Троянская война. Мифы и история

Троянская война в эпосе и в истории

Когда мне предложили снабдить перевод книги А. Кравчука научными комментариями, я согласился не раздумывая. Книгу я читал, ока произвела приятное впечатление. Однако, написанная несколько десятилетий назад (перевод осуществлен с шестого издания), она нуждается в корректировке: наука с тех пор заметно продвинулась. Кроме того, автор книги — античник широкого профиля, в течение ряда лет профессор Варшавского университета, — много занимался популяризацией античной культуры. Специальных исследований по Гомеру и Троянской войне он не вел. С одной стороны, это создавало известные преимущества для популяризации, обеспечивая — при высоком научном уровне-некоторую отстраненность от профессиональных споров, а значит, объективность, без чрезмерного углубления в детали. С другой — это порождало опасность недосмотров и гарантировало предпочтение традиционных точек зрения, что мешало высветить новации, проблемы и перспективы. Я же последние годы занимался именно специальными исследованиями гомеровского эпоса, поэтому полагал, что задача не составит особого труда.

Однако, приступив к работе, я сразу же понял, что составить здесь комментарии будет непросто. А. Кравчук — мастер популяризации: книга читается легко, вводит в мир греческих богов и героев свободно, непринужденно, с постепенным расширением обзора. Но в ней нет ни полноты, ни системы. Автор не следует ни хронологическому порядку событий истории, ни фабуле эпоса, ни ходу научного познания, ни логике дискуссии. Он произвольно выбирает из «Илиады» фрагменты и мотивы, представляющиеся ему наиболее существенными и интересными для сопоставления с историей и археологией, объясняет их, пользуясь более поздними произведениями древних авторов и современными научными трудами, фокусируя внимание на образах главных эпических героев.

Названия частей (книг) «Ахилл», «Агамемнон», «Гектор», «Эней» у него очень приблизительны, они ориентированы не на раскрытие соответствующих образов героев, художественное или историческое, а названы так лишь потому, что там чаще, чем в других местах, перелагаются деяния этих героев (исключение — «Елена», тут в самом деле раскрываются истоки этого образа). Нет аналогичных разделов, посвященных Нестору и Диомеду, Аяксам и Одиссею. Есть раздел «Троянки», но специального раздела о троянцах нет.

На самом же деле в первой книге речь идет в основном о сюжете «Илиады» и характере героического эпоса, во второй — о микенской поре как эпохе сложения троянского эпоса и о способе передачи традиции классическому времени, в четвертой — об археологической канве троянской истории, но это лишь в основном, а остальные части по содержанию еще менее однородны.

Поэтому привязанные к такому тексту комментарии поневоле окажутся столь же разбросанными и бессистемными, в них будет трудно соблюсти логическую последовательность. И я решил вместо комментариев написать это критическое послесловие.

А Кравчук лишь очень кратко задевает так называемый «гомеровский вопрос» — сочинил ли «Илиаду» один певец, Гомер, или она складывалась из разных песен, постепенно разрастаясь, и у нее много авторов. «Илиаду» пронизывает единый сюжет, и она написана одним языком, так что есть резон у сторонников единоличного авторства — их называют унитариями. В то же время в ней немало противоречий, отклонений от сюжета, различий в оттенках речи. Поэтому есть резон и у тех, кто считает, что филологическим анализом ее можно разделить на составные части, выделить в ней разновременные слои; этих исследователей зовут аналитиками. Спор аналитиков с унитариями длится с переменным успехом уже около двух веков.

Наметились и компромиссные позиции: ведь различие между автором и составителем не такое уж резкое, автор мог использовать с той или иной интенсивностью древние сказания, составитель — более или менее активно обновлять и перерабатывать старое, вставлять свои собственные куски. Когда в конце 20-х годов гениальный американец М. Перри доказал, что в гомеровском эпосе есть целый ряд признаков фольклора — намертво закрепленные за героями и предметами эпитеты, традиционные выражения и фразы («формулы»), а другие ученые добавили к этому стереотипные мотивы и сказочные образы, вопрос об авторстве стал еще более спорным. Ведь авторство фольклорных произведений неуловимо, оно даже более коллективно, чем представляли аналитики, и уж тут единственный обнаруживаемый автор — народ. Такую позицию относительно гомеровского эпоса занял А. Ф. Лосев[178], склоняется к ней и А. Кравчук. Однако и Лосев, и Кравчук, прокламируя эту позицию, все же обращаются с Гомером как с сугубо определенным единоличным автором — датируют его жизнь, локализуют происхождение и т. п. (и дело не только в легендах; для этого есть основания в самой «Илиаде»). Впрочем, и народные певцы бывают самостоятельными творцами, да и фольклорность гомеровского эпоса не все признают.

Современные ученые придерживаются самых разных точек зрения. Общепризнанной трактовки нет. Между тем от решения вопроса об авторстве зависит понимание других вопросов. Так, если «Илиада» — произведение одного автора, то она может быть более или менее достоверным описанием исторических событий или же — художественным вымыслом. Но если поэма складывалась из разных песен, постепенно разрастаясь, то ожидать в ней достоверной передачи исторических событий заведомо не приходится.

Моя собственная точка зрения — вариант аналитической позиции. Однако я не буду здесь ее отстаивать, коль скоро проблема остается дискуссионной, а доказательства заняли бы много места, в книге Кравчука вопрос обойден — последуем его примеру. Но вот те вопросы, по которым за последние десятилетия накопились неизвестные ранее материалы и обозначились неожиданно открытия, надо рассмотреть в новом свете.

1. Разоблачение мистификаций. В 1950-е годы было опубликовано двухтомное собрание писем Г. Шлимана, открывшего миру Трою — Илион и Микены, и постепенно ученые получили доступ к его личным архивам. До того все биографии Шлимана строились в основном на его автобиографии. Сличение писем с дневниками, документами и газетной хроникой вызвало к жизни в 70 — 80-е годы целую серию скандальных разоблачений. Оказалось, что известная всему миру романтическая биография Шлимана в значительной части выдумана им самим. Не было ни взлелеянного в раннем детстве плана найти и раскопать Трою, ни крушения в море, ни наблюдения пожара в Сан-Франциско, ни выступления молодого купца в американском сенате, ни приема у президента и т. д.[179] И, что гораздо важнее, не было знаменитой сцены обнаружения «клада Приама», когда супруги вдвоем вынимали из земли бесценные сокровища, а Софья затем под шалью переносила их в хибарку. В те дни, которые позднее Шлиман обозначил как время открытия клада, Софья находилась далеко от места раскопок — за морем, в Греции. Клад был искусственно создан задним числом из разрозненных находок в разных слоях[180]. Накапливать драгоценности приходилось ради того, чтобы легче было их тайно вывезти из Турции (вопреки договору). А уж коль скоро их накапливали, то надо было это замаскировать приличным образом: выдать за клад, обнаруженный при самом окончании работ. К тому же мистификация пригодилась Шлиману для нагнетания сенсационности, для вящего убеждения мировой общественности, что в Гиссарлыке он обнаружил именно Илион, столицу Приама. Плутовал Шлиман и с дневниками микенских раскопок[181].

Хочу сразу же упредить возможные протесты почитателей Шлимана: и после этих разоблачений Шлиман остается выдающимся археологом. Его самоотверженный труд подарил миру Илион и Микены, что обеспечило открывателю признание и признательность многих поколений. Обнаруженное плутовство. Хотел я было, продолжая, сказать: не уменьшит его заслуг. Пет, конечно, уменьшит. А главное, подорвано доверие к его материалам и концепциям. Это воздействие психологическое. Сто лет назад Шлиман эффектно утвердил веру в историчность событий греческого эпоса, в реальность Гомеровской Трои. Не так велики обнаруженные неточности, но сравнению с масштабом открытий, огрехи не затрагивают поздних материалов (относящихся к Троянской войне), но важен принцип: вера пошатнулась.

Сейчас мы начинаем вспоминать, что Шлиман потому и ухватился за «клад Приама» (позже оказавшийся на тысячу лет древнее времен Троянской войны), что других доказательств того, что он раскопал Трою Приама, у него не было. А между тем идентичность Гиссарлыка священной Трое уже заранее провозглашена на весь мир. В дневнике Шлиман записывался должен твердо верить, что найду Трою, ибо иначе я окажусь в дураках»[182]. И вот 1 ноября 1870 года запись в дневнике: «Я уже больше не верю, что когда — либо найду здесь Трою»[183]. Очень нужен был «клад Приама»! Теперь мы знаем, что это не только не сокровище «Приама», но и не «клад».

А ведь доказательств с тех пор не прибавилось! Точнее, появилось немало свидетельств того, что раскопан именно Илион, но поздний, греческий, — об имени города говорят монеты и надписи. Города переносились, строились заново на новом месте. Как доказать, что город и раньше так назывался, то есть что крепость, на руинах которой вырос этот греческий город, тоже была Илиевом и что за нее шла Троянская война? В историческое время город не назывался Троей, а в эпосе осажденный город — то Троя, то Илион. Словом, сомнения заставили ученых продумывать все заново.

2. Пересмотр топографии Троады. В книге А. Кравчука трудности идентификации гомеровского осажденного города сведены к выбору между двумя холмами в Троаде-Гиссарлыком и Бунарбаши. Выбору, который был разрешен в пользу Гиссарлыка еще Шлиманом, после чего сомнений в этом деле вроде уже не осталось. Если бы!

Мало того, что обнаруженный город не очень подходит под величественное гомеровское описание: крепость — всего 200 метров в поперечнике, а вне крепостных стен нет вообще никаких построек, никаких следов обитания. Что ж, величие города уже сам Шлиман списывал за счет поэтического преувеличения. Но идентифицировать надо еще и лагерь ахейцев, что очень непросто. Суть не только в отсутствии следов каких-либо ахейских укреплении вне города — они тоже могли быть поэтическим домыслом, — но место, где высадились ахейцы и откуда они наступали на город, должно же соответствовать описаниям Гомера! А такого места не находилось.

Холм Гиссарлык расположен в северо-западном углу Малой Азии. В нескольких километрах к западу от него — берег Эгейского моря, а в нескольких километрах к северу — пролив Геллеспонт (Дарданеллы), которым начинается морской путь из Эгейского моря в Черное. Город отделен от Эгейского моря долиной Скамандра, на севере река впадает в пролив. Согласно «Илиаде», ахейцы высадились в бухте, открывавшейся в Геллеспонт, то есть в пролив. Это значит — они высадились в устье Скамандра, севернее города, и должны были наступать на город по долине реки, но из целого ряда стихов «Илиады» ясно, что река протекает между городом и ахейским лагерем, а в каком-то се месте есть брод, он часто упоминается — видимо, имел немаловажное значение для переправы. Так где же находился ахейский стан? Если на Геллеспонте, в устье Скамандра, то это же не за рекой от города, а если на западе, за рекой, то не на Геллеспонте, а на Эгейском побережье.

Шлиман считал, что высадка произошла на Геллеспонте, а русло реки тогда-до проходило восточнее, по самому краю поймы, под стенами крепости. Отсюда и необходимость для войск переправляться через реку. Английский гомеровед У. Лиф, много занимавшийся географией Троады, принимал эту версию, но с тем отличием, что предпочитал, как раз западное русло Скамандра[184]: ведь в «Илиаде» река не у самого города, а ближе к ахейскому стану. Но тогда переправы через нее не должно быть. Помощник и преемник Шлимана В. Дерпфельд после долгого сопротивления высказался за версию, помещавшую стан ахейцев на Эгейском побережье, в бухте Бешика[185]. По этой версии, Геллеспонтом могли называть не только пролив, но и прилегающую часть Эгейского моря (такое именование не исключается и по другим данным). Однако это вдвое дальше от города (около 9 километров), что не очень вяжется с обстоятельствами эпических сражений. В современном труде о топографии Троады признается, что на основе гомеровских указаний эту проблему разрешить невозможно[186].

Причиной путаницы многие исследователи считали недоступность Троады для певца или певцов VIII века, сложивших «Илиаду»: предание неточно, донесло до них через века сведения о театре военных действий, а сами певцы не могли там побывать, поскольку греки тогда еще не утвердились в Илионе. Впрочем, сейчас археологи склоняются к датировке греческой колонизации Троады и самого Илиона не VII, а VIII веком.

Между тем в представлении о карте театра военных действий все ученые исходили из давнего обследования Троады. которое провел приглашенный Шлиманом знаменитый ученый В. Вирхов (Шлиман очень доверял ему как натуралисту). Вирхов тогда пришел к выводу, что отложения, сформировавшие пойму Скамандра, очень древние и что за несколько тысяч лет топография местности не изменилась. Однако современные геологи, участники экспедиции К. Блегена, провели интенсивный зондаж поймы и выяснили, что на се месте в эпоху предполагаемой Троянской войны и даже в гомеровские времена была обширная бухта, с тех пор полностью занесенная речным илом и песком[187]. Выходит, Вирхов ошибался.

Правда, геологи, да и некоторые античники все еще остаются в убеждении, что бухта Бешика — лучшее место для локализации стана ахейцев[188], но античник Д. Люс использовал их материал для иного вывода: поскольку бухта, врезаясь в материк с севера, оставляла на западе от себя длинный выступ (Сигейский мыс), его восточное побережье и было местом, где ахейский стан удовлетворял всем условиям «Илиады»: находился на Геллеспонте, но был отделен от города рекой[189].

Таким образом, только теперь мы узнали, что окрестности Гиссарлыка очень хорошо соответствуют топографическим указаниям «Илиады». Говорит ли это о том, что Троянская война происходила именно здесь? Нет, даже наличия новых данных недостаточно для такой уверенности: Гомера отделяло от воспетых им подвигов несколько веков. Зато прибавляя полученные сведения к некоторым старым данным (детальный перечень в «Илиаде» мелких речек и городков Троады, безошибочное описание пейзажей, видов на горы и острова), мы может уверенно сказать, что певец, слагавший «Илиаду» (или по меньшей мере один из певцов), представлял себе войну именно здесь, что он хорошо знал эту местность и явно здесь побывал, а может быть, и жил. Не больше того, но и не меньше.

3. Успехи нового филологического анализа. Основное противоречие, стоявшее перед автором книги, Кравчуком, заключалось в том, что во всех своих соображениях о Троянской войне он вынужден был исходить из «Илиады» как наиболее древнего и полного текста, тогда как ни завязку войны, ни ее ход, ни окончание «Илиада» не излагает. Она вообще не о войне, а о ссоре ахейских вождей во время войны и о трагических последствиях этой ссоры. Эпизод очень короткий по сравнению с десятилетней войной (описано несколько дней), и война использована в поэме лишь как фон, а сюжет развертывается иной. Главный герой поэмы Ахилл в завязке войны не участвует (его не было среди женихов Елены, по уговору обязанных вступиться за того из них, кому Елена достанется), к началу войны Ахилл еще очень юн, а к концу — уже убит.

Конечно, в поэме есть ряд отсылок к предшествующим событиям и немало предсказании будущего, но эти упоминания мимолетны. Наше знание войны основывается не на них, и даже не на «Одиссее», а на сведениях, содержавшихся в целом ряде других эпических произведений — в так называемых поэмах Троянского цикла, циклических, или, следуя древнему произношению, киклических. Это «Киприи», «Эфиопида», «Малая Илиада», «Гибель Илиона», «Возвращения», «Телегония». Поэмы эти безыскусно излагали в хронологической последовательности события Троянской войны от причины ее и начала до возвращения героев. Каждая из них значительно короче «Илиады» или «Одиссеи», а события, происходившие за рамками «Илиады» и упоминаемые в ней, нередко выглядят в киклических поэмах иначе, чем в этих упоминаниях. Так, в «Илиаде» Ахилл вспоминает о взятии и разграблении о. Скироса, а в «Киприях» он имел на Скиросе приют и любовь. В «Илиаде» Приам упоминает о войне с амазонками, а в «Эфиопиде» они его союзницы, приходят ему на помощь защищать город от ахейцев.

И по объему, и по содержанию обе гомеровские поэмы выбиваются из ряда киклических, они чужеродны Киклу и, видимо, созданы в другое время. До нас Кикл дошел только в предложениях — сжатые выжимки входят в «Библиотеку» Псевдо-Аполлодора, в «Хрестоматию» Прокла. Также и поздний эпос Трифиадора, Ксанфа Смирнского. Коллуфа представляет собой пространные перепевы. Сюжеты киклических поэм разрабатывались и греческими трагиками, особенно Еврипидом.

В науке долгое время киклические поэмы считались намного более поздними, чем гомеровские («Илиада» и «Одиссея»). «Киприя» и «Эфиопида» как бы охватывают «Илиаду», с обеих сторон плотно примыкая к ней — строка в строку: похоронами Гектора оканчивалась «Илиада», с упоминания о только что прошедших похоронах Гектора начинается «Эфиопида». А «Возвращения» рассказывают о судьбе всех главных героев, кроме Одиссея, — ведь о нем рассказано в «Одиссее», Филологи полагали маловероятным, чтобы две гомеровские поэмы, будь они позже киклических, так удачно вписались в цикл, как если бы для них заранее были оставлены места. Один из известных ученых даже утверждал, что киклические поэмы сочинены на основе тех мимолетных высказываний о предшествующих и последующих событиях, которые содержатся в «Илиаде» и «Одиссее». Возражения делались, но очень редко и не встречали сочувствия.

Однако в послевоенное время появились исследования так называемых неоаналитиков. Однако в послевоенное время появились исследования так называемых неоаналитиков. Это И. Какридис (работы 1944, 1949, 1971), Г. Песталоцци (1945), В. Кульман (1955, 1956, 1960, 1981), Г. Шёк (1961) и др., а с 1950-х годов на их позиции перешли видные гомероведы В. Шадевальдт, А. Хойбек и А. Лески[190]. Неоаналитики не отвергают идеи о единоличном авторе «Илиады» и не считают его только составителем. Они полагают, что анализом вполне можно выявить в его творчестве использование разных источников и проследить, как он им подражал или как их перерабатывал. В числе этих источников видное место занимают киклические поэмы, особенно «Киприи» и «Эфиопида». В «Эфиопиде» есть ряд эпизодов, очень схожих с эпизодами «Илиады», но в первой детали этих эпизодов хорони мотивированы, а во второй — нет. Вообще неправдоподобно, чтобы тонкая цепочка (как бы пунктир) упоминаний предшествующих и последующих событий в «Илиаде» была так хорошо продумана певцом, что стала основой для всего цикла. Логичнее предположить другое — что певец (или один из певцов) «Илиады» знал киклические поэмы. Многие герои «Илиады» появляются только в ней и в ней же погибают: автору пришлось их погубить, так как они не были предусмотрены в цикле. Само поражение ахейцев в «Илиаде» из-за отказа Ахилла от боев является зигзагом в сюжетной линии — позже все снова возвращается к прежнему прямолинейному ходу событий: ахейцы осаждают, штурмуют и берут Илион. Что же касается плотного стыка текстов «Илиады» с «обрамляющими» ее поэмами, то это могло получиться и за счет позднейшей подработки киклических поэм. То есть до нас дошли отрывки и переложения их поздних версий.

Таким образом, строго говоря, эпическое повествование о Троянской войне содержалось в киклических поэмах, а в «Илиаде» оно вторично, на заднем плане. У «Илиады» другие художественные задачи, она входит в иной, особый ряд песен — о ссорах героев. Ее сюжет — о ссоре Ахилла с Агамемноном. Известны и другие подобные песни-так, одна из песен Демодока (перелагается в «Одиссее») — о ссоре Ахилла с Одиссеем, а «Малая Илиада» повествует о ссоре Аякса с Одиссеем. В «Илиаде» вокруг сюжета о ссоре собрано много других, поэма стала многоплановой и сильно разрослась. По-видимому, печальный сюжет о ссоре вождей пользовался в архаической Греции особой популярностью, потому что раздоры аристократических родов и войны между мелкими царствами ослабляли и изматывали тогдашнюю Грецию. Естественно, что именно эта тема привлекала лучших певцов, была мастерски разработана и осталась в веках, тогда как поэмы, бесхитростно излагавшие ход войны, забылись и исчезли.

Источником информации о Троянской войне должны быть как раз киклические поэмы, а «Илиада», хоть и дает о ней кое-какие сведения, служит прежде всего источником для познания других исторических явлений и, вероятно, другой эпохи. Говоря о Троянской войне, А. Кравчук очень мало внимания уделяет самим киклическим поэмам (больше — драмам Еврипида), а идей и исторических основ «Илиады», по сути, вовсе не затрагивает, полагая, что она посвящена исключительно Троянской войне. В какую же именно эпоху надо поместить истоки Троянского цикла и какую эпоху лучше освещает «Илиада»? на основе новых открытий эти вопросы решаются ныне иначе, чем в книге Кравчука.

4. Размывание «микенского ядра». В начале своей книги Л. Кравчук ставит «очень существенный вопрос: являются ли все эти мифы, предания и поэмы исключительно свободным творчеством фантазии? Нельзя ли услышать в них какие-то отзвуки великих исторических событий туманного прошлого?» Ответ прямо не сформулирован, но он содержится в четвертой книге («Троя»), где изложены результаты археологических раскопок Гомеровой Трои: в одном из слоев опознан осажденный и разрушенный ахейцами город. Здесь, стало быть, сражалось и победило войско царя Микен, Агамемнона. Троянская война была фактом истории.

Эту идею должно поддержать последовательно проводимое в книге Кравчука удостоверение того, что создатель «Илиады» хорошо знал обстановку, реалии Троянской войны, то есть либо он жил в то самое время, либо, как признает автор книги, описание этой обстановки, отделенной от него четырьмя веками, было сохранено и передано ему преданием. Иными словами, Греция «Илиады» — это микенская Греция, реалии «Илиады» — это микенская культура XVI–XIII веков до н. э. Автор удостоверяет это анализом гомеровского «Каталога кораблей» (в нем виден состав ахейской коалиции) и микенскими признаками антуража событий — именно в микенскую эпоху применялось бронзовое оружие. К ней восходили имена героев. В «Эпилоге» он подводит итог. «Почти каждый раздел этой книжки показывает, что «Илиада» достигает своими корнями микенского периода и в значительной степени довольно верно отражает его культуру».

Даже три-четыре десятилетия назад эта точка зрения была спорной, хотя и влиятельной. Своей влиятельностью она обязана археологическим сводкам В. Гельбига (1884) и В. Рейхеля (1894) и особенно труду М. Нильсона (1932), установившего микенское происхождение греческой мифологии: места действия мифов совпали с микенскими центрами. Но применительно к Троянскому эпосу сам Нильсон ограничивал микенское ядро лишь основным сюжетом, то есть, но сути, содержанием киклических поэм, а в «Илиаде» опознавал и более поздние компоненты. Такова его книга «Гомер и Микены» (1933), где он выявил в гомеровском эпосе реалии разных эпох — от микенской до архаически-эллинской. Его анализ археологических материалов по хронологическим пластам получил развитие в новой археологической сводке X. Лоример «Гомер и памятники» (1950).

Некоторые ученые относили возникновение гомеровского эпоса к Темным векам, опираясь на отражение в нем реалий протогеометрического и геометрического стилей (XI–VIII века до н. э.).

Другие считали, что в нем отражена культура «орнентализирующего» стиля и архаики, и соответственно датировали возникновение поэм VII–VI веками, а более ранние компоненты относили к пережиткам, сохранившимся в поэтической памяти, к художественным средствам искусственного удревления[191]. Наконец, третьи пришли к выводу, что в поэмах отражены разные эпохи в смеси и, стало быть, поэмы вообще не отражают какое-либо реальное общество, то есть что изображенное в эпосе общество «героического века» никогда не существовало[192].

К середине нашего века самого творца «Илиады» (или творцов) удалось прочно закрепить в VIII–VII веках: в современной литературе изредка попадается и более ранняя датировка, но всерьез не воспринимается. Так что речь может идти лишь о том, как глубоко в предшествующие эпохи уходит корнями его творчество и сколь полно представлены в нем древнейшие пласты, в частности микенский. Сам по себе вопрос правомерен: сохранили же русские северные былины начала XX века образы Киевской Руси X–XII веков, пронеся их сквозь восемь-десять веков! От микенских XVI–XIII до гомеровских VIII–VII веков до н. э. протекло не больше времени, скорее меньше. По татарское иго было меньшей катастрофой для Руси, чем нашествия в Темные века для Греции: на Руси не исчезли ни государственность, ни письменность, ни города, ни прежние этнические массивы.

Когда А. Кравчук писал свою книгу, первые публикации с анализом расшифрованных табличек крито-микенской письменности только начали публиковаться (Дж. Чадвик и М. Вентрис, 1956; С. Я. Лурье, 1957). Сейчас их накопилось уже много, и общество, обрисованное ими, резко отличается от предстающего в гомеровских поэмах. Там, во дворцах Микен, Кносса и Пилоса, цари-жрецы «анакты» ведут жизнь земных богов, управляют через многоступенчатую придворную бюрократию и писцов огромным дворцовым хозяйством, куда значительная часть добра поступает в качестве да-, ни. Здесь, в гомеровских поэмах, мелкие царьки-воины «басилевсы», полуразбойники-полукупцы, ведут личное хозяйство и делят власть с советом знати и народным собранием.

Археологическую сводку X. Лоример ныне сменил монументальный многотомный коллективный труд «Гомеровская археология»[193]. На нынешнем уровне знаний ясно, что правы были тс, кто отрицал микенский облик «героического века» Гомера. Да, эпос донес до нас некоторые реалии микенской эпохи, но из них всеобъемлющей характеристикой является только одна: бронзовое оружие (позже оно стало железным). Прочие древние реалии (обложенный клыками вепря шлем, меч с серебряными заклепками, башенный шит, инкрустация по железу цветными металлами, и кое-что еще) — это в поэмах исключение из обычного эпического антуража (круглых щитов и т. п.). Они и содержатся-то в пассажах, особо подчеркивающих их древность.

Гомеровские герои молились в храмах, где поклонялись статуям богов в рост, как в классической Греции, а микенское общество не знало ни храмов, ни таких статуи. Зато в микенских дворцах были фрески и ванны, у микенцев имелись перстни и печати, таблички с письменами — ничего этого не знали гомеровские герои. Они мылись в «прекрасно полированных тазах» и оставались поголовно неграмотными. Только одни раз упоминаются в «Илиаде» «злосоветные знаки» на деревянной дощечке — их посылают в чужую страну.

Микенскую знать хоронили в роскошных шахтных гробницах и толосах (купольных гробницах), а гомеровских покойников кремировали и урну с прахом помещали под курган, как делали греки в конце Темных веков[194].

Таким образом, создатели «Илиады» совершенно не представляли себе микенского общества и культуры бронзового века. По традиции, бронзовое оружие было для них оружием древних героев, а другие древние реалии дошли до них как традиционные характеристики этих героев (башенный щит Аякса) и, возможно, в окостеневших фольклорных пассажах. От Темных веков задержалось в эпосе больше, а в основном певцы помещали своих героев в среду, не очень отличавшуюся от привычной для самих певцов, но искусственно приподнятую, героизированную и архаизированную. При таких обстоятельствах и вероятность формирования сюжета «Илиады» в микенскую эпоху становится меньше (это, правда, не относится к сюжету Троянского цикла — к Троянской войне).

5. Переоценка «Каталога кораблей». Этот перечень, вообще то не кораблей, а греческих царей, принявших участие в походе против Трон, важен для Кравчука не только потому, что вроде бы подтверждает микенскую основу эпоса, но и потому, что непрочно держится в «Илиаде». По предположениям многих, «Каталог» перенесен в нее из более ранней поэмы Троянского цикла. Таким образом, этот перечень характеризует не гомеровские поэмы, а именно раннюю эпопею о войне — Троянский цикл. Дне гомеровские поэмы могут быть и поздними, а цикл все-таки микенский. Так ли?

Первоначально «Каталог», несомненно, стоял в другой поэме, не в «Илиаде». В нем много царей, не задействованных в остальной «Илиаде», а в «Илиаде», со своей стороны, есть важные герои, совершенно не упомянутые в «Каталоге», — например, Патрокл, Тевкр, Аитилох. В числе вождей фигурируют Протесилай и Филоктет. Между тем ко времени, с которого начинается действие «Илиады», они уже выбыли из строя (один убит, другой болен) и приведены имена тех, кто их заместил. Зачем же их было упоминать, а затем вносить поправки, если «Каталог» изначально предназначался для «Илиады»? Привели бы перечень действующих вождей.

Зачем вообще расписывать войско по кораблям и приводить их число, если высадка состоялась девять лет назад и давно уже действуют сухопутные войска, а корабли томятся на песке? Перечень явно перенесен в «Илиаду» из поэмы, повествовавшей о начале войны, то есть либо из «Киприй», либо из очень похожей на них.

Идею о том, что «Каталог кораблей» отображает политическую карту не Греции VIII–VII веков, а Микенской Греции, высказал и обосновал впервые Т. Аллен в 1910 и 1921 годах, отстаивал Л. Пейдж в 1959 и очень развернуто аргументировали в специальной монографии 1972 года Р. Хоун-Симпсон и Д. Лэзенби[195]. Они упирали на то, то все главные центры эпоса — Микены, Тиринф, Кносс, Пилос и др. — процветали в микенское время, а в исторической Греции были ничтожными деревушками или вовсе лежали в развалинах. Из 184 поселений, указанных в «Каталоге», найдено без малого 130. Почти половина из них имеет микенские слои, а вот до классической античности дожили немногие — на пальцах пересчитать. Некоторых же важнейших городов начала античной поры нет в Каталоге. Исследователи считали, что эту политическую карту Микенской Греции устное предание веками хранило в жесткой стихотворной форме, так что певец «Илиады» получил ее в готовом или почти готовом виде. Другим такая точность устной передачи показалась маловероятной, и в 1944 году В. Бурр предположил, что «Каталог кораблей» — это список настоящей военной диспозиции или реляции, составленной в XIII веке и дошедшей до Гомера. Эту же идею отстаивает в грузинской книге 1970 года Р. В. Гордезиани[196]. Большинство ученых отвергло эту крайность, потому что список XIII века мог быть составлен только слоговым письмом, а оно вскоре было забыто. Гомер же, судя по его поэме, вообще не знал грамоты, а его соотечественники в VIII веке только-только заимствовали от финикийцев буквенное письмо и слоговым не владели. Что же касается точности устного хранения текста в течение пяти веков, то возникло сомнение относительно срока.

В 1958 г. Г. Яхманн и в 1969 г. А. Джованнини выступили с монографиями, опровергающими идентификацию «Каталога кораблей» с микенской политической картой Греции, а в 1980 году их поддержал дополнительными аргументами Ю. В. Андреев[197]. Городов, известных «Каталогу», сохранилось мало не к античному времени, а ко времени поздних античных авторов-это их географические сочинения обычно используются для суждения об античной культуре. Ранняя же античность знала куда больше таких пунктов-значит, «Каталог» был от нее не очень далек. Собрав разрозненные сведения, исследователи установили: если из полутора сотен городов «Каталога» (Греция без Фессалии и Итаки) ко II веку до н. э. уцелело только полсотни, то пятью веками раньше, т. е. в начале типичной эпохи, их существовало не менее 90, да еще десяток — с большой вероятностью. Это две трети — доля гораздо большая, чем микенская. Конечно, эпические герои сохранили свою давнюю привязку к исчезнувшим микенским центрам, это факт. Но он еще не говорит о том, что и сам перечень — микенский. Ведь могло быть и так: героев соединил в эпосе сюжет, а с ними вошли в эпос и их традиционные характеристики, их давняя этническая локализация.

О том, что дело обстояло именно так. говорит многое. По «Каталогу», беотийцы уже в Беотии, а они переселились туда, согласно Фукидиду, после Троянской войны. Фокида, Локрида и другие области занимают на карте, очерченной «Каталогом», те же места, что и в античное время, после дорийского переселения, а ведь оно должно было смешать все карты.

По расположению на местности Пилос микенского времени, Пилос табличек — это Пилос мессенский (он раскопан Блегеном), а Пилос Гомера — это Пилос трифильский, существовавший в античное время. Дополнительные аргументы можно извлечь из сравнения границ царства Нестора по описаниям в табличках и по «Каталогу»: микенское царство значительно больше гомеровского[198]. Доказательства можно было бы продолжить, но и сказанного достаточно, чтобы стало ясно, что «Каталог кораблей» — не путеводитель по микенской Греции. А значит, и Троянский цикл, сюжет о Троянской войне отдаляется от микенского времени.

6. Пересмотр археологической хронологии. Совпадение различных расчетов — по генеалогиям знатных греческих родов, спискам царей Спарты, спискам фараонов Египта — давно позволило отнести эпоху Троянской войны ко времени между концом XIV века и серединой XII века до н. э. (проф. Кравчук упоминает дату александрийца Эратосфена — 1184 год до н. э. — как самую авторитетную), но центром диапазона колебаний можно считать XIII век. Эту датировку Троянской войны подтвердил тот факт, что именно на этот век и в Гиссарлыке пришелся слой, где обнаружены остатки осаждавшегося, сожженного и разрушенного штурмом города, имевшего связи с Микенами.

С увеличением материала из Гиссарлыка в ходе раскопок слой осады и сожжения, можно сказать, неуклонно поднимался. Сначала Шлиман ожидал найти Гомерову Трою в самом низу, на материке, то есть полагал, что это слой «Троя I». Затем после некоторых колебании избрал второй снизу слой («Троя II» — слон грандиозного пожарища и кладов). После его смерти Дерпфельд, опираясь на находки микенского типа в шестом снизу слое, поднял город Приама в «Трою VI». В XX веке руководитель новых раскопок К. Блеген, сделав стратификацию (разбивку на слои) более дробной, поднял взятый ахейцами город еще выше — в слой VII-А, где также обнаружены следы разгрома и пожара. Детальной классификацией и синхронизацией керамики (сопоставив ее с греческой) он и отнес этот город к XIII в. Гибель города пришлась, по Блегену, примерно на 1240 год до н. э. (у Кравчука, но более ранним работам Блегена, — «незадолго до 1200 года»). Это и должна быть дата окончания Троянской войны.

Но вот что уже несколько десятилетий смущало археологов: город «VII-А», правда, взят штурмом и сожжен, но тот ли это штурм? Ведь, во-первых, этот город отнюдь не был процветающей столицей, а скорее представлял собой наспех отстроенный на руинах «Трои VI жалкий поселок. Во-вторых, никаких следов пребывания в нем греков-ахейцев не найдено. Единственным указанием на штурм цитадели ахейцами служил Блегену оставленный нападавшими наконечник стрелы, но Блеген ошибся в идентификации: ахейские наконечники надеваются на древко втулкой, а этот втьжается черенком. Других свидетельств ахейского штурма нет[199]. Эпический Илион после штурма не был восстановлен, запустел, а сюда, в реальный город VII-А и после пожара вернулись прежние обитатели, отстроили город и продолжали в нем жить — это «Троя VII-В1». Только этот город был захвачен чужеземцами, построившими на его развалинах свои жилища с иной культурой — «Трою VII-В2», но и эти победители не ахейцы, а пришельцы из Фракии. Поскольку обстоятельства самого подходящего времени в этом самом подходящем месте разительно не совпадают с описаниями «Илиады», а главное — ахейцами здесь и не пахнет, то очень солидные и методически строгие археологи и историки все чаще задавали вопрос: а была ли Троянская воина исторической реальностью? И отвечали на него отрицательно. Троянской войны не было, это поэтический вымысел. Она существовала и существует только в эпосе[200].

Блеген знал. что. по преданию, двумя поколениями позже победы в Троянской войне погибли и сами ахейские государства — Микены, Тиринф, Пилос, Спарта. В Гиссарлык и после пожара продолжала поступать привозная микенская керамика — та, которая в Греции изготовлялась только до упадка ахейских центров. Все это хороню вязалось с тем, что Гиссарлык — это Троя, что штурм, погубивший «Трою VII-А» — это взятие Трои ахейцами, конец Троянской войны…

Блеген — современный археолог-профессионал, методичный, добросовестный. Многотомное издание результатов его раскопок Гиссарлыка выполнено безупречно. Пересмотр его выводов грянул как гром с ясного неба.

Сортируя керамику, Блеген опирался на классическую работу шведа А. Фюрюмарка, капитальный труд, основанный на обобщении огромного материала. В этом труде разработана классификация и хронология микенской керамики Средиземноморья с точностью подчас до десятилетия. По сам Фюрюмарк, подержав в руках керамику из Гиссарлыка, обнаружил, что Блеген неверно распределил черепки по стилям. Это прошло почти незамеченным: авторитет Блегена был уже непререкаем. Тем не менее не так давно несколько молодых археологов заинтересовались обоснованием выводов Блегена, его методикой. Оказалось, что, прослеживая «сорта» керамики по слоям, чтобы проследить статистически их смену. Блеген за единицу подсчета брал любой обломок — мелкий фрагмент или почти целый сосуд, тогда как они неравноценны: мелкие легче перемещаются из слоя в слой при перекопах. Когда же Блеген натыкался на керамику, по стилю «не подходящую» к эпохе, которая соответствовала его представлениям, то он, хоть и честно фиксировал находку в документации, но при обобщениях не учитывал. Принимал за случайно попавшую.

Когда один из «ревизионистов», немецкий ученый X. Подцувейт, пересчитал все по-новому, картина получилась иной. Оказалось, что керамика из Греции времени расцвета микенских государств перестала поступать в Гиссарлык не только задолго до штурма и пожара, но даже до гибели «Трои VI». Эта керамика давно уже не поступала не только в Гиссарлык, но и в другие города Малой Азии и на острова. Значит, во второй половине XIII века ахейцам было уже не до торговли и не до плаваний в Малую Азию: именно тогда бедствия обрушились на ахейцев материковой Греции.

В Гиссарлыке почти нет и греческой керамики последующего стиля-времени упадка. Там появляется только самая поздняя микенская керамика эпохи упадка, но тоже еще в «Трое VI» и очень мало-в «Трое VII-А». А сразу над пожарищем хоть и в небольшом количестве — привозная греческая керамика, но это керамика даже не следующего стиля, а еще более позднего — протогеометрического. Это значит, что город сожжен лишь в XI веке, на два века позже, чем полагал Блеген![201] Даже «Троя VI» погибла уже после падения ахейских государств Греции, что уж и говорить о «Трое VII-А»! Ахейцы не только не штурмовали этот город, но и не могли сто штурмовать: у греков к этому времени не было пи сильных царств, ни крепостей с дворцами, ни мощных армий, ни флота. Греция уже второй век переживала период, получивший название «Темные века».

Троянская воина не находит себе подтверждения в археологических материалах — вот непреложный вывод из проработки материалов Гиссарлыка.

Это еще не значит, что войны за Идиом не велось. Но в XIII веке Илион не был взят ахейцами, а в XI веке, когда он был кем-то взят, победителями не были ахейцы. То есть Троянской войны, такой, какою она частично описана в «Илиаде» и полно в Троянском эпическом цикле, — такой Троянской войны не было. Но эпос знал только такую Троянскую войну. О другой Троянской войне ничего не говорят ни эпос, ни археология. Стоят ли за эпическими песнями какие-то военные события, какие именно и какого времени, как они искажены в эпосе, эти вопросы нужно решать, прибегая к другим источникам, решать иначе — исследуя развитие героического эпоса как фольклорного жанра и сопоставляя его с историей.

Из пересмотра археологической хронологии вытекает еще один вывод, как раз приближающий нас к познанию перипетий развития эпоса. Начиная со времени Шлимана ученые представляли себе создателя (или создателей) «Илиады» получающим сведения о городе только из поэтического предания, поскольку реальный Илион («Троя VI» или «Троя VII-А») должен был уже четыре-пять веков лежать под землей ко времени прихода греческих певцов, а греческий Илион («Троя VIII») еще не был построен. Все реалистичные подробности, обрисованные эпосом, — Дарданские и Скейские ворота, смоковница у низкого места стены и т. д. — относились, естественно, к микенскому времени. Теперь мы знаем, что к это не так. Со времени гибели «Трои VII-В2» до прихода греков и поселения их на холме Гиссарлык прошло не более полутора веков. Стены и башни цитадели еще вздымались над землей, и певцы могли видеть весь антураж, которым и оснащали поэму. Они не очень нуждались в микенских реалиях, как не нуждались в Троянской войне, чтобы описывать Троянскую войну.

7. Перелом в дискуссии ориенталистов. В разделе о дарданах седьмой части своей книги А. Кравчук приводит текст египетской надписи, где перечисляются хеттские союзники в битве при Кадеше. Наряду с дарданами там упоминаются Маса и Пидаса. «Маса — это несомненно, мизяне — пишет Кравчук, — Пидаса — писидинцы.» Это опрометчивые идентификации. Страну Маса хеттские документы упоминают неоднократно в связи с южным побережьем Малой Азии, а мизяне жили на северо-западе полуострова. Пидаса — это, конечно, не писидийцы, а город Питасса (позже греческая колония Педаса) на юго-западе Малой Азии. Не всякое созвучие говорит о тождестве. Но дарданы — это действительно гомеровские дарданы, и они в самом деле были союзниками Илиона как у Гомера, так и в XIII веке. И в обоих случаях вождем коалиции (в XIII веке царем, у Гомера царевичем) был Александр (Парис).

Еще в 1911 году Д. Лакенбилл, читая хеттский договор с вассальным царем Алаксандусом, заподозрил в этом царе героя греческого эпоса Александра. 1924 году это отождествление подхватили Э. Форрер и П. Кречмер, причем Форрер сильно расширил сопоставление, опознав в хеттских документах и Илион (греч. Илиос, древн. Вилиос — хеттск. Вилуса), и ахейцев (греч. «ахайвой» — хеттск. «Ахийява»), и конкретные имена героев эпоса (например, греч. Этеоклос — хеттск. Тавакалавас). Форрер также заметил, что для скрепления договора клятвой со стороны Алаксаидуса привлечен бог Апалиунас, в «Илиаде» же Александру помогает Аполлон. Опознание Александра Кречмер подкрепил такой деталью: в греческом предании рассказывается о том, что, похитив Елену, бежавший Александр нашел приют у малоазийского царя Муталиса. А в преамбуле договора рассказано, что в прошлом царевич Алаксандус не сумел утвердиться на отчем престоле и нашел приют у хеттского царя. Тот и помог ему захватить трон. Этим хеттским царем был, но расчетам историков, Муваталис. Имя Александра по происхождению греческое (означает «защитник людей»), а Алаксандус чуждо хеттской речи — но ведь у Гомера много троянцев носят греческие имена! Видимо, Троя и на самом деле была родственна грекам по языку. Таково и мнение Кравчука.

Против этих отождествлений выступили солиднейшие специалисты И. Фридрих и особенно Ф. Зоммер. Последний опубликовал несколько специальных монографий, посвященных переводу и интерпретации хеттских документов, где дает иную трактовку этих имен, а когда дискуссия не унялась, вылил свое раздражение даже в названии статьи: «Ахийява — и не будет этому конца?» (1937). Возражения носили главным образом лингвистический характер. Имена на -андр(ос) в Греции очень редки, а в гомеровские времена вообще не употреблялись: тогда -андр должно было еще произноситься как -анер. Налицо «народная этимология» — грецизация чуждого имени: как раз в Малой Азии имена на -андус обычны. По лингвистическим законам звуковых соответствий термин «ахайвой» должен был при переходе в хеттский язык дать другую форму, не «Ахийява». Откуда здесь это — ий-?[202]

Несмотря на авторитет Зоммера, дискуссия не утихла. Находились резонные возражения. С названием «ахайвой» хетты могли сначала столкнуться не сами, а познакомиться через посредников, у которых законы звуковых соответствий могли быть другими. Внесла свою лепту и расшифровка крито-микенской письменности. Имя «Александр» оказалось у греков очень древним — оно бытовало уже в XIII веке как обычное, рядовое имя, да еще и в женской форме: «Александра» (на табличке: а-ре-ка-са-да-ра). Вообще расшифровка письменности способствовала упрочению позиций сторонников отождествления Ахийявы с ахейцами: ведь микенцы оказались древнейшими греками, а микенская культура охватила в XV–XIII веках до н. э. и берега Малой Азии, Кипр, проникла в египетские владения — словом, туда, где зафиксирован этноним Ахийява (хеттск.) — ахайвой, ахайвос (греч.) — Акайваша (егип.).

В дискуссию вмешались историки: на стороне Форрера и Кречмера — Ф. Шахермайр, Д. Пейдж, Д. Хаксли, Я. Харматта, на стороне Зоммера — Г. Штейнер, О. Карруба, И. Мул и С. Кошак. Спор зашел о локализации Ахийявы: сторонники ее отождествления с ахейцами помешали ее на греческом материке (на Балканском полуострове), противники — в Малой Азии, поблизости от хеттов, где мыслили ее народ не греками, а в лучшем случае их близкими родственниками. Были и компромиссные предложения: Ахийява — это греки, но не с греческого материка, а из восточных колоний — Родоса или Кипра. Кое-кто даже считал, что Ахийява — это как раз и есть Троада, Гиссарлык.

По мысли противников отождествления, для Микенского царства и его коалиции у Ахийявы слишком тесные сношения с хеттами — хеттский царь высылает к ним свою опальную супругу, ждет оттуда статуи богов, его беглый вассал делает оттуда набеги на хеттские владения. Кроме того, полагают эти ученые, если бы Ахийява была Микенским царством, в хеттских документах отразилась бы великая воина Ахийявы с вассалом хеттов Вилусой (Илионом) и сокрушительное поражение Вилусы. А этого нет.

Но у сторонников отождествления есть что сказать в ответ[203], а если еще не так давно спор шел с равным успехом, то я последнее время перевес на стороне последователей Форрера — отождествление Ахийявы с ахейцами Греции получило почти всеобщее признание и завоевывает все новых сторонников. Ведь для тесных сношений Ахийявы с хеттами расстояние-не преграда, а море не отделяло греков от хеттов, а связывало с ними: ахейцы были завзятыми моряками. Львиные ворота в Микенах давно рассматриваются как подражание бесчисленным каменным львам хеттов. Царь Ахийявы, живя где-то на западе, обычно действует издалека, к нему отправляются на корабле. Повелитель хеттской империи титулует его как равного, в одном ряду с фараоном Египта и царем Ассирии, просит у него прощения за былые обиды. Кто еще мог бы на западе претендовать на такое обращение могущественного хеттского царя? На Родосе нет ни роскошных ахейских дворцов, ни толосов, а Кипр известен хеттам под другим названием (да ведь он и не на западе от хеттов, а на юге). В схему Ахийява — ахейцы Греции хорошо укладываются и результаты новых раскопок микенских колоний в Малой Азии (особенно Милета — хеттск. Милаваты, где хетты знают людей Ахийявы), и новые находки хеттских документов с упоминанием Ахийявы и ее вассалов[204]. Все это и вызвало резкий перелом в дискуссии.

А что хеттам неизвестна Троянская война, так ведь и Гомеру неизвестны хетты. И всему греческому эпосу в целом. Тем хуже для Троянской войны. Не потому ли она, прославленная в веках, отделяется и от ахейцев, и от хеттов, что тогда, когда жили те и другие, ее просто не было?

Но Александр в ту эпоху действительно царствовал в Илионе и некоторые его данные (имя, принадлежность к царской семье, связь с Илионом и др.) действительно совпадают с характеристиками греческого эпического героя. Правда, говорили его подданные ни на греческом языке, а на лувийском[205]. Греческое имя царя может свидетельствовать об ахейском происхождении династии (иноземные династии — дело нередкое). Одна из ипостасей Аполлона — действительно малоазийская[206]. Таким образом, сочетание образов Александра Илионского и Аполлона действительно восходит к XIII веку, но трудно назвать царя Алаксандуса историческим прототипом Александра-Париса, потому что образ чрезвычайно изменился, почти неузнаваемо. Может быть, вернее будет сказать, что к фольклорному образу мифического похитителя красавицы были приклеены имя и некоторые другие особенности Илионского царя. Во всяком случае, в греческом эпосе это один из древнейших образов: он более других (за исключением Елены) оснащен постоянными эпитетами, характерными для фольклора.

А есть ли в бронзовом веке какая-либо историческая основа для предания о Троянской войне? Территориальных захватов в северо-западном углу Малой Азии — таких, как южнее, — ахейцам не удалось сделать. Государство Вилуса (Илион) и соседние с ним находились под хеттским протекторатом. Спустя одно поколение после договора с Алаксандусом хеттский царь в письме к царю Ахийявы упоминает свою ссору с ним из-за Вилусы, закончившуюся примирением. Еще позже в хеттском письме о царе соседней с Вилусой страны говорится, что царь этой страны «сделал войну (против хеттов), полагаясь на царя Ахийявы»[207]. Так что царь Ахийявы в XIII веке строил какие-то интриги в этом районе против Хеттского царства, а поскольку Вилуса была вассалом хеттов, то эти действия царя Ахийявы означали непосредственную угрозу Вилусе. Но сведений об осаде и взятии Вилусы нет. Захват Вилусы был скорее мечтой ахейцев, утоляемой сказками, чем исторической реальностью XIII века[208]. Возможно, то, что они не сумели осуществить в жизни, их потомки реализовали в героических песнях.

Стимулом к сочинению подобных песен на основе туманных сказаний послужила, очевидно, экспансия греков-эолийцев на Лесбос и северо-западное побережье Малой Азии в X–IX веках до н. э., а непосредственным поводом — отплытие объединенной флотилии греческих отрядов, руководимых потомками Агамемнона, на восток, к Малой Азии. По преданию, переданному Страбоном (IX, II; 3, 5; XIII, 1, 3), этот флот отплыл из Авлиды — как у Гомера.

Еще одна проблема возникает при изучении хеттских документов: в одном из них упомянуты оба названия города — и Илион, и Троя (Вилуса и Труя), но как разные города! Хотя и находящиеся по соседству. Я постарался показать, что и в самой «Илиаде» есть следы такого расхождения: у этих названий разные наборы постоянных эпитетов, а сами названия сосредоточены в разных песнях «Илиады». Иными словами, вполне вероятно, что в «Илиаде» слились разные сказания о взятии города — в одном шла речь об Илионе, в другом — о Трое. Илион найден и раскопай, о Трое нам доступны лишь догадки[209]. Основное сказание сложилось вокруг Илиона.

Было бы чрезвычайно заманчиво проследить, как и из каких источников формировался на деле героическим эпос Троянского цикла, как возникла легенда о Троянской войне, как и кем создавалась «Илиада». Но для этого надо написать другую книгу.

Лев Самуилович Клейн.

Профессор, доктор исторических наук.