Транс

1

Прихватив дюжину носовых платков, я одним из первых вошел в зал и занял дальний – у батареи центрального отопления – столик. Это было неудобное место – колонна, подпиравшая потолок, скрывала эстраду, и желающих сесть за этот столик не нашлось до самого начала турнира. Я надеялся, что так и останусь один, если кто-то из запаздывавших не придет вовсе. Достал блокнот, карандаш, написал на чистом листе: «Турнир сосновоборских поэтов» – и устроился на стуле так, чтобы видеть отражение эстрады в стоящем у окна зеркале.

– Товарищи! – На пятачок яркого света у микрофона вышла стройная, длиннокосая директриса Дома молодежи. – Сидоров, он только что звонил, должен вот-вот подойти. Минут через десять.

Официантки разносили кофе, мороженое. За соседним столиком тряс бородой, рассказывая что-то смешное, Поповичев.

В зал вошел человек в странном головном уборе. Раздались жидкие хлопки. Сидоров, подумал я, как и те, кто аплодировал, но директриса продолжала сжимать в холеной руке три гвоздики, приготовленные, вероятно, Сидорову.

– У вас не занято? – спросил молодой мужчина, придерживая кончиками пальцев поля шляпы, сплетенной из алюминиевой проволоки. – Можно к вам? – повторил он, бегло оглядев зал.

– Устраивайтесь. – Пряча носовой платок, я кивнул.

– Решил на нашенских поэтов посмотреть… Василий Поляков, – представился он, протянув крепкую ладонь.

Я назвал свою фамилию и улыбнулся, видя, что шляпу мой сосед по столику не снял и, наверное, не собирался снимать.

– Импортная? – спросил я, с любопытством взирая на сплетенное толковым, видимо, мастером матовое чудо: не шляпа, а произведение кружевного искусства.

– Старик один, в Финляндии живет. Спец по соломенным… Куклы делает, коврики. Говорят, он американцам для какого-то фильма трех мамонтов из прутьев сотворил.

Я нагнул голову и высморкался. Аж в подлобье заломило от боли, круги перед глазами побежали. Отпил горячего кофе и виновато глянул на разговорчивого собеседника – мол, прости, друг, но отсюда никуда не уйду.

– Из-за тебя сюда пришел, – прошептал он, перегнувшись через стол, и улыбнулся. – А насморк – мелочь. Моментом удалю. И глаза у тебя покраснели. – Он тронул холодной ладонью мой лоб: – Температура, правда, чуть выше нормы.

– Не надо, парень. – Я отстранил его руку. – Здесь буду сидеть. Мне четыреста слов для газеты…

– А кто тебя гонит? – удивился Поляков. – Поприсутствуем – и ко мне. Я тебя от соплей избавлю.

Приехал Сидоров. Зал приветствовал поэта-авангардиста свистом и топотом.

То ли пыль поднялась, то ли в носу что-то вконец испортилось – на меня напал чих. Около минуты кутал нос в платок. Вроде унял… На эстраду вышел обвешанный цепями авангардист. В его задранных вверх волосах зеленела старинная чернильница с торчащим из нее гусиным пером. Сидоров несколько раз подпрыгнул, звякая цепями, и замер, подняв руку к лицу, нюхая тюбик губной помады.

– «Лобное место», – прошептал он в чуткий микрофон и, сделав паузу, так же тихо: – В дремучих волосах желанья…

Я почувствовал жжение в левой ноздре и… Чхи-и! Запоздало выхватил носовой платок, сунул в него нос…

Короче говоря, пришлось покинуть зал, потому что два дюжих молодца пожелали мне доброго здоровья и прислали записку, в которой было два слова и четыре восклицательных знака: «Заткнись, сука!!!!»

Ничего, подумал я, позвоню Поповичеву, порасспрошу о турнире и состряпаю обещанную местной газете статью.

На улице меня догнал Поляков.

– Сейчас я тебя вылечу. – Он взял меня за локоть.

– Вряд ли. – Я усмехнулся. – Простуда на гайморит наложилась. Не знаю, что сильней мучит, леший расшиби мои болячки. Скальпель – это мне поможет.

– Можно и без ножа обойтись, – сказал он уверенно.

Домой идти не хотелось – жена во вторую смену. Черт их знает, таких Поляковых, Сидоровых: чем они живут, о чем думают?

Проклятый чих и на улице не давал мне покоя. Выкинул мокрый платок в урну и достал свежий. Поляков рассказывал что-то о своем недавнем переезде в Сосновый Бор, о какой-то Милке. И совсем не вязалась его проволочная шляпа со скромной серой курткой из плащевки и стоптанными башмаками отечественного производства.

– Я тут недалеко, в четвертом микрорайоне. Зайдем?

– Хорошо, – согласился я. – Заваришь мне литровую банку чаю. Крепкого. И пару таблеток аспирина. Есть аспирин?

– Я тебя по-индийски… Ты много статей про всякую чертовщину опубликовал. Совет хороший, значит, можешь дать.

– Совет – это всегда пожалуйста. Веди. Показывай свои индийские пилюли.

Не доводилось мне раньше встречать такой роскоши: картины – подлинники! – в золоченых рамах, кухонные агрегаты с фирменными знаками… А спальня! Шикарный, сплетенный из искрящихся нитей полог над кроватью…

– Сюда. – Поляков отворил инкрустированную белым металлом дверь.

Здесь все было скромнее: дешевый письменный стол с лампой под пластиковым абажуром, табурет в углу у окна, на табурете – бочонок и деревянная кружка, книжный шкаф с антресолями, занимающий всю стену. В этой комнате и дышалось легче. По привычке стал разглядывать корешки книг. За спиной булькнуло – плеснулась вода.

– Держи. – Поляков тронул меня за плечо и протянул кружку. – Три глотка отхлебни.

– Блат, видать, с книжными воротилами, – сказал я, с завистью глядя на стоящие на полках книги. Взял из его рук кружку, отпил – вода. Правда, без запаха хлорки. – Читаешь хоть?

– Возьми на память… любую, – предложил он и снял с полки Монтеня. – Нравится?

Я, конечно, поблагодарил и отказался. Не хватало влезть в криминальную историю: откуда столько редких книг, как и все, что есть в этой квартире?..

– Ну, как твой нос? – спросил Поляков.

Нет… Совершенно невероятно, однако насморк исчез, пропала боль в подлобье. И появилось настроение, бодрость. Мне вдруг стало жаль, что так легкомысленно отказался от Монтеня, надо было заплатить по номиналу и забрать книгу.

– Гипноз? – спросил я, свободно вдыхая ноздрями воздух.

Поляков протянул мне кружку!

– Допей водицу – и поймешь.

На дне кружки что-то кривое и острое.

– Коготь демона, – сказал Поляков без улыбки. Как-то даже стал серьезнее, насупился. – Настоящего демона. Заливаешь коготь водой из крана и… Любую простуду лечит в два счета. Посылал такую воду в лабораторию – говорят, универсальнейшее средство. Причем через полчаса от него и следа в крови не останется… Старатель я. Слышал про такую специальность?

– Старатель?.. Из «Посоха»?.. Понятно! А я-то думаю, откуда такая роскошь! Может, и тамусом угостишь?

Он сбегал на кухню и притащил фирменную бутылочку с серебристой наклейкой в виде иероглифа. Отвернул пробку.

Я что-то сказал насчет своей зарплаты, которой едва хватило бы, чтоб купить две такие бутылочки. Поляков предложил не церемониться… Тамус я пил впервые.

– Теперь скажи, чем обязан твоей щедрости?

Он вдруг сник. Начал суетливо перекладывать стопку бумаги на столе. Для чего-то глянул на часы, погремел когтем в кружке. Опустился на колено и стал поправлять задник на домашней туфле.

Наконец встал и, тронув кончиками пальцев шляпу, которую так и не снял ни разу, сказал:

– Повесть у меня… Сам написал повесть. Она не совсем обычная. Но все правда. За каждое слово отвечаю. Посмотрел бы?

– Еще и спрашиваешь! – воскликнул я и несколько раз громко потянул ноздрями воздух… – Чувствуешь?.. Да я за твою услугу не только повесть, но и все, что еще напишешь, читать буду. И почту за честь! Гайморит – это такая сволочная болезнь, что не приведи Бог!..

– Так я тебе и с собой водички дам, – обрадовался Поляков. – А хочешь, ко мне приходи. Прямо свежака… Да твой гайморит – мелочь… Коготь демона и не то в два счета убирает. Так что приходи в любое время. – Он постучал костяшками пальцев по бочонку: – Пустой… Новой налью, чтоб денька три постояла, надежнее, когда с выдержкой.

Я ощутил желание посидеть за письменным столом. Вспомнилось, что надо доработать давно обещанную статью для областной газеты. Даже зуд в пальцах – работать, работать…

– Обязательно зайду, – сказал я, поднимаясь. – Прочитаю твою повесть и сразу к тебе.

Поляков вытащил из ящика письменного стола пухлую папку с голубыми тесемками. Протянул мне.

– Ты бы поправил… Чтоб пограмотней. Сам понимаешь, институтов не кончал.

– Сделаю, что смогу, будь спокоен… А если опять у меня через час-другой сопли потекут? Может такое быть?

– Не потекут. – Поляков подтолкнул меня к двери. – Твои болячки… Считай, что нет их больше. Еще два раза попьешь когтевой воды и вообще забудешь о всех болезнях.

– Твои бы слова да Богу в уста, – вздохнул я.

«А много, однако, бумаги исписал этот миллионер-старатель», – подумал я, шагая по улице.

Этим же вечером я развязал голубые тесемки и достал пачку листов из папки…