Тринадцатый сын Сатаны

Ашот — Максимчук — Яна

Возникшая пауза затянулась. Становилась попросту нестерпимой.

— Так что мы теперь будем делать, ахпер Саша? — не выдержал Айвазян.

Максимчук не ответил, сосредоточенно думал. Думал непривычно напряженно, нахмурившись, даже губами время от времени чуть шевелил от натуги. Ашот смотрел на него с некоторым удивлением — по его убеждению, обычно у Александра лучше получалось кулаками махать, чем шевелить мозговой извилиной.

— Не знаю, друже Ашот, — наконец произнес он. — Честно говорю: не знаю.

Впрочем, ситуация и в самом деле не просчитывалась. Слишком много неясного вдруг сплелось в единый нераспутываемый — во всяком случае, пока — клубок. Мало того, что некая, совершенно неведомая женщина с неведомыми целями выдавала себя за жену этого злосчастного Абрамовича, мало того, что жена настоящая ничего не могла рассказать, чем ее муж занимался и на чем он мог прогореть, мало того, что муж пропал, а все вокруг внушают бедной растерянной женщине, что она ни в коем случае не должна обращаться за помощью к кому бы то ни было, мало того, что неведомый похититель с непонятной закономерностью регулярно оповещает ее о состоянии здоровья мужа и при этом не считает нужным сказать ей об условиях, которые он выдвигает для освобождения человека — мало всего этого, так еще и звонит он при этом с телефона, которого в Москве попросту не может существовать.

Тут уж, как обычно говорил в таких случаях Александр, без пол-литры не разберешься.

— Может, ну его к едреней фене? — вдруг резко сказал Максимчук.

В зависшей в квартире гнетущей тишине его голос прозвучал неожиданно громко.

— Кого это его? — не понял Ашот.

— Ну, я имею в виду все это дело?.. Посуди сам: мы с тобой тут вообще не при чем, заказ лопнул, ну а раз эти все, — он качнул головой куда-то в пространство, — против того, чтобы поднимался шум, значит, там и в самом деле не все чисто… Мы-то с тобой тут причем?

— Так что же, просто встанем и уйдем? — Ашот был здорово удивлен таким предложением, которое настолько не было похоже на Александра.

— Нет, почему же… Сообщим обо всем Вадиму и пусть он этим занимается.

Он говорил, словно не замечая Яну Казимировну, которая напряженно сидела в кресле в углу и встревоженно вслушивалась в разговор.

— А как же я? — наконец не выдержала она. — Вы что же, просто так оставите меня?

— А что мы можем для вас сделать, сударыня? — по-прежнему не глядя на нее, заговорил Максимчук. — Мужа вашего нам без дополнительной помощи не найти, сами вызволить его мы не в состоянии. Поэтому завтра к пятнадцати часам опять приедем к вам и попытаемся определить, кто и откуда вам звонит, еще раз. А до этого вам придется побыть одной. Ведь вы уже несколько дней терпели, ну так потерпите еще денек…

— Но так нельзя, Саша, — наконец решительно заговорил Ашот, который не мог сообразить, с чего это вдруг приятель ведет себя настолько непонятно. — Во-первых, как бы то ни было, мы взялись за дело. Потом, у нас просит помощи женщина. И в-третьих… — он запнулся. — Есть же и третья причина — я тебе рассказывал.

Он намекал на свое приключение на бульваре, когда следил за Абрамовичем. Максимчук намек понял.

— Да, ты прав, есть и в-третьих, — согласился он. — Да только сейчас дело уже вышло за рамки частного расследования. Тут уже начинается компетенция официальных органов, а может даже госбезопасности.

Ашот, услышав такое, несколько опешил. Если это так, это и в самом деле меняет дело.

— Но с чего ты это взял, что госбезопасности? — поежился Айвазян.

— С чего… — неопределенно передернул плечами Максимчук. — Думаю так.

Было вполне очевидно, что приятель что-то от него скрывает. Но настаивать на ответе не стал — рядом находился посторонний человек, женщина, перед которой и в самом деле не следовало раскрывать все карты.

— Не оставляйте меня, пожалуйста, — вдруг неожиданно жалобно всхлипнула Яна Казимировна. — Не оставляйте меня. Я боюсь.

И она заплакала.

— Началось, — недовольно проговорил Александр. — Не успели уйти… Я же чувствовал, что этим дело закончится.

Он поднялся с места, подошел к хозяйке, поджав ноги, присел на круглый валик подлокотника. Положил руку женщине на плечо.

— Не нужно плакать, это ведь не поможет… — начал он что-то успокаивающе говорить.

— Мне страшно одной… — тут же вцепилась в него Яна Казимировна.

Они говорили одновременно, не слушая один другого: Максимчук успокаивающе, хозяйка — жалуясь. Он гладил ее по волосам своей могучей ручищей, а она тычась, словно в поисках защиты, в его живот, оказавшийся наиболее доступным для ее лица местом.

Прям-таки кадры из кинофильма про доброго розыскника и запутавшуюся в жизненных проблемах обывательшу, поморщившись, подумал Ашот. Он и в кино не любил подобных сцен, а уж в жизни… А потому молча поднялся и вышел из комнаты. Прошел на кухню. Оценивающе повел вокруг глазами. Чем-то надо было заняться, чем-то объяснить свое отсутствие… Он потрогал чайник. Тот был достаточно горячим, однако сыщик, затягивая время, щелкнул клавишей, включая его. Теперь можно было со спокойной совестью пару-тройку минут посидеть, размышляя, и не присутствовать при сцене утешения.

…В чем и в самом деле бесспорно прав Александр, думал Ашот, так это в том, что всей этой информацией нужно обязательно поделиться с Вадькой. И пусть они сами, оплачиваемые государством сыскари, занимаются всем этим сомнительным делом. Это будет самым правильным решением… Но ведь и оставлять просто так женщину с ее страхами в собственной, в миг опустевшей квартире, тоже нельзя. Просто так сидеть здесь и ждать невесть чего — и подавно не дело. И как же тогда быть?

Как же быть, как быть?.. Нужно понять главное, нужно понять загадку, которую загадывает нам неведомый преступник. Должна быть в этом деле какая-то разгадка, должна быть. Должен быть тот меч, которым одним махом разрубит весь клубок загадок. Нужно только найти его.

Допустим, Абрамович запутался в долгах. Например, для удобства размышления, в карточных. Или еще в каких, неважно… Тогда логично допустить, что сначала его начинают теребить, он начинает нервничать, потом его «ставят на счетчик», он изымает из дома все деньги, пускается в какую-то рискованную аферу, у него что-то не получается, и тогда его забирают кредиторы и требуют погашения задолженности… Логично. Но у кого тогда его требовать, это погашение? Либо у жены, либо у компаньонов по бизнесу. В данной ситуации не происходит ни то, ни другое. Значит, данная догадка, скорее всего, неверна. Если только у Абрамовича нет еще одного бизнеса, о котором пока им ничего не известно, и деньги требуют, соответственно, с других компаньонов… Не исключено, конечно. Но только эту версию пока отставим, потому что нет никаких, даже косвенных данных, которые бы ее подтверждали… Тогда логичнее предположить иное: например, что от него, от Абрамовича, требуют какой-то информации. Причем, информации, опять же, скорее всего, той, которая затрагивает серьезные интересы фирмы «Плутон», той фирмы, в которой Абрамович работает. Тогда понятно, что об этом не сообщают в милицию или в органы государственной безопасности. Но в то же время становится неясным, зачем похититель все эти дни названивает Яне Казимировне. Очевидно, он знает, что рано или поздно у нее кто-то появится…

Стоп!

Словно повинуясь его мысленной команде, громко щелкнул, выключаясь, закипевший чайник. Ашот даже вздрогнул от неожиданности. Вот она, разгадка, которая хоть что-то объясняет во всей этой истории!

Похититель изначально не сомневался, что рано или поздно у жены похищенного кто-то появится… Он просто выжидал время. И тогда становится вполне понятным появление на фирме той шикарной дамы! Уже тогда, больше недели назад, была заброшена удочка, на которую они с Александром клюнулись и на которой их подсекли только сегодня. Как же все ловко укладывается в рамки, если принять эту версию!.. Итак, кратенько, рабочая версия… К ним, в частное сыскное агентство, подбрасывают заведомо туфтовую информацию, обещают какие-то весьма немалые деньги, а потом заказчик исчезает. Естественно, через какое-то время частные сыщики, выполнив заказанную работу, желая получить заработанные денежки, пожалуют к заказчице домой. А там вдруг выясняется, что произошло похищение и что, более того, жена-то не та!.. Выходит, вся эта афера изначально была задумана, чтобы о похищении стало известно. Причем, стало известно именно частному агентству, а не официальной милиции.

Так-так-так… Логично. Стройно. Оригинально. Любопытно… Что это нам дает? А это нам дает, братцы мои, прямую наводку на конкретное место, против которого нацелена вся эта операция с похищением. Нам прямо и недвусмысленно указывают, что некий таинственный Валентин желает, чтобы мы направились в тот таинственный дом, возле которого на Ашота попытались совершить нападение.

И если это и в самом деле так, то это отнюдь не значит, что нужно тотчас бросать все и бросаться туда сломя голову. Потому что тут, судя по всему, дело намечается похлеще, чем в кафе у Барабаса.

У Барабаса…

Мысли Ашота, споткнувшись об это имя, изменили направление своего течения. Он даже попытался спорить сам с собой, стараясь докопаться до истины, которая, по всему чувствовалось, лежит где-то совсем рядом, надо только суметь нащупать ее…

А что если этот неведомый Валентин подобными подсказками попросту пытается бороться со своими противниками руками других людей — в прошлый раз Вадима, в этот раз руками частного детективного агентства?.. Нет, вряд ли, он же и сам кое-кого прихлопнул… Да, прихлопнул, но ведь и в самом деле только кое-кого, единичных, не слишком крутых, людей. А против крупных сил противника, с которыми самому не совладать, с тем же Барабасом, скажем, подталкивает нас. Если это допустить, то получается, что и в кафе тогда все вышло по его, Валентина, задумке. Шлепнув того киллера, как его, бишь, кличут, Буйвол, что ли, или Бизон, он тем самым спровоцировал интерес персонально к Барабасу и к его заведению… Логично, черт побери, очень логично… Может быть, и тут происходит нечто аналогичное? Допустим, мы накрываем дом на бульваре, неважно что именно там окажется — притон, публичный дом, клуб наркоманов или «голубых», это дело десятое — а Валентин, вновь добившись-таки своего, где-то поблизости будет хихикать и довольно потирать руки.

Что ж, предположим, что все это и в самом деле так… Но только тогда напрашивается логический вывод, что конечной целью действий Валентина является некая фигура покрупнее, под которой и работали все эти убитые и задержанные! Значит, и подавно нужно срочно подключать Вадьку и всю мощь его конторы на разрешение этого внутримафиозного, а точнее сказать межкланово-мафиозного конфликта. Потому что выяснив, на кого персонально работали все убитые и похищенный Абрамович, мы узнаем, в кого лично нацелен конечный удар, а потом уже совсем нетрудно будет вычислить и Валентина, если, конечно, это единственный человек, а не некая группировка, избравшая себе подобный коллективный псевдоним.

Ашот почувствовал, как в душе нарастает облегчение, гордость и самодовольство. Такое всегда бывает, когда долго раздумываешь над какой-то загадкой и наконец находишь ответ. Да, этот путь, оставлял себе простор для будущих маневров мысли Ашот, может оказаться ошибочным. Но он не мог быть бесперспективным. Потому что поиск в данном направлении обязательно должен был наполнить ситуацию дополнительной информацией.

Ему захотелось немедленно поделиться своей идеей с приятелем. Армянин поднялся со стула, оседлав который, сидел, невидяще глядя в окно, и направился в комнату.

И там остановился на пороге, пораженный увиденным.

Сашка и Яна Казимировна… целовались. Целовались как-то неестественно, истерично, как будто… Ашот не смог объяснить себе, что именно, но только что-то показалось ему сейчас ненатуральным.

Женщина раз за разом, торопливо и горячечно тыкалась губами в его лицо, торопливо и невнятно бормоча что-то о том, чтобы он ее не бросал, не оставлял… Она, скорее всего, и сама не понимала, что говорит, просто не могла остановиться. А Сашка уже сполз с подлокотника, стоял рядом с креслом на коленях в неудобной позе, и гладил ее, гладил по плечам, по волосам, по спине, тоже приговаривая какой-то бред о том, чтобы она успокоилась… Ага, успокоится женщина, когда она уже завелась, а он — сознательно или по привычке — своей умелой в подобных делах рукой проходится именно по тем местам, на прикосновение к которым женщины обычно реагируют особенно чутко.

Это некрасиво, но такое хотелось досмотреть до конца. Однако Ашот тихонько попятился, стараясь ничего не зацепить, что могло бы зашуметь.

…Яна Казимировна уже ничего не соображала. Все эти четыре дня ожидания, неопределенности, нервного напряжения вдруг выплеснулись в выходку, которую она никогда раньше себе не позволяла и на которую вообще не считала себя способной. Всегда холодная, спокойная, невозмутимая, несколько отрешенная от реальности, она обычно не чувствовала особой потребности в сексе. Мужу не отказывала никогда, даже когда он приходил под изрядным хмельком, но при этом лишь выполняла супружескую обязанность — и не больше. Просто лежала, невесть почему, стараясь прикрыть ладонями груди.

А теперь… Теперь ей вдруг стало страшно, что сейчас этот сильный надежный человек вдруг уйдет и она опять останется одна-одинешенька, страшно до ужаса, до дрожи в коленях, до горячих спазмов в животе. Именно так — до горячих, призывных, жадных, жаждущих спазмов в самом низу живота. И она уже сползала с кресла, неосознанно, с женской уловкой, покрепче прижимаясь спиной к обивке, чтобы полы халатика сами собой раздвигались и поднимались повыше. И при этом тянула за собой Сашку.

— Не оставляй меня, — просила Яна между торопливыми короткими поцелуями, ерзая и устраиваясь поудобнее прямо на мохнатом ковре. — Только не оставляй!..

Не оставляй!.. Какое тут оставить?.. Максимчук уже стянул с себя пиджак и отшвырнул в сторону.

Они оказались в нелепом положении — Яна лежала на полу на спине, Сашка стоял рядом на коленях и низко склонился над женщиной, находясь сбоку и со стороны ее головы. Отвечая на жадные поцелуи женщины, он видел белую, с синими прожилками, шею, на которой уже обозначались морщины, которых так боятся стареющие женщины. Дальше был широко распахнувшийся халат. Еще дальше туго затянувшийся узел пояса — единственная деталь, которая мешала Яне окончательно избавиться от одежды. Потому что еще дальше были ее высоко оголенные ноги, которые, уже заранее раздвинутые, судорожно сучили по ковру, словно бы самостоятельно старались вытолкнуть свою хозяйку из постылого халата.

Сашка протянул руку, сунул ее за отворот халата, нащупал крепкую грудь нерожавшей и не кормившей женщины с набухшей горошинкой соска. Яна всем телом вздрогнула от этого прикосновения, едва слышно застонала и прикусила сашкину губу. Этого мне еще не хватало, отпрянул от нее Максимчук. Оправдываться потом и перед женой, и перед Валентиной…

Отпрянул — и тут же решительно, одним рывком, переместился так, чтобы было удобнее наконец навалиться на женщину. И она тут же с готовностью чуть приподнялась, опершись ногами, чтобы мужчине было удобнее избавить ее от единственной детали нижнего белья.

— Что я делаю… — вдруг почти разумно проговорила она. — Что я делаю…

Но остановиться уже не могла. Да и не хотела. Еще и помогла мужчине, когда он-таки навалился на нее.

…Как это прекрасно — такое слияние! Какие прелестные, какие непередаваемо замечательные мгновения переживают двое в подобные минуты — или пусть даже секунды! Это высшее наслаждение, когда два тела на время становятся одним, когда в них вдруг вливается какое-то неземное, космическое блаженство, когда происходит наполнение, насыщение друг другом, когда два тела сотрясаются утоляемой страстью, когда непонятно, кто что кому отдает и кто кому отдается… Какое это чудо, дарованное свыше разделенному на мужчину и женщину человечеству — иметь возможность хоть иногда слиться воедино, составить единое целое…

Вот только со стороны далеко не всегда совокупляющиеся пары выглядят достаточно эстетично.

Именно об этом подумала Яна, когда вдруг, мгновенно, словно проснувшись, или очнувшись из забытья, пришла в себя. В животе медленно отпускало, жар от него медленно поднимался вверх по телу и Яна почувствовала, что стало горячо голове, что она густо покраснела, что ее лоб покрылся испариной, ее зацелованные губы горели, и при этом спину больно давила скатавшаяся складка халата или ковра.

Отвалившийся от нее посторонний мужчина тяжело и одновременно блаженно и удовлетворенно дышал, лежал с прикрытыми глазами рядом тоже на полу. Его рука по-прежнему покоилась под ее халатом, на враз обмякшей груди и ощущать ее, эту руку, теперь было не то, чтобы неприятно, а как-то непривычно, неловко. Сам же Александр выглядел… Своего мужа, во всяком случае, в таком виде Яна не видела ни разу… Всклоченные волосы, расстегнутая, какая-то истерзанная рубашка, спущенные брюки…

Увидев его смятые, на лодыжках, брюки, женщина вдруг поняла, что от пояса она обнажена. И тут же торопливо запахнула полы халата.

Александр почувствовал ее движение. И понял, что припадок страсти закончился.

…Потом они сидели. Порознь. Он в кресле — она на диване. Молчали. Попросту не знали, что говорить. Обоим было неловко.

Впрочем, Александр особых угрызений совести не испытывал. Неловкость его положения в первую очередь объяснялась тем, что ЭТО произошло с женщиной, которая, по сути, является его клиенткой. А это уже само по себе грубейшее нарушение правил, как писанных, так и неписанных, потому в первую очередь его беспокоило то, как происшедшее может отразиться на грядущих событиях.

Пауза затягивалась. И Максимчук понял, что нужно брать ситуацию в свои руки. Потому что он старше, потому что мужчина и потому что, судя по всему, он куда опытнее по части адюльтера.

По-прежнему ничего не говоря, он поднялся со своего места, пересел на диван. И обнял, мягко привлекая к себе женщину, которая все это время так ни разу и не подняла на него взгляд. Яна с готовностью подалась к мужчине. Благодарно потерлась щекой о его бок.

— Ты меня осуждаешь? — спросила она тихо.

Ну и сказанула!.. Александр с трудом удержался от того, чтобы хмыкнуть. Фраза прозвучала ненатурально, как в каком-нибудь кино. Впрочем, не исключено, что она и была из кино. Просто женщина не знала, что сказать, а потому и произнесла не то, что надо. С другой стороны, тут же одернул себя Александр, а кто определил, что именно следует говорить в таких случаях?.. В том-то и дело, что никто этого не знает. Правильнее всего сейчас было бы не устраивать всякие разговоры, разборки-терзания, а вообще ничего друг другу не говорить и делать вид, что ничего не произошло. Да только ведь для Яны такой вариант его поведения был бы хуже оскорбления.

— Нет, что ты, — вполне искренне отозвался он. А потом только соврал: — Наоборот, я очень благодарен тебе…

И она снова потерлась о его бок.

Хотя Александр вполне допускал, что она все это делает только потому, что не знает, как себя вести. Он уже хотел было решительно сказать что-то в том духе, что, мол, хватит об этом, давай сделаем вид, что ничего не было… Однако не успел.

— Вот и стала я бл…

Яна произнесла эти слова негромко, спокойно, просто констатирующе… Не было в них какого-то самоосуждения, которое вполне можно было бы ожидать вкупе с содержанием фразы.

Это было ново. Максимчук подобных слов еще не слыхал. Уж они-то явно были не из фильма, они были от души.

— Ну зачем же так, Янушка, — растерянно проговорил Александр.

Она пожала плечами под его могучей лапой.

— Но ведь это так и есть…

Ну что ж, ты сама напросилась…

— Честных женщин вообще не так много на белом свете, — он не был уверен, что это нужно было сказать, просто он хотел как-то успокоить ее совесть. — Рано или поздно большинство из вас оказывается в чужой постели.

— А вы? — быстро и по-прежнему тихо спросила Яна.

— И мы тоже, — Александр не стал пририсовывать мужчинам крылышки. — Тут вся разница состоит только в том, что первично. Если не брать во внимание насильников, первичный грех всегда исходит от женщины. Адам и Ева… С них все и началось.

— Всегда?

— Всегда, — твердо сказал Максимчук. Но потом не выдержал тона и добавил помягче: — Чаще всего.

— Это ты по своему опыту говоришь?

Надо же, ожила! — усмехнулся про себя мужчина. Только что сама на себя совершенно точный ярлык навесила — а теперь уже едва ли не ревность демонстрирует и праведность изображает!

Ну держись!

— Да ты хотя бы сегодняшний день возьми…

Договорить он не успел. Яна быстро отпрянула от него, вырвалась из-под его руки. Александру даже показалось, что она его ударит.

Странное все же существо человек: сам себя может обзывать самыми распоследними словами, но когда ему то же говорят другие, пусть даже в гораздо более мягкой форме, смертельно обижается.

Однако она не ударила. Впервые после того, как они поднялись с пола, вскинула на него глаза. Смотрела гордо, высокомерно, с вызовом и презрением — и при этом затравленно, загнанно…

— Уходите!.. — сказала Яна и запнулась.

Александр вдруг сообразил, что женщина ни разу не обратилась к нему по имени. Наверное она не запомнила, как его зовут, а потом оно уже было ей попросту не нужно. Забавная ситуация. Воистину: ЭТО — еще не повод для знакомства.

— Да, конечно, — легко согласился Максимчук.

И вдруг…

Судя по тому, как вдруг испуганно и растерянно округлились глаза женщины, они одновременно подумали об одном и том же.

— А где ваш товарищ? — пролепетала она.

В самом деле, где же Ашот? Он не мог не видеть или хотя бы не слышать, что происходило в комнате.

Вот ведь чушь какая: все мы знаем, что общение между мужчиной и женщиной отнюдь не ограничиваются разговорами о погоде — и в то же время стыдимся, когда кто-то посторонний узнает, что только что ты занимался сексом. Даже не совсем так, пусть не стыдимся, но во всяком случае испытываем некоторую неловкость.

Хозяйка, будучи не в силах пошевелиться, осталась сидеть на диване. Она опять горячо, до испарины на лбу, покраснела. Максимчук прошел на кухню.

Однако Ашота там не было. Когда он ушел, ни Александр, ни Яна не слышали. На столе лежала наспех написанная записка.

«Я уехал. Буду в конторе. Позвоню Вадьке. Есть мысли по поводу бульвара.»

Записка словно отрезвила, вырвала Максимчука из состояния любовной, а точнее сексуальной расслабленности. В конце концов, дело прежде всего. И так получилось все невероятно глупо, некрасиво, даже пошло.

Держа бумажку в руке, Александр вернулся в комнату. Яна неподвижно сидела там же, где он ее и оставил. Смотрела на мужчину выжидательно, настороженно, просительно… Как будто надеялась, что он скажет ей сейчас, что вообще никого с ним не было и никто о происшедшем никогда ничего не знает.

— Его нет, — ответил Александр на ее немой вопрос. — Он ушел, вот только записку оставил…

Женщина на глазах облегченно обмякла, даже откинулась на диване.

— Да и я пойду.

Максимчук сказал это решительно, не оставляя сомнения в том, что он и в самом деле уходит.

— А как же я?

Александр даже подивился стремительности смены ее настроения. А ведь поначалу Яна Казимировна не производила впечатление импульсивной женщины… Впрочем, наверное, эта ее нынешняя импульсивность психологически вполне объяснима. Просто вся нервозность ситуации, вырвавшая женщину из привычного размеренного ритма жизни, спровоцировала ее на несвойственные ей поступки… Одной оставаться страшно. Потому что с его уходом опять навалятся мысли и проблемы, связанные с отсутствием мужа… А тут еще добавятся новые: что в это дело вмешались правоохранительные органы, совершенно немыслимое любовное приключение, которое и приключением назвать-то стыдно и о самой вероятности которого она еще два часа назад даже не помышляла… Нет, теперь она еще больше боялась одиночества.

Но и Максимчук тоже не мог оставаться тут, с этой женщиной, которая своим поведением настолько запутала ситуацию. Нет, он ее не осуждал, он не собирался переваливать всю тяжесть греха на нее одну. Кто или что первично в такой ситуации, не принципиально — грех, пусть и не в равной степени, лежит на обоих. Александр просто констатировал факт: именно с ее подачи ситуация стала развиваться не по правилам, а потому ему нужно уходить.

— Мы с тобой, Янушка, и так сегодня глупостей натворили, — он постарался сказать эти слова помягче. — И не нужно их усугублять.

— Глупостей? — спросила женщина удивленно. — Ты считаешь это глупостью?

Сейчас она обидится, — понял Александр. Ну и пусть обижается. Быть может, это будет даже лучше. Потому что это упростит ситуацию. А любая конструкция чем проще, тем надежнее.

— Конечно. Потому что я ищу твоего мужа и роман с его женой в этой ситуации даже больше чем глупость… — и снова он не выдержал тона, попытался смягчить свои слова: — При других обстоятельствах я, может быть, был и рад…

И в этот момент зазвонил телефон. Они оба уставились на него. Ситуация продолжала развиваться по неведомому им сценарию.