Тристан и Женевьева (Среди роз)

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

«О, Боже, где взять силы, чтобы вынести все это? Он жив! Он здесь! Почему?» – мысли лихорадочно метались в ее ошеломленном мозгу, и Женевьева горько пожалела, что не упала в обморок, что серые мысли нереального не захлестнули ее.

Но, к сожалению, сознание ее оставалось ясным. И в эти бесконечно-долгие страшные минуты, когда она путешествовала по залам Виндзорского дворца, подпрыгивая на плече Тристана, она невыносимо страдала от ужаса и унижения. Всю дорогу их сопровождала гробовая тишина, нарушаемая лишь ехидным, оскорбительным хихиканьем. Когда они приблизились к группе дам, о чем-то оживленно беседующих между собой и совершенно не обративших внимания на подходившего широкими шагами Тристана, последний сделал худшее, что только было возможно в данной ситуации: поклонился и любезно произнес:

– Леди, если вы простите мое вторжение?

Они поспешно расступились, и со своего необычного наблюдательного пункта, Женевьева могла видеть, как широко раскрылись рты у кумушек, а затем языки заработали с потрясающей скоростью, обсуждая поразительное явление, прервавшее их беседу.

Сначала Женевьева, шокированная случившимся, ни на что не реагировала. Ее настолько ужаснул тот факт, что Тристан жив, жив и вполне здоров, что в первые секунды она почти не сопротивлялась и даже не задумывалась над тем, какое это может оказать влияние на ее дальнейшую судьбу. Но как только они прошли мимо придворных дам, в ней проснулся инстинкт самосохранения, и она попыталась хоть как-то изменить свое нелепое положение. Вцепившись в плащ, Женевьева попыталась приподняться, слегка повернула голову, взглянула ему в лицо – и встретилась с его пронзительным, яростным взглядом. И снова ужас объял ее душу, слишком хорошо знаком был ей этот взгляд, ей никогда не забыть, как он смотрел на нее в ту ночь, когда она напала на него. Никогда не забыть, как он презирал и ненавидел ее за подлость, как он обещал отомстить.

Но сейчас… сейчас она не имеет права быть слабой, есть же, наверное, какой-то способ, чтобы убежать от этого страшного человека.

– Поставьте меня на пол, – взмолилась, наконец, Женевьева, глядя на Тристана настороженным взглядом и от волнения заикаясь. – Я… я пойду сама, – и затем после некоторого колебания добавила: – пожалуйста.

Она даже удивилась, когда Тристан остановился и позволил ей соскользнуть вдоль своего тела, чтобы она могла встать на ноги. Женевьева быстро взглянула на него и отступила на шаг, задрожав от его близости. Она опустила глаза, но затем снова подняла их.

– Куда вы ведете меня? – спросила она хриплым голосом.

Тристан упер руки в бедра, наклонил голову и насмешливо оглядел ее с ног до головы.

– И это все, миледи? Куда вы ведете меня? – нет, чтобы сказать: «С воскресением из мертвых, лорд Тристан, это большая радость для меня, видеть вас живым».

– Это совсем не такая уж и радость! – не раздумывая огрызнулась Женевьева. «Молитесь… молитесь, чтобы я умер», – предупредил он ее тогда.

Граф де ла Тер рассмеялся и, взяв Женевьеву за руку, повел через следующий зал. Казалось, что в этой части дворца не было ни души. Она вдруг поняла, что они попали в жилую часть королевской резиденции, и лишь заблудившийся гость, да какой-нибудь слуга, могут стать свидетелями происходящего. «Здесь никто не придет ко мне на помощь», – подумала Женевьева с замирающим сердцем. И нигде, ни в каком-либо другом месте, ей никто не поможет. На это нечего даже надеяться, ибо никто не осмелится перечить приказу короля, особенно в таком незначительном деле, как передача дочери лорда, воевавшего на стороне противника, под опеку одного из ланкастерцев.

Тристан шел очень быстро, не ослабляя своей хватки, и Женевьева тяжело дышала, не в силах поспеть за ним, особенно теперь, когда ее мысли и сердце были погружены во мрак безысходности и отчаяния.

Но как глупа она была! Ей было страшно даже подумать, что может произойти дальше… Но она должна, должна взять себя в руки, и разобраться в происходящем.

Как бы она не старалась, единственное, что пока было ей понятно, – это, что Тристан жив и настроен очень решительно. Он взбешен, и ему позволительно сделать с ней все, что пожелает. Женевьева болезненно сглотнула и с такой силой рванула свою руку из его сильных пальцев, что вынудила Тристана остановиться. Он пронзительно взглянул на нее.

– Куда вы ведете меня? – снова спросила Женевьева.

– В мою комнату, – кратко ответил Тристан.

– Что… вы собираетесь со мной делать?

Он медленно растянул губы в улыбке:

– Я еще не решил. Сперва я думал сварить вас в кипящем масле, но это было бы слишком слабо. Мне приходило в голову четвертование и колесование, но и это я отбросил, как слишком легкое наказание.

– Вы не осмелитесь! – бросила ему Женевьева с вызовом. – Король не давал вам своего позволения убивать меня…

– Казнь требует королевской подписи, но я считаю не в данном случае. Ну, конечно же, в нашем распоряжении есть еще и просто пытки. Дайте-ка подумать. Ну да, мы же можем заклеймить вас, поставить клеймо – «Предатель» на одной из ваших прелестных щечек. Н-да, это слишком быстро! Ну, тогда мы могли бы вырывать у вас ногти, один за одним…

– Прекратите, – прошипела Женевьева. «Неужели он говорит серьезно?», – удрученно подумала Женевьева.

Она не могла судить об этом по его взгляду. Глаза Тристана были также глубоки и темны, как и прежде, также горели. А в его приятном голосе безошибочно угадывалась насмешка.

– Мои люди взбунтуются и найдут вас, чтобы…

– У них не будет особых затруднений в этом. Мы возвращаемся в Эденби, и я очень сомневаюсь, что ваши люди рискнут пойти снова против меня. Осмелюсь сказать, что они вполне покорились.

– О чем… вы говорите? – спросила со страхом Женевьева.

– Только о том, миледи, что Эденби в моих руках. Мы вошли в ту самую ночь, когда вы выехали в Лондон.

Тристан улыбнулся и возобновил свой путь, волоча Женевьеву за собой. Перед ее мысленным взором проплывали ужасные картины. Она представляла себе Эденби. Господи! Сколько из ее людей осталось в живых? Что сталось с ее бедной тетей, с Энни, с Томкиным, который был вместе с ней, в ее спальне, в ту ужасную ночь? Господи милосердный! Женевьева содрогнулась при мысли об Эдвине, милой, доброй Эдвине, которая вовсе не хотела принимать участия в этом предательстве, но осталась там, чтобы заплатить за него.

– О, Боже! – горестно воскликнула девушка, не в силах сдержать своих чувств…

Он снова остановился, глядя на нее сверху вниз с убийственно любезной улыбкой.

– Что на этот раз, леди Женевьева? – с усмешкой спросил Тристан.

Она вырвала у него свою руку и, собрав все свое мужество, глянула ему прямо в глаза, пытаясь любой ценой не показать своего страха.

– Что вы натворили в Эденби? – с бешенством спросила она. – Убивали невинных, которые не имели никакого отношения к этой войне, которые не принимали в ней участия?

– Вот именно – холодно ответил Тристан. Он решительно взмахнул рукой. – Все ваши люди развешаны вдоль стен Эденби, они гниют на виселицах и ветер раскачивает их истерзанные тела. Никто не спасся, леди!

Женевьева отшатнулась от него, не понимая, говорит ли он правду или нет. Тристан шагнул вслед за ней и схватил ее так сильно, что она вскрикнула. Он не повел ее дальше, а подвел к одному из больших, занавешенных тонким муслином окон, тянувшихся вдоль стены.

– Посмотрите вниз, – насмешливо произнес граф, и она послушно выглянула в окно. Внизу, во внутреннем дворике, крытом навесом, был установлен столб, к которому привязывали тех, кого наказывали кнутом. Несколько человек в кандалах получали свои порции наказания за какие-то преступления против нового короля.

Женевьева попыталась отвернуться, но Тристан заставил ее смотреть в окно, приподняв ее подбородок, чтобы она не могла спрятать глаза.

– Суд короля Генриха строг, но справедлив. Если вы и впредь будете досаждать мне, то вынудите меня прибегнуть к помощи вон тех бравых молодцев, чтобы усмирить вас, прежде чем мы уедем отсюда, – проговорил Тристан.

– А мне какая разница, кто будет меня мучить? – равнодушно произнесла Женевьева. – Разве есть разница между плетью в их руках или в вашей? Я даже осмелюсь сказать, что с большим удовольствием приму удары из рук этих людей! Я бы предпочла, чтобы надо мной свершилось правосудие здесь!

– В самом деле? – вежливо осведомился Тристан. – Также, как вы предпочли бы Тауэр тому, чтобы находиться в качестве пленницы у меня?

– Да, именно так! – с жаром ответила она.

– Вам никогда не выйти из королевской тюрьмы, – холодно предупредил ее граф.

– Хороший палач может позволить легко расстаться с жизнью! – выкрикнула она и к ужасу своему расслышала в собственном голосе истерические нотки, которые вызвали у Тристана вполне искренний смех.

– Ах, да, я же совсем забыл, какой вы крупный специалист по смерти, леди Женевьева! – воскликнул он.

Она опустила голову и начала руками разглаживать свою юбку.

– Если я должна умереть, лорд Тристан, – она попыталась произнести эти слова твердым, ровным голосом, – то хотела бы, чтобы это произошло здесь и сейчас.

– Но я пока не собираюсь убивать вас, – сообщил ей Тристан. – И даже, если кто-то имеет на вас зуб, и собирается свести с вами счеты, я все равно оставляю для себя это удовольствие! Кстати, я совсем не верю в то, что вы так уж торопитесь расстаться с этой жизнью. А теперь пошли, мы даром теряем время.

«Теряем время! – подумала Женевьева, чувствуя нарастающую панику. – О, Господи, да! Ей нужно, чтобы они теряли время! Она должна выиграть столько времени, сколько сумеет! Может он собирается привести ее к себе на квартиру и там пытать? Или сначала изнасиловать? Нет, кажется, он слишком ненавидит ее для того, чтобы желать… Даже для того, чтобы взять силой… Хотя, если он поймет, что это будет для нее мучительно. Нет, он не собирался убивать ее немедленно. У него есть возможность сделать с ней все, что угодно, прежде чем взять ее жизнь. Кажется, он очень торопится вернуться в Эденби, может быть, его месть включает в себя демонстрацию того, что он сделал с ее домом!»

И когда Тристан снова поволок ее за собой, Женевьева задрожала. Но вот они остановились перед дверью, и он отпустил ее руку для того, чтобы открыть дверь.

Паника все сильнее охватывала Женевьеву. Шальная мысль пришла ей в голову: она свободна от его хватки, молода и проворна, а залы дворца простираются в бесконечность.

Девушка развернулась и попыталась бежать, но после первого же шага, она закричала от боли. Все это время Тристан одной рукой держал ее за волосы. Она не могла отвести от него взгляд, пока он медленно тянул ее к себе, но крепко сжав зубы и вся дрожа от ярости, все-таки пыталась высвободить свои волосы из его цепких рук. Ах, если бы они были заколоты!

Тристан не ослаблял своей хватки и притягивал ее все ближе, пользуясь этой золотой цепью. Он не выглядел взбешенным, скорее на его лице читалось удивление.

– Миледи, – с мягкой иронией сказал Тристан, прижимая ее к себе так близко, что его дыхание касалось ее щеки. – Запомните, что я никогда, никогда не поверю вам, что я никогда не повернусь к вам спиной, и не выпущу вас из своих рук до тех пор, пока вы не угомонитесь.

Он втолкнул Женевьеву в комнату и вошел следом. Она стояла неподвижно, боясь снова посмотреть на него, и одновременно боясь не смотреть, стараясь мужественно принять то, что последует дальше.

Но он вообще не обращал на нее никакого внимания, занятый сбором своих вещей. Женевьева искоса наблюдала за всеми движениями Тристана, готовая броситься наутек, мрачно раздумывая над своим ближайшим будущем.

Она равнодушно отметила про себя, что покои Тристана были просторны, и что занимал он их один. Это ясно говорило о его высоком положении при короле Генрихе Тюдоре.

На кровати лежал меч в ножнах. Тристан протянул за ним руку, и Женевьева инстинктивно сжалась. Он, улыбаясь, прицепил оружие на пояс.

– Миледи, вы, кажется, нервничаете?

Женевьева не удостоила его ответа, лишь надменно вскинула подбородок, хотя сердце ее в это время бешено колотилось.

Граф отвернулся и девушка, судорожно сглотнув, крикнула ему в спину:

– Скажите же мне! Будьте вы прокляты, скажите же! Что вы собираетесь делать?

Он выдержал паузу и повернулся к ней, пристально глядя в глаза. И тут его губы расплылись в улыбке. Женевьева содрогнулась от нахлынувших на нее воспоминаний. Она очень хорошо помнила улыбку этого большого чувственного рта, его губы, впившиеся в ее рот, и оставившие на нем клеймо, которое нельзя ни смыть, ни забыть. Воспоминания, захватившие ее, окончательно лишили ее сил.

– Скажите же! – выкрикнула она снова, пытаясь побороть свой страх.

Тристан пожал плечами.

– В самом деле, миледи, я ни в чем сейчас не уверен, вот и все.

От его холодного тона, на губах Женевьевы застыли слова, которые она собиралась сказать ему. Он отвернулся и взял в руку небольшую кожаную сумку, затем легко поклонился.

– Ну, что вы готовы?

– Готова к чему?

– К отъезду, конечно же.

– Да, – с облегчением прошептала она с сильно бьющимся сердцем.

Они уйдут из этой комнаты, которая в его присутствии кажется слишком маленькой. Там, снаружи, она может чувствовать себя в относительной безопасности, ибо вряд ли он осмелится причинить ей какой-нибудь вред на глазах у множества людей. Но было ли это правдой? Ведь уволок же ее к себе на глазах у короля и всех придворных.

Тристан открыл дверь и снова взял ее за руку.

– Мои вещи… – начала было Женевьева, но он резко перебил ее:

– Мэри соберет ваши вещи и присоединится к нам несколько позже.

– Мэри? – нервно пробормотала Женевьева.

– Да, миледи. Я, конечно же, видел вашу служанку, у нее кроткий нрав, который наверняка придется по душе новому королю или новому лорду Эденби, если вам так угодно. Она останется с вами.

Снова они шли по коридорам дворца. Женевьева старалась держаться от графа подальше, насколько это было возможно.

– А что с сэром Гэмфри? – спросила она слегка дрожащим голосом. – Вы не…

– Не убил ли я его в приемной? – продолжил за нее Тристан. – Нет, не убил.

– Тогда…

– Я последний раз отвечаю на ваши вопросы, Женевьева, – предупредил ее Тристан, сузившиеся глаза которого ясно говорили о том, что его терпению приходит конец. – Он старый человек и истинный рыцарь. И хотя он принимал деятельное и непосредственное участие во всем этом, тронул чем-то мое сердце, да, представьте, даже этот ледяной орган внутри меня может что-то тронуть! Я предупредил сэра Гэмфри, что если тот появится в Эденби, то попадет в его подвалы, а если останется в Лондоне, то будет свободен!

Женевьева понурила голову и покорно последовала за Тристаном, обдумывая тот факт, что сэру Гэмфри дарована свобода, и он может жить, как ему заблагорассудится. Тристан очень спешил, и Женевьева не заметила, как они вышли наружу, на яркий дневной свет. Она увидела небольшой отряд людей графа, легко узнаваемых по гербам на щитах и плащах. Они ожидали их, сидя верхом на лошадях.

«Верхом!» – подумала Женевьева с воспрянувшей было надеждой. Ездить верхом для нее также привычно, как и ходить пешком, и как только они достигнут той части страны, которую она знает гораздо лучше их, она сможет удрать.

– Где моя лошадь? – спросила девушка, стараясь придать своему голосу покорное выражение и держа голову низко опущенной. Тристан не ответил, и она подняв глаза, увидела, что он внимательно наблюдает за ней с легкой насмешливой улыбкой и веселым блеском в глазах.

– Ах, леди! Наивно было бы с вашей стороны пытаться оставить в дураках человека, которого вы уже однажды чуть было не убили и похоронили. Ваша лошадь, как и ваши вещи, прибудут позже. Это же путешествие вы совершите в карете.

И прежде чем Женевьева успела что-либо сообразить, она почувствовала, как ее ноги болтаются в воздухе. Тристан перенес ее через грязную дорогу и довольно бесцеремонно впихнул в видавший виды экипаж. Женевьева попыталась принять вертикальное положение.

– Подождите! Я не могу ехать в таких условиях! Мне станет плохо! Выпустите меня! – она лупила кулаком по двери и дергала за ручку, но все усилия ее были напрасны. Женевьева все еще продолжала упорно свои безрезультатные попытки вырваться, когда услышала резкий щелчок кнута, и карета, дернувшись, тронулась с места. От неожиданного рывка девушка не удержалась и полетела в угол, больно ударившись виском о противоположное сиденье. Она громко вскрикнула и, потирая ушибленное место, попыталась сесть.

Было бы смешно стараться усидеть прямо. Граф де ла Тер не желал терять времени, и лошади мчались во весь упор. Колеса кареты, казалось, не пропускали ни одного камня, ни одной выбоины на грязных Лондонских улочках. И экипаж, несшийся вперед с приличной скоростью, болтался из стороны в сторону, заставляя Женевьеву забыть обо всем на свете, кроме заботы о том, как уберечься от новых синяков и ушибов. Казалось, что прошла вечность, прежде, чем карета несколько замедлила ход, и путешествие стало нудным и монотонным.

Теперь у Женевьевы было достаточно времени для того, чтобы обдумать свою дальнейшую судьбу.

С несчастным видом стянула она с головы изорванные остатки головного убора, бывшего столь изысканным и элегантным еще этим утром. «Он намеревается неплохо провести время, медленно убивая меня, – мрачно думала Женевьева. – Он собирается ждать, не спешить, чтобы заставить меня умереть тысячу раз, прежде чем наступит настоящая смерть. Нет уж! Она ни за что не покажет ему своего страха! Никогда! – поклялась она мысленно себе. – Какой бы ужас не переполнял мое сердце, я никогда не покажу свою слабость этому отпрыску Сатаны!»

Леди Женевьева стиснула кулаки. «Верь в это со всей силой, и ты останешься гордой и неприкосновенной!» – пообещала она себе. И эти мысли помогли ей немного успокоиться. В какой-то момент она отметила, что наступила ночь. А они все еще и не думали останавливаться. «Неужели его гнев распространяется и на лошадей?» – усмехнулась Женевьева. И тут же подумала, что это не имеет никакого значения. Усталая и изможденная, она свернулась калачиком в углу кареты и погрузилась в беспокойный сон.

Она медленно просыпалась с ощущением смутного беспокойства. Сначала Женевьева думала, что это все из-за сна. Ей снилось, что она бежит и натыкается на Тристана, что она тонет, падает в омут, не в силах сделать хотя бы движение, не в силах бороться с темным, властным обаянием его глаз…

И тут же Женевьева осознала, что весь этот ужас происходил с ней наяву. Она находилась в карете, и у нее затекли все члены от долгого нахождения в неудобной позе. Через окошко кареты пробивались солнечные лучи. Карета стояла.

Внезапно Женевьева почувствовала, что ей срочно нужно отправить кое-какие естественные надобности. И в это же мгновение дверь экипажа раскрылась. Яркий свет, ворвавшийся внутрь, ослепил ее, и она прикрыла глаза рукой.

– Доброе утро, леди Женевьева, – с низким поклоном приветствовал ее Тристан, – вам хорошо спалось?

Ей было так плохо, что она даже не заметила его насмешки и тихо промолвила:

– Мне нужно выйти, милорд.

– Ну, разумеется, – просто ответил Тристан и подал ей руку.

Она сперва заколебалась, но увидев, что иного выбора нет, оперлась на нее. Когда Женевьева ступила на землю, то едва удержалась на затекших ногах. Тристан осторожно поддержал девушку за талию, пока теплая волна не пробежала по ее членам, и она, почувствовав себя увереннее, тут же высвободилась из его объятий, нетерпеливо оглядываясь, чтобы понять, где же они сейчас находятся.

Остановились они в большом и густом дубовом лесу, подернутым утренним туманом, создававшим впечатление таинственной красоты. Здесь царила тишина, нарушаемая лишь редким криком, проснувшейся птицы, да смехом людей графа, расположившихся вокруг аккуратно разложенного костра. Они с аппетитом завтракали. Легкий ветерок донес до нее восхитительный аромат жареного мяса.

«Интересно, а собирается ли он кормить меня, – подумала Женевьева, – или пытка голодом входила в его планы?»

– Ну, что пошли? – предложил Тристан.

– Пошли? – переспросила Женевьева, – я должна остаться одна.

Он отрицательно покачал головой:

– Никогда.

– Но… – она посмотрела на него с заметным испугом. Возможно, что он избрал самый жестокий способ, чтобы унизить ее. Ведь Женевьева была и скрытна, и брезглива одновременно. Она никому бы не позволила остаться с ней теперь…

– Ну, пожалуйста, – умоляюще прошептала она.

– В последний раз, когда вы сказали это, – холодно напомнил ей Тристан, – я очнулся погребенным в скале.

– Но куда же мне сейчас идти? Что я теперь могу вам сделать? – спросила она с отчаянием.

– Я уверен, что у вас еще полно неиспользованных возможностей, – сухо ответил граф. Его взгляд был столь непреклонен, а губы настолько плотно сжаты, что Женевьева уверилась в том, что Тристан и дальше будет отказывать ей в малейшей просьбе. Тут он вздохнул и сказал:

– Ну что ж, пошли к ручью, но я совершенно серьезно предупреждал вас, что бы вы не думали даже попытаться сбежать, или спрятаться в лесу. В противном случае, вам больше никогда не будет предоставлена возможность уединиться по какому бы то ни было поводу.

И они направились к ручью, журчавшему невдалеке среди деревьев. Утренний туман стелился над землей. У Женевьевы возникло странное ощущение от этой прогулки. Необычность этого впечатления подчеркивалось еще и прикосновением его руки. Она бросила на Тристана быстрый взгляд, пытаясь угадать, не изменилось ли его отношение к ней. Но его взгляд, когда она наконец, встретилась с ним глазами был по-прежнему пронизывающим и колючим. Тристан чуть дернул уголком рта, и Женевьева поняла, что ненависть ничуть не ослабла. Он был похож на ястреба, кружащегося со злобным удовлетворением над своей добычей, в ожидании момента для последней атаки.

Быстрый ручей с мелодичным журчанием струился меж корней деревьев, в воздухе была разлита благодатная прохлада, но умиротворенность окружающего пейзажа совершенно не подействовала на Тристана, губы его были все также сурово сжаты, все также мрачно сверкали глаза. Он выпустил ее руку.

– Вон там впереди кусты, – сказал он коротко, – возвращайтесь немедленно, или вам придется за это очень дорого заплатить, – предупредил он негромко.

Несколько минут спустя, Женевьева печально озиралась вокруг. Какой большой и густой лес! Как было бы легко спрятаться в нем! Она тяжело вздохнула, и вернулась к Тристану. Он ожидал ее, поставив ногу на пень, и скрестив руки на груди. Она прошла мимо и спустилась к берегу ручья, чтобы сполоснуть лицо и рот.

Внезапно он схватил ее за волосы. Ее испугало это движение, и страх снова объял ее душу. Женевьева была уверена в том, что Тристан собирается заставить ее опустить лицо в воду и держать там, пока она не захлебнется. Ее глаза несомненно выдали ее чувства, ибо когда он увидел выражение лица Женевьевы, то рассмеялся и сказал:

– Я только пытаюсь придержать эту спутанную гриву, которую вы называете волосами, чтобы она не намокла в воде. Вот и все!

– Я не нуждаюсь в этом! – ответила девушка. Она не желала, чтобы он находился так близко позади нее, не желала чувствовать его прикосновения, не желала чувствовать силу, исходящую из его рук, не желала обонять его чистый, свежий мужской запах.

Но Женевьева испытывала сильную жажду и заставила себя на мгновение забыть о его присутствии, чтобы утолить ее.

И через несколько секунд почувствовала, как его рука легонько дернула ее за волосы.

– Довольно. – Тристан привычным жестом поставил ее на ноги и повел через лес к карете.

Женевьева с завистью посмотрела на людей, сидевших вокруг костра. В ее желудке урчало от голода, а к горлу подступала тошнота при одной мысли о том, что ей снова придется ехать в этом тряском экипаже.

– Можно мне немного побыть на воздухе? – спросила она, с усилием заставляя себя просить его об этом одолжении.

Тристан отрицательно покачал головой. Он казался чем-то очень раздраженным в эту минуту, как если бы Женевьева была для него всего лишь игрушкой, к которой он вдруг потерял интерес.

– Я принесу вам что-нибудь поесть, – произнес он. Он подсадил ее обратно в карету и запер дверь.

Несколько минут спустя Тристан вернулся с деревянной доской, на которой лежал кусок жареного мяса дикого кабана. Оно оказалось довольно жилистым и жестким, но Женевьева была слишком голодна, чтобы обращать внимание на такие пустяки. Она еще не закончила свою трапезу, когда карета резко тронулась с места, и Женевьева поняла, что предстоит пережить те же ощущения, что и вчера.

Весь день девушка провела наедине со своими мыслями, думая о том, когда же, наконец, он набросится на нее и о том, как и когда она сможет от него сбежать. Уже ближе к вечеру ей принесли немного эля. Когда дверь ее темницы на колесах открылась, она вся внутренне сжалась, ожидая увидеть Тристана. Но к великому ее облегчению, это был не он.

Молодой человек, вежливо назвавший свое имя – Роджер де Трейн – показался ей и приятным и хорошо воспитанным. И в ее душе снова зажегся огонь надежды, ибо, казалось, что он с сочувствием относится к ее бедственному положению.

Роджер пришел к ней и на следующее утро. Она печально и ласково улыбнулась ему, когда они подошли к ручью, упросила его оставить ее одну, что ей нужно искупаться. Она была так мила в своей покорности судьбе, в голосе ее звучала такая искренняя мольба, что он согласился, и когда молодой человек отошел на приличное расстояние, Женевьева быстро скинула с себя платье и вошла в воду, намереваясь переплыть на другой берег. Другой берег…

Женевьеве не стоило бы большого труда доплыть до него, и Тристану ни за что не придет в голову, что она способна на такой трюк. Там такие густые деревья и кусты, что среди них можно прятаться, часами, днями или даже неделями…

Она осторожно осмотрелась вокруг. Роджер стоял на приличном удалении, вежливо повернувшись к ней спиной. Женевьева тихонько нырнула. Она плыла под водой, чтобы парень не услышал ее движений, и только увидев приближающееся мелководье, осмелилась вынырнуть и набрать воздуха, намереваясь незаметно выбраться на берег. Но когда она поднялась, то невольно вскрикнула от удивления и разочарования. Прислонившись к большому вековому дубу, насмешливо улыбаясь, ее ожидал Тристан де ла Тер.

От неожиданности она застыла, в то время как его глаза медленно скользили по ее телу. Внезапно Женевьева осознала, что ее льняная рубашка прилипла к телу, словно вторая кожа и ничего не может скрыть. Она почувствовала себя обнаженной и залилась краской. Ткань плотно облегала грудь и бедра, волосы намокли и ниспадали слипшимися локонами на плечи. Женевьева подумала, что сейчас она выглядит скорее, как какое-нибудь дикое создание из леса, чем как высокородная леди.

Но Тристан казался абсолютно равнодушным. Он лишь бросил ей свой плащ, чтобы Женевьева могла прикрыть свою наготу, но она задрожала под его холодным взглядом.

– И не пытайтесь даже обольщать моих людей, чтобы они позволили вам бежать, миледи, – сказал он, – я весьма тщательно отбирал тех, кто будет сопровождать меня в этом путешествии. Все они провели некоторое время в подвалах Эденби, куда были помещены по вашему приказу.

– Но вы совершенно… сухой, – проговорила Женевьева, стуча зубами.

Тристан улыбнулся и показал на небольшой плот, причаленный к берегу.

– Ну, что пора возвращаться? – спросил он.

Они достигли противоположного берега всего за несколько гребков единственного весла. Когда они вышли на берег, Тристан протянул руку за своим плащом и швырнул Женевьеве ее платье. Подождал, пока она оденется, и затем снова взял ее за руку, чтобы отвести на дорогу к экипажу. Прикосновение его цепких рук было подобно цепям. Женевьева испытывала страх, в ее душе нарастало чувство отчаяния.

«О, Господи, ведь он же, как ястреб, как кот, искусно играющий своей жертвой!» – думала она.

Женевьева повернулась к нему, ощущая, как ее оставляют последние силы, как окончательно теряет она выдержку и, не сдержавшись, набросилась на Тристана.

– Ну, давай же! Задуши меня! Застрели меня, разрежь мое тело на куски! Только кончай быстрее!

Тот удовлетворенно улыбнулся:

– И лишить себя главной радости – ожидания справедливого возмездия? Нет уж, нет, миледи. Эденби был местом унижения для меня, теперь ваша очередь!

– Этому не бывать! – воскликнула Женевьева, скрестив руки на груди, – я не сдвинусь с этого места! Я…

Тристан пожал плечами и, наклонившись, поднял ее и перебросил через плечо. Она отбивалась с дикой яростью, царапалась и щипалась, стараясь причинить ему, как можно больше боли, страстно желая, чтобы и он ответил ей тем же.

Но ей не удалось добиться какого-либо эффекта. Несколько мгновений спустя, Женевьева была уже водворена в свою карету. Она упала на пол, как пойманный дикий зверь, обессиливший от сопротивления.

– Разве вы не можете найти более подходящего занятия, чем издеваться над женщиной? – спросила она язвительным тоном, который, как она знала, должен был задеть его гордость.

– Вообще-то нет. В данный момент я свободен и у меня нет никаких других дел, – ответил он спокойно, – к тому же вы, леди Женевьева, просто-напросто не являетесь женщиной.

С этими словами он закрыл дверцу, не взирая на бурные протесты Женевьевы.

На следующий день он сам пришел к ней, чтобы отвести к ручью. Она не сказала ни слова и шла, гордо подняв голову. Но как только Женевьева умыла лицо, она вновь почувствовала нарастающую тревогу, ибо, когда она обернулась, Тристан приказал ей опуститься на колени.

«Вот оно… Вот сейчас… Собирается ли он заколоть ее, зарубить насмерть или только покалечить?»

– Нет, – выдохнула она, собираясь с силами, чтобы стойко выдержать новые мучения, чтобы не показать ему свою слабость.

Тристан издал нетерпеливый звук и, положив руки на ее плечи, силой заставил опуститься. Это было ужасно… Она не могла его видеть, она не знала… Женевьева вся напряглась, ожидая, когда нож перережет ей горло, ошеломленная прикосновением его горячих бедер, прикасавшихся к ее спине. И тут ощутила, как его руки, бережно приподняв тяжелую копну ее волос, осторожно коснулись шеи… И вот уже гребень мягко скользит по спутанным прядям.

Стоя на коленях и дрожа от страха, Женевьева не могла защититься от возможной угрозы, но оставалась неподвижна, насколько ей позволяло ее мужество. Между ними не было произнесено ни слова, до тех пор, пока Тристан не закончил расчесывать ее густые локоны, и не сказал коротко, что она может встать. Девушка поднялась и уставилась на него. Тристан выдержал ее взгляд. Она все еще дрожала столь сильно, что боялась упасть. Он протянул руку, коснулся ее плеча, и казалось, был удивлен тем, как она сильно вздрогнула. В его взгляде явно читались и недоумение, и вопрос, и Женевьева невольно опустила глаза.

– Я… я думала, – начала она.

– Что же вы думали?

– Что вы собираетесь…

– Ударить вам в спину?

– Д-да.

Он помолчал мгновение, и затем негромко проговорил скорее усталым, нежели насмешливым тоном.

– Нет, миледи, нож в спину это скорее ваше поле деятельности, но не мое.

– Сэр, я и подумать не могла, что вас может заботить состояние прически пленного врага.

– И очень глубоко заблуждались. Эти волосы – настоящее сокровище и оно принадлежит мне.

Смятение охватило душу несчастной девушки, мысли лихорадочно метались, противоречивые чувства переполняли ее сердце. Она развернулась и побежала к карете. Впервые Женевьева вошла в свою необычную тюрьму добровольно, потому что остро почувствовала потребность остаться одной, разобраться немного в самой себе. И немало прошло времени, пока она успокоилась, хотя будущее по-прежнему представлялось ей угрожающе неясным.

Они подъехали к Эденби уже ближе к вечеру следующего дня, когда лучи заходящего солнца, окрасили все в золотисто-малиновые тона, а тени стали гуще и длиннее.

Женевьева очнулась от состояния полусна-полуяви, в котором она пребывала, забившись в угол кареты, при первых же звуках зычного голоса Тристана, отдававшего распоряжения людям на стене. Она сразу же поняла, где они находятся. Сердце ее захлестнула новая волна отчаяния. Это правда, он действительно захватил Эденби. Но все равно Женевьева отказывалась принять этот факт. Она не имела возможности выглянуть из кареты, но ее воображение рисовало ей страшные картины крепостных стен с установленными на них виселицами, на которых болтаются стражники, крестьяне и ремесленники. Без проблеска надежды, Женевьева снова задумалась о судьбе Эденби, Томкина, маленькой бедной девочки Энни!

Бедная девочка! Но ведь, даже граф Тристан де ла Тер, вероятно не способен причинить вред невинному ребенку…

Экипаж проехал через ворота. Женевьева чувствовала направление движения. Наконец, лошади остановились. Дверца кареты открылась, и в ней появился Тристан. На его устах играла веселая улыбка, темные, глубокие глаза загадочно блестели.

– Эденби, леди Женевьева, – он взял ее и высоко подняв, прошептал, когда Женевьева скользнула вдоль его тела и встала на землю. – Ваше время пришло, леди.

Она вырвалась из его объятий и глянула кругом в отчаянии; Тристан рассмеялся гомерическим смехом и взял ее за талию, вновь привлекая к себе.

– Разве у вас уже не осталось желания снискать мою милость? – насмешливо спросил он, – разве вы не собираетесь просить о милосердии, или, что еще лучше, поразвлечь меня, и тем самым спасти ваших людей от моего гнева и от чести повиновения ланкастерцам?

– Я никогда не просила! – огрызнулась она, но колени ее дрожали.

Люди, сопровождавшие Тристана и его пленницу в этой поездке, один за другим пропадали в глубине двора. Женевьева оглянулась, пытаясь определить, можно ли ей рассчитывать на какую-нибудь помощь… Но, увы, надеяться на это было бы бессмысленно. Они были одни, недалеко от дверей, ведущих в Большой зал. Кто там внутри? Ланкастерская деревенщина, испохабившая то, что раньше принадлежало Женевьеве?

– Вы войдете сами? Или мне вас внести? Мне очень жаль, но в таком случае вам придется подождать, пока я вами займусь, ибо сейчас мне необходимо решить некоторые, более срочные проблемы.

Женевьева развернулась и пошла к дверям, затем задержалась на мгновение.

– Ах, простите, я выбрала правильное направление? Или мне следует пройти в подвал?

– Возможно позже, – лениво ответил Тристан, и снова подарил ей свою белозубую улыбку, которая резко контрастировала с его бронзовым загорелым лицом. – Я ожидал этого вечера очень долго, целую вечность, миледи. Что же, могу потерпеть еще несколько часов.

Он отвесил ей изящный, галантный поклон и процедил сквозь плотно сжатые губы приказ:

– Идите!

Господи, что делает с ней его голос? Мягкий, резкий, снова мягкий. Какой страх и нечто еще, неизведанное ранее, он способен внушить, медленно обволакивая ее жаром. Женевьева предпочла бы упасть в обморок, чтобы в забвении найти убежище от этих, нахлынувших на нее чувств.

Она повернулась и бросилась бежать. Если бы она могла достичь задней стены, то смогла бы вскарабкаться на скалу и скрыться, либо морем, либо через горы. Женевьева прекрасно понимала, что это была бы пустая затея, но что еще ей оставалось, кроме как сопротивляться, пусть даже и без особой надежды?

Тристан поймал ее за шлейф платья почти сразу же и, вздохнув, перебросил через плечо. Она яростно извивалась, пыталась укусить, ударить, расцарапать, но все было впустую. Женевьева была близка к тому, чтобы заплакать, когда они вошли в здание. Она убедилась, что им не миновать Большого зала, и невыразимый ужас в какой уже раз охватил все ее существо.

– Тристан! – знакомый голос прервал безнадежное течение мыслей Женевьевы.

Это был юный и красивый ланкастерец, приветствовавший Тристана и с легким удивлением наблюдавший за тем, как тот несет свою непокорную ношу. Извернувшись, Женевьева, наконец, увидела его лицо.

Джон, а это был он, бросил на нее любопытный взгляд и подошел к графу.

– Все идет достаточно хорошо…

– Что ты сделал с моей тетей? – сердито выкрикнула Женевьева.

– Дай мне разместить людей, – спокойно сказал Тристан, – и позже мы поговорим в кабинете.

– Подождите! – снова крикнула девушка. Она, возможно, и предала этого человека, но у него, кажется, было некое подобие сердца? – Пожалуйста! Что случилось с…

– Эдвина сидит у камина, – вежливо ответил Джон, когда они входили в зал. И правда, ее тетя Эдвина была там. Она совсем неплохо выглядела, казалась вполне здоровой, как и прежде была изящно и со вкусом одета, но лицо ее было очень бледным, а голубые глаза наполнены слезами сочувствия.

– Эдвина! – выдохнула Женевьева.

Та начала было подниматься, чтобы пойти навстречу, но к ней быстро подошел юный друг Тристана, и нежно обхватив ее за талию, и мягко сказал:

– Нет, Эдвина, ты не должна вмешиваться.

Тристан с Женевьевой на плече направился к винтовой лестнице. Она, пораженная, ничего не понимающая, не сводила глаз с Эдвины. Взгляд больших, влажных, участливых глаз молодой женщины, провожал ее, пока они не скрылись за поворотом.

– Она жива! – облегченно вздохнула Женевьева.

– Конечно же, она жива, – раздраженно произнес Тристан, – ваша тетушка не тигрица, что нападает сзади!

Означало ли это, что Эдвина останется жить, а ее Женевьеву ожидает нечто ужасное? И опять она попыталась сопротивляться. Тристан негромко выругался и поставил ее на ноги, запустив одну руку в волосы, чтобы пресечь все попытки сопротивления. Они подошли к двери ее спальни, и Женевьева с отчаянием отметила, что с внешней стороны был приделан засов, которого прежде не было. Граф так резко толкнул ее вовнутрь комната, что она пошатнулась, едва удержавшись на ногах. Сам он остался стоять в дверях, и с сарказмом обратился к Женевьеве:

– В самом деле, мне очень неловко оставлять вас одну, но увы! У меня есть кое-какие дела, которыми я должен заняться. Воспользуйтесь свободным временем и примите ванну, леди, располагайтесь с комфортом, и я клянусь, что приду при первой же возможности!

С улыбкой поклонившись, Тристан вышел и оставил ее, наконец, одну. И почти сразу же Женевьева услышала звук задвигаемого засова.

Джон и Тибальд ожидали Тристана в кабинете. Оба казались удовлетворенными, спокойными и довольными жизнью. Это очень порадовало Тристана, ибо означало, что в захваченном замке все нормально.

Он сел за стол, чтобы выслушать их доклады. Тибальд сказал, что большая часть старой стражи находится в подвалах, они еще не рискнули освободить их. А крестьяне и ремесленники уже занимаются своими обычными делами. Слуги все еще держатся настороже, однако до сих пор никто не выразил протеста по отношению к новой власти.

– Томкин сидел в темнице, – вступил в разговор Джон, – но мне пришлось перевести его оттуда в одну из башен. Он знает доходы с каждого участка земли, и хорошо разбирается в записях по зерну и муке. Я знаю, что он дрался с тобой в ту ночь, поэтому считаю, что выносить ему окончательный приговор – не мое дело. Он со страхом ожидает твоего возвращения.

– Угу, – только и пробормотал Тристан, сделав большой глоток эля, предусмотрительно поставленного на стол.

– Что ты собираешься предпринять? – с любопытством спросил Джон.

– Я еще и сам не знаю, – задумчиво ответил Тристан, – как-то надо его наказать, чтобы внушить уважение к власти. Ну, и я не знаю… может быть устроить порку. Мы оставим его в живых, а все остальные увидят, что опасно противостоять нам. – Он выдохнул воздух, сжал и разжал пальцы. Поездка была нелегкой, и Тристан чувствовал себя усталым, кроме того, ему необходимо было разобраться с Женевьевой.

Он никак не мог решить, чего же он хочет от нее, что намеревается сделать с ней. Только в одном он был уверен совершенно отчетливо, за долгие дни их совместного путешествия, он понял, что желание обладать ею не прошло с течением времени, он по-прежнему страстно желает ее, нуждается в ней. Голод, которого он не знал раньше, терзал его тело и заполнял душу. «Она обыкновенная женщина!» – говорил он себе, наверное, в тысячный раз. Но это только усиливало горечь от ее предательства.

Если бы на ее месте оказался мужчина, он бы вручил ему меч, чтобы сразиться с ним, и с Божьей помощью, этот поединок закончился бы смертью. Но подобному суду не суждено состояться, ибо она все-таки женщина, очаровавшая его, и безумно желанная.

«Женевьева Эденби принадлежит мне по праву, – снова и снова думал он, – и этой же ночью она узнает об этом. Как бы ни сложилось все в будущем – эта ночь его. От заката до восхода. Однажды она пригласила его в свою спальню, она умоляла его прийти туда. Ну что же, теперь он придет к ней, рада она будет видеть его там или нет».

– Я думаю, что все прочее может подождать до утра, – сказал граф с долгим вздохом. – Джон, есть ли для меня спальня?

Тот насмешливо посмотрел на него:

– А я-то думал…

– О, я собираюсь нанести визит леди Женевьеве, – холодно произнес Тристан, – но я никогда не улягусь спать рядом с ней! Я слишком высоко ценю свою жизнь!

Джон усмехнулся.

– Рядом с Большим залом есть спальня бывшего хозяина замка. Я присмотрю за тем, чтобы ее быстро приготовили.

Джон и Тибальд встали. Но прежде чем они успели выйти из кабинета, дверь в комнату распахнулась настежь. Тристан начал было подниматься, но был остановлен леди Эдвиной, бросившейся к его ногам и положившей ему на колени свои тонкие изящные руки. Она взмолилась со слезами на глазах:

– Не убивайте ее! Милорд, я умоляю вас! Она так молода… у нее не было выбора! О, я клянусь, она была так растеряна… но у нее не было выбора! Разве вы не понимаете? Она боролась с врагом! Я знаю, какое горе постигло вас… Джон рассказал мне о вашей жене. Но я верю, вы выше подобной жестокости! Пожалуйста, лорд Тристан!..

– Эдвина! – Тристан взял ее лицо обеими руками и всмотрелся в ее огромные, голубые, как бирюза, глаза, начиная понимать, что так привлекло в этой женщине его друга. И, хотя он разозлился на Джона за то, что тот рассказал о его трагедии, страдание, застывшее в этих прекрасных глазах, искренняя мольба, звучавшая в голосе, тронули его сердце.

– У меня нет намерения убивать вашу племянницу, леди Эдвина, – сказал он, и бросил взгляд на выглядевшего смущенным Джона. – Но я предупреждаю вас, миледи, что история моей жизни не может служить поводом для пустой болтовни! – Тристан снова смотрел на Эдвину.

– Можете спать спокойно, она не умрет, но она пленница в этом замке и, пока останется в этом качестве. И никакими слезами этого изменить нельзя.

Эдвина опустила голову. Ее голос дрожал:

– Спасибо, – пробормотала она.

– Эдвина! – резко произнес Джон.

Она поднялась и присоединилась к нему у дверей, глядя на Тристана:

– Милорд, но ведь я же никогда не была здесь пленницей, почему же…

– Конечно, же, миледи. Вы доказали, что подчинились неизбежному, и заслужили доверие. Продемонстрируйте обратное, и вы сразу же почувствуете, насколько изменится ваша жизнь.

– Но, милорд…

– Джон, Тибальд, леди Эдвина, – твердо сказал Тристан, – спокойной ночи. – Посмотрел на Джона и сурово нахмурил брови.

Джон крепко обнял Эдвину и вывел ее из комнаты. Тибальд усмехнулся, покачал головой и следом за ними покинул кабинет.

Тристан задумчиво допил эль и решил, что ожидал достаточно, долго. Чем дольше сидели они здесь, тем сильнее разгорался его гнев.

Он прикрыл глаза и представил себе, как она стоит на коленях, умоляя его, затем представил Женевьеву стоящую перед ним, сжимавшую в руках окровавленную кочергу.

Он встал, полный решимости.

Настало время напомнить, леди Женевьеве, о его предупреждении не давать обещания, которых не собираешься выполнять.