Трава зелёная

ГЛАВА 1 КАК НИЗКО МОЖЕТ ПАСТЬ ЧЕЛОВЕК?

Во сне человек не задумывается над тем, как он очутился в той или иной ситуации. Он лишь реагирует на события. Увидел, например, льва, бегущего на него, и понимает: «Надо спасаться!» Всё правильно, лев — это хищник, сожрёт и не поморщится. Хотя возможны варианты. Если человек в реальной жизни работает дрессировщиком, то он и во сне к разным кошечкам относится спокойно, может даже с любовью. Но тоже не факт. Каким бы ты ни был брутальным, подсознание не обманешь. Как говорится, сколько волка не корми, а эта серая тварь всё равно в лес глядит. А тут лев кидается на тебя! Кусает!! А-а, больно!.. Именно от боли я и очнулся. Перенёсся, так сказать, из одной реальности в другую.

— Ну, слава Богу, очнулся! — услышал я над собой. — Сударь, вы меня слышите?

— Ымм… — просипел я в ответ.

Всё тело ломило, словно его хорошенько отдубасили палкой. Нет, с подобным мне встречаться не приходилось: палками меня никто и никогда не бил. Зато один раз, когда я был ещё пацанёнком, неплохо навернулся с велосипеда… Ехал такой с горочки: ветер в лицо, каскетка козырьком назад, улыбка до ушей, а тут песочек на асфальте… В общем, ссадины и царапины потом недели две заживали, а правая нога целый месяц. Ушиб был сильный. Мне тогда бабушка всё йодувую сеточку делала.

Почему бабушка, а не мама? К тому времени меня бабушка с дедушкой воспитывали. А родители…

Мама работала фельдшером на скорой. Приехала она как-то на вызов, а там наркоман. Что произошло в той квартире, я так до конца и не узнал, но результат трагичен: свихнувшийся ублюдок ткнул маме нож прямо в печень. Отец после смерти матери запил. Пить одному дома, видать, было невмоготу. Первое время делил бутылку со старыми знакомыми. Только у людей есть свои дела и заботы. Раз посочувствовали, два… Хватит. Наверное, и отцу говорили, чтобы остепенился. Всё-таки семилетний сын остался. Не послушал. Стал пить с первыми встречными. Меня же, сразу после гибели мамы, бабушка с дедушкой забрали к себе. А на сороковой день после похорон я стал полным сиротой. Отец повторил судьбу мамы. Пьяный собутыльник ткнул его ножом и тоже в печень.

— Сударь, вы меня слышите? — снова раздалось над головой.

«Да, слышу, слышу», — хотелось сказать, но изо рта вырывалось лишь прерывистое сипение.

Интересно, а что произошло?

Помню: была пятница, 7 октября 2022 года. Почему хорошо помню дату? Так в пятницу в нашем местном театре давали премьеру. А у меня в спектакле есть маленькая роль.

Вообще-то я не артист, и уж тем более не театрал. Театром увлекается моя девушка — Анна. Правда, она тоже не артистка, гримёр. Как-то раз вечером я пришёл за ней на работу, и надо же такому случиться, попал на глаза Харитону Исааковичу — художественному руководителю этого балагана, как я про себя называю наш местный театр. Не знаю, чем его привлекла моя внешность, но он принялся уговаривать меня сыграть небольшую роль в спектакле «Мещанин во дворянстве». На мой вопрос, почему именно этот спектакль решил поставить уважаемый Харитон Исаакович, тот сослался на современные нравы. Якобы сейчас вся так называемая элита, обосновавшаяся на обломках бывшего СССР, представляет того самого мещанина. Залезли из грязи в князи… Мне тогда стало любопытно, а кем же себя считает сам Харитон Исаакович? Правда, вопрос этот озвучивать не стал. Вдруг ещё обижу человека. Бывает, проскальзывают у меня порою шуточки, вроде обидеть никого не хотел, а люди потом дуются, не разговаривают. А тут ещё подруга работает. Пошучу я, а проблемы начнутся у неё. Хотя проблемы начались у меня. Аня, как только услышала про роль, сразу начала уговаривать: «Леончик, соглашайся, это ведь так классно!»

Кстати, Леончик — это я. А ещё меня называют Леон или более сокращённо — Лео. В действительности моё полное имя Леонид Иванович Фишер. Но театральная публика она такая, всё не как у людей. Впрочем, я не обижаюсь. Подумаешь, небольшой перекос в сторону французского. Тем более этот язык мне знаком. Моя бабушка по образованию филолог. Хорошо знает три языка: французский, английский и немецкий. Это не считая более ранних языков, типа древнегреческого, латыни и других. Не сказать, что она на них шпарит, как Аристотель или Цезарь, но понятие имеет. Всё-таки в своё время окончила ВУЗ с красным дипломом, а потом всю жизнь трудилась по специальности. Когда развалился СССР, подрабатывала в качестве репетитора или переводчика. Тогда многим понадобились иностранные языки. Особенно во время деловых переговоров. Вчерашняя басота ринулась торговать с бывшими империалистами. Поэтому бабушка старалась повысить свои навыки. Надо жить, надо зарабатывать. Она вообще у меня целеустремлённая, недаром Дева по знаку зодиак: дело на первом месте. По сути, бабуля одна тащила груз семейных проблем, стараясь поставить на ноги маму и не дать зачахнуть деду, который остался не у дел в связи с приватизацией госпредприятия и его банкротством. Что же, у неё получилось.

После гибели родителей бабушка оформила опеку и плотно занялась моим образованием. В двенадцать лет я уже вовсю щеголял среди пацанов знанием французского, из-за чего получил соответствующую кличку — «француз». Не знаю, почему бабушка налегала именно на этот язык. Наверное, восхищалась Парижем, Мирей Матье, Ален Делоном и Джо Дассеном. Всяко уж не Зинедином Зиданом. Хотя в школе я учил английский. Там вообще не было французского. Лишь «дойче» и «ингланд». С ними тоже не было проблем. По крайней мере, читая книги на этих языках, вполне понимал, о чём идёт речь.

Кому-то может показаться, что я был ботаником… Отнюдь. Мне нравился футбол! Нравился до фанатизма. Мы с дедушкой старались не пропускать ни одной значимой телетрансляции. В общем, болели не по-детски, за что частенько получали нагоняй от бабушки. На улице я тоже постоянно гонял мяч. Даже хотел записаться в секцию. Но не случилось. Тот злополучный полёт с велосипеда как раз совпал с намеченным походом на стадион. В начале сентября была объявлена запись в спортивную секцию по футболу, а тут такое дело… Я даже целую неделю не ходил на школьные занятия. Да и после мой маршрут не выглядел лёгким. Из-за правой ноги нормально ходить не мог, приходилось под чутким надзором деда ковылять на костылях.

Дед у меня по специальности краснодеревщик. На заказ делал такую мебель, которую ни в одном магазине не увидишь. Сплошной эксклюзив. Тот месяц, когда я из-за травмы был вынужден пропускать уроки физкультуры, а так же вместо улицы сидеть дома, он решил приобщить меня к своему мастерству. Всё началось с уроков рисования. Хотя раньше мы тоже занимались рисованием. Недаром у меня был один из лучших почерков в классе. А тут из-за вынужденного безделья пришлось более серьёзно приобщиться к изобразительному искусству. Нет, скорее к копированию и перерисовыванию. Узоры сначала наносились на бумагу, а потом на деревянные заготовки. Кое-какие лёгкие вещи дед позволял вырезать мне самостоятельно. В общем, увлёкся я этим делом.

А футбол… Конечно, гонять мяч на улице я не перестал, но желание записаться в секцию пропало. Возможно, повлияли бабушка с дедушкой. Они не то, чтобы отговаривали, но футбол за профессию не считали. Дед всегда говорил, что мужчина должен уметь работать руками, творить, создавать… Бабушка полностью соглашалась, и продолжала повышать уровень моего образования. В результате после одиннадцатого класса я поступил в колледж на специальность «ландшафтный дизайн», где проучился три года.

После учёбы ушёл на целый год в армию. Мысли, чтобы откосить, были. Но дед сказал: «Надо. К тем, кто отслужил, всегда отношение более уважительное. А ты — мужчина. Должен уметь завоёвывать уважение к себе». В общем, попал я в роту охраны при ракетной дивизии. Попал, скорее всего, из-за роста. Там все были не меньше ста восьмидесяти сантиметров. У меня же насчитывалось метр восемьдесят три.

Что можно сказать про мою службу? Да то, что вся десантура по сравнению с ротой охраны, как щенки перед волкодавами. Нас учили «ломать» всяких там ВДВ-шников и морпехов. Целый год учили, без каких-либо командировок на хозяйственные работы. Поэтому мне трудно было понять тех, кто всю службу чистил снег и подметал плац. Тут сплошные физо… В общем, хлебнул армейской науки от души. Но я не жаловался. Бабушке с дедушкой присылал лишь позитивные сообщения. Незачем их было напрасно волновать. Среди сослуживцев тоже старался держаться достойно. Всем тяжело. Не плакать же теперь. Однако когда мне предложили контракт, отказался — не моё. Ради чего я три года корпел в колледже над различными проектами? Чтобы потом посвятить себя стрелялкам и рукомашеству? Нее, лучше сходить после трудового дня в фитнес клуб, а потом посидеть с девчонкой в кафе, чем нюхать в казарме пот своих сослуживцев.

— Это… Иван Тимофеевич, а может он по-нашенски не понимает? — раздался над головой ещё один голос. — Всё-таки иноземец…

«Мля, да всё я понимаю! Только сказать не могу. Сами бы так грохнулись», — мысленно прорычал я.

А произошло вот что… После премьеры спектакля все артисты, как водится, собрались на банкет. Даже не переодевались. Прямо в сценических костюмах стали отмечать свой… успех. Наверно, успех. Всё-таки зрители в конце похлопали. Короче, выпили, закусили, ещё выпили… Народ поплыл. Оно и понятно, усталость и волнение сил не прибавляют. Зато сдерживающие тормоза начинают барахлить, эмоции рвутся наружу. Дамам постарше уже хочется не зрительских симпатий, а любви, желательно физической. А тут молодой парень двадцати шести лет стоит. Вот и решила одна прима испробовать на мне свои чары. Дождалась, когда я, возвращаясь из туалета, окажусь в стороне от посторонних глаз, и приступила к «штурму». С таким натиском меня ещё никто не атаковал.

И надо же такому случиться, что Аня обнаружила нас в тот момент, когда главная героиня повисла на моей шее, как влюблённая школьница. Тут-то и проснулась у подруги жгучая ревность, хотя я всячески пытался отстраниться от перепившей дамы. Самое обидное, что вся ненависть, выплеснувшая из Анны, досталась не этой озабоченной особе, а мне. Она кричала, сжав свои маленькие кулачки, и пёрла на меня, как немцы в сорок первом на Москву. Я, выставив перед собой ладони, шаг за шагом пятился назад, пытаясь при этом оправдаться.

К сожалению, за моей спиной была не Москва, и даже не Сталинград, чтобы стоять насмерть. За моей спиной оказалась оркестровая яма. Очутившись на краю, я успел несколько раз взмахнуть руками, чтобы удержаться, а дальше был полёт… Только какой-то странный. Вместо деревянного пола или стульев для музыкантов, я упал на голову какому-то бородатому мужику, сидевшему на рыжей кобыле. А может, не кобыле. К какому половому признаку относится скотина, меньше всего занимало мои мысли в тот момент, потому что всё тело сковало от резкой боли, и пришла темнота…

— Месье Леон, вы меня слышите? — на отвратительном французском языке прозвучал очередной вопрос. Правда, и русская речь до этого была сильно сдобрена старорежимным фольклором.

— Слышу, вашу мать!.. — наконец-то мои лёгкие заработали более-менее нормально, и мне удалось произнести внятную фразу. — Помогите подняться!

— О как! По-нашему лается, — одобрительно прозвучала очередная фраза и две пары сильных рук вздёрнули меня кверху, словно репку из грядки.

Очутившись на своих двоих и почувствовав под ногами земную твердь, я попытался оглядеться… Не получилось. Солнечный свет, отражённый от снега, больно резанул по глазам. Пришлось зажмуриться. Из-за чего чуть не потерял равновесие. Хорошо, что руки, придавшие мне вертикальное положение, продолжали уверенно удерживать мою тушку перпендикулярно к земле.

— Спокойнее, сударь, спокойнее. Не надо так спешить, — участливо сказал тот, кто поддерживал меня с левой стороны.

Я, сильно щурясь, скосил глаза в его сторону. Нет, этот человек мне не был знаком. К тому же я не помню, чтобы в спектакле принимали участие гусары. А то, что стоящий слева от меня мужчина именно в гусарском костюме, сомнений не вызывало. Решив не зацикливаться на этих непонятках, я повернул голову направо. Ситуация изменилась кардинально. Вместо усатого гусара, передо мною предстал бородатый мужичище в овчинном тулупе и в чёрной мохнатой шапке, увенчанной матерчатым колпаком.

«М-да, — подумал я, — колоритная личность. Ему бы бояр играть. Сразу видно, что борода своя. Наши гримёры не настолько искусны, чтобы лепить такие натуральные образы…» С этими мыслями я снова огляделся. Меня напрягал лежащий повсюду снег, вызывающий рези в глазах. Не сказать, чтобы я страдал от светобоязни, но зимой подобное случалось постоянно. Выходя на улицу, первые пять минут приходилось щуриться, пока не привыкнут глаза.

Я поёжился: «Зябко, однако». Если парик ещё защищал мою короткостриженую голову, то остальное тело испытывало дискомфорт. Лёгкая рубашка, куцый камзол, короткие штанишки и гольфы явно не соответствовали климатическому дресс-коду. Стоять на снегу в сценических туфлях — тоже было не в тему.

— Холодно. В помещение бы надо зайти, — громко сказал я.

— Помилуйте, сударь, а где же ваша шуба? — спросил гусар.

— Шуба? — удивился я и мысленно добавил: «Сроду шуб не надевал. Всегда в пуховике ходил».

— Ну, да, шуба… Или тулуп. В чём вы ехали?

— Ехал? — моё удивление росло, а внутренний голос раздражённо шипел: «Мля, никуда я не ехал! Я грохнулся в эту грёбанную оркестровую яму! Ну, Аня, спасибо, удружила! Кстати, а где она?» — я снова завертел головой.

Вскоре я увидел тройку лошадей, запряжённую в крытые сани. Рядом ещё лошади, телеги, снующие туда-сюда люди, тела, лежащие на снегу, пятна крови…

— Вон, Иван Тимофеевич! — радостно закричал «боярин» и отпустил меня. — Под деревом шуба!

Действительно, за моей спиной чернел лес, а у ближайшего дерева лежала… Шуба? Странная она какая-то, больше похожа на дублёнку или тулуп. Только сверху не замша или кожа, а материал, как у пальто. Весь мех смотрит вовнутрь, не считая воротника. Что это за мех, я не разобрал. Если честно, то вообще в данном вопросе не разбираюсь. Но когда «боярин» помог мне облачиться, то сразу стало теплее. Для кучи ещё и шапка нашлась. Тоже, на мой взгляд, странная. Про себя я назвал её «ушанкой». По крайней мене очень похожа.

— Скажите, месье Леон, — заговорил гусар, глядя на мои ноги, — неужели вы ехали прямо так, в туфлях?

— Ну, да, — кивнул я, проследив за его взглядом. — А что такого?

— Однако! — покачал он головой. — Нет, это никуда не годится! Хотите до поместья Белкиных добраться без ног?

— Почему, без ног?

— Потому, что отмороженные ноги обычно ампутируют. Я вообще не понимаю, как вы смогли проехать такой долгий путь в туфлях?

«Мля! — приступ возмущения снова накрыл меня. — Какая в задницу дорога? О чём лопочет этот блаженный? Я никуда не ехал, я упал! Упал!.. Упал?.. Почему мы тогда на улице, а не в театре? Может я ещё в отключке? Только отключка какая-то необычная. Цвета, запахи, звуки, тактильные ощущения — всё, как наяву. Обычно я сны по-другому воспринимаю. Да и мыслительный процесс выглядит чересчур критическим».

— Илья Тимофеевич, — отвлёк меня от размышлений голос «боярина», — а учитель-то молодец! Взобрался на дерево и сорвался оттуда на разбойничьего атамана, аки коршун. У Сеньки Рыжего шея сломана.

— Н-да, месье Леон, а вы не робкого десятка, — уважительно поглядел на меня гусар. — Но, если бы мы вовремя не подоспели, то Сенькины дружки порубили бы вас в капусту. Слава Богу, всё обошлось. Емельян, а ты найди для мсье учителя какую-нибудь обувку потеплее, — приказал неизвестный мне Иван Тимофеевич.

Я тем временем снова огляделся по сторонам. Смешанная группа вооружённых людей деловито шмонала тела, валяющиеся на дороге. Картина чем-то напоминала период войны 1812 года: гусары вместе с ополченцами дружно дербанят французский обоз. «Война и мир, вашу мать!» — язвительно пронеслось в мозгу, после чего мне захотелось узнать, который час на дворе? Похлопав себя по карману, вспомнил, что перед спектаклем оставил смартфон в гримёрке. Не дай Бог зазвенит во время акта. Считай, премьера сорвана. Часы тоже снял, чтобы не смешить народ иновременным аксессуаром. «А сейчас явно не вечер», — пришла в голову очередная мысль. Мозг упорно пытался совместить театральный банкет и моё нахождение на заснеженной дороге, из-за чего всё происходящее я воспринимал несколько индифферентно. Главное, что мне не угрожает никакая опасность, а «боярин» с разбойничьим именем Емельян, идёт в мою сторону с добродушной улыбкой и несёт в руках валенки. «М-да, — подсказала память, — давненько я не надевал валенок… С самого детства».

— Вот, месье учитель, надевайте, — страшно коверкая французские и русские слова, произнёс «боярин».

— Благодарю, Емельян, — высказал я бородачу свою признательность, после того, как он помог мне надеть валенки прямо поверх туфель. — А почему, ты называешь меня учителем?

— А кем же ещё? — бородач выпрямился и удивлённо уставился на меня. — Барин наш — Белкин Иван Данилович, сказал, что вы, месье учитель, приехали аж из самой Франции, чтобы учить его малолетнего сына, Степана Ивановича, наукам.

«О, как! — мысленно развеселился я. — Аж из самой Франции…» К сожалению, за границу я летал всего лишь раз, когда были живы мама с папой. И летали мы совсем не во Францию, а совершенно в другую сторону — в Турцию. Но помню я о той поездке мало. Много ли запомнит шестилетний пацан? Так что вся моя память базировалась на фотографиях, привезённых с курорта. Я их перебирал в часы грусти и печали. Там мама с папой были живые и счастливые. А вот финансовые возможности бабушки и дедушки, увы, не позволяли тратить деньги на иноземные курорты.

Поэтому летом я отдыхал на даче у дедушкиного друга, Михаила Петровича. Отдыхал вместе с его внуком Данькой, которого слишком занятые родители отправляли к деду на всё лето. Зато, благодаря Михаилу Петровичу, я со временем стал пользоваться успехом у прекрасной половины человечества. Нет, он не преподавал нам с Данькой уроки пикапа. Михаил Петрович вообще был далёк от этой темы. Работяга до мозга костей, он всю жизнь трудился на инструментальном заводе кузнецом. Просто один раз, глядя на мою длинную, худую тушку, дедушкин друг покачал головой и сказал: «Тебе, Лёня, греблей надо заняться». Естественно я поинтересовался: «Зачем?» Тогда он мне показал фотографии своей молодости. Оказывается, во времена СССР Михаил Петрович занимался греблей. А я-то всё думал, откуда у него такие красивые, накаченные мышцы? Седые волосы и морщинистое лицо совсем не сочетались с его фигурой, которой могли бы позавидовать короли стриптиза.

Мне тогда шёл четырнадцатый год. Интерес к девочкам неуклонно рос. Рос и я сам, причём стремительно. В классе на физкультуре стоял первым. А вот телесные пропорции подкачали. Про таких обычно говорят: «Хорошая палка дерьмо мешать». Поэтому, послушав умного человека, я занялся греблей и занимался ею до окончания школы. В колледже мои приоритеты поменялись. Насмотревшись по интернету роликов про айкидо, я и ещё несколько моих друзей, решили стать крутыми мачо. Но нет, не стали. Первоначальный запал быстро угас, и дальше мы занимались скорее не ради конкретных успехов, а чисто для поддержания тела в тонусе. К тому же я серьёзно относился к учёбе. Бабушка с дедушкой с каждым годом чувствовали себя всё хуже и хуже. Возраст давал знать о себе. Требовалось самому пробивать дорожку в жизни, больше положиться было не на кого. Спорт же отнимал только время, практически ничего не давая взамен. А вот курсовые работы и рефераты, что я делал за разных лентяев, предпочитавших заплатить деньги, чем напрягать собственные мозги, приносили мне реальную прибыль. Благодаря этому я самостоятельно оплачивал мобильную связь, интернет и общественный транспорт. Ещё хватало на занятия спортом и перекусы в кафешках.

— Что ж, называй меня учителем, — пожав плечами, сказал я Емельяну, ожидавшему мой ответ. — Или Леонидом Ивановичем. Тоже не обижусь.

— Как скажете, мсье учитель, — кивнул тот. — А сейчас пойдёмте к возку. Ехать пора.