Трилистник. Приют [СИ]

Глава 12. Рождество

Медленно кружась, снег опускался на землю красивой альтернативой дождю. Наблюдая за падением снежинок, Итачи чуть щурился, вглядываясь в отдельные, стараясь уловить их узор.

Не выходит. Когда-то в детстве он мог легко сделать это, но не теперь, со всё ещё не развившимися глазами. Отсутствие Шарингана ощущалось чем-то сродни потери руки — всё время хочешь что-то взять ею, но не можешь. Шаринганом Итачи хотел брать детальную информацию о мире, без которой тот казался плоским, блекло-серым. Особенно в Лондоне.

— Эй, Майкл! Пойдём с нами в снежки играть, — предложил ему Ланс, сосед по комнате.

— Я лучше останусь.

— Ну, как знаешь…

Социализироваться со «сверстниками» по-прежнему не было в планах Итачи, и он отгораживался от них, как мог. Со временем почти все в приюте поняли и прониклись тем, что Майкл Холмс — одиночка, и попытки расшевелить его являются бесполезной тратой времени. Итачи подобная репутация устраивала. Он не хотел отвлекаться на глупости, сосредоточенный на Шарингане.

Как-то раз Хината спросила, почему он до сих пор не пробудил свой Кеккей Генкай, и Итачи тогда не соврал с ответом: проблема была в самом деле в эмоциях. В том, что в этом мире эмоций, способных активировать Шаринган, вызвать в нём не могло ничто. Вероятно, определённую роль также играл тот факт, что за годы, прошедшие с обретения Шарингана в своём настоящем детстве, Итачи сильно зачерствел, научился давить чувства. Сейчас идеальный контроль, которым полушутливо полуискренне восхищался Кисаме, играл против Учихи. По этой причине Итачи так много медитировал в последние месяцы.

С улицы донеслись возбуждённые голоса — то дети вывалили на улицу шумной гурьбой. Рассеянно наблюдая за ними из окна спальни на третьем этаже, Итачи думал о глазах, не концентрируясь на игре детей. Он хотел вернуть своему миру былую глубину. И в то же время боялся, страшился до ужаса, что после нескольких лет опять начнёт…

— Майкл, Майкл! Пошли на улицу-у-у!..

К сожалению, его отчуждённость принимали не все. Вот, например, Ланс, мальчишка на год старше Итачи, или эта Элли, такая назойливая…

— Я не пойду. Спасибо за приглашение.

— Ну Майкл! — Элли подошла ближе, надув пухлые губки. — Будет здорово! Конни и Патрик строят стену, эту, как её?.. бар… балли…

— Баррикаду?

— Да! — девчонка хлопнула в ладоши. — У-у, ты такой умный!

— Ещё раз благодарю за приглашение, Элли. Я не пойду.

— Ну ладно тебе, Майкл!..

— Нет!

Элли вздрогнула и уставилась на него широко распахнутыми глазёнками. Цыкнув про себя, Итачи поспешил взять под контроль всколыхнувшуюся смертоносным облаком Ки.

— Иди к друзьям, Элли, — холодно проговорил он. — Оставь меня в покое.

На её пронзительные глаза навернулись слёзы, и Элли убежала — её рыдания раздались дальше по коридору. Итачи со вздохом зажмурился и потёр переносицу. Общаться с детьми он однозначно разучился за годы, минувшие с детства отото. Хотя, и тогда-то он имел дело — к счастью — лишь с младшим братцем…

Итачи не хотел думать о Саске, но мысли сами собой лезли в голову. Где он сейчас — в Конохе или вновь подался прочь из деревни, которая уже вряд ли станет полноценно его? Служит деревне или стал нукенином? Женился ли, завёл ли детей?.. С войны в мире шиноби минуло — если предположить, что время в двух мирах течёт одинаково, — уже шесть долгих лет. Могло случиться что угодно. Мог ли отото стать счастлив?.. Итачи хотел в это верить. Очень на это надеялся.

Новые шаги он скорее почувствовал, чем услышал, и опять повернулся от окна ко входу. Хината замерла на пороге комнаты. Её серебристые глаза взирали настороженно и с тенью глубоко спрятанной, но оттого не исчезнувшей из души опаски.

— Всё в порядке, Майкл?

— Да, Хлоя.

Она осмотрелась, словно в поисках трупа. Вновь вернула Итачи своё сосредоточенное внимание.

— Разве ты не идёшь на улицу?

— Как и ты.

В повисшем молчании девочка вдруг смутилась и отвела глаза. Итачи прищурился; кажется, не он один борется с мыслями и воспоминаниями.

— Х-хорошо, тогда… увидимся позже?

— Да.

Хината ушла, и Итачи перевёл взгляд обратно за окно, на играющих детей, среди которых ему не было места.

Проведя долгие годы бок о бок с сильнейшими шиноби — вначале Конохи, а после и других деревень, — Итачи пришёл к неутешительному выводу: высокоуровневые ниндзя просто не могут жить нормальной жизнью. Она их пугает.

— Знаешь, Итачи, — поделилась Конан, когда они шли вдвоём по безлюдным улицам Амегакуре, — есть один человек, мужчина… Не так давно он предложил мне бросить всё и уехать как можно дальше отсюда, от Элементарных Наций.

— И почему же ты отказала?

— Потому что верна делу Акацуки.

— Это то, что ты сказала ему. А на самом деле?

— На самом деле… — Конан вздохнула. — Наверное, после всех этих лет что-то сломалось во мне, Итачи. Я не могу представить себя в другом месте, вдали от Аме, Пейна, Акацуки. Стать чьей-то женой и матерью — немыслимо, хотя когда-то… Не важно. Так или иначе, я останусь здесь до конца…

Итачи всегда сопереживал ей больше прочих. Такая заботливая и красивая, но вечно печальная, Конан больше всех в их проклятой своре заслуживала быть счастливой.

— Любопытная вещь — человеческий выбор, — рассуждал Сасори на совместной миссии незадолго до того, как вместе с Дейдарой отправился ловить Однохвостого. — Странная, подверженная влиянию такой мелочи, глупого пустяка, как чувства. Чувства долга, привязанности, желания или ещё каких, их ведь так много… Столько того, что может сбить с пути холодной логики.

— Считаешь, что сам всегда следуешь этим путём? — спросил Итачи, которого редкие разговоры с кукловодом о нерабочем порядком увлекали.

— Я? Ками, нет, конечно, — Сасори сардонически искривил губы, его карие глаза расцвечивались костром, обнажая внутренних демонов. — Пожалуй, я бы даже сказал, что в последнее время почти перестал считаться с логикой… Что тому виной? Наверное, то, как всё устоялось. Я имею в виду, моя жизнь. Всё размеренно и привычно, ничего захватывающего и интересного. Враги скучны, скучны и товарищи. Скучны однообразные миссии, шпионаж, охота на Орочимару. Жизнь приняла облик завершённой картины… И если в искусстве я приветствую статику, то в жизни — нет. Затишье губит, застой разрушает шиноби. Так что если вскоре услышишь, что я прикончил напарника или сделал ещё какую-нибудь глупость…

Поэтому Итачи не удивился, когда узнал, что Сасори сложил голову в бою, который запросто мог выиграть. Дейдара тогда негодовал и разносил окрестности Аме, а вот Итачи молчал, уважая выбор товарища.

— Не поверите, Итачи-сан, — Кисаме смотрел на него озадаченно-смущённо, покручивая в руке свиток, — тот оинин, с которым мы столкнулись вчера — который ускользнул, помните? — в бою успел подбросить мне в сумку вот что…

— Что же?

— Своего рода… помилование, — выдавил из себя Кисаме со смешанным чувством. — Приглашение вернуться в АНБУ Киригакуре. Мол, ну покрошил в своё время начальство и несколько отрядов товарищей — ничего страшного, такие были времена; главное, что государственный переворот не устраивал. А теперь Киригакуре нужен такой мечник, бла-бла…

— И что ты будешь делать?

— Как что? Нахер выкину эту писульку, — в доказательство Кисаме тут же бросил свиток в костёр. — Не верю я, что это правда…

По глазам напарника Итачи видел, что тот и хотел бы верить. Вот только думать о возвращении в деревню страшился.

«Что если бы мне однажды предложили помилование? — задался вопросом Итачи, сидя ночью на чердаке приюта. Снег с мягким шуршанием устилал крышу. — Я бы вернул в деревню Саске и попытался настроить его на службу Родине. А кроме того…»

Что он стал бы делать кроме того, Итачи не знал. Для защиты у Конохи и кроме него были превосходные шиноби. Саске бы в определённый момент перестал нуждаться в нём. А просто жить…

— Ты всегда слишком сильно себя нагружаешь, — вечно сетовал Шисуи. — Когда веселиться-то будешь, наслаждаться детством?

— У шиноби нет на это времени, Ши.

— Да ладно тебе! Мы же не в эпоху воюющих кланов живём, ей ками!..

В отличие от него, Шисуи умел веселиться. У него были друзья, близкие люди. Шисуи любил жизнь… И всё же долг он ставил выше.

Тупая боль в сердце всегда сопровождала мысли о Ши. И если, думая о Саске, Итачи испытывал трепет надежды… «Как глупо, но как же хочется, чтобы и Шисуи переродился где-то в более спокойном, приветливом месте, — подумал Итачи со скорбью. — Он должен был жить, не я». Впрочем, выжить тогда для любого из них значило пойти с оружием против своего клана. Итачи не мог пожелать лучшему другу подобной участи.

Какая-то струнка задрожала в душе, и Итачи попытался ухватиться за неё. Пробуждать Шаринган больно — но он и не заслуживает ничего, кроме боли. Только не после того, что он сделал…

Итачи соскальзывал в темноту, полную шорохов. Кто-то плакал, но Итачи не узнавал голоса. Молящего о пощаде он также не узнавал.

Его пальцы крепко сжимали обтянутую чёрной кожей рукоять катаны — подарка отца. Технически, АНБУ должны были носить клинки, входившие в состав амуниции, однако все они люди и позволяли себе временами вольное обращение с уставом. Тем более что капитан Какаши смотрел на подобные мелочи сквозь пальцы, и Итачи, когда сам стал капитаном, следовал его примеру. В самом деле, какая разница, что за клинок в руке, что за кандзи выцарапан на щитке, что за безделушка лежит в кармане на счастье? Главное — чтобы миссия была выполнена.

Он идёт по тёмным коридорам родного дома. Его бьёт дрожь, но не от холода — огненная чакра не даёт остыть крови, горячит ещё больше. Итачи дрожит от предвкушения встречи в комнате, из которой тянет родной чакрой…

Вдруг тень встаёт на его пути, и Итачи рефлекторно останавливается, выбросив перед собой катану, её острием указывая на врага. Тот не шелохнулся, нахмуренный.

— Значит, вот что ты решил, Итачи…

Этот голос!.. Итачи дёрнулся, чуть опустил катану и подался вперёд.

— Шисуи?.. — это не гендзюцу, он проверяет моментально. Не гендзюцу, Кьюби его дери! Но тогда как?.. — Ты…

— Я не позволю тебе пойти, — в тоне лучшего друга боль и решимость.

— Мы не позволим, — другой голос присоединился к нему, ещё одна тень соткалась рядом.

На этот раз Итачи отступил назад, из последних сил сдерживая рвущийся из груди стон.

— Нет, только не ты…

— Остановись, нии-сан, — Саске, каким Итачи увидел его в змеином логове, где они вместе сражались против Кабуто, вышел из тени к нему. Взрослый, решительный и смертельно опасный отото. — Или мы сами остановим тебя.

— Ещё можно решить всё миром, Итачи, — Шисуи встал возле Саске, тоже повзрослевший, с тонкой сетью морщинок вокруг тёплых глаз. — Сложи оружие, и мы вместе придумаем…

— Уже слишком поздно, Ши, — тихо перебил его Итачи. — Восстание клана можно предотвратить лишь стерев его с лица земли. Для Конохи так будет…

— К бидзю твою Коноху! — вспыхнул Саске, в его глазах запылал Шаринган. — Что она дала нам всем? А конкретно тебе? Ты же просто умрёшь за неё!..

— Значит, так тому и быть.

Саске дёрнулся, и Шисуи вздрогнул. Они оба посмотрели на Итачи совершенно одинаково: с болью, разрушенной надеждой и решимостью, которую не сможет поколебать ничто.

— Значит, нам придётся убить тебя.

На свист катаны Итачи среагировал в ту же секунду и принял клинок брата на свой. За звоном и искрами Итачи успел различить, как исчез Шисуи — лишь только чтобы долю мгновенья спустя оказаться у него за спиной и нанести удар. Но Итачи не раз тренировался с ним и технику боя Ши успел изучить, как никто — предугадал, увернулся и с силой двинул другу ногой по рёбрам. Шисуи исчез в мерцании и навалился сверху, а Саске рубанул катаной по ногам. Поймав его меч своим, Итачи с трудом увернулся от друга и выскочил с энгавы во двор. Наверное, зря — вода в декоративном пруду поднялась и метнулась к нему, пришлось оперативно подпрыгивать, пропуская под собой маленького водяного дракона. Печать Шисуи распалась, вода рухнула наземь, но возвращаться было опасно — друг мог скопировать и другие техники Суйтона.

Приземлившись на стену, отделявшую территорию клана от прочих, Итачи выставил блок против налетевшего на него вихрем боли и ярости брата. Чувства играли с Саске плохую шутку: он пропускал удары. Шисуи тоже видел это и поспешил на помощь. Итачи предвидел это и воспользовался, чтобы исчезнуть.

И тут же оказаться за спиной друга и вонзить катану ему в сердце.

— И… тачи… — прохрипел Шисуи, силясь обернуться.

Итачи сильной рукой зафиксировал его голову, не желая встречаться с опаснейшим иллюзионистом взглядами.

На миг ткнулся лбом во всклоченную шевелюру друга. Сильная рука дрожала, саднили глаза.

— Прости меня, Ши…

— Шисуи! — крик Саске заставил Итачи вырвать катану из тела Шисуи и позволить тому безвольно осесть на землю. Лужа крови вокруг него расползалась, Итачи стоял в ней. — Ксо, Итачи, как ты мог?!..

— Тебе не понять, отото, — младший брат никогда не понимал глобального, не хотел видеть дальше своих эгоистичных потребностей. — Клан Учиха пошёл против Конохи…

— Я уничтожу Коноху! — заорал Саске, его Ки взметнулась, чёрно-сиреневая чакра закружила вокруг. — Уничтожу эту гнилую деревню и заставлю тебя!..

Его крик сорвался и утонул в хрипе. Расширив в неверии глаза, Саске уставился на меч Тоцука, пробивший его грудь насквозь.

— Прости, Саске, — прошептал Итачи; его Сусано вибрировал и ослепительно сиял от переизбытка питающих его чувств. — Я не могу позволить…

— Ненавижу тебя, — изо рта отото текла кровь, глаза закрывались, и всё же он сумел выплюнуть с ненавистью: — Проклинаю тебя, Итачи…

— Я уже давно проклят.

Сдавленный ох заставил Итачи встрепенуться. Мир посыпался, исчезла чёткость реальности, всё заволок туман… который вдруг прояснился, и из него выплыли чёрные очертания в почти кромешной тьме. Рядом кто-то был, и Итачи спешно отпрянул, потянулся к кунаю, катане — не нашёл, но смутно вспомнил, что и не мог найти.

— И-итачи?..

Итачи на рефлексе ударил по руке, протянувшейся к нему. Откатился в строну, припал на три точки и уставился на человеческую тень в ожидании развития атаки. Тень, однако, не сдвинулась с места.

— П-прости, я… я услышала, и… я не должна была…

Хьюга Хината. Лондон. Видение.

Итачи опустился на колени и прижался лбом к полу, тяжело дыша. Его била крупная дрожь. Только теперь он осознал, что губа прокушена, а на глазах — слёзы.

— Тренировка, — прохрипел он и слизнул с губы кровь. — Просто тренировка.

— Твои глаза…

Итачи моргнул — и шумно вздохнул, вновь ощутив то пьянящее чувство невообразимой чёткости, которое давал…

— Т-ты… ты пробудил Ш-шаринган?

Итачи уставился на неё, теперь ясно различая силуэт. Прижатую к груди правую руку. Расширенные серебряные глаза.

— Да, Хината.

Она заинтересованно подалась вперёд.

— Но как?.. — и тут же дёрнулась, отпрянула. — Прости, я, наверное, не должна спрашивать…

— Всё в порядке, — прошептал Итачи, сглотнув; в горле отчаянно пересохло. — Медитация пополам с самоиллюзией. Точнее, самоиллюзия внутри медитации. Я смог погрузиться… и вызвать нужные чувства.

— Это… — Хината осеклась, явно не зная, как выразить словами свои мысли. Замявшись, она отошла в сторону и вернулась к нему со стаканом воды.

— Спасибо, Хината.

— П-пожалуйста… — она смущённо отвернулась и, пока он пил, смотрела в сторону старого серванта с провалившимися полками. — Я рада, что у тебя получилось, Итачи, — вдруг на одном дыхании выпалила она и потупилась.

Итачи устало, но довольно кивнул.

— Спасибо, Хината, — повторил он и вернул ей стакан.

На следующий день дети в приюте вскочили рано и первым делом понеслись в большую гостиную.

— Быстрее, быстрее, Майк! — сопел Ланс, подпрыгивая на месте от возбуждения. — Быстрее к ёлке! Там все наши подарки!..

— Иди, не жди меня, — посоветовал Итачи без особого желания вставать. Свой подарок на это Рождество он уже получил.

К тому времени, как он спустился вниз, все дети уже похватали подарки, разорвали красивые обёртки и теперь обменивались впечатлениями от полученного. Мимолётно взглянув под дерево, Итачи обнаружил коробку и свёрток.

— Только твоё осталось, — сообщил ему Ланс, уже носящийся по комнате с новым деревянным мечом.

— Моё?.. — Итачи дёрнул бровями, но подошёл. Ланс не соврал — к ленте на коробке была прикреплена бирка с его здешним именем. Но и к свёртку тоже.

В первую очередь Итачи, повинуясь инстинкту, вскрыл коробку. Там он обнаружил томик стихов Шиллера и небольшую записку:

Строчки были написаны рукой покойной миссис Пламм — Итачи узнал её почерк, косой и витиеватый. Новость о деньгах порадовала, но и всколыхнула грусть, которую Учиха поспешно задавил. Хватит с него чувств на сегодня.

Спрятав в карман записку и отложив на время Шиллера, Итачи взял в руки свёрток. Его содержимое было упаковано в неяркую, более дешёвую бумагу, но предельно аккуратно. Его имя на бирке было выведено чётко и некрупно. Итачи осторожно развернул обёртку, и ему на колени выпал вязаный красный шарф.

Сердце вдруг пропустило удар. Итачи выпрямился и заозирался, пока не нашёл взглядом Хинату. Она робко, несмело улыбнулась ему из дальнего угла комнаты. И Итачи улыбнулся в ответ.