Трагедия на Витимском тракте

1

К середине лета банда Ленкова была полностью разгромлена. Около восьмидесяти бандитов содержалось под арестом, восемнадцать были убиты при задержании и лишь одиночкам удалось скрыться.

В результате трехмесячного следствия выявилась жуткая картина разбоя, грабежа и убийств.

Банда имела довольно четкую организацию и дисциплину. Она делилась на несколько самостоятельных групп, каждая из которых действовала в своем районе. Общие планы согласовывались на конспиративных совещаниях, заканчивающихся, как правило, долгим безудержным пьянством. На этих же совещаниях выносились смертные приговоры не только будущим жертвам, но и тем из бандитов, кто нарушал «законы шайки» или подозревался в измене. Круговая порука и страх перед сообщниками составляли основу организации и создали обстановку беспрекословного подчинения вожакам. За полтора года существования банда совершила десятки ограблений и около пятидесяти убийств. Все это до поры до времени благополучно сходило с рук, укрепляя уверенность бандитов в своей полной безнаказанности.

Как выяснилось, для этого у бандитов имелись немалые основания. С осени 1921 года Ленкову стал оказывать содействие командир конного отряда читинской милиции, бывший красный партизан Тимофей Лукьянов. Он был втянут в преступную шайку своими подчиненными — милиционерами Сарасатским, Христолюбовым, Самойловым и Милославским. С тех пор любая операция милиции заблаговременно становилась известной Ленкову, и около восьми месяцев продолжалась игра в кошки–мышки.

В декабре 1921 года оперативный уполномоченный областной милиции Бойцов заподозрил неладное. Он не знал, кто информирует бандитов, и решил действовать тайно. При расследовании одного преступления, ему удалось выявить и схватить семерых ленковцев. Трое из них стали давать показания. Однако в ту же ночь, при этапировании арестованных из села Кенон в городскую тюрьму, все семеро были убиты при попытке к бегству. Только теперь выяснилось, что расправа была совершена Сарасатским и Самойловым по приказу Лукьянова, который боялся своего разоблачения.

В январе Тимофей Лукьянов был назначен начальником 5‑го участка милиции, который стал для ленковцев настоящим убежищем.

Были у Ленкова и другие корни. В состав банды входило одиннадцать военнослужащих читинского караульного батальона во главе с заведующим батальонной парикмахерской Чимовым. Здесь же находилась и главная «конспиративка» Ленкова, который под фамилией «Поставский» числился служащим хозяйственной части.

Многие ограбления бандиты проводили под видом сотрудников ГПО. Они являлись на квартиру к коммерсанту или богачу, предъявляли ордер на обыск, изымали ценности и скрывались, оставив в недоумении перепуганных хозяев. При малейшем сопротивлении в ход пускалось оружие. Документами их снабжал бывший работник управления госполитохраны Василий Попиков, долгое время сводивший на нет все усилия агентуры ГПО по выявлению Ленкова и его сообщников.

Успешному ходу следствия во многом помогли признания восемнадцатилетнего Бориса Багрова, состоявшего при главаре банды в роли адъютанта.

Судьба Багрова — яркий пример того, какими коварными методами проходила вербовка в банду.

Борис Багров родился в Забайкалье. Пятнадцатилетним парнишкой вступил в партизанский отряд, потом перешел в регулярную Красную Армию. Участвовал в боях, был назначен командиром пулеметной команды. Воевал на Польском фронте, был ранен. После госпиталя приехал в Читу и сразу же по ошибке попал в тюрьму. Ошибка вскоре выяснилась, его освободили. Несколько дней бездомный и голодный он бродил по городу, ожесточая свое сердце обидой и злобой. В эту пору судьба и свела его с Костей Ленковым.

На Александровской улице к нему подошел хорошо одетый мужчина в штатском. Несколько секунд он с улыбкой смотрел на бродягу, потом спросил:

— Наверное, есть хочешь?

— Хочу.

— И ночевать, поди, негде?

— Негде.

Узнав, что Багров два месяца назад вернулся из госпиталя и только что выпущен из тюрьмы, Ленков сжал зубы так, что по лицу заходили желваки, и мрачно усмехнулся:

— Знакомая картина… Идем со мной — накормлю. Поживешь у меня день–другой, пока дело подыщешь.

В пути на тихую окраинную улицу Ленков представился сотрудником госполитохраны и обещал посодействовать Багрову в подыскании службы.

Сытый и умиротворенный заснул в этот вечер Багров в тесной комнатушке с геранями на окнах. Три дня прошли как в раю. Еды — до отвала, забот — никаких. Ленков появлялся редко. Посидит полчаса, потолкует о том о сем, повторит обещание по поводу работы и снова уйдет на целые сутки.

На четвертый день Ленков сообщил, что ГПО наконец–то выяснила личность Багрова и он сегодня зачислен в секретные сотрудники помощником к Ленкову. Более того, сегодня ночью Багров с группой товарищей пойдет на первую операцию. Дело рядовое — неожиданный обыск на квартире одного торговца–китайца, который, по сведениям, является резидентом белогвардейской разведки. Вся тонкость в том, что обыск для отвода глаз должен производиться под видом обычного грабительского налета — брать нужно все ценное, что будет обнаружено в квартире. Ленков тут же вручил Багрову браунинг с большим запасом патронов.

Первая операция прошла настолько удачно, что ее истинный смысл так и не дошел до сознания Багрова. Во всем он разобрался много позже, когда позади было уже не одно, а несколько ограблений и убийств, для каждого из которых придумывалась своя версия.

Отступа назад уже не было. Да, честно говоря, Багров уже и не думал об этом. Ему пришлась по душе отчаянная, полная смертельного риска жизнь, а ловкость и находчивость Ленкова приводили его в восхищение.

За неполный год Багров лично совершил 19 убийств, и теперь рассказывал об этом охотно, с подробностями и каким–то странным патологическим цинизмом. Он не просил снисхождения и ничего не скрывал.

Совсем по–иному вел себя Филипп Цупко.

Он тоже не молчал, но юлил, выпутывался, придумывал от допроса к допросу все новые версии, старясь все свалить на мертвого Ленкова и выдать себя за его рьяного противника.

Показания Цупко лишь бесполезно затягивали следствие. Вначале он даже пытался представить себя в качестве давнего секретного сотрудника госполитохраны, предъявлял письменные подтверждения, которые на поверку оказывались фальшивыми. Когда все это было решительно отметено следствием, Цупко совершенно неожиданно сделал сенсационное заявление по поводу убийства Петра Анохина и Дмитрия Крылова.

По его словам, за неделю до трагедии, разыгравшейся на Витимском тракте, состоялось срочное, строго конспиративное совещание «головки» банды. На этом совещании якобы присутствовал ответственный секретарь эсеровской газеты, который предложил за убийство крупную сумму в золотой валюте. Ленков охотно принял предложение и взял все руководство операцией на себя.

— Это могли бы подтвердить Багров и Самойлов, — доверительно говорил Цупко, глядя прямо в глаза Бельскому. — Но Багров, конечно, не признается. Он — хитрый… Самый опасный и хитрый… Правая рука и карающий меч самого Ленкова… Остается Самойлов.

Показаниям Цупко веры уже не было, но подобное признание нельзя было оставить без внимания. Две недели начальник следственного отдела ГПО Лавров во всех деталях выверял эту версию. Как и следовало ожидать, все оказалось липой.

На одном из последующих допросов в протоколе появится запись, сделанная со слов самого Цупко:

«Все, что я говорил относительно убийства на Витимском тракте, — неправда. Никакого совещания не было. Сам я узнал об убийстве после того, как оно было уже совершено».

По–видимому, и это утверждение Цупко имеет не большую ценность, чем его предыдущие показания. Однако оно совпадало с признаниями непосредственных убийц, и дознание в этом направлении прекратилось. По крайней мере, сохранившиеся архивные материалы показывают, что следствию так и не удалось установить в «витимском деле» связь между «головкой» банды и конкретными исполнителями преступления.

Разрыв в логической цепи был налицо, и все дело упиралось в Костиненко–Косточкина.

Наводчик Косточкин все отрицал. Не помогали ни многочасовые допросы, ни очные ставки, ни угрозы, ни бесспорные доказательства его связи с бандой, которой он не раз оказывал услуги. В тюрьме Косточкин совсем не походил на того услужливого, разговорчивого мужика, каким он был на первом допросе в Мухор–Кондуе. На все обвинения и вопросы он отвечал одно:

— Ничего не знаю. Все это навет на меня, чтоб самим выпутаться.

17 июня в городе Верхнеудинске был задержан Михаил Самойлов — последний из четверки убийц на Витимском тракте. При нем был обнаружен маузер П. Ф. Анохина.

Внешностью Самойлов совсем не походил на бандита, обагрившего свои руки кровью многих жертв. Это был молодой красивый парень, лет двадцати пяти, с тонким худощавым лицом и черными усиками. Именно через него сделал свою последнюю наводку Костиненко–Косточкин. Арест Самойлов воспринял как должное. Держался беззаботно, весело, все подтвердил и на первом же допросе признался следователю:

— Одного жалко — погулял мало. И деньги–то ведь были, а все как–то на потом откладывал.

На очной ставке Самойлов резко сказал Косточкину:

— Брось зря волынить. Попались, так надо уметь и расплачиваться.

Косточкин и здесь остался верен себе. Припертый к стене показаниями Самойлова, он продолжал исступленно твердить:

— Ничего не знаю! Навет на меня!

Пришлось пойти на крайнюю меру. Зная, что четверка убийц крайне обозлена на наводчика за его бессмысленное запирательство, следователь посадил всех пятерых в одну камеру. Как видно, объяснения там происходили не только на словах. Через сутки избитый, весь в синяках Косточкин наконец–то сам попросился к следователю:

— Да, на рынке, где я продавал сено, я сказал Самойлову, что на Витимском тракте можно хорошо подзаработать… Должны ехать купцы с золотом… Но никаких Анохина и Крылова я не знал.

Большего от него, несмотря на все старания, добиться не удалось.

В сентябре следствие было закончено.

Обширный обвинительный акт по делу о банде Кости Ленкова с десятью томами следственного материала был передан в Высший кассационный суд Дальневосточной республики.

2

Зал заседаний Народного собрания ДВР не смог вместить всех желающих присутствовать на судебном процессе. Пришлось ввести систему пропусков, которые распределялись по организациям и предприятиям города. И все равно на углу Иркутской и Амурской улиц с утра до вечера стояли люди в надежде, что какая–либо счастливая случайность поможет им попасть в переполненный зал. За последние годы бандитизм стал бедствием. Он так часто терроризировал население, что нынешний показательный процесс касался буквально каждого.

1 октября 1922 года, ровно в 12 часов дня Высший кассационный суд ДВР в составе: председательствующего — Е. М. Матвеева и членов — А. А. Модеко и Л. Н. Берсенева занял свои места на сцене. Семьдесят два подсудимых уже были размещены под строгой охраной в шести боковых ложах но обеим сторонам зала. За столом защиты — девять адвокатов, которым поручено представлять интересы обвиняемых. Главным обвинителем выступает бывший министр юстиции республики Е. А. Трупп, совсем недавно заявивший о своем разрыве с эсеровской партией. Ему помогает прокурор Л. В. Баудер. На процесс приглашены эксперты и переводчики. Среди них — специальный толмач, умеющий толковать речь глухонемого подсудимого Михаила Батурина.

Хотя обвинительный акт доказательно квалифицировал преступления не только всей банды в целом, но и каждого из обвиняемых в отдельности, судебное разбирательство предстояло долгое и тщательное. Кроме семидесяти двух подсудимых, надлежало опросить 185 свидетелей, вызванных обвинением и защитой. Правда, к началу суда около трети свидетелей так и не были разысканы, несмотря на старания милиции.

Общественность республики и печать требовали для бандитов самого сурового возмездия. В адрес суда шли письма, телеграммы, постановления собраний. Вина подсудимых представлялась настолько бесспорной, что многие не понимали, зачем понадобилось проводить столь долгий процесс.

Но суд изо дня в день, с утра до позднего вечера, кропотливо и настойчиво разбирался во всех тонкостях и деталях. Это нужно было не только потому, что так требовали судебные законы, принятые в ДВР.

Благодаря своему партизанскому прошлому, Костя Ленков какое–то время ходил среди отсталых слоев населения и своеобразных «героях».

Показания обвиняемых и свидетелей со всей беспощадностью выявили истинное лицо этого двуличного демагога, отъявленного бандита и хладнокровного убийцы. Нет, сам Ленков прибегал к оружию лишь в крайнем случае. Он меньше других участвовал в грабежах и убийствах. Но, как никто другой, он умел, сам оставаясь незапятнанным, коварно и хитро навести безжалостный удар своих сообщников на избранную им цель. Таких же методов придерживался и Филипп Цупко — «вторая рука банды». Потому–то и возникло между ними взаимное недоверие, перешедшее затем в соперничество.

На суде выяснилось, что организатор банды, агент семеновской контрразведки Гутарев вовсе не был убит во время одного из налетов, а попросту ушел за границу и своим хозяевам вместе с награбленным золотом. Слух о его гибели был распространен новым атаманом намеренно, ради маскировки. Как подтвердил Багров, Костя Ленков в последнее время все чаще и чаще поговаривал о таком же исходе для себя.

К сожалению, судебное разбирательство не внесло ничего нового в расследование убийства на Витимском тракте. Более того, Костиненко–Косточкин на суде отказался от своих показаний, данных им на предварительном следствии. Все четверо убийц — Самойлов, Баталов, Бердников и Крылов — в один голос подтвердили, что наводку на «витимское дело» давал Косточкин, однако тот все отрицал и повторял свое любимое: «Ничего не знаю. На меня наговаривают». С таким же упорством он отрицал и все другие факты своего участия в делах банды Ленкова. Даже в последние дни процесса, когда были выслушаны речи обвинителей и защитников, когда подсудимым была предоставлена возможность последнего слова перед вынесением приговора и все они просили снисхождения, Костиненко–Косточкин удивил всех. Он уже знал, что прокурор потребовал для него высшей меры социальной защиты — смертной казни через расстреляние. Однако, злобно оглядев зал, он произнес единственную фразу:

— Виновным себя не признаю.

На вечернем заседании 25 октября 1922 года был оглашен приговор Высшего кассационного суда ДВР по делу банды Кости Ленкова.

По степени наказания все приговариваемые были разбиты на несколько групп, и каждой из них приговор объявлялся особо.

Последней в зал была введена самая большая группа, тридцать закоренелых бандитов и убийц, обагрявших руки кровью десятков безвинных жертв, молча и напряженно ждали решения своей участи. Все они догадывались, что ждет их, и все же каждый на что–то еще надеялся.

— Именем народа Дальневосточной республики…

Вытирал слезы морально измученный, давно упавший духом Багров, которого остальные бандиты подвергли остракизму за его хвастливые признания. Воровато озирался беспокойный Филипп Цупко, которого теперь острее, чем когда–либо, не покидала мысль о побеге. Снисходительно усмехался Михаил Самойлов, давно уже свыкшийся с ожидавшей его участью. Тупо, бессмысленно смотрели на сцену Баталов, Бердинский, Крылов. Стыдливо опустил глаза бывший лихой партизан Тимофей Лукьянов, продавший свою честь и славу за бандитское золото. Смиренно, словно безвинный мученик, стоял Костиненко–Косточкин. Он верил в бога и теперь шептал молитву о загробном царствии, хотя это не помешало ему на земле быть сообщником кровавых преступлений.

— Высший кассационный суд ДВР… в порядке закона от 3 апреля 1922 года…приговаривает к смертной казни…

Все тридцать были достойны этого возмездия. Однако в особом постановлении суд для одного из них сделал исключение. Принимая во внимание боевые заслуги партизана Тимофея Лукьянова в прошлом, суд заменил ему смертную казнь двадцатью годами тюремного заключения.

Приговор был окончательным. Он подлежал лишь утверждению правительства ДВР.

В те дни не только Дальневосточная республика, но и вся Советская Россия с волнением ждали вестей из Приморья, Народно–Революционная Армия, ведя победоносное наступление, уже подошла к Владивостоку — последнему оплоту интервентов и белогвардейщины.

Близился последний день многолетней борьбы за освобождение Дальнего Востока.

Этот день наступил 25 октября 1922 года.

Именно в те вечерние часы, когда в зале заседаний Народного собрания оглашался приговор участникам банды Ленкова, телеграф принес в Читу долгожданную весть: Владивосток занят частями Народно–Революционной Армии и партизанами.

В честь этой победы правительство ДВР, утверждая поздно вечером приговор Высшего кассационного суда, решило проявить милосердие. Для десяти осужденных оно заменило смертную казнь двадцатилетним тюремным заключением. Помилование, естественно, не коснулось ни главарей банды, ни участников гнусного убийства на Витимском тракте.

Рано утром 26 октября приговор был приведен в исполнение в урочище Сухая Падь вблизи Читы.

Справедливое возмездие совершилось.

…А на всей огромной территории от Байкала до Тихого океана наступили дни мира и праздничного ликования.

Тринадцатого ноября в Чите открылась сессия вновь набранного Народного собрания, которое провозгласило в ДВР Советскую власть и обратилось к ВЦИКу с просьбой включить Дальний Восток в состав РСФСР.

Шестнадцатого ноября 1922 года ВЦИК удовлетворил эту просьбу. Дальний Восток, за освобождение которого было пролито столько крови и отдано столько прекрасных жизней, навсегда стал советским.

1967 г.