Трумпельдор

Глава 26 Как сионизм в первый раз хоронили

Летом 1904 года умер Герцль. Он давно тяжело болел, но об этом мало кто знал. Его смерть повергла всех сионистов в шок и горе. И не только активных сионистов. Стефан Цвейг вспоминал: «…внезапно со всех континентов, из всех стран на все вокзалы города (Вены) каждым поездом днем и ночью стали приезжать люди — западные, восточные, русские, турецкие евреи… На кладбище произошло столпотворение; всякий порядок был забыт… И по этой боли я мог впервые определить сколько страсти и надежды внес в мир этот человек, благодаря силе одной-единственной идеи».

Но надо было жить и бороться дальше. Никто и близко не мог сравниться с Герцлем по авторитету. После его смерти вновь стали острыми те проблемы, которые он как-то сдерживал силой своего влияния. Во-первых, спор о том, где строить еврейское государство. К началу 1905 года раскол стал фактом. Сионисты разделились на «сионистов Сиона» и «территориалистов», готовых строить еврейскую страну всюду, где найдется подходящая территория. «Территориалисты» отделились и создали ЕТО — Еврейское территориальное общество. Так сионизм пережил свой первый кризис, и тогда (уже тогда!) заговорили, что он умирает. Даже на наследство претенденты нашлись: Бунд, например. С тех пор много пережили мы кризисов. Это, видимо, неизбежно. Бескризисного развития не бывает. И каждый раз нас хоронят! Но поговорим чуть-чуть о «территориалистах». Я уже говорил, что в сионизме было много направлений, ибо «единство возможно только среди овец». Все направления сионизма приносили свою пользу, занимаясь той или иной стороной проблемы. О территориализме это сказать сложнее. Они посылали экспедиции, вели со многими переговоры. Жаль денег и энергии, на это потраченных. Вейцман иронически замечал, что всегда оказывалось, что в исследуемом месте или слишком холодно, или слишком жарко. Ведь никто хорошее отдать не захочет, а плохое они сами не возьмут. Они отвечали, что очень хорошего, конечно, не дадут, но приличное получить можно. Я вовсе не хочу сказать, что «территориалисты» были плохими евреями. Их указания, что нельзя терять времени, что дела в Восточной Европе легко могут дойти до большой трагедии, были вполне разумны. Во главе этого крыла стояли: Н. Сыркин — автор «Еврейского социалистического государства», лондонский писатель Зангвиль и киевский окулист Мандельштам (о нем см. Приложение 2). Меньшинство сионистов-социалистов во главе с Боруховым остались «сионистами Сиона», или как их еще тогда называли, «палестинцами». Это слово в то время еще никто не связывал с арабами.

Постепенно, однако, стало ясно, что все территориальные проекты широкого энтузиазма в еврейских массах вызвать не могут. Часть «территориалистов» вернулась в сионистскую организацию. Довольно скоро — в конце 1909 года, на X Сионистском конгрессе — их вождь Н. Сыркин прямо признал, что «территориализм оказался миражом». ЕТО просуществовало, однако, до 1917 года. Его штаб-квартира была в Лондоне. Возглавлял общество Зангвиль. Он официально распустил организацию в 1917 году, когда была опубликована Декларация Бальфура; стало ясно, что Земля Израиля — единственная наша надежда. (Мандельштам к тому времени уже умер.)

Таким образом, время существования ЕТО — 1905–1917 годы. Оба территориалистских проекта, которые оказались не просто разговорами, не имели к ЕТО никакого отношения. «Аргентинский» проект возник до появления ЕТО, и мы о нем еще поговорим. Биробиджан — уже после ЕТО. Из всего сказанного выходит, что особого вреда «территориалисты» не принесли. Но дело обстояло несколько сложнее. В России не все левые «территориалисты» (социалисты) вернулись в сионистскую организацию вслед за Н. Сыркиным. Об этом и о социалистическом движении в самом сионизме, а оно после смерти Герцля стало расти, мы еще поговорим.

Глава 27 Революционер

Политическим сыском в России руководил в начале XX века полковник Сергей Зубатов. Это был способный человек, много сделавший по своей линии, — совершенствовал, как мог, работу вверенного ему ведомства. Но он понимал, что одними жандармскими мерами революцию не предотвратить. И высказал смелую идею. Царь, используя еще существующий в душах простых русских людей наивный монархизм, должен сам возглавить движение за улучшение положения трудящегося люда.

Зубатов не был Маниловым. Он пытался воплотить свои мечты в реальность, организовывая монархические рабочие кружки, которые должны были бороться, при поддержке властей, за увеличение зарплаты, сокращение рабочего дня. Переживут капиталисты эти расходы — считал Зубатов. Они же тоже заинтересованы в стабилизации положения. Зубатов, кстати, работал и на «еврейской улице». Но нам это сейчас не важно. В Петербурге привлек он к своей деятельности молодого честолюбивого священника Г. Гапона. Тот возглавил рабочий кружок на Путиловском заводе. Но планы Зубатова оказались слишком умными. Дело не выгорело, его прогнали, все его начинания заморозили. Он дожил до 1917 года и, видя, как сбываются все его мрачные пророчества, покончил с собой. А его выдвиженец Гапон решил в 1904 г. продолжить начатую при Зубатове деятельность на свой страх и риск. Так он и познакомился с начальником инструментального цеха Путиловского завода, инженером Пинхасом Рутенбергом (русские звали его Петр). Тот был эсером. Ленин и большевики не зря не любили сионистов. Те, кто уходил в сионизм, обычно были для дела русской революции потеряны. Но один человек, Рутенберг, оставил-таки заметный след в обоих этих видах деятельности.

Был Рутенберг тогда молод — на один год старше Трумпельдора. Этот год оказался важен — Рутенберг успел поступить в реальное училище (аналог гимназии, но с уклоном в точные науки) до введения «процентной нормы». Затем он учился в Санкт-Петербургском технологическом институте. Институт этот был основан еще при Николае I, и при нем евреев туда брали! А со времен Александра III принимали уже не более 3 % евреев. Рутенберг выдержал конкурс. Женат он был на Ольге Хоменко — нееврейке. Имел четверых детей. Ольга, кстати, была активной революционеркой, одно время заведовала изданием недорогих научно-популярных книг для рабочих. Тут есть одна неясность. То ли они были женаты гражданским браком (то есть не церковным, не признаваемым официально в России), то ли Рутенберг крестился, чтобы жениться. Второе вполне возможно. Он был тогда равнодушен к религии, а поначалу был равнодушен и к еврейской идее — революция должна была все исправить.

Вообще-то революционеры редко бывали хорошими родителями, даже женщины. Но эта семья была устойчива. (Ольга, кстати, была старше мужа.) Они разошлись уже в зрелые годы, когда он стал сионистом. Ольга, видимо, не смогла зажечься еврейской идеей, оставить мечты о революции.

А пока что в новом 1905 году Россия получила горький подарок. Пришло известие о падении Порт-Артура. И до этого приходили неблагоприятные вести, но их всерьез не воспринимали. Утешались тем, что «русский долго запрягает, но быстро едет». А теперь поняли, как плохо дело. И восприняли это с большой горечью. Даже с большей, чем весть о падении Севастополя за полвека до того, — падение Порт-Артура восприняли не просто как поражение, но как позор.

Глава 28 Еврейское сердце дает о себе знать

По всей стране возникло брожение. И Гапон решил, что лучше часа не будет. Он был человек авантюрного склада. Ему благоприятствовало и то, что война шла уже почти год и не могла не вызвать определенных трудностей у населения. И он обратился к путиловским рабочим, среди которых был популярен. И Путиловский завод забастовал. В самом начале забастовка формально носила экономический характер. (Непосредственным поводом к забастовке стало увольнение четырех рабочих.) Но вообще-то остановить в разгар войны крупнейший машиностроительный завод страны — это уже не только экономика. Впрочем, очень быстро забастовка распространилась на другие предприятия Петербурга, и экономические требования стали дополняться политическими, в первую очередь требованиями введения Конституции. В Питере было много грамотных рабочих, знавших, что это такое, а тем, кто не знал, объяснили, что министры у царя — глупые, их надо заменить. Еще раз напоминаю: вся страна сверху донизу была потрясена падением Порт-Артура. Гапон стремительно превращался в лидера общероссийского масштаба. И вот 9 января 1905 года огромные толпы двинулись к Зимнему дворцу.

В советской литературе любили подчеркивать царские преступления.

Особо отмечали, что толпа шла с портретами царя. Портреты были, но очень часто соседствовали с политическими лозунгами против самодержавия. Как бы то ни было, кровопролитие 9 января с применением военной силы оказалось, конечно, ошибкой царя. Гапон был взбешен. Спасенный в тот день Рутенбергом, он написал огненное воззвание против царя, затем бежал за границу — тоже с помощью Рутенберга. Он вынырнул в Вене. А в России продолжал развиваться революционный кризис — настоящий подарок для Японии.

В Германии и Австрии издавна (уже более полувека) прикармливали русских революционеров. Гапона встретили в Вене на ура. Он попал в центр внимания. Но там скоро разобрались, что эта птица — полета невысокого. Такие эмигранты становятся сенсацией, но скоро мода на них проходит, и их быстро забывают. Это узнал на своей шкуре Гапон. И вот, когда слава его погасла, и он не знал, что делать дальше, к нему «подъехали» тайные агенты русской разведки. И предложили снова сотрудничать с ними, как когда-то, во времена Зубатова. Они брались «нелегально» переправить Гапона обратно в Россию, а уж там он должен был, используя старые связи, вступить в контакт с революционерами и выдать их властям. Гапон согласился и «нелегально» появился в Петербурге после годового отсутствия. В России революционный кризис к тому времени уже прошел свой пик. В конце 1905 года было подавлено восстание в Москве. Стали заметны признаки спада революции. Гапон встретился с Рутенбергом и предложил заработать на выдаче революционеров властям. Рутенберг ответил, что должен подумать. Новую встречу назначил в маленьком дачном поселке под Петербургом. Зимой там почти не было жителей. В пустой даче они встретились снова. Гапон повторил свое предложение. Рутенберг открыл дверь в соседнюю комнату, и оттуда вышла группа путиловских рабочих, знавших Гапона по былым временам. Через несколько дней полиция нашла труп — Гапон был повешен. Но и Рутенбергу скоро пришлось уносить ноги. Революция выдыхалась, а гибель Гапона ему, конечно, не простили бы. Он вынырнул в Италии. Вскоре к нему приехала жена с детьми (власти не чинили препятствий отъезду семьи!). Сперва ему, конечно, пришлось нелегко. Выручил Горький — одолжил денег. Со временем все наладилось, и деньги Рутенберг вернул — инженер он был хороший и, соответственно, хорошо устроился на Западе. Именно тогда, в Италии, бедной полезными ископаемыми, но относительно богатой гидроэнергией, он впервые занялся гидроэлектростанциями, чем в дальнейшем прославился в земле Израиля. Он поддерживал связь со своими эсерами, и мало кто знал, что у него стал все больше расти интерес к еврейским делам. Вроде бы он даже официально вернулся в иудаизм, пройдя все положенные отступнику наказания. Но оставим Рутенберга до поры, мы с ним еще встретимся. Нам пора в Россию.

Глава 29 Самооборона

Приближение революции и сама революция 1905 года сопровождались жестокой погромной волной. Еврейская самооборона действовала. Еще раз подчеркну — в ее организации огромную роль играл левый фланг сионистского движения. В листовках, выпущенных «Поалей Цион» весной 1905 г., провозглашалось: «В огне и крови Иудея пала, в огне и крови восстанет она!». (Цитата из стихотворения ивритского поэта Я. Коэна, в будущем лозунг сионистских военных формирований). Не всегда, правда, самооборона была эффективна. Например, в Киеве ее беспомощные выстрелы лишь злили погромщиков. Я верю книге Шульгина «Дни» и очень ее всем рекомендую. Из этой книги видно, каково было отношение властей. Пока бушует погром — в городе почти нет войск. А затем, когда вдруг проходит слух, что евреи готовы перейти в контрнаступление — войска тут же появляются, даже с артиллерией!

Но были места, где еврейская самооборона показала себя достойно. Например, в то время энергично и достаточно успешно она действовала в Бессарабии (Молдавии). Включая Кишинев, где хорошо организованные отряды еврейской самообороны насчитывали, в общей сложности, около тысячи бойцов. Времена переменились!

В Одессе погром шел пять дней и ночей. Самооборона насчитывала в Одессе 2 тысячи участников, и они действовали. В общем-то, это не так уж и много для города, где жило 150 тысяч евреев. Но и не кишиневский позор 1903 г. В большинстве городов хватало 200–300 вооруженных людей. Оружие (почти всегда пистолеты) было, конечно, проблемой. Какое-то количество пистолетов удалось легально купить в оружейных магазинах, но немного. В основном их добывали в обход закона.

На самооборону средства собирались в России. Богатые евреи нередко боялись давать деньги — боялись осложнений с властями. Боялись и евреев-социалистов. Ходили слухи, что снова выручил Ротшильд. На сей раз, конечно, тайными пожертвованиями. Он при этом рисковал — у него были крупные капиталовложения в России. Россия и Франция были союзниками. Если бы дело открылось, скандал был бы до небес. Но еврейское сердце приказало… Помогали и другие французские евреи. Для них «Дело Дрейфуса» было недавней историей. Американские евреи тоже собирали деньги и пытались слать оружие. Конечно, большинство евреев-участников самообороны пистолетов не имели и обходились подручными средствами.

Власти боролись с еврейской самообороной всеми силами, то есть выставляли против нее войска. Но когда город наполнялся военными, погром обычно все-таки стихал. Бывали, правда, случаи, когда войска втягивались в погром, но не часто. (Особенно знаменитым стал такой случай летом 1906 года, в Белостоке, вызвавший, кстати, бурю в Думе.) А в общем это было куда страшнее, чем в старые добрые времена 1881–1882 годов. Например, в Киеве во время погрома 1881 года погибло 5 евреев. А в 1905 году — 68. Всего, во время второй погромной волны, о которой сейчас идёт речь, было убито не менее тысячи евреев, несколько тысяч ранено. (Это минимальная оценка. Приводят и более страшные цифры погибших).

Теперь уже нельзя было сказать, что русская общественность отмахивается от проблемы. Были антипогромные воззвания, подписанные известными писателями, крупными общественными деятелями, видными представителями православного духовенства. Но толку от этого было чуть.

В районах погромов среди православных «батюшек» и католических ксёндзов (в польско-литовских областях) бывали достойные люди, пытавшиеся остановить громил силой пастырских воззваний и своего личного авторитета. Но это редко удавалось.

Следует отметить, что не всегда доходило до столкновений. Случалось, что решительный вид готовых к защите евреев и их предупредительные выстрелы в воздух отрезвляли погромную толпу, и дело кончалось без кровопролития. Но так бывало далеко не всегда. Тут надо обсудить щекотливый вопрос. Погромщики ведь тоже несли потери (обычно все-таки меньшие, чем евреи). Что же толкало погромщиков навстречу еврейской самообороне? Похоже, одним мотивом грабительской наживы дело не исчерпывалось. В данном случае, по-видимому, большая часть была уверена, что делает патриотическое дело — защищает Царя и Отечество от жидовской «леворуции» (революции). Тут уж нечего жалеть свою голову. И тем более голову жида, даже если раньше был с ним знаком и покупал в его лавке. Встречались, конечно, среди погромщиков и уголовники, и садисты. Но не они преобладали в погромной толпе, а те, кто считал себя порядочными людьми. Поведение властей, негласную поддержку которых они чувствовали, убеждало громил в собственной правоте[22]. И никакая еврейская самооборона их не пугала.

Встает и еще один деликатный вопрос. А выигрывала ли революция от широкого участия в ней евреев? Жаботинский сильно в этом сомневался. Ибо монархисты пользовались широким участием евреев в революционном движении, чтобы доказать, что все это еврейское дело, а не русское, не православное. (А одно поколение назад — это было дело польское, католическое или даже еще грозней — иезуитское, западное.) И пропаганда эта имела успех. (Очень советую прочитать фельетон Жаботинского «Еврейская крамола».)

Во всех этих событиях Трумпельдор не участвовал. Провозглашение конституции и пик погромной волны застали его в Японии. Во Владивосток он прибыл в декабре 1905 года. Оттуда направился в Петербург. Но из-за перегрузки железных дорог попал туда только в конце зимы.

Глава 30 Пролетариат

Существует легенда (на сей раз не сионистская), что рабочий класс выступал против погромщиков. Сознательные рабочие якобы защищали евреев. Я думал раньше, что это большевистское мифотворчество. Но оказалось — нет! Эта легенда родилась еще до 1917 года. И в нее верили. Совершенно непонятно, как она возникла[23]. Видимо, дело было в том, что по правилам хорошего тона простой люд следовало любить. Соответственно, его идеализировали.

Я пытался исследовать вопрос о роли рабочих и вот что нашел:

Во-первых, в момент революционного подъема в Петербурге из самых верхов (от генерал-губернатора) раздался призыв к русским патриотам: выйти на улицы города и делом доказать свою преданность престолу и Отечеству. В ответ на это Троцкий заявил, что он выведет на улицы двенадцать тысяч организованных рабочих. И поглядим, кто кого! Погром в Питере не состоялся. Но не ясно, действительно ли власти хотели этого погрома (все-таки столица) или блефовали. И не ясно, мог ли Троцкий вывести рабочих на улицы для защиты «жидов и студентов» или блефовал (успешно).

Потом — Полтава. Рабочие там действительно давали понять, что они против погрома. Но это случай исключительный. В Полтаве жил Короленко — наш старый знакомый. В Полтаве он пользовался огромным авторитетом во всех слоях общества (и у рабочих тоже), и использовал этот авторитет для борьбы с погромными настроениями, проявляя при этом личную храбрость. Но мало на земле таких людей.

Далее, Ревель (Таллинн). Там была организована рабочая дружина для борьбы с возможным погромом. Случай абсолютно не типичный, ибо создана она была властями. Официально ведь не было приказа «бить жидов». И тамошний губернатор, человек достойный, принял меры к сохранению спокойствия в городе. Такое редко, но бывало.

Николаев (на Черном море). Рабочие тамошнего судостроительного завода предупредили евреев о начале погромной агитации в городе. Евреи проявили оперативность и быстро создали дружину самообороны. Рабочие координировали с ней свои действия. И когда толпа громил вышла на улицу, путь ей преградила не меньшая русско-еврейская толпа (к русским относили тогда и украинцев). Большинство неевреев, выступивших против громил, были рабочими судостроительного завода. До столкновений не дошло — погромщики отступили и рассеялись.

И наконец, Луганск. Об этом случае сам Владимир Ильич Ленин однажды сказать изволил! Но увы, кроме самых общих фраз, что рабочие прогнали погромных агитаторов, ничего об этом событии я не нашел, хотя его поминали в книгах против сионистов, ссылаясь на Ленина, а книг этих в СССР после Шестидневной войны более чем хватало. Предположим, все так и было, честь и слава тогдашним луганским рабочим. Но, увы, они были исключением, которое не опровергает правила. А горькая истина состоит в том, что неизмеримо чаще рабочая масса активно участвовала в погромах. Предположим, что был еще какой-то случай выступления пролетариата в защиту евреев, который я проморгал. Картины это не меняет. Многие рабочие состояли в черносотенных организациях и даже в черносотенных боевых дружинах (полулегальные формирования, понятно для чего созданные).

Правда, надо сказать, что в отрядах еврейской самообороны сражалось какое-то количество русских людей, были среди них и рабочие. Честь им и слава. Но во-первых, таких героев было мало, во-вторых, рабочие и там большинства, кажется, не составляли. (Статистики, разумеется, нет.)

Тогда же на всю Россию стало известно имя русского студента Блинова. Он погиб, сражаясь в рядах еврейской самообороны в Житомире. Были и другие герои. Но еще раз подчеркиваю: массовым это явление не было. Христиане-добровольцы, выходцы из всех слоев общества (были даже из дворян), вступали в еврейские отряды по личной инициативе. Но по малочисленности своей не делали они погоды. (Николаев оказался уникален во всех отношениях.)

В конце 1906 года революция пошла на спад, и погромная волна тоже.

Глава 31 Дела польские

Теперь пора ввести в наш рассказ еще одного персонажа. Это не еврей, а поляк. С конца XVIII века борьба Польши за свободу представляла собой картину величественную. Там не было недостатка в отваге, но наблюдался явный недостаток рационального мышления. В войнах XIX века все враги России, от Наполеона до Шамиля[24] имели поляков в своих рядах. Но удачный момент всегда упускался, никогда не умели рассчитать время, не умели организоваться, да и обстановка не благоприятствовала. Не было у поляков тыла — Пруссия (будущая Германия) и Австрия (будущая Австро-Венгрия) тоже отхватили куски Польши и помогали России против поляков, а сочувствовавшие Франция и Англия были далеко. «Самозабвенные польские восстания» (выражение Солженицына) терпели неудачи, и на поляков обрушивались репрессии, но несокрушим был их дух. «Еще Польша не погибла, коль живы мы сами!» (Сравните: «И пока жив еще хоть один еврей — жива будет наша надежда», — это строки из сионистского гимна «Надежда» — «Атиква». Высказывалось предположение, что сходство не случайное — Нафтали Герц Инбер, автор «Атиквы», был родом из польско-украинско-еврейской Галиции, о которой речь ещё пойдет).

А поляки, проиграв очередное восстание, уже думали о следующем.

У начала той борьбы стоял Т. Костюшко. Памятник ему стоит в Вашингтоне. Ибо прежде, чем стать польским героем, он сражался за независимость США. Это был человек редких моральных качеств. В Польше он оставил добрую память у евреев (в его армии был даже еврейский полк). В Америке он оставил добрую память у негров. Ибо все свое американское имущество (а его хорошо наградили за участие в Войне за независимость) он завещал на выкуп негритянских детей из рабства и на их профессиональное обучение. И умеренные, прагматичные негритянские лидеры конца XIX века брали его за образец. За образец его брали и в Польше, но его благородства, увы, не унаследовали. Плохо относились поляки к евреям, и чем дальше — тем хуже. Были исключения, но они не опровергали правила. «Я всю жизнь старалась достичь дружбы между вашим народом и моим, да так и не преуспела», — сказала уже пожилая польская писательница Ожешко молодому Жаботинскому.

После этого вступления я представляю нового персонажа, Юзефа (Иосифа) Пилсудского. Он потребуется нам и для этой сказки, и для следующей. Он был одним из самых знаменитых людей первой трети XX века. Выходец из знатной, но небогатой польско-литовской семьи. До 19 лет мы не находим в его биографии ничего примечательного. Кончил гимназию в Вильно.

Затем Пилсудский поступил в Харьковский университет на медицинский факультет. (Университет в Вильно был закрыт русскими властями после польского восстания 1830–1831 годов.) Проучился один год. И вдруг все рухнуло. Его старший брат, Бронислав Пилсудский, был схвачен за участие в подготовке покушения на Александра III. По тому же делу был схвачен Александр Ульянов — старший брат Ленина. Пройдет 33 года, и пути младших братьев разойдутся. Именно Юзеф Пилсудский перечеркнет мечты Ленина о мировой революции. Но это будет потом — в 1920 году. А пока — Юзефа тоже схватили, он что-то перевез по просьбе старшего брата. Вроде и сам не знал, что везет. Брониславу дали 15 лет каторги. Сперва хотели даже казнить. (Александра Ульянова, как известно, казнили.) А Юзефа даже не судили. В административном порядке сослали на пять лет в Сибирь. Через 5 лет из Сибири вернулся готовый революционер. Он тогда был весьма заражен левой идеологией, к религии же оставался равнодушен — перешел из католичества в протестантизм, чтобы жениться. (Как тут не вспомнить Рутенберга. Им всем тогда на религию было плевать.) Потом об этом неудобном для польского лидера факте старались не вспоминать, хотя он и вернулся вновь в католичество (опять же как Рутенберг).

Юзеф стал видным польским социалистом. Выпускал нелегальную газету «Работник», держал связь с русскими товарищами. И мало кто понимал, что все это для него — продолжение старой польской политики: против русского царя хоть с самим дьяволом. Пока что других союзников, кроме революционеров, видно не было. Таким же прагматичным было и его отношение к евреям.[25] Он нас не любил, но и не травил (уже хорошо!). Раз уж есть евреи, пусть будет от них благо, а не вред Польше. Нечего евреев превращать во врагов. Во врагах у Польши недостатка не отмечается. (А его дочери со временем покажут в еврейском вопросе примеры благородства.)

В самом начале XX века (начало 1900 года) его и жену взяли с «поличным» — власти накрыли подпольную типографию «Работника» в Лодзи. За Юзефа теперь уж взялись по-настоящему (жену скоро отпустили). Сидел он в 10-м павильоне Варшавской цитадели. Место это памятно поколениям польских революционеров. (В своё время посидит там и знаменитый Дзержинский). Побег оттуда считался невозможным. Обычно делали так: старались добиться перевода в больницу, а уж оттуда бежать. Прием этот использовали часто и до, и после Пилсудского. Пилсудский симулировал помешательство. (Была в начале XX века у революционеров такая мода. А в случае Пилсудского симуляция облегчалась наличием среди его родни психически больных.) Своего он добился — отправили на экспертизу в Петербург. Конечно, в закрытое отделение, но все-таки это был не 10-й павильон Варшавской цитадели. Там нашелся и врач-поляк. Он принес одежду, и в один прекрасный день переодевшийся в гражданский костюм Пилсудский покинул больницу под видом уходящего посетителя. А уж дальше его опекали петербургские товарищи, с которыми он был знаком по революционному подполью. В конце концов он сумел уехать в Лондон.

Меж тем на горизонте появился новый возможный союзник, то есть новый враг России — Япония. Пилсудский вступает в контакт с японской разведкой и мечтает о создании польской национальной части из военнопленных поляков в составе японской армии. До этого дело тогда не дошло, но денежную помощь японцы ему оказали. Они тогда помогали всем мятежникам во вражеской стране и не прогадали. Разгоравшийся в Российской империи в 1905 году революционный кризис был им очень на руку. Уже в начале 1905 года массовые волнения охватили Варшаву.

В революции 1905–1907 годов Пилсудский участвовал активно. Он возглавлял наиболее радикальное крыло польских социалистов. Самым громким его делом стал успешный, но кровавый налет возглавляемого им небольшого отряда на поезд, перевозивший деньги. (Это произошло позже, в 1908 году.) Сегодня сказали бы — терроризм.

Пока что все типично — человек, сделавший ненависть к России своей судьбой и профессией. Бесспорно, смелый. Их много было среди поляков. Но этот был еще умный и упорный. Поражение первой русской революции заставило его начать поиски новых союзников. И не традиционных. До сих пор в лице Германии и Австро-Венгрии видели польские националисты врагов — участников раздела Польши. Но в начале XX века отношения этих стран с Россией стали уже достаточно плохими. Австро-Германский союз противостоял Франко-Российскому (чуть позже — Англо-Франко-Российскому). И все больше пахло большой войной в Европе. Тут и мог возникнуть шанс для Польши. Австро-Венгрия нравилась Пилсудскому больше Германии. Во-первых, католическая страна (а он уже начал понимать, что это важно для поляков). Во-вторых и в главных, в Вене уже отказались от планов «онемечить» восточные окраины. Так что поляки в австрийской Галиции (Львов и Краков) чувствовали себя относительно свободно. Официально у них не было той широкой автономии, что была у венгров. Но фактически — она существовала. Итак, Пилсудский решил попытать счастье в Австро-Венгрии, и расчет на сей раз оказался верным. Я уже писал, что в немецких столицах издавна привечали русских революционеров. На сей раз прикормили польского. И уж он-то был не Гапон! Оставим его пока в Австро-Венгрии. Мы его еще встретим.

Глава 32 Социалистический сионизм

Вернемся к нашим еврейским делам. Как я уже рассказал, еще при жизни Герцля в сионистских кругах социалистическая струя стала очень заметна. Ленин в то время жаловался, что марксизм стал столь модным, что проникает в движения, по сути своей антимарксистские. В сионизм социалистические идеи (не всегда чисто марксистские) очень даже проникли и захватили радикально настроенную молодежь. Таков был дух эпохи. Но хватало и тех, кто радикальных социалистических идей пугался. Вейцман в ту пору называл сионистский социализм «чумой». И это несмотря на то, что социалисты разделяли его антирелигиозные взгляды. В 1901 г., еще при Герцле, при самом активном участии Вейцмана в сионистском движении возникла так называемая «Демократическая фракция» (просуществовала всего года три). Состояла она, в основном, из российских студентов-евреев, учившихся за границей. Создали ее в первую очередь для борьбы с религиозными сионистами. К ним Герцль, по мнению руководства «Демократической фракции», т. е. прежде всего Вейцмана, слишком благоволил. Но когда один из вождей сионистов-социалистов Сыркин попытался наладить с новоиспеченной организацией сотрудничество на антирелигиозной основе, то получил отказ. Ему прямо указали что «Демократической фракции» с социалистами не по пути, ибо для нее классовая борьба неприемлема. Но со временем Вейцман сбавил тон. Потихоньку-полегоньку он начал сближаться с социалистами-сионистами. К 20-м годам он, тогда очень видная фигура, уже разделял многие их воззрения, хотя настоящим социалистом все-таки не стал. Возглавил фракцию «общих сионистов».

Эволюция Жаботинского была прямо противоположной. В начале XX века он защищал «Поалей-Цион» от «мещанских элементов в сионистском движении» (выражение Жаботинского). Указывал, что это большой успех, что еврейский пролетариат, который был раньше против еврейского государства, теперь становится частью сионистского движения. А в 20-е годы Жаботинского назовут «врагом рабочих», ибо он будет против диктатуры пролетариата в Земле Израильской. Но все это далеко впереди, за хронологическими рамками биографии Трумпельдора. Трумпельдор погиб в 1920 году.

Безусловно, что в описываемое время, т. е. до Первой мировой войны, в социалисты шли во всем мире люди с горячим сердцем, люди действия. Я не случайно отметил выше черты сходства в биографиях Пилсудского и Рутенберга. Угнетенные нации (в нашем случае поляки и евреи), конечно, давали много революционеров. «Кто был ничем, тот станет всем!». Понятно, что это подходило тем, кто был ничем. Но как показала история, благодарность потомства заслужили только те из революционеров, у кого на первом плане оказались национальные устремления. Кто боролся в первую очередь за свой народ, а не за всеобщую справедливость. То есть те, для кого социалистические, классовые идеи оказались только маской времени (что они сами далеко не всегда понимали).

Смерть Герцля сняла преграды для развития социалистического направления в сионизме, и оно надолго стало авангардом сионистского движения. Я уже рассказал о роли сионистов-социалистов в организации самообороны. Главное же было в том, что они определили лицо второй алии (1904–1914 гг.).

Вторая алия, как и другие еврейские миграции, была вызвана не только и не столько сионистской агитацией, сколько российской действительностью. Русско-японская война, погромы, сопровождавшие первую русскую революцию, поражение этой революции, похоронившее надежды на улучшение положения евреев, — все это вызвало их массовый отъезд. Большинство направилось за океан. Но нашлось достаточно таких, кто решил по зову еврейского сердца попытать счастья в Стране Израиля, раз уж решились они оставить привычную среду обитания.

Новоприбывшие столкнулись с огромными трудностями. Подробнее об этом будет рассказано дальше, а здесь замечу, что в отсталой стране найти можно было только малоквалифицированную физическую работу в сельском хозяйстве или, реже, в строительстве. И притом в непривычном климате.

Многие не выдерживали и уезжали. Одни направлялись в Америку — «золотую страну», как тогда говорили. Другие возвращались в привычную Российскую империю, где уже стихла революционная буря. Бен-Гурион, приехавший в то время, считал, что уезжало 90 % новоприбывших. Статистики, конечно, не было — это были турецкие времена. Если в наши дни уезжает в процентном отношении неизмеримо меньше, это не потому, что люди теперь лучше. Просто жизнь в Стране Израиля стала неизмеримо легче.

Из тех кто остались, а осталось тысяч 20–30 (оценивая на глазок — статистики нет), огромное большинство старалось вписаться в сложившееся уже общество. Новоприбывшие брали пример с людей первой алии и стремились стать владельцами небольших земельных участков (выращивали виноград и цитрусовые). Или оседали в городах, если находили себе там подходящее занятие. Как раз в то время был основан Тель-Авив, тогда пригород Яффо. Старались жить, как все — не раздражать турецкие власти и соседей — религиозных евреев, даже если сами в Бога не верили.

Но вторая алия прославилась не этими людьми, а совсем другими — сионистской социалистической молодежью. Поговорим о ней. Это были социалисты разных оттенков, от марксистского до толстовского. В огромном большинстве холостые. Выходцы из самых разных кругов. И из глубоко религиозных, и из ассимилированных. Но в подавляющем большинстве они были яростными атеистами. Встречались там молодые люди и из состоятельных семей, и из бедных. Большинство до приезда в страну Израиля еще не успели поработать (из-за молодости). Зато многие успели принять участие в отрядах еврейской самообороны, а некоторые и в первой русской революции. Были такие, кто за участие в революции познакомился с тюрьмой и ссылкой. И даже такие, кто сумел бежать оттуда.

Но уж кем они точно не были, это конформистами. Социалистические сионисты не только не подстраивались под сложившийся быт, они его открыто презирали. Их поглощали две идеи — социалистическая и национальная. Кто не имел горячего еврейского сердца, тот довольно быстро уезжал строить социализм в другой стране. Но оставшиеся только крепче стискивали зубы. Они желали быть только рабочим классом — пролетариатом, которому тогда приписывали все добродетели. (Эти взгляды разделяли не только правоверные марксисты). Желали молодые идеалисты именно физического труда. Особенно в сельском хозяйстве. И только на Земле Израиля. Ибо идеи строительства нового общества и возрождения еврейского народа на исторической Родине были для них нераздельны.

Они шокировали старожилов бескорыстием, вольностью нравов, полным, даже демонстративным, несоблюдением религиозных законов. Им противны были мелкие еврейские землевладельцы, вставшие на ноги благодаря Ротшильду (об этом еще будет рассказано). Те думали только о выгоде и вели хозяйство с помощью арабских батраков. Между прочим, социалисты указывали и на то, что таким образом в Страну Израильскую притягивались арабы (и в этом социалисты были правы).

И еврейские хозяева отвечали им такой же враждебностью. Они не только берегли своих дочерей от контактов с безбожниками, но и часто не желали брать евреев на работу. Араб был дешев, привычен к местному климату, не слышал ни о каких профсоюзах, забастовках и т. п. Труд нужен был малоквалифицированный, и даже неграмотный мог его выполнять. А своими соплеменниками этих бунтарей и богохульников, непонятно зачем приехавших, еврейские старожилы не признавали.

Не все социалисты выдерживали испытание. Бывало, что молодой человек 2–3 года помыкавшись, оставлял товарищей и начинал жить, «как все». С помощью денег, присланных из дома, становился мелким землевладельцем. Или, если денег не было, десятником, командовавшим арабскими рабочими.

Но несколько сотен идеалистов и не думали отступать от своих принципов. Никакие неудачи не могли их смутить и поколебать. Измученные тяжелым трудом, недоеданием, болезнями, они по вечерам яростно спорили. О путях строительства социализма в Стране Израиля. О том, можно ли использовать для этого помощь евреев из стран рассеяния. Можно ли принять помощь от сионистов не социалистического направления, и т. д. и т. п. Организовались маленькие партии, каждая численностью в несколько десятков человек. Естественно, что в этой среде возникли мысли о коллективном хозяйстве. (Вопросы трудовой кооперации широко обсуждались в мире с конца XIX в.).

И хотя не сразу, эти идеи получили поддержку, в том числе и материальную (относительно скромную, ибо времена ротшильдовских денег уже миновали), от сионистских верхов. После смерти Герцля в сионистском руководстве постепенно начали преобладать «практические сионисты» (Варбург, Оппенгеймер). Они тоже пришли к мысли использовать для возрождения Земли Израиля кооперативные поселения. В Страну был направлен представитель сионистской организации Руппин, тоже сторонник этой идеи. Лучших людей, чем здешние социалисты, для создания кооперативных поселений было не найти.

Первые попытки создания таких коллективов не удались. Но в начале второго десятилетия XX в. были найдены две удачные формы: «кибуц» — трудовая коммуна с очень высокой степенью обобществления, и «мошав» — кооператив мелких (семейных) хозяйств. Оба типа поселений оказались жизнеспособны. Они были рентабельны при условии очень скромного, по началу, жизненного уровня. И обходились в основном без наемной рабочей силы. Разве что во время сбора урожая нанимали на короткое время людей со стороны. Но только евреев. Еврейский труд был любимой темой тогдашнего социалистического сионизма.

Во времена второй алии все это только начиналось. Однако в дальнейшем социалистический сектор быстро развился и сыграл огромною роль в становлении еврейского государства. И в военном плане тоже, о чем будет рассказано в следующей сказке. Но, как говорит турецкая поговорка, «роз без шипов не бывает». Со временем выяснилось, что социалистические шипы достаточно колючие. Сейчас, через 100 лет после своего основания, социалистический сектор находится на закате. Особенно кибуцы, всех когда-то поражавшие. Видимо, их упадок вызван, помимо прочего, ещё и тем, что в конце XX века они утратили статус еврейского национального авангарда. Но может быть последнее слово в этой саге ещё не сказано.

Вернемся в канун Первой мировой войны.

В свободном мире, где не приходилось бояться полиции, а цензура не мешала изданию левых газет, идеи социалистического сионизма в начале XX в. распространялись быстро. Кружки «Поалей Цион» возникли в австрийской тогда Галиции — в Лемберге (Львове) и Кракове. А также в Вене. И среди эмигрантов из Российской империи в Лондоне и в Нью-Йорке.

Глава 33 Атаки со всех сторон

После поражения революции 1905 года мрачно стало в России, но относительно спокойно. Затихли оба вопля: «Бей жидов — спасай Россию!» и «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!». Царизм устоял. Евреи ничего не получили. Если на крупных предприятиях в больших городах рабочим и стало получше (теперь их побаивались), то ведь евреи там почти не работали. А черта оседлости, процентная норма и другие ограничения остались без изменений. Мрачно, впрочем, было не только на еврейской улице. Во всей империи, несмотря на появившиеся зачатки парламентаризма — Думу, было мрачно. Даже мода на самоубийства пошла у молодежи (такое случается не так уж редко). Казалось, монархия незыблема, простоит еще века, как простояла уже 300 лет.

Евреи уезжали. Новый рост эмиграции за океан начался еще после Кишиневского погрома. После поражения революции 1905 года начали уезжать и бундовцы. До этого они в основном воздерживались от эмиграции — надеялись на революцию. Теперь казалось, что все потеряно. Конечно, первыми уехали те бундовцы, которые «засветились» в революционных выступлениях. Сионисты, известные участием в самообороне, тоже уезжали — в Землю Израильскую. Но им это было «по штату положено».

Современники видели и другую, кроме эмиграции, причину ослабления Бунда — он оказался слишком классовым и недостаточно национальным для широких масс. Мечты бундовцев, что вскоре евреи будут праздновать 1 Мая вместо традиционных иудейских праздников, таких как Песах или Пурим, и прочие подобные утопии стали явным абсурдом в условиях спада революции и никого уже не привлекали.

И «могучий дуб Бунд» — выражение Жаботинского — стал слабеть. По большому счету его роль была сыграна. (По крайней мере, в России.)

А вот на нашей сионистской улице не унывали, хотя отношение властей к сионистам вновь ухудшилось. Для властей ведь не составляло тайны, кто организовывал еврейскую самооборону, но не только в ней было дело. В конце 1906 года в столице автономной Финляндии Гельсингфорсе (сейчас это Хельсинки) — там дышалось посвободнее, хотя постоянное проживание евреев в Финляндии запрещалось — русские сионисты собрали свой съезд. К тому времени стало уже ясно, что борьба за еврейское государство — дело долгое. И что, помимо политической борьбы за международно-правовые гарантии, нужно и все другое делать. И поселения строить, и культуру еврейскую воссоздавать (в первую очередь возрождать иврит). А пока что и за равноправие евреев, где его нет, тоже нужно бороться (а не было его в России и в Румынии). Словом, необходима демократизация государственного строя, широкая национально-культурная автономия (для всех вообще, и для евреев в частности). То есть была у нас своя «программа-минимум», и правительству она понравиться не могла. Но сионисты так же не могли остаться в стороне от насущных еврейских нужд. Именно в это время они начинают уделять больше внимания печатной агитации на идиш. Раньше сионисты резко выступали против этого языка, видя в «жаргоне» (идише) символ рассеяния. Но это был язык широких еврейских масс, и с этим приходилось считаться.

В Российской империи сионистов преследовали. Не так сильно, как, скажем, эсеров или большевиков, — против эмиграции евреев правительство не возражало. Но бывали и аресты, и конфискации литературы, и запреты собраний. Порой круче, порой легче. В этих условиях синагога становилась самым удобным местом для сионистской деятельности. Но и тут были большие трудности. Именно в это время еврейский религиозный «истеблишмент» начинает особенно энергично действовать против нас. (Исключение составляет маленькая группа литовских раввинов-сионистов. Но они в это время грешили территориализмом, который лишь постепенно выдыхался.)

К Герцлю многие раввины и цадики относились все-таки с некоторым почтением. Во-первых, «большому еврею», что вхож к королям и министрам, по традиции кое-что прощают. Во-вторых, он демонстративно проявлял уважение к религии. В-третьих, дело еще терпело, можно было выжидать. Но теперь все стало иначе — выяснилось, что, несмотря на все беды, кризисы и похороны, сионизм не умирает. Живуч, как жид. Растет, да еще и левеет — усиление после смерти Герцля социалистического направления в сионизме религиозным понравиться не могло. И они стали противодействовать сионистской заразе изо всех сил.

Вообще-то сионизм не ощущал недостатка во врагах и недоброжелателях. Черносотенцы, как известно, всех евреев не жаловали. Но сионистов выделяли особо. Казалось бы, идея увезти евреев куда-то в Азию должна была бы им нравиться. Но так рассудили среди них немногие. Ибо, во-первых, это была не просто Азия, а святая (и для христиан) земля. Во-вторых, отъезд евреев туда был пока что невелик, а национальные чувства у них уже явно разгорелись. В-третьих, и это главное, антисемитские мотивы и вообще трудно рационально объяснить. Черносотенцы правильно поняли, что сионисты являются национальным авангардом еврейского народа. Поэтому приписывали им самые злокозненные, самые фантастические планы: разжигание мировой революции, захват евреями власти над миром и т. п. И, конечно, черносотенцам, активным погромщикам, не нравилась еврейская самооборона. Черносотенная печать предостерегала своих читателей от наивности: нельзя верить в переселенческие планы сионистов, в их сдержанность в вопросах общероссийских. Это все для отвода глаз. На самом-то деле они Россию погубить задумали! Кроме угрозы физического насилия «Черная сотня» была опасна и своей близостью к властям Российской Империи.

Но и злейшие враги черносотенцев, социал-демократы, выступали против сионизма. И меньшевики и, особенно, большевики (ленинцы). Этим не нравилось, что сионисты отвлекают евреев от участия в русской революции.

А на еврейской улице, кроме большинства религиозных, против сионистов выступали, понятно, сторонники ассимиляции. И их противники — все те, кто считал возможным добиться для евреев равноправия и национально-культурной автономии в странах рассеяния. Они считали сионизм в лучшем случае только красивой утопией. Возможно, что он вернет еврейству нескольких заблудших овец, но для масс не годится. А в худшем, видели в сионизме не национально-освободительное движение, как у других народов, а глупые националистические бредни, которые отвлекают евреев от реально достижимых целей. Ведь в восточной Европе счет евреев шел тогда на миллионы, а в Стране Израиля на десятки тысяч. И трудно было представить себе обратную картину.

Так что не в тепличных условиях рос и развивался сионизм. Но, несмотря ни на что, дело шло.

Вернемся к Трумпельдору. По возвращении из плена он поступил на юридический факультет Санкт-Петербургского университета, сдав экстерном экзамен на аттестат зрелости. Ему, герою, полному георгиевскому кавалеру, никакие процентные нормы преградой не были. А пенсия давала возможность сносно существовать. Видимо, в эти годы его толстовство приобрело социалистическую (и даже коммунистическую) окраску. Какую-то роль здесь сыграли лекции М. И. Туган-Барановского, которые он прослушал в университете. Это был крупнейший тогдашний русский экономист, «легальный марксист», то есть сторонник эволюционного развития. Он разрабатывал идею поселений, созданных на социалистической основе. Эта тема тогда широко обсуждалась. (Кстати, Туган-Барановский высоко оценил в прессе сионистские устремления).

В частном письме, написанном в те времена, Трумпельдор говорит, что в его душе мирно уживаются две идеи — сионистская и коммунистическая. Со сторонниками коммунистической идеи он говорил о сионизме, а сионистам рассказывал о коммунизме. При этом он понимал, что коммунистическую идею будет труднее осуществить, чем сионистскую. (Его уцелевшие письма были опубликованы в 1945 году). Трумпельдор, человек действия, начал проводить обе эти идеи в жизнь. Еще в студенческие годы он пытался приступить к организации еврейских коммун в России. Их участники, по его мысли, должны были пройти трудовую подготовку, а затем совместно выехать в страну Израиля. Тогда эти проекты осуществить не удалось — сионистов в России преследовали.

Известно, что в 1910 году Трумпельдор угодил в Петропавловскую крепость — он бузил вместе с другими студентами по случаю смерти Толстого. Особых бед не было. Его быстро выпустили — полный георгиевский кавалер! В 1912 году, по окончании университета, он уехал в Землю Израильскую. (Напоминаю: ею тогда владели турки.) Зачем он заканчивал университет? Ведь не было шансов работать юристом в Земле Израильской. Здесь, при тогдашнем уровне развития, нужен был только грубый физический труд. И действительно, он работал на полях, управлялся, как умел, одной правой рукой. Во всяком случае, он никому не был в тягость — свою пенсию в серебряных рублях он получал и тут. Но он прибыл в страну не один, а в составе организованной им группы из пятнадцати человек. С мечтой о создании трудовой коммуны. Мечта не сбылась — группа скоро распалась, большинство ее участников покинули страну (явление тогда частое). Трумпельдора это не охладило. Он продолжал проповедовать свои идеи, для чего на короткое время приезжал в 1913 году в Россию и в Вену, на XI сионистский конгресс. С 1913 года он жил и работал в Дгании — первом кибуце в Земле Израильской (основан в 1909 году).

А в России на евреев обрушилась новая беда — «дело Бейлиса». Но я не буду на нем останавливаться, так как закончилось оно все-таки благополучно и, кроме того, широко известно. Я вспомню лишь одну деталь — уж больно она показательна. Как известно, Бейлиса оправдали. Что же черносотенцы? Что им, беднягам, делать? Признать, что не кладут евреи кровь христианскую в мацу? Как бы не так! Вот их реакция: что ж, Бейлис, возможно, лично и не виноват. Лично он ребенка, надо полагать, не убивал (раз суд так решил). Но евреи это все-таки сделали. И, когда не удается дела замять, они выставляют «козла отпущения». Умеют направить ход следствия так, что обвинение предъявляется тому еврею, кто лично не виновен. А виновные остаются в тени. Невиновного в конце концов оправдывают, а обвинение оказывается скомпрометированным. Что евреям и надо.

Применялся антисемитами в этих ситуациях и другой прием. Они признавали, что, безусловно, не все евреи употребляют кровь в мацу, иначе бы жертв было больше. Некоторые иудеи не знают об этом, и искренне думают, что это ложь. Но какая-то еврейская секта, возможно, какая-то группа хасидов, это делает. Ведь и среди христиан встречаются группы фанатиков-изуверов (хлысты, например). Евреям бы сотрудничать с властями в выявлении этой секты, а они ее покрывают. Некоторые, возможно, по незнанию. Но другие по еврейской традиции — своих не выдавать.

Глава 34 А мы еще посмотрим…

Летом 1914 года завершилась эпоха, когда люди еще жили по понятиям XIX века, — началась Первая мировая война — «самоубийство Европы». Я буду тут касаться всех вопросов только с точки зрения евреев. Начнем с того, что в Земле Израильской почти все русские евреи жили нелегально. Турки все время заявляли, что они, Боже упаси, не антисемиты, что они евреям рады, но только не в Земле Израильской, ибо не нужно им «второй Армении». (Там у турок возникло много проблем. И проблемы эти были поводом для вмешательства Европы).

Это заявление насчет терпимости к евреям было отчасти правдой. Ненавидя армян и греков, они на евреях демонстрировали Европе свой либерализм. А что до «второй Армении», то армян там, в турецкой Армении, было около двух миллионов, а евреев в Земле Израильской было не более 85 тысяч. Есть разница. Так что запрещение на поселение евреев в Земле Израильской оставалось на бумаге. Евреи въезжали якобы, чтобы помолиться. И не уезжали. Турки пока что, до Первой мировой войны, закрывали на это глаза. И без евреев проблем хватало. Но осенью 1914 года Турция вступила в войну на стороне Германии, то есть против России. Теперь уж сохранять российское подданство было невозможно. Надо было либо принимать турецкое гражданство и идти в турецкую армию, либо быть высланным. Сперва возникла идея создать еврейский полк в турецкой армии. В Иерусалиме была сформирована еврейская милиция. Но очень быстро выявилось, что турецкие верха ни о чем подобном и слышать не хотят. Еврейскую милицию упразднили. Тогда 11 тысяч евреев предпочли высылку. Оставшиеся приняли турецкое подданство. (Румынских евреев пока оставили в покое — Румыния была еще нейтральной, но ненадолго.) Выслали и других граждан враждебных государств. Даже французских монахинь.

Тех евреев, кто решил остаться, называли «оттоманистами» — сторонниками Оттоманской империи. Их лидером был один из основателей Тель-Авива и бессменный его мэр Меир Дизенгоф. Среди «оттоманистов» были и идейные сионисты, считавшие, что надо идти в турецкую армию учиться военному делу. А Россия — враг. Частично их ожидания оправдались. Немцы открыли офицерские курсы в Турции. Но туда брали лишь людей минимально образованных. А избытком таковых турки похвастаться не могли. (Понятно, что армян и греков туда не брали.) Так что турки туда послали и наших евреев. Несколько десятков молодых людей из Земли Израильской там основательно выучились, а после набрались и практического военного опыта. Это потом очень пригодилось. Но и для арабов турецкая армия стала кузницей военных кадров.

Однако нас сейчас интересуют те, кого выслали. Ибо в их числе был и Трумпельдор. Их загоняли на суда нейтральных государств и выезжали они в Александрию — Египет был уже в сфере английского влияния. Каждому давали бумажку, на которой было написано: такой-то «высылается из пределов Оттоманской империи навечно». Один из высланных порвал бумажку, выкинул ее за борт, повернулся к спутнику и сказал: «А мы еще посмотрим, кто тут останется — мы или турецкий султан!» Фамилия говорившего была Бен-Гурион. А обращался он к Бен-Цви — тоже будущая знаменитость. И много-много раз с тех пор, когда фортуна отворачивалась от них, сионисты говорили себе: «А мы еще посмотрим…».