Трахинянки

(поспешно выходя из дому)

О милые, как страшно мне! Боюсь,

Зашла я слишком далеко в затее.

В чем дело, Деянира, дочь Энея?

Не знаю; но боюсь, что вместо блага

Я страшное свершила злодеянье.

Ужель про дар Гераклу говоришь?

Да, про него. О, никому совета

670 Не дам — без знанья действовать впотьмах!

Коль можно, объясни, чего боишься.

Рассказ о чуде невообразимом

Услышать вам, подруги, предстоит.

Тот белый клок овцы прекраснорунной,

Которым плащ я дома натирала —

Разрушен весь! Не посторонней силой, —

Нет! сам себя, шипя, он пожирает,

По каменному растекаясь полу.

Не поняли вы слов моих, я вижу;

Постойте же, я расскажу вам все.

680 Из тех наказов, что кентавр мне дал,

Стрелою в грудь жестокой пораженный,

Не позабыла я ни одного.

Так прочно их запечатлела я

В своей душе, как на скрижали медной

Незыблемы чернеют письмена.

Он так учил, и так я поступила:

Хранила эту мазь в укромном месте,

Вдали от света и тепла, покуда

Я испытать его не пожелаю.

Все это свято я блюла. И вот,

Когда настало время, в мраке дома

Натерла я мой плащ, клок шерсти вырвав

690 У нашей же овцы, затем сложила

И схоронила в ящике, как сами

Вы видели: луч солнечный его

И не коснулся. — А теперь, домой

Вернувшись, несказанное я вижу

Явленье, выше мысли человечьей:

Тот клок овечьей шерсти, коим плащ

Я натирала,[26] — бросила случайно

Я в самый жар, на солнцепек. Нагревшись,

Он по земле вдруг растекаться стал,

Теряя вид свой прежний, рассыпаясь,

700 Как сыплются опилки под пилой.

Так он лежит — а где лежал он раньше,

Вскипают комья краснобурой пены,

Как будто кто густую влагу пролил

Плодов созревших Вакховой лозы.

Не знаю, что подумать, — только вижу,

Что страшное я дело совершила.

Ради чего и за какую милость

Стал бы тот зверь в минуту страшной смерти

Ко мне, виновнице, благоволить?

Нет! Он убийце отомстить хотел

710 И для того мне вкрадывался в душу.

Теперь я это поняла, но поздно!

Да, чует сердце: мужа своего,

Одна из смертных, я свожу в могилу!

Хирон[27] был богом, да; но и его

Замучила стрелы отрава этой.

Всем гибельно ее прикосновенье;

Теперь еще через кентавра кровь

Тот черный яд прошел; ужель Геракла

Он пощадит? Безумное желанье!

Но твердо я решила, если он

720 Оставит свет, под тем же пасть ударом —

Невыносимо жить в бесславье[28] той,

Которой честь всех жизни благ дороже.

Явленьям грозным страх — обычный спутник;

Все ж до исхода не теряй надежды.

Кто замыслы безумные взлелеял,

Тому надежда сил не придает.

Но если кто невольно виноват,

Того прощают — и тебе простится.

Так не участник горя рассуждает,

730 А тот, кто сам беды не испытал.

Речь прекрати, коль сыну ты не хочешь

Ее доверить: с поисков отца

Он возвратился и сюда спешит.

О мать моя! Уж лучше б я не встретил

Тебя живой; иль матерью другого

Ты б стала; иль безжалостное сердце

На лучшее бы променять могла!

За что, мой сын, ты так жесток ко мне?

За то, что мужа… да! что моего

740 Родителя сегодня ты убила!

Что говоришь, дитя мое! Опомнись!

То говорю, чего уж не исправить.

Былого не вернешь ты в небытье.

Откуда эта весть? С чьих слов, мой сын,

Меня винишь ты в столь несчастном деле?

Я видел сам тяжелые мученья

Отца; не нужен мне язык чужой.

Где ж ты нашел, где встретил ты его?

Ты хочешь знать? Наслушаешься вдоволь.

750 Когда с похода славного домой

Он возвращался, город взяв Еврита,

И вел с собой победные трофеи

И первенцы добычи для богов, —

Есть мыс Евбеи;[29] с двух сторон его

Морской колеблет вал; зовут Кенеем, —

Там Зевсу он родителю алтарь

Отмежевал и лиственную рощу.

Впервые там увидел я его

И в радости с тоской своей простился.

Уж к жертве он обильной приступить

Сбирался — вдруг его глашатай Лихас

Вернулся из дому, твой дар неся,

Плащ смертоносный. Он его надел,

Во всем наказу твоему послушный,

760 И в нем быков двенадцать непорочных

Заклал, почин добычи; всех же сто

Голов скота различного привел он.

Вначале он с душою просветленной

Мольбы, несчастный, возносил к богам,

Одежде новой радуясь. Когда же

Огонь священной жертвы разгорелся

В борьбе и с кровью и с древесным соком, —

Пот выступил на теле у него,

И по суставам плащ к нему прильнул

Везде вплотную, точно столяром

Прилаженный. Вдруг бешеная боль

770 Встрясла его, проникши в мозг костей,

И стала грызть кругом себя отрава,

Как яд грызет гадюки ненавистной.

Тут крикнул он глашатая-беднягу,

В злодействе неповинного твоем, —

С каким коварным замыслом тот плащ он

Ему принес? В недоуменье Лихас

Сказал, что твой и только твой — вручил

Он дар ему, приказ твой исполняя.

Едва услышал эти он слова,

И судорога в легкие внезапно

Ему вонзилась болью беспощадной —

Схватил он за ногу его в том месте,

Где голени вращается сустав,

И бросил о скалу, что среди моря

780 Его волной обрызгана кругом.

Разбился череп надвое, и белый

Потек с волос облитый кровью мозг.

Заголосил народ: двойное горе! —

Смерть Лихаса, безумие Геракла!

К нему никто приблизиться не смел.

Метался он, то вскакивал, то падал,

Со стоном, с ревом; вторили вокруг

Локрийцев склоны горные[30] и скалы

Евбейские. И долго он метался,

790 В стенаньях долго он вопил, твое

Неласковое ложе проклиная,

Несчастная, и свадьбу у Энея,

Которой жизнь он загубил свою.

Но, наконец, средь жертвенного дыма

Подняв свой взор блуждающий, на мне

Остановил его. Стоял в толпе я

И слезы лил. Позвав меня, сказал он:

«Приблизься, сын мой, не бросай больного,

Не бойся гибель разделить мою,

И, если можешь, унеси в пустыню,

800 Где б не увидел смертный глаз меня.

Но если жалость ты ко мне питаешь,

То хоть отсюда увези, хоть здесь

Не дай мне умереть!». Приказ услышав,

Его на дне мы лодки уложили

И переправили сюда с трудом

Безмерным: в корчах он кричал все время.

И скоро вы увидите его —

Живым ли, иль скончавшимся, не знаю.

Ты ж, мать моя, и в замысле преступном

Уличена и в деле. Пусть за все

Тебе отмстит карающая Правда

И грозная Эриния, — коль вправе

Тебя я проклинать. Но нет! Я вправе:

810 Ты это право мне дала, убив

Из витязей храбрейшего — ему же

Ты равного не встретишь никогда.

Ты молча удаляешься? Пойми же,

Молчаньем подтверждаешь ты вину!

О, дайте ей уйти — пускай хоть ветер

Ее прогонит от очей моих!

Возможно ли кичиться материнством

Той, что забыла материнский долг?

Иди же с богом! Радость же, которой

Отца ты наградила моего,

820 Тебе самой я испытать желаю!