Тристан и Женевьева (Среди роз)

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Женевьева металась по своей спальне, близкая к тому, чтобы удариться в панику. Когда-то, кажется за это время прошла целая жизнь, она пообещала себе не бояться ланкастерцев, будь то простой солдат или король. Но это было до того, как увидала при дворе Генриха VII Тристана де ла Тера. Она никогда не забудет взгляд его глаз, горящих огнем ада, тихий голос, несущий угрозу, от которого она содрогалась даже сейчас.

Уже в сотый раз она неистово дернула дверную ручку, но та даже не шелохнулась. На глаза Женевьевы навернулись слезы гнева и обиды. Она отошла от двери, ступила на возвышение, и тут ее взгляд упал на лохань с водой, стоявшую у очага. Лохань была полна горячей воды, от нее шел пар, и она ожидала Женевьеву, как будто кто-то специально поставил ее здесь, зная, что она вернется именно сегодня. Возможно, что кто-то действительно знал, ибо Тристан вполне мог послать гонца.

Она быстро вымылась. Сердце ее замирало от ужаса каждый раз, когда снизу доносился какой-нибудь шум. Женевьева совсем не хотела, чтобы Тристан застал ее в лохани, поэтому и мылась так торопливо. Но ему сейчас действительно было не до нее, как он и предупреждал ее, и вероятно, поэтому он не приходил. Женевьева выбралась из воды и облачилась в платье из голубого бархата, которое кто-то предусмотрительно разложил на кровати. И снова она вышагивала по комнате, бессознательно теребя шнурки низкого лифа, пытаясь затянуть их потуже, чтобы как следует прикрыть свое тело. Она остановилась и прикрыла глаза, вознеся молитву Богу, чтобы он придал ей смелости. Может быть Тристан де ла Тер собирался собственноручно убить ее сегодня? Может быть, той же самой кочергой, которую она использовала против него? Будь он проклят! И в самом деле, он знал, каким образом вершить месть и устраивать пытки. Лучше бы он лишил ее головы там, при дворе, когда у нее еще сохранялось некоторое подобие смелости, чем везти обратно в Эденби и оставить наедине со своим мучительным страхом на несколько невыносимо долгих часов.

Женевьева приоткрыла глаза, и ее взор тут же упал на занавески, прикрывавшие окна, расположенные в ряд вдоль стены. Окна были небольшими и походили на бойницы для стрелков. И мысль о бегстве вновь пришла ей в голову. Она ведь совсем не толстая, и к тому же достаточно проворна. Вполне возможно, что сегодня ей удастся протиснуться через окно и спрыгнуть на парапет, проходящий внизу.

«Правда, так можно сломать ноги, – напомнила сама себе Женевьева, – но разве угроза перелома может сравниться с ожиданием смерти от рук Тристана де ла Тер». Она прошла к окнам и с отчаянием дернула за гобелен, на котором была изображена сцена рыцарской охоты. Занавесь упала на пол, и Женевьева уставилась на узкую щель со все возрастающим страхом. Окно располагалось на более высоком уровне от пола, чем она ожидала, и было несколько уже. Но ведь… если она выдохнет и попытается вытянуться, протиснув сначала плечи, а затем и бедра, то… Обернувшись, она заметила тотчас табурет, стоявший перед туалетным столиком, подошла к нему и, тяжело дыша, подтащила его под окно, затем встала на него, подтянулась вверх и задрожала, выглянув наружу. Парапет казался очень далеким.

И в эту минуту дверь спальни распахнулась. От этого звука сердце Женевьевы затрепетало, она неосторожно дернулась, табурет упал, и девушка, вцепившись в окно, осталась висеть в воздухе. Инстинктивно она обернулась и увидела Тристана, безразлично наблюдавшего за ней, стоя у дверей. Как всегда к его поясу был пристегнут меч, а руки покоились на бедрах. Его фигура почти полностью загораживала дверной проем, головой он чуть ли не упирался в притолоку, а на его могучих плечах висел плащ. Выглядел Тристан величественным и безжалостным.

Женевьева издала стон и отчаянно вцепилась в камень. В очередной раз срывалась ее попытка обрести свободу.

Она с неистовством начала протискиваться в окно и почти достигла цели, но стальная хватка крепких рук остановила ее. Он втащил Женевьеву внутрь и объятая ужасом Женевьева, неловко скользнула по его широко расставленным ногам, шлепнулась на мягкое место чуть пониже спины.

Шумно выдохнув воздух, пытаясь сдуть с глаз нависшую прядь волос, она отпрянула от Тристана и попятилась вдоль стены, стремясь отодвинуться от него, на возможно большее расстояние. Она заставила себя поднять глаза чуть выше, на тугие мускулы, бугрящиеся под плотно облегающей их кожей штанов, к краю его куртки. Сжав кулаки, судорожно сглотнула, и вознеся к небесам еще одну горестную молитву, заставила свои глаза преодолеть его стройные бедра, подняться выше к необъятно широкой груди и еще выше, чтобы встретиться взглядом с его глазами, изо всех сил стараясь выглядеть недоверчивой, настороженной, непокорной и презирающей.

– Вы не думаете, что это было довольно глупо с вашей стороны, – вежливо осведомился граф и подал ей руку, чтобы помочь встать.

Она посмотрела на его руку, и отвернулась, не желая воспользоваться его помощью.

– Нет, – твердо ответила Женевьева. Она прижалась спиной к стене, когда он сделал шаг к ней навстречу, не прикасаясь, но и не сводя с нее взгляда своих жгучих темных глаз. Женевьева вздрогнула и схватилась за каменную стену позади себя, ища опоры.

Он говорил ровным и спокойным голосом, но его гнев был почти осязаем, и заполнял собою разделявшее их пространство, заряжая все вокруг подобно молнии без дождя в летнюю ночь. Губы Тристана начали медленно растягиваться в холодную, кривую, невеселую улыбку, он отошел от нее, расстегнул пояс с мечом и бросил на одно из кресел, стоявших у камина.

– Это была попытка к бегству или к самоубийству? – небрежно поинтересовался граф.

– Разве это имеет значение? – ответила она.

Он пожал плечами, подошел к кровати и уселся на нее.

– Совершенно никакого, – заметил он. Не сводя с нее взгляда, он принялся стаскивать сапоги, лицо его при этом приобрело загадочное выражение. Казалось, что его все это чрезвычайно забавляло, но глаза его оставались все такими же внимательными, и в них тлел глубоко затаившийся огонек гнева.

Женевьева быстро глянула на кресло, где лежал меч Тристана. Он проследил за ее взглядом и широко улыбнулся:

– Вы, кажется, думаете повернуть мой собственный меч против меня же?

Она вскинула подбородок.

– Да, именно это пришло мне в голову.

Он приподнял бровь. Внезапно паника и отчаяние захлестнули Женевьеву. С коротким криком она оттолкнулась от стены и рванулась в сторону двери. Но как только она отодвинула засов, он тут же с лязгом пошел на свое место. Женевьева обернулась, Тристан стоял за ее спиной. К ее глазам подступили слезы, но она ни за что не позволит ему их видеть! Она не смирится, она поклялась не бояться.

Девушка бросилась на Тристана, занеся руки для удара. Он, не проронив ни слова, схватил ее за запястья, на лице его при этом появилось зловещее выражение. Женевьева, воспользовавшись моментом, с огромным удовлетворением ударила Тристана коленом в пах, он выругался и моментально выпустил ее руки. Как газель, она проскочила мимо него, прыгнула на кровать, сделала отчаянный рывок, чтобы дотянуться до его меча, и схватила его. Меч легко выскочил из ножен, а Женевьева тут же перекатилась на спину и подняла его, направив на Тристана. Теперь он стоял прямо над ней, но не двигался, переводя взгляд с ее лица на блестящее лезвие клинка. Потом улыбнулся, немного попятился назад и отвесил поклон:

– Почему бы вам не встать и не убить меня теперь, леди? Хотел бы я посмотреть, как это у вас получится?

– Очень просто! Клянусь, я проткну тебя насквозь, я выпущу твои кишки! – Нашарив одной рукой кресло, она осторожно встала, все также угрожая ему мечом. Казалось, что его улыбка теперь была вполне искренней, и что его уже по-настоящему забавляло все происходящее. Он совсем не был напуган.

– Клянусь! – повторила она, – я убью тебя!

– О, я не сомневаюсь, что ты попытаешься это сделать, – ответил он холодно. – Поверь мне, Женевьева, я вовсе не забыл ночь твоего предательства! Но меня все-таки не так легко убить, как ты надеешься!

– Я не хочу… – не успев договорить, она испуганно вскрикнула, когда Тристан стремительным движением уверенно выбросил вперед и вверх ногу, выбив меч у нее из рук. Сверкающий клинок, подобно серебряной птице, взмыл вверх, перелетел через плечо Тристана и упал вне пределов досягаемости Женевьевы.

От изумления она открыла рот. Тристан спокойно поднял меч с пола, обернулся и приставил острие клинка к ее горлу. Она не осмелилась шелохнуться, не могла ничего сделать, едва дышала, он же был абсолютно спокоен, и даже зловещие огоньки в его глазах погасли.

– Леди! – сказал он мягко, – вы играете со смертью.

– Тогда убей меня! – парировала она, – и давай покончим с этим.

Но ее слова были ложью, и она знала это. Ее голос дрожал, когда она произносила их.

Тристан усмехнулся и смерил Женевьеву взглядом. Мускулы под его рубашкой вздулись, и она совсем перестала дышать, когда холодная, остро отточенная сталь клинка коснулась ее нежной шеи. Она думала, что граф сейчас же и убьет ее, ибо он ловко провел острием меча по ее коже, даже не поранив ее. Лезвие перерезало шнурки, стягивающие ее корсет, и бархат упал, обнажив трепещущую грудь.

Женевьева застыла, словно парализованная его взглядом. Она неотрывно смотрела на него, Тристан же пожал плечами, отвернулся и подошел к очагу. Он несколько раз повернул меч при свете огня.

– Я не собираюсь убивать тебя, Женевьева, – сказал он наконец, – Господь свидетель, что я имею на это право. Но я блюду рыцарский кодекс чести. – Он повернулся к ней и начал говорить, медленно растягивая слова. – Я бы не испытывал угрызения совести, если бы увидел тебя привязанной к столбу и хорошенько отхлестанной плетью. Довольно легкое наказание для коварной, лживой, хищной волчицы, которая, к тому же еще и изменница.

Женевьева задрожала.

– Я никогда не изменяла клятве верности тому королю, которого признавала, – пробормотала она и уставилась в пол.

Услышав позади себя движение и звук падения какого-то предмета, Женевьева украдкой скосила глаза. Тристан сбросил свою кожаную куртку и швырнул ее на кресло поверх меча. У нее перехватило дыхание, когда он снял с себя белую льняную рубашку. Отметив про себя привлекательность его обнаженного торса, Женевьева заставила себя отвести взгляд от его мускулистого тела.

– Ну? – нетерпеливо произнес Тристан, – я жду!

Настойчивое требование в его голосе вынудило девушку неохотно поднять глаза.

– Чего же?

– Исполнения обещаний.

Отблеск от огня камина коснулся плеч и груди Тристана, отразившись золотом от кожи и обрисовав рельеф каждой мышцы, каждого сухожилия его могучего торса. В его глазах тоже отражался огонь. Он был чем-то похож на дьявола, высокий, мощный, нетерпеливо уперевший руки в бедра. По лицу его скользнула насмешливая улыбка:

– Сейчас, уверен в этом, почти такая же ситуация, в которой мы однажды уже были, разве не так? Впрочем, я ошибаюсь. Я стоял у камина, а ты на коленях, умоляя, чтобы я взял тебя вот на этой самой постели. Ты уже забыла о своем обещании доставить мне удовольствие? Вести себя со мной как невеста в первую брачную ночь? Я не забыл, леди Женевьева! Я предоставил тогда возможность вам с достоинством отступить, но вы не захотели, вы были так настойчивы! Конечно же, я не знал, что у вас на уме. Но я предупреждал тебя, Женевьева, что пообещав мне, тебе придется сдержать свое слово. И Бог тому свидетель, ты непременно выполнишь свое обещание.

Женевьева рассмеялась истерическим смехом, но быстро подавила его.

– Ты… ты же презираешь меня!

– Да, презираю, – мрачно ответил Тристан.

– Ну тогда…

– Но я решил, что хочу тебя, Женевьева. И мое первое чувство не является препятствием для второго.

– А где же твоя хваленая ланкастерская галантность? – резко спросила Женевьева.

– Она была заживо похоронена в скале, – коротко ответил Тристан.

– Ты же сказал, что не воюешь с женщинами?

– Леди, вы утратили право на снисхождение, которое может быть сделано представительнице вашего пола, когда предали меня. И ваше обещание будет выполнено, хотите вы того или нет. Я поклялся в этом, дал себе обещание, когда лежал в каменной могиле, – он слегка наклонил голову и горько улыбнулся: – Ну что вы, идите ко мне, миледи, мы начнем, пожалуй.

Женевьева покачала головой.

– Я никогда не приду к тебе – никогда!

– В таком случае, Женевьева, – отвесив легкий поклон, ответил Тристан, – я приду к тебе.

– Нет, нет! – задохнулась она от ярости и отчаяния.

Он спокойно шагнул к ней, и она немедленно развернулась, чтобы бежать, безразлично куда. Но Тристан запустил уже руки в ее волосы и, как только она попыталась сделать первый шаг, он притянул ее к себе. Она издала крик боли и досады и упала к нему на руки, золотой дождь ее волос разметался по плечам и груди Тристана.

И вот руки его начали двигаться по ее телу, касаясь шеи, легко поглаживая ее обнаженные плечи. Одно нетерпеливое движение его пальцев – и платье лежит у ее ног. Женевьева выдохнула и попыталась закричать, когда ее обнаженная грудь соприкоснулась с жесткими волосами на его груди. Она хотела было ударить его, но ее руки тут же были перехвачены его стальными пальцами. Она подняла ногу, намереваясь снова нанести удар ему коленом в пах, но внезапно обнаружила себя в его руках. Объятия Тристана были как каменные, бесполезно было кричать и плакать, сопротивляться, он не выпускал ее. Женевьева подняла глаза и посмотрела ему в лицо, в его глазах не было и намека на милосердие, а твердая линия крепко сжатого рта лишала малейшей надежды на снисхождение.

– Нет! – закричала она.

Но он был глух к ее мольбам и крикам, его намерения были прозрачны, как воздух. Он подошел к подиуму и, откинув занавески, опустил Женевьеву на кровать.

– Для начала, – совершенно спокойно сказал Тристан, – я хотел бы осмотреть обещанный мне подарок.

Женевьева попыталась, перекатившись, соскочить с кровати. Но он был уже рядом с ней, опершись на локоть и держа ее за волосы. Он дотянулся до свечи, стоявшей на спинке кровати, высоко поднял ее и принялся рассматривать ее тело, тело пленницы, дрожащей, измученной, едва дышащей. Но вот Тристан презрительно фыркнул и, задув свечу, вернул ее на место.

Тристан встал и на мгновение отпустил ее. Женевьева не решалась поднять на него глаза. Она слышала, как упали на пол его бриджи и затем более легкий звук падения чулков.

Девушка продолжала сопротивляться, как раненый зверь. Она скатилась с кровати и вскочила на ноги, но во мраке спальни ей ничего не было видно. Она споткнулась о край помоста и закричала, когда почувствовала руки Тристана на своей коже, его шершавые ладони и сильные пальцы. Он поднял ее и в призрачном лунном свете их глаза встретились. У Женевьевы навернулись слезы:

– Ты зверь, ты животное самой гнусной породы! – выкрикнула она. – Я никогда не встречалась со столь отвратительно жестоким человеком!

Тристан вдруг замер на мгновение, Женевьева чувствовала, как в нем горячей волной поднимается напряжение.

– Жестокий, леди? – огрызнулся он, – вы ничего не знаете о настоящей жестокости! Жестокость – это нож в животе, кровавая полоса поперек горла, убийство еще неродившегося ребенка!

Он пошел к кровати неровными шагами. Взявшись за занавеси, он сорвал их. Уцепившись за Тристана, Женевьева внезапно испытала страх совершенно иного рода и… неожиданно угрызения совести. «Что же такое она ему сказала? Почему на его лице вдруг отразилась такая неприкрытая угроза, такая неумолимость и такое страдание?», – подумала она. Женевьева сильно задрожала, вдруг сообразив, что на нем не было совершенно никакой одежды, как впрочем, и на ней, что руки его прикасались к ее нагому телу, оставляя горящие отметины, что его тело было как камень и там, где касалось ее, в ней загоралось с неистовой силой какое-то новое чувство.

Изумленная и напуганная происшедшей в ней переменой, Женевьева больше не сопротивлялась. Тристан бросил ее на постель и, вот он уже рядом с ней, на ней, она ощущала его мужской орган, упершийся в ее бедра и это заставило что-то оборваться где-то глубоко внутри ее, ибо она кожей ощущала его сильную пульсацию. Тристан состоял из одних мускулов, твердых и напряженных. Таких же твердых, как и обещание адского огня, горевшего в его глазах. Никакой слабости, никакой поблажки, теперь его ненависть к ней стала неприкрытой и ничем не сдерживаемой. Женевьева была слишком ошеломлена его ярко выраженным мужским началом, чтобы даже пошевелиться, оно опрокинуло, захватило, переполнило ее. Он вознес свое тело над ней, и она вскрикнула, наконец, увидев, насколько плотно стиснуты его зубы, насколько ярко пылает огонь в его глазах. Она сдавалась, она струсила и была готова просить пощады.

– Пожалуйста, – хрипло зашептала Женевьева, – пожалуйста!

Он втиснул колено между ее ног, она чувствовала его внутренней стороной бедер, он приближался к тайнику ее невинности. Слезы покатились из ее глаз, она ненавидела себя, но не могла удержаться от мольбы:

– Я боролась, как никогда. Я никогда не хотела по-настоящему убивать, пожалуйста! Неужели ты не понимаешь этого! Я была в отчаянии… Ты сильнее, ты и сейчас сильнее! Я же могла использовать только то оружие, которое имела. Я… Пожалуйста… – ее голос сник до шепота, когда она посмотрела на него с открытой мольбой в подернутых прозрачной поволокой глазах, которая смягчила цвет ее глаз до розовато-лилового. Слова застряли в ее горле. Он и не думал оставить ее в покое, он все также лежал на ней, но его ресницы медленно опустились, а линия рта стала немного мягче.

– Пожалуйста? О чем вы? – спросил он хрипло, – неужели вы все еще надеетесь, что ваши люди прячутся в этой спальне и готовы прийти к вам на помощь? Уверяю вас, что это не так. Во всяком случае, сегодня, миледи, вы исполните свое обещание. Так скажите мне честно, если вы способны быть честной, о чем же вы просите?

Женевьева прикрыла глаза, и с ее губ слетел еле слышный шепот, она дрожала всем телом:

– Пожалуйста, не причиняйте мне боли…

– В таком случае вспомните о своем обещании, Женевьева. В ту ночь вы обещали мне быть чувственной и страстной, как невеста. И я прошу вас не пытаться больше сделать больно мне. Ведь я перенес не только удар кочерги вашей рукой, которой вы прекрасно владеете, но и испытал всю ярость ваших кулачков, зубов, ногтей и колена.

Женевьева боялась открыть глаза, боялась поверить тому, что в его голосе послышались шутливые нотки. Но она ощущала его всем своим естеством, всем телом, всей кожей. Она пронзительно остро чувствовала этого мужчину, понимала его, ощущала его покрытые волосами ноги, его грудь, его стройные бедра, жилистые, с тугими мускулами, его пульсирующий мужской орган. Он оставался на ней, почти неподвижный долго, очень долго.

Внезапно тяжесть его тела стала меньше, он улегся рядом с ней, а Женевьева все еще не могла открыть глаза. Он снова прикоснулся к ней, но это его прикосновение было настолько легким, что она едва не выгнулась дугой, чтобы сильнее ощутить его. Его ладонь скользнула по ней, по ее животу, ниже, по бедрам и ягодицам легкими поглаживающими движениями, и вот его ладонь коснулась ее груди, он нежно обхватил ее пальцами, легонько поводя ими вокруг соска. Женевьева издала негромкий звук, последнюю попытку протеста, и в ответ Тристан зашептал что-то, чего она совсем не разобрала, но звук его голоса успокоил ее, и она осталась лежать неподвижно, дрожа под его прикосновениями.

– Успокойся… Расслабься…

Казалось, что длится это целую вечность, она лежит на кровати напряженная, дрожащая от его прикосновений и шепота. Она не сопротивлялась, она сдалась, она была просто не в состоянии больше сопротивляться. Все, что ей оставалось – это закрыть лишь глаза и отдаться его рукам.

Он был нежен и терпелив, и когда девушка задрожала, Тристан успокоил ее легкими прикосновениями. Она не выражала своего согласия… но страх медленно оставлял ее. Прикосновения его рук были успокаивающими и вовсе не болезненными. Как будто они играли на где-то глубоко спрятанном инструменте внутри ее тела, который не мог оставаться безответным…

Он колдовал при бледном свете луны, сочившимся через узкие окна… Терпение Тристана было бесконечным. Женевьева смутно понимала, что она сдается совершенно иначе, чем если бы она уступила его грубой силе. Его прикосновения… они пробуждали ее к жизни. Ее тело еще было холодным, но там, где он касался его, разгорался огонь, а где не касался – страстно желало его прикосновений. Не прикосновений Тристана де ла Тера – врага, но мужчины, лежавшего рядом с ней.

В каком-то уголке ее сознания, она помнила, кем он был, но это знание отступало все дальше и дальше под напором новых ощущений, не оставлявших места ни для чего иного. Она никогда не испытывала прежде ничего подобного, и сейчас чувствовала, что живет какой-то новой необыкновенной жизнью.

Она снова застонала, когда Тристан переместился, наклонил к ней свою голову, захватил губами ее грудь и нежно коснулся языком соска. Его движения усилились, вот он плотно сжал губами сосок и потянул, облизав его, но тут же ослабил свою хватку и снова легко коснулся языком ее груди. Женевьева не могла вспомнить, как ее пальцы оказались в его волосах. Бессознательно она приподняла колено и скрестила ноги, почувствовав нарастание сладостного ощущения внутри. Она вдыхала его запах, чистый, мужской запах мускуса и еще чего-то, и почувствовала, как медленно ее обволакивает туман страсти, как в тайном интимном месте накапливается желание.

Его губы скользнули по ложбинке меж ее грудей, задержались ненадолго там, и вот он обхватил другую грудь. Женевьева вздохнула. Ее руки упали на его плечи, и она с трепетом ощутила тугие мышцы под его кожей, ощутила всю их мощь своими пальцами. Как мужчина Тристан был просто великолепен: мужественный, стройный, сильный, прекрасно сложенный и… Вот он приблизил свое лицо… Какое-то мгновение пристально смотрел в ее глаза, и затем их губы встретились. Язык его прикоснулся к ее губам и с нежной требовательностью, разомкнув их, проник внутрь. Его губы широко раскрылись, а язык проникал все глубже в рот. И Женевьева ощутила, как все ее тело наливается приятной тяжестью, а внизу живота возникло ощущение горячей пустоты. Она желала его. Она могла ненавидеть Тристана, но чувство, которое она испытывала, было неподвластно ненависти.

В эту ночь в Женевьеве проснулась женщина. Инстинктивно она застонала, когда его руки возобновили блуждания по ее телу, скользя вниз, поглаживая ее бедра, раздвигая ее ноги. Она протестующе всхлипнула, и Тристан медленно прервал поцелуй, зашептав прямо ей в губы:

– Не бойся… не бойся… позволь мне прикоснуться к тебе.

Женевьева вцепилась в его плечи, стараясь не сопротивляться, и их губы снова встретились, слились воедино, поцелуй отвлекал, но не ее от движений его руки по внутренней поверхности ее бедер, и она чувствовала, как его пальцы потихоньку подбираются к самому сокровенному. Ее ногти впились в его спину от внезапной остроты ощущений и вызванного ими шока. Тристан взглянул на нее и легко улыбнулся. Улыбка его была еще по-прежнему дьявольской, насмешливой, но вместе с тем – нежной. Он уже не казался ей тем страшным человеком, который, как она думала, собирается ее убить.

– Не бойся, – снова пробормотал он.

Он тихонько прикоснулся к ее губам, и Женевьева ощутила восхитительную дрожь, ее заполнило ощущение невыразимого восторга, когда он потерся о ее кожу своим горячим телом. И снова ее грудь ощутила прикосновение его языка, он провел им по ее животу и вот его голова очутилась у нее между ног, и он осторожно прикоснулся губами к ее тайнику, и его прикосновение было настолько волнующим, что Женевьева вздрогнула и вскрикнула. Она начала извиваться, но Тристан схватил ее руки и крепко держал их, зарывшись лицом в ее лобок, а игра его языка вызвала сверкающий каскад чувств внутри ее. Женевьева мотала головой из стороны в сторону, шептала, что ненавидит его, что она не может больше вынести это. Она слышала, как он усмехнулся, и почувствовала, что он приподнялся над ней, его руки все еще оставались переплетенным с ее, и через мгновение, Женевьева ощутила вдруг ненависть к нему за триумф, отразившийся на его лице. Она чувствовала, как по ее телу проходит горячая волна, как извергается огненная лава в том месте, где он касался ее тела. Он прижал ее руки рядом с головой и снова поцеловал ее в губы, медленно-медленно опуская на нее свое тело, еще шире раздвигая ее ноги собственными коленями.

Женевьева тряслась, извивалась, она желала его и желала освободиться от него, и не имея возможности пошевелить руками, схваченными Тристаном, вцепилась в его ладони пальцами.

– Это с тобой впервые? – негромко спросил он.

Женевьева закусила губу и ответила хрипло, гневно, обиженная его вопросом:

– Да!

Она ненавидела его за то, что он заговорил, потому что слова нарушили возникшее очарование.

– Тогда я не смогу сделать этого полностью, – сказал Тристан.

И Женевьева почувствовала, как усилилась ее неприязнь к нему. Для него это было просто еще одним ночным приключением, для нее же все, что происходило между ними сейчас, никогда больше не повторится.

– Я ненавижу тебя! – прошептала она хрипло.

Он горько улыбнулся, целуя ее в губы. Тристан отпустил ее руки, и Женевьева обхватила ими его за спину, полностью отдавшись его поцелую – требовательному и жадному, заставлявшему ее снова погрузиться в океан ощущений.

Тристан слегка приподнялся и погрузил пальцы в ее сокровенное. От его прикосновений из ее горла вырвался непроизвольный крик. Но когда он снова приподнялся, Женевьева внезапно почувствовала острую боль, она вскрикнула и застонала, ей хотелось сбросить его с себя, но он крепко держал ее. В его голосе не было и следа насмешки:

– Успокойся… все хорошо, – повторял он снова и снова, оставаясь недвижимым, давая Женевьеве привыкнуть к горячему древку, проникшему в ее лоно. Жгучие слезы застилали ее взор, но он продолжал нашептывать ей что-то, лаская ее груди, затем захватил соски губами, снова впился в губы с непреодолимой страстью и начал медленные и плавные движения.

Женевьева так и не заметила, когда кончилась боль, когда на смену боли пришло захватывающее чувство восторга. Сначала Тристан воспринимался ею, как нечто чуждое, его присутствие разрывало ее на части, слишком напористое, слишком горячее, слишком глубокое и грубое, чтобы привыкнуть к нему. Но тело ее приняло его, таяло и изгибалось в такт его движений.

Сначала его движения были медленными и долгими, но затем ускорились, становясь все более страстными и бурными. Сладостная музыка заполнила Женевьеву. Она затрепетала и задрожала, ощущая плавные движений его тела, его тяжесть на себе, твердость, упругость и дрожание его мускулов, давление его бедер. В ней началась пульсация, усиливаемая его толчками и, закричав, она прижалась лицом к его плечу. Пульс ее участился, она ощутила небывалый прилив страсти. Она услышала, как внутри ее и вокруг нее зазвучала громкая мелодия, и она почувствовала, как парит над облаками, вознесенная к небесам опьяняющей и разрушительной волной морского прибоя. Казалось, что-то вспыхнуло и взорвалось, и вот в один прекрасный миг не осталось больше ничего, кроме сверкающего яркого чувства сладострастия, наполняющего ее всю живительной влагой.

Она почти не заметила, как он вошел в нее в последний раз с неистовой силой. Тристан вскричал и расслабился, когда его семя оросило ее лоно изнутри.

Бессмысленно глядя в темноту, Женевьева вдруг осознала с болезненной ясностью, что она полностью капитулировала перед этим мужчиной. Ее гордость, ее страх – все это, казалось, теперь осыпалось дождем из мелких осколков разбитого стекла. Сегодня она проиграла свое единственное реальное сражение.

Женевьева отвернулась от него и уткнулась лицом в подушку. Плечи ее покрывали мелкие блестящие бисеринки пота. Из ее горла вырвалось гневное рыдание, она попыталась отодвинуться от Тристана, но не смогла этого сделать, так как он прижал ее волосы своим телом. Женевьева почувствовала, как он поглаживает ее большим пальцем по щеке.

– Ты плачешь? – спросил Тристан.

Не заботясь о своих волосах, она сердито отстранилась от него.

– Мне кажется, что у меня вполне обычная реакция на изнасилование.

Тристан рассмеялся и, его смех лишь усилил ее унижение:

– Леди, я полагаю, что вам никогда не приходилось задумываться над истинным значением этого слова! – он помолчал мгновение, – ну что же, теперь вам придется это сделать, – сказал он едко. – И я повторяю это снова, – ты еще не узнала, что такое настоящая жестокость, что такое настоящее изнасилование. И хотя ты и не бросилась ко мне в объятия, ты делала, моя леди, все достаточно хорошо для первого раза, для того, чтобы выполнить свое обещание.

– Нет! – слабо возразила она, – я ненавижу тебя!

– Хм! Ну же, Женевьева, ненавидь себе, я просто сказал, что мы неплохо начали. – Он провел пальцем вдоль ее тела, она попыталась стряхнуть его руки.

– Нет, ты нанес мне непоправимый ущерб! А теперь оставь меня!

И опять раздался его смех, но теперь в нем звучало искреннее веселье, теплое и доброжелательное. И Женевьева не смогла воспротивиться, когда Тристан заставил ее повернуться к нему лицом.

– Ну, уж нет! Разве это ущерб! Я сделал еще далеко не все! Мы ведь только-только начали! Я и не думаю отказать тебе в удовольствии познать себе цену и открыть еще большее наслаждение!

– Наслаждение! Мне неприятны твои прикосновения…

– Ты, как всегда лжешь, ну не так ли, а Женевьева? Но мы посмотрим, что можно сделать, чтобы отучить тебя от этого.

Она инстинктивно подняла руку, чтобы ударить его, но он перехватил ее, смеясь. А когда он наклонил голову для поцелуя, по ее спине пробежали мурашки, и тело прижалось к нему, загоревшись и задрожав в предвкушении. Но Тристан отстранился от нее, улыбаясь:

– Какая жалость, что мне просто необходимо хоть немного поспать, – сказал он, поднимаясь и протягивая руку за рубашкой, – но не волнуйся, я уж присмотрю за тем, чтобы тобой не пренебрегали, чтобы все твои просьбы сразу же исполнялись.

Женевьева с поспешностью сразу же схватила покрывало и, закутавшись в него, настороженно наблюдала за Тристаном, с удивлением в глазах. Он сказал, что ему нужно поспать и вот он одевается! «Благодарение Господу», – мысленно произнесла она, но ей в невдомек была истинная причина его ухода.

– Ты собираешься оставить меня одну? – спросила она, быстро опустив голову, ибо в голосе ее прозвучали нотки надежды.

– Я же сказал тебе, что собираюсь спать, – ответил Тристан, – натягивая бриджи. – Я не намерен рисковать, засыпая в твоих объятиях.

Держа сапоги в руке, он направился к двери. И тут Женевьева окликнула его:

– Ты… ты имеешь в виду, что я могу находиться одна в своей спальне?

– Да, за исключением тех моментов, когда мне будет угодно воспользоваться ею, – он пожал плечами. – Конечно же, ты останешься здесь одна, до тех пор, пока я не устану пытать тебя. Тогда, возможно, я переведу тебя в подвал. Но окончательно, я еще ничего не решил.

– Господь, милосердный, – произнесла Женевьева, понизив голос до рыдания, осознав его роль в своей жизни, – ты самый подлый, самый отвратительный…

– Спокойной ночи, – сказал Тристан и вышел.

Женевьева посмотрела на дверь и тут же соскочила с кровати, не обращая внимания на свою наготу. Она бросилась к двери, но как и ожидала, та оказалась запертой снаружи.

Внезапно задрожав от холода, Женевьева обессиленно прислонилась к ней спиной и обхватила себя за плечи. Она внезапно осознала, что она испытывала к Тристану, что чувствовало ее тело.

И она разразилась бурными, неудержимыми слезами.