Транс

8

Час был утренний. Несколько минут я лежал с открытыми глазами, прислушиваясь к мирному посапыванию Милки. Она спала рядом, устроившись на самом краешке топчана.

Не удержался и поцеловал ее в шею около уха. Она медленно повернула голову и, не открывая глаз, затихла, словно прислушивалась. Я вновь, очень нежно – но в губы. Она стремительно повернулась и обняла меня.

– Стоценко нервное расстройство заработал, – сказала Милка. – Старуха не пускает его Туда. Говорит, лечиться надо… Жорка – конь, мерин, бычара… И воду сам носит, и за огородом смотрит. Пристает, кобель! Я его вчера граблями по хребту. Сказал бы ему пару ласковых, чтоб не лез.

– Из «Посоха»… Может, приезжал кто?

– Стоценко пакет получил. Злющий сделался. Матерился по-черному. Обзывал кого-то. Пакет так и лежит у него в сарае нераспечатанный… Женщина вчера утром приходила – олигофреничка бывшая. Принесла молоко и в слезы. Баба Аня ее, как ребенка, утешала – мол, все пройдет, забудется. А она на колени: «Отправляй назад, – говорит, – в сумасшедшие. Сил нет так дальше жить».

Жорка хлебал щи, поглядывая на меня с тайной издевкой. Лицо его покруглело.

– Видал, какой красавец возрос на деревенских харчах? – Милка, как мне показалось, с восторгом глянула на Жорку. – Прямо не верится, что совсем недавно в постель писал. Штаны не мог сам расстегнуть по нужде сходить – бабу Аню просил. А сейчас – герой!

Йог побледнел. Бросил ложку в тарелку с борщом и выскочил из-за стола.

– Иди, иди… И не сверкай глазищами-то, герой-любовник. А то еще схлопочешь граблями по загривку.

– Скажи ей, чтоб заткнулась. – Жорка остановился в проеме двери. – Выпендривается!

– Ну? Чего глаза вылупил? Захребетник! Тебе здесь не курорт по профсоюзной путевке. Нажрал морду!

Жорка хотел что-то сказать, но лишь пожевал губами и выскочил на улицу.

Стоценко с некоторым интересом наблюдал происшедшую сцену. Но едва в горнице стало на одного человека меньше, опять нагнул голову и начал лениво водить ложкой по краю тарелки.

– Обидела парня, – сказала баба Аня, осуждающе глянув на Милку. – Он из-за тебя и живет-то в этом доме.

– Так вы же сами просили, чтоб дразнить его.

– Просила… Теперь хватит. Любит он тебя… Я тут написала кое-что. – Баба Аня ткнула пальцем в лежащую на столе тетрадку и глянула на меня. – Про мозговые расстройства. Отошли куда надо… Якову и Стеше привет передай при встрече.

Я хотел что-то сказать, но старуха погладила Милку по голове, чмокнула в лоб и, кряхтя, пошла к кровати. Легла, шепча то ли молитву, то ли песню.

Я и Стоценко вышли на улицу. И в лес.

– Хотел Туда вернуться, но не смог, – пожаловался Стоценко. – Какую-то дрянь каждый день хлещу. По нескольку литров… «Посох» прислал Еремеева. Ждет тебя. И пакет привез. – Он достал из-за пазухи сверток.

В пакете было письмо и десятка два фотографий. На каждом снимке рисунки Стоценко – слева, а справа – такие же, но более профессионально. Только русалка Стоценко лежит на камне, а художник поместил ее на дерево, обе очень похожи, словно с одной натуры писаны. Я отложил снимки и стал читать письмо вслух:

«Поляков, здравствуй! Присланный тобой архив наделал много шума. Экспертиза установила, что письма фальшивые, но сделать такое мог только гений, – компьютер высказал предположение, что существуют оригиналы писем, с которых сняты копии. Но компьютер также уверяет, что почерк принадлежит авторам этих посланий! Все бы хорошо, однако как быть с бумагой? Ведь она выпущена – а это совершенно точно, если верить лабораторному анализу химиков, – после того, как большая часть корреспондентов умерла. Вот тебе и основание считать письма фальшивками. Правда, цена фальшивки, как ни странно, возросла. Появилось много желающих их приобрести. Это первое, что хотелось сообщить тебе.

Серия рисунков – назовем ее словом «поцелуй» – самое интересное и загадочное в твоем деле. Суди сам. Точки, ограниченные сторонами треугольника, есть не что иное, как созвездие. Так считает один из ленинградских астрономов-любителей. В его атласе для Этого созвездия даже есть имя – Атон 241 – (А). Но, как уверяет любитель, смотрят на это созвездие не с Земли, а с точки, расположенной в другом созвездии. Можно бы посчитать бредом, но треугольник показали другому астроному, и он… подтвердил догадку любителя. Подтвердил! Это во-вторых.

Рисунки, как ты утверждаешь, сделанные с натуры, – обыкновенная интерпретация творчества художника Ивана Билибина. Ты убедишься в этом, внимательно посмотрев на фотографии. Зачем так шутить?.. Это третье.

Четвертое. Записи Архелаи-Анны систематизируем. Лаборатории «Посоха» уже готовят препараты по рецептам ворожеи. Есть положительные результаты. Радуйся.

При тебе постоянно будет находиться доверенное лицо нашей фирмы. Совет решил взять все расходы, связанные с твоим пребыванием у Архелаи-Анны, на себя. Желаем успеха».

Под письмом стояла печать для документов, идущих за границу, и подпись председателя, именовавшегося в письме президентом.

– Я нашел пластик с другим рисунком. На нем нет целующихся. Какой-то динозавр, дракон с зубами, еще треугольник, символы. Оба пластика одинаковы, если б не целующиеся.

– Лес кругом, дом лесника меж стволов. – Стоценко глянул на меня укоризненно. – Птицы поют, муравьи в траве ползают. Жорка в твою женщину влюбился – жизнь, куда ни глянь. И все в ней ясно, относительно конечно. Если не лезть в философию… Но в твоей и моей памяти существует другой мир. В нем есть место чудесам. Яков утверждает, что чудеса творятся естественным путем. – Стоценко развел руками. – Можно допустить, что в Том мире были не мы, а наши информационные двойники. И только они могут превращаться в ангелов, обезьян, ящериц. Но кто же тогда Яков? И кто – Черный? Зачем он строит то, что с его подачи мы называем словом «больница»?.. Я разговаривал с Еремеевым. Боюсь, «Посох» подозревает, что мы свихнулись, – Еремеев приехал с каким-то медиком. Не хотел бы познакомиться с ним?

– Значит, теперь ты считаешь мир Якова реальным?

– Ты опять ничего не понял! Нет Того мира! И быть не может, пока не отменили физических законов… Есть модель пространственно-временного континуума, который мы посещаем, будучи под воздействием изготовленного старухой биостимулятора психических процессов нашего мозга: как прозрение, просветление, сатори – прорыв в ту точку времени, в которой Землю посещает Нечто, способное нанести вред человечеству. Совсем не случайно Черный превращается в аморфное пупырчатое существо. Наш мозг не знает такого, никогда не имел дела с подобной формой живой материи. Другими словами, мы видели лишь символ опасности, грозящей Земле. Старуха заставила наш мозг ощущать опасность, сделав его чрезвычайно чувствительным к сигналам такого рода… И, чтобы не утонуть в абстракции, наш мыслительный аппарат изобрел мир Якова и Стеши. Но главное – Черный и дела его.

– Как ты, однако, ловко все разгадал! – воскликнул я не совсем притворно. – Чтоб, говоришь, не утонуть в абстракции!

– Знал, что ты поймешь!.. Еремеев не понял.

Я жалел Стоценко. Наверное, он малость тронулся умом. Его восприятие Того мира приобретало вид психоза. Может, не такого страшного, как болезнь Дятла, но требующего вмешательства врачей. Что касается меня, я продолжал плыть по волнам событий. Надо набрать как можно больше информации, разложить по полочкам, чтоб удобнее было строить картину логических связей чудесного с реальным, подчиняющимся законам физики. Стоценко упомянул о возможности существования информационного двойника – сгодится как версия.

– Если хочешь увидеть Еремеева, беги. Он ежедневно ждет. Увидишь его там, где встречался с молочницей.

Жорка косил траву, бросая взгляды на разгуливающую по двору Милку. На ней был только купальник.

Загорела она до черноты. Под кожей ни жиринки. Как скульптором фигура вылеплена. Я впервые ревновал. Если честно, Жорка выглядел эффектнее меня. И было бы совсем неудивительно, если б Милка однажды переметнулась к йогу. Он и по возрасту подходил ей больше, да и парень он совсем не глупый и добрый.

Еремеев, заметив меня, выскочил из кустов.

– Привет от всех, а от Манюни – особенный. Наделал ты переполоху, старик! Здоровьечко как? – спросил он с притворной веселостью.

Несколько минут мы болтали ни о чем. Вспоминали друзей, знакомых, прошлое, старательские удачи. Наконец Еремеев спросил:

– Получается, что вы проникли в параллельный мир? Так?

– Может, и в параллельный. – Я пожал плечами. Трудно сказать. Правда, что ты с собой медика приволок?

– Есть такое дело… Но тебя это волновать не должно. Его интересует Стоценко. Он послал «Посоху» пространное письмо. Такого наплел, что всполошил Большой совет. Кстати, письмо с отказом старухи сотрудничать с «Посохом» – работа Стоценко.

– А ты веришь, что мы проникли в другой мир?

– Как сказать… Мы всегда были с тобой в дружбе, Поляков. Даже с Машкой, помнишь? Верно?.. Пережили без ссоры. Расскажи все с самого начала. Без утайки расскажи. И про биостимуляторы, о которых твердит Стоценко.

– Не было биостимуляторов, – перебил я. – Здесь работает неизвестная форма гипноза, но… Божись, что не станешь считать меня тукнутым.

– Скажу то, что подумаю. Честно скажу, таиться не буду. Может, у тебя есть что к «Посоху»? Велено все исполнять. Запишу – память подводить стала. – Еремеев достал блокнот, карандаш. – Хочешь, деликатес какой…

– Жратвы не надо… Запиши. – Я продиктовал адрес Милки. – Пусть кто-нибудь сходит по нему и, если родители волнуются, успокоит – дочь отдыхает у подруги на даче и скоро приедет. Вот.

Я рассказал Еремееву все.

Он слушал с бесстрастным лицом: не удивлялся, не перебивал, не переспрашивал. Правда, когда я признался, что купил Милку за четвертной, восторженно крякнул – мол, отдал бы вдесятеро больше.

– Старик, вспомни, не опоила ли тебя Архелая каким-либо зельем? – спросил он после минутного молчания.

– Милка кормила и поила меня из своих рук. Возможность отравления следует отбросить напрочь.

Еремеев угукнул, соглашаясь.

– Все можно объяснить и понять, кроме треугольника с точками-звездами, – задумчиво проговорил он. – Стоценко хорошо рисует. И память у него отменная, раз попал в самую точку с рисунками Билибина, – запомнил его картинки. Но звезды в треугольнике! Откуда он о звездах узнал?

– Совпала русалка с билибинской-то, а кикимора? У него она с длинным носом, а у Стоценко – красотуля, хоть и с птичьими ногами. Я же своими глазами видел.

– Да брось ты доказывать! – отмахнулся Еремеев. – Тут столько наворочено! Взять письма… На аукционе в Финляндии их продают за бешеные деньги… Правда, «Посох» отдал большую часть денег в детский фонд… Поляков, представь себя на моем месте: поверил бы?.. Пожимаешь плечами… Вот и я – свихнуться можно. Старатель – человек, подготовленный ко всякому. И гипнозом нас пытались удивить, и… да ладно, чего там! Но представь, тебя не старатель слушает. Конечно, «Посох» всякое может переварить. И ученых заинтересует, грамотных спецов отыщет, чтоб профессионально все делалось, – фирма серьезная. Пригласили консультантов и прочитали им писульку Стоценко. Все, а среди них было два академика, назвали Стоценко мистификатором. Даже возмутились – мол, отвлекли на пустяковое дело. Правда, им хорошо заплатили… Но таким образом можно подорвать авторитет фирмы – консультанты не всегда должны брать деньги просто так.

– И что ты предлагаешь? К чему пристегнуть твои рассуждения?

– «Посох» считает, что вокруг этого дела могут возникнуть слухи, способные навредить фирме. Кое-что уже просочилось в объединения мистиков, и они готовы заплатить кучу денег за встречу с тобой или Стоценко.

Чувствовалось – не договаривает Еремеев. И глаза у него странно блестели, и руки суетливо дергались.

– Еремеев, ты будешь говорить по делу? Чего дурочку валять? Мы хорошо знаем друг друга – не юли! – не выдержал я.

– Хорошо. Только ответа сразу не давай… «Посох» хочет объявить вас свихнувшимися. Ну там легкий шиз, чтоб заглушить нездоровые интересы. Получите путевки на заграничный курорт. Куда захотите. Но прежде покажетесь в Ленинграде, чтоб вас видели. Ясное дело, адрес Архелаи не давать никому. Пройдет месяц-другой, и можно будет вернуться к вашему параллельному миру. Пойми, вас не будут считать тютюкнутыми.

– А если не соглашусь? – спросил я, кое-что начиная понимать в задачах, поставленных «Посохом» перед Еремеевым. – Что будет?

– Не знаю… Я бы согласился. Махнул бы в Финляндию на нашу базу отдыха. Вспомни, как нас местные жители принимали! Сейчас там самый смак – баню закончили. Какой-то местный знахарь травный пар делает по собственному рецепту – сам президент париться приезжал…

– Финны – народ добрый. С удовольствием бы махнул к ним отдохнуть. Но я, пожалуй, составлю маршрут по Сибири. Пусть «Посох» обеспечит билетами, гостиницами. И я отправляюсь в вояж с Милкой.

– Значит, согласен?! Ладушки! – Еремеев сразу обмяк. Вытер потное лицо ладонью и подмигнул, дурашливо выдав что-то танцевальное руками. – Честно тебе скажу, боялся в глубине души – откажешься… Завтра доложу о твоем согласии, и вам предоставят автомобили, пароходы. Не в шарашкиной конторе трудимся!

– Ты забыл о Стоценко, – напомнил я. – Согласится ли он на вашу авантюру?

– Главное – ты, а с ним и разговаривать не будут. Он виноват перед «Посохом»: зачем написал письмо отказное от имени старухи? Зачем нарушил устав старателя? Куда он денется!

– Дело ваше, конечно, но мне требуется дней десять. Потом беру Милку – и в Сибирь. Думаю, мистики не успеют нас отыскать.

– Дадут тебе недельку-другую. Но потом надо обязательно прокатиться в Ленинград – это главное. «Посох», запутывая следы, подкинул мистикам несколько адресов, ложных разумеется. Пока они их отработают, выяснится, что вы «сумасшедшие», и все забудется. Надо любым способом сбить с толку любопытных.

– А чижики что знают про Архелаю? Еремеев усмехнулся, похлопал меня по плечу:

– Они своего не упустят, будь спокоен. Им только шепнули, и всё – один в Болгарии, двое в Чехословакии, четвертый взял деньгами – умная голова: зачем брать академический отпуск?

Кончился наш разговор затемно. Еремеев сел на велосипед, махнул рукой и укатил.

Старуха лежала на кровати и постанывала. Увидев меня, сказала, что Жорка ушел.

– А вы из-за этого расстроились? – спросил я.

– Приболела… Знобит, и голова разламывается.

– Может, травки какой? – всполошилась Милка. Забегала по комнате: занавески на окнах задернула, подушку под старухиной головой поправила. – Сейчас… Сейчас я грелку… – метнулась к печи.

– Годы-то мои, – прошептала баба Аня. – А грелку надо, хоть ноги… Как в проруби ноги-то, и поясницу погреть.

«Нет, – подумал я, – надо срочно к Якову». Не дело, если старуха умрет. Вопросы, вопросы – а главный ответчик к праотцам собрался. Милка выслушала меня и согласно кивнула. Хотела что-то сказать, но в ее глазах блеснули слезы, и промолчала. Я разделся – и на топчан. Отдал приказ хозяину мозга готовиться к переходу в мир Якова. Кастаньеты… Не забыть бы ритм звучания.

Несколько минут тщетно пытался отыскать Якова. Звал его, кричал… Летая над верхушкой холма, вглядывался в зеленые заросли – хоть одно живое существо заметить. Словно вымерло все. На южном склоне холма, обнаружил деревеньку – около десятка дворов: низенькие, крытые соломой избушки, побеленные известью, аккуратные палисады и огородики – ухожено, улажено, чисто и… пусто… В меня вселилось смутное чувство тревоги. Судорожно махнув крыльями, полетел к озеру. Опустился на берег и стал звать русалок. Тишина в ответ. Однако через некоторое время поверхность воды вспучилась и показалась голова речной женщины. Русалка быстро подплыла к берегу. Поправляя руками волосы, подошла ко мне.

– У вас что-то случилось? Куда все подевались? – спросил я.

– Идет совет. Яков – там, как и другие. На южном берегу озера Инари гномы отыскали следы больших людей.

– Бигфут? Вернее, снежный человек? – удивился я.

– Большими людьми мы называем вас. – Поймав мой нескромный взгляд, она нахмурилась, закуталась в свои пушистые волосы. – Кроме следов там есть еще одна загадка, насторожившая троллей. Они и объявили об опасности.

Я подумал, не Черный ли наследил там, но вспомнил, что он, как и мы, не оставляет следов.

– А если и на том озере живут русалки? Ведь у тебя довольно большая ступня.

– Тише… – прошептала водяная женщина. – Сейчас все, кто живет на планете, – как один мозг. Никаких чувств, восклицаний – это сейчас помешает думать… Мои ноги – это мои ноги, а там, на берегу Инари, прячется зло, тролли знают.

Русалка перекинула волосы на правое плечо, расчесала их пальцами и принялась заплетать косу. Как ловко она работала руками… Если Яков задержится на собрании, старуха может умереть. В ее возрасте даже самое легкое недомогание может обернуться трагедией. Люди ее возраста умирают быстро, как пчела или птица.

Не знаю, могли ли меня загипнотизировать движения пальцев водяной женщины, но я очнулся, когда совсем стемнело. Берег озера был пуст. Ветерок гнал по тихой воде мелкую рябь.

– За бабу Аню беспокоишься напрасно, – услышал я голос. Обернулся и увидел Якова. – Она принимала участие в совете.

– В совете? Она?.. – Я облегченно вздохнул. – И что же вы решили?

– К сожалению, мы не умеем изменять свой облик, как делаешь ты… И нам пока не удалось проникнуть в логово Черного – мешает неизвестное – может, электрическое – поле. Если бы ты согласился помочь…

– Получается, у Инари обнаружены следы Черного?

– С тобой будут Махишасура, я и тролль Пельдоиви. Утром надо быть у истоков Туломы. Пригласить еще кого-нибудь?

Меня несколько удивил строгий голос Якова. Лесной человек был явно чем-то встревожен. Неужели Черный совершил преступление?

– Лететь прямо сейчас? – спросил я. – А ты? – Яков не имел крыльев. – Да и где Махишасура?

Лесной человек показал пальцем в темноту. И я увидел силуэт… Человека?.. Нет, что-то демоническое.

– Обожди немного на холме, – сказал Яков. – Надо посовещаться перед полетом.

У костра на верхушке холма ждала Стеша. Она ворошила сучья в костре и что-то напевала тоненьким голоском. Увидев меня, одернула платье. Я успел заметить мелькнувшие птичьи лапки и немного смутился.

– Сегодня опять русалку видел, – сказал я, не глядя на Стешу. – Удивительно, как они под водой дышат? Жабр-то у них, как мне представляется, нет.

– Яков велел костер запалить. – Крохотуля красавица глянула на меня жалобно, спросила: – Может, надо чего?

– У тебя приятный голос. Уважь, спой песенку, – попросил я. Наверняка среди лесного народа живут неведомые нашему миру песни. Слух у меня хороший, запомню и слова. При случае передам Володе Бахтину. Пусть поищет подобные в своем архиве. Глядишь – отыщется корешок, общий для обоих миров.

– Пойду я. Поздно уже. – Стеша как-то бочком, бочком двинулась к кустам.

– Песенку-то… Боишься меня?

Но она не слышала вопроса. Только веточка хрустнула в черной глубине зелени. У костра сидеть одному не хотелось. Однако делать нечего. Забравшись в кусты, притаился, вслушиваясь в голоса засыпающего леса.

И вдруг я увидел Стоца – он подошел к костру. Захотелось зловеще подшутить над приятелем: я решил превратиться в Черного. Если могу обернуться белым ангелом, то почему бы не сменить цвет перьев?.. Или даже стать аморфным и бугорчатым? Интересно, как отреагирует Стоц? Ведь он так и не рассказал мне о своих встречах с Черным… Я тотчас почувствовал, как в мозг приливает холод.

Стоц вздрогнул, выставил перед собой руки ладонями вперед и замер.

Мне почудилось, что передо мной не живое существо, а игрушка. Трудно понять, что двигало мной в следующую секунду, но я мысленно приказал старателю прыгать и послал сигнал боли к его ногам… И Стоц, злобно блеснув глазами, подчинился приказу. Я видел, как цепенеют его мышцы, как колотится сердце в его открытой для моего взора груди. Все его нутро было у меня перед глазами. Не Стоценко сейчас скакал передо мной, а пружина… Человекоподобная пружина. Я глянул на происходящее как бы со стороны и почувствовал стыд. Зачем так жестоко? И это делаю я! «Надо обернуться белым ангелом», – прошептал я, напрягая волю… Боже, как трудно избавиться от искушения еще хоть немного поиздеваться над коллегой. Дьявольски приятно – он в моей власти, могу делать с ним все, что захочу… Боже, как трудно, трудно… Хочу стать ангелом… Белокрылым ангелом… Огнем взялась голова. Чудовищная сила пыталась выжечь из моей памяти образ белого ангела. Ангелом белым… хочу… А какой он есть, белый цвет? Какой он?.. Я видел налившегося бессильной злобой Стоценко, продолжающего скакать сверкая глазами, и вновь ощутил дьявольскую радость. И в то же время я осознавал, что радоваться не должен. Нельзя радоваться, когда другому больно. А что такое ангел? Что за существо такое – белый ангел?

И тут я заметил воткнутое в землю перо… Его выдернул из моего крыла Амир. Вздох облегчения вырвался из моей ангельской груди – я стал белым ангелом! И во мне уже нет радости от созерцания чужой боли и унижения.

– Сво-лочь! Ско… Скоти… на. Погоди… Погоди, Черный, ты до… дорого за… заплатишь: к те… вернется зло! – Стоц зажал рот ладонью, закрыл глаза и растворился в воздухе ночи.

Стыд захлестнул меня. Зачем же я так? Какой черт дернул меня поступить так подло?.. Но вместе с тем я осознавал, что ощущать власть над человеком чрезвычайно приятно. И зачем я так всполошился?.. Перо… Я тронул его рукой и с ужасом обнаружил, что оно черного цвета. Как же так? Амир выдернул его у меня, у белого ангела… Я – белый ангел. Белый! Я не хочу радоваться, видя чужую боль. Не хо-чу!.. Я – белый ангел. Белый!..

Слава Богу, метаморфоза произошла. У меня белые крылья. И перо, воткнутое в землю, белое. И я проклинаю себя за дурацкую, гнусную шутку, проделанную над Стоцем.

К моменту появления Якова и Махишасуры я окончательно уверился в подлости совершенного мною поступка. И успокоился.

– Ты готов? – спросил демон Махишасура, расправляя перепончатые крылья. – Мы не тащим тебя насильно, не думай. Можешь остаться, если не желаешь с нами.

– Надо двигаться. – Яков дружески ударил меня по ягодице.

Махишасура хлопнул крыльями по-петушиному и присел. Подождал, пока Яков устроился на его заросшей густой коричневой шерстью спине, и свистнул так, что где-то в лесу треснуло дерево. Демон взлетел. Я устремился вслед. Полет Махишасуры по скорости можно было сравнить с моим: его крылья, вероятно, как и мои, не играли роли, что подтвердилось через несколько минут – Махишасура, сложив их, продолжал мчаться вперед нисколько не снижаясь.

Несколько минут мы летели молча. Под нами черная земля, словно и не земля даже, а космос. Правда, изредка внизу мелькали огоньки, напоминающие звездочки. Может быть, у огоньков сидели гномы и варили ягодные супы или что-то вкусное, ароматное, потому что Махишасура громко потянул ноздрями воздух и сказал, что давно не пивал цветовухи. Я приблизился к ним.

– Сегодня весь народ не спит, – сказал Яков. – Варят цветовуху и вспоминают прошлое.

– Мало костров… Сколько же народу у вас? – спросил я.

– И эти скоро сгинут вместе с кострами, если дурить не перестанете, – сказал Махишасура. – То ли дело у нас! Ты знаешь, сколько лет мы живем?.. Тысячи!.. Если бы сейчас летели в противоположном направлении, сплошные огни под нами бы светились. Правда, мы не варим цветовухи, но обряжаемся в красивые одежды и разыгрываем шуточные сражения, праздничные шествия устраиваем.

– Смотри, – прервал Яков, показывая рукой вниз. – Котка… Теперь надо повернуть к Гельсингфорсу.

Махишасура взял западнее. Спустя некоторое время огней под нами стало больше.

– Або… Здешние места обжили тролли… Мы полетим вдоль берега до Каске, а затем к северу, минуя Улео-Треск.

– Каске давно нет, а есть Каскинен, – сказал я, поняв, что мы летим над территорией Финляндии. – У нас зона отдыха в этих местах. Мы арендуем здесь землю.

– Тролли живут в Каске, – возразил Махишасура. – Они уйдут отсюда, если люди забудут об этом.

Огни мелькали все чаще, чаще. Как там? Что там происходит вокруг костров? Хотелось хоть одним глазком взглянуть на живого тролля. Правда ли, что эти существа ночью оживают, пугая всех в округе, а едва наступает день, вновь превращаются в камни? Очень много страшного рассказывают сказочники об этих жителях тридесятых королевств. Я предложил передохнуть; Яков усмехнулся, продолжая указывать путь демону.

– Теперь держи влево, до Семоярви.

Когда пролетели над Семоярви и миновали границу Северного полярного круга, Махишасура предложил немного отдохнуть.

Опустились на темную площадку, похожую на человеческую ладонь с растопыренными пальцами. Демон подождал, пока Яков спрыгнет со спины, и несколько раз ударил когтистой лапой по самому краю каменной площадки. Полетели искры, золотистые снопы искр. Поведение демона мне показалось еще более странным, когда он на глазах стал расти, превращаясь в кошмарное чудище. И глаза… Они сейчас все больше и больше напоминали глаза рептилии с пластика в древней больнице. Чудище повернуло туловище в сторону леса и издало парализующий нервную систему звук… Затем медленно подняло лапу, и прямо перед моим лицом очутились пять кривых, похожих на кинжалы когтей. Я, пытаясь стряхнуть оцепенение, с величайшим трудом повернул голову к Якову. Лесной человек растирал руками лодыжки, покряхтывая и сопя. Он поймал мой взгляд и улыбнулся.

– Ты бы, наверное, хотел увидеть местного жителя? – спросил он, закончив массировать ноги.

Провалиться мне на месте, если в тот же самый момент я краем глаза не видел Махишасуру, распластавшегося на краю площадки свесив перепончатое крыло со скалы.

– Минуту назад кто-то рявкнул, – растерянно проговорил я, глядя на Махишасуру.

– Примерещилось… Место такое… Могучий колдун, говорят, вырубил из скалы эту ладонь, На нее складывали подарки лесным духам, – сказал Яков.

– Кто-то идет, – шепнул демон, приподняв голову.

Мы затаились. Свет луны освещал хитрое лицо Якова. Потревоженный камешек скатился со скалы и шурша упал в траву. Послышалось пыхтение, которое вскоре перешло в ворчливую брань. И вот на площадку выбрался толстячок в колпаке с помпоном.

– Кто такие? – спросил он строго, взмахнул хворостиной и подбежал к Махишасуре. – Кыш отсюда! Кыш… – начал хлестать демона прутиком. – Ступай в свою Маналу! Кыш!..

Яков не выдержал и захихикал, закрывая рот ладонью.

– Постой, – опешил гном. – Яков?.. Так ведь вас давно ждут у озера!

– Так-то у вас гостей встречают, – прорычал демон. – Однако!

– А я думал, Маналайнен балует. Прости. Он всегда на этот камень садится. – Толстячок осмотрел меня грустными глазами и вздохнул тяжело. – С тех пор как умер Нюрикки, звери ушли из этих мест… Да что же это я! – Толстячок стукнул себя ладонями по ляжкам. – Сейчас жбан пива вам принесу.

– Не надо, Хийси. – Яков замахал руками. – Махишасура устал, вот мы и решили немного отдохнуть.

– Не называй меня этим именем, – сказал гном тихо. – Хийси был, когда здесь были лоси.

– Пожалуй, пора двигаться дальше, – рявкнул демон и хлопнул крылом. Поток воздуха выбил из рук толстяка хворостину.

Лицо гнома сделалось грустным. Он махнул нам рукой и, может быть мне это только показалось, всхлипнул.

Еще не взошло солнце, а мы опустились в устье реки Туломы. Однако не успел я осмотреться, как словно из-под земли передо мной возникло чудище, более страшное, чем привиделось там, на каменной ладони… Оно не издало ни звука, лишь глянуло на Якова и Махишасуру. Мне никогда не доводилось видеть столь гармоничное сочетание шипов, когтей, рогов, клыков, остро отточенных костяных пластин, игл… А если добавить, что высотой это существо было с девятиэтажный дом!..

Оно ловко закогтило лапой вековой дуб, подняло его, и мы увидели довольно просторный ход. Мириады светлячков облепляли шероховатые стены.

– Надо же, как ловко тролль выдернул из земли дубище, – сказал демон.

– За мной, – весело скомандовал Яков и, потянув меня за крыло, первым шагнул в пещеру.

– Не могу привыкнуть к этим гномьим подземкам, – проворчал Махишасура. – Пять минут – и дорога кончилась, – пожаловался он, глядя на меня.

Тролль ждал нас у выхода. Он лежал на земле. Мы расположились около его черного бездонного глаза. В глазу отражалось небо, деревья. Я заглянул в глубь его диковинного зрачка и ужаснулся: показалось, увидел космическое пространство, усыпанное звездами. Хотел поделиться своим открытием с Яковом, но от неожиданности язык присох к гортани.

– К слову, о силе тролля. – Яков взялся рукой за острие ресницы над глазом тролля. – А между тем он не может проникнуть в логово Черного, как и все, кто живет в нашем мире. В отличие от тебя. Зачем мы здесь?.. Этого никто не может знать. Может, для того, чтобы быть рядом с тобой, если не согласишься пойти к Черному, в его город. Будем вместе думать, разгадывая замыслы Черного.

– Чего бы и не пойти? – недоуменно спросил я.

– Значит, знай: ты в любое время можешь дать нам знак, спросить совета… – Яков качнул ресницу, похожую на копье малого размера – может, на дротик, как и все костяные, пластины, – окинул взглядом тролля: – Это антенны. Он может принимать любой сигнал, из всех точек Вселенной… Впрочем, он и сам – космос…

Мне вдруг подумалось, если тролль ненароком закроет глаз, наверняка поранит Якова, продолжавшего раскачивать ресницу-копьецо. Интересно, такое нагромождение шипов, острых костяных пластин и прочего может составлять сложнейшую антенну! Хотя где-то мне довелось слышать, человек тоже антенна. Я клялся себе не объяснять происхождение и суть тех или иных чудес мира Якова, а копить информацию для людей с более изощренным умом. Не надо анализировать! Конечно же, мне страшно становится от мысли, что однажды придется распрощаться с существами, которых полюбил за доброту, – придут исследователи и начнут укладывать их жизнь в формулы. Все будет объяснено, исчезнет тайна.

– Вы жили в мире с Черным… Почему теперь считаете его врагом? Объясните.

– Он обманул, сказав, что воскресит Сухорукого… И мы получили от него фантом. Ты знаешь, сколько требуется энергии на подобное?.. Не знаешь?.. Кобольды считают, что столько же, сколько уходит на привидение!

– Ого! – воскликнул я, хотя и понятия не имел, о какой такой энергии идет речь, да и возможно ли вообще сделать привидение.

– Но мы отклонились от главного вопроса: Черный прячет в своем логове людей из вашего мира – их следы обнаружили гномы на берегу озера. Эти люди воруют у гномов еду и косы – зазевается гном, а узелка с едой уже нет как нет и траву хоть руками коси. Пытались наладить разговор с ворами, но попусту потратили время – размахивают косами, не подпускают близко. Лица бешеные, ужас на них.

– Может, просто похожи на людей?

– С одним из них все же удалось установить связь. Гномы носят в условленное место масло и хлеб. Еда исчезает. Черный не испытывает нужды в пище. Кстати, эти люди по каким-то причинам не могут отходить от городской стены дальше нескольких сотен шагов. А потом у них подгибаются ноги. Может, охранное, защитное поле… Если согласишься, мы вместе с хлебом оставим записку, чтоб встретили тебя.

– Что ж, – сказал я. – Попробую разобраться.

Да и чем я, спрашивается, рисковал? Пусть мне что-то придется не по нутру или появится опасность, непредвиденная и необъяснимая, – зажму нос пальцами и очнусь на топчане в доме бабы Ани. И что это может быть за опасность, если тело мое совершенно в другом месте, в безопасном мире?

– Пельдоиви, тролль, будет ждать любого твоего слова. Можешь беседовать с ним мысленно. Любой вопрос, какой угодно совет, справку – все гномы, лешие, кобольды, русалки – весь наш мир – будут служить тебе. Большая сила за твоей спиной… А теперь надо скинуть крылья… Так… Стань оборванцем с впалыми, давно не бритыми щеками. Пусть на твоем новом человечьем лице будут синяки и ссадины, волосы на голове сделай нечесаными, редкими.

Я обернулся в разбойника с большой дороги. Вдобавок глаз тролля, в который я сейчас смотрелся, как в зеркало, несколько искажал мой и без того страшный облик.

Махишасура сунул лапу в ближайший куст, и в его руке ли, лапе ли – так и не могу привыкнуть к постоянным изменениям его облика – оказалась ржавая зазубренная коса.

– Они все с такими ходят, возьми и ты… А теперь ступай.

– Но куда? – спросил я, представив логово Черного – мрачное нелепое сооружение из серого камня.

– Прямо иди, – сказал Яков. – И помни – мы рядом.

Я махнул на прощание Якову, Махишасуре. Пельдоиви подмигнул мне в ответ космическим глазом – послышался треск ударившихся друг о друга верхнего ряда копий с нижним.