой! Обижаешь! — ответил Чемоданов и приложил ладонь к тельняшке. — Я ж тебе специально смотреть даю. Вот, гляди… — Он взял из стопки еще один лист и стал водить своим лоснящимся от рыбьего жира пальцем по строчкам. — Здесь я раскладываю коэффициенты в ряд Тейлора по кинематическим параметрам движения… Как положено, все по порядку… Тут уже перехожу к линейным членам разложения…

— Ну, ладно, — сказал я. — Не надо комментариев. Чего тут не хватает? Сколько ты уже успел сжечь?

— Да это я так! — махнул рукой Чемоданов. — Болтунчики на меня напали. Тут только по мелочам. Ну, титульного листа нет, содержания нет… Это все ерунда! Я тебе сейчас все напишу… Только ты мне баксяшки сразу отсчитай, ладно?

— Я жду на улице, — сказала Настя и решительно направилась в прихожую.

Когда хлопнула дверь, я сел на диван, положил на колени драгоценную диссертацию и достал бумажник. Перед столь волнующим моментом Чемоданов заерзал, стал хихикать и вслух вспоминать, как когда-то давно мы заперли на швабру в туалете чертежника. Я отсчитал десять стодолларовых купюр и протянул их Чемоданову.

— Имей в виду, — предупредил я, — никто не должен знать, что диссертацию писал ты. Забудь о ней навеки, понял?

— Какой разговор, Серёнька! — заверил Чемоданов, торопливо заталкивая деньги в карман шортов. — Все будет шито-крыто. Сейчас я тебе тему напишу… Сейчас, только лист чистый найду.

— И еще посоветуй, куда мне с ней пойти, кому показать. Чтобы только надежно было!

Чемоданов снова сел рядом со мной и задумался.

— Чтобы надежно было, — бормотал он, почесывая наморщенный лоб. — Чтобы надежно… Вот что! — осенило его. — Иди-ка ты прямиком в РИФА на кафедру динамики.

— Что такое РИФА?

— Как? — чрезмерно удивился Чемоданов. — Ты не знаешь? Ты не знаешь, что такое РИФА?

Он бы еще долго смаковал мое незнание, если бы я его не прервал:

— Короче! Короче!

— Это Российская инженерно-физическая академия!

— И к кому мне там подойти?

— А я тебе все напишу, — пообещал Чемоданов. — Дам подробнейшие координаты, к кому и когда подойти. Лучше это сделать сегодня же… Вот… Ручечку только найду…

Пока он искал ручку, я надел пальто и ради любопытства заглянул во вторую комнату. Она, в отличие от первой, была пуста. В ней, как в узбекских гостиных, не было ничего, кроме протертого до дыр ковра да раскиданных по углам матрацев с подозрительными пятнами. Окно было заклеено газетами.

— Вот! — сказал Чемоданов, протягивая обрывок газетного поля, на котором были небрежно написаны адрес, телефон и незнакомое мне имя. — Этот человек поможет тебе на первых порах.

Не объяснив, куда можно торопиться в этом убогом поселке, умирающем среди заброшенных заводов, Чемоданов настойчиво подвел меня к двери и выпроводил из квартиры. Я в глубокой задумчивости спускался по загаженной лестнице с кандидатской диссертацией под мышкой и думал о том, не лоханулся ли я на штуку баксов по собственной воле. Не стоило сомневаться в том, что труд Чемоданова не представлял никакой ценности для отечественной науки. Скорее всего, я нес под мышкой жалкий лепет бездарного мэнээса [1]. Вполне возможно, что Чемоданов пытался защитить эту диссертацию, но был с позором разгромлен. Но разве я искал что-то другое? Разве мне нужны были серьезные научные открытия? Нет. Мне нужна всего лишь «корка» кандидата наук, которая усмирит ревность в сердце потомственного мыслителя и всколыхнет чувство отеческого уважения ко мне.

Я вышел из подъезда, окончательно убежденный в том, что поступил правильно. Оглядевшись по сторонам и вдохнув сырого тумана, я уже собрался поскакать через лужи к машине, как вспомнил про Настю. Она обещала ждать меня на улице, но ее нигде не было видно!

Плюющиеся подростки уставились на меня своими волнистыми, как радиоволны, взглядами.

— Ну че, надумал? — спросил один из них.

— Вы не видели, куда девушка пошла? — спросил я, пропустив мимо ушей вопрос.

— Не видели… Купи «Горбачева», мужик! «Гера» есть. «Колеса»…

Зная, что лучший способ отвязаться — это прекратить всяческие контакты, я молча направился к машине. Двор по-прежнему был пуст, если не считать мокрой серой псины, которая стояла на трех лапах и отчаянно чесала у себя за ухом. Она делала это с наслаждением и бесконечно долго. Пока я шел к машине, она чесалась, напоминая работающую швейную машинку. Сгущающийся туман приглушал звуки, и мне казалось, что я глохну.

Я подошел к машине, достал из кармана пальто ключи, но вдруг остановился как вкопанный. Перед самой дверью лежал увесистый бетонный блок для дачного фундамента. Открыть дверь было невозможно, как и сесть в машину с противоположной стороны. Ведь я нарочно подогнал «аудишник» почти вплотную к деревьям.

Тут за моей спиной раздался короткий звук, с каким производят плевок. Я обернулся. Подростки стояли в нескольких шагах от меня, сунув руки в карманы курток.

— Купи «колеса», мужик! — сказал один.

— Или «марки», — добавил второй.

Я еще раз оглянулся. Двор был пуст, словно в этом поселке все вдруг вымерли. Смешная, нелепая ситуация! Два юных негодяя терроризировали меня средь бела дня, ничего и никого не боясь. Что мне оставалось делать? Отбиваться от них диссертацией, как от мух?

Пришлось лезть в карман. Хорошо, что несколько сторублевок лежало отдельно в кармане пальто и мне не пришлось демонстрировать пухлый бумажник.

Они взяли деньги с таким видом, словно сделали мне одолжение. Затем молча схватились за блок и оттащили его в сторону.

Я сел в машину, немедленно заблокировал все двери и запустил мотор. Какое отвратительное место! Знал бы светлейший Аристарх Софронович, какие болота мне приходится преодолевать, выполняя его прихоть. Прочь, прочь отсюда!

Но где же Настя, черт возьми?

Исследовать двор было намного безопаснее в машине. Для начала я несколько раз протяжно посигналил, но это не вызвало никаких изменений во дворе, даже шелудивый пес не перестал чесаться. Очень медленно, чтобы не разбить подвеску на ямах, скрытых под лужами, я объехал все дворы, но нигде не нашел никаких признаков жизни. Везде одно и то же: туман, голые деревья, огромные лужи, изрисованные стены домов и развешанные на бельевых веревках тряпки.

Случай был необъяснимый, и я начал психовать. Остановившись у первого попавшегося подъезда, я стал беспрерывно сигналить — уже без конкретной цели, просто ради того, чтобы сорвать злость на жильцах дома. Не знаю, сколько времени по всему поселку летал бы душераздирающий вой, если бы дверь подъезда вдруг не открылась. Я убрал руку с кнопки сигнала и опустил стекло.

Из двери медленно вышла пожилая и весьма полная женщина. Опираясь на древко тяпки, как на костыль, она с трудом сделала несколько шагов и кинула пакет с мусором под колеса моей машины.

— Чего гудишь? — спросила она беззлобно. — Нет здесь никого.

— Как нет? — не понял я. — А где народ?

— Нет здесь никакого народа. Уже лет восемь, как завод закрыли.

— А куда же все подевались?

— Кто мог, в город уехал. Кто не мог — умер. А я вот живу еще.

— Вы одна живете в этом доме? — ужаснулся я. — А-а… Ну да… А я девушку ищу. Она нездешняя, со мной приехала. В красном пальто. Не видели?

— Уезжай отсюда! — вдруг резко переменилась в настроении женщина и махнула на меня тяпкой. — Уезжай, говорят тебе! Нечего здесь болтаться! Не то огрею палкой твою машину!

Я оценил шансы на то, что бабуля осуществит свою угрозу, как очень высокие и поспешил тронуться с места. «Наверное, Настя не дождалась меня и пошла пешком на трассу, — подумал я. — А чему удивляться? Из этого места ноги сами прочь несут».

Для очистки совести я свернул во двор Чемоданова. «И как он может жить в таком месте? — с содроганием подумал я. — Здесь даже повеситься противно! Удивительно, как он не любит себя. Подумаешь, не удалось с первого раза защититься! Нельзя же опуститься до такой степени из-за этого!»

Я медленно проехал через глубокую лужу, свернул к подъездам, и тут мне показалось, что в дверях подъезда, где жил Чемоданов, мелькнуло красное пальто.

Я снова начал сигналить, чуть прибавил газу, но машина тотчас ухнула в какую-то яму и ударилась днищем о камни. Мне как ножом по сердцу! Я выругался, медленно подкатил к подъезду и заглушил мотор. Показалось мне или же Настя в самом деле зашла в этот подъезд? Может быть, пока я искал ее в других дворах, она вернулась сюда, увидела, что машины нет, и решила спросить обо мне у Чемоданова?

С некоторой опаской я вышел из машины и оглянулся по сторонам. Ни подростков, ни шелудивого пса видно не было. Включив сигнализацию, я забежал в подъезд и крикнул:

— Настя! Я здесь!

От тишины мне сделалось жутко. Наверняка бедняжка испугалась, что я бросил ее одну в этом омерзительном поселке! Она в панике бросилась к Чемоданову, единственному человеку, который мог ее здесь защитить. Я кинулся вверх по лестнице, добежал до верхнего этажа и принялся колотить в дверь Чемоданова.

— Настя! — кричал я. — Я здесь! Не бойся, Настя! Я не уехал!

Я полагал, что дверь откроется немедленно и заплаканная, испуганная Настя кинется мне на шею. Но дверь не открывалась, и из глубины квартиры не доносилось ни звука.

Теперь я стучал в дверь ногами.

— Чемоданов! — строгим голосом крикнул я. — Не дури, открой! Настя у тебя?

Я снова замер, остановил дыхание и прижался к двери ухом. Гробовая тишина!

«Бред какой-то! — подумал я и потряс головой, чтобы проснуться, если спал. — Куда он мог деться? Вообще-то он говорил, что торопится. Значит, уже ушел? А что же мелькнуло в дверях подъезда? Если это была Настя, то куда она делась?»

На всякий случай я еще раз двинул по двери ногой, а затем — не знаю зачем — постучал в соседнюю дверь. Она задрожала на хлипких петлях. В злом азарте я стукнул по ней кулаком. Я не прикладывал почти никаких усилий, но от удара внутри звякнуло что-то металлическое, наверное, задвижка, и дверь со скрипом отворилась. Я опешил. Из квартиры потянуло запахом плесени. Я видел часть коридора с ободранными обоями и грязный пол, усыпанный, словно шелухой от семечек, мышиным пометом.

— Настя, — тихо позвал я, не смея зайти в квартиру. — Ты здесь?

В это мгновение с улицы донесся вой сигнализации моего «аудишника». Я даже вздрогнул от неожиданности. Сплюнув и выругавшись, я кинул прощальный взгляд на дверь квартиры Чемоданова и побежал вниз по лестнице. Неужели подростки снова что-то сделали с машиной? На этот раз им не удастся выпросить у меня денег. Все, моему терпению пришел конец. Бить буду беспощадно, с двумя сопляками как-нибудь справлюсь.

Но не успел я миновать один пролет, как услышал, что на верхнем этаже клацнул замок. Я остановился, развернулся и стал осторожно подниматься.

— Эй! — крикнул я, задирая голову. — Кто там? Витя, это ты?

Мне показалось, что я услышал мяуканье, а затем тихий шепот. Переступая через ступени, я стал подниматься. По площадке пятого этажа разгуливал кот, обнюхивая пол и углы. Ледериновая дверь была приоткрыта, в узком проеме торчал нос Чемоданова.

— Кис-кис, — тихо звал он кота. — Иди сюда, гадина…

— В чем дело, Витя? — произнес я, медленно приближаясь к двери.

— Ни в чем, — испуганно ответил он и прикрыл дверь еще сильнее. — Ты зря выломал соседнюю дверь, там никто не живет…

Я кинулся вперед, намереваясь взять квартиру Чемоданова штурмом, но Витя успел захлопнуть ее перед самым моим носом. Я врезался в ледерин головой.

— Где Настя? — крикнул я, обрушив на дверь град ударов.

— А я откуда знаю? — отозвался Чемоданов из-за двери. — Я спал… Я ничего не знаю… Не ломись, деньги все равно не отдам!

С ощущением полного отупения я спускался вниз. Мое воспаленное воображение нарисовало излишне мрачные, наполненные мистическим кошмаром картины. А все оказалось намного проще и безобиднее. Настя не дождалась меня и ушла на шоссе. Чемоданов не открывал потому, что боялся, как бы я не передумал и не отобрал у него баксы. В заброшенном поселке не осталось никого, кроме нескольких выживших из ума старух да двух обнаглевших из-за ломки наркоманов.

Машина больше не пищала, лишь молча моргала всеми фарами и габаритами. Я обошел ее вокруг. Следов взлома не было. Я открыл дверь, сел за руль и, чувствуя страшную усталость, поехал прочь из поселка.

«Ноги моей здесь больше никогда не будет! — подумал я. — И Чемоданова видеть не хочу!»

Я опустил ладонь на пакет, чтобы еще раз убедиться: мои переживания были не напрасны. Плохая или хорошая, но диссертация лежала у меня под рукой, и теперь только деньги решали проблемы с ее защитой.