Товарищ "Чума"

Глава 7

— Как экспроприировать? — Не знаю, чему ужаснулась девушка, то ли слову сурьезному, революционному, то ли самому факту взять что-либо без спроса. — Своровать что ли? — почти шепотом произнесла она.

— Зачем же так грубо? Своровать? — пылая «искренним» возмущением, воскликнул я. — Присвоить, еще туда-сюда. Пойми, Акулина, сложные времена требуют непростых решений! Ты сама подумай, что сейчас значит какая-то старая одежда? А она, несомненно, поможет мне вести подрывную деятельность в тылу врага!

— Так может лучше к партизанам? В лес? — произнесла она, с надеждой глядя мне в глаза. — Всем миром куда сподручнее врага-то бить!

Ох, святая простота! Кто ж меня к партизанам вот просто так возьмет? Насколько мне было известно (как со слов собственного деда, так и из многочисленных книжек и фильмов), немцы во время войны небезуспешно пытались внедрять в партизанские отряды всевозможных диверсантов и провокаторов.

Зачастую вот из таких, как Роман, отбившихся от основных сил красноармейцев. Попадая в плен, некоторые не выдерживали пыток и психологического давления, начиная сотрудничать с фрицами. А кое-кто из тех сволочей, кому Советская власть еще с революции стояла поперек горла, а патриотизм стороной прошёл, и вовсе переходили с радостью на сторону врага, лелея мечту посчитаться с властью за старые обиды. Таких диверсантов основательно готовили, а после внедряли к партизанам, либо забрасывали в наш тыл.

Партизаны тоже не лаптем щи хлебали, а старались проверять каждую сомнительную личность, пытавшуюся прибиться к отряду. А такой сомнительный в «жопу раненный боец», с залитыми кровью бумажками, да еще и ко всему тому же потерявший память, явно не мог вызвать доверие только обезоруживающей улыбкой. Да я на первом же допросе проколюсь и засыплюсь, поскольку настоящих реалий нихрена не знаю.

Так что попытка заявиться в местный партизанский отряд, даже в сопровождении Акулинки, которую, наверняка, там знали (гранатой же она где-то разжилась?), могла закончиться для меня печальным фиаско. Поставят к стенке — и все дела. Так ведь намного проще решить проблему: нет человека — нет и проблемы. Зато остальные целее будут!

Нет, на данный момент, это совсем не вариант. Мы, как говорил дедушка Ленин, пойдем другим путём! Мы докажем делами, что я наш человек — Советский до самого мозга костей. И что врага буду бить как на нашей, так и на чужой территории до последней капли крови! Его крови, врага. Свою кровь я поберегу, как и жизнь. Ведь мертвым я уже ничего не смогу, а вот живым я устрою фрицам такой геморрой, что они реально взвоют!

— Нет, красавица, — постарался донести я до девушки свои мысли, — к партизанам мне сейчас хода нет.

— Почему? — Изумленно вскинула она брови.

— А кто я сейчас, по-твоему? Без памяти и без документов?

— Раненный боец Красной армии! — четко произнесла Акулинка. — Я же тебя без сознания нашла…

— Это для тебя я боец Красной армии, а для партизан — сомнительная личность, возможно завербованная германской разведкой.

— Но это же не так! — чуть не со слезами на глазах произнесла девчушка.

— Какие вашьи доказательства? — с жутким акцентом произнес я, вспомнив отрывок из фильма «Красная Жара». — Это мы с тобой знаем, как дело было, а они — нет. Поэтому, я хочу для начала делом доказать, что я не засланный немцами казачок, а насквозь свой, советский!

Акулина на мгновение задумалась, видимо, переваривая мои слова, а затем согласно кивнула. Молодец, девочка, не стала спорить с прожжённым ветераном. Хотя, это я там, у себя, прожжённым ветераном был, а здесь — сопливый юнец, да еще и с консерваторским образованием. И как он только себе татуху решился набить? Наверное, мамка потом сильно заругала.

Но, всё-таки, я — мужчина. А в этом времени эмансипированных женщин, особенно в глубинке, не так уж и много. Если вообще водятся. А мужики, как и должно — мужественными, решительными должны быть. Даже такие вот, интеллигентные. Ладно, оставим досужие домысли — пора и честь знать.

— Давай, родная, неси, чего там из моей одёжки осталось, — попросил я Акулину. — Нужно ведь и бабушку твою честь по чести проводить!

Девчушка вновь послушно кивнула головой и опять юркнула куда-то за печку. Видимо там у них был устроен какой-то тайничок. Она вернулась обратно, прижимая к груди сложенную зеленую форму, еще даже не успевшую сильно выгореть и выстираться. Так что мои предположения о полной военной неопытности и несостоятельности реципиента получили еще одно подтверждение.

Второй ходкой Акулина притащила коричневые кожаные ботинки, ремень, портянки и два непривычных рулона черного цвета. Ох, ёшкин кот! Я сначала не догадался, что это такое, но потом понял — это пресловутые солдатские обмотки, в которых мои предки воевали и в Первую Мировую, и в Гражданскую, да и в Великую Отечественную без них не обошлось.

После революции вновь созданная Красная армия продолжала донашивать все, что осталось от царской армии. Насколько я помнил, только в 1928-ом году в РККА было принято решение отменить ботинки с обмотками, но уже в 1938-ом году их ввели заново «на правах временного обмундирования и до укомплектования частей штатными сапогами».

Однако, все временное еще долго продолжало оставаться постоянным. И только когда промышленность смогла перейти на производство сапог из кожзаменителя (да-да, та самая пресловутая кирза), сапоги, наконец-то, перестали быть дефицитом. Но это произошло только в 1943-ем году. Вернее, еще только произойдет.

А сейчас мне придется повоевать даже не в дедовском, а в прадедовском обмундировании. Вот только, как подступиться к этим самым обмоткам, я даже понятия не имел. Можно, конечно, всё вновь списать на амнезию после контузии, но я решил попросту отослать девчонку на улицу. А там уже и попробовать привести себя в порядок без лишних глаз. Мертвая бабка не в счет. Ей уже всё едино.

— Акулина, а ты не можешь оставить меня одного? — попросил я девушку. — Мне бы переодеться… без лишних глаз…

— Ой, и правда… — Она поставила ботики рядом с кроватью и передала мне в руки тугие «рулики» обмоток и ремень.

— И нож можно, пожалуйста? — озадачил я её еще одной просьбой. — На всякий случай нужно знаки различия с формы спороть. Как-никак, а в тылу врага…

Хотя, какая, нахрен разница?

— Такой пойдет? — Акулина метнулась к столу и притащила мне основательный охотничий тесак с костяной ручкой.

— Отличный нож! — произнес я, когда он оказался в моей ладони.

Тесак оказался отлично сбалансированным и сидел в руке, как влитой. Таким диких кабанов валить — одно загляденье! А фрицев, наверное, еще сподручнее будет. Нужно обязательно выпросить его для себя. Такое оружие мне просто необходимо!

— Батькин, — шмыгнув носом, прошептала Акулина, — он у меня серьезным охотником был…

— А что с ним случилось?

— На шатуна зимой в лесу нарвался, — печально ответила девчонка. — Давно… Я еще тогда совсем маленькой была…

— Соболезную твоей утрате, — произнес я.

— Да я привыкла уже. Это сегодня что-то нахлынуло… Да и бабушка вот… — И по её щекам побежали слезы. — Я это… пойду… а вы… ты одевайся спокойно…

Я проводил Акулину взглядом до двери, и принялся разворачивать на кровати свои шмотки. Кровь с гимнастерки моя спасительница тщательно отстирала, а прорехи аккуратно заштопала. Но кое-где еще остались едва заметные глазу пятна. Ничего страшного, до тех пор, пока не разживусь новой одеждой в этой вполне можно было существовать.

Я не брезгливый и не привередливый — кто повоевать хоть немного успел, от этих двух «болячек» быстро излечивается. Ведь кровь и грязь — это две беды, постоянно идущих рука об руку с каждым фронтовиком. То окопы, то ранения, а то и смерть…

Я уже взял в руку нож, чтобы спороть с гимнастерки петлицы, как мёртвая старуха на соседней кровати вдруг гортанно захрипела и резко шевельнулась. Епта! Да я со страху чуть в штаны не навалил! Ну, это образно говоря, так-то в руках себя держать я неплохо умею. Но от мощного выброса в кровь адреналина ручки у меня реально задрожали.

Я ведь точно знал, что старуха мертва. Окончательно и бесповоротно! Я в её «холодных объятиях» не пять минут провёл, а куда больше. Конечно, её пробирающий до самых костей хрип и дерганные телодвижения можно было списать на какие-нибудь там посмертные физиологические реакции организма, но только не в этот раз.

Я, стараясь держать себя в руках, но реально-таки охреневая, пялился в мутные глаза старой ведьмы, оказавшиеся почему-то открытыми нараспашку. Подернутые смертельной пеленой, как у снулой рыбины, они вызывали какой-то глубинный, просто-таки инстинктивный страх и еще большее омерзение. Я покрепче сжал нож, который продолжал сжимать в руке, и сипло произнес:

— Ну и чего тебе, мать, спокойно не лежится? Не волнуйся, похороним, как полагается…

Покойная неожиданно резко повернула голову в мою сторону и сипло рассмеялась. Каждый её смешок, каждая конвульсия мертвого тела, словно крупной наждачкой проходила по моей душе, заставляя скрипеть зубами.

— Так вот ты какой, наследничек? — неожиданно низко и утробно проскрежетала она — Но задаток хорош! Куда мощнее чем у внучки моей, Акулины. Знатный ведьмак из тебя получится, если дурью маяться не будешь.

Вот те раз, а мертвяки у нас даже разговаривать умеют? Или это у меня от всех потрясение основательно чердак протек? Но оставлять все на самотек я не собирался: эка невидаль, говорящий труп. Да у нас таких приколов в каждом фильме ужасов до хрена и больше.

— Так я и не напрашивался, бабуль…

— Помолчи! — рыкнула старая ведьма — Нешто я не знаю? Времени у меня нет, и без того все Его законы и заповеди нарушила! Ну — она жутко оскалилась, показав крупные и крепкие зубы, каких в ее возрасте и быть-то не должно — мне не привыкать. Слушай сюды, новик: прежде всего, Слово запомни, на котором самое ценное держать будешь. Чем выше в чине поднимешься, тем больше на Слове держать сможешь! Пока что с него тебе только Веда моя достанется, да Лета — летопись родоначальника нашего. Сам прочтешь, с чего промысел ведовской начинать надобно. А дальше, уж, как хошь: тихой сапой ли, соколом быстрокрылым ли в чинах расти будешь…

— А слово-то какое, бабуль? — напомнил я мертвой ведьме, которую понесло куда-то в сторону.

— Ах, да! — спохватилась та — Совсем забыла старая! Запоминай крепко, новик, повторять не буду! — предупредила Степанида, показательно пуча зенки, затянутые мутной пленкой.

А вот интересно, а она сквозь эту муть что-нибудь видит? Или так, придуривается, чтобы на меня побольше жути нагнать? И самое смешное, что после первого шока мой страх совсем прошел. Улетучился, словно его и не было. Думается, что моего современника (для этого времени человека из будущего), до изжоги перекормленного всевозможными ужастиками и фантастикой, так просто ожившим трупом не пронять. Психика у нас у всех там в будущем сдвинута, нахрен, по фазе…

— Не о том думаешь, балбес! — рыкнула на меня старуха — У меня времени в обрез, а он херней страдает! Вижу я все! Даже этими мутными зенками получше некоторых! Потому, как видеть и смотреть — понятия разные!

— Вот же гребаный агрегат! — сама-собой вырвалась из меня любимая присказка нашего комбата подполковника Тарасова — Так ты что, и мысли читать можешь?

— Не всякие и не всегда, но те, которые на лбу большими буквами написаны — легко! Ты до сих пор так и не понял, голуба моя, что за сила тебе в руки попалась? Акулина, конечно, дура набитая, что вот так запросто в чужие руки силу рода отдала, но у нее и стремления к ведовству никогда не было. Зачах бы в ее руках дар. Вернее, он точно зачах, там, у тебя в грядущем…

— Так ты и это знаешь? — изумленно выдохнул я, присаживаясь на табуреточку перед кроватью покойницы — Оно же еще и не случилось даже, грядущее это…

— Ведаю — вновь утробно хохотнула старуха — потому и ведьма я! Потомственная! В седьмом поколении! — заявила она с гордостью — И до чина весьма немалого — пятого, дорасти смогла! Да и там, где я сейчас, время — не самая незыблемая мера. Опять ты меня сбил, Витя Чума!

— Но… я же теперь, Роман… — Вот тля! Она еще и имя мое настоящее знает!

— Чума ты теперь, как есть Чума! — зло захохотала мертвая бабка, а в ее белесых глазах зажглись красные огоньки преисподней — Только запоздал на этот раз твой белый конь! Рыжий проворнее оказался! Ваша лошадь тихо ходит, господин-товарищ-всадник! — И она вновь зашлась неистовом визгливом смехе.

И от этого потустороннего хохота даже меня такая жуть пробрала, что я весь покрылся мурашками величиной с кулак. Но, блин, слово-то бабка мне так и не сказала. Всадниками какими-то голову морочит. Белый конь, рыжий[1]… Нихрена не понятно!

— Опосля поймешь! — вновь с легкостью прочитала мои мысли мертвая старуха, — потому, как новик. Приемников ведунов за несколько лет, а то и десятилетий, к принятию дара готовить начинают! А ты за пять минут во всем разобраться захотел? Быстро только кошки ро̀дют! Чтобы ведуна аль ведьму воспитать… Ох, опять сбил старую, шельмец! — в очередной раз спохватилась старуха — Без Слова настоящему ведуну несладко приходится! Подчас, чтобы его открыть, на такие кровавые ухищрения идут… Что даже меня, к кровушке привычную, до печенок пробирало и мутило…

— Да скажешь ты уже свое чертово слово, бабуль, или нет? — слегка прикрикнул я на покойницу.

Будет обидно, если ее сейчас резко обратно в ад засосет, а я останусь как Пушкинская старуха у разбитого корыта. Как говорится: сделал дело — гуляй смело! Хоть в райских кущах, хоть горящих садах преисподней, но дело — вперед!

— Ох, и правда, заболталась совсем старая! — признала правоту мертвая старуха.

Теперь, несмотря на ее весьма неприглядный вид (живые мертвецы, они, знаете ли, штука не самая приятная), она стала напоминать обычную бабку из провинции, каких пруд пруди в каждой деревне.

— Слухай сюды, Навуходоносор — прохрипела она едва слышно, что мне пришлось даже наклониться к ней поближе, чтобы ничего не пропустить.

— Ну? — Я ждал, а бабка больше ничего не говорила.

— Не нукай, не запряг! — осадила меня покойница.

— Так слово-то… слово где? — конкретизировал я свой вопрос.

— Слабоумный, штоль? — прокаркала мертвая ведьма — Вроде бы, не похож… — Словно в сомнении уставилась она на меня своими ужасными буркалами — Сказала ужо!

— Так Навуходоносор — это и есть твое слово? — наконец-то дошло до меня.

— Нешто, не понял?

— Я думал, это ты ругаешься так.

— Балбес! — ворчливо произнесла старуха — Теперь вытяни руку, произнеси Слово и представь себе Веду.

— Как я ее представлю, если не видел никогда?

— Первый раз я их тебе сама в руки со Слова вло̀жу — ответила ведьма — А с нею и Лета, летопись прародителя моего. Береги их пуще глазу — добавила она — ежель жить хошь счастливо̀ и долго! Без Вед, стало быть без знаний, любой ведун — не жилец! Ибо чин вед, черпает силу в Веде. Любая нечисть аль нежить легко и с удовольствием его схарчит. Мы для них, шо лакомый кусочек! Понял, новик?

— Понял, мать! — Кивнул я и вытянул руку — Навуходоносор! — громко и четко произнес я.

В мою руку «упал» тяжеленный и пухлый «талмуд» в потрепанной кожаной обложке и запертый на позеленевшую от времени медную застежку. Я едва его руках удержал, чтобы не уронить.

— Тише ты, Ирод! — шикнула на меня покойница — Слово в секрете держать должно, а не орать на всю ивановскую! Простецу оно не поможет, а вот иному одаренному — колдуну, аль ведьме…

— Понял, бабуль — понятливо кинул я — А как замочек на книжке то открыть?

— На веде-то? Кровью такие скрепы отпираются, милай! — словно неразумному дурачку пояснила мертвая старуха. — Как же еще то?

Друзья! Всем огромное спасибо за проявленный интерес, комментарии, лайки! Это очень важно на старте. А раз книга в первый день выкладки встала в «Популярное» — значит, мы идем верной дорогой! Вы лучшие читатели, которых можно желать. Спасибо вам еще раз!

Всех Благ!

[1]Речь идёт о четырех всадниках Апокалипсиса — Чума (едет на белом коне — ещё известен как Завоеватель), Война (на рыжем коне — ещё известен как Раздор), Голод (на вороном коне) и Смерть (на бледном коне). Бог призывает их и наделяет силой сеять хаос и разрушение в мире. Всадники появляются строго друг за другом, каждый с открытием очередной печати — первых четырёх из семи печатей книги Откровения.