Трудно быть феей. Адская крёстная

ГЛАВА 20. Спящий царь и серая мышь

— Тьфу ты! Нечисть! Ты чего это удумал? А ну, возвращайся обратно! — выплюнув из пасти верещащую мышь, утираясь лапой, возмущенно рыкнул коргоруша. — Устроил тут цирк, понимаешь. Ты домовой или где?

Мышь, возмущенно усы топорща, поднялась на задние лапки и замахала передними на собеседника. Черный кот уселся напротив, голову склонил набок и удивленно вытаращился на зверушку, пытаясь перевести на человечий язык непереводимый писк.

— Ты чего, Кузьмич? Речь с перепугу отшибло? Ты нормальным языком скажи, а? Я этот твой писк художественный не понимаю! — котяра тоскливо вздохнул и улегся мордой на лапы, озадаченно дергая ушами и подрагивая носом. — Ну я же чую — ты это, кончая дурить, во дворце такое твориться, а ты тут в кошки-мышки играть затеял!

Подскочила мышь к широкой черной морде и с размаху зарядила лапкой по мохнатой щеке.

— Мы-а-р-р-ры-р! — рассерженно рявкнул коргоруша, на лапы вскакивая. — Кузьмич! Ты чего?! За что? За… Погодь! Ты говорить не можешь? — мышь быстро-быстро закивала головой, так что аж уши затряслись. — Правда, что ль? — кот выпустил коготь и осторожно потыкался в серое пузико.

Разъяренный зверек оскалился и погрозил лапкой, а затем громко клацнул острыми зубами в опасной близости возле наглой лапищи, всем своим видом демонстрируя.

— Ой, — подпрыгнул коргоруша. — Я это… проверить хотел… Вдруг ты — это все-таки не ты, а кто-то другой! Да понял, я понял! — плюхаясь на мохнатый зад и подальше пряча лапы от злобно верещащего мыша, ошарашенно забормотал зверь. — А… А делать-то что теперь? Царь окочурился… Ай… Не дерись! Ну не окочурился, дрыхнет сном беспробудным. Царица белены объелась. Ой… Да что ж такое-то! Ну не белены! Крыша у нее потекла… на почве ревности… Отстань от меня, монстр серый! — мохнатая тушка подскочила на месте, уворачиваясь от серого урагана. — Да ясный красный, буду культурно выражаться, — продолжая скакать туда-сюда на месте, спасаясь от зубов острых злобно стрекочущего мыша, завопил кот. — Подумаешь, особи царские, правду не скажи, разумения своего не озвучь! — коргоруша запрыгнул в кресло и ворчал оттуда, косясь на разъяренного домового, в чужой шкурке. — В кои-то веки выслушаешь меня! Ай! — коргоруша вылетел из мягких подушек и взлетел на стол: мышиный домовой добрался до него и цапнул-таки за хвост исключительно в воспитательных целях. — Вот обижусь и съем тебя, — заныла наглая морда, сверкнув желтыми глазищами, на всякий случай подальше от края отодвигаясь. — А если серьезно, что делать-то будем?

Мышь заверещал еще яростней. Коргоруша развалился на столешнице, и только зрачками подрагивал, отслеживая возмущенные прыжки и взмахи тонкого хвостика потерявшего человечью речь домового. Время шло. Кот глаза прикрыл, уши лапами зажал и лежал, тоскливо про себя думая: «Голосище у Кузьмича дай леший каждому. Даже в облике мышином судьбинушка не обделила: пищит так, что в голове отдаётся, а душа в пятки норовит ускользнуть. Толк бы какой с этого визгу заиметь. Ни ежа ж не понимаю, чего он от меня хочет!»

— Мыр-р-р? — приоткрыв один глаз, вопросительно муркнула моорда омхнатая, когда пищание подутихло, а мышь устало рухнул на подушку.

— Пи-пи-пи! — вяло отмахнулся лапкой домовой, переводя дух.

По комнате растеклась тишина долгожданная. Только треск поленьев в камине да робкий стрекот сверчков нарушал молчание сопящего мыша и мурчащего коргоруша. Спустя полчаса домовой подскочил, головой повертел, носом дёрнул, грозно пискнул и лапкой велел коту хвост вниз свесить. Зверь глаза демонстративно к потолку закатил, тяжко вздохнул, но просьбу выполнил.

Шустро взлетел упитанный комочек на стол и торопливо подбежал к чернильнице. Оглядел перья заточенные, прикинул свои возможности, лапкой топнул рассерженно. Да тут же зацепил взглядом карандашик маленький с блокнотиком, который сам же, будучи домправителем, а не серым недоразумением, таскал всегда в кармане штанов. Память памятью, а дел-то много, вот и записывал на бумажку, где ремонт мелкий необходим, где оборка на занавесках оборвалась, а то и мысль какую умную, чтобы по вечеру в тишине, чаёк попивая, обдумать да решение принять.

Мышь огрызок схватил, хвостиком листик перевернул и, язык от натуги высунув, принялся буквы выводить. Коргоруша чуть передвинулся, глаз один приоткрыл и за движениями хозяина следить принялся, улыбку в усах подрагивающих пряча.

— Ты чего удумал-то старый? А ежели она тебя там заметить? А ежели ловушек магических наставила на тебя в обличье мышином? Чего? Мр-рыф! — кот возмущенно дёрнул хвостом. — Я? Тебя? Сожрать? Да как ты!.. Не ты? — коргоруша лапой бумажку к себе развернул и принялся читать послание от домового. — Говоришь, не ведала ведьма, что окромя меня никаких котов во дворце нет? Так и я не кот! А-а-а… Не зна-а-а-а-ла! Ну тады ка-а-а-анеш-на-а-а-а! — зверь довольно фыркнул, принимая похвалу: хорошо в роль вошёл, от настоящего котофея не отличим. — Думаешь, сработала магия-то? И ты… то есть я… э-э-э… короче, съел я тебя уже, что ли?

Мышь застрекотал еще яростней, лапками потрясая и всем своим видом показывая, что еще припомнит лохматому чудовищу минуту страха, которые пережил домовой в пасти у друга. Дай только облик истинный вернуть, коргоруша за шутку дурную отхватит по полной.

— Вот пр-р-р-ра-а-а-во слово, точно обижусь, — сердито сопя, заявил котяра, морду насупленную отворачивая. — Ну что-о-о ещё-о-о? — недовольно дернув ухом, нагло разглядывая скачущего перед носом домо-мышь, протянул коргоруша. — Я — против! Не понесу я тебя на растерзание ведьме проклятой! Ах, меня никто не спрашивает?! Ну ладно! — кот вскочил на лапы, возмущенно дёргая хвостом в стороны. — Сиди тут. Молча! Я на развездку! Вернусь — решим, куда тебя нести и что делать!

С этими словами коргоруша спрыгнул со стола, не слушая мышиные вопли, и растворился в воздухе. Как всегда, последней исчезла ехидная черная морда, скаля зубы в ухмылке. Кузьмичу ничего не оставалось, как пискнуть вслед непослушному коту, продолжить свою писанину в тишине, и ждать друга, время от времени прислушиваясь к дворцовым шорохам, шумам и скрипам.

Домовой в шкуре мыши маршировал по столу, коргорушу дожидаясь, время от времени что-то под нос себе пищал, хвостом размахивал, как шпагой, лапками махал. Дойдя до края стола, Кузьмич останавливался, прислушивался и дефилировал обратно. Скоро воинственному мышу надоело туда-сюда без цели бродить, и решил он домашним грызунам смотр устроить.

Замер Бабай Кузьмич посреди столешницы и задумался: голоса-то нет, как звать Его мышиное Величество? Попробовал свистнуть, как обычно, да тут же сам на себя лапами замахал: не свист, а недоразумение. Дудочку хотел было отыскать в сундуке своем, волшебную, старым недругом подаренную, да вовремя вспомнил, что на её зов мыши-крысы со всей столицы сбегутся, не только свои, дворцовые. Вспомнил про прутик ивовый, который ему Мышегрил подарил, король мышиного семейства из царских подземелий. На всякий случай непредвиденный. Стукнешь им по стене возле плинтуса три раза, ногой притопнешь, Величество на встречу и прибудет.

Обрадовался Кузьмич, со стола на кресло соскочил, оттуда по пледу на пол и помчался к сундуку заповедному, где куча нужных артефактов хранилась. Подскочил, на крышку взобрался, даром, что возраст, а вот поди ж ты, в мышиной шкуре как молодой скачет. Сидит, на тяжелый замок глядит и на себя ругается: мало того, что железка в полпуда, так еще ключ раздобыть с верхней полки надобно, к замку подтащить, вставить как-то да опосля крышку-то приподнять. А как это сделать, когда сам с ладошку?

Пригорюнился Бабай Кузьмич, присел на хвост, задумался: «Дождусь коргорушу, ключ принесет, в замок вставит. А как открывать будем? Сил не хватит, тяжестью магической придавлена плотно к краям, не поднимем без магии. А её и нет-то…» — вздохнул домовой печально и хвостиком по дереву стукнул не сильно, будто пальцами щелкнул. И опешил. Заверещал от радости, будто дитя неразумное: вот она магия-то родная, домовушная, в мышиной хвосте спряталась!

Засуетился Кузьмич, спиной к замку повернулся, через плечо оглянулся, на дужку три раза плюнул, через другое плечо дунул, хвостом прищелкнул, запор и открылся. Пуще прежнего заверещал мышь, заметался по крышке сундука, лапками всплескивая от восторга чистого. Будто в детство вернулся и впервые магию свою применил под приглядом батюшки.

Наскакался до колик в боку, плюхнулся на задние лапки, дух перевел и вновь задумался: куда перебраться, чтобы крышку поднять магией, да самому с нее не свалиться. И придумал на стенку возле сундука забраться. Задумка показалась хорошей, да исполнение не очень. Не рассчитал силу хвоста мышиного, сундук распахнулся чуть не прибил незадачливого домового. Свалился Кузьмич за короб и застрял. Пыхтит, ворчит, все на свете ругает. Уже и представил как вернется кот черный наглый, выцарапает домового из-за стены и будет до скончания века шутки шутить да припоминать.

«Да чтоб меня, потомственного домового, комок шерсти спасал! Не бывать этому», — пискнул воинственно мышь, чихнул от пыли и вылетел стрелой из-за сундука, со всего размаха головой стукнулся о комод и плюхнулся на пол. Кряхтя и охая поднялся домовой на дрожащие лапки, силу возможностей ощупал, оглядел себя со всех доступных сторон и побрел к ящику.

«Стар я уже для таких подвигов. — размышлял по дорого Кузьмич. — Но если не я, то кто царя-батюшку спасет? А без государя мы злыдню не одолеем. Волшба — штука хорошая, но коли с принца вся история началась, им же и закончить надобно. А вот та ли эта история — ее вопрос…» Домовой до сундука добрался, внутрь шустро проник и обнаружил на самом дне прутик ивовый, в холстину замотанный. Вытащил наверх, размотал, скинул с края короба на пол и потащил к стене. Кое-как лапками мышиными перехватил да по плинтусу постучал.

— Эт-та-а-а-а что тут пр-р-р-роисходит? Цирк уехал, мыши нам достались? Кузьмич?! — возникший из теней коргоруша ошалело разглядывал, как по светлице Бабаевской мыши строем расхаживают, на плечах щепочки таскают на манер стражей с ружьями. А домовой и король мышиный на сундуке стоят и маршем мышиным дирижируют.

Мышегрил пискнул возмущенно, гордо нос задрал всячески кота игнорировать принялся. Мышиные войска на мгновение испуганно замерли, но потом признали в черной тушке своего и продолжили вышагивать по пять в ряд.

Кузьмич оставил Мышегрила наблюдать за войском и перебрался на стол, чтобы удобней было с котом общаться.

— Ты чего удумал, старый пень? Войной на царицу идти? Ведьму толпой загрызть? Ты зачем эт-то писклявое войско вызвал? И как сумел-то? Неужто… — до коргоруши дошло, что грызуны-помощники домового — не просто так тут оказались, а Кузьмич сумел их призвать. Магия вернулась!

Мышь гордо задрал вверх вытянутый в струну хвост и показал лапкой на кончик хвоста. И грозно погрозил лапкой, сжатой в кулачок. Черный кот предупреению не внял, на попу плюхнулся и расхохотался.

— Это что-о-о-о же… па-а-а-лочка-а-а-а волшебна-а-а-я-а-а-а у тебя теперь? Хво-о-ост ма-а-а-агический! Ма-ау-уа-у-уа-у-у-у! Ай! Ты чего? Уже и посмеяться нельзя, — обиженно заныл коргоруша, потирая нос, в который икорка колючая впилась и тут же растаяла. — Вот и дела-а-а-ай добро-о-о-у домовым!

Мышь угрожающе лапы в бока упер, хвост изогнул, прицельно кончиком в кота направив.

— Ну, ла-а-адно-о-о! — протянул коргоруша, на кресло запрыгнул и принялся остановку дворцовую рассказывать.

Слушал Кузьмич и слезы лапкам утирал. Царя-батюшку в сон беспробудный ведьма злобная погрузила. Царицу-матушку («Да какая она после того матушка!» — мявкнул кот) околдовала речами льстивыми, заботами ложными, та и повелась на дело черное, гиблое. Слуги царские будто и не в себе: улыбаются и распоряжения выполняют, словно и не люди, а куклы. Глаза круглые, пустые, что велели, то и выполняют. Сказали прыгать — прыгают, бежать бегут.

Поймал было коргоруша одного домовенка, да поговорить попытался. Не тут-то было: молчал, как рыбы об лёд, только по глазам и понятно, что не о конца ведьма его опутала. Лупает ресницами, а вымолвить окромя «чего изволите» ничего и не может.

Слушал Кузьмич, хвостом о край стола постукивая, голову ломая, как царя-батюшку разбудить и бесчинства прекратить. Тут-то коргоруша и признался: выловил он паучка да выпытал, что и как. Оказалось, булавка волшебная в сон Ждана погрузила. А воткнула её в темечко сама царица.

— А ну цыц мне, — рявкнул кот в Мышегрилу. — Чего развопился?

Мышиный король, взволнованно лапки заламывая, метался по сундуку и что-то верещал отчаянно. Кузьмич велел коту помолчать, внимательно речь грызуна слушая. Мышегрил писк свой закончил и замер на крышке, дрожа всем тельцем. А домовой зубы острые на радостях оскалил и лапки от предвкушения потер.

— Кузьмич, а, Кузьмич, не нра-а-а-а-вится мне твоя улыбка-а-а-а… Не пуга-а-а-ай меня-а-а-ау… Что удумал, черт ста-а-а-рый?

Мышь самодовольно ухмыльнулся, схватил карандашик и стал что-то писать. Живность замерла, не мешая Бабаю Кузьмичу план рисовать, а коргоруша глаза прикрыл и спать завалился.

Проснулся коргоруша от яростного писка в ухо. Домовой восседал на его голове, теребил за кисточки и пищал, требую внимания.

— Ну что-о-о-о там у тебя-а-а-а-а-у-у-у, — зевнул котяра, едва не скинув Кузьмича с загривка.

В последний момент мышь удержался, лапками пребольно ухватившись за правое ухо.

— Ай! — рыкнул коргоруша и лапой стряхнул вредного мыша со своей головы.

Домовой отправился в полет, но в последний момент был перехвачен когтистой лапой и аккуратно водружен на стол.

— Да-а-а-а-вай свою-у-у-у писульку-у-у-у, — потягиваясь, муркнул черный кот.

Домовой ткнул ему в нос бумажками и сердито засопел. Коргоруша цапнул записки, в кресле вальяжно развалился и принялся изучать каракули домового.

— Ну а что-о-о-о, может и получи-и-и-тся, надо-о-о про-о-о-бовать, — прочитав всё, кивнул головой короверша. — Ко-о-о-о-гда на дело пойдем? — зыркнул на мыша желтым глазом, протянул помощник.

Бабай Кузьмич задумался, потом на часы глянул и показал три пальца. Кот согласился, что через три часа на выручку царя-батюшки идти самое то и снова завалился спать. А домовой мышей собрал и отправил их по дворцовым комнатам на разведку. Сам же на полку книжную отправился, отыскал старую книгу и с помощью Мышегрила, магии и какой-то странной мышиной матери свалил её на пол. Коргоруша проснулся, свое возмущение высказал шумом устроенным, и опять унснул. Домовой протесты кота проигнорировал, отправил короля мышиного следить за королевой и феей темной, а сам принялся страницы перелистывать, надеясь отыскать в фолианте совет, как из мыша в свою шкуру вернуться.

Долго ли коротко, но нашел-таки условия заговора, пригорюнился. По всему выходило, только в зеркале волшебном увидеть можно, в какое место вошла иголка заговоренная да где узелок завязан на погибель. Вот только где его взять то зеркало. Сокрушался Бабай Кузьмич недолго, мышиные шпионы примчались с новостями последними. Домовой доклады выслушал и отправил армию отвлекающими маневрами заниматься: на кухне беспорядки устроить, горничных напугать, платья царицыны погрызть. Самых талантливых заслал в покои Февронии обстановку разведать, выяснить, где зелья волшебные хранит, подслушать-подсмотреть.

Сам же коргорушу разбудил, взобрался на него верхом и дорожками теневыми в покои Ждана отправился. К тому моменту как добрались до опочивальни царя-батюшки по всему дворцу визги женские раздавались, слуги бегали с веерами и солями пахучими, дам придворных в себя приводили, потому как горничные вместе с барынями все как одна без чувств свалились от мышиного нашествия.

Серая армия потоком лилась по коридорам, разбегаясь ручейками по комнатам и жилым помещениям. Наглые мыши всюду лезли, на головы и кровати заскакивали, кушанья, не боясь, из тарелок выхватывали. В шкафы лезли, бумагу-ткани кто грыз, а кто с собой в норы утаскивал. Царица Зинаида с ног сбилась, как в себя пришла, пытаясь хаос во дворце прекратить. Не тут-то было.

Его Величество Мышегрил Трёхголовый самолично решил почтить особу королевскую своим присутствием. Первой мыша с тремя головами увидала государыня, да так на руки придворным девицам и свалилась. Дамы захлопотали над королевой. Но хитрый мышь на трон взобрался, хвостиком прищелкнул и заверещал во все свое горло мышиное. Барышни как одна рядом с царицей и полегли. Только что в табеля сами собой не уложились, веером кружевным разноцветным рассыпались.

Одна Феврония спокойно в апартаментах своих находилась, с зеркалом разговаривала, за королевой Амбреллой подглядывая. Но и до неё вскоре волна воплей докатилась. Покинула свою комнату темная фея и едва в обморок не грохнулась от ужаса. Едва дверь открыла, как в комнату серая море хлынуло, живое, верещащее, норовящее по платью на голову взобраться, под юбки пролезть. Взмахнула рукой Феврония, желая молнией огненной по мышиным спинам пройтись, да вовремя сообразила: скакнет огонь на стены, драгоценными породами деревьем отделанные, и полыхнет пожар. А спасать некому, все мышиным нашествием заняты.

Подхватила темная фея юбки пышные и начала пробираться в палаты царские к крестнице, воздушной волной путь себе расчищая. До поворота кое-как добралась и застыла истуканом каменным: навстречу массе серой двигалась тьма черная. В один момент серое с черным объединились, перемешались и с удвоенной силой хлынули дальше по коридорам. Отмерла Феврония, брезгливо губы поджала и с утроенной силой стала путь себе расчищать в тронную залу, магией и ногами крыс и мышей от себя отпихивая.

Мышегрил постарался, отправил гонцов в королю крысиному, помощи запросил в борьбе нелегкой с ведьмой темною, что обман царя-батюшку сгубила, дворец захватила, домового околдовала, домовят в кукол бездушных превратила.

С большим трудом Феврония к Зинаиде добралась, мышей и крыс возле двери расшвыряла и в зал проникла. И снова застыла изваянием, картину престранную наблюдая. Только девица в себя приходит, как тут же снова в обморок падает. Царица и вовсе на полу лежала, в себя не приходя, полностью мышами облепленная.

Темная фея в себя пришла, воздушную плеть по комнате запустила. Серое покрывало заверещало, по углам разлетаясь. Один король мышиный Мышегрил Трёхглавый на троне остался. Увидал Февронию, напыжился и в размерах вырос раза в три. Царьком пузатеньким на троне сидит, скипетром из кости куриной в сторону ведьмы тычет, монотонно под нос что-то себе пищит.

Мыши в себя пришли, в кучу собрались и в сторону Февронии рядами стройными зашагали. Дунула ведьма, через плечо плюнула, да не тут-то было. Держит Мышегрил свой жезл, прикрывает подданных магией, маршируют серые воины оскалив зубы и хвосты воинственно задрав.

Разозлилась Феврония, ногой топнула, пальцами щелкнула, заледенели стены и пол, покрылись спинки пушистые льдинками колючими, но марш свой мыши продолжили. Вот уже и первые ряды до феи добрались, по юбке взбираться стали. Вновь плетью невидимой взмахнула Феврония, но тут мыши разом все на нее кинулись, острыми зубками куда попало впились. Завизжала ведьма благим матом, проклятья из уст её так и посыпались.

Одно из них прямиком в мышиного царя полетело. Да в шаге о стену мышиную разбилось. Живым щитом закрыли подданные короля своего Мышегрила, да так и замерли стеной каменной возле трона царского. Его Величество громко пискнул и разом мыши с Февронии схлынули, по углам, по теням разбежались. Напоследок Мышегрил скипетром взмахнул, воздух испортил и был таков.

Разъяренная Феврония в платье разодранном, с прической испорченной рванула было из тронной залы, да не тут-то было. Серо-черное море хорошенько двери подперло, не войти, не выйти. Сколько не стучала фея, не ругалась, кары страшные на головы стражей призывая, никто на ее призывы не откликнулся. Охранники, как только крыс увидали, там копья побросали и сбежали во двор подальше от мышино-крысиного безумия.

Наплевав на крестницу бесчувственную и дам придворных, ринулась темная фея к окну, створки распахнула, птицей обернулась и вылетела вон из дворца. На ближайшем дереве примостилась, отдышалась и принялась оглядываться. Зачарованные домовята как один куклами оболваненными стояли, глазенкам лупали бездумно. Феврония успела заметить, как очередного домового с крыльца мыши толпой вытолкали и собратьям допинали.

Слуги человеческие бестолково носились кто куда по двору. Девицы и бабы все как одна в лёжку лежали. Даже самые смелые не выдерживали серого ужаса и в обморок падали. Мужики колья хватали, метлы, и здание штурмовали, пытаясь мышей и крыс изгнать. Но не тут-то было. Серо-черная масса поднималась выше роста человеческого и обрушивалась на смельчаков, под собой погребая. Бойцы теряли орудия и на четвереньках покидали поле боя.

Птица серая взглядом дворец окинула, с ветки вспорхнула и прямиком к своим окнам понеслась. Влетела Феврония в свою опочивальню, об пол ударилась и вновь человеком обернулась. Огляделась вокруг да к шкафу кинулась. Распахнула дверцы, сундук вытащила, крышку откинула и принялась вещи выкидывать, до дна добираясь. Наконец, обнаружила ларец заветный и замерла, оглядывая замок.

В тот же миг зашипела яростно, обнаружив нити разорванные, колдовство изгрызенное. Раскрыла ящичек и завыла тварью раненой: исчезло из сундучка зеркальце волшебное, с коим всегда разговаривала. В туже секунду пальцы темной феи удлинились, когтями обернулись, тело изогнулось, меняя размер и форму. И вот уже посреди комнаты стоит и не фея вовсе, а ящер огромный с хвостом шипастым. Из пасти яд капает, меж зубов острых язык змеиный извивается.

Шагнула ящерица в дверям, полкомнаты разнесла хвостом. Раскурочила вход, из опочивальни выбираясь, распахнула пасть и кинулась в гущу серо-черную, направо-налево хвостом и лапами мышей-крыс круша, ядовитыми зубами клацая, слюной во все стороны брызгая.

Заверещали зверушки, в смертельной агонии забились, на врага всей армией кинулись, да силы не равны. Тварь по коридорам скользит, лапами мышей давит, кого в пасть закинет, того проглатывает. Крыс из толпы выхватывает, тушки перекусывает и выплевывает. Долго билось крысино-мышиное войско, да только бестолку: шкуру ящера зубами мелкими не прокусить, не повредить сильно. Гибли полчища грызунов бессмысленно, на рожон лезли почем зря. И повелел Мышегрил отступать.

И схлынуло море серо-черное, отступая в тени, норки, под плинтуса прячась, оставляя за собой тела серые и черные товарищей погибших. И наступила тишина во дворце. И обернулся ящер страшный Февронией. И рявкнула фея темная голосом нечеловеческим, слуг призывая. Затопали ноги, засуетились люди, застучали совками, зашкребли вениками царские хоромы в порядок приводя.

Феврония в себя пришла, платье сменила и вновь в тронную залу направилась, брезгливо подол придерживая, серые тушки носком туфли отбрасывая. На ходу размышляя: кто осмелился в покои её проникнуть, колдовские замки сумел взломать. И не замечая мыша упитанного верхом на коте черном, что на пару её до дверей в царские апартаменты провожали, в тенях прячась.