Транс

9

В уши ввинтился звук, похожий на завывания ветра в печной трубе. Передо мной самое начало улицы. Облокотившись на полуразрушенную плиту забора, я смотрел на серые дома без окон.

– Ты делай что-нибудь, – шепнул Яков, словно стоял где-то рядом со мной. – Железякой размахивай… Они всегда ими машут.

– Вижу одноэтажные ветхие дома без окон, крыши плоские. Кругом грязь, запустение.

– Не стой на одном месте, – голос Якова. – Тот, кто воровал еду, найдет тебя.

Между домами просматривался пустырь, заваленный обломками кирпича, какими-то искореженными конструкциями из ржавого металла, гнилыми бревнами. За свалкой виднелись такие же серые дома.

Я шел уже несколько минут, но не встретил ни единого существа. Осмелев, подошел к ближайшему дому. Отыскал вход. Попытался отворить дверь, но она отвалилась вместе с косяком. Из глубины темного помещения потянуло затхлым воздухом. Махнув для порядка косой, вошел в дверной проем и оглянулся: пусто, никого не привлек шум упавшей двери. В полумраке различил ржавую солдатскую койку, стул с отломанной ножкой и керосиновую лампу без стекла. На койке лежал полосатый матрац. Я вдруг обратил внимание на ступни своих ног. Они вдавились в гнилую древесину пола, и на поверхность выступила влага – значит, я материален. Совершив маленькое открытие, вначале обрадовался… Дверь… Ведь я же дергал ручку… точно, материален. И запах… Я ощущал запах гнили. Надо же – обрел возможность обонять, для того чтоб вдыхать мерзкие запахи. Я повалился на матрац. Он хрустнул, вдавившись от тяжести тела. Ветер продолжал выть в печной трубе. Нагоняющий тоску звук исходил отовсюду, даже из-под гнилого пола.

Наверное, я задремал, потому что, открыв глаза, вдруг услышал голос с улицы.

– Поль. – Кто-то звал меня. – Где ты? – И звук шагов по грязи.

Я крадучись подошел к дверному проему и выглянул. Посреди улицы трепыхался огонек.

– Здесь… Иди сюда, – позвал я, и огонек двинулся ко мне.

Передо мной стоял дурно одетый человек со свечой в руке. Он оглядел меня с головы до ног.

– Двери ломать не надо, – проворчал он, не ответив на приветствие. Осветил комнату и велел прихватить лампу. Затем дунул на свечу и сказал: – Хватайся.

В моей руке оказалось что-то мягкое, похоже – материя.

– Поведу тебя, как пса на поводке. – Он то ли кашлянул, то ли хохотнул. – Не отставай, мазурик.

Узкая полоска материи натянулась, и мы двинулись, разбрызгивая грязь. Через некоторое время дорога пошла под уклон, и глаза наконец привыкли к темноте.

– Сам-то откуда? – Мужчина остановился и выдернул из моих рук поводок. – Где родился-крестился?

– Ленинградец. Поляков… Зови по фамилии.

– Совсем другое дело. А то – Поль. Думал, иль француз, иль выпендриваешься. Меня Константином зовут… Сейчас люди будут встречаться. Приморгался к темноте?.. Вот и хорошо… В разговор не вступай. По моему сигналу бей литовкой всякого. Особенно если нападающий мерцает. Это нелюди – мерцы, не жалей их.

И мы опять пошли вперед. Справа и слева были все те же слепые дома с плоскими крышами. Константин с кем-то поздоровался, кого-то обругал, пригрозив скорой расправой.

– Сволочь! – выкрикнул кто-то за нашими спинами, и послышался глухой звук, будто мешок с песком упал на асфальт.

Мой спутник побежал узнать, в чем дело, а я следом – не хотелось оставаться одному. Боялся потеряться без провожатого. В свете зажженной кем-то свечи я увидел ком тряпья, лежащий под ногой человека, вытирающего окровавленную, остро отточенную полосу металла о полу драного вельветового пиджака.

– Как ты его разгадал? – спросил Константин, присев на корточки перед комом тряпья.

– Морду тряпкой замотал, чтоб не мерцала!.. – Человек пристегнул очищенное от крови оружие к поясу. – А я гляжу, руки в перчатках, лица не видать под тряпьем. Рубанул… Надо всем сказать, чтоб рубили тех, кто морду прячет. – Человек пнул ком тряпья. – Кто с тобой? – спросил, показывая на меня пальцем.

Константин сослался на недостаток времени и распрощался.

Вскоре мы остановились у заблестевшего перед нами озера. «Заблестевшего» – слишком громко сказано, однако на берегу значительно светлее, чем на улице. Константин тихонько свистнул, и откуда-то сбоку вынырнула лодка. В ней было два человека.

– Жрать привез? – спросил один из них.

Мой спутник не ответил. Помог мне забраться в лодку. Сидящий на веслах человек, что-то проворчав, поплевал на руки, крякнул, и мы отплыли. Однако скоро пристали к берегу.

– По-шустрому, – шепнул Константин и поспешил следом за мужчинами, шагнувшими на берег.

Через несколько минут мы оказались в комнате. За нами заперли дверь. Четверо бородатых мужчин сидели за сваренным из листового металла столом и смотрели на меня.

– Благодаря ему мы будем есть хлеба вволю, – сказала вышедшая из-за шторки женщина.

Мужики одобрительно кивнули. Константин вытащил из-за пазухи сверток и кинул его на стол.

Женщина деловито метнулась в отгороженный шторой угол, чем-то звякнула, вернулась с ножом. Осторожно развернула бумагу и начала резать хлеб на тонюсенькие равные дольки. Все получили по одной. Положила женщина и мне кусочек, но я отказался, сказав, что сыт, хотя это было неправдой, – меня смущали грязные руки хозяйки. Да и вся она была какая-то неухоженная, помятая и вонючая, словно сроду не мылась.

Константин рассказал об убийстве мерца, замотавшего лицо тряпкой, но никого не заинтересовал своим сообщением.

– Ты видел Черного ангела? – спросил я у Константина.

– О чем ты? – Он икнул, громко почесался спиной о стену и, присев рядом со мной, прикрыл глаза.

Он и мне предложил так спать, но я решил понаблюдать за бородачами, затеявшими игру в карты. Женщина ушла за штору.

Вдруг один из картежников приложил палец к губам:

– Люди Хогерта видели лодку. Они идут сюда. Из-за ширмы тотчас выскочила женщина. Торопливо, но без суеты свернула бумагу с едой, сдернула штору, за которой оказалась кровать и обшарпанная тумбочка. Один из мужчин нагнулся и открыл крышку подпола. Я толкнул локтем Константина.

Под полом мы долго сидели в темноте, прижавшись друг к другу. Я подумал, что тревога могла оказаться ложной, но ошибся – вскоре над головами послышался шум шагов.

– Их здесь нет… Но я точно видел, как они плыли в лодке.

– Если бы они были здесь, заперлись бы на засов. А он у двери валяется.

Послышался грохот чего-то громоздкого, поваленного на пол.

Наверху еще немного поговорили, топоча по комнате, и ушли.

– А они не вздумают нас поджечь? – спросил я.

– Не считай людей Хогерта дураками, – проворчал кто-то.

– Заткнитесь! – сказала женщина, и я услышал звук пощечины. – Придется сидеть здесь всю ночь. Мне кажется, мерцы ищут новенького… Костя, его доили?

– Не знаю… Поляков, доили тебя?.. Когда выходил из клетки, у тебя кровь брали? Или ты сумел сбежать?

«О какой клетке идет речь и о какой дойке?» – подумал я недоумевая.

– Ты, Поляков, не был в клетке? – спросил Константин. Он то ли кашлянул, то ли усмехнулся: – А мы все пришли в город через нее… Да, я получил рекомендательное письмо от тех, кто послал тебя сюда.

– Значит, он пришел сюда из-за Черты, – сказала женщина и вздохнула. – Мерцы будут охотиться за тобой, пока не получат кровь из вен.

– Может, отведем его к клетке? Пусть добровольно отдаст мерцам кровь. Все равно не дадут покоя.

Темнота наполнилась гулом одобрения.

Мы вылезли из подполья ранним утром. Женщина пошепталась с Константином и начала резать хлеб. Взял и я свою долю.

После завтрака меня подвели к озеру, посадили в лодку. Константин сел за весла, велел мне устраиваться на корме. На нос прошел низкорослый крепыш с золотыми зубами. Он отстегнул от пояса литовку, перекрестился двумя пальцами и махнул рукой. Стоящие на берегу пожелали нам удачи. Туман мешал мне хорошенько разглядеть лицо женщины. Судя по всему, она была предводителем приютившей меня компании.

Гришка, так звали крепыша, взявшись за рукоять косы, вглядывался в еле видимую из-за тумана полоску берега. Плыли тихо. Вода была теплая и пахла бензином. Туман стал сгущаться, и лодка приблизилась к берегу почти вплотную. Уже можно было различить кучи битого кирпича, развороченные, словно взрывом, бетонные плиты с торчащей в разные стороны арматурой, покореженное железо. Хотелось поговорить с Константином, но он был угрюм и сосредоточен, будто каждую минуту ждал нападения. Его настороженность передалась и мне. Казалось, вот сейчас лодку забросают камнями невидимые преследователи. «Сворачивай», – шепнул Гришка. Лодка вошла в промежуток, образованный длинными строениями с облупившейся штукатуркой фундаментов, зеленых от тины. Гришка встал коленями на нос лодки и начал ритмично размахивать косой. Казалось, он отражает удары невидимого противника. Мы вновь свернули и некоторое время плыли в двух метрах от зеленой стены… Еще один поворот… Константин, вытянув весло из уключины, начал отталкиваться им от стен. Промежуток между домами стал совсем узким.

Наконец причалили к крохотной пристани. Гришка, продолжая размахивать косой, шагнул на влажные камни. Подождал, пока я и Константин выберемся на мостовую.

Константин схватил меня за руку и потащил к темному проему в стене ближайшего дома. Мы поднялись по лестнице и очутились на чердаке. Дом имел двускатную крышу.

Сквозь пролом в крыше виднелось серое небо. Мне хотелось высунуть голову и глянуть на город с высоты. Я уже взялся за стропилину.

– Не дури! – Константин бесцеремонно толкнул меня кулаком в бок. Я послушно опустился на ящик. – Слушай, что говорить буду, и запоминай… Сейчас пойдешь к мерцам. Не суетись и не бойся. Они сделают свое дело и дадут еды. Ты выйдешь в коридор. Дальше мы позаботимся. Главное – не суетись.

Константин рассказал, как и куда идти, что делать, о чем говорить с мерцами и о чем молчать. Потом отобрал у меня литовку и, подтолкнув к лестнице, пожелал удачи.

Туман рассеялся. Довольно быстро я отыскал нужный дом и толкнул дверь. Поразился стерильной чистоте комнаты. Навстречу мне вышел человек (?) в серебристом халате, в очках с темными стеклами и марлевой повязке, прикрывающей нос и нижнюю часть лица. На голове накрахмаленная шапочка, надвинутая до стекол очков.

В маленькой комнатке стоял стол, накрытый коричневой клеенкой, а над ним окошечко.

– Назовите свою фамилию, государство и город, в котором жили до прибытия сюда. – Существо в серебристой одежде достало из кармана записную книжку и карандаш.

Помня совет Константина, назвал чужую страну и чужой город. Затем лег на стол и сунул руку в окошечко. Процедура «дойки» заняла менее трех минут.

Очкастый проводил меня к выходу и вручил пакет, извлеченный из ниши в стене. Я очутился в освещенном тусклым светом коридоре, о котором рассказывал Константин. Пробежав два десятка метров, плашмя повалился на пол. Тотчас надо мной просвистела литовка.

Ударившись о стену, она упала в нескольких шагах от моей головы. Отворилась дверь, и кто-то сильный схватил меня за руку. Я вдруг заметил, что стены состояли из дверей. Они одновременно распахнулись, и с десяток оборванцев кинулись ко мне.

– Подавитесь! – крикнул Константин – это он схватил меня за руку – и кинул под ноги нападающим точно такой же пакет, что я, падая, прижал к полу животом.

Послышались вопли. Брызнула кровь.

– Некогда глазеть! – крикнул Константин.

Мы несколько минут бежали по каким-то темным комнатам, коридорам, протискивались в узкие щели, брели по колено в затхлой воде. Не знаю, как ориентировался мой спутник, но через некоторое время мы вышли к той самой пристани, где нас должен был ждать Гришка. Константин тихонько свистнул.

– Они здесь! – крикнул кто-то за нашими спинами. Константин обернулся, хотел броситься к оборванцу, размахивавшему железякой, но остановился на полдороге и велел мне бежать по набережной. Сделав несколько десятков шагов, я увидел лодку.

– Ну что, Хлипатый, оклемался?.. Садись на весла. – Гришка прошел на нос, уступив место Константину, и принялся лениво махать литовкой. Что касается меня, то я сидел на корме и прижимал к груди пакет, от которого пахло пряностями. Выплыли из города. Метрах в трехстах от берега Гришка бросил литовку на дно лодки и рассмеялся.

– Не забыл? – Он постучал указательным пальцем по кончику своего прыщеватого носа.

Я вытянул из кармана бумажку, развернул и подал ему кусок ваты, еще влажной от спирта. Очкастый протирал ею мою грязную руку в месте локтевого сгиба.

Гришка отщипнул кусочек ватки и сунул его в ноздрю. Константин-Хлипатый сделал так же. Предложили и мне, но я отказался. Минут двадцать они тянули воздух через «заряженную» ноздрю и сладко причмокивали.

– Однако пора двигаться. – Константин-Хлипатый взялся за весла. – Ты не говори об этом Фельке, бабе нашей. – Он высморкнул ватку за борт. – Мы тут побалдели маленько с Гришкой…

Я, конечно, пообещал, что буду молчать о столь странном употреблении алкоголя.

И точно, предводительница, едва мы сошли на берег, властно выхватила из рук Гриши бумажку с оставшейся проспиртованной ватой. Так же не церемонясь отобрала у меня пакет. Мы вытащили лодку на берег, укрыли ее драным куском брезента, сыпанули сверху мусором и поспешили за женщиной, скрывшейся в лазе, замаскированном кучей прелого тряпья. Долго ползли под бетонными плитами, потом спускались по ветхой лесенке, шагали по гулкому узкому коридору. Наконец вошли в просторную комнату. Сквозь мутные стекла виднелись горы щебня, ржавого металла. Женщина прошла за шторку и вскоре вернулась с выскобленной добела фанеркой, на которой было семь бутербродов и столько же пластиковых стаканчиков с прозрачной жидкостью.

Женщина по крошечке отщипывала от своего бутерброда и, лизнув языком жидкость, медленно жевала.

– Придется тебе, Хлипатый, идти за Черту добывать оружие. С тобой пойдет Гришка. – Предводительница нахмурилась. – Остальные, кроме новичка, отправятся за пайком для всех. А ты, – она посмотрела мимо меня, – напиши записку, чтоб клали в тайник побольше хлеба и масла. Мы сохраним тебе жизнь, если, конечно, она тебе дорога. – Она вытянула из складок блеклой шерстяной юбки огрызок карандаша и бумагу, исписанную с одной стороны какими-то цифрами, латинскими буквами, – похоже на рецепт.

Я написал Якову о просьбе моих новых знакомых, добавив, что неплохо было бы к маслу и хлебу иметь какие-нибудь фрукты: яблоки или груши.

Мужчины вскоре ушли, и мы остались вдвоем с женщиной.

– По каким правилам вы живете? – спросил я. – Зачем мужики машут косами?

– Есть в городе такие участки, где надо размахивать какой-нибудь железякой, иначе в пятки иголки втыкаются. Какие-то ноля, неизвестные нам, делают свое дело. Если их не нарушишь железякой, то можешь обезножеть.

– А кто такие люди Хогерта?

– Ты бы поспал немного… Успеешь все узнать. Хогерт… Не бойся его. Он нас здесь не найдет. – Она вышла из-за ширмы, приблизилась ко мне, присела рядышком на краешек циновки.

– Я видел у вас бумагу. Где вы ее берете?

– У мерцев… Некоторые из наших помогают им. Здесь есть люди образованные. Мерцы что-то химичат с кровью.

– Значит, они, мерцы, управляют городом? – удивился я, вспомнив, как в первый вечер нашего знакомства с Константином кто-то из горожан отрубил мерцу голову… Может, и не мерц это был?

– Управляют? – переспросила Феля. – Они дают нам еду и берут взамен кровь. Три года назад я весила восемьдесят кило! А сейчас? – Она провела ладонью по плоской груди. – И половины нет… За мерцами кто-то стоит. И боится только железа… Он не может попасть в помещение, где в стенах арматура.

– Тот, о котором ты говоришь, похож на черного ангела?

– Вранье… Его никто не видел. Он колет иглами в пятки. И он управляет клеткой. Мерцы глупы и смертны. Наши люди бьют их каждый день по десятку.

– А где он прячется? – допытывался я, поняв, что Черный не показывался жителям города ни в виде черного ангела, ни аморфной бугорчатой массой.

– Уж не затеял ли ты воевать с ним? – Феля усмехнулась. Она посмотрела на меня с долей любопытства. – Гиблое дело. Некоторые пробовали штурмовать Башню. Наверное, и кости их уже сгнили… Там, где тебя доили, мерцы в безопасности. Это их территория. Они стерегут лаборатории: лишний шаг или подозрительное движение – и ты валишься на пол… Некоторые, выскочив из клетки, начинают бузить. Но, стукнувшись несколько раз головой об пол, успокаиваются, если, конечно, не зашибутся до смерти… Хорошо, что ты к нам попал. Мы – свободные.

Я хотел спросить что-то еще, но она устало махнула рукой и ушла в угол за ширму. От циновки пахло теплой пылью и соломой. Бессонная ночь начала сказываться, и я задремал.

Не знаю, долго ли я спал, но вдруг проснулся. Комната была красной от заходящего солнца. Осторожно встал, прислушался. За шторой сладко посапывала женщина. Мне захотелось глотнуть свежего воздуха.

Довольно быстро отыскал выход наружу и устроился на куче опилок. Ветер, продолжавший выть в печной трубе – чертовски противный звук, к которому я пока не мог привыкнуть, – мешал сосредоточиться. Хотя и думать-то ни о чем не хотелось.

– Яков, – позвал тихонько, вспомнив, что не сам я пришел в город и что от меня ждут действий.

– Как дела, Поляков? – откликнулся лесной человечек, впервые обратившийся ко мне по фамилии. – Что-то случилось?

– Боюсь, Черный недосягаем для меня.

– Не паникуй, – сказал Махишасура. – Мы хозяева этой земли. Пока все идет хорошо. Тролль Пельдоиви вычислил планету, с которой прибыл к нам Черный.

– Надо выяснить, чего он хочет, – влез в разговор Яков. – Тебе неплохо бы встретиться с Хогертом.

– Откуда вам известна такая фамилия? – удивился я.

– Так ты привыкай, мы все – одна система, – прорычал Махишасура. – В тебе сейчас сидят все демоны, русалки и прочая нечисть, как называют жителей нашего мира у вас.

– Значит, вам известен каждый мой шаг, каждая мысль?

– Зачем каждый?.. Знаем то, что необходимо для общей пользы. – Яков сказал что-то неразборчивое и добавил: – Хогерт имеет дело с документами… Сомневаемся, что они нужны Черному. Но какая-то связь имеется…

– Конец связи. Сюда идут, – сказал я, услышав плеск воды и тихий говор.

Притаился, прислушиваясь. Гора мусора скрывала меня. Не знаю, что мне пришло в голову, но я решил напугать своих новых знакомых и превратился в аморфное существо, заставляющее всех ощущать пульсирующую боль в пятках. Выскользнул из своего укрытия наперерез ничего не подозревающим мужчинам.

Гришка шел размахивая литовкой и, казалось, не замечал меня. Они не видели меня! Я дал им приблизиться, послал иглу в его ноги и тотчас ощутил страшный удар в живот. Чудовищная сила бросила меня через кучу мусора, и я, скорчившись от дикой боли, упал ничком на кучу опилок.

– Руби его! – завопил Гришка. – Он где-то тут, рядом! – Ж-жик, ж-жик, ж-жик, – зажужжал воздух.

Меня положили на циновку. Осторожно пощупали рукой живот, облегченно вздохнули. Тронул живот и я – боль утихла, раны нет. Слава Богу, пронесло на этот раз.

– Нет, думаю, сейчас я тебя отоварю, и хвать его литовкой! Правда, плашмя достал, но с оттяжкой, – хвастался Гришка. – Достал-таки. Будет помнить мою железяку.

Феля возилась в своем закутке, шурша бумагой. Мужчины засели за карты. Кроме Гришки – тот продолжал вновь и вновь рассказывать, как ловко он проучил Хозяина. Однако я придумал, как встретиться с Хогертом. Притворюсь больным. И когда Феля поднесла к моему лигу фанерку с бутербродом и жидкостью в пластиковом стаканчике, отрицательно мотнул головой и скривился от «боли».

Она села так, чтоб заслонить мое лицо от света свечи.

– Брюхо болит, – жалобно глянув на нее, шепнул я, – и тошнота – еле сдерживаюсь.

– Сними рубашку, – попросила она и помогла мне повернуться на спину. Расстегнула пуговицы. Увидев мой голый живот, вздрогнула, прижала свою грязную ладонь к моему лбу.

– Чего там у него? – спросил кто-то недовольным голосом.

– Ушибся, – сказала предводительница спокойно. – Может, перетерпишь? – спросила у меня. – Доктор стоит много хлеба.

– Напишу друзьям, и хлеб будет, – сказал я.

– Мы экономим… Придет зима, и надо будет много еды. Доктору придется отдать большую часть того, что мы накопили. Ты понимаешь?.. А если доктор заинтересуется тобой? Кто ты, чтоб давать такую дорогую цену за свое здоровье, может спросить он.

– Пусть будет так, как сами решите. – Я прикрыл глаза, несколько раз охнул – мол, очень больно, застегнул рубашку и повернулся лицом к стене.

За спиной долго шептались, спорили. Потом затихли. Наверное, все вдруг посмотрели на меня.

– Есть вариант: мы его подкинем людям нашего врага, а он постарается договориться с ними сам. Нам нельзя рисковать. И запас трогать не можем. Представьте: его друзья откажутся помогать – сдохнем, как собаки. В первый же мороз окочуримся. Зимой надо хорошо жрать, чтоб не заболеть.

Мужики одобрительно загудели.

Собственно, спрашивать моего согласия никто не стал. Завернули в какую-то тряпку, пахнущую кислой капустой, обвязали веревками и бросили на дно лодки. Минут через двадцать пристали к берегу и еще около получаса тащили по песку, лавируя меж испачканных во что-то черное валунов. Остановились у врытой в песок цистерны. Константин, виновато поглядывая на меня, развязал веревки и освободил пелены.

– Мы тебе оставляем немного еды… Они придут сюда, когда рассветет. Не говори им о нас. Если спросят – дескать, сегодня вышел из клетки. Покажи им локтевой сгиб – брали кровь и дали взамен еды. – Константин поднес к моему носу вкусно пахнущий кусок выпечки. – Покажешь – мол, все, что осталось… А литовку мы забираем. Не серчай.

– Сволочи вы! – крикнул им вслед. Они ушли, даже удачи не пожелали.

Однако все шло по задуманному плану: кто бы меня ни нашел, скажу, что ищу Хогерта. «Зачем?» – могут спросить. «Послан своим предводителем для важного разговора. И что разговор этот касается только нас, потому что… Потому что мы пришли в город не через клетку, а из-за Черты». Как знать, может, Хогерт, как и я, действительно оттуда и ему знаком мир Якова?

Я встал, сделал несколько шагов. Боль в животе была, но не сильная. Однако стоило прикоснуться пальцами к синяку, ощущалось покалывание, словно прикладывали к животу пучок щетины. Вдобавок навалилась усталость. Облокотился на цистерну. Что-то хрустнуло, и в ржавом металле образовалось отверстие. Пахнуло смрадом, словно внутри находились разложившиеся трупы. В голову полезли мрачные мысли.

Дурацкое состояние, когда начинаешь жалеть о содеянном: зачем ввязался в это дело? Не проще ли послушаться Еремеева и отдать все на откуп «Посоху»? Чего доброго, саданет какой-нибудь дуролом литовкой по шее! Где гарантия, что удар не будет смертельным для меня? Хорошо, если в любой момент можно проснуться, а если не успеешь? Мне стало страшно. Раньше все воспринималось как игра, сейчас – очень близко к реальности, синяк на животе предупреждал: может быть и гораздо хуже.

Холодный камень, к которому я прислонился спиной, напоминал видом врытую в землю берцовую кость. Сыпучий песок медленно заглатывал мои ноги.

Послышалось знакомое «ж-жик, ж-жик»… Потом шаги.

К цистерне приближалась цепочка людей. Они меня не заметили, хотя прошли мимо всего в нескольких шагах от камня, за которым я прятался. Поразило, что люди шли след в след, как волки. Что, если обернуться мелким зверьком и выследить их?

– Стоять! – крикнул кто-то властным голосом. Наверное, они заметили меня. Немного подумав, я вышел из-за камня. Прихрамывая – отсидел ногу, – подошел к ним.

Из цепочки ко мне навстречу выдвинулся человек в довольно приличной одежде: двубортный пиджак, светлая рубашка с галстуком; брюк и ботинок разглядеть не удалось, но зато уловил запах одеколона.

– Ты что здесь делаешь? Охраняешь цистерну, в которую люди Фели бросают мертвых мерцев?

– Я сидел у камня, – сказал я. – Размышлял. Как-то странно все получается. Понимаешь, вышел из клетки, меня – к доктору. Взяли кровь. – Я засучил рукав. – Вот. – Словно в темноте можно разглядеть точку от шприца.

– Значит, новенький, раз из клетки недавно, – сказал кто-то стоящий где-то в начале цепочки людей. – Давай жратву и проваливай.

– Ту, что дали за кровь?.. Опоздали, господа. Меня уже обчистили какие-то сволочи. И накостыляли. – Я задрал рубаху, показал почерневший синяк на брюхе.

– Говоришь, что только сегодня из клетки вышел? – Хорошо одетый человек глянул на меня подозрительно.

Я уже приготовил ложь, которой собирался попотчевать любого, кто нашел бы меня здесь, у цистерны:

– Слушайте, чертовщина получилась. Работал страховым агентом… Шел на автобусную остановку и… в клетке?! Думал, сон. А когда иглу в вену воткнули… Что это за государство?

Пахнущий одеколоном человек выкрикнул какое-то имя, и ко мне подошел низкорослый крепыш.

Раздалась чья-то команда, и цепочка людей двинулась – след в след. Вновь зажужжал воздух.

– Давай, – подтолкнул меня низкорослый. – След в след иди, таков порядок. Ну?..

Песок кончился, и мы несколько минут шли по битому кирпичу. Затем продирались сквозь заросли спутанной с металлическими стержнями проволоки.

Остановились перед сколоченным из досок щитом. Здесь стоял охранник. Он включил фонарь и освещал каждого входящего в узкую лазейку между досками, за которой вход в подземелье.

Спустились по шаткой лестнице вниз. Прошли сырой, пахнущий плесенью коридор, которому, как мне казалось, и конца не будет. Свернули в галерею, освещенную чадящим огнем факелов. Вскоре еще раз свернули, теперь уже в полутемный коридор с множеством дверей по обеим сторонам. Шедшие впереди люди гомоня побежали вперед, а мой охранник схватил меня за шиворот и втолкнул в комнатушку, в которой горела керосиновая лампа.

За столом у противоположной входной двери стены сидел старик. Он, ероша пальцами седую голову, читал книгу. Даже не глянул в мою сторону.

– Съесть бы чего-нибудь, – сказал я и достал из-за пазухи оставленный мне людьми Фели кусок. Стал жевать. Старик потянул ноздрями воздух и уставился на меня водянистыми глазами.

– Хочешь? – Я отщипнул ему кусочек.

Он, сглотнув слюну, уткнулся в книгу. Я пожал плечами и с аппетитом съел все сам.

Низкорослый, опираясь на литовку как на костыль, мерил шагами комнату, что-то бормоча себе под нос.

Скосив глаза, я заглянул в увлекшую старика книгу и удивился – книга на финском языке. «Значит, он просто не понял, когда я ему предложил еду», – подумал я, пытаясь извлечь из памяти те несколько слов финского языка, которые когда-то знал. Как я раньше не догадался, что в городе могут жить люди разных национальностей?

Дверь отворилась. В комнатушку вошел здоровенный мужик в ватнике. Кивнув на меня, сказал:

– К шефу, – сам присел рядом со стариком.

Вновь низкорослый повел меня по коридору.

Вскоре, отворив одну из дверей, впустил меня в хорошо освещенную комнату. Свечей было много – более двух десятков, и все в канделябрах по стенам.

За крепким столом, крытым зеленым сукном, сидел хорошо одетый человек, видимо тот самый, что разговаривал со мной там, у цистерны. Несколько минут мы смотрели в глаза друг другу.

– Жаль, что ты начал врать с первых минут нашего знакомства. – Он кивнул на стул. – Я – Хогерт.

«О каком вранье речь?» – подумал я, припоминая наш разговор у цистерны. Но ничего, дающего ему основание обвинять меня во лжи, не нашел. Потому сделал недоуменное лицо и пожал плечами.

– Ладно. – Хогерт махнул рукой. – Дело ясное. Как звать?

– Василий Поляков. Кузнец, – по-военному отчеканил я.

– Так-то оно лучше. Врать нет смысла. Тут все, как один, – подонки: всякая сволочь, совершившая преступление, и не одно.

– Так ведь и я… Товарища – подельника – ранили в перестрелке с милицией. Пришлось рвать когти. Правда, прежде разрядил пистолет в голову подельнику – все равно ему крышка. И мента последним патроном, – соврал я.

– Дальше не надо. – Хогерт вытянул руку ладонью вперед: – Не надо подробностей. Надоело… Забудь все. И никогда не рассказывай о прошлом. Что ты умеешь, Кузнец?

Наверное, он решил, что Кузнец – кличка.

– Знаю травы. Могу делать лекарства из корешков, цветов.

– Лекарства – это хорошо. Значит, завтра пойдешь за травой.

Я обратил внимание на его артикуляцию – с его губ должен срываться совсем другой звук, вернее, звуки. Хотелось проверить, совпадает ли артикуляция со звуками, но Хогерт ничего не спрашивал, а я боялся говорить, чтоб не попасть впросак из-за неосторожного слова. Странный был взгляд у Хогерта. Пустой, что ли? Какой-то неестественный и холодно-настороженный.

Так и не вымолвив ни слова, он показал мне рукой на дверь.

За дверью в коридоре меня дожидался низкорослый. Он что-то сказал подошедшему карлику, держащему над головой свечу, хотя в коридоре было достаточно светло, и толкнул меня вперед.

Мы остановились перед дверью, которая в отличие от других в этом коридоре была обита металлом. Мой охранник, приложив щеку к круглому отверстию в середине двери, долго молчал. Затем сплюнул и отодвинул мощный засов. Втолкнул меня в комнату.

Я осмотрелся. Сколоченные из жердин нары в два этажа, стол, два стула и лучина над чашкой с водой у входа. За столом сидела женщина, она куталась в залатанное одеяло, смотрела на меня и молчала. Медленно и ритмично раскачиваясь, стукала носком грубого ботинка по деревянному полу. На стене над ее головой висел портрет какого-то китайца в кепке с коротким козырьком.