Тринадцатый апостол. Том II

Глава 15

Приказ от Тиберия выдвигаться в Рим доставили Пилату через неделю. И не с каким-то рядовым курьером, а а с чиновником личной канцелярии императора, прибывшим в Александрию на военной триреме. На сборы и погрузку дали всего три дня, что по нынешним временам невообразимо мало. Из чего мы с префектом только утвердились в своих догадках, что операция по раскрытию заговора входит в свою завершающую стадию и Тиберию позарез требуется наше иудейское золото. Верность императору стоит нынче дорого…

Префекты срочно занялись организацией погрузочных работ на трирему, опасаясь прогневать Принцепса задержкой, а мы с Сенекой поспешили завершить все свои дела в Александрии. В принципе, я ожидал чего-то подобного, так что всю неделю до этого времени тоже не терял, успев переделать кучу дел. Так что на последние дни их осталось не так уж и много.

Еще до прибытия триремы мы Абантом скрепили наше деловое сотрудничество, подписав договор в присутствии чиновников из администрации Галерия. В нем перечислили обязанности двух сторон, особое внимание, уделив всяким рискам и форс-мажорам. Это очень важный момент, ведь товары в Рим будут переправляться через «Лужу» — то есть Средиземное море — а значит, есть большая вероятность потерять ценный груз во время шторма, нарваться на пиратов или поиметь другие неприятности. В такой ситуации уже никакая осторожность и аккуратность делового партнера не спасет, надежда только на Бога и умения капитана корабля.

Потом вместе посетили торговый дом, от имени которого мне в Иерусалиме был выдан вексель. И там я уже на полных основаниях представил Абанта, как свое доверенное лицо. Познакомились с людьми, пообщались, переписали вексель, разбив его на несколько более мелких. Выяснили, что в Кесарию у них довольно часто ходят корабли с грузами, а оттуда торговые обозы в Иерусалим. То есть письма братьям или в Храм передать с ними не проблема, просто идти они будут долго. У этого торгового дома еще и в Беренике оказался представитель, и даже в Риме, но в столицу империи корабли ходят не так часто, как в Иудею. Главная зона их интересов — восток Средиземноморья.

Уже дома у Абанта обсудили, сколько денег мне стоит оставить ему на текущие дела. Сейчас пока еще не понятно, какой размах приобретут наши торговые сделки, и каким будет оборот. Но за финансовую безопасность апостолов можно уже не беспокоиться — уверен, что мой египетский партнер станет им надежной опорой. Все мои многочисленные заказы мастерской Абанта выполнены, расчет по ним мы полностью произвели. Но самое главное — камень подошел для кольца Соломона, и теперь оно снова напитывается Силой от Скрижали. До прежней мощи ему пока далеко, но оно уже потихоньку отзывается на мой призыв и с каждым днем все лучше. Я наконец-то сам смог убедиться, что после своевременной помощи братьев, с рукой Матфея все уже в полном порядке, и гипс с нее снял.

Наш выздоравливающий апостол все больше склоняется к тому, чтобы отправиться в свое первое миссионерское путешествие в Аксум. Идея захватила его полностью, он даже сходил с нами в Мусейон, чтобы поискать какие-нибудь сведения о далеком царстве. Но как, ни странно, гораздо больше мы с Матфеем узнали от моего знакомого купца, торгующего пряностями. Оказалось, что сейчас купец Пиррос покупает большую часть своего товара в Беренике, но уже и сам подумывает о том, чтобы отправиться подальше — в Адулис. Понятно, что и цены там гораздо ниже, и товар посвежее будет — все специи только что из Индии. А вот сколько они в той же Беренике у перекупщиков на складах пролежали — никому не известно. Конечно, этот плутоватый сирийский грек хитрец еще тот, но ведь на том и стоит его торговля — подешевле купить, и подороже продать. А нашему Матфею лишние знакомые в далеких аксумских краях не помешают.

Поэтому повел знакомить брата еще и с торговцами скотом. Пришли мы не с пустыми руками — принесли с собой кувшин недорогого вина и фрукты. Старик с причудливым именем Софак оценил проявленное к нему уважение и с удовольствием пообщался с Матфеем, поведав про Аксумское царство все, что было самому известно. Частично его рассказ носил характер причудливых легенд и сказок, частью вообще походила на глупые выдумки простых пастухов, но встречались среди них и довольно полезные для нас сведения. Софака мы с Матфеем внимательно выслушали, а вечером по свежей памяти все самое ценное записал, обсудив потом услышанное с братьями.

— Матфей, если ты окончательно решился проповедовать в Аксуме, тебе туда лучше добираться в компании купца.

— Нет, Марк. Я хотел бы отправиться в Беренику с торговцами скотом, мне эти люди больше понравились.

Хотел ему возразить, что с купцом Пирросом путешествовать будет намного комфортнее, но вовремя прикусил язык. Не нужно навязывать Матфею свое мнение, пусть он делает так, как ему удобнее — в конце концов, его ведет Божий перст. А с Софаком я потом еще переговорю — дам ему перед отъездом денег и попрошу позаботиться в дороге об апостоле. Неужели старик самому хранителю откажет? Да, и небольшим общим делом мы теперь с ними связаны — поставкой из Береники зерен куахве. Заодно попрошу их властью хранителя молчать об этом.

Вручил апостолам их персональные печатки. Полезный и непритязательный с виду подарок братья оценили — идея личных печатей всем понравились. На моего крылатого льва немного подивились, но фигурки на их собственных печатях не вызвали никаких возражений. Они вообще у меня люди благодарные — за каждый пустяк сто раз спасибо скажут и улыбнутся так, что на душе тепло становится. Как я теперь буду без них, а они без меня? Так хочется уберечь их от всех невзгод, но разве это возможно? Меня немного успокаивает мысль, что первые потери в рядах апостолов начнутся лишь лет через десять, так что я должен сделать все, чтобы придать христианству официальный статус в Риме. И как можно быстрее. Империя — это сила. С ней считаются даже в далеких царствах.

Мы с братьями обещаем друг другу чаще писать, но при нынешнем состоянии почты… Это ведь только у военных и имперских чиновников есть своя особая курьерская служба, а все остальные пользуются оказией, передавая письма родственникам и друзьям. И добираются эти письма до адресатов порой неделями, а то и месяцами. Уже и новости успеют устареть, и адресат куда-нибудь уехать, а то и вовсе отправиться в мир иной. Так что пока даже не представляю, как поддерживать переписку с апостолами, которые скоро разбредутся по всему белу свету…

С изображением лика Спасителя мы, конечно, помучались. Не сказать, что апостолы саботировали мою просьбу помочь Маду, но попробуй — опиши человека, перед которым твое сердце трепещет? Вроде и стоит лицо Иешуа перед глазами, а слова бессильны, все расплывается… Дело сдвинулось с мертвой точки, лишь когда я привел последние и решающие аргументы.

— Братья, а как же Плащаница, на которой отпечатался лик Учителя? Что же нам теперь эту святыню от людей тоже прятать?

Делаю многозначительную паузу, давая им осознать мои слова, и продолжаю.

— А еще мне недавно было видение… Один из учеников Мессии — грек из Антиохии по имени Лука — тоже скоро начнет писать лики Спасителя, Богородицы Марии и знакомых апостолов. Так что этого нам никак уже не остановить. Поэтому остается лишь помочь Маду сделать портрет Учителя самым достоверным.

С этого момента работа над ликом Христа пошла поживее. Оказалось, что у каждого в памяти остались какие-то особые воспоминания, и каждый из апостолов посчитал своим долгом высказать художнику дельные замечания. Именно тогда Маду пригодился карандаш из олова, следы которого легко стирались с папируса.

И когда портрет был готов, у всех у нас навернулись слезы на глаза, даже каменное сердце Понтия Пилата дрогнуло, стоило ему увидеть рисунок:

— Иешуа… как живой… — тихие слова побледневшего префекта стали окончательным признанием таланта нашего юного художника, ведь суровый римлянин ни на секунду не усомнился в том, чье лицо изображено на папирусе — Марк… Я хочу креститься…

Вот!! Вот ради такого это тоже стоило затевать!

— В Риме проведу обряд.

— Если доведется — мрачно откликнулся Понтий. Срочный приказ Тиберия произвел сильное впечатление на все семейство Пилата.

После этого делом техники было сходить в магазин, где мы с Маду покупали краски, и через торговца выйти на местную мастерскую по изготовлению погребальных портретов. Хозяин ее попробовал было отказать нам в помощи, но мой анкх хранителя остановил все его возражения, и вскоре Маду, получив в распоряжение все необходимые и самые лучшие материалы, уселся за одним из столов мастерской и приступил к работе.

— Ты зря противился, уважаемый — прервал я униженные извинения хозяина за свою дерзость, и примирительно добавил — лучше понаблюдай за тем, как он работает, у него есть, чему поучиться. А когда ты оценишь законченную работу этого юноши из Мемфиса, сам поймешь, насколько он талантлив.

И вот мы с Маду ставим перед апостолами первую готовую икону этого мира. Причем, икону в полном понимании этого слова — лик Спасителя, написан на доске из липы в технике восковой живописи — энкаустики. Портрет предельно достоверен, художнику удалось передать даже удивительную полуулыбку Иешуа. Не знаю, долговечным ли будет этот портрет, но теперь уже все в наших руках — можно и фрески на стенах храмов рисовать на основе этого портрета, и мозаики делать, да и саму энкаустику вполне можно заменить темперой — знаний для этого у меня хватит. Главная проблема в другом — не скатиться до языческого почитания икон, доведя это дело до идолопоклонства. Ибо священное для христиан только одно изображение Христа — его нерукотворный лик на Плащанице.

— Невероятно… — шепчет Матфей, проводя пальцами по краю доски.

— Если хочешь, забери этот портрет Учителя с собой в Аксум — предлагаю я ему.

— А можно?!

— Ну, почему же нет? Он послужит тебе утешением вдали от нас.

— Спасибо, Марк… — растрогался апостол.

Я бы ему еще и наш общий портрет с братьями подарил в качестве «фотографии на память», но для нашего главного противника изображения людей это уже точно перебор. Одно дело — любимый усопший Учитель, а совсем другое — мы, живые и здоровые. К такому новаторству мой иудейский брат пока не готов.

…Проводили мы Матфея в путешествие достойно — сначала ранним утром отслужили молебен, потом пошли вместе с ним в порт. Бедные торговцы скотом немало испугались, когда их скромный спутник явился на пристань в окружении отряда римских легионеров. Правда Лонгин отпустил со службы только один мой контуберний, но им и его хватило за глаза. Только мудрый Софак уважительно кивнул нам с Матфеем и спокойно продолжил наблюдать за общей суетой, поглаживая ладонью свою седую бороду.

Накануне мы со стариком обо всем переговорили тет-а-тет, так что за путешествие до Береники я был относительно спокоен. В чем смог, я Матфея подстраховал. Снабдил брата рекомендательными письмами сразу от двух римских префектов — Пилата и Галерия, а также векселем торговца специями на небольшую сумму. Но это она здесь, в Александрии, считается небольшой, в Аксуме же, по словам купца Пирроса, на нее можно полгода прожить. А зная скромные запросы Матфея, ему и на целый год хватит, если конечно, он сразу не раздаст все сирым и убогим. Так что дальше все уже в руках Божьих…

Проводив Матфея, возвращаюсь во дворец и усаживаюсь, наконец, писать письма Петру и наси Гамлиэлю. Серебряный карандаш удобно пристраивается в пальцах, и я с головой погружаюсь в эпистолярное творчество. Пишу им на латыни — не знаю почему, но мне так намного удобнее. А если не могу подобрать нужного слова или яркого выражения, тут же легко перехожу на греческий. Очень полезные навыки и знания получил я от высших сил — с этим не поспоришь.

С письмами просидел до вечера, даже и не пообедал толком — так, перекусил всухомятку. Да, и насколько я знаю, префектам сейчас тоже не до расслабленных трапез, оба носятся в порту, как наскипидаренные. А тратить свое драгоценное время, развлекая за обедом скучающих матрон — увольте! Хотя… они тоже в последние дни развили нешуточную деятельность, каждое утро совершая забег по торговым лавкам Александрии. Видимо, готовятся поразить Рим своими дорогими нарядами и драгоценностями. Добрались даже до мастерской Абанта, которого им рекомендовал Сенека. И устроили там настоящий цирк, требуя от растерянного ювелира немедленно изготовить их заказ.

Дело в том, что мы с моими девушками вот уже несколько дней используем за трапезой столовые приборы. Девчонки у меня сообразительные — вилку с ножом освоили быстро. Сначала потренировались в комнате под моим присмотром, хорошенько приноровились к ним, а за ужином уже вполне сносно управлялись с приборами. Ведь удобно же есть, не пачкая рук, с этим даже не поспоришь. Не говоря уже о том, что все мои необычные идеи девчонок вообще сильно вдохновляют — они на удивление открыты всему новому и готовы следовать за мной. Так что ближайшим вечером мы показали местной элите, достойный уровень владения столовыми приборами.

Хотя «достойный уровень» — это конечно, громко сказано. Пока у девчонок выходит даже поизящнее, чем у меня самого, потому что пальцы Марка больше приспособлены к оружию. Головой-то я помню, как в руке столовый нож держать, как подносить ко рту еду на вилке, а вот на практике все равно довольно неуклюже получалось, даже перед моим «гаремом» стыдно. Но ничего — вскоре приспособился, и теперь день ото дня получается все лучше и лучше. А уж как у наших римских матрон глазенки загорелись на столовое серебро! Кое-кто от зависти чуть не задохнулся.

— Марк, вы где взяли такое чудо?! — жадно полыхнула глазами Клавдия.

— Это самая последняя греческая мода — невозмутимо соврал я — здесь в Александрии только в одном месте такое продается. Несколько дней свой заказ ждали, и то только по большому знакомству.

— А мастерская эта ювелирная, кстати — проявил осведомленность Сенека — там такие интересные вещи продаются! Я у них себе отличное вечное перо из серебра заказал — дорого, конечно, но зато с ним никаких чернил не нужно. Вот теперь думаю, и вилку со столовым ножом заказать…

Здесь уже сорочье племя не вытерпело и бросилось в атаку, включая на полную мощь свои женские чары. А некоторые еще и родственные связи подключили.

— Луций, а можно мы с тобой к ювелиру пойдем?

— Племянник, дорогой, непременно возьми нас с собой!

— Ну… — друг вопросительно смотрит на меня, и я едва заметно киваю.

Чего ж не разорить немного Пилата и Галерия? Мне ведь по договору с Абантом со всех придуманных мною вещиц будет падать мои честные десять процентов. Оно вроде бы и немного на первый взгляд, но при нынешней цене на серебро, весе изделий и общей их стоимости, получится вполне нормально, если это моду ввести. Сотни и тысячи вилок и ножей… Компаньон мой пока не очень верит в популярность столовых приборов и дорогих карандашей, так что легко согласился на такие комиссионные. Не понимает, что это лишь начало, а я считаю на перспективу. Мода на предметы роскоши и в античное время творит настоящие чудеса и приносит хорошую прибыль.

А кто у нас здесь, в Александрии задает моду? Правильно! Римский префект и его ближайшее окружение. А в Риме? Император. И уже его окружение. Так что вперед! А чтобы у конкурентов Абанта не возникло даже мысли подключится к нашему процессу зарабатывания денег, мы с партнером придумали новое клеймо для его мастерской и тоже зарегистрировали его в администрации Галерия, как торговый знак. Зачем такие сложности? Да все очень просто. Ты можешь нахально повторить все новинки за Абантом, но это будет всего лишь подделкой. Высокое качество и полновесное серебро гарантирует лишь его мастерская и ее клеймо на изделии. Но как только ты подделаешь это клеймо, тут уже наступит уголовная ответственность, причем по местным законам довольно суровая — вплоть до отрубания рук, охочих до чужой интеллектуальной собственности.

Но для закрепления процесса я все же напряг Тита Северуса, чтобы он узнал для меня, кто в Александрии числится главным конкурентом и недругом Абанта. А потом заявился к нему поздно вечером домой, в компании своих суровых парней. Лишних слов не тратил и даже на вежливое приветствие поскупился. Просто обвел холодным взглядом его перепуганных домочадцев и демонстративно провел рукой по анкху Хранителя в разрезе своей туники.

— Еще раз дернешься в сторону моего делового партнера, и будешь иметь дело со мной! Запомни сам, египтянин, и передай другим: с этой минуты ювелир Абант и его семья неприкосновенны.

И спокойно вышел на улицу, оставив за собой нараспашку выбитую парнями массивную дубовую дверь. Если он не конченный идиот, то выводы сделает, если совсем без мозгов — им займется уже Тит Северус. А такая «крыша» здесь будет понадежнее бандитской.

Парни всю обратную дорогу ржали, как кони, вспоминая рожу перепуганного хозяина и его визжащих от страха бабенок, но мои действия они целиком одобряли. Ведь утром на плацу в казармах состоялось освящение и вручение центурии Лонгина долгожданного нового штандарта — сигнума с изображением христианской символики. И для легионеров не секрет, что его изготовил Абант.

Красивым наш сигнум получился, ничего не скажешь…! Навершие из копья Лонгина, когда-то окропленное кровью Мессии, ниже серебряный лавровый венок с поверженным огромным змеем в центре. Голова змея проткнута легионерским пилумом, и монограмма Христа над ними. Таким образом, первая центурия первой когорты 6-го Железного легиона стала с этого дня официально христианской. Положив начало созданию Ордена воинов Христовых. Но этим мы займемся чуть позже, уже в Риме, и тогда уже нанесем кресты на лорики. А пока Лонгину предстояло назначить сигнифера.

Должность это почетная, каждый легионер мечтает нести штандарт своей центурии, тем более христианский. Но сигнифером должен быть крепкий и высокий воин, чтобы в бою его издалека было видно. А еще чтобы не дрогнул, защищая воинскую святыню, и бился за нее до последней капли крови. Лонгин предложил кандидатуру Диона — мы с Пилатом ее одобрили. Мой друг хоть и одноглаз, но врагам спуска не дает, а в бою свирепый, что твой медведь! Такой же бешеный, и такой же непредсказуемый. Так что шкура медведя с оскаленной мордой, которая надевается сигнифером сверху, прямо на шлем, ему очень подходит. И центурия довольна — компанейский Дион всем солдатам по душе пришелся.

Он же у нас теперь входит в команду первой когорты по гарпастуму — это древнеримский футбол такой, или скорее даже регби. Римляне не сами изобрели его, позаимствовали у греков их игру под названием эпискирос, но ввели свои правила. Которые впрочем, нельзя назвать жесткими — они могут меняться в зависимости от ситуации. Если описать эту игру в общих чертах, то две команды, в которых от пяти до двенадцати человек, бегают по полю прямоугольной формы, отбирая друг у друга мяч, чтобы занести его за границу зоны противника. Размер поля тоже строго не регламентирован — если команды большие, то примерно сто на пятьдесят метров, если играет поменьше народа, то и поле становится меньше. Короче, границы очертил, и вперед!

Силовые приемы в игре разрешаются, но атаковать можно только игрока с мячом. Мяч почти круглый, искусно сделан из тростника. Слышал, что у нас в Кесарии был из свиной кожи, но я тогда даже не успел его увидеть — слишком быстро мы отплыли в Александрию. А ведь друзья говорят, что в Кесарии Марк был первым заводилой, и без него ни одна игра на местном стадионе не проходила. Командиры игру в гарпастум всячески поощряют, а некоторые и сами не прочь на поле выйти. Читал где-то, что и Юлий Цезарь любил в него сыграть. Играют легионеры и за свои центурии, и за свои когорты — подозреваю, что в легионах даже чемпионаты по гарпастуму проводят.

Но здесь просто товарищеский матч случился — два префекта решили воспользоваться случаем и, в ожидании приказа из Рима, занять легионеров полезным делом. Каждый выставил на поле свою команду — одна от 3-го Киренаикского легиона, вторая от нашего 6-го Железного, куда Дион и вошел.

— Марк, ну ты чего?! Пойдем разомнемся, намнем бока этим столичным задавакам!

— Нет уж! — смеюсь я — давайте без меня, парни.

Ага… правил игры-то я совсем не знаю — выйду на поле и буду там как дурак выглядеть. Да, и бока сейчас скорее мне намнут, чем я. А мне вечером письма дописывать, и для этого нужно хотя бы правую руку в целости сохранить.

Глядя с трибуны, как азартно Дион ввязался в игру, я с грустью вспомнил Димку Кузнецова с его пламенной любовью к футболу. Как он бегал по вторникам и четвергам на стадион рядом с МГУ, чтобы сыграть с нашими однокурсниками, как мы втроем — с Левкой и Димоном, ездили в Лужники, болеть за «Спартак»… И как потом я помог Эдику Стрельцову вернуться в высшую лигу. Как же давно все это было, кажется сто лет прошло… Времена разные, а мужское увлечение спортом практически не меняется, как и некоторые игры….

Единственное, что меня убило в правилах гарпастума — время у этой игры совершенно не ограничено! Перерывов вообще нет, да еще и сами игроки постоянно меняются, заступая на место уставших товарищей. Так что в конце на поле зачастую оказываются совсем не те составы команд, которые эту игру начинали. И в принципе, играть в «римский футбол» можно от рассвета и до заката — или пока игрокам и болельщикам не надоест, или солнце пока не сядет.

Но сегодня, в отсутствии лучших игроков 3-го легиона, которые по словам Галерия, до сих пор еще не вернулись из карательной экспедиции в Фивы, явное преимущество у наших легионеров. И оно настолько очевидно, что игра заканчивается уже через час. Игроки всем скопом отправляются в термы, продолжая по дороге горячо обсуждать самые острые моменты матча.

А я, как и обещал себе, возвращаюсь к недописанным письмам в Иерусалим. Знаю, что мои адресаты вряд ли покажут их друг другу, поэтому пишу им совершенно о разном. Главе Синедриона подробно рассказываю об эпопее в храме Сета, о недружелюбном приеме в Серапеуме, и о своем очередном «видении» — мол, скоро к нему явится новый ученик — грек Саул из рода Вениаминова, тарсянин. Тот, которого потом будут называть апостолом Павлом из Тарса.

Прошу наси обратить на него особенное внимание и быть с ним предельно терпеливым, поскольку этот молодой человек очень пылкий и весьма деятельный. Сын фарисея, и сам воинствующий фарисей — Саул с большим усердием, исполнял приказы главы прежнего Синедриона, преследуя христиан в Сирии. Но когда он вскоре получит знамение Мессии, так же яростно возьмется обличать бывших союзников и вносить тем самым раздор в иудейские общины. Очень искренний человек, увлекающийся, и с неуемной энергией! Умягчи его сердце — прошу я Гамлиэля — вразуми его со всей своей мудростью.

Петру же я пишу совсем о другом. О Матфее, который пострадал от местных фанатиков, и теперь отправился в миссионерское путешествие в Аксум, просвещать язычников. О том, что в Александрии теперь будет проповедовать Иаков, и именно ему я оставляю анкх Хранителя. Пишу о терапевтах, которые могли бы стать нашими верными союзниками, и о греческих философах из Мусейона, которые проявили живой интерес к учению Христа. На эллинов я вообще возлагаю самые большие надежды. Ибо уверуют греки — вслед за ними уверуют и римляне, поскольку во всем берут с них пример — убеждаю я Петра. А там уже и все остальные.

Прошу его сосредоточить все усилия апостолов на Сириии и бывших греческих колониях, где среди разношерстного населения преобладают потомки эллинов. Следующее поколение наших христиан будет в большей своей массе состоять именно из них, и именно они понесут Свет истинной веры по всему миру.

Не знаю, удастся ли мне убедить его своим письмом, но очень на это надеюсь. Очень! А на прощанье прошу обнять от моего имени всех наших братьев и пока писать мне в Александрию на имя Иакова или ювелира Абанта, а те уже найдут способ переправить его письма в Рим. Может, они и будут добираться до меня чуть дольше, чем через Сирию, но пока этот канал связи остается для нас самым надежным. Когда же я основательно устроюсь в столице, первым долгом сообщу ему в Иерусалим, где меня теперь найти, но раньше осени прошу Петра ни в коем случае не рисковать, и в Риме не появляться. Как только это станет безопасным, я сам ему напишу и с радостью буду ждать его и братьев к себе в гости. А то и вовсе на ПМЖ.

Сворачиваю папирусы в трубочки, засовываю их в специальные тубусы для писем и запечатываю крышку своей личной печатью. Потом пишу на крышках имена адресатов. Вот так. Теперь эти письма доставят в Иерусалим, а я отправлюсь в Рим. И на этом начнется новая страница в истории нынешнего христианства…

В последний день перед отбытием из Александрии, я с раннего утра поспешил в Мусейон, чтобы попрощаться с Аристархом и Филоном. Однако хранителя я в кабинете не застал, впрочем как и всю привычную публику в залах библиотеки. В это утро здесь непривычно тихо и пусто. Только один Филон сидел за своим любимым столом, внимательно рассматривая какой-то большой кристалл.

— Аве, друг! — похлопал я философа по плечу и вдруг понял, что мне будет очень не хватать в Риме наших с ним неспешных бесед. Филон был человеком необычного склада ума — парадоксального, но яркого, любознательного. Сенека вот тоже был пытливым, но как-то по-своему, без этой удивительной глубины Филона — Что делаешь?

— Аве, Марк. Вот изучаю новую линзу, что привезли мне купцы из Сереса — страны шелка. Кажется, она плохо отшлифована.

— Очень похожа на ассирийскую линзу — бросил я взгляд на дурно отполированный кусок горного хрусталя.

— Египтяне тоже делают несколько видов линз, здесь есть пара очень хороших мастеров — Филон откинулся в кресле и грустно улыбнулся мне — Завтра уезжаете с Луцием? Он вечером заходил ко мне попрощаться.

— Да, погрузка уже заканчивается, завтра отправимся в путь — вздохнул я и недоуменно огляделся — А где все?

— Так Агоналии же… Народ празднует.

Ну да… По дороге в Мусейон я заметил, что греческий квартал уже богато украшен, а по широкой Виа Конопике к храмам шествуют толпы нарядных и радостных горожан. Да и игры вчера наши префекты устроили видимо в честь «злого Юпитера», а на самом деле в честь того же Гермеса. И в этом все римляне — «Хочу креститься во имя Иисуса Христа, но к старым греческим богам тоже проявляю почтение, и вообще душа праздника требует!». Бороться мне еще и бороться с этими языческими предрассудками. Но жажда народа частых праздников при такой тяжелой жизни мне тоже понятна…

Я посмотрел на философа, который снова уставился на линзу, и решил поговорить с ним начистоту.

— Филон, а ты не хочешь переехать в Рим?

— В этот вселенский бордель?! — добродушно рассмеялся гигант — Нет уж, Марк, это не по мне. Рим — безумный, опасный и суетливый город. К тому же я слышал, что жилье там неимоверно дорогое. Бедным ученым в столице мира делать нечего.

— А вдруг тебе именно там откроются настоящие тайны мира?

— Это какие же? — философ отложил линзу в сторону, улыбнулся мне как малому дитю.

— У тебя на столе лежат свитки Фалеса Милетского — я кивнул на груду папирусов рядом с линзой — В них говорится, что Земля — это огромный плоский диск, окруженный морем, недоступным человеку. Из которого каждый вечер выходят звезды, и в которое каждое утро они садятся. А из восточного моря в золотой колеснице выезжает каждое утро бог Солнца Гелиос и совершает свой дневной путь по небу.

— Допустим, я далеко не во всем согласен с Фалесом — кивнул Филон — но его рассуждения мне интересны. Аристотель, например, считает, что Земля — это шар. А до него, кстати, выдвигал сию гипотезу Пифагор Самосский.

— Это не гипотеза, это научный факт. И его можно легко доказать.

— Как же?

— Сложить вот такие линзы в медную трубу — кивнул я на обточенный кусок горного хрусталя — вначале выпуклая, внизу — вогнутая. Такое нехитрое устройство позволит человеку сильно приблизить изображение предметов.

Телескоп, конечно, изобретут только через полторы тысячи лет, но почему бы не двинуть прогресс чуть быстрее? Особенно, если предложить ученым новаторские способы шлифовки линз.

— И насколько же сильно?

— В три раза как минимум.

— Ого! — Филон явно впечатлился.

— Наблюдая в такое устройство ночное небо можно многое понять и о Земле, и о Солнце, и о звездах…

— А что именно? — философ явно заинтересовался моей идеей.

— Например, тень от Земли, падающая на полную Луну, всегда круглая. Но ведь только шар всегда отбрасывает круглую тень. Или вот еще — можно легко заметить, что вовсе не Солнце вместе с планетами движется вокруг Земли, а одна лишь Луна. Сама же Земля и все ближайшие к ней планеты, вращаются по своим постоянным орбитам вокруг Солнца, составляя вместе с этим пылающим шаром отдельную звездную систему — Солнечную.

Извини, Коперник, но теперь вся слава создания гелиоцентрический системы мира, видимо, достанется другому человеку. Зато тебе не придется мучиться, доказывая свою правоту.

— Да, это очень любопытные умозаключения… — Филон забрал у меня линзу, задумчиво повертел ее в руке — Но откуда все это знаешь ты — простой римский легионер?

— Мне было откровение свыше — пожал я плечами — и не одно. Но что такое откровение, без четких научных доказательств? И только ты можешь эти доказательства добыть, изучить и привести в единую систему. Мне, увы, такой труд не под силу! И для меня гораздо важнее нести людям свет истинной веры, чем заниматься чистой наукой в тиши кабинетов.

— Хорошо. Но почему мне ради этого нужно ехать в Рим? — философ все еще сомневался в целесообразности моего предложения — Создать такое простое устройство можно и в Александрии.

— Можно, наверное. Только серьезные научные исследования стоят денег. Много денег. А они есть лишь у просвещенных меценатов Вечного города. И я обещаю тебе достать эти деньги. К тому же Риме очень много искусных мастеров и ремесленников, которые на основании твоих опытов смогут значительно усовершенствовать новое устройство с линзами.

Филон снова задумался. Мыслил он вдохновенно, я бы даже сказал — красиво, на его умном лице так и мелькали отголоски обдумывания новых идей и принятия трудного решения. Поднажать что ли еще чуток…?

— Ну, сколько еще ты будешь получать «новые» знания путем «переоткрытия утраченного» из древних трактатов? Пережевывать чужие мысли в попытке придумать что-то свое, по-настоящему новое? Самому-то еще не надоело глотать библиотечную пыль, вместо того, чтобы проводить смелые научные эксперименты? Настоящая наука должна быть постоянно в поиске совершенно новых знаний, а настоящие ученые должны овладевать новыми методами познания окружающего мира. Лишь тогда это принесет весомую пользу нынешним и последующим поколениям, а имена этих смелых ученых мужей прославятся в веках.

— Хорошо, я согласен!

— Вот так просто? — тут уж обалдел я от неожиданной легкости своей победы.

— В тебе самом есть какая-то загадка, Марк. И разгадать ее для меня, пожалуй, даже интереснее, чем понять: Земля ли вращается вокруг Солнца, или наоборот.

Я поперхнувшись, рассмеялся. Да… вот он — талантливый ученый с парадоксальным мышлением и мгновенными решениями. Замашки настоящего гения…

— Тогда заканчивай здесь потихоньку свои исследования и текущие дела, а осенью, перед началом штормов, я жду тебя в Риме. К тому времени я, надеюсь уже устроиться там, и предоставить тебе в качестве крова свое жилье.

— Договорились! — Филон крепко меня обнимает. Да так, что мои кости трещат и просят пощады. Все-таки мощный он мужик!

Вечером у нас состоялась последняя служба во дворце префекта Галерия — прощальная, и оттого немного грустная. Сроднился я с братьями, прикипел всем сердцем к этим простым и очень добрым людям. Мы с ними уже проводили нашего Матфея в Эфиопию, завтра Андрей и Иаков проводят меня… Вот так мы все скоро и разлетимся по белу свету. Андрея я хотя бы надеюсь дождаться в Риме, а Матфей с Иаковом… когда еще теперь нам доведется увидеть друг друга? И доведется ли?

Сегодня мы с апостолами покрестили еще человек сорок из легионеров, причем один контуберний Киренаикского легиона в полном составе. Смелые они ребята, не испугались своего грозного Максимуса Кассия. Предложил им подождать немного, пока префект поговорит со своим легатом, но куда там… И наши из Железного тоже уперлись — надо креститься до отъезда и все!

— Марк если в море что вдруг случится, мы хотим сразу предстать перед Спасителем на небесах, а не бродить бесплотными тенями в царстве Аида!

И ведь не откажешь им в логике! А вообще, довольно символично, что нашлось столько солдат, которые в этот праздничный день предпочли креститься вместо того, чтобы принять участие в хмельной, разудалой гулянке на улицах Александрии.

Возвращаясь вечером в свою комнату, неожиданно наткнулся в коридоре на Тиллиуса — запыленного, пропавшего конским потом и жутко уставшего — краше только в гроб кладут.

— Аве, Гай! — удивленно рассматриваю фрументария — ты откуда такой красивый, и куда так внезапно пропал?

— Аве, Марк! — устало улыбается Тиллиус — Ездил в одно место по личному поручению Тиберия. Прости, больше рассказать ничего не могу.

— Да, я не любопытный — пожимаю плечами — хорошо хоть к отплытию успел. Ты ведь с нами?

— С вами… Но если честно, думал уже, что не успею! Так спешил, чуть коня не загнал.

— Ладно, не буду тебя задерживать, завтра уже поговорим, а сейчас иди, отдыхай.

Тиллиус кивнул мне и побрел дальше по коридору, я лишь проводил его сочувствующим взглядом. Интересно все-таки, куда это его носило…?

Ранним утром мы поднимаемся на борт военной триремы. Присутствие в наших рядах нескольких женщин вносит суету в отлаженный армейский порядок — например, замечаю, что сундуков прибавилось у всех — и у моих подопечных, и у семейства Пилата. Впрочем, я и сам хорош — прибыл в Александрию лишь с одним мешком и ковчегом, а уезжаю в Рим компании целого «гарема», личного раба, еще и с кучей вещей. Обрастаю потихоньку домашним имуществом. Вроде и купил-то всего — ничего, вроде все только нужное и то, с чем в Риме проблемы, а скарб все растет и растет. Немного одежды, мешок с кофе, чаем и специями, рисовальные принадлежности Маду, ну и дальше по списку. Кошмар какой-то! Утешает только мысль, что у Сенеки барахла ничуть не меньше моего — тоже затарился по самую «ватерлинию».

Но погода с утра отличная, на небе не облачка, да и море спокойное. Даже интересно — все ли плавание нас ждет такая благодать…?

…Идет вторая неделя нашего морского путешествия в Рим, и сегодня впервые за все время погода начала портиться. По моим прикидкам две трети пути мы уже проделали и сейчас где-то на подходе к Сицилии. До римского порта Остия осталось еще дня три.

Сначала мы плыли вдоль африканского берега, потом у нас была однодневная остановка в порту Аполлония, где мы пополнили запасы свежей воды и еды. Именно там я и сдал, наконец-то, нашу Манифу ее жениху, который прождал нас больше двух недель. Этот порт считается морскими воротами Кирены — столицы Киренаики, но до нее еще километров двадцать от побережья. Так что саму Кирену нам так и не довелось увидеть. А Аполлония — самый обычный прибрежный город, похожий на сотни таких же старых греческих колоний, разбросанных по всему побережью Средиземного моря.

Жених, кстати, оказался неплохим малым по имени Диодор. Тоже из купцов, наполовину грек, но египетская кровь в нем чувствуется — он черноволосый и смуглый. На Манифу смотрит с большим интересом, заметно, что невеста ему понравилась. А эта вертихвостка и рада стараться — уж такую фифу из себя изобразила, что ах, ты боже мой! Ну, как же — на военной римской триере ее из Александрии доставили, да еще в компании префекта Иудеи. А в опекунах у нее и вовсе потомок Августа и Юлиев. Так что сдал я ее жениху на руки, честь по чести, но на ухо шепнул, что невестушка норовистая, и спуску ей давать нельзя, а то быстро на шею сядет. Проявил, так сказать, мужскую солидарность. И просил Доидора найти меня, если он будет в Риме, на том мы и расстались. Никто из девчонок даже не всплакнул, наоборот — сразу все повеселели. А у меня словно тяжкий груз с души свалился.

… Вечереет, я сижу на палубе, задумчиво уставившись на перекатывающиеся волны. Трирему слегка мотыляет, и это уже порядком раздражает — хочется поскорее добраться до суши и сойти на берег. Внезапно вижу, как из глубин в облаке светящегося планктона начинает подниматься к поверхности какое-то странное существо. Хочу вскочить на ноги, но не могу — будто завяз в густом, как патока воздухе. Тревоги в душе не чувствую, потому что где-то на краю сознания тихо и успокаивающе зазвучало Слово. Значит, это по мою грешную душу явились.

Существо из глубин диковинное и видимо очень древнее — его узкое, гибкое и подвижное тело больше всего похоже на… морского змея, оно словно не плывет, а мягко скользит, перемещаясь в толщах воды. Подобного животного я раньше ни в одном учебнике не видел, если только на старинных китайских миниатюрах. Вскоре длинная шея с узкой драконьей головой уже возвышаются над водой и раскачиваются над палубой на уровне человеческого роста. Абсолютно змеиные глаза с вертикальным зрачком равнодушно рассматривают меня.

— Чего ж так пугать-то?! — тихо возмущаюсь я — Неужели другого объекта для контакта не нашлось?

Существо молчит, только его змеиные глаза приобретают все более осмысленное выражение. Ну, все: раз связь с высшими силами восстановилась, значит, и мои каникулы скоро закончатся.

— Ладно… — вздыхаю я — Что у нас на этот раз стряслось?

— Ничего не стряслось — слышу, наконец, в своей голове знакомый механический голос — Но после событий в храме Сета мы по ряду причин долго не могли с вами связаться.

— Я так и понял. У меня тоже кольцо Соломона после знакомства с Сетом разрушилось.

— Хорошо, что вы, Трофим Денисович, догадались заменить в нем камень. Протяните руку, я восстановлю кольцо до конца.

Я послушно поднимаю руку, и от глаз Существа к ней протягивается тонкая светящаяся нить, отчего камень в кольце начинает мерцать, постепенно наливаясь силой.

— Вас устраивает, как развиваются события? — перехожу я к делу. А то вечно у них контакт на самом интересном обрывается.

— Вполне. И ваши дальнейшие планы мы тоже одобряем.

Угу… одобряют они. А потом неожиданно заявится очередной убийца с глазами, залитыми Тьмой, и жизнь Марка Луция Юлия на этом оборвется уже окончательно….

— Зачем же пропадать таким талантам? — равнодушно произносит голос — Потом вы сможете потрудиться на благо других …миров.

Миров?! Сказал бы уж честнее — демиургов. Но помнится, договор у нас с ними был только об одном единственном перемещении. О большем речи не шло.

— Но вы же готовы продолжить сотрудничество? — заинтересованно приподняло лохматую бровь Существо. На драконьей морде морского змея это смотрелось… впечатляюще.

Ну… не знаю. В принципе, для меня, как для историка, увидеть развитие цивилизации изнутри очень интересно. Но дальше-то что? Так и буду целую вечность мотаться по вееру миров? И как скоро у меня наступит профессиональное выгорание, когда я окончательно зачерствею душой и стану равнодушным к чужому горю и смерти? Уже сейчас я без раздумий пускаю в дело оружие, а дальше что? Так и буду до скончания веков таскать им каштаны из огня, как послушная обезьянка…

Словно услышав мои мысли… да, нет — конечно же, просто прочитав их в моей голове, как в открытой книге — Существо спрашивает.

— Может, мы могли бы вам чем-то помочь, Трофим Денисович? Например, усилить какие-то уникальные способности, вложить в вас новые полезные знания, ранее вам не…

— Верните меня к Вике — не задумываясь, прерываю я длинный список предлагаемых мне пряников — я просто хочу вернуться к жене и ребенку.

— Это технически невозможно — хмурится Существо.

— Ну, почему же? Тело Алексея Русина ведь живо, благодаря настойчивости Вики. Многие военные, имея семьи, большую часть жизни проводят в командировках в горячих точках.

— Но…

Существо о чем-то задумывается и замолкает. А может, уже держит совет с «коллегами». Я тоже молчу, вот мне-то сейчас точно спешить некуда. Это им нужно, чтобы я срочно вмешался в происходящее в Риме. И они видимо рассчитывали, что я попрошу для себя повышение статуса или безграничную власть. Иногда меня даже посещает забавная мысль, что кто-то там наверху надеялся, что я не смогу удержаться от искушения стать императором Рима. Вот честно! А зачем иначе помещать меня в тело прямого потомка Августа? Неужели они, правда, думали, что я радостно ломанусь в Рим свергать Тиберия и устранять Калигулу?

Нет, единственное, что держит меня здесь, как якорь — это благополучие Вики и ребенка. Тем более, что теперь я точно знаю — со смертью существование человеческой души не заканчивается. Надеюсь, ОН простит меня за все мои тяжкие грехи и примет там, на небесах…

— У вас будет не больше пяти минут — вырывает меня из глубокой задумчивости механический голос — в первый раз больше нельзя, это опасно и для тела Алексея, и для тела Марка.

— Что…? — не сразу доходит до меня смысл услышанного. А сообразив, наконец, я заторможенно киваю. Вернее пытаюсь кивнуть застывшей головой — Спасибо! Буду благодарен вам даже за эту малость.

Существо не отвечает и мгновенно погружается в воды моря, увлекая за собой воронку светящегося планктона. Видимо, высшие силы выказывают этим недовольство моим равнодушием к их предложениям…

А в следующий миг я уже несусь по знакомому темному коридору навстречу яркой точке и родному голосу, явно выговаривающему своему собеседнику

— …Юля, так нельзя! Или уже соглашайся выйти за него замуж, или отпусти.

— Вик, замужество для современной женщины это не самоцель! Почему ты считаешь, что все должны следовать вашим с Лешкой путем и обязательно жениться?

— А разве это плохо — жить с любимым человеком нормальной дружной семьей? Или ты все надеешься встретить кого-то посолиднее Димки?

— Ничего я не надеюсь! Просто…

Мои пересохшие губы расплываются в улыбке. Девчонки…! Как же я, оказывается, соскучился по Вике и своим друзьям!

С трудом открываю глаза, морщась от яркого солнечного света, смотрю сквозь ресницы на родные лица. Девчонки сидят за небольшим столом у стены, на котором разложены учебники и тетради. Судя по их летней одежде и голым коленкам, на дворе уже поздняя весна, а то и начало лета. Подружки явно готовятся к сессии. Даже издалека мне видно, что животик у Викуси уже заметно округлился. Ну, какая же она у меня красавица — глаз не оторвать, никто и никогда с ней никогда не сравнится!

Разлепляю губы, хочу рассмеяться, но у меня хватает сил только на то, чтобы прокаркать слабым голосом.

— Девочки, не ссорьтесь…!

Подруги замолкают и синхронно поворачивают головы в мою сторону. Выражение лиц у обеих такое смешное — как будто гранитная статуя Ленина с ними заговорила. Или скорее его мумия. Первой приходит в себя, конечно же, Юлька.

— Лешка…? Ну, наконец-то! — она бросается ко мне, с ее колен на пол летит какая-то книга. Хватает меня за руку, с тревогой заглядывает в глаза — Русин, ты как?!!! Подожди, сейчас сбегаю, врача позову!

Она вскакивает и пулей несется к двери, на ходу еще раз оглядывается, чтобы убедиться — мое «воскрешение» ей не привиделось.

— Лешенька… — отмирает, наконец, и моя любимая женушка.

А дальше объятья, поцелуи и водопад женских слез. Вика рыдает так, что я даже начинаю беспокоиться за нашего малыша.

— Викусь, детка… ну что ты… — глажу я ее по голове дрожащей от слабости рукой — для ребенка вредно так сильно волноваться.

— Ты уже знаешь?! — распахивает она свои заплаканные глаза-вишенки. Вот просто обожаю этот ее по-детски изумленный вид!

— Ну, как же мне не знать, родная? Я иногда слышал, что происходит вокруг меня, только сказать вам ничего не мог.

Я пальцами стираю слезы с ее щеки и перехожу к главному.

— Малыш, я еще очень слаб и скорее всего, снова впаду в долгое беспамятство. Но ты больше не пугайся, хорошо? Лучше читай мне почаще вслух.

— Лешенька, а что именно? — растерялась моя отличница-жена.

— Да, хоть бы твои учебники по биологии и медицине! — улыбаюсь я — А Димону скажи, чтобы он мой транзистор сюда притащил. Я хоть буду знать, что в мире у нас происходит. Вот какое, например, сегодня число?

— 14 мая 65-го, ты без сознания почти три месяца пролежал.

Надо же… целых три месяца. А я ведь ровно год назад, 14 мая попал в этот мир в тело Алексея Русина. Это у товарищей наверху такой черный юмор?

— Викусь, надеюсь, все мои переломы срослись? Что вообще врачи говорят?

— У тебя очень нехорошая травма головы — мнется любимая, но отвечает честно, врать она так и не научилась — врачей это больше остального беспокоит. Они даже…

У моей красавицы начинают дрожать губы и в глазах снова появляются слезы. Успокаивающе сжимаю ее руку.

— Я слышал, как ты мою жизнь отвоевала у профессора. Передай ему, что я обязательно выздоровею и дам ему в морду, если он не уймется со своей идеей меня похоронить.

— Лешка, ты у меня все такой же воинственный…! — смеется сквозь слезы Вика.

— А с чего бы мне меняться? — удивляюсь я. Получается вроде натурально, хотя кусок жизни, прожитый в теле Марка, уже изменил меня капитально.

И еще я чувствую, как меня снова начинает затягивать в темноту коридора, видимо пришло время возвращаться. Спешу предупредить мою красавицу, чтобы для нее это не стало новым ударом.

— Малыш, ты не пугайся, но что-то я так сильно устал… чувствую, сейчас снова надолго в забытье провалюсь… Передавай всем огромный привет, и в следующий раз о журнале мне расскажите, хорошо? Все, люблю тебя…

Последние слова я уже еле шепчу. И проваливаясь в мягкую темноту. В последний миг вижу, как в палату залетает Юлька, ведя за собой пожилого мужчину в белом халате и шапочке. Так хочется похулиганить напоследок — погрозить доктору кулаком или показать ему фигу. Но сил у меня нет даже глаза открыть, не то, что руку поднять…

— Спасибо — благодарю я высшие силы за такой щедрый подарок. И резко пробуждаюсь оттого, что меня сильно трясут за плечи.

— Марк, Марк… да проснись же ты, наконец! — надо мной склонилось встревоженное лицо Люция Сенеки.

— Ну, что случилось? — тру я глаза.

— Волны гонят наш корабль прямо на скалы! Мы сейчас разобьемся.

А вот это уже хреново…

Конец 2-го тома.