Три жизни Алексея Рыкова. Беллетризованная биография

1. Осень патриарха

В последний раз первый председатель Совнаркома выступал перед большой аудиторией 20 ноября 1922 года — еще до образования Советского Союза. Вскоре обострилась загадочная болезнь Ленина. Он быстро угасал. 18 декабря Пленум ЦК персонально возложил на Сталина ответственность за соблюдение режима, установленного для Ленина врачами. 12 декабря 1922 года Ленин работал в Кремле. В тот день он принял своих давних соратников Алексея Рыкова, Льва Каменева, комиссара Рабоче-крестьянской инспекции Александра Цюрупу, наркома внутренних дел Феликса Дзержинского, торгпреда в Берлине Бориса Стомонякова. Символично, что в свой последний рабочий день председатель Совнаркома общался со своим преемником — Рыковым. На следующий день Ленин подчинился настояниям врачей — и окончательно переехал в Горки, подальше от ежедневной управленческой рутины. От поездок в Москву, в Кремль, он был вынужден отказаться. На 53-м году жизни «вождь мирового пролетариата» оказался напрочь разбит болезнями и крайним переутомлением.

Это означало уход Ленина из большой политики — как тогда казалось, временный. Официально его недуг связывали с последствиями от ранения «отравленными пулями» во время покушения 30 августа 1918 года. В реальности эта версия маловероятна. Скорее можно говорить о болезни мозга на фоне общего ослабления организма. «Атеросклероз артерий с резко выраженным поражением артерий головного мозга» — эта формула, появившаяся после вскрытия тела Ленина, видимо, близка к истине.

Формально именно Ленин стал после образования СССР первым председателем союзного Совнаркома, но — лишь формально. В реальности эти обязанности в новой стране исполняли, главным образом, поочередно Рыков и Цюрупа. Увеличился и управленческий вес генерального секретаря партии — Сталина. Впрочем, в начале 1923 года они еще верили, что Старика можно вылечить, что он еще вернется к работе, — быть может, не с той энергией, которая была ему присуща прежде, но все-таки вернется.

Лечили его разнообразно и усердно, приглашая лучших российских и зарубежных врачей. Рыков тоже активно участвовал в поисках оптимальной терапии для умирающего вождя.

Но смерть Ленина 21 января 1924 года застала Рыкова тяжело больным, он почти не вставал с постели. Простудное заболевание с высокой температурой обернулось инфарктом. Ближайший соратник покойного лидера даже не смог в лютый мороз отправиться вместе с другими членами Политбюро в Горки на автосанях в ночь на 22 января 1924 года, когда они ринулись туда, чтобы попрощаться с Лениным. Рыков приехал в Горки чуть позже, когда врачи постарались привести его в чувство. Сохранились кинокадры, на которых Алексей Иванович вместе с соратниками (чуть позже многие из них станут непримиримыми врагами) выносит из усадебного дома гроб Ленина.

А вот как об этом дне вспоминала его дочь Наталья Алексеевна Рыкова-Перли: «Накануне раздался телефонный звонок, мама взяла трубку, слушала, и у нее покатилась слеза. Я не видела слез у матери — ни до, ни после. И она, ни звука не говоря, прошла в спальню, закрылась там. Ничего нам не говорили, детям, абсолютно. Но рано утром, видимо, мы завтракали, и просто все обомлели: открылась дверь, и вышел Алексей Иванович — в высоких зимних сапогах, валяных, в куртке теплой. Как это так: на днях его опускали в ванну на простыне, тут он на своих ногах. И он уехал куда-то. А когда мы пришли в школу, там объявили, что умер Ленин. И вот — это общеизвестно, что после смерти Владимира Ильича на электросанях туда поехала группа. Отец поехал вдогонку, уже на другое утро. Вот тогда мы узнали, что умер Ленин. Нас повезли в Колонный зал Дома союзов. Нам приказали обернуть ноги газетами, валенки надели, и нас повезли в Колонный зал, и мы там, конечно, в отдалении стояли, так что это было, а живого Владимира Ильича я не помню»[90].

Воспоминания всегда субъективны и часто передают прошлое в несколько искаженном виде. Но — мемуаристы иной раз уводят нас от реальности не дальше, чем документы, которые подчас лгут, как люди. А поздние эмоции дочери — это тоже штрих к посмертному портрету Рыкова.

^{Подпись: М. П. Томский, А. И. Рыков, М. И. Калинин, Н. И. Бухарин несут гроб с телом В. И. Ленина от траурного поезда по платформе Павелецкого вокзала. 23 января 1924 года [РГАСПИ. Ф. 394. Оп. 1. Д. 110]}

У гроба Ленина несли дежурство Сталин, Бухарин, Каменев, Зиновьев, Рыков. Произошел, по Стравинскому, новый поворот колеса. Смерть вождя, который и так последние месяцы уже не оказывал прямого влияния на политику, все-таки многое изменила. А прощание с Лениным полностью переворошило атмосферу в стране и расстановку сил в политической элите. Сергей Есенин писал про эту поросль — на удивление точно:

Напрямую и не скажешь — как относится поэт к наследникам Ленина? То, что самому вождю революции он пропел посмертную осанну, — в этом нет сомнений. Но в наследниках, видимо, сомневался — и выразил это весьма изящно. В этом и сложность, в этом и мастерство поэта, которого через год будет хоронить почти такой же людской поток, который прощался с вождем. «Суровей и угрюмей».

Выступая на траурном заседании II съезда Советов СССР, 26 января 1924 года, Рыков со слезами в голосе назвал себя учеником Ленина. Открыл то заседание Михаил Калинин. Надо признать, ярче других выступил Сталин, придумавший по такому случаю афористическую форму клятвы: «Уходя от нас, товарищ Ленин завещал нам хранить единство нашей партии как зеницу ока. Клянемся тебе, товарищ Ленин, что мы с честью выполним и эту твою задачу».

Рыкову предоставили слово ближе к концу заседания. Он нервозно оглядел притихший зал Большого театра. Выглядел изможденно, говорил хрипловато, заикался, быть может, чаще, чем обычно. Сказывались и неприятное, привязчивое заболевание, и нервное напряжение, и скорбь по человеку, с которым он часто спорил, но неизменно, не одно десятилетие, считал своим руководителем. Именно Рыков от имени ЦИК предложил целую программу увековечивания памяти Ленина — от массового издания литературного наследия умершего вождя до идеи Мавзолея: «Гроб с телом Владимира Ильича сохранить в склепе, сделав последний доступным для посещения». Рыков, как человек дела, зачитывал уже принятые резолюции. А в конце добавил от себя лично, вспоминая свой долгий путь общения с Лениным: «Товарищи, я думаю, что я и все мы чувствуем, что нет таких материальных памятников, такого мрамора, такого камня, которые были бы достойны жизни и смерти Владимира Ильича. Единственный настоящий памятник, который можно воздвигнуть тов. Ленину, будет заключаться в полной победе его идей, идей освобождения трудящихся всего мира на всем земном шаре. Мы — его современники, его ученики, его последователи, мы можем увековечить память Владимира Ильича не тем, что воздвигнем склеп, отольем бюсты и построим памятники. Мы с вами имеем возможность почтить тов. Ленина так, как он этого заслуживает… Мы построим памятник Владимиру Ильичу в том случае, если в душе каждого из нас сохранится до гроба та любовь ко всем трудящимся, ко всем угнетенным и та горячая ненависть ко всякой эксплуатации, которой горел Владимир Ильич на протяжении всей своей жизни. Это будет лучшим памятником жизни, борьбе и учению нашего учителя и нашего вождя»[91].

Да, Рыков был одним из тех, кто принял решение сохранить тело вождя — хотя бы на год-другой, хотя испытывал и сомнения по этому поводу. Среди других возможных авторов этого политического проекта историки и мемуаристы называют Иосифа Сталина, Леонида Красина и даже Льва Троцкого, который в то время находился в Грузии на лечении, а позже критиковал этот проект с научно-марксистских позиций.

Быть может, итоговое поражение в сражении за память о Ленине стало для Троцкого не только первым после смерти вождя, но и роковым. Дело даже не только в Мавзолее. Скорее всего, задним числом Лев Давидович преувеличивал свое тогдашнее неприятие этого проекта. Государствообразующей идеологией страны стал культ Ленина, «Ильича», как его называли интимно. И Троцкий был вовсе не противником, а одним из творцов этого культа, хотя, в силу обостренного самолюбия, не самым энергичным. Но несомненно, что Льву Давидовичу в глазах общества не удалось стать «душеприказчиком» Ленина. Сталин и Рыков постарались отстранить его от этой роли.

Секретный зондаж общественного мнения (изучали прежде всего настроения рабочих) показал, что пролетариат считает Рыкова одним из предпочтительных наследников Ленина. Его репутация среди тех, кто в целом поддерживал большевиков, в 1924 году оставалась высокой. «Телефонно-телеграфный завод имени Кулакова: Все рабочие поглощены мыслью о смерти Ильича. Среди рабочих ведутся разговоры о преемнике тов. Ленина на пост предсовнаркома; намечается тов. Рыков и что рабочие не согласны с кандидатурой тов. Зиновьева и Троцкого», — фиксировали спецсводки. И таких свидетельств в то время было множество.

2. Вместо Ленина

В зарубежье многие надеялись на мифический заговор в РККА. Достоверные слухи о болезни Ленина укрепляли эту веру. Многие белые — в особенности из числа военных — верили, что армия вот-вот отторгнет власть большевиков.

О грядущем военном диктаторе в эмиграции тогда писали многие, надеялись то на Михаила Тухачевского, то на неизвестного героя. Давние оппоненты Ленина верили, что его преемники не сумеют прочно удержать власть без кардинального изменения курса. Многие не сомневались, что система не продержится и нескольких лет. Между тем в Советском Союзе военные не приняли никакого участия в распределении ленинского наследия. Первые дни после смерти председателя Совнаркома показали, что партийный аппарат уверенно контролирует и Красную армию, и ВЧК, а комиссариаты уже привыкли работать в отсутствие основателя советского государства. И все-таки «смену караула» «ленинская гвардия» должна была провести без репутационных потерь.

Что это значит — быть преемником Ленина? В своем «политическом завещании» (этот устоявшийся термин, которым определяют последние диктовки вождя большевиков, не вполне точен) Владимир Ильич не упоминал Рыкова. Во многом потому, что доверял ему. И потому, что там речь шла о партии, Ленин откровенно критиковал всех кандидатов в партийные лидеры, а Рыков, хотя и был одним из старейших по партийному стажу большевиков, за шесть послереволюционных лет глубоко врос в исполнительную власть. Ленин уже воспринимал его как крепкого и многое понимающего хозяйственника. Да, члена ЦК и члена Политбюро, но по существу — далекого от партийной иерархии. Партийными делами он занимался постольку, поскольку они касались экономики — крестьянского вопроса, промышленности, бюрократической системы… Ленин не видел в Рыкове и амбиций вождя, качеств, необходимых для единоличного главы государства. По-видимому, будущее Советского Союза его создатель воспринимал в связи с неким «коллективным» управлением, хотя и понимал, что вожди неминуемо проявятся. И осознание этой закономерности досаждало Ленину, разбитому болезнями, но не видевшему себе достойной замены.

^{Семен Буденный, Георгий Чичерин, Алексей Рыков (справа налево) и др. на трибуне во время празднования 1 Мая на Красной площади. 1 мая 1924 года [РГАКФД. В-3288]}

Смерть вождя — даже давно болевшего — это всегда суматоха и резкие повороты. Это всегда «война за наследство». В тихой борьбе за власть инициативу держала так называемая тройка — Сталин, Зиновьев и Каменев, сплотившаяся (на короткое время) главным образом с одной целью — нейтрализовать Троцкого. Они нашли оптимальную схему: выдвинуть Рыкова в председатели Совнаркома СССР и РСФСР, одновременно уменьшив политическую роль правительства. Борис Бажанов (в то время — сотрудник сталинского аппарата ЦК, а с 1928 года — перебежчик-невозвращенец, живший во Франции) в своих сенсационных мемуарах Рыкова припечатал без снисхождения: «В связи со смертью Ленина и связанной с ней суматохой пленумы ЦК следуют один за другим… Кого назначить председателем Совнаркома на место Ленина? Ни в Политбюро, ни даже в тройке согласия нет. Члены тройки боятся, что, если будет назначен один из них, для страны это будет указанием, что он окончательно наследует Ленину — как № 1 режима, а это не устраивает остальных членов тройки. В конце концов сходятся на кандидатуре Рыкова: политически он фигура бледная, и его пост главы правительства будет более декоративным, чем реальным (вроде как Калинин, председатель ВЦИК, формально нечто вроде президента республики, а на самом деле — ничто). До этого Рыков был председателем Высшего Совета Народного Хозяйства»[92].

Так мог написать только человек, далекий от Рыкова и его ежедневных дел. Неудивительно! Бажанов вступил в партию только в 1919 году, много лет провел в малороссийской провинции. Рыков как революционер, как деятель Гражданской войны оставался для него тайной за семью печатями. Саморекламы Алексей Иванович не любил. А Бажанов прорвался в аппарат Кагановича, а оттуда, по протекции мэтра — в окружение самого генерального секретаря. Стал помощником Сталина по делам Политбюро, неофициально — личным секретарем, а уже в начале 1928 года, разочаровавшись в идеях коммунизма, бежал за кордон. Ловкий авантюрист, он некоторое время хорошо разбирался в расстановке сил на советском политическом олимпе. Но — только со сталинской точки зрения. Для понимания сути исполнительной власти, ее скрытых пружин этого маловато.

Молотов, если верить записям Фёдора Чуева, в преклонные годы рассуждал с «правоверных» позиций: «После смерти Ленина, когда остались три его заместителя — Цюрупа, Рыков и Каменев, мы обсуждали вопрос, кого назначить Председателем Совнаркома. Были сторонники Каменева, но Сталин предпочитал Рыкова, потому что тот хоть и был за включение в правительство меньшевиков и эсеров, но против Октябрьской революции не выступал открыто, как Каменев». Это рассуждение, на наш взгляд, недалеко от истины.

Конечно, все складывалось не так просто. Фактическим руководителем Совнаркома уже больше года был именно Рыков. Более опытного хозяйственника на советском политическом олимпе не было. C ним в то время по компетентности и знанию ситуации мог сравниться только один управленец — Цюрупа, который тоже с 1917 года работал в Совнаркоме. Сначала — заместителем наркома продовольствия, потом — наркомом. Будучи заместителем Ленина, возглавлял Рабоче-крестьянскую комиссию, которой вождь придавал большое значение. А ко времени смерти вождя стал еще и председателем Госплана СССР — то есть возглавлял экономический штаб. Цюрупу называли «интендантом революции», в пропаганде подчеркивались его необыкновенное бескорыстие, преданность делу. Вошел в легенду его — наркома продовольствия — голодный обморок. Правда это или выдумка, но такие легенды дорогого стоят! Но выбор между Рыковым и Цюрупой все-таки был очевиден. И тут в силу вступали сразу несколько факторов. Во-первых, Рыков — видный большевик с первых лет существования партии, впервые ставший членом ЦК еще на далеком Лондонском съезде. Он никогда не сомневался в приоритете партии над исполнительной властью, хотя и не любил, когда экономику «ломали через колено» по туманным политическим соображениям. Во-вторых, в годы Гражданской войны он показал себя как цепкий управленец-хозяйственник, обеспечивший работу тыла Красной армии. В-третьих, новая экономическая политика и после смерти Ленина не теряла актуальности, а после покойного вождя именно Рыков был главным ее проводником и знатоком. Это не означало, что партия будет доверять ему безоглядно, без критики и одергивания. Такого в те годы вообще быть не могло. И все-таки назначение Рыкова преемником Ленина воспринималось как самый логичный и здравый шаг. Все потенциальные и явные соперники понимали, что Рыкову, по крайней мере, не придется терять время, чтобы войти в курс дела.

Среди кандидатов на негласный статус преемника Ленина самой яркой фигурой, безусловно, был Троцкий. Сам он в боевитых мемуарах «Моя жизнь» вспоминал, что Ленин хотел видеть своим преемником в Совнаркоме именно его, неистового Льва. Но Троцкий не предпринял для этого никаких шагов ни во дни болезни, ни сразу после смерти Ленина — и (не без «помощи» тройки!) потерял немало очков в январе — феврале 1924 года. Несомненно, Троцкий с его планетарными амбициями, с его самоощущением революционного гения ревновал Рыкова к должности. Ведь Алексей Иванович руководил исполнительной властью, в которой Троцкий возглавлял лишь одно звено — важнейшее, но только звено. При этом наркомвоенмор оставался одним из популярнейших «вождей Октября», что признавали и его противники.

После смерти Ленина сторонников в Политбюро у Троцкого явно не хватало — и Рыков, привыкший к управленческой работе, доказавший свою компетентность в хозяйственных вопросах, оказался предпочтительнее. К тому же демиурги из Политбюро позаботились о том, чтобы эта должность не стала беспрекословно лидерской, чтобы в народе Рыкова не воспринимали как преемника, «равного Ильичу».

Нельзя не сказать о еще одном преимуществе Рыкова по сравнению с другими соискателями на кресло предсовнаркома. Этому тонкому вопросу особое внимание уделяли такие ушлые политики, как Троцкий и Сталин. Тут все просто: Рыков был великороссом, представителем самого многочисленного из народов Советского Союза. Конечно, большевики проповедовали интернационализм, но жизнь вынуждала их учитывать народные настроения. Многочисленность «инородцев» в ЦК и Совнаркоме и так стала едва ли не главным образом антисоветской пропаганды — и в годы Гражданской войны, и после нее. А Рыков — настоящий представитель большинства, и в этническом, и в культурном отношении. Русский и по матери, и по отцу. К тому же — из бедноты, несмотря на учебу в гимназии, с крестьянскими корнями.

2 февраля 1924 года Рыков официально возглавил Совнарком и СССР, и РСФСР. В 42 года, после тяжелой болезни, он стал преемником Ленина. Новый предсовнаркома часто боролся с физическими недугами, после ссылок и побегов он был глуховат на одно ухо. Но — был достаточно энергичен и умел работать системно, за что его и ценил Ленин. Это назначение тогда устраивало почти всех руководителей партии и правительства. И вовсе не потому, что новый предсовнаркома слыл сговорчивым. Наоборот, Сталина тревожила ершистость Рыкова, его близость к Ленину… Но он давно сидел «на хозяйстве». И готов был отвечать за всевозможные прорехи и провалы. 1924 год не обещал стать медовым для экономики, для новой власти, а Рыкову уж точно не нужно было учиться искусству управления. По сравнению с другими большевиками первого ряда он был знатоком быстро менявшейся экономики.

Благодушно приняли новое назначение и «на том берегу». Отвечая на вопросы газеты «Известия», посол Германии в СССР граф Ульрих фон Брокдорф-Ранцау заявил: «Избрание на этот пост именно А. И. Рыкова, человека, который до сих пор был руководителем всего народного хозяйства СССР, является для меня новым доказательством того, что признание важности экономического восстановления в интересах политического могущества пустило глубокие корни в сознание народов СССР. Это избрание является для меня также доказательством того, что народы СССР исполнены решимости идти по тем путям, которые предначертаны с такой ясностью и четкостью В. И. Лениным».

В этом высказывании немало дипломатии, но есть и объективные идеи, к которым тогда присоединялось большинство экспертов и в России, и в Европе. Рыкова считали прагматиком, для которого хозяйственная жизнь страны актуальнее мечтаний о мировой революции. Здесь необходимо добавить, что и Ленин ценил Рыкова за непримиримость к левизне, то есть за реализм.

Еще с ленинских времен (то есть со времен, предшествовавших тяжелому заболеванию Старика) вошло в поговорку, что Рыков способен навести порядок в любом учреждении в самых суматошных условиях. В нем видели фигуру и компромиссную, и оптимальную.

«Все трудящиеся будут приветствовать заявление нового председателя Совнаркома», — уверенно и оптимистично писал тогда И. Г. Верещагин, в своей брошюре подчеркнувший многолетнее сотрудничество Рыкова с Лениным. Большевики уже тогда отлично осознавали роль пропаганды — и писали о новом назначении в розовых тонах, да еще и в доступном стиле — чтобы можно было зачитывать это эссе даже среди недоверчивых крестьян.

Важно, что Рыков, как никто другой из крупных большевиков — наследников Ленина, разобрался в хитросплетениях НЭПа и поддерживал эту политику не без энтузиазма. Другие старались оставаться в стороне от пропаганды НЭПа, сохраняя репутацию чистых большевиков. А в 1924 году без проведения новой экономической политики и в городах, на мелких и средних производствах, и — главное — в сельском хозяйстве было не обойтись. Было ясно, что сельское хозяйство, несмотря на предполагаемый рост городов, надолго останется в России основой экономики, а крестьяне будут составлять пассивное, но серьезное большинство в стране. Писатель Василий Гроссман, рассуждая о политической развилке 1924 года, так сформулировал основные черты возможных наследников умершего основателя советского государства: «Кто примет знамя Ленина, кто понесет его, кто построит великое государство, заложенное Лениным, кто поведет партию нового типа от победы к победе, кто закрепит новый порядок на земле? Блестящий, бурный, великолепный Троцкий? Наделенный проникновенным даром обобщателя и теоретика обаятельный Бухарин? Наиболее близкий народному, крестьянскому и рабочему интересу практик государственного дела волоокий Рыков? Способный к любым многосложным сражениям в конвенте, изощренный в государственном руководстве, образованный и уверенный Каменев? Знаток международного рабочего движения, полемист-дуэлянт международного класса Зиновьев?» Здесь каждого из них он показал с лучшей стороны, в поэтическом стиле. За этими словами — ощущение «смены вех». Но близость Рыкова к «крестьянскому и рабочему интересу», которую подметил Гроссман, оказалась решающей.

Что до Сталина, то в 1923–1924 годах он вряд ли считал Рыкова слабым политиком. Будущий «вождь и учитель» понимал, что если кто в перспективе и способен конкурировать с партийным аппаратом, который создал «товарищ Коба», то только Рыков, имевший прямое отношение к аппарату ВСНХ и Совнаркома. Если не считать Троцкого, у которого было немало сторонников и в партии, и в армии, но руководство ЦК явно не принимало его. Сталин не сомневался, что Троцкий после ухода Ленина, скорее всего, станет первой жертвой внутрипартийной борьбы. А Рыкова удалять рано, да и сколотить против него действенную коалицию невозможно.

Главное — Рыков своей активностью в проведении серии противоречивых экономических реформ под флагом НЭПа «прикрывал» Сталина, позволял ему в глазах партийцев, да и всего общества, оставаться на дистанции от этих шагов. А укрепление НЭПа, помимо прочего, было разящим ударом по Троцкому и его сторонникам. «Правильно, но тошно» — так определял новую экономическую политику революционный поэт Михаил Герасимов[93], и он выражал точку зрения очень многих партийцев. Рыков стал глашатаем НЭПа — что самое удивительное, охотно. Это — в глазах Сталина — подтверждало, что вождистских амбиций у него нет. В этом смысле критически настроенный ко многим гримасам НЭПа Каменев был гораздо опаснее — и сталинский аппарат встал на сторону Рыкова в его противостоянии с председателем Совета труда и обороны, который стал в первый год после смерти Ленина главным противовесом Совнаркому.

Он полезен, этот трудяга Рыков, хотя про него уже несколько лет и ходят не самые уважительные слухи. Дескать, и к бутылке пристрастен, и слишком легкомыслен для столь высокого поста, и в марксистской теории слабоват. Но о ком у нас не ходят слухи? Разве что о совсем слабых и бесперспективных товарищах. О главной «черной легенде» про Рыкова нужно сказать сразу: да, он не отказывался от рюмки. С юности был душой маевок и дружеских застолий. Шутил, расслабленно спорил — и, конечно, не «на сухую». Как у Маяковского:

Здесь поэт говорит, конечно, о рабочем классе. Но и руководящие товарищи не клялись на крови не употреблять горячительного, хотя и считали обеды со спиртным пережитком буржуазного прошлого. И здесь необходимо поставить все точки над i: слухи об алкоголизме Рыкова были только слухами, которые, с одной стороны, были выгодны его политическим противникам, а с другой — давали почву для обывательских пересудов. Желтой прессы в нынешнем привычном понимании тогда не было — и ее с успехом заменяла молва. Всегда приятно приписывать «сильным мира сего» слабости, присущие многим из нас. Психологически это объяснимо и даже простительно. Конечно, такие слухи долетали и до самого Алексея Ивановича. Он не пытался с ними бороться, чаще всего только посмеивался, но веры в человечество они ему, конечно, не добавляли. Рыков становился более закрытым, немногословным, по внутреннему состоянию — почти одиночкой, хотя работать ему приходилось в большом коллективе.

На новой должности Рыкову пришлось проявить характер. В первые месяцы после смерти Ленина председатель Совета народных комиссаров не обладал полной властью даже над правительством. Ему предстояло завоевать эту власть — главным образом в борьбе со Львом Каменевым, который стал председателем Совета труда и обороны (СТО) СССР — а ему фактически подчинялась половина наркоматов. Акции Каменева в Политбюро в 1924 году тоже котировались выше рыковских. Получалось так: с одной стороны председателя Совнаркома подпирал Каменев, с другой — аппарат Сталина. Правда, в народе не разбирались в подковерных раскладах — и назначение Рыкова сразу восприняли всерьез. В анекдотах, в частушках отныне его упоминали наравне с Лениным и Троцким.

Сталин тогда относился к Рыкову дружественно. И Алексей Иванович в течение следующих двух лет отвоевывал у Каменева позицию за позицией — не без одобрения товарища Сталина. Результат очевиден: для председателя Совнаркома началось время приметных политических побед. О серьезности интереса к Рыкову в мире говорит и такой факт. Основанный в 1923 году журнал Time быстро стал самым популярным общественно-политическим изданием США и в мире — первым в своем роде. Помимо прочего, этот журнал славился интересными обложками, на которых, как правило, помещались крупные портреты политиков, ученых, военных, писателей, которые изменили мир, оказали мощное влияние на умы и на судьбы людей. За 67 лет на обложках Time появлялись более пятидесяти граждан СССР. А первым в этом ряду был Алексей Рыков, красовавшийся на обложке июльского номера за 1924 год — еще черно-белой. Рыков первым из советских управленцев появился на обложке самого влиятельного политического издания, американского журнала[94]. Худощавое серьезное, даже недоброе лицо, целеустремленный взгляд. Американцы не сомневались, что советский лидер должен выглядеть сурово, а вид иметь лихорадочный. Они явно считали именно его подлинным преемником Ленина, новым правителем огромной взбаламученной страны, к которой приглядывались с ужасом и интересом, а многие — и с сочувствием, потому что видели в советском проекте мужественный отказ от предрассудков, дерзкий, быть может, преждевременный забег в будущее. В жизни Рыков редко выглядел так сурово — разве что после бессонных ночей. Ему более свойственна свободная, раскованная поза, иронический прищур. Американцы предпочли другого Рыкова — устрашающего. Сразу вспоминается дружеский совет Горького, обращенный к Алексею Ивановичу по схожему поводу: «Жаль только, что вы морщитесь, когда вас снимают, и выходите на снимке человеком, у которого зубы болят». Писатель знал толк в фотографировании — и хотел бы видеть Рыкова в газетах и журналах настоящим лидером, уверенным в себе.

Заметим: только в мае 1925 года на обложке Time появилась такая звезда мирового коммунистического движения, как Троцкий, а уж потом — Сталин. Рыков обогнал всех. Второй председатель Совнаркома РСФСР и СССР оказался фигурой рубежной, одним из последних представителей классической разночинной русской интеллигенции во власти. После него пришло время выдвиженцев, людей новой формации — без опыта нелегальной работы и дореволюционной жизни, не говоря уж о таких ее экзотических сторонах, как гимназическое образование.

В декабре 1925 года весь мир видел, что именно Рыков открывал и закрывал своими речами XIV съезд ВКП(б) — первый большой партийный форум после смерти Ленина. В нем видели настоящего вождя. В самом начале 1926 года Рыков сменил Каменева на посту руководителя СТО и наконец сосредоточил в своих руках всю власть над правительством. Рыков будет совмещать эти две должности — председателя Совнаркома и СТО — до декабря 1930 года.

Но не весь рыковский 1924 год был посвящен политической борьбе и хозяйственным заботам. Партия позаботилась о новом председателе Совнаркома: после инфаркта его направили подлечиться в Италию. Что может быть прекраснее родины Гарибальди для революционера, недавнего нелегала? К тому же его направили в Италию вместе с женой. Получилось почти свадебное путешествие. Конечно, они не ограничились посещением лечебниц. Главной терапией Рыков считал саму Италию, ее музеи, ее древнюю культуру. Постпреда Советского Союза в Италии Константина Юренева Рыков знал давно — они пересекались по нелегальным делам. К тому же оба отбывали ссылку под Пинегой, а это тоже братство. Юренев окружил высокого гостя заботой, от которой Рыкову даже пришлось отмахиваться. Он еще не привык к официальным почестям — да и приехал в Италию, между прочим, инкогнито, чтобы обойтись без политических интервью и переговоров.

В советском постпредстве для председателя Совнаркома нашли гидов — замечательную молодую супружескую пару. Это был молодой архитектор, выходец из России, член итальянской Коммунистической партии. Он приехал в Италию задолго до революции, учился у известного зодчего Армандо Бразини (тот, между прочим, слыл любимцем Бенито Муссолини!) и знал эту страну глубоко. Он недавно женился на донне Ольге — Ольге Фабрициевне Сиссо-Руффо, по первому браку — Огаревой. Она была не только красавицей, но и аристократкой, представительницей неаполитанского герцогского рода. Рыковы провели в их компании несколько незабываемых дней. Пили легкое вино — правда, Алексей Иванович в те дни воздерживался от хмельных напитков. Бродили по итальянским городам. Иофан читал им вдохновенные лекции об архитектуре и живописи. Рыков получил шанс пройти курс по истории архитектуры — и наслаждался. Учиться он умел — и по книгам, и в разговорах. Заодно зодчий как будто мимоходом сообщил, что не так давно продал свою библиотеку, чтобы помочь голодающим Поволжья. Рыков присматривался к этому 33-летнему гению. Сразу заметил, что Борис переполнен планами и энергией. «У вас есть работа?» — «Да, по моим проектам в Италии построено несколько домов». Рыков улыбнулся: «Несколько домов? А мы будем строить кварталы, города для рабочих. И нам необходима новая, современная архитектура. Она станет лицом, символом страны. Вы коммунист? Тем более вы необходимы именно в нашей стране». Рыков пообещал Иофану поддержку. Архитектор понимал, что перед ним — глава правительства. Понимал он и то, что Советская Россия 1924 года — страна бедная, искореженная разрухой. Впрочем, и Италия не пребывала на вершине. Но как сумеет освоиться в России герцогиня?.. Ольга, кажется, сильнее мужа обрадовалась такому предложению. Ей казалось, что в Москве строят кампанелловский город Солнца.

^{Борис Иофан}

То путешествие по Италии Алексей Иванович и Нина Семеновна вспоминали всю жизнь — как последние беззаботные дни их жизни, да еще и в окружении ренессансных сокровищ! А Иофан действительно очень скоро перебрался в Советский Союз — и с помощью Рыкова сразу получил крупные заказы, первым из которых стал квартал на Русаковской улице. Показательные дома для рабочих! Строгие, аскетичные и элегантные, по современной моде. Рыков одобрял стиль Иофана, они дружили домами — на четверых, как повелось в Италии. Конечно, московские встречи выдавались скоротечными, председателя Совнаркома разрывали дела. И все-таки он курировал строительство главных объектов своего друга — правительственного санатория в Барвихе, наконец, Первого дома Советов ЦИК и СНК СССР. Одобрял он и идею Дворца Советов, ставшего символом советской архитектуры — дерзкой, стремящейся в небо. Правда, осуществить этот проект не удалось. И связывали его уже с замыслами Сталина. Иофан постепенно стал считаться любимцем именно генерального секретаря… Хотя никогда не предавал своего старшего друга Алексея. Что касается герцогини — она некоторое время работала в НКВД. Как-никак четыре языка знала в совершенстве. А потом ограничила себя домом и постоянной помощью мужу, в чьей гениальности нисколько не сомневалась. «Вербовку» Иофана Рыков считал своей кадровой удачей. Он нашел человека, который сумел ярко (хотя, быть может, и не до конца) реализоваться в советских реалиях.