Транс

7

Яков положил гнилушки под ноги, извлек из-за пазухи конверт и просунул его в узкую щель между бревнами.

– Естественно все должно быть. Согласен?.. Сейчас, значит, делаешься лягушкой и лезешь вот сюда. – Он нагнулся и похлопал ладонью по бревнам в правом нижнем углу.

– Может, мышью? – сказал я, чувствуя отвращение: жаба всегда у меня ассоциировалась с чем-то мерзким, противным.

– Отчего нельзя?.. Только не делай глупостей.

Я мышью скользнул в щель под бревнами и очутился в просторном помещении. Под лапами хрустнула бумага. «Конверт, брошенный Яковом», – понял я. В теле ощущались движения восторга. Над головой виднелись полоски света. Глаза быстро привыкли к темноте, и я различил лестницу, ведущую к полоскам света. Мои лапы цепко ухватились за дерево… Я заглянул в щель. Да… То, что открылось моим глазам… Комната, стол. За столом баба Аня. Чуть правее – видимо, Жоркины ноги в синих тапках со смятыми задниками.

Я наблюдал сквозь щель между полом и плинтусом, боясь высунуть голову. Очень хотелось посмотреть на самого себя, лежащего на топчане. Может, все-таки высунуть голову?

Медленно перебирая лапами, я спустился вниз и вполз в подземный ход, где меня ждал лесной человечек.

– Интересно было? – спросил он, подняв гнилушки к моему лицу. Стоим два маленьких, бородатеньких – вот бы глянула на нас Милка! – Или не очень?

– Один вопрос за другим – голову сломать можно. – Я снял с бороды Якова паутинку. – В наш мир ходите, когда захотите?

– Ходим… Чайники, котелки, одежда – оттуда. Не воруем, конечно. Выброшенное подбираем… Вычислила нас баба Аня. Если бы не она, не видать бы тебе нашего мира. А ведь каждый почти к нам может попасть.

Мы двинулись в обратный путь. Спросил Якова, кому и от кого письмо он бросил в подпол бабы Ани. Но лесной человек промолчал. Правда, через минуту-другую остановился, глянул на меня лукавыми глазами, хмыкнул и сказал:

– Удивляюсь: чего они смеются над ее письмами? – И, вытянув вперед руки с гнилушками, пошел дальше, так и не ответив мне.

Стеша ждала нас у выхода. Приложив палец к губам, она прошептала:

– Твой приятель вернулся. Сидит у костра и костерит Черного. Злющий…

– Надеюсь, Поль, ты понимаешь, что рассказывать о нашем походе не стоит. Смеяться будут над твоими словами. – Яков повернулся ко мне.

Я принял облик ангела и теперь смотрел на лесных людей с высоты ангельского роста.

– Буду молчать, – сказал я.

– Скажи, что ты у русалок был. Они сейчас на берегу. Вот так лети. – Яков показал рукой на северо-запад. – Озеро увидишь… и – к костру, со стороны озера к нему подлетишь.

Темная озерная вода казалась застывшей смолой. Я сразу заметил несколько обнаженных женских тел на берегу, но лететь в ту сторону не решался… Однако любопытство, будь оно неладно… Опустился перед одной из озерных красавиц. Автоматически отметил – хвоста у нее нет.

– Что глядишь? Не боишься теперь свихнуться? – спросила женщина, разглядывая меня.

У нее были огромные глаза. Они искрились, как потревоженная легким ветерком поверхность озера в свете луны.

– Вода теплая? – спросил я первое, что пришло на ум.

– Поплавать с нами осмелился? – усмехнулась женщина и, вытянув из шелковистых волос цветок, протянула его мне.

Какое там поплавать: даже цветок в руки взять отказался – смелости не хватило. Да и расстояние между нею и мной сохранял такое, чтоб успеть взлететь.

Русалка кинула мне цветок – лилию, я сразу увидел отличие этой лилии от той, что растет там, у нас: у наших нет темной полоски по краям лепестка, кинула точно в руки, хитро прищурилась:

– Может, по женским ласкам соскучился?.. – небрежно откинула волосы, открывая грудь, красиво выгнула тело. – Иди сюда, пока не передумал… Иль сбежишь, как в прошлый раз? Ну? Что молчишь?

Она спутала меня со Стоцем, факт. Я сказал ей об этом, чем вызвал удивление на холодном от озерных глаз лице. «Однако чего я боюсь? Не съест же она меня!»

Стоило мне приблизиться и сесть с ней рядом, как дюжина русалок окружила меня плотным кольцом. Они трогали мои крылья, заглядывали в лицо, о чем-то шептались и хихикали. Холод исходил от их в общем-то рядовых тел, опутанных длинными волосами, похожими на тину. Вспомнились сказки об утопленницах… Аж дух захватило. Особенно не по себе стало, когда увидел среди них мужчину.

– Ты тоже железные больницы переписываешь? – спросил кто-то, нагнувшись к самому уху.

– Он здесь недавно.

– Какие у него румяные щеки!

– А кожа! – Холодные губы коснулись моей шеи.

Одна из женщин опустилась передо мной на колени и, робко улыбнувшись, потянулась ладонью к моему лицу. Мне стоило труда не отшатнуться. Ощутил на щеке влагу от прикосновения.

– Хороший, – прошептала она, бережно проведя по щеке рукой. – Хороший…

Сквозь нахлынувшую дрему я слышал ее ласковые, умиротворяющие слова. Веки мои стали тяжелеть. Я встряхнулся и глянул в глубокие, как омут, глаза…

– Не тот, что называл нас рыбами. Не тот, – сказала она и легонько хлопнула меня по щеке. Улыбнулась. – Другой!

И я очнулся. Теплая волна согрела мое озябшее, налившееся сонной тяжестью тело.

– Если ты ищешь больницы, то такие и под водой есть. Не в озере, конечно, а в морях, океанах. В больших реках есть, – сказал мужчина. – Твой приятель не знает о них. Зачем вы их переписываете?

– Не очень-то похоже на больницы, – возразил я, освоившись в кругу русалок. Я уже, будто ненароком, тронул сидящую рядом за колено – холодное, но живое и волнующее.

– Согласен, что не похожи. Но Черный вызвал к жизни Сухорукого. Опять же и не делал ничего плохого. Нет причин, чтоб не верить ему.

Русалка поймала мою руку, лежащую на ее колене, и повела ею по бедру – тоже холодному… Все дальше скользит моя ладонь, дальше… Наша игра не видна другим – русалка придвинулась ко мне вплотную, да еще и загородила мою руку до самого плеча своими шелковистыми волосами. Господи, прости ты меня!

Я уже не слушал, что говорил мне мужчина, хотя кивал, поддакивал, может невпопад.

– Хороший, – шептала русалка, прижимая мою ладонь к своей груди, тепловатой и упругой. – Хороший… – в самое ухо дрожащим шепотом.

Может, мне так казалось, но через тунику я почувствовал, что тело русалки становится все теплее, теплее… И сердце… Я слышал стук ее сердца.

– Мне пора, – сказал я, осознав неожиданность своих слов. Будто кто-то одернул меня.

Кто его знает, Стоца: возьмет и улетит в другое место. Поднимаясь, я бросил на ласковую русалку благодарный взгляд, получив в ответ такой же, но немного грустный.

Стоц сидел у потухшего костра, о чем-то думал. Сучьев оставалось еще много. Чего сидеть в темноте?.. Но мои руки схватили воздух.

– Яша! – крикнул Стоц, повернувшись к кустам. Из-за кустов вышел Яков и без лишних слов занялся костром.

– А кто такой Сухорукий? – спросил я.

– Не хочу я, чтоб ты встретил Черного, – сказал мне Стоц.

Он распахнул крылья и умчался в темноту.

– Кто тебе про Сухорукого сказал? – спросил Яков.

– Девушки с озера. Говорят, Черный воскресил его.

– Было такое дело… Однако чудес не бывает – не тот Сухорукий. Не он живет в моей памяти… Стоц сказал – Черный сделал фантом моего предка… Сухорукого будут смотреть эльфы. Они долго живут. Есть такие, кто знал его лично.

Яков замолчал, задумчиво уставившись в пламя оживающего костра.

– А я сейчас думаю об увиденном там, в горнице бабы Ани. Знаешь, очень захотелось глянуть на себя, спящего на топчане, – сказал я, желая отвлечь человечка от чего-то грустного, навеянного, видимо, воспоминаниями о Сухоруком.

– Что?.. – встрепенулся Яков. – Посмотреть?.. Можно и посмотреть. Отчего нельзя?.. Ты, надеюсь, глупостей не наделаешь. Запомнил дорогу?.. Стоцу о подземелье не говори. Мы много чего ему не рассказываем. Я быстро отыскал вход в подземелье. Вот и бревенчатая преграда на пути. Мышью скользнул… Щели в крышке… Отошедший от пола плинтус. Долго прислушивался. Наконец, превозмогая страх, высунул голову и… бегом под кровать. Успел заметить, что в комнате никого нет. Вернее, на топчане лежал… Лежал, заботливо укрытый лоскутным одеялом… Спал.

Мое лицо, мои руки, вытянутые вдоль туловища… Жутко смотреть. Даже, можно сказать, отвратительно. К глотке подступил ком. Почему? Почему я боюсь смотреть в лицо спящего?

Шаги в сенцах… Я притаился в складке одеяла. Я узнал звук шагов – Милка идет.

Она вошла в комнату и уселась за стол. «Боже, какая она огромная», – подумал я и представил, что, случайно попав под ее пятку, превращусь не в ангела, а в кровавое с серым пятно.

Великанша отложила листок бумаги и повернула лицо к окну. А я начал грызть уголок одеяла. Пусть останется метка. Ведь я вернусь сюда Поляковым и гляну на след мышиных зубов. Правда, не знаю, что подумаю, когда обнаружу изгрызенный уголок. И вообще, парадоксальная ситуация: говорю, что вернусь, но ведь я и сейчас, в эту самую минуту, здесь! Мало того, больше чем здесь – меня два – один в образе человека, другой – мышь… Милка повела глазами по комнате, прислушиваясь. Встала и пошла на кухню. Вернулась с веником. Начала подметать и без того чистый пол. Она двигалась к топчану. Я сделал неосторожное движение, и… наши глаза встретились, к несчастью конечно. Она взвизгнула, что-то крикнула и махнула веником. Я кубарем скатился по брошенным в изножье топчана собственным брюкам и метнулся к спасительной щели. Милка-таки достала меня веником, и я, получив дополнительное ускорение, пулей влетел под плинтус.

Об этом я рассказал Якову, ожидающему меня у выхода из подземелья. Рассказывал еле сдерживая смех.

– Она могла испортить тебе глаза ненароком. А если бы ты вернулся слепым? – Яков укоризненно покачал головой. – Ведь предупреждал – глупостей не допускать… Тебя ждет Стоц…

Торопись, Поляков, – услышал я густой шепот из ближайших кустов. – У нас мало времени.

– Перья, перья надень, – крикнул Яков.

Промашка… Я метнулся в небо за Стоцем, размахивая не ангельскими крыльями, а руками бородатого человечка, в образе которого вылез из подземелья.

Сейчас я впервые наслаждался полетом. Казалось, каждая клеточка моего ангельского тела впитывала пространство и время. Пропуская сквозь себя пространство, и время, я звенел как натянутая струна. Мне не хотелось спрашивать о цели полета – мне было хорошо.

– Сейчас мы будем в мире бабы Ани, – сказал Стоц. – Слышишь меня?.. Зажми нос пальцами и не дыши. Дышать нельзя. Ну? Готов?

От нехватки кислорода потяжелело в мозгах. Кровь, казалось, вспучивала сосуды, перед глазами поплыли фиолетовые круги.

Я очнулся на топчане. Несколько минут лежал не двигаясь, решая для себя: сон ли видел, явь ли такая? Вдруг понял: дышу ртом – нос все еще сжат пальцами правой руки. Вытянул ноги из-под одеяла и открыл глаза. Конечно же, в первую голову осмотрел уголок одеяла – покусан острыми мышиными зубами. Я усмехнулся и, хлопнув несколько раз ладонью по стене, заорал:

– Мил-ка-а-а-а-а!..

В открытом окне показалась Жоркина рожа.

– Жрать хочу! Пить хочу! – рявкнул я, чувствуя, как подвело живот от голода.

– Глотка-то у тебя, братуха, – спокойно сказал Жорка. – Самообслуживание у нас, понимаешь.

– Да не слушай ты его, трепача… – Милка влетела в комнату, треснула Жорку кулаком по лбу и задернула занавески. – Иди за молоком! – крикнула она йогу вслед и повернулась ко мне.

Хотелось обхватить ее, поцеловать, гладить по голове, но я лишь бестолково улыбался и поеживался, как чесоточный.

– Надо бы Стоценко кликнуть. Не проснулся он?

– И не собирается. Дрыхнет себе, – сказала Милка. Как я и думал, Стоценко лежал с открытыми глазами и молчал. Увидев меня, жалобно улыбнулся.

– Дистрофик! – сказал он, подняв руку.

Я быстро раскидал траву, снял крышку с ящика и схватил Стоценко за плечи. Как куклу поднял, поставил на ноги.

Меж нами жила тайна пребывания в мире Якова. Она сближала нас. Я чувствовал это, видя доверчивость, с которой Стоценко вцепился в мою руку. Он жадно втягивал воздух ноздрями, вертел головой. Увидев Милку, прищурился и смачно цокнул языком.

– Гарная девка, – сказал он и попытался послать воздушный поцелуй, но пошатнулся и вновь схватился за мою руку.

– С возвращеньицем, – каркнула старуха.

Она сидела на крылечке. Подозвала Милку, что-то шепнула ей на ухо и велела мне тащить Стоценко в горницу.

Несколько минут назад мы были в образе ангелов, а тут – стол, занавески на окнах, прохлада и запахи трав, куриного навоза. Я косил взглядом на топчан, пытаясь разглядеть подпорченный мышиными зубами уголок лоскутного одеяла. Стоценко таращил глаза на полку с книгами и продолжал шумно сосать воздух ноздрями.

– Фотоаппарата мы там не организуем, факт, – шептал он себе под нос. – Там, на полке, – сказал он громко. – Глянь…

– Баба Аня не велела суетиться без приказа, – крикнула из кухни Милка. – Сейчас травой буду пользовать, а потом – прогулка до озера и вновь – трава.

Стоценко повернул ко мне лицо – мол, давай бумагу с карандашом, и пальцем – на полку. Я отыскал среди книг кусок картона, выудил из рюкзака ручку и положил перед Стоценко.

– Руки не слушаются, – пожаловался он, старательно – даже язык высунул и сопеть перестал – корябая картон ручкой. – Когда-то я неплохо мог. – Он пододвинул рисунок поближе к окошку.

Я вдруг понял, для чего ему потребовалась бумага и карандаш, – он, если достанет памяти, хочет запечатлеть виденное ангельскими глазами.

– Кто-то из «Посоха» приезжал, – сказала Милка, продолжая возиться на кухне. – Расписку оставил, деньги.

В горнице запахло пустырником и настоем шиповника. Старуха пальцем зачерпнула мед из пол-литровой банки, лизнула и велела дать нам со Стоценко по столовой ложке «гречишного» – так она называла этот золотистый продукт пчелиной работы, – а сама принялась сосать палец, похожий на сосновый сучок в смоле. Как-то совсем не вязалось – столь странный способ вкушения меда и знакомство с Блоком. Да и вообще вела она себя довольно непонятно для потомственной интеллигентки. Может, сосание пальца говорит о каком-то психологическом нюансе в народной медицине? Ха-ха.

Однако Стоценко проглотил мед и теперь запивал его травными настоями. Мне Милка сунула в руку бутерброд с килькой.

Потом Стоценко пил что-то еще и еще. Я уже слышал, как в его желудке булькало и перекатывалось. В комнате отвратительно пахло рутой, букет которой Милка по приказанию старухи водрузила в трехлитровую банку. Глаза мои осоловели от горячего чая.

– К озеру… К озеру ступайте, – сказала баба Аня, брызнув в лицо Стоценко остатками чая из своей кружки.

В лес мы вошли одни – Милка проводила нас до сарая. Мне хотелось обсудить накопившиеся вопросы со Стоценко. Но он молчал, равнодушно смотрел под ноги и отмахивался, не желая слушать меня. Так мы и дошли до озера. Молча разделись, сполоснулись и пошли назад. Правда, Стоценко однажды остановился, глянул на небо и, нахмурившись, сказал: «Вот бы сейчас сверху глянуть!» – и сделал рукой так, словно поправил завернувшееся перо несуществующего крыла.

– Живот пучит от старухиного пойла, – пожаловался он. – Терпежу нет. Как медведь, когда весной из берлоги вылезает, маюсь. Паскудное состояние, – пробормотал он.

Вид у него был, прямо скажем, тяжелобольного человека.

Когда он поднимался на крылечко, его стошнило зеленью. Жорка понимающе подмигнул мне и сочувственно вздохнул.

Старуха заставила Стоценко выпить целый литр молока и лечь спать.

Наконец мы с Милкой получили возможность уединиться – старуха и йог занялись грядками.

Я рассказал девушке о мире Якова все, что запомнил. Особенно ей понравился рассказ о Якове со Стешей. Мне пришлось самым подробным образом описывать одежду лесных человечков, уточняя детали покроя рубашки Якова и платья Стеши.

– Представляешь, какие деньги будут платить люди, чтоб хоть раз в жизни побывать Там!.. Больницы… Только не бомбоубежища. Может, кто-то опередил нас? Вдруг это и не больницы и не бомбоубежища вовсе, а, например, необычные кемпинги и мотели для туристов? – предположила Милка.

Странно, что она без всякого сомнения восприняла реальность моих приключений, в которую я и сам верил не до конца. Да и верил ли вообще?

Стоценко разложил передо мной листы из школьной тетради. Рисунки… Я нашел, что они довольно точны в деталях. Особенно хорошо получилась целующаяся пара и русалка.

– Их надо переслать «Посоху» вместе с моим письмом.

– «Посох» разберется, – одобрил я решение Стоценко. – По крайней мере, что-то наверняка обозначится.

У тайника возле кладбища меня поджидал рыжеусый крепыш. Увидев меня, он отложил книгу и представился посыльным «Посоха», специально поставленным для прямого общения с фирмой.

– Что надо сделать? – спросил он.

– Передать бумаги в экспертный отдел. – Я протянул ему пакет. – С ответом не задерживаться.

Рыжеусый кивнул, взял пакет и припустил бегом в село.

Баба Аня уже видела рисунки. «Больше двадцати лет его знаю. – Она ткнула пальцем в портрет Якова. – Нисколько не изменился». – «Что за письмо принес вам Яков?» – осмелился спросить я. Конечно, я мог тайком ознакомиться с содержанием конверта из плотной бумаги, но не стал делать этого, боясь разрушить дружеские отношения между мной и старухой. «Да ничего особенного, – отмахнулась ворожея. – Яков сам его написал. Правда, от имени некоего Вереницина, доморощенного химика, давно умершего». – «О каком письме идет речь?» – встрял в разговор Стоценко. Но баба Аня громко высморкалась в подол передника, незаметно подмигнула мне молодым зеленым глазом и заговорила о своей юности, о кавалерах, балах и высоких знакомствах. Можно ли верить в ее россказни, если она сморкается в подол и сует палец в банку с медом? Может, намеренно? Но зачем?

На следующий день Стоценко, проходя мимо меня, шепнул:

– Твоя Милка пасет тебя… Разговор есть. Буду ждать в лесу.

– Хотите витамину? – Милка, бросив тяпку, подошла к нам и протянула каждому по пучку перьев зеленого лука. – Ешьте – так бабуля велела.

Стоценко взял лук и пошел к лесу.

– А пойду-ка я земляники наберу для компота, – предложил я, показывая в сторону, противоположную той, куда направился Стоценко. – Там море ягод. Ага?

Взяв принесенную Милкой банку, я углубился в лес и, сделав петлю, тихонько свистнул. Стоценко откликнулся криком сойки.

– Тебе надо вернуться Туда… – сказал Стоценко, когда мы уселись в кустах. – У меня не получилось прошлой ночью… Под тем холмом, где ты с Яшкой знакомился, больница строится. Надо выследить киберов. Засечь, где они оборудование получают. Откуда оно поступает?.. И прошу тебя, крепко запомни: как только почудится звон в ушах – падай на землю не думая и не мешкая. Так надо. Зачем тебе встречаться с тварью, что всю душу из меня вынула?.. Всего не объяснить. И у тебя нет причин не доверять мне. Так надо, чтоб ты наблюдал происходящее в мире Якова другим, нежели у меня, взглядом.

Значит, Стоценко встречался с Черным и, видимо, та встреча не была приятной. Более того, она чем-то унизила старателя.

Я немного опасался, что не смогу проникнуть в мир ангелов, и, перед тем как лечь на топчан, сказал о своих опасениях старухе. Она поправила одеяло, стукнула кулаком по подушке и сказала, что хозяин моего мозга все сделает сам.

– Тебе надо лишь сказать перед сном, что желаешь отдохнуть от тела. И загадай время, в которое он обязан отправить тебя на отдых. Надеюсь, ты помнишь звук кастаньет, – это главное.

Промежуточного мира не было. Я парил ангелом над лесом. Не составило труда отыскать наш холм. Опустился к пепелищу костра и позвал Якова.

Лесной человечек вышел из кустов, словно ждал моего зова.

Я рассказал ему о строящейся под холмом больнице.

– Не доверяет нам Стоц… Неужели он сам не мог спросить?.. Считает, мы и Черный – одна сатана… Что касается больницы под холмом – да, строится. И свои ящики киберы привозят с соседнего участка. Больницы идут цепью – последнее звено готово, – значит, делается следующее. Видел там клетки?.. В них возникают ящики для следующей больницы. Таких цепочек на Земле много.

– А когда была построена первая? – поинтересовался я.

– Первую они построили давно. Даже эльфы, наверное, ничего не знают о самой первой.

«Интересно, – подумал я, – а знает ли Стоц о древних, построенных в незапамятные времена больницах?»

– Если тебе так интересно, могу познакомить с эльфом.

– Ты еще спрашиваешь! – воскликнул я. – Никогда не видел живого эльфа!

Русалки, лесные человечки, а теперь и эльф… Конечно же, мне надо увидеть его. Будет что рассказать друзьям за бокалом тамуса в «Посохе». Другой на моем месте начал бы размышлять, пытаясь понять происходящее, отыскивать физические законы, способные объяснить чудеса превращений, полетов, а я воспринимал все спокойно, как интересный фильм. А что, собственно говоря, изменится, если я начну визжать от восторга и ломать голову над сыплющимися на каждом шагу вопросами?.. Старатель, как правило, – разведчик. Он обязан собирать сведения, а уж обрабатывать их и пускать в дело – есть другие специалисты, и они за это получают деньги от фирмы, и немалые. Да, я тугодум, но могу быть достаточно твердым в своих убеждениях…

Вдруг я услышал звук вибрирующих в мозгу струн. Пока сообразил, что именно о таком звуке говорил Стоценко и его надо бояться, нечто острое кольнуло меня в затылок – легкий такой укол, словно комар укусил, – и тело мое стало трястись, будто в руках моих работал отбойный молоток, которым я вгрызался в бетон.

Внезапно звон стих. Прямо передо мной возвышалось нечто серое – бесформенное аморфное тело, покрытое студнеобразными бугорками. Испарения, испускаемые бугорками, колебали воздух, размывая очертания серого нечто, делая его невесомым, парящим в воздухе в нескольких сантиметрах от земли. Я пошевелил рукой, мотнул головой, сделал шаг и остановился – показалось, что чудище усмехнулось, собрав в верхней части тела бугорки в забавный рисунок.

Я выругался, лихорадочно шаря по подвалам памяти, ища подходящие для такого случая слова. Но в голову лезли лишь восклицания хулиганской юности. Вихрем пронеслось в мозгу: если оно слышит, телепатируя?.. Что подумает?.. Я старался думать о космическом братстве разумов.

Тотчас почувствовал острую боль в пятках… А чудище продолжало усмехаться рисунком бугорков… Боль пропала… и возникла вновь. Мне захотелось убежать, скрыться, кротом в землю, как советовал Стоценко, но поздно – гипнотическая сила рисунка, состоящего из зыбких бугорков, держала меня. Пи-ип-пи-ип… боль пульсировала. Какая-то сила то погружала раскаленное шило в мои ступни, то вытаскивала… И я, поймав момент, стал прыгать, в такт пауз отрываясь от земли. Мне стало приятно, что догадался, как избавиться от ритмических сигналов боли. А вскоре понял, что принял участие в игре, навязанной чудищем. И в этот момент оно обмякло, разбросало по телу бугорки, сотворив рисунок равнодушия, оформилось в шар… И взметнулось в небо огромной черной птицей.

Напрасно я кричал ей вслед о готовности к дружбе и что-то о математике.

Оно предложило мне игру, и я сумел разгадать условия. Так почему же не пожелало остаться поговорить? Мне подумалось: кто-то, изыскавший возможность проникнуть в мир Якова, придумал аморфное тело с бугорками, чтоб подшутить надо мной. Может, Стоц? Но огненное шило, садистски вонзаемое в ступни ног… Земная логика здесь пасует. Таких шуток не бывает. Надо назвать такую шутку издевательством – не иначе.

– Поль, – услышал я голос Якова.

Справа от лесного человечка стоял махонький – вдвое меньше Стеши – мужичок в небесно-голубой бархатной шляпе с острым верхом. Глаза – два голубых солнышка – сердитые.

– Давненько на нашей земле не было ангелов, – сказал мужичок. – Меня зовут Амир.

Я присел и бережно пожал протянутую мне ладошку.

Эльф что-то сказал Якову на незнакомом языке, и они захохотали, показывая одинаково острые мышиные зубки.

– Вы, вероятно, по поводу Сухорукого здесь? – обратился я к эльфу, разглядывая плюшевые башмачки на его ногах.

– Ты интересуешься больницами, – сказал он, не ответив на мой вопрос.

Честно говоря, развалины меня сейчас мало интересовали. Хотелось побольше узнать о личности Черного. Его садистские наклонности говорили о недоброй черте характера.

Мне уже стали привычными чудеса мира Якова, они воспринимались как должное, само собой разумеющееся. И мне не требовалось опасаться за свой рассудок. Где-то в подсознании тлело – чудеса однажды прекратятся и я вновь окажусь в буднях старательской жизни. Буду лишь вспоминать сладкий сон, навеянный гипнотической силой бабы Ани. Правда, обгрызенный уголок одеяла… Найдется объяснение и для него… Однако шутка Черного, умеющего превращаться в бугорчатое аморфное существо… Сон. Все – сон.

– Мне бы хотелось осмотреть самую древнюю больницу.

«Вот те раз», – воскликнул я мысленно, увидев спину Амира. Она была украшена крылышками гигантской бабочки. Желтые, они подрагивали на фоне голубого бархата курточки.

Яков и Амир вдруг заторопились, сославшись на кучу ожидающих их дел. Сказали – жди, скоро придем.

Да здравствует холм, где Стоц познакомил меня с Яковом! Истину говорю, нет во Вселенной места краше Земли. Мне захотелось опуститься в траву и лежать на ней, смотреть в небо и не думать ни о чем – просто лежать и просто смотреть. Но из кустов вывалился эльф. А не подсматривал ли он за мной от нечего делать?

– Ты готов? – спросил он и дернул меня за крыло. – Язык проглотил? – И вновь дернул за крыло, и еще. Выдернул перо. – Извини. – Сунул перо на свое место – в крыло, откуда выдернул.

Ему, наверное, понравилось дергать – вытянул длиннющее перо и, не слушая мои слова о готовности к путешествию, сунул кончиком пера мне в лицо:

– Куси, куси… Р-р-р-р-р… Если через полчаса не соберешься, оставайся при своих интересах. – Эльф воткнул перо в землю.

Смешно и грустно было смотреть на него, похожего на гнома. Именно таким я представлял себе гнома. А это – эльф.

– Летим, – сказал я, вздохнув. – Чего ждать-то? Амир летел молча, шевеля губами и поправляя свалившуюся на глаза шляпу. Она у него постоянно сваливалась. Наконец он снял ее и сунул под мышку. Однако вскоре снова надел и стал проклинать, видимо, того, кто сшил ему этот капризный головной убор.

– Два бы шнурочка… Желтеньких. Завязал бы под бородой, и не надо беспокоиться – лети на здоровье.

Я несколько раз пытался заговорить с Амиром, но безуспешно, он даже не смотрел в мою сторону.

Наконец мы опустились на землю. Амир поправил шляпу и ковырнул туфелькой каменистую поверхность площадки. Окруженная соснами, она была квадратной, каждая сторона метров пятьдесят.

– Здесь самая старая… – Эльф нагнулся, поднял камешек, подкинул его на ладони и отбросил. – Когда по земле ползли льды, верх немного повредился и внутрь просочились камни.

– Амир, – как можно спокойнее сказал я. – Почему ты не хочешь разговаривать со мной?

Эльф метнулся ко мне и уцепился за крыло, пытаясь извлечь перо. Я отскочил от него, не желая быть общипанным ангелом.

– Глупый ты, – сказал Амир обидевшись и надвинув шляпу так, что оттопырились уши. – Поиграть с тобой хотел. Прощай… – И словно сквозь землю провалился. Только зажужжало где-то слева.

Через некоторое время я отыскал куст, загораживающий еле заметный угол плиты. Муравьем вполз в щель. Пришлось двигаться вниз головой. К моему счастью, стены излучали достаточно света. Вот и клетка. К прутьям пыль не пристала. А пыли было много: мохнатым ковром она покрывала приборы, пол… Спустился к конвейеру. Но ничего не смог рассмотреть из-за пыли. Впрочем, рассматривать было нечего – время разрушило больницу так, что и описать невозможно. Представляю, как все осыпалось бы, прикоснись я к чему-то: маленькая букашка, бившаяся о стекло сохранившегося прибора, наверное, устала и опустилась на выступ в стене… Только пыль взметнулась. А на месте выступа осталось пятно, похожее на мишень в тире. Хоть и ничтожно тих был звук, возникший от неосторожных действий букашки, но он повлек за собой осыпание пыли во многих местах… Я увидел оголившийся пластик ленты на барабане. Такая же лента, только вместо целующейся пары – рептилия, хищник – кинжалозубый, чешуйчатый. Мне пришлось напрячь память, чтобы вспомнить треугольник, вернее, точки в треугольнике… Сомнений нет: точки в треугольнике под рептилией и под целующимися – там, в новых больницах, – одинаковые. Да и символы, похожие на иероглифы, те же. Я долго смотрел на пластик. Смотрел до тех пор, пока поднятая букашкой пыль не закрыла изображение мутной пеленой.

Выскочив на поверхность земли, увидел Амира, сидящего на корточках перед валуном. Он справлял нужду. Решил не смущать его. Отошел к ближайшему дереву. Для тренировки закрыл глаза и представил перед собой рисунок на пластике… Запомнил намертво. Когда вернусь в мир бабы Ани, сравню с тем, что нарисовал Стоц…

– Ты хотел поговорить со мной, – сказал Амир, застегивая крючки на штанах.

– Тебе пришлось смотреть Сухорукого… И что?

– Сухорукий – фантом, мираж. Федот, как говорят, да не тот.

– Черный… Каков он из себя?

Эльф задумался на минутку, пристально глядя мне в лицо.

– Вот что, приятель, не гони лошадей, – сказал он, прикоснувшись рукой к моему крылу. – За Черным мы давно наблюдаем. Что-то недоброе он затеял. Мы и тебя вначале приняли за его сообщника, и Стоца.

Эльф сломил цветок, похожий на зверобой, и начал лизать стебель фиолетовым языком.

– Желудок закрепляет, – сказал он.

– Черный заставлял вас прыгать? – спросил я, отходя от Амира, сунувшего руку в мое крыло. – Ну что ты все перья дергаешь?!

– Поиграй со мной. А? – сказал он жалобно.

– Я тебя о Черном спрашиваю…

– Скучный ты. – Амир немного пробежал по земле, подпрыгнул, сделал круг над деревом и, махнув шляпой, улетел.

А я вернулся в мир бабы Ани чертовски сердитый на эльфа: что за дурацкая манера напрашиваться на игру и говорить недомолвками!