Трудно быть феей. Адская крёстная

ГЛАВА 5. Элла, Эллочка, Амбрелла

Словно сквозь туман пробивались к Амбрелле слова старой няньки, но отвечать не хотелось. Да и отвечать нечего. Отправила на помощь лесу сорокопутов и дубынь, и снова замерла, сидя в кресле возле окна, равнодушно наблюдая, как текут по небу облака белые, перистые. Не понимала королева, что с ней происходит. Вроде и любви к бывшему мужу в сердце более нет. Да вот, поди ж, ты, задела-зацепила её женитьба Ждана до самой сердцевины души.

Что-то мутное, тягучее и обжигающее поднялось из глубин, захотелось, если не отомстить, то сильно напакостить. А еще лучше, болью отравить, чтобы понял, неверный, каково это: любить и мучиться столько лет безответно. Ждать и надеяться, что одумается и вернется. И не понять, что страшнее мучило душеньку: крылья отобранные, или любовь растоптанная.

Разум верх взял над злобой накатившей, и мстить Амбрелла не стала. Но письмо написала и отправила, и решение менять не собиралась. Очень хотелось ей, чтобы возлюбленный ее бывший прочувствовал, каково это — с занозой в сердце жить, когда не вздохнуть, ни выдохнуть не можешь. Когда солнце погасло, и краски яркие выгорели. Пенье птичье чудотворное ржавым карканьем воронов звучит. А в сказках леса и вовсе ужасы мерещатся.

Фея нехотя выбралась из уютных объятий любимого кресла с высокой спинкой, в котором пряталась от назойливой нянюшки. Мелькнула было мысль, что неправильно все это, поговорить бы с Чоморой, успокоить, утешить, сказать, что все пройдет и светло снова будет. Любит ведь нянька ее, неразумную. И Элла души в ней не чает. Но утекла думка, словно вешний снег под солнышком растаяла.

Холодно.

Амбрелла передернула плечами, подошла к резному шкафчику, распахнула створки и достала шаль-паутинку, пауками местными связанную, заговоренную на вечное тепло. Пух ласково прильнул к телу, но не согрел, только вызвал глухое раздражение: не таких прикосновений хотелось, другой ласки сердце ждало.

Холодно.

Не греет шаль душу омертвевшую, глыбами льда заваленную. Лед остужает разум и охлаждает разбитые осколки, но острые грани царапают изнутри солнечное сплетение и не дают забыть, выкинуть из головы, встряхнуться и жить дальше. Столько лет ждать и надеться, что образумиться любимый, вернется к ней и жизнь наладиться, боль уйдет, а сердце вновь забьется в гармонии с Вечным лесом и миром. Затрепыхалась было умирающая надежда, когда старый король преставился. Да не судьба видно. Не пришел, не написал, не ступил на порог со словами нежными извинительными.

А потом нелегкая царевну-лягушку принесла. Вот ведь зараза хладнокровная, дождалась-таки своего часа. Прискакала в своей коробченке посочувствовать, поддержать. А сама глаз жадных с лица не сводила, все чувства разглядеть пыталась, эмоции уловить, подпитаться.

Говаривала Чомора, что зеленуха темным колдовством занялась, омолаживающим, эликсир чудодейственный создала, да на нём озолотилась. Сеть косметических салонов по королевству открыла. И сама молодеет с каждым днем и часом.

А мазь та на слезах невинных дев замешана, на страданиях любовных и печалях души. Оно всегда так и бывает: чужое горе другому в радость. В человеческих семьях такое частенько случается. А если приправить лицемерным сочувствием, так и вовсе эффект усиливается: намазалась вся, и тело до того легким становится, словно только на свет народилась и впервые над лугами взлетела на крыльях тоненьких.

Сама Амбрелла крем тот в глаза не видывала, хоть и предлагала ей заклятая подруженька баночку. Да не нужна ей красота и молодость такой ценой. Из души краса вырастает, в ней же и расцветает пышным цветом. Чем солнышко новорожденное в сердцевинке существа живого подпитывать первые годы жизни, такой и жизнь будет. Любовью да заботой, вот и добрым малыш вырастет. А коли злобой да завистью, хорошего не жди.

Потому и не понимала сейчас Амбрелла, что с ней происходит, отчего холод в душе поселяется, а сердце все меньше и меньше на радости реагирует, равнодушно в груди постукивает. Оттого и стала искать в книгах древних, фолиантах заморских ответы на свои вопросы незаданные. В одной рукописи про зеркало прочитала, мол, все знает. Поможет, научит, подскажет. Вспомнила, что в закромах стекло волшебное имеется, велела принести. Вот теперь стоит перед ним, и мучается: что спрашивать, о чем загадывать?

Амбрелла взяла со стола яблоко, отошла к окну. Равнодушным взглядом скользнула по чудной парочке: Чомора и Дубовод о чем-то шептались посреди двора. Вот нянька суетливо оглянулась на окна ее кабинета и, не заметив в проеме арочном свою воспитанницу, продолжила что-то горячо шептать лешему, утирая нос платочком, королевскими руками вышитым, на день трехсотлетия подаренный. Молодая у нее нянюшка, шустрая. А все старушкой прикидывается.

Глянула на молоденьких феечек, что развлекались с единорогами, и невольная улыбка тронула бледные уста королевы. Вспомнилось на секундочку, как сама маленькой была, в хвосты ерожиков цветы вплетала. Как силушка в крови бурлила, на волю просясь. Забилось было сердечко в другом ритме, живом и горячем. Да тут же память услужливо картинку подсунула, как на этих самых зверях волшебных по лесу Вечному со Жданом катались, сбегая от заботы ворчливой Чоморы.

И кольнуло внутри, стих стук сердечный, выровнялся. Ледяные пальцы сжали виски, ладони холодные погладили сердцевину солнечную, прогоняя жар душевный, гася угольки робкие, изморозью покрывая мир Амбреллы. Яблоко из рук выпало и покатилось по полу, но королева не заметила, погрузившись в воспоминания.

Амбрелле исполнилось только-только сорок четыре лета, когда с ее лесом первая трудность приключилась. Поселился под горой Живун на семи дубах злодей злодейский — Соловей-разбойник. Были бы живы батюшка с матушкой, никто бы и не закручинился, враз бы ворога восвояси выпроводили. А Эллочка только-только венец королевский приняла, мудростью не владела, многого знать не знала, ведать не ведала. А сердце молодое да горячее к разуму не прислушивалось, требуя немедля злодея изгнать и наказать.

В одночасье не стало правителей-родителей, исчезли в один день и с концами. Искали их долго, да не нашли. Земля молчала, ветра не слышали, луна и месяц не видывали ни в каких краях дальних короля и королеву. Потому и венчали на царство юную Амбреллу, приставив к ней опытных и мудрых учителей по наукам: по лесным загадкам, по природным явлениям, стихийным бедствиям, придворному королевскому этикету, наколдованным чудесам. Да опростоволосились: академик Тортильо (специалист по государственным связям с человеками, профессор человечьих душ) женился нежданно-негаданно на Гретель и отбыл в страну заморскую Чопорию.

Ни Чоморе, ни Дубоводу, ни даже Совету старейшин и в голову не пришло, что юная королева умудрится полюбить человека. По договору со всеми царствами-государствами в зачарованные леса, коих немало раскинулось по землям, нога человечья ступить могла только с позволения королевского. А уж про рубку дров али разрушения какие, речь и вовсе не шло.

Не терпели феи, когда природу мучали, в дубравах-рощах шумели, мусорили, ветки без причин ломали. И только единожды в месяц волшебные леса принимали гостей человеческих в свои недра, позволяя грибы-ягоды собирать по сезону, траву-муравку лекарскую. Но своеволия не позволяли, могли и навечно в себе оставить за грубость какую или ветку специально сломанную. А потому в основном на сборы ягодные девицы и бабоньки ходили. Одних молодок незамужних не пускали ни при каких обстоятельствах: а ну как фей соблазнит или того хуже, лешак в жены заберет!

В благодарность окрестные жители подарки отставляли чудные: чаши каменные, ткани вручную расписанные, предметы механические, без магии работающие. Лекарям да знахаркам вовсе разрешение королевское выдавалось на постоянной основе: люди они ведающие, глупости в лесах не творят, правила лесные уважают. Темных колдунов да человеков с черной душой Вечный лес и вовсе в себя не пускал. В трёх соснах блукали такие недруги. Пока не падали с ног от усталости. А самые настойчивые да упертые и вовсе сквозь землю проваливались. И где потом объявлялись на свет белый, никто особо не интересовался.

Каким ветром на границу с Вечным лесом принца Ждана в тот несчастный день занесло, до сих пор непонятно. Проскакал бы мимо, да вернулся бы к своим егерям-охотникам, свите придворной. Но увидела его гаевка — внучка Дубовода Семидневича, и бегом деду докладывать: так, мол, и так, справный принц на коне коло леса ошивается, а ну как поможет королеве с Соловьем совладать. Все ж таки одного корня ягоды, кровей человеческих, да и мужеского рода оба. А знамо дело, мужик мужика поймет издалека. На свою беду послушал неразумную старый леший, завел Ждана в лес, королеве показал. И завертелось.

Выслушал тогда принц Амбреллу, и, хоть и сбледнул с лица, да храбро в грудь себя стукнул и поклялся Соловья-разбойника извести.

Собрали его в путь-дорогу, пару вещиц волшебных для удобства дали: салфетку-самобранку походную, стаканчик-наливайку для питья. Ну и по мелочи всяко-разно собрали: плащ-невидимку, свисток-зазывалку (свистнешь в него три раза, слетится птиц видимо-невидимо), одеяло-на-земле-спало (расстелешь на привале, мягче перины станет, в любую стужу согреет, под любой размер и форму подстроится). И отправили королевского сына на битву страшную, на подвиг ратный.

Вернулся принц Ждан в королевский дворец с победой ровно через неделю. С лица опухший и помятый, словно семь дней на булыжниках спал. Руки белые тряслись, ноги не держали. Амбрелла выбежала сама лично встречать героя, слуги верные в палаты героя повели на перины пуховые отдыхать уложили, предварительно попарив в баньке, да окунув в купель с живой водой. Уж больно запах от принца шел неприятный.

А после пир был на весь лесной мир. И с замиранием сердца Амбрелла слушала повесть о ратных подвигах Ждана, что аки лев бился неделю без продыху с окаянным Соловьем-разбойником. И одолел-таки врага в бою жесточайшем. Однако убивать не стал, пожалел, отпустил с миром злыдня, взяв с него слово крепкое, что более тревожить лес и нервировать королеву Амбреллу не будет Охметьев сын.

На что запала в тот день юная фея, ни разу до того любви не ведавшая, кто теперь поймет. То ли героя могучего благородного нарисовало ей воображение, то ли милосердие принца Ждана к поверженному врагу пришлось по сердцу, да только глаз восторженных не сводила она с прекрасного мужского лица, каждое словечко ловила, затаив дыхание, ручки нежные к груди прижимала. А сердце колотилось в горлышке как сумасшедшее. И расцветали в нем цветы дивные, пели птицы песни сладкие, малиновым цветом разгоралась щемящее чувство в солнце души.

Во время пира королева Амбрелла пригласила царевича погостить в королевстве фей. Ждан, не долго думая, с радостью согласился. Попросил только отправить весточку батюшке, что, мол, жив-здоров, в гостях задержался, скоро будет. А сам так и норовил то ручку королевскую поцеловать, то самый вкусный кусочек в тарелку девичью положить, то в глаза томно так с тайным значением заглянуть. И понеслось.

Пир закончился. Принц остался. Ухаживал Ждан за Амбреллой красиво: серенады под окнами пел, романтические прогулки устраивал, цветы дарил, венки плел. Часами разговаривали друг с другом и наговориться не могли. Каждый день на рассвете вместе гуляли по Вечному лесу и пешим ходом, и на единорогах. Королева привыкла на утренней зорьке сама лично владения свои обходить-объезжать, с каждой проблемой и проблемкой разбираться. Принц Ждан разочек с ней напросился на прогулку, да так и катался потом ежеутренне. Возвращались оба счастливые, умиротворенные, за руки держась. Вместе завтракали, затем Амбрелла королевскими делами занималась, а принц подле нее сидел. Когда с книжкой, когда с пером и бумагой, когда просто так, глаз не сводя с прекрасной феи.

После дел государственных принц Ждан стихи Эллочке читал собственного сочинения, восхваляя красоту ее девичью, разумность ее государственную, мудрость и справедливость королевскую. Про любовь свою разговаривал, целуя пальчики трепетные.

Через месяц пришла пора влюбленному принцу восвояси отправляться: государь-батюшка Беспардон Долдонович затребовал наследника домой. Дела государственные не терпели отлагательств, пора и честь знать. Расстроенный Ждан обещал вернуться. Влюбленная Амбрелла подарила ему хрустальную капельку, чтобы связь поддерживать. Русалки лесные расстарались, приволокли своей королеве в дар. Капнешь на ту каплю слезой али водой, глянешь, и в тот же миг возлюбленного увидишь. Даже и пообщаться недолго возможность имелась.

Принц Ждан ускакал, но обещал вернуться.

И вернулся три месяца спустя. К тому времени и Чомора, и Дубовод, и все лесные жители осознали печальную истину: королева Амбрелла влюблена без памяти в человеческого принца. Вечный лес замер в ожидании. И радостно отмер в день возвращения возлюбленного Эллочки. Королева расцвела, едва услышала зов лесных стражей и велела немедля пропустить Ждана в королевство и доставить ко дворцу.

Увидев Амбреллу, встречающую его на крыльце, принц слетел с коня и подхватил возлюбленную на руки. Позабыв о зрителях — дворовой челяди — целовал глаза ее фиалковые, щечки алые смущенные, губы сахарные маковые. Впервые за то время, что Ждан отсутствовал, подданные Эллочки вновь услышали ее звонкий хрустальный смех, похожий на веселую весеннюю капель. Увидели солнечную улыбку, озаряющую глаза светом любви. И осознали истину: любовь истинная с королевой приключилась. А вот к добру или к худу, не ведали того жители Вечного леса. А влюбленные и вовсе на будущее не загадывали.

Еще год Амбрелла и Ждан встречались, миловались, в любви друг дружке клялись. И вот наступил момент, когда принц осознал: нет милее и краше его феи на всем белом свете.

Царевна-лягушка, что в гости ко двору частенько заезживала, королю Долдону снадобья странные для силы мужской и продления жизни привозила, казалось холодной и надменной. Несмотря на платья, которые словно вторая кожа ее тело обтягивали, да декольте глубокие, манящие, медовые сладости обещающие. Да и умна была не по-женски: все свободное время в лабораториях своих колдовских проводила, что-то химичила, опыта ставила, зелья варила.

Не запала в душу и внучка Красной шапочки. Бабуля привозила на каждый бал свою красавицу, фифу заграничную. Много было общего у Ждана и Гримхильды: оба любили наряды и красоту свою холили да лелеяли, оба ни одного зеркала не пропускали, прихорашиваясь ежеминутно, оба про все последние писки модные первыми узнавали и являлись эталонами стиля и элегантности. Но… терпеть рядом с собой женское отражение самого себя принцу не улыбалось.

Гримхильда, кстати, не сильно и расстроилась, когда наследник дал ей понять, что дружба дружбой, а жениться не станет. Быстренько окрутила какого-то вдовца в возрасте с ребенком, вышла замуж и отправилась покорять красотой своей неземной подданных мужа и падчерицу. Ходили слухи, что короля своего красавица Грима в два счета к рукам прибрала, а затем и вовсе в могилу свела, чтобы единолично царствовать, покуда девчонка-принцесса в возраст наследницы не вступит.

Не ко двору пришлась и Варвара-краса, Длинная коса, дочь владыки морского: больно худая да юркая, что твоя вобла.

На Аленушку было загляделся принц Ждан: и глаза большие, и коса русая до пят, и фигуристая со всех нужных сторон. Да братец у нее… козлом оказался. Так и норовил в казну царскую пролезть, да унести из дворца все, что плохо лежит. Выгнал его государь Беспардон вместе с сестрицей, пока все со двора не пропало.

А потом выяснилось: брата с сестрой по всем городам-весям межгосударственное сыскное бюро разыскивает за мошенничество. Прибывала парочка в город-столицу к люду доброму, преимущественно богатому, желательно царских-боярских-княжьих кровей. Под видом графских детей, а когда княжеских отпрысков-сироток, втирались в доверие, все балы-рауты посещали. Аленушка иной раз и в невестах ходила, подарки от женихов получала. А как все подноготную про добро-богатство и ценности прознавали, так братец козленочком оборачивался и на скотный двор попадал через верных людей.

Как ночь наставала, Иванушка добрым молодцем-домушником перекидывался, сестрицу в дом впускал, и шерстили они закрома боярские-княжеские, а на безрыбье в малых городах и купеческими не брезговали. Так что вовремя батюшка-царь спровадил сестрицу Аленушку с братцем Иванушкой, отвел беду от ворот.

Сватал ему государь и Дюймовочку в отчаянье, когда узнал, что наследник в королеву фей влюблен. Да что с той лилипуткой делать? Ни лица, ни тела, так, стебелек с глазками.

Хоть и ветреный да охочий до женского полу был наследник, да фее своей не изменял все то время, что невесту ему сосватать пытались. А как поток принцесс да всяких королевишн иссяк, тут же и сбежал к любимой в Вечный лес. Пока царь Долдон опомнился, принц Ждан уже и помолвку справил со своей королевой.

Государь осерчал на сына, велел вернуться под крыло свое родительское. Наследник и прибыл за благословением отцовским с подарками от невесты своей. Да не тут-то было. Ногами топая, слюною брызгая, голос срывая от ярости, высказался Долдон от души за отродье всякое лесное волшебное, что ни богатства, ни власти, ни земель не прибавит семьдесят второму государству тридцать пятого королевства сто сорок первого царства. Повелел сию минуту дурь из головы выкинуть и на дев человеческих прекрасных пристальней глянуть да выбрать, наконец, законную супружницу и внуков ему тот час нарожать.

Принц Ждан характером-то в батюшку пошел, такой же… долдон упертый уродился. Уперся рогом и ни в какую: люблю, говорит, не могу, королеву фей. И приданное за ней богатое, и земли волшебные имеются, что, мол, батюшке еще надобно?

А царю одного хотелось: границы своего государства расширить. А Вечный лес к рукам прибрать даже путем свадьбы-женитьбы с наследником не удастся. В своей время пробовал Беспардон Долдонович обворожить-приворожить предыдущую королеву фей, сгинувшую мать Амбреллы. И даже вполне уверил себя, что влюбился в прекрасную лесную волшебницу.

И встречу случайную подстроил, и красиво ухаживал, и подарками задаривал, и замуж звал. Чуть было не совершила королева Левзея опрометчивый поступок. Уж и замуж собралась по законам человечьим, да душа маялась, грызло что-то изнутри, покоя не давало. А когда выяснил Беспардон, что не бывать ему королем Вечного леса ни при каких условиях и лесные территории ни на словах, ни на карте своими назвать не придется после женитьбы, сильно разозлился.

Тут-то и полезла из него гнилая чернота, и темное нутро верх над разумом взяло. Подаренную возлюбленной феей Левзеей волшебную силу во вред Вечному лесу начал пользовать тишком по злому умыслу: то на зверей бешенство нашлет, то птиц потравит, то паукам яду подкинет, от которого паутина слипается, тонкой ниточкой не идет. Сам же натворит делов, сам же и помогает их разгребать, перед невестой выслуживаясь. А попутно все пути-выходы искал: как бы полноправным правителем Вечного леса стать, да владения волшебные под себя подмять.

И долго никто понять не мог, отчего королева Левзея не выгонит женишка да не накажет за пакости, пока случайно не выяснилось, что Беспардон с ведьмой темной сделку заключил, чтобы та фею лесную приворожила и приворот тот поддерживала. Поскольку человечья волшба надолго к лесным жителям не прилипала, старая злыдня нашла слабое звено в королевском рационе.

В излюбленное лакомство феи — молоко божьих коровок — тайком ото всех добавлялся истолчённый порошок лепестков фиалки, а самих коровок ни с того ни с сего пасти стали на полянке, заросшей любистоком. И фиалка, и любисток — сильные средства для того, чтобы сердце чужое в сетях заговоренной любви навечно запутать.

Коли человека таким зельем напоить, тот до скончания века своего рабом приворожившего будет. С феями сложнее: без ежедневной подпитки злое колдовство в чистой силе внутренней к рассвету растворяется. Потому поутру обязательно приносил Беспардон возлюбленной своей на подносе чашку молока с приворотом, с ласковой улыбкой подавал яство Левзее и контролировал, чтобы до донышка выпила.

Злодейство раскрылось случайно. Погостить к тогда еще юной Чоморе приехала на каникулы подруга Яга из лесной школы чар и магии. Потомственная лесная ведьма, дочь царя Берендея, юная колдунья сразу заподозрила неладное. На пару с Чоморой девица провела тайные изыскания и вычислила темный заговор.

Царь Беспардон из женихов тут же вылетел, ведьму темную нашли, и королева Вечного леса жестоко ее наказала, лишив сил магических на веки вечные. Из нутра злобного вынула почерневшее солнце души да и запечатала в клубок-колобок, наложив заклятье поиска. А после спрятала в погребах королевских. Время от времени тот клубочек из тайника доставали и добрым людям в помощь презентовали: бросишь его на путь-дорожку да скажешь, что искать, он тебя и приведет к желаемому. Так постепенно светлел колобок, чернота из спрятанного солнышка уходила.

Когда же прознал царь Беспардон Долдонович, что принц наследный в королеву Вечного леса влюбился да браком магическим сочетаться с ней желает, взбесился не на шутку. Знал государь: после такого брака Ждан окажется непригодным для тайных заговоров, потому как клятва брачная ограждать его от людей-предателей будет. А среди лесного народа сподручников Беспардон и женихом будучи не нашел, и сейчас вряд ли отыщет. Поэтому невыгодными счел такие узы царь-батюшка, жаждавший за счет принца и будущей невесты его землями обогатиться да к рукам побольше прибрать через приданное.

Наследником лесного трона от такого смешанного брака могла стать только девочка. Только женской силе покорялись стихии, и только магия женской души могла усмирять живой источник, что в недрах горы Живун с незапамятных времен находился.

Как ни крути, со всех сторон царю Беспардону Долдоновичу не выгоден был брак единственного наследника с юной королевой Вечного леса. Потому и объявил он свое решение: либо трон и наследие, либо вон из дома и жена из фей. Ко всеобщему удивлению, принц выбрал возлюбленную свою лесную королеву и отбыл из царских хором с чем был.

Советники охали да ахали, за головы хватались. Лишь государь спокойным оставался: хорошо знал своего сына царь-батюшка, уверен был, и года не пройдет, как вернется неразумное дитё в отцовские объятья. Быть на вторых ролях наследник не привык. А первым в королевстве фей ему стать никто не позволит.