В этот же день я забрал у Календулова машинописный текст диссертации и привез ее домой. Эта стопка листов с помятыми краями, покрытая неровными строчками, оставленными дешевой пишущей машинкой, была главной уликой. По шрифту можно было определить, на какой машинке печаталась диссертация. Если эта машинка до сих пор хранилась у Чемоданова, то припереть меня к стене было проще пареной репы.
Ввиду исключительности случая я позвонил Насте и пригласил ее к себе.
— Я решил сжечь диссертацию, — сказал я ей и подробно разъяснил, что меня подтолкнуло к такому решению.
— Правильно, — согласилась Настя, прохаживаясь по комнате и рассматривая декоративные тарелки, развешанные на стенах. — Пусть потом этот твой «друг» докажет, что диссертация принадлежит Чемоданову. Но сначала ты должен позаботиться о доказательствах, что она принадлежит тебе.
— А что я должен сделать? — пожал я плечами.
— Эх ты! А еще кандидатом наук хочешь стать! — пристыдила меня Настя и постучала меня кулаком по лбу. — Включай компьютер, садись за клавиатуру!
Я безропотно подчинился. Настя хоть и грешила неуемной жаждой командовать мною, но у нее была светлая головушка, и ко многим ее советам стоило прислушаться.
Подойдя к столу, она склонилась над диссертацией и вытащила из стопки первый попавшийся лист.
— Открывай новый файл и переписывай весь лист от и до!
— И формулы?
— Естественно, и формулы!
Я стал корпеть над клавиатурой. Когда я закончил вводить страницу, Настя спросила:
— В прошлом году… скажем, четырнадцатого июля, ты был в Москве?
— Конечно. Я в отпуск только в конце августа ушел.
— А в командировке в этот день случайно не был?
— Нет, не был, — уверенно ответил я.
— Прекрасно! Тогда переустанови системную дату компьютера на четырнадцатое июля прошлого года. Тогда и файл сохранится под этой датой.
— Но зачем это?
— А затем, — вздохнув, сказала Настя, — чтобы доказать, что над этой диссертацией ты работал еще в прошлом году!
— Умница ты моя! — признал я и поцеловал Насте руку.
Едва я успел сохранить файл, как ненавистным писком дал о себе знать мобильник. Я схватил его и посмотрел на дисплей. Номер абонента недоступен!
— Это он! — почему-то шепотом произнес я.
— Дай мне! — Настя выхватила трубку из моей руки и нажала кнопку соединения.
Несколько мгновений она молчала, потом взглянула на меня и кивнула.
— А у нас определитель номера! — звонко крикнула она. — И мы вас засекли! Теперь узнаем ваш домашний адрес и привлечем к уголовной ответственности за…
Она резко замолчала, с сожалением посмотрела на трубку и отдала ее.
— Отключился, — сказала она. — Жаль. Я бы ему и про совесть сказала, и про нравственность.
Некоторое время мы молчали, думая об одном и том же.
— Ничего, — сказала Настя, успокаивая себя. — Мы теперь знаем, что у нас есть недоброжелатель. Это лучше, чем если бы мы вообще не знали о его существовании.
— А твой папа не мог… кому-нибудь… — произнес я, с трудом подыскивая мягкие слова, чтобы не обидеть Настю.
— Я думала об этом, — ответила Настя, снимая со стены черную греческую тарелку и рассматривая изображенную на ней Афродиту. — Да, он мог похвастаться перед коллегами, что будущий зять пишет диссертацию. Ну и что? Речь-то идет о другом! О чужой диссертации, которую выдаешь за свою! А кто об этом знает? — Она положила тарелку на стол и стала загибать пальцы. — Я. Ты. И Чемоданов.
— Чемоданов отпадает, — ответил я. — Он клянется, что никому ничего не говорил.
— Послушай, — сказала Настя, рисуя на пыльной полировке стола цветок. — А этот твой… как его… научный руководитель…
— Календулов?
— Да, Календулов! Он не мог догадаться, что это не твоя диссертация?
Я призадумался. Координаты Календулова мне дал Чемоданов. Значит, они когда-то были знакомы? Может, именно Календулов был научным руководителем Чемоданова?
— Черт возьми! — пробормотал я. — Вполне возможно, что Календулов несколько лет назад уже читал эту диссертацию!
— Замечательно! — воскликнула Настя и, поджав губы, посмотрела на меня. — А раньше ты не мог об этом подумать?
— Я доверился Чемоданову.
— Ну как можно было довериться такому малоприятному типу? У него же на лице отпечаталась нравственная деградация! Неужели в детстве он был другим?
— Представь себе! — сказал я, не отходя далеко от истины. — Это был золотой ребенок! Умница, отличник! Учителя гордились им, а мы всем классом скатывали у него алгебру и физику. И предки у него вполне приличные люди. Батя, если не ошибаюсь, то ли химик, то ли математик. Он в Америке постоянно пропадал. Витька каждый день приносил в класс американские журналы…
Но в чем я хотел убедить Настю? Все равно она права. Был Чемодан золотым ребенком, а стал негодяем, и верить ему нельзя. В голове у него теперь только одно: получить и пропить деньги.
— А чего добивается Календулов? — вслух думала Настя. — Ты деньги ему предлагал?
— Предлагал. Но он ответил, что совесть не продается.
— Ах! Ах! Ах! — произнесла Настя и вскинула вверх руки. — Чего же тогда он хочет?
— Безнаказанной власти. Это обычный завистник и телефонный хулиган.
— Так набей ему физиономию — и дело с концом!
— Прежде чем набить, его надо взять с поличным. А как его возьмешь? Сутки напролет следить за ним?
Настя задумалась. Я продолжал сидеть за компьютером, уставившись на клавиатуру. И тут вдруг меня осенило.
— Который час? — воскликнул я. — Половина девятого? Вчера он звонил в это же время. А утром звонил в восемь.
— И о чем это говорит?
— О том, что он звонит из дома — перед выходом на работу или после нее.
— А что ему мешает позвонить с работы? — спросила Настя.
— Наверное, он знает, что рабочий телефон определитель запеленгует. А домашний, наверное, какой-то особенный, с функцией антиопределителя.
— Может быть, может быть, — задумчиво произнесла Настя.
— Тогда наша задача упрощается, — сказал я. — Надо узнать домашний адрес Календулова и подойти в восемь утра к его двери. Как только он позвонит мне на мобильный, я тотчас позвоню ему в дверь. Вот тогда и посмотрим, как он будет со мной разговаривать по телефону, глядя на меня в дверной «глазок».
— Правильно, — одобрила мой замысел Настя. — Только не забудь пригрозить ему милицией.
До позднего вечера мы предпринимали дополнительные меры для обеспечения железного доказательства моего авторства. Я переписал от руки еще несколько страниц диссертации, изобразил правку, на полях нарисовал какие-то многозначительные символы, как следует помял рукописные листы и спрятал в запыленные папки. Потом под диктовку Насти я нацарапал любовное письмо в ее адрес, в котором обмолвился о том, что завершаю работу над диссертацией. Письмо датировал 27 августа прошлого года. В этот день я мчался на машине по автомагистрали «Кавказ» в сторону Сочи и проезжал Воронеж. Настя сказала, что как раз в Воронеже живет ее бабушка, которая часто присылает ей письма. Если вложить мое письмо в старый бабушкин конверт, то получится мощное и неопровержимое алиби.
Закончили мы укрепление нашего бастиона торжественным сожжением диссертации. Стоя в сыром парке у маленького костра, мы распили бутылку испанского вина, а потом я долго рассказывал Насте, как нам хорошо будет в новой квартире, как мы будем растить и воспитывать наших детей, водить их в детский сад, а потом в школу и какие они у нас будут умные и образованные.
Настя слушала и думала о чем-то своем.