В августе 1919 года Трумпельдор из Ялты отплыл в Стамбул. К тому времени в Стамбуле стали потихоньку собираться евреи, стремящиеся в Землю Израильскую. Как я уже объяснял, англичане пускали пока что только тех, кто был выслан турками в ходе Первой мировой войны. Под этим соусом, а случалось, просто контрабандой, проскальзывали в Землю Израильскую и другие евреи, однако это далеко не всем удавалось. И они пока что оседали в Стамбуле, выжидая улучшения ситуации. Тогда, в августе 1919 года, их было еще немного, но скоро должно было стать больше — уже определился перевес красных, а Трумпельдор еще по Петрограду знал, что большевики сионистов не любят. Даже левых. Поэтому он три месяца оставался в Стамбуле, организуя перевалочный пункт. Так возникла «Месила хадаша» — «Новый путь». Это был сионистский лагерь в 30 километрах от Стамбула. Он потихоньку обустраивался. Как и ожидалось, с конца 1919 года сотни «русских» «халуцим» стали выбираться в Турцию, в основном нелегально — не время было ждать или оформлять свой отъезд. Бежали. Одни на лодках через Черное море. Другие — через горы Кавказа. Третьим удавалось отплыть на пароходах. Легально или чаще по подложным документам. На пароходах было, конечно, лучше всего. Ибо путешествие по Малой Азии — удовольствие сомнительное. Там полыхала турецкая освободительная война. Наш старый знакомый, Мустафа Кемаль (будущий Ататюрк) вел борьбу с греческой интервенцией. А ведь по суше приходилось идти и «крымчанам» Трумпельдора — пересекая на лодках Черное море, они оказывались не в Стамбуле, а достаточно далеко от него (в районе Синопа). Но так или иначе, до Стамбула добирались. А вот дальше часто были проблемы — въезд в Землю Израильскую англичанами то закрывался, то открывался. Так что «Месила хадаша» служила долго (пережив своего создателя, Трумпельдора). Многие «халуцы» жили там месяцами. Даже «хахшару» там организовали. Помогал содержать «Месилу хадашу» Джойнт. Там, в лагере под Стамбулом, иногда скапливались сотни «халуцев». Были, конечно, такие, что нелегально проскальзывали в страну. Это началось еще при Трумпельдоре, и он этого не одобрял. Он вовсе не любил лишнего риска и требовал, чтобы ребята спокойно дожидались легального въезда, что огромное большинство и сделало. Но после его гибели «халуцы», въезжая легально, часто нелегально везли оружие. Стало ясно, что без оружия в стране Израильской не обойтись.
Стамбул в это время был оккупирован войсками Антанты — победителями в Первой мировой войне. Сидел в нем еще султан-марионетка, сыпавший проклятия на голову Ататюрка. Проклятья не помогли — в конце лета 1922 года Ататюрк наголову разбил греков, а их покровители — англичане — не решились вмешаться: помнили в Англии Галлиполи и Кут-Эль-Амар! Турецкие националисты заняли Стамбул, низложили султана. Тут и пришел конец «Новому пути» («Месила хадаша») — лагерь свернули. Мустафа Кемаль (Ататюрк)[57] сионистов не жаловал — считал их английской агентурой, что в его время, несмотря на все наши трения с англичанами, было недалеко от истины. Впрочем, свою роль «Месила хадаша» уже сыграла — время Третьей алии истекало. Да и ехали евреи в страну Израиля в это время — после окончания Гражданской войны — уже, в основном, через Триест.
Пожалуй, можно считать, что сионистская группа в начале 20-х годов в Стамбуле была, несмотря на все трудности, самой благополучной. Сионисты были организованы, и если уж им приходилось ждать, то знали они, чего ждут. А ведь Стамбул тех лет — город отчаяния. С конца 1920 года, после краха «врангелевского Крыма», там скопилось огромное количество российских беженцев (не менее 150 тысяч человек «с разных концов государства великого»). На знакомых нам Галлиполи и острове Лемнос (база галлиполийского десанта) стояли остатки белых полков. И многие белые в своих мемуарах с горечью вспоминали Стамбул, Галлиполи и особенно Лемнос. Они были никому не нужны… Им ждать было нечего. В их среде процветали взаимные обвинения в проигрыше войны, запоздалые интриги и полная безысходность.
Некоторые беженцы (люди попроще) пытались как-то приспособиться к жизни в Стамбуле. Искали работу, заводили мелкий бизнес. Среди них были и евреи-несионисты.
Но история русского Стамбула оказалась недолгой. Года за три беженцы разъехались по более благополучным странам. 12–15 тысяч вернулись в Россию.
В то время как Гражданская война в России достигла апогея, в 1919 году, во дворце в Версале, под Парижем, собралась международная конференция. Победители делили мир. Делегаций явилось много. Но решающее значение имели три державы: Англия — ее представлял Ллойд-Джордж, Франция — ее представлял Клемансо и Америка — Вильсон. (Интересно отметить, что договор о создании Лиги Наций, в заключении которого большую роль сыграл Вильсон, не был ратифицирован в США.) Эти трое обычно все решали. Остальных в лучшем случае выслушивали. Италия никак не могла определить, великая ли она держава. Японию от дел, не касающихся Дальнего Востока, старались оттеснить. Все «маленькие» вертелись около кого-то из трех «больших». Около Ллойд-Джорджа «вертелись» две делегации, нас интересующие: 1) Сионисты. Их возглавлял Вейцман. Он ходил в обычной одежде и поэтому не слишком привлекал внимание журналистов. 2) Арабы. Принц Фейсал носил традиционную одежду арабского эмира и выглядел сенсационно. И с ним был Лоуренс Аравийский.
Вейцман и Фейсал уже знали друг друга. Были в Париже и американские сионисты. Вот с их главой, Ф. Франкфуртером, Фейсала свел Лоуренс. А затем Фейсал, тогда признанный лидер арабского мира, направил Франкфуртеру замечательное письмо с призывом к еврейско-арабской дружбе и сотрудничеству. Вот выдержки из него: «Мы, арабы, в особенности наш просвещенный слой, с глубокой симпатией относимся к сионистскому движению. Наша делегация в Париже ознакомилась с предложениями, сделанными сионистской организацией на мирной конференции, и считает их умеренными и разумными. (А сионисты тогда претендовали на всю турецкую Палестину, включая и нынешнюю Иорданию!) Со своей стороны, мы сделаем все возможное, чтобы предложения эти были приняты. Мы будем приветствовать евреев на их Родине…» Далее следует много похвал Вейцману и уверения в том, что местные дрязги в Палестине — дело второстепенное, обычное поначалу между соседями, но легко преодолимое. Такое вот письмо. А потом были официальная встреча и соглашение в духе этого письма. И там прямо говорили о стимуляции массовой еврейской эмиграции в Палестину. И арабы при этом получат пользу и помощь. Кто не верит, пусть проверит — все опубликовано в мемуарах Вейцмана, которые есть и на русском: «В поисках пути». Ну что может быть лучше этого? Только, опубликованный ещё раньше в Мекке (!) призыв отца Фейсала, шерифа Мекки Хусейна, принять, как братьев, евреев, возвращающихся на Ближний Восток.
Все очень радовались. Возможно, соглашение и принесло пользу в тот момент, при обсуждении сионистских предложений в верхах Версальской конференции. Но и только.
Не так развивались события в дальнейшем. Уже при подписании соглашения Фейсал указал, что сможет выполнить обещания, данные сионистам, только если великие державы выполнят обещания, оговоренные во время войны. То есть что он будет арабским ближневосточным королем, а центром его владений будет Сирия. Но это-то и не вышло. Англичане поначалу были не против, чтобы Сирия досталась их другу Фейсалу. Франция слабо участвовала в войне на Ближнем Востоке после Галлиполи. Не было у французов своего Лоуренса Аравийского. Но главное — французы с первых дней войны несли на себе основную тяжесть боев с немцами в Европе. Не до заморских стран им было. Да и цель перед ними стояла — вернуть Эльзас-Лотарингию, потерянную в 1870–1871 годах. Поколение французов выросло с мечтой об этом. Но теперь, когда эта «программа-минимум» была выполнена, Франция заявила, что ей и в колониях кое-что причитается. Например, Сирия и Ливан. Насчет христианских районов Ливана никто и не спорил. Франция считалась многовековой покровительницей христиан Востока. Культурные связи были давние, а в начале XX века возобновились и прерванные лет 200 назад экономические — шелк-сырец везли из Ливана для лионских фабрик. На фоне полного упадка экономики на Востоке — это было кое-что. Но остальные территории хотел получить Фейсал. Они были мусульманскими, арабскими по языку, особой экономической связи ни с Францией, ни с другой европейской страной последние 200 лет не имели. Но во Франции думали иначе и твердо заявили, что смогут осуществить свои притязания силой, кто бы ни встал им поперек дороги. Фейсал обратился к англичанам, но те дали понять, что воевать с Францией ради него не будут. (А Франция, главная победительница Германии, в ту минуту чувствовала в себе великую мощь.) Фейсал счел поведение англичан изменой (по-моему, не без оснований). И обратился к евреям с невероятным предложением: объединить силы и выгнать с Ближнего Востока всех европейцев! Пусть останется здесь только семитская раса — истинная хозяйка этих мест. Я думаю, что дошли до него слухи, будто евреи правят миром. Но так как миром евреи все-таки не правят, а у Фейсала без поддержки великой державы не было шансов устоять, то сионистам пришлось разочаровать его и объявить о своем нейтралитете в его назревающей войне с Францией. Он воспринял это как новое предательство (по-моему, без оснований). На том и кончилась еврейско-арабская дружба.
Но надо отдать должное Фейсалу — в 20-е годы он стал королем Ирака. И при нем не было гонений на евреев. А пока что началась его война с Францией. Фейсал, человек относительно образованный, был настроен мрачно. Еще до Первой мировой войны он окончил в Стамбуле военный лицей, где преподавали европейцы. Теперь вот Европу повидал. Понимал, что Франция сильнее арабов. Но его окружение мало в чем разбиралось и требовало войны. «Ну и что с того, что французы победили немцев. Мы вот тоже турок побили, хоть немцы им помогали! С помощью Аллаха, победим неверных!»
Когда случается мне рассказывать эту историю — слушателям часто бывает очень жалко, что еврейско-арабская дружба сорвалась. «А счастье было так возможно, так близко…» А я так не думаю. Не это, так что-нибудь другое случилось бы. Дружить мы начали против турок, а они теперь ушли из нашего региона. Фейсал был, конечно, признанным общеарабским лидером. Но он отдавал сионистам не свое — он был выходцем из Аравии, из района Мекки, чужой в Земле Израильской. Ему легко было быть щедрым. Сомнительно, чтобы местные арабы его послушались. Ибо каждому ясно, что большинством быть лучше, чем меньшинством. Интеллигентный араб это усвоит, почитав историю евреев. А простому человеку все и без литературы ясно. Кстати, арабы эту историю с Фейсалом объявили выдумкой сионистов. А письмо объявляют сионистской фальшивкой.
Чтобы завершить с Версальской конференцией, остается рассказать о несчастье — гибели Аарона Ааронсона. Он был в числе сионистских делегатов и погиб в авиакатастрофе при перелете из Лондона в Париж. Ему было 43 года. В этой уникальной семье и другие дети были незаурядны. Один из них, например, в начале 20-х годов основывал город Натанию. Но столь ярких, как Сара и Аарон, больше не было среди выходцев из Румынии, с тех пор и до наших дней.
А теперь пора нам в Землю Израильскую, которую мы оставили в конце 1918 года (конец Первой мировой войны). Пока что там — военная власть. Декларацию Бальфура еще даже не опубликовали в Земле Израильской, но все о ней знают. В ее первую годовщину, то есть сразу после войны, в самом конце 1918 года, арабские общественные деятели объявили протест. Но им это было как бы положено. Куда хуже было то, что недоброжелательность британских властей, отмеченная еще в 1918 году Вейцманом, усиливалась. И это при том, что позиции наши в Лондоне были еще крепки. Этому пытались найти разные объяснения: банальный антисемитизм, страх большевизма (и евреи-чекисты достаточно сделали для этого). А Жаботинский считал, что арабы британцам были понятнее — обычные туземцы, каких много они повидали. А с этими евреями всегда всякие сложности! Но, как бы там ни было, антисемитские настроения у англичан проявлялись. И дело еще осложнялось тем, что в начале 1919 года единственный сионист, которого английские военные уважали — Ааронсон, — уехал в Европу, на Версальскую конференцию, откуда, как мы уже знаем, не вернулся.
А наши лондонские друзья Ллойд-Джордж и Бальфур, в это время тоже были больше в Париже (на той же конференции), чем в Лондоне. И они были заняты делами большой политики. Не до нас им было. Так, в Эрец-Исраэль (Земле Израильской) сложился антисемитский тандем — арабы, встречая сочувствие английских властей, подавали протесты против Декларации Бальфура и чем дальше, тем более провокативно вели себя в отношении евреев, составлявших 9–10 % населения страны. Английские власти этому не только не препятствовали, но даже покровительствовали. А затем, ссылаясь на поведение арабов, сами слали в Лондон депеши против «ошибки господина Бальфура», указывая, что декларация — это продукт кабинетных измышлений, далеких от реальности. Некоторые английские высшие офицеры вели себя в отношении евреев не менее провокационно, чем арабы, что арабам нравилось и подбадривало их. Протесты Жаботинского привели в конце концов к увольнению его из английской армии. Вейцман, к которому поступала информация о положении дел в Земле Израильской, в начале 1919 года предпочел не поднимать шума. Главное, по его мнению, решалось на Версальской конференции, и не следовало осложнять ее ход. Военные власти — дело временное. Арабские лидеры в Палестине — незначительная величина, а с основным арабским лидером — Фейсалом — у нас тогда была дружба. Так возникла трещина в отношениях двух наших «отцов-основателей». В дальнейшем она разрослась и превратилась в пропасть. Не всегда оценка поведения того или иного английского начальника однозначна. Бывало, что Жаботинский и Эдер по-разному оценивали тот или иной факт. Но были и факты совершенно двух толкований не допускавшие. И люди, поведение которых сомнений не вызывало, они были антисемитами и не желали этого скрывать. Ибо были уверены в своей безнаказанности. Но кое-что сделать все-таки удалось. Летом 1919 года в Земле Израильской побывал с визитом Брандайз. Жаботинский указал ему на опасность создавшегося положения. Он считал, что ситуация может привести к погрому. Брандайз считал это дикостью. По его мнению, нечего было приводить в пример царскую Россию. В британских владениях что-либо подобное невозможно. Жаботинский сказал ему, что русские евреи чуют погромную ситуацию, как охотничьи собаки — дичь. Общего языка они не нашли. Отказался Брандайз защищать в суде и еврейских солдат, у которых в это время был конфликт с начальством. В общем, они друг другу не понравились. Но все же и Брандайз кое-что разглядел. И в Париже, встретившись с Бальфуром, он резко осудил английскую военную администрацию. Это оказалось последней каплей. Бальфур был уже рассержен предложениями отменить декларацию, носившую его имя. (Он справедливо видел в ней главное достижение своей жизни.) Кое-какие меры были приняты — трех самых ретивых антисионистов (и антисемитов, если это не одно и то же) перевели на службу в другие страны или отправили в отставку. На место одного из них был назначен полковник Майнерцхаген, известный своими просионистскими взглядами. В дальнейшем это принесло пользу. Но немедленного улучшения ситуации не произошло.
То, что Брандайз не поверил Жаботинскому, не было случайностью. До самой Второй мировой войны американские сионисты будут отличаться наивным оптимизмом. Они выросли в иной среде и не понимали глубины антисемитизма Старого Света.
А теперь о мандатах Лиги Наций. В Версале Англия получила мандат на Палестину. Это, правда, было лишь предварительное решение, утвержденное лишь год спустя, на конференции в Сан-Ремо (Италия). Но сейчас я хочу сказать, что такое мандат на ту или иную страну. Теперь этого понятия уже нет, но в дни моего детства на картах еще писали после названия той или иной африканской или азиатской страны: «Находится под опекой…» — дальше шло название европейской страны. Вот мандат и был правом на опеку. Систему мандатов предложил Лиге Наций Ян Смэтс (см. Приложение 4). Мандаты были трех видов «A», «B» и «C». В нашем регионе использовались мандаты типа «A». Здешние народы считались более развитыми в сравнении с народами Черной Африки и островов Тихого океана — там давались мандаты «B» и «C». Предполагалось, что ближневосточные государства смогут получить независимость в обозримом будущем.
Суть была в том, что подопечная территория не считалась колонией. Страна, получившая мандат, должна была подготовить подопечную страну к независимости в «трудных условиях современного мира» — выражение В. Вильсона, президента США. Страна, получившая власть над другой, не должна была иметь там экономические преимущества. Ей вручалась только полицейская и военная власть. Этот пункт англичане соблюдали точно. Когда в начале 30-х годов Рутенберг строил гидроэлектростанцию, заказы на оборудование он разместил в Австрии и Германии (догитлеровской) — там обошлось дешевле. А это было время «великой депрессии» — 1929–1933 годы, когда каждый заказ был важен. Англичане ворчали, но закона не нарушили. Впрочем, для них с самого начала Земля Израильская была невеликим приобретением в плане экономики. Важнее было ее стратегическое положение.
К осени 1919 года напряжение в Земле Израильской возросло еще больше. Но акцент сменился. О Декларации Бальфура говорили меньше — внимание привлекла разгоравшаяся рядом война Фейсала с Францией. Арабы не понимали, что бедуинский король обречен, так же как 70 лет спустя будет обречен диктатор Ирака. И всячески выражали ему свою поддержку, благо его дружба с сионистами увяла, не успев расцвести. Возникло и набрало размах движение за присоединение Земли Израильской к королевству Фейсала. Это должно было автоматически отменить Декларацию Бальфура, посему о ней в те дни и стали поменьше говорить. В сентябре 1919 года в Иерусалиме начала выходить арабская газета «Южная Сирия». Само название говорило, что там группировались люди, мечтавшие присоединить Землю Израильскую к будущему арабскому королевству. Газета эта вела яростную антисемитскую кампанию, которую поддержали остальные газеты. Фейсал стал знаменем арабского национализма. Английскую администрацию это мало беспокоило. Для нее исход франко-бедуинской войны был ясен. Такая сложилась ситуация, когда Трумпельдор прибыл в страну (октябрь 1919 года). Намерения у него в тот момент были мирные: подготовиться к приему «халуцев», и въехал он вполне законно — его ведь в начале Первой мировой войны выслали турки, а таким людям английская военная администрация разрешала въезд. Но, как сказал о сионистах С. Я. Маршак, «борьба была им суждена». С радостью встретил Трумпельдор в Иерусалиме старых друзей: Жаботинского, уже «отставленного», но зато перевезшего в Иерусалим семью — жену и сына, Рутенберга, с которым познакомился в Петрограде, еще добольшевистском. Тот уже покончил с «русскими делами» и навсегда отдался сионистской деятельности. Обстановка в социалистическом движении в Земле Израильской Трумпельдора явно разочаровала — там царили раскол и межпартийная грызня, вызвавшая у него отвращение. Он опубликовал воззвание с призывом к единству. Это было воззвание достаточно наивное. Но так как опубликовал его Трумпельдор, моральный авторитет которого был очень высок, оно вызвало в социалистических кругах немалый шум. Но скоро все это стихло — стало не до того. Над всем стали доминировать известия с севера страны. В Сирии борьба разгорелась. И англичане, и евреи объявили о своем нейтралитете. Но остаться в стороне не удалось, хотя и те, и другие очень этого хотели. Началось с того, что никто, собственно говоря, не знал толком, где проходит граница Сирии и Палестины. В турецкие времена порядка в этом вопросе не было, да и интереса особого — тоже. Турецким властям было все равно. А вот теперь это стало важно. Ситуация напоминала ту, что случилась при распаде СССР. Вдруг стало важно, где проходит граница Белоруссии и Литвы, России и Украины. Целый ряд районов на стыке теперешних Сирии, Ливана и Израиля не имел ясного статуса. Когда начались военные действия (в конце ноября 1919 года, через месяц после приезда Трумпельдора), Англия от греха подальше отвела войска из этих районов до мирных дней, когда можно будет обо всем договориться. В числе этих районов была и Верхняя Галилея, где имелись еврейские поселения. И очень скоро ситуация для северных поселений стала угрожающей.
Итак, Верхняя Галилея осталась без войск. Это и сегодня район, где мало еврейского населения. По нашим масштабам место считается удаленным. Самая северная точка Израиля, Метула, существовала уже тогда. Ее заложили еще в ротшильдовские времена. А кроме нее было всего три совсем маленьких поселения. Одно из них называлось Тель-Хай. Хороших дорог в те времена там не существовало. А между тем даже продовольствие туда надо было подвозить. Положение сложилось не из легких. А французы тем временем высадились в Бейруте и для начала прощупывали ситуацию (небольшими отрядами и с воздуха). Начались стычки. На стороне бедуинов поначалу был большой численный перевес в Верхней Галилее. Евреи заявили о своем строжайшем нейтралитете. Но это было легче сказать, чем сделать. Малодисциплинированные бедуинские отряды, распаленные «победами» — отступлением какого-нибудь небольшого французского отряда, — все меньше считались с еврейским нейтралитетом. Они подступали к еврейским поселениям, крича, что там прячутся французы. Убедившись, что французов нет, требовали от евреев поднять флаг Фейсала над поселением. Евреи понимали, что сил у них очень мало, и делали все, чтобы избежать конфликта. Ходили упорные слухи, что у бедуинов есть даже пушки, отбитые в войну у турок, и среди бедуинов — бывшие турецкие артиллеристы. А у евреев не было в Верхней Галилее и ста человек, способных носить оружие, и оружия даже для этой сотни не хватало. Флаг Фейсала они все-таки не поднимали — отговаривались боязнью бомбардировки с воздуха. Обращались за помощью к тем бедуинским шейхам, с которыми раньше поддерживали хорошие отношения. Иногда это помогало, но ненадолго. Как это часто бывает, сдержанность только распаляла арабов. Вскоре был убит первый еврей (как раз в районе Тель-Хая). Случались и грабежи. Северные поселения обратились за помощью к южным. Помощь начали оказывать, но мало и неорганизованно — каждое поселение решало этот вопрос самостоятельно. Началась эвакуация женщин и детей с севера. Кое-кто из мужчин тоже удрал. В это время, в середине декабря, Трумпельдор думал возвращаться в Турцию, к своим «добрым хлопцам». А оттуда — смотря по ситуации. Может быть, придется возвращаться и в Россию, где еще бушевала Гражданская война, — помочь «Хехалуцу». Но его попросили перед этим съездить в Верхнюю Галилею и организовать работу по обеспечению безопасности — он ведь был человек с большим военным опытом, а деятельность там шла стихийно. Трумпельдор согласился, думая, что это на несколько дней, и в конце декабря был там. Наступал грозный для нашей страны 1920 год.
Там, на месте, Трумпельдору мигом стало ясно, что нужны большие, по понятиям тех дней, подкрепления. Он потребовал минимум сто человек с оружием, каковых в тот момент не отправили. Зато начались споры о том, надо ли их посылать. И тут случилось невероятное. Жаботинский считал борьбу в Верхней Галилее делом безнадежным. По его мнению, для этого и посылки пятисот вооруженных евреев будет недостаточно, и, следовательно, надо временно эвакуировать Верхнюю Галилею. Наоборот, социал-демократические лидеры, Бен-Гурион, Табенкин и Кацнельсон, были против этого: «Речь не идет здесь о клочке земли или маленькой еврейской собственности — здесь речь идет о судьбе Эрец-Исраэль. Уход и отступление стали бы решающим подтверждением нашей слабости и нашей ненадежности».
Я специально привел эту дискуссию для характеристики тогдашних социал-демократических лидеров. Они явно не чета теперешним! Они спокойно отнеслись и к доводам, что отправка подкрепления может привести к тому, что евреи впутаются в войну французов с Фейсалом. И настояли на своем. Потихоньку стали подходить подкрепления. Они просачивались небольшими группами и едва возместили потери от бегства некоторых тамошних евреев. Так что к 1 марта 1920 года в строю было по-прежнему человек сто. Разные там были люди — и те, что еще недавно служили по разные стороны фронта, — бывшие турецкие офицеры и бойцы еврейских полков: американского полка, где уже шла демобилизация, и еще существовавшего палестинского (из него ради такого случая могли просто уйти в «самоволку»). Оружие, да и консервы тоже были почти исключительно со складов этих полков. Во-первых, потому что в стране царила послевоенная нищета, а во-вторых, потому что 1919 год был, в общем, спокойным в Земле Израильской, и евреи, как положено «пай-мальчикам», сдали по приказу английской администрации большую часть имевшегося у них оружия. (Кстати, арабы были умнее.) Теперь зато приходилось «заимствовать» оружие со складов полков. Прибыл и врач-хирург — американец доктор Гери. Готовили отряд посолиднее — даже с пулеметами. Он должен был не просачиваться, а в случае нужды пробиться. Но не успели. Трумпельдор энергично организовывал оборону. Далеко не все его бойцы имели военный опыт. Он обучал их военной премудрости. Но приходилось беречь патроны. Авторитет его никем на севере не оспаривался. Не так уж ясно, было ли это хорошо. Ибо Трумпельдор, хотя и прожил года три в Земле Израильской еще до Первой мировой войны, арабов знал плохо. Между прочим, еще и потому, что не сразу усваивал языки. Да и вообще, большинство представителей Второй алии с ними мало контактировали. «Трумпельдор не понимал арабов… Он не в состоянии был постигнуть их жестокую, хорошо рассчитанную хитрость и тонкое коварство. Его честной, прямой и благородной натуре все это было глубоко чуждо. В этом отношении ветераны „Ха-Шомера“ значительно превосходили его — они досконально знали наших соседей-врагов и хорошо понимали, чего можно от них ожидать. Не раз он жестоко ошибался, легковерно доверяя льстивым примирительным речам арабов». Эту цитату я взял из воспоминаний Ш. Авигура, социал-демократа и кибуцника. Он был тогда с Трумпельдором. Но тут опять важна и характеристика тогдашних социалистов. «Это не я изменил свои взгляды, а партия», — так говорили старые социал-демократы, покидая партию «Авода» во времена Рабина-Переса-Барака.
Роковые события произошли 1 марта 1920 года. Когда сотни арабов подступили к Тель-Хаю — одинокой усадьбе, расположенной близко от поселения Кфар-Гилади, они стали кричать о французах. Это было не в первый раз. Был еще шанс, что все обойдется миром. Трумпельдор разрешил группе арабов войти в дом и убедиться, что французов там нет. Это оказалось роковой ошибкой. Был ли тут рассчитанный заранее план, или произошла трагическая случайность? Ответа на этот вопрос нет. Началось с того, что араб попытался отнять револьвер у вооруженной девушки — не мог видеть женщину с оружием? Или провокация? Трумпельдор выстрелил в него. В завязавшейся затем схватке Трумпельдор получил смертельную рану. Он крикнул своему заместителю, Пинхасу Шнеерсону, чтобы тот принял командование. Несколько арабов оказались отрезаны на втором этаже. Им позволили выйти и убежать к своим. Но это не остудило пыл бедуинов. Они несколько раз пытались штурмовать Тель-Хай. Для большинства евреев это был первый настоящий бой — ведь американский полк в боях не участвовал. Держались наши хорошо, хотя приходилось беречь патроны. Было евреев человек 30, включая девушек. Все атаки арабов были отбиты. К вечеру, потеряв несколько десятков человек убитыми и ранеными, арабы ушли. Наших погибло тогда шесть человек, в том числе два американца и две девушки. Таково было первое еврейско-арабское сражение в Земле Израильской. Вечером решили оставить Тель-Хай. Слишком мало было сил, чтобы защищать три пункта — Тель-Хай, Кфар Гилади и Метулу.
Трумпельдор умер, когда его переносили в Кфар Гилади. Перед смертью он сказал фразу, ставшую у нас крылатой: «Хорошо умирать за Родину». Ему было 40 лет. Он был старше всех защитников Тель-Хая. 16 лет назад, в Порт-Артуре, он начал свой путь воина. Были у него хорошие шансы погибнуть на сопках Маньчжурии (Порт-Артур), у Дарданелл (Галлиполи), в России в Гражданскую. Но пал он в бою на еврейской земле.