Три солнца. Сага о Елисеевых. Книга I. Отец

Глава V

I

Гриша застыл один в ослепляющей темноте, ощущая среди летнего жара дыхание могильного холода. Новый раскат грома заставил Елисеева подпрыгнуть от неожиданности и страха.

Вдруг совсем рядом он услышал шорох. От нахлынувшего ужаса Грише казалось, что сердце перестало биться.

– Сию минуту, ваше благородие, – проскрипел голос мажордома, сопровождающийся звуком чирканья спичек.

Елисеев едва не поседел, но одновременно он обрадовался голосу живого человека, как никогда в жизни. Через секунду он уже держал горящую свечу, освещая лестницу. Призрака и след простыл.

Гриша вернулся в свою комнату. Слуга пошаркал к себе. Удивительно, но он передвигался без огня, словно кошка, видя в темноте. Говорят, когда страдает один из органов восприятия, другие начинают работать качественнее. Дорогу старику осветил очередной природный электрический разряд.

Остаток ночи прошел без происшествий, но Григорий Григорьевич больше не заснул. Гроза кончилась. Едва дождавшись раннего июльского рассвета, Елисеев помчался наверх, туда, где он видел непонятную фигуру. Гриша внимательно осмотрел мраморный пол лестницы и заметил следы из подсохшей земли. Разве призраки ходят в грязной обуви и оставляют отпечатки ботинок? Не приведение, а грязнуля. Елисеев довольно улыбнулся.

Гриша спустился к завтраку бодрым и радостным.

– Сударь мой, как вам спалось? – экономка явно была удивлена сияющему виду Елисеева. – Евстафий доложил, вы ночью по дому блуждали.

– Не буду отрицать. Хотел с дамой вашей поладить перед оформлением купчей, – Гриша попробовал кофе и незаметно отставил чашку. Напиток сильно кислил, а Гриша привык к дорогим, изысканным сортам. – Но она сбежала, оставив после себя не хрустальную туфельку, а след штиблета вполне мужского размера.

– Ох, как неловко! Я немедленно велю все вымыть…

– Ни в коем случае! Оставьте этот не слишком элегантный привет от нашего приведения до визита квартального, за которым я намереваюсь сходить сразу после завтрака. Надеюсь, вы не возражаете?

– Боже упаси! Приглашайте, кого вздумается. Чувствуйте себя как дома. Однако вызывали уж полицию – все напрасно. И батюшка с кадилом приходил…

– Заверяю вас, теперь дело сдвинется с мертвой точки. А что у вас наверху?

– Ничего особенного. Чердак с разным хламом.

II

Как и обещал, сразу после завтрака Гриша отправился в полицейский участок. Услышав, по какому поводу явился такой важный гость, квартальный разочарованно махнул рукой.

– Знаем мы этот дом, Григорий Григорьевич. Придется вас расстроить – затея эта обречена на провал!

– Ну что же вы, милейший Степан Никифорович, так сразу руки опускаете. Уж поверьте, я в долгу не останусь, – Елисеев многообещающе заулыбался.

– Да я не отказываюсь! Я-то с радостью! Однако гарантировать ничего не могу, – квартальный не мог устоять перед таким важным просителем.

– Только мне нужно, чтобы дом окружили плотным кольцом.

– Будет исполнено! Доверьтесь мне, все сделаем в лучшем виде.

Как только стемнело, дом окружили полицейские.

Гриша с удовольствием командовал операцией. Квартальный не возражал. Ведь если все мероприятие закончится провалом, с него и взятки гладки.

Когда доложили о том, что кольцо вокруг дома сомкнулось, Гриша повел Степана Никифоровича и еще нескольких полицейских на чердак. Двигались тихо, чтобы не спугнуть добычу раньше времени. Посветив на пол, Гриша показал едва заметный отпечаток, оставленный призраком, квартальному. Тот понимающе закивал.

Дошли до чердака. Полицейские резко выбили дверь. Степан Никифорович заорал дурным голосом, чуть не оглушив Гришу.

– Стоять! Стрелять буду!

По чердаку заметались четыре человека.

Воспользовавшись суматохой, один из них открыл потайную дверь в другом конце чердака и выскочил на служебную лестницу. Гриша бросился за ним. Сбежав один пролет, мужчина, услышав за собой шаги, остановился и вытащил нож. Лезвие сверкнуло в свете лампы. Елисеев, сам от себя не ожидая такой стремительной реакции, резко, как заправский каратист, взмахнул ногой и вышиб из рук нападающего холодное оружие, которое со звоном улетело куда-то в темноту. Бандит снова помчался вниз. Но на выходе его уже встречали полицейские, окружившие дом. Неудавшегося беглеца вернули назад на чердак.

Там уже вовсю шел обыск. Нашлась белая простыня с прорезью, игравшая роль савана.

– Да это никак Мишка-Ветер! – увидев четвертого пойманного, обрадовался Степан Никифорович. – От это улов! Что, Михаил, теперь прозвище менять будешь? Мишка-Каторжник или Мишка-Белая-Дама…

Все полицейские загоготали.

– Григорий Григорьевич, вы даже не представляете, какой это успех! Это же грабители, которые держат… держали в страхе пол-Москвы. Никак не могли их словить. А они, голубчики, вот где хоронились, – не унимался квартальный, у которого перед глазами уже мелькали новые чины и медали.

– Вы с какой целью на старушку ужас наводили? – спросил Гриша пойманного бандита.

– Да кому она нужна, – процедил главарь Мишка-Ветер, – место мы это оберегали, чтоб дом не продали или новым жильцам не сдали.

Поймав банду, Елисеев не стал откладывать подписание купчей. Пятого августа заключили сделку.

Перед подписанием документов хитрая экономка протянула Елисееву роман Конан Дойля о Шерлоке Холмсе.

– Милейший Григорий Григорьевич, не затруднит ли вас оставить свою подпись на книге о человеке, который, подобно вам, совершает подвиги в Лондоне?

Елисеев расхохотался, но книгу очаровательной старушке подписал. Он понимал, что это была чистая, неприкрытая лесть. Но как же это было мило. Безусловно, после этого он не счел приличным серьезно торговаться. Цена в целом и так его устраивала, и он не хотел менять роль благородного спасителя на обычного купца, считающего каждую копейку. Более того, он еще накинул небольшую сумму сверху лично для пожилой дамы, что привело ее в полный восторг. Ох, и лисица была эта экономка. Знала толк в человеческой психологии и в людских слабостях, среди которых тщеславие занимало достойное место на пьедестале интеллигентных грехов.

III

Гриша с победой и гостинцами вернулся домой.

За обедом он в деталях рассказывал историю покупки дома и поимки шайки грабителей Маше, сыновьям и Мите, так вовремя подоспевшему к трапезе. В Грише вдруг проснулся талант рассказчика, видимо генетически передавшийся от Григория Петровича, но до той минуты дремавший, поскольку не слишком был востребован. А тут отец семейства в красках расписывал старушку-экономку, дряхлого мажордома, зловещую белую даму, бандитов и полицейских. Изображал всех в лицах. Это была и страшная сказка про призрака, и захватывающий детектив. Бурные овации выступающий сорвал на сцене погони за Мишкой-Ветром и сражения на лестнице. Елисеев вскочил из-за стола и самозабвенно показывал приемы, задирал ноги. Дети с восторгом повторяли за ним. Митя сидел, застыв в полном восхищении. Как жаль, что его там не было! Ах, как бы он мог пригодиться Григорию Григорьевичу. Мария Андреевна смеялась до слез. Однако на словах о ноже нахмурилась.

– Гриша, зачем же ты так собой рисковал? Он же мог тебя убить! Так ли нужно было именно тебе его преследовать, когда дом полон полицейских?

– Куда ему! – бравировал Григорий Григорьевич, – не на того напал!

Ох уж эти мужчины!

Маша поняла, что в их отношениях наступило потепление с того самого момента, как Гриша переступил через порог. Он снова улыбался ей своей детской улыбкой и смотрел на нее с любовью и желанием. У нее упала гора с плеч.

За чаем Гуля вдруг завел необычную тему.

– А что этот Мишка-Ветер? Почему он стал грабителем?

– Не знаю, – Григорий Григорьевич пожал плечами, – разные причины толкают людей на дно.

– А вдруг ему приходилось грабить, чтобы не умереть с голоду?

– Чтобы не умереть с голоду, человек должен работать, а не разбойничать. Мать говорит, у тебя отличные отметки в школе. Вот и посчитай, за сколько в трактире можно наесться от пуза и каков заработок в месяц. Прислуга получает, безусловно, меньше, но это обычно места с хозяйскими комнатами и харчами. Не сомневаюсь, что ты придешь к выводу, что хоть положение и тяжелое, но, если не пить горькую без меры, голодная смерть грозить не будет.

– Мне думается, он просто беглый и работа в его планы совершенно не входила, – заметил Митя.

– Но это очень важный вопрос, Гуля! – Григорий Григорьевич воспользовался моментом в образовательных целях. – Молодец, что пытаешься разобраться! Важно понимать расходы людей и обеспечивать сотрудникам достойное вознаграждение. Чтобы они ценили свое место, страшились его потерять и не участвовали в разных безобразиях. Если хочешь, мы тебе с твоим дядей Ваней покажем все расчеты по этой статье в «Новой Баварии».

Гуля кивнул, но глаз не поднял. Елисеев сомневался, что смог переубедить сына.

– Кстати, земский врач зарабатывает практически столько же, сколько иной рабочий, – не сдержался Гриша.

– Как мы только что выяснили, по твоим прогнозам, голодные обмороки им не грозят, – а вот это уже была дерзость со стороны старшего сына.

Гуля встал из-за стола, поблагодарил за обед и ушел к себе.

Хорошо, что Митя тут же стал трещать про Хэрродс с эскалаторами и немного отвлек Григория Григорьевича.

Ночью, после бурного финального примирения, уставший Гриша все-таки завел разговор про поведение сына.

– Это что за юный социалист у нас в семье?

– Гриша, давай не будем снова ссориться. Вспомни себя. Он так на тебя похож! Ты думаешь о людях, о благе для страны. Вот и он тоже. Только он в том возрасте, когда все чересчур романтизируют и идеализируют. Гуля растет хорошим человеком. Поверь, ты будешь им гордиться!

– Надеюсь. Но уважение к отцу должно быть, как Отче наш!

– Он тебя, безусловно, уважает! Просто пока не умеет выразить.

Маша приподнялась на локте и хитро посмотрела на мужа.

– Гриша, а ты не думал, что эта экономка знала про банду на чердаке?

– Думал, конечно, – рассмеялся Григорий Григорьевич, – я почти уверен в этом.

– И тебе не жалко было дать ей денег сверху?

– Нет, абсолютно. Это ей за талант и изобретательность.

IV

На следующий день Гриша отправился к главному архитектору товарищества Елисеевых, чтобы обсудить проект перестройки здания под магазин. Барановский, который был занят постройкой дома для Григория Григорьевича в имении Орро, в Эстляндии, был заранее вызван в столицу для этого разговора.

Гриша вкратце обрисовал Гавриилу Васильевичу свои требования к реконструкции. Елисеев ценил Барановского за то, что архитектор творил чудеса. Он раскрывал идеи заказчиков так, что им даже в голову бы не пришло. Его дома были не только произведениями архитектурного искусства, но практичными строениями для работы и жизни.

Сделав предварительную работу в Питере, Елисеев и Гавриил Васильевич отправились в Москву.

Начало сентября. Погода стояла восхитительная. Солнце ласкало продрогших столичных гостей со всей возможной гостеприимностью.

Дворец обшивали огромными щитами, дабы скрыть работы и создать интригу у населения, и пока архитектор был занят замерами и расчетами, Гриша отправился на встречу со своим старым другом, князем Львом Голицыным. Они были давно представлены друг другу на одной из многочисленных выставок, куда оба привозили свои продукты. Князь был известен своими чудесными винами. Два прекрасных винодела не могли не стать приятелями.

Договорились пообедать в «Славянском базаре». Это был известный ресторан для важной публики, куда периодически захаживал и простой люд, чтобы наесться бесплатных закусок, которые полагались при заказе стопки водки на 30 копеек. Несмотря на то что в «Славянском базаре» подавали блюда русской кухни, он гордо именовался рестораном, а не трактиром вопреки всем правилам. Официанты «Славянского базара», которых тогда в трактирах называли половыми, обслуживали уважаемых гостей во фраках. Иной посетитель выглядел дешевле того самого полового.

– А я помню еще времена, когда за роялем здесь можно было увидеть Петра Ильича… – к чему-то заметил князь, – теперь уж не то… Так что там, говоришь, с «белой дамой»?

Гриша продолжил свою историю о покупке дома в Москве. Рассказ периодически прерывался раскатистым хохотом Голицына. Елисеев не был в таком ударе, как когда делился этим приключением с семьей, но весельчак Голицын и не нуждался в спецэффектах. Когда Гриша закончил повествование, князь вытирал слезы с глаз.

– Давно я так не смеялся! Надо будет Зинаиде Николаевне рассказать, она оценит. Ты, кстати, знаком с княгиней Юсуповой?

– Не имел чести…

– Я как-нибудь вас представлю. Очаровательная дама. Умница необыкновенная, а уж какая красавица! Муж ее – адъютант великого князя Сергея Александровича. Я у них часто бываю. Особенно в Крыму. Так они меня боятся уже. Видишь ли, я всех спаиваю! И князей, и прислугу! – князь опять зашелся громовым хохотом. – Один раз Зинаида целый день у себя просидела, боялась выйти. А матушка Феликса-старшего так мне как-то в лицо из стакана плеснула. Я схватил ее за это в охапку и закружил в танце. Престраннейшая старушка, обожает шелковичных червей. Они у нее везде по дому… но совершенно очаровательна!

В таком же дружеском ключе они обсудили и продажу вин в новом магазине Елисеева.

Тут в ресторан зашли двое – высокий сухощавый мужчина в пенсне и его компаньон, который был старше, крупнее и выделялся интересными пышными усами. Легким поклоном головы они поприветствовали князя, и тот кивнул им в ответ.

– Чехов с Гиляровским, – поправив пенсне, пояснил Голицын Елисееву, потому что не был уверен, что столичный гость знает их лично. – Кстати, Чехов собирается в Ялту перебраться в этом месяце… врачи настаивают… так что будем с ним в Крыму встречаться.

Писатели сели у окна. С их появлением посетительницы ресторана оживились и стали поправлять прически. В ход были пущены все чары, чтобы Чехов обратил на них внимание. За окном закурсировало несколько дамских шляпок, карауливших писателя. Он пользовался сумасшедшей популярностью, и ему было не так просто скрыться от фанатичных поклонниц.

Гриша подумал про себя, что на открытие магазина нужно обязательно пригласить кого-нибудь из известных писателей.

V

Обед с Голицыным затянулся. Из дружеских объятий князя решительно невозможно было вырваться. Утром Гриша еле открыл глаза, голова гудела.

В утренних газетах он увидел новость об убийстве Елизаветы Австрийской в Женеве. Фанатик-анархист нанес удар заточкой в сердце императрицы. Вначале Сиси даже не поняла, что произошло, и продолжила движение по набережной в сопровождении своей фрейлины. Через несколько минут ей стало плохо и она упала. Сиси умерла по прошествии нескольких часов. А ведь этой роковой встречи могло и не произойти – террорист изначально планировал напасть на принца Филиппа, претендента на французский престол. К несчастью для императрицы, принц покинул Женеву ранее запланированного.

Та самая Сиси, которой с детства восхищалась Маша, мертва. Сказка закончилась слишком трагично. Григорий Григорьевич почувствовал, что сейчас ему нужно быть с женой. Он бросил все и поехал в Питер.

Маша, рыдая, кинулась ему на грудь, как только он вошел в дверь.

– Ну-ну, я с тобой… Я всегда буду с тобой! – приговаривал Гриша, крепко обняв жену и гладя ее по голове.

Этот поступок Гриши тронул Марию Андреевну до глубины души. Маша не ждала такого понимания. Миллионер, загруженный делами, оставляет все и приезжает утешить супругу. Это – поступок! Романтика в чистом виде. Мария Андреевна не могла вспомнить ни одного мужчину в ближнем окружении, кто был бы готов на такой шаг. Более того, большинство знакомых сочли бы эту печаль блажью. Все-таки Гриша был романтиком. Позже это сыграет свою роль в их семейной трагедии, но пока Маша об этом даже не догадывалась. Пока, несмотря на драматичные обстоятельства, Маша была счастлива. С этого момента у их брака словно открылось вторе дыхание.

В это время еще один романтик, разочарованный на тот момент, катал подружек на автомобиле. Григорий Григорьевич снова оставил Митю за главного по автомобильному направлению их бизнеса. Молодой человек с удовольствием пользовался привилегиями, которые прилагались к обязанностям, и частенько брал у Фрезе машины прокатиться с ветерком. В тот день в его автомобиле удобно расположились три блистательные красотки из певичек кабаре. Елисеев был, как всегда, очарователен и смешил девушек веселыми рассказами, да и сам хохотал от души.

Совершенно случайно Митин автомобиль пронесся мимо Глафиры, которую послали за нитками для школы. Впервые она увидела молодого человека счастливым и полным жизни. До этого он всегда казался ей испуганным и неуверенным в себе. Глафира успела рассмотреть барышень. Они были фантастически красивы. И все, как одна, ловили взгляды Мити. Девушка почувствовала укол ревности. Митя даже не бросил на нее взгляда. Скорее всего, он просто ее не заметил. Глафира приняла свойственный ей неприступный вид, но в душе происходило что-то до сих пор ей неведомое.

Ночью Глаша не могла избавиться от мыслей о Мите. Она запрещала себе думать о нем, пыталась заставить себя переключиться на другие темы – но все было бесполезно. Болезненной занозой воспоминания сидели в ее голове. Как же она могла быть такой беспросветной, чванливой дурой, как могла потерять его? Почему раньше она ничего не чувствовала? И зачем ей это теперь? Проворочавшись всю ночь, девушка так и не смогла успокоиться и заснуть.

VI

Зимой в Питере устраивалось множество катков, чтобы горожане могли отдохнуть и повеселиться, рассекая застывшую гладь каналов. Говорят, что Николай II влюбился в Аликс, когда они катались на коньках. Катки любили и императоры, и простой люд. Развлечение было доступно не только аристократам. На Фонтанке у Симеоновского моста устраивали общественный каток, на который в определенные часы дети из бедных семей могли прийти бесплатно.

В 1899 году нахальная зима не собиралась уходить даже в марте. Морозы стояли нешуточные, на радость любителям фигурного катания.

Девочки из школы рукоделия любили кататься на Фонтанке. Многие из них обзавелись там воздыхателями. На катках устраивались настоящие балы, играла музыка и многие танцы катали парами. Глафира была абсолютной звездой. Все девочки из школы были в одинаковых серых пальто. Но на Глаше оно сидело по-особенному. Воспитанницы даже шептались, что она немного ушила его в талии и укоротила. Из-под белой шапочки по плечам растекались золотистые локоны. Белая муфточка добавляла шарма, и даже в сером пальто воспитанница школы рукоделия была похожа на принцессу. Гимназисты, студенты и юные офицеры сворачивали голову, когда Глафира гордо проезжала мимо.

В одну из суббот марта Митя с компаний оказался на том же катке. Воспитанницы школы сразу обратили внимание на своего красавца. А он как будто не замечал их присутствия. Митя катался с очередной прелестницей, которая не давала ему ни минуты отдыха и узурпировала все его внимание. Он прекрасно стоял на коньках, был элегантен, легок и уверен в себе. Глашины прыщавые кавалеры меркли на его фоне.

Вдруг одна из девочек споткнулась и упала. На нее налетел гимназист, который не сумел вовремя отреагировать и затормозить. Лезвие конька распороло юной фигуристке руку. По льду зловеще стала расползаться кровавая лужа.

Митя, недолго думая, бросился к девочке. Он схватил ее на руки и побежал на выход. Рядом с ним бежала Глафира, которая несла шапку девочки. Быстро сняв коньки, они помчались к извозчикам.

– В Еленинскую больницу! Быстро! – скомандовал молодой человек.

Митя посадил пострадавшую девочку рядом с собой. Бледный ребенок только тихо поскуливал. Митя обмотал ее руку своим белоснежным шарфом и держал ее раненую руку повыше, чтобы кровь не так хлестала. Только сейчас он понял, что это та самая девочка с веснушками, которые стали почти незаметными из-за бледности или просто из-за неподходящего времени года.

И только сейчас он заметил, что воспитанница, которая их сопровождает – Глафира. Митя поймал на себе ее взгляд. Внутри у него все заволновалось, но он сумел изобразить безразличную вежливость, сухо кивнув в знак приветствия. За всю дорогу более он не посмотрел на нее, полностью сосредоточившись на раненой девочке.

– Ничего-ничего, сейчас доктор поможет! – ласково приговаривал он, – до свадьбы заживет! У вас, барышня, кавалеров еще будет – пруд пруди.

Боковым зрением он заметил, как Глаша улыбнулась. Митя не мог поверить в столь кардинальное изменение отношения. Решил, что ему показалось. Он не собирался больше играть в эти игры.

Приехав в больницу, они тут же передали пострадавшую докторам.

Митя и Глаша остались ждать в приемном покое. Молодой человек чувствовал на себе редкие робкие взгляды девушки, но он не решался посмотреть на нее в ответ. Он не хотел снова обмануться. Вдруг в ее руках что-то блеснуло. Митя увидел, что она достала зеркальце Фаберже, то самое, которое он растоптал, но с целым стеклом. Красавица любовалась своим отражением и едва уловимо улыбалась. Сердце Мити снова бешено застучало. Он не мог поверить в свое счастье. Очевидно, Глаша давала ему знак.

Через полчаса к ним вышел врач и, сообщив, что с девочкой все должно быть хорошо, отправил их восвояси.

VII

В сентябре в семье Марии Степановны разразился скандал.

Глафира хоть и росла в доме терпимости, оказалась девушкой строгих правил. Несмотря на платоническую любовь и привязанность, которую она теперь испытывала к Мите, никакой физической близости не допускала.

Митя крепился несколько месяцев, но в конце концов понял – либо он женится на Глафире, либо сойдет с ума. Интерес к другим девушкам снова был потерян. Единственным желанием и мечтой было обладать Глашей, которая как назло еще больше расцвела за этот год. К девушке стали регулярно свататься различные господа. Был среди претендентов на ее руку и сердце даже один пожилой дворянин, видимо, выживший из ума, ведь даже для купца это был полный мезальянс. Красавица пока всем отказывала, но Митя понимал, что вечно ждать она не будет.

Молодой человек долго собирался с духом и наконец решил сообщить о своем намерении жениться тетушке. Это был взрыв, эквивалентный миллионам килограммов тротила.

– Идиот! Ты понимаешь, что ты – идиот? – вопила Мария Степановна, – она же обвела тебя, глупца, вокруг своего маленького наглого мизинца!

Митя молча слушал, боясь открыть рот.

– Ты рехнулся? Как ты приведешь в нашу семью блудницу? – продолжала Мария Степановна.

– Вы не правы. Она невинна, – робко вставил молодой человек.

– Неужто проверил? – задыхалась тетушка. – Как же это в доме свиданий такой нетронутый цветочек вырос? Не обманывайся, в лучшем случае – полудевственница!

– Тетушка, прошу вас! – взмолился несчастный парень.

– Нет уж, голубчик, это я прошу – выбрось эту ересь из головы! Забудь ее как страшный сон! Из девки гулящей не выйдет бабы путящей. Я подберу тебе достойную невесту. Ты меня еще потом благодарить будешь, – грозно потребовала тетка.

– Исключено. Если благословения вашего не получу, мы обвенчаемся тайно, – заявил Митя.

Это уж совсем была наглость.

– Вон! – взревела Мария Степановна всей мощью своей диафрагмы. – Убирайся с глаз моих!

В Митю полетела чашка, из которой тетушка пила чай. Молодой человек чудом увернулся и выскочил за дверь, как нашкодивший кот от брошенного в него тапка.

Мария Степановна хотела встать, но вдруг почувствовала резкую боль в груди. Она тяжело опустилась в кресло и горько заплакала.

VIII

В дом Григория Григорьевича фурией ворвалась Мария Степановна. Она практически отбросила горничную, открывшую дверь, и решительно прошла внутрь, всем видом показывая, что не принять ее не получится.

– Я доложу… – робко сообщила служанка, забрав у Марии Степановны накидку, и побежала наверх.

Через минуту Мария Степановна была уже в Гришином кабинете.

– Гриша, беда!

– Что случилось?

– Горе-злосчастье пришло в нашу семью!

– Да говори уже! С Петей что-то? С детьми?

– Митя женится!

– Черт тебя дери, Маша! У меня едва сердце не остановилось!

– Гриша, ты не понимаешь! Он женится на девке из дома терпимости! Боже мой, его мать сейчас в гробу переворачивается! Не будет мне прощения! Не уберегла мальчишку! – запричитала кузина.

– На какой девке? Маша, ты можешь успокоиться и рассказать все по порядку?

– Из школы рукоделия, будь она неладна! Это все Саша со своими либеральными взглядами. «Дети не виноваты в грехах родителей», – передразнила она Александра Григорьевича.

– Ты хочешь сказать, что Митя решил жениться на одной из воспитанниц?

– Если б только это! Она родилась в доме терпимости и росла там, пока мать не умерла и ее как сироту не взяли в нашу школу.

– Это которая? С кукольным личиком? – улыбнулся Гриша, вспомнив красавицу. Ее замечали абсолютно все мужчины.

– Да вы все с ума посходили, что ли? Это, право, не смешно! Только не вздумай мне сейчас сказать, что это достойный выбор!

– Нет, конечно! О чем ты! Страсти страстями, но жениться-то зачем? Брак – дело серьезное. Его нельзя только на чувствах строить.

– Определенно!

– Если уж он в нее так влюблен, так пусть снимет ей квартиру, возьмет на содержание. Ну а там, глядишь, она ему и надоест.

– О, та девица хитра, как лисица! Такой вот каламбур… Внушила ему, что невинна. Голову так заморочила, что он даже на тайное венчание готов, если благословение мое не получит!

– «О, женщины! Имя вам – коварство»!

– Гриша! Не до Шекспира сейчас, ей-богу! Поговори с ним! Он послушает только тебя!

– Хорошо, попробую воззвать к его разуму…

– Пригрози ему, что иначе лишу наследства.

– Маша, ты сама прекрасно знаешь, что это невозможно. В крайнем случае, можно подумать об отчуждении его доли из общего бизнеса… Но я надеюсь, до этого не дойдет.

– А где Маша?

– Она у себя. Ей не очень хорошо…

– Что-то серьезное?

– У нас в будущем году будет ребенок, – не смог не похвастаться Гриша.

– Хоть одна прекрасная новость среди этого мрака! – искренне порадовалась Мария Ивановна. – Я пойду к ней зайду!

IX

Гриша решил не откладывать разговор с Митей в долгий ящик, хоть и считал, что кузина делает из мухи слона. После очередного совещания у Фрезе он позвал его перекусить в «Кюба». Сели в кабинет, заказали устриц, фуа-гра, утку, фаршированную дичью, и французскую камбалу с артишоком.

– К нам приходила Мария Степановна… Ты собрался жениться? – начал Григорий Григорьевич.

– Да, и в решении своем тверд, – отрезал Митя. Ему не хотелось это обсуждать.

– Митя, ни я, ни тетушка не желаем тебе зла. Ты же сам понимаешь, что эту особу невозможно привести в семью…

– Дядя Саша говорил, что она не виновна в образе жизни своей матери, – упирался молодой человек.

– Он не думал тогда, что тебе взбредет в голову. Она могла бы составить отличную партию какому-нибудь рабочему или даже приказчику. Но не человеку нашего круга.

– Все как будто забыли, что мы сами – из крестьян! – Митя отложил вилку. У него пропал аппетит.

– Не забыли. И не для этого наши отцы работали день и ночь, чтобы мы снова вернулись на начальный уровень. Весь смысл в постоянном развитии. Кстати, развитие это касается не только дел коммерческих, но и брачных союзов. Никто не говорит, что нужно жениться на том, кто тебе не мил. Но партия должна быть достойная, желательно с капиталом. Деньги к деньгам.

– Без нее мне не нужны никакие деньги, никакое дело…

– Раз такие великие чувства, просто возьми ее на содержание. Только тихо, без шума. Как принято в приличном обществе. Не нужно устраивать из этого кафешантанный водевиль. Придет время, женишься на достойной девушке, а пассию свою отпустишь в свободное плаванье, – предложение Григория Григорьевича не было чем-то сверхъестественным для Петербурга того времени. Тогда у многих богатых мужчин были содержанки.

– В том-то и дело. Она порядочная девушка и так жить не согласна. Скорее она выйдет замуж за кого-то другого! – чуть не плакал Митя.

– Ах, простите! Ах, оставьте! Ее «сиятельство» не согласны! – ерничал Гриша. – Не позволяй собой манипулировать, Митя!

– И все же я не понимаю, почему мы не можем быть вместе. Моих денег хватит на нас двоих с лихвой.

– Давай договоримся так – ты пообещаешь мне хорошенько все обдумать. Не торопись. Не хочу, чтобы ты сгоряча испортил себе жизнь. Дай мне слово, что не женишься теперь. Сообщишь мне свое решение через полгода.

– Хорошо, – пообещал Митя, но уже сейчас знал ответ.

– Митя, не подумай, что я давлю, но семья может отказаться от тебя… если ты будешь ставить свои личные интересы выше и позорить имя Елисеевых. По тебе будут судить и меня, и всех остальных родственников, занимающих высокое положение в обществе. Это было бы безответственно, думать только о себе.

Молодой человек покинул ресторан совершенно подавленным. Он не думал, что его любовь может иметь столь серьезные последствия. Где-то в глубине души он надеялся, что Гриша будет на его стороне. Ладно тетушка, она известный ретроград, но прогрессивный Григорий… К тому же, он считал его своим другом. Несмотря на все угрозы, в Мите взыграло упрямство. Он желал сам решать свою судьбу и советы родственников были ему не нужны.

Через неделю Митя снял себе квартиру и съехал от Марии Степановны. К тому времени он уже снимал другое, более скромное жилье Глафире, что держалось в строжайшем секрете, чтобы не провоцировать ненужные сплетни. Девушка начала работать модисткой, и у нее был пусть небольшой, но свой заработок. По официальной версии она сама снимала себе угол. Хоть вездесущие воспитанницы и подозревали, что дело там нечисто.

Х

Несколько месяцев пронеслись для Григория Григорьевича в приятных хлопотах. Полным ходом шла подготовка ко всемирной торговой выставке в Париже, которая должна была открыться в апреле. В это же время ждали рождения малыша. 1900 год обещал быть на редкость плодотворным.

Ребенок родился первого апреля. Это была прехорошенькая девочка. Первая и единственная дочь Григория Григорьевича. Маленькая принцесса. Едва взяв ее на руки, Елисеев почувствовал прилив нежности, накрывший его с головой. У нее было такое очаровательное личико – малюсенький носик и губки бантиком. Он никогда не мечтал о дочери, ведь мужчинам нужны наследники, но как же он был рад ее рождению. Гриша подумал, что теперь с ней он сможет быть обычным отцом, которому не нужно думать о воспитании преемника. Он сможет баловать свою доченьку, исполнять все ее желания. Назвали дочку Марией в честь бабушки и мамы, а для всех домашних она стала Мариэттой.

Все сложилась весьма удачно – и рождения дочки дождались, и открытие выставки не пропустили. В Париж Гриша взял с собой Сережу и Колю. Гуля не смог поехать из-за занятий, и, похоже, его это не очень огорчило. Саша с Петей остались с матерью и Манефой, они были еще слишком малы для такого серьезного путешествия и были бы Григорию Григорьевичу обузой.

Символом выставки стало начало XX века. Главенствующий стиль – ар-нуво. Плавные изгибы линий модерна и их запутанные хитросплетения довольно точно характеризовали взаимоотношения между людьми и классами той эпохи. Друг запросто мог оказаться предателем, товарищ по революционной борьбе – провокатором, священник – бунтарем и анархистом, добропорядочный муж – изменщиком, брат – классовым врагом, победитель легко мог обернуться проигравшим. Все было запутано. Простому человеку нелегко было добраться до правды сквозь эти игривые, танцующие арабески. Но об этом чуть позже. А пока вернемся на выставку.

России под выставку предоставили самую большую площадь, где в тот год было решено продемонстрировать всю техническую мощь страны. Самая большая в мире динамо-машина трехфазного тока никого не могла оставить равнодушным. Поражали посетителей и другие экспонаты электротехники. Российские достижения в воздухоплавании также производили на посетителей выставки неизгладимое впечатление. Газеты пестрели восторженными заметками о невероятном техническом прогрессе России.

Кроме технических новинок в русских павильонах традиционно выставлялись предметы роскоши – ювелирные украшения и меха. Не стыдно было похвастаться и изделиями кустарей – кавказским оружием, новоторжской вышитой обувью, фарфоровыми и керамическими изделиями, кружевами и вышивками. Всего не перечесть.

Гриша выставлял свою коллекцию вин вне конкурса Retour Russie, за что был удостоен почетного диплома и ордена Почетного легиона, который он не смог сразу принять – подданным России не полагались ордена других стран без высочайшего соизволения. Несмотря на сие обстоятельство, это была победа! Помимо всех французских наград было заключено несколько серьезных сделок. Поездка была невероятно успешной.

Елисеевы пересеклись на выставке и с князем Голицыным. Тот с восторгом рассказывал, какие слухи ходят в Москве про Гришину стройку.

– Уж чего только не болтают… то, якобы, пагоду ты там возводишь, а другой день говорят – буддийский храм… Умеешь ты, Григорий, заинтриговать! А давеча один граф сочинял, что это будет элитный дом терпимости, – раскатом грома хохотал князь. – Я молчу! Твой секрет в надежных руках!

– Что за граф? – поинтересовался Гриша, хотя он был почти уверен в ответе. – Закретский?

– Да, кажется, он. Знаешь его?

– К сожалению. Как человека крайне непорядочного.

– Не обращай внимания! Собаки лают, караван идет! Тебе это сейчас только на руку. Москвичи сходят с ума от любопытства!

В следующий раз Елисеев с детьми видел князя издалека. Тот был в компании каких-то важных людей, среди которых особенно бросалась в глаза изысканная дама с прекрасными серыми глазами, одетая довольно скромно, но на том уровне элегантности, который свидетельствует о высочайшем классе. Ростом она была выше среднего и не терялась даже на фоне колосса Голицына. Гриша сразу подумал, что это, видимо, княгиня Юсупова. И это было правдой. Около дамы крутился мальчишка, на вид лет двенадцати, так же как Сережа с Колей изнывающий от солнцепека и скуки. Вдруг он заметил лежащую на земле пожарную кишку. Недолго думая, парнишка схватил шланг и стал поливать толпу. Народ закричал, в панике бросился в рассыпную. Юсупова застыла в ужасе от выходки своего сына. Подбежали полицейские и вырвали шланг из рук юного хулигана. Все компанию препроводили в участок полиции.

Сережа и Коля, которые видели всю эту сцену, хохотали до слез. Елисеев тоже не мог сдержать смех. Однако про себя он пожалел княгиню. Похоже, сын доставлял ей немало беспокойства. Мысленно сравнив маленького князя со своими детьми, Гриша не без основания решил, что у него замечательные сыновья. В тот день никакие их капризы и мелкие шалости его не злили и не раздражали.

Помимо работы находили время и отдохнуть, и погулять по другим павильонам. Степан Петрович, знающий толк в искусстве, пропадал на выставке Родена. Он имел счастье познакомиться с самим скульптором и даже заказал ему несколько работ, включая бюст Варвары Сергеевны. Какой же художник отказался бы от такой музы? Варвара Сергеевна была создана для того, чтобы быть моделью для шедевров искусства.

Но, как ни странно, самым восторженным поклонником выставки оказался Сережа. Он открыл для себя коллекцию японского изобразительного искусства. Страна восходящего солнца представила свыше трехсот работ. Шедевры собрали со всей страны, включая частные коллекции. Они имели необъяснимую магическую силу над одиннадцатилетним мальчиком, который не мог оторваться от их созерцания. Остальное время, когда ему приходилось быть с отцом и братом, он занудливо, снова и снова, просился в японский павильон на Трокадеро.

Гриша не мог понять, откуда у него такие сыновья, категорически не похожие на него. Один сходит с ума по медицине, второй помешался на японском искусстве. Да, они не хулиганят, как сын княгини, но кто же будет его преемником? Кому он оставит свое дело, всю разросшуюся торговую империю?

ХI

Вернувшись домой, Григорий Григорьевич сразу же погрузился в дела московской стройки. Открытие магазина планировалось через несколько месяцев. К Грише явился Барановский окончательно определиться с внутренней отделкой.

Гриша вызывал в кабинет Гулю. Он твердо решил, что нравится это сыну или нет, он начнет вовлекаться в дела. Ему уже исполнилось пятнадцать, самое время начать помогать отцу. Мальчик пришел, но явно был недоволен.

Барановский развернул эскизы со внутренним убранством. На бумаге были зарисовки арочных пролетов, сводов потолка, изящные колонны, элементы лепнины и витражи в стиле необарокко. Грише в целом очень понравилось предложение архитектора, но ему непременно хотелось добавить элементов ар-нуво, которое было на пике моды. Начали обсуждать элемент за элементом. Гуля был не в своей тарелке. Он явно куда-то спешил.

– Отец, прошу прощения, мне нужно идти. Я хочу попасть на лекцию к Склифосовскому.

– Нет, ты нужен мне здесь, – отрезал Григорий Григорьевич.

– Но зачем? – возмутился Гуля. – Я ничего не понимаю в интерьерах… Тем более, ты все равно сделаешь, как ты хочешь!

– Вот именно, – вспылил отец, – пока я хозяин в этом доме, вы все будете делать то, что я велю!

Гуля надулся, в глазах стояли слезы. Но уйти не посмел.

Гавриил Васильевич чувствовал себя неловко при семейной сцене, но ему некуда было деваться. К тому же нужно было срочно закончить дизайн и приступить к финальным отделочным работам.

Гриша объяснял, какие растительные элементы он хотел бы добавить. Поняв, что легче изобразить, взял карандаш и набросал извилистый узор с лепестками. Несмотря на то что неумело изображенный декор был больше похож на голову медузы Горгоны, архитектор понял, что Елисеев имел в виду.

– Что скажешь? – поинтересовался отец у Гули, пытаясь переступить через обиду.

– Абсолютная безвкусица! – отрезал сын, не собираясь идти навстречу.

– А ну пошел вон! – заорал Елисеев и изо всех сил стукнул рукой по столу. – И чтоб из дома ни ногой! Пока не поймешь, как полагается себя вести!

Гуля убежал в свою комнату. Он не хотел плакать, как маленький, но слезы сами катились из глаз. В этот момент он ненавидел отца, который представлялся ему домашним тираном и самодуром.

В комнату Гули сквозь приоткрытую дверь проскользнул Сережа. Он сел рядом с братом на кровать.

– Он не должен запрещать нам заниматься тем, что интересно. Меня мутит, когда он заводит песню о торговле и как мы все унаследуем. Но нам нужно действовать хитрее. Нужно попроситься погостить у дяди Саши, потом у дяди Степы… нужно реже попадаться ему на глаза, – слова одиннадцатилетнего мальчика звучали убедительно.

В коридоре послышались шаги и шелест юбок. Сережа вскочил и зачем-то спрятался за занавеску.

В комнату вошла Мария Андреевна. Гуля лежал, уткнувшись лицом в подушку. Мать села рядом, стала гладить его по голове. Он вырос в красивого юношу, очень похожего на своего отца. Они оба были пылкие и гордые, поэтому им так тяжело было найти общий язык. Внешне в Гуле смешались обе елисеевские ветви – высоким ростом он пошел в деда Григория Петровича и дядю Сашу, но черты лица и необыкновенные голубые глаза взял от отца и бабушки. Правда, в отличие от дяди и отца, он был довольно крупным. Это, наверное, единственное, что он взял от матери. Пухлые щеки добавляли ему некоторой детскости в облике. Однако на самом деле он был серьезен и взросл не по годам.

– Сынок, ты сейчас обижен. Я знаю. Но нужно успокоиться и помириться с отцом! Посмотри, как много он работает, не щадя себя, и все это ради вас! Потому что он вас очень любит! Его обижает, что никто из вас пока не проявляет рвения и не помогает ему, – У Марии Андреевны разрывалось сердце, глядя на Гулины слезы.

– Мне противна вся его торговля! И он тоже! – в сердцах заявил сын и снова уткнулся в подушку.

– Гуля! Прекрати! Впредь я не хочу слышать подобных слов! – Мария Андреевна встала и добавила, выходя из комнаты. – Списываю такое непозволительное поведение на твое эмоциональное состояние сегодня. Поговорим, когда ты успокоишься.

Сергей вышел из-за занавески, как только за матерью закрылась дверь.

– Не переживай! Я все устрою! – похоже, младший брат знал, что нужно делать.

ХII

Конфликт постепенно поутих. Гриша часто уезжал в Москву. Когда он возвращался, Гуля с Сережей всякий раз гостили у многочисленных родственников. Гриша не был этим доволен, но ему совершенно некогда было с этим разбираться.

Приближалось открытие магазина. Буквально за две недели до торжественного мероприятия произошло еще одно печальное событие, которое впоследствии предопределит трагический конец императорской семьи. 22 января 1901 года умерла королева Великобритании Виктория. Это было большое горе для Александры Федоровны, которой бабушка Виктория заменила рано ушедшую из жизни мать. Но самый страшный отголосок этой смерти докатится позже. Невозможно представить, доживи английская королева до отречения Николая II, чтобы она отказалась принять низложенную российскую императорскую семью, как это сделал Джордж V. «Милый Джорджи» называл его двоюродный брат, император российский. Будущий король Великобритании клялся кузену Ники в вечной дружбе. Но что значат клятвы в эпоху жутких перемен? Какова цена родству и дружбе, когда речь идет о возможной угрозе собственному трону? К сожалению, Виктория почила и решение о спасении Николая II и его семьи принимал Джордж V. Милый, малодушный Джорджи…

Александра Федоровна рвалась на похороны бабушки, но она тяжело переносила беременность и врачи ехать запретили.

Однако вернемся от императорских печалей к жизни Елисеевых.

Наконец свершилось! Несмотря на все сложности, усталость, ссоры и периодические сомнения, день открытия магазина в Москве настал! Григорий Григорьевич разослал, а в иных случаях и лично развез именные приглашения, отпечатанные на дорогой бумаге с золотыми виньетками. Он просил оказать честь и посетить мероприятие высшие московские круги, включая великого князя Сергея Александровича, который был в то время генерал-губернатором златоглавой, его адъютанта графа Сумарокова-Эльстон с супругой, Зинаидой Николаевной Юсуповой и, конечно, князя Голицына. Не забыл Григорий Григорьевич и про духовенство.

Накануне Елисеев почти не спал. До глубокой ночи он пробыл в магазине, контролируя, чтобы каждая лампочка, каждая ручка была натерта до блеска. Когда хозяин увидел свое творение в финальной отделке, он испытал настоящий катарсис. Несмотря на то что не было больше исторических залов княгини Волконской и знаменитой мраморной лестницы, магазин был прекрасен – сочетание декора необарокко с приглушенными пастельно-зелеными цветами модерна придавало легкости пышному оформлению. Объединив бельэтаж с нижним этажом, Елисеев добился объема. Это сделало помещение, с одной стороны, грандиозным, с другой – полным воздуха. Огромные зеркальные окна наполняли магазин светом. С потолка сверкающими виноградными гроздьями свисали необъятные люстры, громко заявляя, что хрусталя много не бывает. Это был настоящий дворец! Дворец обжорства, как его позднее прозовут москвичи.

Той ночью Елисеев собственноручно помогал выкладывать пирамиды из фруктов и прочих продуктов. Он с улыбкой вспомнил, как давным-давно пытался объяснить эту форму выкладки приказчику в лавке на Невском. Теперь это стало его фирменной подписью. Ассортимент представленных продуктов должен был удивить любого. Тут были и диковинные фрукты, и редкие морепродукты, и изысканные мясные деликатесы, и великое множество сыров. Григорий Григорьевич, как и планировал, пригласил на открытие известного писателя Гиляровского. Ему хотелось, чтобы популярный бытописатель Москвы обрисовал все происходящее в невероятных эпитетах и сравнениях, в коих он был непревзойденным мастером.

Подремав пару часов, рано утром Елисеев снова поспешил в магазин, к открытию пекарного и коптильного цехов. Само помещение и улица вокруг наполнились невероятными ароматами – запах только что обжаренного кофе вальсировал с нотками свежайшей выпечки. Вдобавок доносился дух копченых колбас. У толпы, которая с рассвета собралась под окнами в ожидании открытия, разыгрался нешуточный аппетит.

К полудню съехались гости, среди которых были высокие военные и штатские чины, дамы в шиншиллах и соболях и господа в бобрах. Начали молебен и освящение магазина. К окончанию молебна подъехал Голицын в сопровождении каких-то важных людей. Среди них Гриша узнал княгиню Юсупову. Княгиня ненадолго присоединилась к банкету, почти ни к чему не притронулась и удалилась в сопровождении своих спутников, оставив Голицына наслаждаться отличным вином и аппетитнейшими деликатесами в компании аристократов более низкого положения. Но князя это не смущало.

Гриша лично встречал гостей. Он выглядел, как всегда, безупречно. Идеально сидящий фрак, накрахмаленный ворот рубахи хрустел белизной. На кипенно-белом фоне особенно выделялся орден Владимира IV степени. В петлице горделиво красовался французский орден Почетного Легиона. Елисеев получил высочайшее разрешение принять награду, присвоенную в прошлом году на Всемирной выставке в Париже.

– А эта статная дама – супруга хозяина? – тихо спросила до своего отъезда Зинаида Николаевна Льва Голицына, показывая глазами на Марию Андреевну.

– Похоже на то, – пробасил князь, который до того дня Марию Андреевну не видел.

Княгиня не зря обратила внимание на Машу. Когда-то Елисеевы были вполне гармоничной парой. Теперь же на фоне роскошного мужа Мария Андреевна выглядела нелепо. Ее еще больше разнесло после рождения Мариэтты. Все оборки, кружева и перья выглядели безвкусно на необъятной фигуре. Маша чувствовала себя неловко и готова была провалиться на месте. Ей казалось, что Гриша стесняется ее. У супруга же голова была забита только мероприятием – чтобы все прошло без сучка и задоринки, как великолепно отрепетированная пьеса. И пока все шло идеально по сценарию.

После молебна гости угощались диковинными блюдами – омарами, лангустами, устрицами, осетровыми балыками, икрой, анчоусами и трюфелями. Их развлекал духовой оркестр. Запивая изысканные яства дорогими винами, гости расслабились и немного позабыли об условностях этикета. После тостов, сопровождавшихся тушами оркестра, вдруг в другом конце стола началась какая-то возня. Гришу будто обдало кипятком. Он увидел там пьяного Закретского, который рвался взять слово. Несколько молодых людей пытались сдержать его, но он все-таки вырвался из их рук, вскочил и стал стучать серебряным ножом по хрустальному бокалу, требуя внимания.

Елисеев нагнулся к архиерею, который сидел рядом, и прошептал что-то ему на ухо. Священнослужитель мигнул сидевшему на конце стола протодьякону, не спускавшему глаз со своего владыки. Не замолк еще стук ножа по хрусталю, как по залу раздалось рычанье льва. это откашлялся протодьякон, пробуя голос. Он, словно царь-колокол, заглушил собой все остальные звуки.

– Многолетие дому сему! Здравие и благоденствие! Многая лета…

Под мощные октавы протодьякона друзья вывели пьяного графа из магазина и отправили с извозчиком восвояси. Идеальному открытию более ничего не угрожало.

В конце концов гости разошлись. Григорий Григорьевич обнял Машу и положил ей голову на плечо. Никакая усталость не могла затмить счастье, которым Елисеев был наполнен в ту минуту. Гриша с удовольствием разделял эту радость со своей родной женщиной.

– Знаешь, Муся, нужно такой же магазин в Петербурге открыть.