Требуются герои, оплата договорная

Катя

Дорога по проселку, мимо пустующих лагерей и домов отдыха заняла десять минут. Неделю назад здесь каруселило лето. Звенели детские голоса, лилась музыка из динамиков, сновали родители с торбами гостинцев. Сейчас на пути не встретился ни один человек, и идея укрыться в заброшенном пионерском лагере уже не казалась Кате такой хорошей.

Гео, Маша, Ядвига Болеславовн, Марта — летние знакомые принесли в жизнь разнообразие, развеяли горькую тоску по маме и, словно, выполнив свою миссию, исчезли.

— Почему вы сняли под дачу пионерский лагерь? — спросила Катя у Ядвиги Болеславовны.

— Тщеславие, моя милая, обычная человеческая гордыня. Некогда, в счастливые детские годы, я провела в подобном заведении не одно лето. Гипсовые монстры, — старуха кивнула на скульптуры, — вызывают у меня слезы умиления. Колонны я до сих пор считаю вершиной богатства и комфорта.

— Но вокруг столько современных приличных домов …

— Молчи, — Ядвига закатила в притворном ужасе глаза. — Современная архитектура не в моем вкусе, да и приличие — понятие растяжимое. Неужели тебе здесь не нравится? — удивилась она. — По-моему, чУдно.

— Нравится, — согласилась Катя. — ЧуднО.

Стоит переставить ударение и слово сразу меняет смысл. Чудно — значит чудесно. Чудно — удивительно. Все что окружало Ядвигу Болеславовну было удивительным и необыкновенным.

Гео и Маша. Знойный брюнет и сексапильная блондинка. Мальчик из модельного агентсва, оказывающий сексуальные услуги богатым дамам и стриптизерша-историк из элитного ночного клуба. Время от времени старуха Бреус брала на содержание кого-то и игралась с человеком, как девочка в куклу, пока не надоест. К моменту знакомства с Катей старуху перестали забавлять петушиные амбиции чернявого мачо и самоуверенность бисексуальной интеллектуалки. Ядвига увлеклась Катей.

— Что ты хочешь, деточка? — спрашивала не раз, не два.

Катя не хотела ничего. После нервного срыва, она ощущала внутри пустоту и вялость. Она хотела солнце. Солнце вставало по утрам, дарило свет и тепло. Она хотела небо. Небо безоблачной голубизной радовало взгляд. В бассейне плескалась вода, на лужайке зеленела трава, никто не докучал заботами, никто не обременял волнениями. Что могла ей дать Ядвига? Что больше мира в душе может пожелать человек?

Катя просыпалась по утром счастливой. Целый день носилась, как на крыльях, и вечером, едва голова касалась подушки, проваливалась в сон. Так живут дети: бесконечно длинный полный радостных хлопот день и бескрайняя темная ночь в сполохах веселых снов. Милые заигрывания Маши, бесцеремонный террор Гео придавали реалиям упругость. Беседы с Ядвигой наполняли будоражащей, как вино, скептической ясностью. Встречи с Мартой, путешествия в томительную неопределенность полутонов бытия, дарили светлые мгновения встреч с мамой.

Утро после первого сеанса началось обычно. Суета, сборы на работу, мелкие домашние делишки. Вчерашняя находка — кольцо с фиолетовым сапфиром лежало на серванте. Катя старалась на него не смотреть. Определенного отношения к событиям у нее не было. Отмахнуться небрежным: «Бред! Глупости! — не получалось. Принять же случившиеся, не позволяли рациональные взгляды.

В девять часов зазвонил телефон.

— Доброе утро, — поздоровался хрипловатый женский голос, — как самочувствие? Не померла с перепуга? Очухалась после вчерашнего?

— Ядвига Болеславовна? — полувопросительно протянула Катя.

— Нет, голуба моя, — на противоположном конце провода раздалось насмешливое хихиканье, — Марта.

— Как вы узнали мой телефон?

— Как узнала? — тетка зашлась от хохота, — как узнала … ой, не могу, ой…

— Так как же? — настояла Катя.

—Ты сережки нашла … или что там … кольцо… цепочку? — давясь словами, спросила Марта.

— Кольцо.

— Нашла?

— Нашла.

— Ну, а спасибо сказать? Поблагодарить сердечно?

— Спасибо, — смутилась Катя.

— Спасибо? — Марта еле дышала от смеха, — Нам спасибо много, нам рубля хватит. Знаешь, голубка, сколько мой сеанс стоит?

— Нет.

— 5000 у.е. Пять тысяч баксов. Пересчитывать по курсу будем?

— Но…

— Не бери дурное в голову. Откуда у тебя деньги. Голь перекатная, молодость голоштанная. Да и не просила ты ничего, само получилось. — Марта помолчала, смиряя веселое настроение. — В общем так, попала ты, девочка, как кур во щи, попала, — сообщила вдруг.

— Куда я попала? — не поняла Катерина. — Какие щи?

— Ну со щами я погорячилась, пожалуй. Но кашу точно заварила. Придется тебя, милая, вызволять.

— Откуда вызволять? — Кате надоели странные речи.

— Ах, да, — спохватилась собеседница, — ты же не в курсе; девственное восприятие; непаханая целина.

— Я сейчас положу трубку.

— Доченька, — голос мамы возник из ниоткуда. Катя вздрогнула и нахмурилась. Глупые шутки.

— Катя, — Марта посерьезнела, — я знаю про вас множество вещей: привычки, вкусы, пристрастия. Обстоятельства распорядились таким образом, что мы теперь не чужие.

— Я не понимаю, что вы хотите, — взвилась Катя, — объясните, наконец, толком.

— Затем и беспокою. Назначайте свидание, встретимся, обсудим ваше положение.

— В одиннадцать вас устроит? — Катя назвала адрес.

— Вполне. Но вы ведь кажется работаете? Как же трудовая дисциплина?

— Разберемся, не первый раз замужем.

— Конечно, два брака, два развода. Дима и Вова, консервный заводик и журналистика. Значит, до встречи. — Сразив наповал осведомленностью, Марта положила трубку.

Катя на ватных ногах добрела до серванта, взяла кольцо, вгляделась в фиолетовые глубины. Откуда Марте известно про ее мужей? Как она знает про Димин консервный заводик и Мишины статейки в спортивном еженедельнике. Преломляясь в фиолетовых гранях, сапфир лучился веселыми бликами, насмехался, дразнил: «Не знаю, не знаю…»

Кольцо передавали в семье из поколения в поколение уже сто лет. Однако, невзирая на семейную ценность, перстень Катя не любила, душа не лежала к истошной ало-синей яркости камня и помпезному обилию металла. Но после смерти мамы колечко с сапфиром приобрело особый смысл, стало символом, звеном, связующим поколения. Стало и пропало. Нет, полыхал гранями сапфир. Я не пропал. Я вернулся. Я с тобой.

На условленное место — кафе напротив офиса «Весты» — Марта пришла минута в минуту.

— Здравствуйте! — Катя вежливо улыбнулась.

— Привет, — хмуро ответила Марта. От ее утреннего веселья не осталось следа. — За каким хреном, полагаешь, я сюда приперлась?

Катя пожала плечами и получила:

— Прекрати! Ненавижу дешевое лицемерие. Презираю бабские штучки. Тебя никто силой ко мне не гнал, на привязи не держит. Хочешь — проваливай! Не хочешь — сиди и слушай. Эй, официанта, кофейник и две чашки. Мы надолго.

Парнишка в белой плохо отглаженной рубахе собрался возразить, напоролся на взгляд клиентки и раздумал.

Кофе и продолжение не заставили себя долго ждать. Отхлебнув из маленькой чашечки, Марта спросила:

— Что ты знаешь про тонкие миры? Так. Ничего. Ладно. Объясню в двух словах. Люди, пока живы, стремятся к двум вещам: хлебу и зрелищам. И там, — указательный палец указал в небо, — в благодати души ищут подпитки и развлечений. Ясно?

— Ясно, — решила не противоречить Катерина

— Экстрасенсы, медиумы и спириты этим пользуются. Заманивают души в трансцендентальные коридоры, прикармливают эмоциями, приручают.

— Зачем?

— У каждого свой интерес. Мир живых в вечной претензии к миру мертвых. Кто-то кого-то недолюбил или недоненавидел. Кто-то что-то спросить забыл или, напротив, лишнее сболтнул. Ты, вот, к примеру, сильно по матери скучаешь. Потому и не отпускаешь ее в покой. А тут еще мы ее из забвения выдернули. И, если не исправим ситуацию, буйствовать твоей матушке до спокон веку. Не пугайся, буйство — дело обычное; многим душам по душе. При жизни иной человек тише воды, ниже травы, а помрет и ого-го-го, удержу нет. То вдохновением прикинется, то талантом, то природным явлением.

— Зачем же тогда маму, — Катя смешалась, — возвращать в забвение?

— Для порядка. Есть инстанции, которые распределяют, кому очереди своей ждать, кому сразу новый срок мотать, кому томлением духа умы смущать. Наше дело — сторона, смотреть — смотри, а ломать порядок ни-ни. А мы вчера, как слон в посудной лавке, перевернули все. Нечаянно, конечно, но ситуация такова: ты поймала мамочку на крючок и должна принимать меры.

— Какой еще крючок?

—Крючок это сильная и направленная эмоция. Посылать эмоциональные посылы в царство мертвых, то же самое, что ловить удочкой рыбу. Кто-нибудь непременно попадется. Мы с Ядвигой лишь ускорили процесс: скорректировали энергетический вектор и сконцентрировали плотность потока. Дальше сказались непредвиденные факторы. Ваша встреча на кладбище придала вакуум-полю невероятную насыщенность. Настроение Ядвиги добавило редукции. Мама твоя хотела бы — не устояла. Такой заряд кого угодно прошибет насквозь. — Марта перешла на шепот: — Беда, однако, в другом. Мама твоя оказалась в паршивой компании. Выходка с колечком наводит на мысль, что без посторонних и очень плохих влияний дело не обошлось.

— Почему? — понизила голос и Катя.

—Потому что сама она на хитрости еще не способна, так как молода и неопытна. А закидон с кольцом — это агрессия первого порядка, типичный прием якорения. Если душа хочет взять в заложники человека она переводит отношения на материальную основу. Якобы из беспокойства выдает сведения: там-то и там, есть то-то и то, иди, найди. Стоит подчиниться, искомый предмет становится проводником мятежной души.

—То есть?

— Получив материальное пристанище в нашем мире, душа обретает способность к осуществлению. Она вторгается во внутренние пространства человека, превращается во внутренний голос и может довести избранника до психоза.

— Мама меня обижать не станет, она меня любит. — В маминой любви Катерина не сомневалась ни минуты.

— Мама твоя умерла, — напомнила Марта. — И душа ее скоро освободится от мирских забот. Память и любовь уйдут первыми — они самое тяжкое бремя. Тогда и жди неприятностей. Хорошо если с ума не сойдешь.

Новый взгляд на психические расстройства удивил Катерину до невероятия.

— Вы меня разыгрываете? — спросила, не надеясь на положительный ответ. С какой стати Марте морочить ей голову? Они видятся второй и, возможно, последний раз в жизни. — Разыгрываете, да?

— Нет. — Марта насупилась. — Вопрос очень серьезный. Надо вернуть душу в законные приделы, нечего ей в нашем мире ошиваться, не по чину честь.

— А нельзя ее придержать на воле? — мысль о том, что мама станет витать облаком, летать тучкой, блестеть каплей росы, была очень приятна. Мама сама так хотела — быть рядом, не исчезать.

— Все можно, — неопределенно пообещала Марта, — в нашем мире неразрешимых задач нет. — «Нашем» она выделила особо. — Отработай права на маму и распоряжайся, как знаешь.

Город тянул лямку обычного трудового дня. В магазины заходили люди, делали покупки. В кафе народ попивал кофе-чай, болтал, глазел по сторонам. С магистрали доносился непрерывный гул движения. Катя недоуменно покачала головой. Может, Марта и странный разговор ей снятся? Нет. Пытливо, вглядываясь ей в лицо, собеседница ждала ответ.

— Что значит отработай? — спросила Катерина лишь бы выгадать время, — полы мыть? Кушать готовить?

— Нет, — голос Марты вспыхнул вкрадчиво-ласковыми интонациями. — От каждого по способностям! Так нас учили в детстве. У тебя, девонька, талант пропадает. Не хорошо это, неправильно.

Талант! Катя перебирала взглядом лица вокруг, только таланта мне сейчас не хватает, поумала невесело.

Марта одним глотком допила кофе.

— Ядвига старая, она выдохлась; она забаловалась с покойными хахалями. А мне для работы нужна помощница. Такая, как вы, Катя! Молодая, красивая, умная. Вы — безумно одарены. Вас, конечно, учить надо. Но двадцать тысяч баксов — копейки, мы отобьем их за полгода. У нас бизнес, клиентура, заказы на годы вперед. Наша встреча — величайшая удача для меня. И для вас, Катя, тоже. Спириту не всегда удается найти медиума под стать. У вас огромный потенциал, огромный, — Марта смотрела на Катю с обожанием. — Я дрожу от нетерпения попробовать вас в деле. Вчера вы ворвались в спектры лишь на мгновение, в порыве отчаянья, и сколько всего наваротили. Подтолкнуть душу к провокации может далеко не каждый! Вы с первого раза родную мать совратили. Это многого стоит.

— Я ничего не понимаю, — устало уронила Катя.

— Предлагаю вам стать медиумом, — Марта подалась от волнения вперед, — обещаю оплатить образование в Академии оккультных наук в Париже, у Маннергейма. Возьму вас под свою опеку, гарантирую спокойную и беззаботную жизнь. Обязуюсь делить доходы строго пополам и поступлю с душой вашей матушки, как вы пожелаете. Даже могу устроить ее в приведения.

— В приведение! Устроить?

Катя поднялась из-за стола, направилась к стойке бара.

— Водички дайте, — пролепетала, еле шевеля губами, — из крана.

Девушка-буфетчица с недовольной физиономией вынесла из подсобки стакан воды. На одном дыхании Катя выпила его, поставила на влажную от уборки столешницу, вытерла ладонью губы, поплелась к Марте. Чувствовала она себя отвратительно. Туманные истины стелили дорогу в неведомые дали. Предложение Марты почти не казалось бредом.

— Вы меня запутали, — Катя спрятала глаза от пронзительного взора Марты. — Если бы не мамин голос, не кольцо, я не слушала бы ваши странные речи. Отпустите меня сейчас. Ваше предложение очень неожиданно. Давайте договорим в другой раз.

— Позвольте, я объясню. Другой раз — понятие растяжимое. Через несколько часов процесс примет необратимый характер. Сутки, проведенные душами на трансценде, нарушают принцип индексации и ремиссию эквивалентнарного поля. Простите, Катенька, выбора у вас нет. Вам предстоит или принять мое предложение, или подчиниться экстраординарным агрессиям. Во втором случае, за ваш разум и жизнь я не поручусь.

— А в первом?

— В первом! — восторженно ахнула Марта. — Вас ожидает невероятная жизнь! Если ваше решение окончательно, мы, уладив формальности, немедленно отправимся в Париж. Маннергейм принимает на семинар только после собеседования. Он лучший и выбирает лучших. В Париже у меня студия, восемь комнат, на набережной. Захотите, поселимся вместе. Нет — найдем отдельную квартиру. Ваша задача — учиться, мелочи и быт я беру на себя.

Катя уныло кивнула. Она не хотела в Париж.

Марта погрустнела. Достала из сумки пачку сигарет, закурила. Кутаясь в лохматые облака дыма, сощурила глаза, покачала сокрушенно головой.

— Простите меня, — попросила.

— За что, — удивилась Катя.

— За давление. Я слишком взволнована, чтобы деликатничать.

Она потушила сигарету. Сцепила пальцы в замок. Ногти побелели от напряжения.

— Ладно, признаю, в том, что вы попали в затруднительное положение, есть доля и моей вины. Посему о вашей матушке я позабочусь. Но не бескорыстно. Время мое стоит дорого, я предупреждала. Так что, либо вы мне платите, либо отработаете нужную сумму в качестве медиума.

— Не хочу в медиумы, — возразила Катя.

— Ах, — Марта небрежным жестом отмахнулась от отказов, — как можно не хотеть то, о чем не имеешь малейшего представления. Я, конечно, безбожно тороплю события, но учтите: неизбежное случится. Через некоторое время, в вас проснутся силы, вам неподвластные. Вы бросите все и станете искать Путь. Никому не удается избежать Предназначения. Талант — метка Бога, знак отличия, инородности. Ваш Дар — особое назначение. Многие Знают, немногие Могут. Вам открыто Видение, самое сокровенное, из вед. Ведать — значит управлять. Понимаете, Катя, управлять! Управлять миром! Ваша растерянность сейчас вполне объяснима, мы все прошли через подобное. Но не мы выбираем себе судьбу, она ищет нас. — Глаза у Марты сияли фанатичным огнем. — Я чувствовала, ждала, но я не надеялась встретить такое чудо как вы. До Ядвиги я перебивалась случайными людьми, с ней достигла пика карьеры. Но вы, Катенька, — неворятие. Вы — вселенная, Космос, чудо. У нас с вами соответствие, гармония. Я трепещу рядом вами, как девочка.

— А я ничего не чувствую, — Катерина прислушалась к себе. Сидевшая рядом женщина не вызывала эмоций.

— Немудрено, — Марта улыбнулась покровительственно. — Вы меня видите, слышите, обоняете. Я вас познаю. Мы воспринимаем друг друга на разных уровнях. У вас есть близкий человек?

— Есть, — кивнула Катя.

— Вы понимаете его настроение? Угадываете мысли? Улавливаете состояние души?

— Конечно.

— Даже если он молчит, скрывает и делает вид, будто ничем не озабочен? Я уверена, это подвластно любой женщине. То же самое, только сто, тысячу раз сильнее, я испытываю к вам. Вы спрашивали, как я раздобыла номер вашего телефона? Вас поразила моя осведомленность в ваших делах? Так знайте! Я укрыла вашу матушку в себе, дала ей убежище. Проклятые 24 часа больше не довлеют над вами. Мой поступок — чистой воды безрассудство; шальная удаль. Я безумно рискую. Но я хочу удержать вас. Мне страшно при мысли, что вы встретите другого Мастера; страшно и противно. Вы — моя, Катенька. Я вас заслужила.

— Имейте в виду, я ничего не понимаю, — в качестве особы незаурядной и особо ценной Катерина заговорила тоном капризным и игривым. Пока Марта пела дифирамбы, в голове забрезжила чудная идея.

«Вдруг, — подумала Катя, — все это правда? Пусть до сего дня я жила и не помышляла ни о чем подобном, пусть. Все имеет свое начало. Я — избранница?! — Определение звучало неплохо. — Я невероятие?! Я — вселенная?!» — слова Марты нравились все больше и больше. И стоило только допустить «вдруг», стоило предположить «если»; как в странных словах обнаружилась логика. Страстная мольба обрела смысл, решительный напор — цель. Стоило допустить и предположить, сразу изменился взгляд на жизнь. Прямо на глазах, за столиком летнего кафе.

— Я волнуюсь и перескакиваю с пятого на десятое, — виновато улыбнулась Марта.

— Что значит, вы укрыли маму в себе? Что за проклятие 24 часов? — с высот собственного величия Катя вернулась к роли дилетанта — невежи.

– Я растянула время, — Марта кивнула официанту, — счет.

И повела дальше:

— Двадцать четыре часа продлятся месяц. Месяц вы можете общаться с духом матери. Первый сеанс сегодня, в 18.00. Время назначаю я. Тема бесед произвольная. Продолжительность по обстоятельствам. Это лучший выход из создавшегося положения. За месяц вы разберетесь в себе, даст Бог, не ошибетесь; попробуете от тягот оккультных трудов; уладите семейные дела. Вопросы есть?! Тогда жду к шести. Не опаздывайте.

Катя собралась поспорить, но, как официант, наткнулась на пронзительный, острый, как бритва, взгляд Марты, и проглотила возражение.

…Лагерь производил тягостное впечатление. Пока вокруг бурлило лето, он держался, крепился, тянулся к жизни. Осенняя же тишина, саваном укрывшая дачный пригород, да безлюдье — немой укор исчезнувшей летней суете — сделали лагерь похожим на больного, узнавшего о неизлечимом диагнозе. Вдобавок, после августовских ливней белый двухэтажный особняк погрузнел, потускнел и будто, калека, осел на колонны.

Осень все расставила по местам. Катерина стояла перед ветхим, прохудившимся зданием, и только память роднила его с шикарной резиденцией шальной старухи Бреус. Разочарование усугубил тот факт, что дверь в ее бетонную избушку ни как не открывалась.

— Кончилась твоя лафа, — раздался за спиной насмешливый голос. Сторож дядя Толя, весело ухмылялся. — Старуха-то до сентября договор подписала. Вот директор и велел поменять замки.

— Как жаль. А я хотела пару деньков здесь перекантоваться.

— Вопрос решаемый… — глаза сторожа наполнились многозначием. — Деньги у тебя есть или как?

— Сколько?

Дядя Толя плохо разбирался в арендных ставках на загородную недвижимость, потому сумма была более, чем умеренной.

— Только за ключами придется съездить к директору.

— А он не откажет?

— Нет, — уверил сторож. — Во-первых, он мой родной племянник. А во-вторых, мы ему соврем. Скажем, у тебя вещи в доме остались. Нам бы только ключи заполучить. Так что поехали. У меня и машина на ходу. Сейчас закроем хоромы и покатим как баре. Я только переоденусь.

— А я погуляю пока.

Катя оглянулась. Пусто, чуждо, прозаично. Сказка растаяла вместе с летом. Уехали Гео и Маша; укатили в Париж Марта и Ядвига. Словно птицы перелетные, вслед за солнышком, новые знакомцы перебрались в дальние края. «И я бы могла, вместе с ними», — мелькнула набившая оскому мысль. Париж есть Париж, мечта, марево, отказаться от поездки было легко, а вот не жалеть об этом оказалось куда труднее.

В начале августа Катя устала от завитков чужого почерка, странных повадок Гео и Маши, чудных вечеров в Мартой и Ядвигой и сбежала домой. Ядвига Болеславовна выслушав категорический отказ заниматься мемуарами и участвовать в сеансах, не расстроилась, напротив, кажется, вздохнула облегченно.

— Не хочешь — не надо. Баба с возу кобыле легче. Теперь можно и в Париж вернуться, — она мечтательно закатила глаза. — Там теперь чудная погода, разгар сезона, все съезжаются с летних каникул. И мне пора.

— Да, да, — согласно кивнула Катя, планы старухи Бреус волновали ее мало.

— Не передумала?

— Нет, — Катерина не желала возвращаться к прежнему разговору. Сколько можно толочь воду в ступе? Хватит того, что она пообещала Марте определиться к Новому Году. Медиумы, Академия оккультных наук, Маннергейм, Париж, ассоциация спиритов — летняя сказка обросла красивыми словами, но не стала реальностью. Привкус театральности, легкий душок балагана сопутствовал июльским событиям, портил впечатление, не позволял поверить в происходящее полностью.

— Это еще что, — Марту развеселили Катины сомнения, — знала бы ты, как я трепыхалась перед тем как стать под Закон. Повеситься хотела. Легко сказать: капитан областной сборной, заслуженный мастер спорта и спиритические сеансы. Меня из кандидатов в партию исключили, играть не давали, отец из дому грозился выгнать.

— А вы?

— Я, — гордо ответствовала Марта, — свое предназначение не предала; не поддалась на посулы и угрозы, реализовала отпущенный свыше дар. Думаешь, не боялась, не робела? Еще как! Ты живешь в свободные времена, а мне достались годы крутые. Инакомыслие выжигалось на корню, диссиденты гнили по тюрьмам, экстрасенсы сидели по психушкам. Театральность тебе не по вкусу? Балаган не по нутру? Что ж, учись, голуба, расти. Конкретика в нашем деле стоит дорогого. Внешние эффекты — дымовая завеса, за которой Мастер прячет свою несостоятельность. У нас, как везде, существуют штампы и уловки, работа есть работа. Люди жаждут зрелищ, на потребу зрителю мы и стараемся.

— Я не готова, — призналась Катерина, — ни поверить, ни принять. Мне надо время осмыслить все, понять себя, примириться с этим.

— Глупая ты, Катька, — прокомментировала решение Ядвига, — и мысли у тебя глупые. Мужики да детишки сопливые на уме? И все? Соль жизни в другом. Надо найди свой путь и иди по нему смело. Жить надо ради себя, только тогда можно познать счастье.

— А любовь?

— Любовь? Неужели другой человек имеет больше прав на твою жизнь, чем ты сама? Неужели тратить силы, нервы, здоровье на кого-то — занятие более достойное, чем удовлетворение собственных потребностей?

— А дети?

— Дети? Много ты маму слушала? Много времени ей уделяла? Не отвечай. Не надо. Заканчивается детство, заканчивается любовь к родителям. Остается привычка, долг и страх. Ведь следующими в миры иные наш черед идти.

— Ну не знаю…

— Знаешь, не обманывай. Страшно тебе с насиженного места срываться, страшно делать первый шаг в неизвестность. Боишься ты, девушка, элементарно боишься. И совершено напрасно. Тебя ждет прекрасное будущее! Ты познакомишься в Париже с учеными, артистами, политиками, аристократами. На фоне наших престарелых голубиц из ассоциации ты — молодая, красивая, умная, засияешь, как бриллиант в короне. Твой талант получит применение, ты сама обретешь признание и поклонников. Знала бы ты, что это значит! Поклонники! Не один затасканый упырь, а десятки, если хочешь, сотни, лучших, отборных самцов. И каждый, представляешь, каждый мечтает, бредит о тебе. Талант! Он уродину делает красавицей. Тебе Бог велел прожить необыкновенную жизнь, а ты сомневаешься. Сколько можно мучаться в нищей забитой стране? Франция! Тебя зовет Франция! Она готова лечь к твоим ногам. Склонить гордую голову перед твоим дарованием.

— Прямо-таки!

— Не веришь? Ну и дура! Видела бы ты меня молодой. Союз гудел от слухов…

Рассказы Марты про Париж и воспоминания Ядвиги о былых подвигах Катя могла слушать часами. Восторженно и совершенно отстраненно от собственной судьбы. Пылкие речи, уговоры, укоры — она не отказывалась принять решение, она лишь откладывала его до лучших времен. Слишком радикальных перемен требовала Марта. Слишком к большой смелости взывала Ядвига. Случись встреча раньше, до смерти мамы, Катя отнеслась бы к предложению иначе: воспылала бы энтузиазмом, загорелась бы как солома. Сейчас, в ней что-то надломилось. Не страх владел сердцем, нет, но тотальная неуверенность. И мерзкая пакостная мысль: «Я осталась одна!»

…Так она думала в июле: «Одна, совсем одна». В августе настроение переменилось: «Надо жить дальше». И только в сентябре пришло настоящее понимание, как жить дальше и как не быть одной.

Правда, вопреки этому пониманию, она удрала от Бориса. Но, если доверять спокойствию, царящему в душе, поступок был правильный. До того как вернуться, следует окончательно разобраться в себе.

— Катерина, ау. Я готов. Поехали что-ли…

Резкий сигнал клаксон взорвал тишину. Пора. Катя еще раз оглядела свою работу. Чтобы нарисовать на бетонной стене портрет Ядвиги Болеславовны хватило четверти часа. Прособирайся дядя Толя еще пяток минут и удалось бы исправить левый глаз. Почему-то, не взирая на все старания, он полыхал зловеще, как пожарище, диссонируя с правым насмешливо-пренебрежительным прищуром.

— Ну, тронулись? — дядя Толя довольно потер ладони. Он откровенно радовался предстоящей поездке.