Трава зелёная

ГЛАВА 5 БАНЯ ПО-ЧЁРНОМУ

Я, конечно, не ханжа, но всё равно как-то непривычно… В баню меня проводила Прасковья. Проводила и не уходит. Правда, я не сразу это заметил. Пытался рассмотреть внутреннее убранство при свете лучины. М-да, лучины… Даже не свечи. Воск денег стоит, а лучин, как лопухов в овраге — сорвал, подтёрся и выбросил. Поэтому используют их постоянно и повсеместно. Свечи же, как торт по праздникам.

Оказывается, у меня в комнате стоял не подсвечник, а специальное приспособление, на которой лучину закрепляют. А ещё под неё обязательно ставят тару типа тазика, наполненную водой. Вода выполняет две функции: свет отражает и служит защитой от нежелательного пожара. Технология, однако! В бане освещение вообще прикольно устроено. В деревянную стену вбита железная скоба, наружная часть которой сильно смахивает на змеиный язык. В «язык» как раз вставляется лучина. Под этой конструкцией стоит ведро с водой.

Что ещё можно сказать про баню? Состоит она из двух помещений. Сначала идёт небольшой предбанник, где хранятся дрова, сложенные в поленницу, потом сама помывочная. Причём достаточно просторная. Тут и каменная печка, которая топится по-чёрному, и здоровая бочка, именуемая купелью, и липовые полати. В бочке можно искупнуться, как в ванной. Правда, лечь не получится.

— Чего ждёшь? — вздрогнув от неожиданности, спрашиваю у застывшей позади меня Прасковьи. Напугала…

— Чем барину помочь?

«Опа, оказывается я уже барин!» — внутренне усмехаюсь. В принципе всё правильно: «мой» папа действительно был дворянином. Так что я не сильно обманул Белкиных. Когда готовился к бане и шмонал дорожные баулы, наткнулся на стопку писем. Решил поинтересоваться, взял одно… Письмо было написано на немецком языке. С горем пополам удалось разобрать содержание. Спасибо, тебе, бабушка, что заставляла учить иностранные языки и читать книги на языке оригинала. Короче, письмо было написано моим дядей, который в пространных выражениях ставил в пример моего отца, успешно поднявшегося по чиновничьей лестнице вверх, в результате чего ему присвоили дворянское звание. Типа, и ты давай, дерзай. А он свой долг перед братом выполнил, помог племяннику получить хорошее образование. «Доктор философии — хорошее образование?!» — возмущался я. Ещё бы знать, как при помощи этого образования заработать на жизнь? Мутит, что-то дядя, мутит… Конечно, доктор философии звучит солидно. Такую степень абы кому не дают. Тогда какого хрена меня спровадили в Россию? Что, в Европе тёпленького местечка не нашлось? Ладно, разберёмся. Там ещё письма лежат, глянем. В тот момент некогда было особо заниматься чтением. Мария Васильевна и так обеспокоилась, чего я застрял?

— А чем ты можешь помочь? — с подозрением гляжу на… Хочется сказать: «Бабу». Простоватое лицо, необременённое интеллектом, спокойствия не прибавляло. А ещё у неё муж старовер. В вопросах веры я не силён, но наслышан, что староверы отличались строгими нравами. Сейчас предложит спинку потереть, а следом Емельян с топором завалится…

— Вы одёжку скидайте, я грязную сразу заберу. Завтра уже чистое наденете.

Это, конечно, можно. Однако я снова напрягся… Моё нижнее бельё!!! Костюм-то я надел сценический, зато под ним… Во-первых: это трусы-боксеры леопардовой расцветки. Во-вторых: белая футболка, на которой нарисован первобытный мужик, бегущий с копьём за мамонтом. Плюс к рисунку приложена пояснительная надпись: «Добытчик. Кормилец». В-третьих: у меня тату на правом плече. Здоровенный такой скорпион. В армии отказался обозначать свою принадлежность к войскам РВСН, а тут Анька соблазнила. Типа это так брутально, к тому же твой знак зодиака… Именно через неё в моей черепушке осел весь звёздный зоопарк. Она вообще на астрологии повёрнута…

— Ты, Прасковья, иди… Грех это холостому мужчине перед замужней женщиной обнажаться. А грязные вещи я на лавке оставлю, после заберёшь.

— Как же так?! — искренне расстроилась баба. — Где это видано, чтобы баре стеснялись, да ещё в бане? А кто вас веником охаживать станет?

— Прасковья! — делаю хмурое лицо. — Там, откуда я приехал, совсем другие законы. К тому же я не православной веры. Так что лучше иди, не искушай меня.

Женщина обиженно поджала губы и ушла. Блин, лишь бы Марии Васильевне не нажаловалась. Тогда в баню заявится целая делегация. А что делать со шмотками? Выкидывать жалко. Кстати, а чего я так переживаю? Подумаешь, вещи необычные… Мода в Европе такая! Наличие тату тоже можно объяснить… Пока я стоял и предавался размышлениям, в баню пришёл Емельян.

— Господин учитель, чем же вам не угодила Прасковья?

— Э-э… — я даже не сразу нашёлся, что сказать. Вот же, блин горелый, уже мужу настучала. — Емельян, там, откуда я приехал, не принято, чтобы холостой мужчина обнажался перед замужней женщиной, даже если она холопка. Грех это… Кстати, может, ты мне услужишь?

— Ну-у… — замялся бородач и начал чесать свой затылок. — Вообще-то я не против. Только Прохору совсем худо…

— Зубом что ли мается? — догадался я.

— Ага. Вот и пришёл ко мне. В доме-то стонать несподручно. Ещё детей барских разбудит…

— Слышь, Емельян, а водка в доме есть? — спросил я после недолгого раздумья. Всё-таки алкоголь притупляет боль. А ещё можно попробовать вырвать больной зуб.

Помню, как на даче у Михаила Петровича у меня зуб разболелся. Боль была такая, хоть вешайся. И как быть? На дворе ночь с субботы на воскресенье, больницы поблизости нет, до города далеко, а машину с вечера разобрали, чтобы с утра подшаманить. Позвонили в скорую… Там посоветовали выпить что-нибудь обезболивающее, а утром ехать в город на приём к зубному. У них же свободных машин нет, тем более ехать далеко. Короче, сплошной облом. Тогда Михаил Петрович решил лечить меня самостоятельно. Водкой, конечно, не поил. Слишком мал я был для водки. А вот таблетки от боли дал. Затем усадил меня в кресло, привязал руки к подлокотникам, сказал Даньке, чтобы держал мою голову, взял клещи и вырвал мне зуб.

Сначала было больно. Ещё кровь жути нагоняла. Но успокоился быстро. Потом остаток ночи полоскал рот хлоргексидином, чтобы никакая зараза в ранку не попала. Водка, между прочим, тоже помогает. Нее, не в смысле полоскать. В поликлинике, перед тем, как удалить зуб, делают анестезию. И всё бы хорошо. Но когда действие анестезии прекращается, ранка болеть начинает. Иногда достаточно сильно. Но граммов сто водки моментально устраняют эту проблему. Проверено лично.

— А что такое «водка»? — огорошил меня Емеля.

— Напиток такой, крепкий, аж горло дерёт, — попытался я объяснить: «Неужели не знают, что такое водка?»

— А-а! Вы, наверное, имели в виду хлебное вино?

— Наверное, — киваю головой.

— И зачем оно вам?

— Прохора лечить будем! И ещё нужны клещи самые маленькие, найдёшь?

— Даже не знаю, — снова чешет свой затылок. — Клещи у Прохора есть. Он у нас и по дереву мастерит, и по железу… А хлебное вино только у хозяев.

— Марфе скажи. Она же хлопочет по кухне. Для мужа-то расстарается. Не пьянства ради, здоровья для! — выдаю крылатую фразу из своего времени.

— Хорошо, попробую, — но видно, что сомневается. А ещё, наверное, побаивается своих хозяев.

— Пробуй. Как всё найдёшь, веди сюда Прохора. Нечего дома пугать детей.

Емельян ушёл, а я понял, что мыться давно уже пора. В баньке жарковато. Пока разводил политесы, вспотел. А тут ещё парик, будь он неладен. Считай, вторые сутки ношу, не снимая. Даже спал в нём. Вот ведь приплющило. Но на будущее, думаю, он нафиг не нужен. У меня свои волосы вполне симпатичные. Конечно, выбрасывать его не стоит. Всё-таки вещь дорогая. Видел как-то в магазине парики. Цена, как за хорошую шапку. Здесь, наверное, ещё дороже. А вот подставка под парик нужна. Вещи беречь надо. А ещё плечиков нужно наделать. И вообще, завтра устрою полную ревизию своему гардеробу. А то даже толком и не знаю, что есть в дорожных сумках.

Размышляя о будущем, положил на лавку принесённые с собой вещи: полотенце, панталоны и лёгкую рубашку. Другое бельё, соответствующее названию «нижнее», не обнаружил. Рядом стал складывать то, что было на мне. Тёмный суконный плащ с пелериной, который накинул поверх камзола. Не в шубе же в баню переться? Сверху легли: камзол, рубашка, короткие штанишки, гольфы… Увенчал эту стопку париком. Остался в трусах и в футболке. И тут в баню Емельян буквально затаскивает Прохора. А у мужичка глаза, словно у бычка, которого ведут на скотобойню. В следующее мгновение оба пришельца неожиданно превратились в двух барышень бальзаковского возраста, которые увидели перед собой негра из рекламы дезодоранта.

— Чё вылупились, как будто неделю по нужде не ходили? — зыркаю на них грозно.

— Одёжки, господин учитель, у вас чудные, — справившись с оторопью, отвечает Емельян. Прохор лишь согласно кивает. Хотя морда так перекошена, что не поймёшь, кивает или дразнит меня.

— Это у тебя чудные, а у меня самые модные. Даже у французского короля такого нет! — заявляю высокомерно. — Ладно, лирику в сторону. Принёс, о чём я просил?

— Э-э… Да, вот клещи, — и протягивает мне жуткий агрегат, позаимствованный, скорее всего из подвалов святой инквизиции.

— Я же просил самые маленькие.

— Эти самые маленькие, — виновато втягивает голову.

— Ладно, давай. Как говорится, используй всё, что под рукою и не ищи себе другое. А где хлебное вино?

— Марфа сейчас принесёт.

— Хорошо, пока её нет, сажай своего товарища на лавку поближе к лучине и руки ему за спиной вяжи.

— Зачем? — спрашивает удивлённо.

— Чтобы махать ими не начал. А то понаставляет нам синяков… Некоторые от боли такими буйными становятся, впятером не сладить. И повязку ему с лица сними.

В этот момент заходит Марфа и тоже пялится на меня коровьими глазами. Блин, что не так? Всего лишь трусы и футболка. Согласен, раскраска и картинка отличаются неким авангардизмом, но не впадать же от этого в ступор!

— Бутыль давай, — протягиваю руку, а то ещё, уронит, дурёха.

— А-а? Ага, возьмите, конечно, — кивает невпопад.

— А теперь иди, — приказываю, забрав бутыль. — Нечего тебе тут делать.

Ушла… Только не как все нормальные люди, а пятясь спиной назад. Я тем временем отыскал ковш, плеснул в него примерно сто пятьдесят граммов сивушного пойла и поднёс ко рту Прохора.

— Пей.

— М-м… — говорить не может, только мычит и головой мотает.

— Не пьём мы, господин учитель, — подсказывает бородач. — Нельзя нам.

— Если сам не выпьет, насильно волью! — начинаю злиться. Помочь хочу людям, а они тут из себя целочек строят. — Живо!

Подействовало. Мужик зажмурил глаза и открыл рот, куда я и влил содержимое ковша. М-да… Картина: «Рыба, выброшенная волной на берег». Как бы не окочурился. Беру с лавки свой гольф и сую ему под нос.

— Занюхай! Занюхай, говорю…

Мужичка отпустило. Даже лицо порозовело. У-у, глазки осоловели. Значит, пора. Велю показать, какой зуб болит? Потом ищу глазами приспособу, чтобы засунуть её между зубов. А то сожмёт челюсти и хрен, что сделаешь. Ещё зубы себе покрошит. Нашёл подходящий сучок, велел плотно сжать его зубами. Емеле же приказал зафиксировать товарищу голову и не отпускать. Сам тем временем примеряюсь клещами к больному зубу. Заодно говорю Прохору, чтобы закрыл глаза, а то их вид меня сильно смущает. С горем пополам удалось аккуратно обхватить зуб клещами. Сразу не дёргаю, расшатываю потихоньку. Иначе сломаю, вообще хрен выдернешь. Больной снова начинает мычать. Видать, я с анестезией ошибся, доза мала оказалась. Ничего, потерпит.

В какой-то момент понимаю, пора! Резко тяну клещи на себя и… Лечу с ними назад… За спиной неизвестным образом оказался деревянный таз с водой. Об него и запнулся. В результате моего падения произошло сразу несколько событий. Первое, зуб полностью покинул место прежней дислокации. Успел всё-таки выдернуть. Второе, вместе с зубом изо рта вылетел сучок, который зажимал Прохор. И всё бы ничего, но этот дебил заорал так, словно ему шилом в задницу ткнули. Практически одновременно с криком Прохора за дверью раздался истошный бабий вопль: «Убили!», после чего послышался шум обвалившейся поленницы и топот бегущего тела.

— Емельян, помоги подняться! — матерясь, на чём стоит свет, обращаюсь к охреневшему бородачу. Клещи с вырванным зубом по-прежнему держу в руке. — А ты чего орёшь, придурок? Всех переполошил. Сейчас весь дом сюда сбежится… Чё дёргаешься? А-а, руки связаны… Емельян, развяжи своего товарища. А ты слушай, пока я не забыл… День тебе пищу принимать нельзя, а то в ранку зараза попадёт.

— А пить можно? — спрашивает вполне осмысленно. Ишь ты, очухался.

— Не можно, а нужно! А ещё нужно постоянно полоскать рот хлебным вином. Только не глотай, а выплёвывай.

— Нее, мы вообще не пьём, — мотает головой, после чего глядит на освобождённые руки.

— Это правильно. На, держи свой зуб. Память тебе, — протягиваю ему клещи.

— Что здесь творится?! — словно бойцовский петух, в баню влетает хозяин дома.

— Да вот, Иван Данилович, всё помыться, никак не получается. Не знаю, чем приглянулся твоим холопам, но каждый самолично желает пройтись по мне веничком. Только не могут договориться промеж себя об очерёдности.

Выслушав мой ответ, Иван Данилович обводит нас внимательным взглядом… Замечает в руке Прохора клещи с выдернутым зубом, стоящую на лавке бутыль с хлебным вином, мои трусы и футболку, из-под которых выделяется рельефное тело…

— Так, пошли все вон, кроме господина Леона! Бутыль оставь! — это уже Марфе, которая тишком протиснулась в баню и попыталась забрать «лекарство».

Я тем временем замечаю за спиной Марфы Прасковью и саму хозяйку дома. М-да, скучно в деревне без цирка. Наконец все уходят. Остаёмся вдвоём с Иваном Даниловичем. Он вызвался самолично меня попарить, а заодно послушать, что здесь произошло на самом деле? Так же попросил рассказать про одежду. Очень уж она необычная…