До прибытия поезда из Берлина оставались считанные минуты, а на пограничной станции все еще царила сонная тишина, лишь нарушаемая гудками маневровых паровозов. Разморенные зноем, в киосках томились продавщицы книг и газет, сувениров, всяческой снеди. Одни устало позевывали, другие перебрасывались ничего не значащими фразами, а некоторые, помоложе, нет-нет да и поглядывали на статного парня с повязкой дружинника, стоявшего возле газетной витрины.
Парень был крепко сбитый, с короткой прической, придававшей его смуглому лицу излишнюю серьезность.Широкие, вразлет, черные брови еще больше подчеркивали ее.
Из киоска с газированной водой за дружинником наблюдала и молоденькая девушка в кружевной наколке на высокой прическе. К ней то и дело подходили станционные рабочие и служащие, с торопливой жадностью проглатывали студеную воду, и девушка снова поглядывала на парня. Так подошел к киоску и стрелочник в тесной, замасленной робе. Подошел, бросил на стойку копеечную монету и хрипло буркнул:
- Налей… Чистой…
Продавщица насмешливо повела бровью:
- Хоть бы разок купили с сиропом. Или трех копеек жалко? Ну и скупой же вы, дядя Макар!
Стрелочник скривил губы:
- С сиропом… Как же! Денег не напасешься на твои сиропы.
- Ой, до чего же вы обеднели, дядя Макар! Жалко мне вас…
- Будет зубы-то скалить, Клавка,- чуть примирительнее проворчал стрелочник.- Тебе смешки-пересмешки, а у меня семья.
Проводив недобрым взглядом скуповатого покупателя, Клава посмотрела в сторону газетной витрины. Дружинник там был теперь не один, рядом с ним стоял низенький, щуплый парнишка в очках.
- Хорошо, Антон, сделаю,- послышались Клаве его слова.- Будь спокоен.
И паренек ушел.
Антон взглянул на часы, и довольная улыбка тронула его губы: берлинский прибывал точно по расписанию. Густо припудренный серой пылью экспресс вынырнул из-за поворота и, чуть слышно постукивая на стыках рельс, медленно подкатил к перрону. Паровоз пыхнул облачком сизого пара, будто вздохнул после утомительного бега, и замер, тихо посапывая. На горячий асфальт, как но команде, сошли проводники в форменных белых кителях.
Многие пассажиры прильнули к окнам вагонов, с любопытством вглядываясь в серую громаду вокзала. Разные люди были среди них: и те, кто возвращался домой из отпусков и заграничных командировок, и зарубежные гости, впервые пересекавшие границу. Последним все здесь казалось новым и интересным: подтянутые пограничники, утопающая в зелени, ярко освещенная солнцем панорама первого советского города, пирамидальные тополя, что выстроились, как часовые, вдоль нешироких, мощенных брусчаткой улиц. Всем одинаково не терпелось как можно скорее покинуть душные вагоны, размяться, пройтись по свежему воздуху.
Пограничные формальности закончились быстро, и разноязыкая толпа хлынула из дверей вагонов. В русскую речь вплелся звонкий и певучий говор итальянцев, грассирующий, с прононсом французский, сухие немецкие фразы. Два негра с ослепительно-белыми зубами пытались прочесть надписи:«Касса», «Ресторан», «Почта». Смешно выговаривая незнакомые слона, они громко хохотали вместе с обступившей их группой польских туристов. Несколько юношей и девушек в синих рубашках Союза Свободной молодежи старательно объяснялись с переводчицами по-русски, а те им так же старательно отвечали на немецком.
Лишь возле предпоследнего вагона с равнодушным видом, заметно припадая на правую ногу, одиноко проклинался пожилой пассажир в цветастой пижаме и синих шортах с бесчисленными «молниями» на карманах. Казалось, его не интересуют ни вывески, ни тележки с прохладительными напитками, вокруг которых топится люди. Во всей его плечистой фигуре, в самом выражении глаз на чисто выбритом лице читалась беспредельная скука. Он продолжал не спеша прохаживаться вдоль вагона, тяжело опираясь на толстую трость, и время от времени посматривал на шумный людской водоворот, как бы подчеркивая скептическое свое отношение ко всей этой бессмысленной суете.
Скользнув взглядом по скучающему пассажиру, Антон направился к киоску выпить воды. Солнце стояло высоко, и от жары даже во рту пересохло. Возле киоска его окликнул сосед по квартире, Виктор Рябченко:
- Ант, приветик!
- Здорово,- буркнул Антон.
- На вахте?
- Сам видишь,- ответ прозвучал холодно, и Виктор, не задерживаясь, прошел дальше.
Антон недовольно посмотрел ему вслед: здоровый парень, хоть воду на нем вози, а околачивается без дела…
С тех пор как, отслужив в армии, Антон Бирюля возвратился домой, его не покидало чувство особой приподнятости. На сухощавом лице парня постоянно светилась улыбка, когда, направляясь на работу в вагонное депо, он проходил мимо новых жилых кварталов, выросших там, где горбатились некогда деревянные, почти вросшие в землю хибарки, или любовался молодыми, еще не окрепшими деревцами, тоже высаженными в его отсутствие. А вот такие Викторы, будь они неладны, омрачают и отравляют всю эту радость.
Но думать о Викторе не хотелось, тем более, когда тебе из-за прилавка застенчиво улыбается Клава. Он подошел к ней, тоже чуточку смущенный:
- С сиропом, душечка. Как живем?
- Лучше, чем в вашем депо,- девушка капризно дернула плечом, взглянула на парня с вызовом: - Напоила и иди себе на все четыре, никакого начальства.
- Ну, ну, тебе виднее.
Напившись, Антон отошел от киоска и опять увидел того же тучного пассажира в смешных мальчишеских штанишках.
«Вот это типчик! - хмыкнул парень.- Чистое пугало!»
И только хотел было отправиться дальше, как вдруг пассажир, заметно оживившись, подался в сторону мальчугана в полосатой матросской тельняшке. Мальчик вьюном вынырнул из толпы пассажиров, юркнул мимо нагруженного поклажей носильщика и, легко перепрыгнув через горку чемоданов, побежал вдоль состава.
А пассажир, явно обеспокоенный чем-то, все еще не спускал с мальчишки глаз.
«Что это с ним?» - подумал Антон и отошел за угол склада, откуда принялся наблюдать за странным поведением пассажира. Тот вдруг заторопился навстречу пареньку, оглянулся по сторонам и быстро сунул ему п руки крохотный сверток, почти такой же получив взамен.
«Э-э, здесь в самом деле что-то нечисто»,- понял Антон и заспешил вслед за мальчиком. В конце перрона настиг его, схватил за локоть.
Погоди-ка, дружок…
От испуга и неожиданности мальчишка присел, рванулся раз, другой и громко закричал:
- Дяденька, пустите меня! - Синими, полными страха глазенками он умоляюще смотрел на дружин-11 и ка и вот-вот готов был расплакаться.
Очень неловко чувствовал себя Антон, конвоируя десятилетнего «злоумышленника» Но отпустить его не решался: пусть пограничники с ним разберутся.
- Не волнуйся,- строго промолвил он. Нот поговорим с тобою и отпустим. А сейчас не проси.- И добавил несколько мягче:- Ну, пойдем, милый, пойдем. Тебя не обидят.
Майор Дудин долго не мог успокоить парнишку. Размазывая слезы по темному от грязи и загара лицу, тот плакал навзрыд:
- Я больше не бу-уду…
- Что не будешь?
- Не бу-ду-у,- тянул мальчуган, с испугом поглядывая на высокого пограничника.
- Эх ты, рева, весь пол слезами залил,- насмешливо проговорил майор.- А еще тельняшку надел. Какой же ты моряк? Плакса, вот ты кто!
Мальчик с удивлением уставился на офицера:
- Моряк? Вовсе я не моряк. Пограничником буду! - выпалил он.
Дудин иронически усмехнулся:
- Ну, это ты брось. Пограничники слез не льют. Да и тельняшка… Кстати, давай-ка знакомиться. Разговоры с тобой ведем, а друг друга не знаем. Меня зовут Александром Михайловичем. Тебя как?
- Генка.
- Понятно. Значит, Геннадий бесфамильный…
От обиды малец приподнялся со стула:
- У меня есть фамилия: Геннадий Концевич… Все люди имеют фамилии… А пограничником все равно буду, вот увидите! - Видно, первый испуг прошел, и мальчик осмелел. Крепенький, как орешек, он пригнулся к майору, свел над переносицей белесые бровки и тоже насмешливо обронил:-Бесфамильный… Выдумали… Моя мамка проводницей работает.
- Ты присядь, Геннадий,- вернул его на место майор, притронувшись рукою к тельняшке. И как бы между прочим обронил: - Говоришь, что хочешь стать пограничником, а носишь матросскую форму. Эх ты…
И до чего непонятливыми бывают взрослые! Даже смешно становится. Генкины глазенки гордо блеснули:
- Тельняшка - что? И не моя она вовсе, если хотите знать. Очень она мне нужна!
- Тогда зачем ты ее надел?
По лицу мальчишки пробежала легкая тень. Он молчал, опустив глаза. Видать, нелегко ему было ответить на, казалось бы, безобидный вопрос.
- Вот что, Геннадий,- пришел ему на помощь Дудин.- Коль ты в самом деле намереваешься идти в пограничники, то давай начистоту разговаривать. Как мужчина с мужчиной. Раз уж пришел к нам и познакомились мы с тобой, то с самого начала договоримся быть откровенными друг перед другом. Идет?
Спокойный, дружеский тон майора вернул Генке мальчишечью непосредственность. Он поднял глаза, чуть-чуть улыбнулся уголками обветренных губ.
- Понимаете, дядя, я роль играл,- сказал он серьезно.
- Роль? Ты что же, в театре работаешь?
На лице Гены мелькнула досада:
- Я еще не играю. Меня один артист проверял, сумею ли.
Еще раньше, как только Гену ввели в кабинет и развернули сверток, в котором оказалось пятьсот золотых рублей, Дудин понял, что мальчик втянут в грязную историю. И вот эти темные дельцы остались пока в стороне.
Ты бы хоть рассказал, какой он, этот твой артист,- попросил майор, пригладим рукой " путанные вихры своего юного собеседника.
Гена сверкнул глазенками:
- Ух, и дядька мировой! Одет как! Костюмчик, туфельки, шляпа. Он из Москвы сам. И кино снимается.
- И тельняшку он тебе дал?
- Он. Я же роль играл, а он проверял, получится ли из меня артист. Ведь пограничник все должен уметь, правда?
- Да, конечно,- согласился майор.- Пограничник все должен уметь.- А про себя подумал: время упущено. Из долголетнего опыта знал, что «артист» ускользнул. Однако на всякий случай поручил своему помощнику, старшему лейтенанту Шарикову, поискать «артиста» в районе вокзала.
Теперь во что бы то ни стало нужно было уточнить приметы этого дельца, узнать, где он договорился встретиться с мальчиком, и уж тогда только приступать к обширному розыску.
- Где ты должен был встретиться с москвичом? - спросил майор.- Ты помнишь его?
Из путаного рассказа мальчика Дудин узнал, что встреча назначалась в летнем саду после отправления берлинского на Москву.
Майор взглянул на часы и понял: там, в саду, тоже не окажется «артиста». Не станет он дожидаться, когда за ним прибегут пограничники. И надо думать, он видел, как задержали мальчика.
- Где же мы найдем твоего друга? Пакет-то ему нужно отдать.
Гена беспомощно пожал плечами, нахмурил выгоревшие брови:
- Не знаю,- растерянно ответил он,- ведь дядя может подумать, что я не хочу вернуть ему монетки.
Почувствовав, что мальчик готов снова расплакаться, майор успокаивающе сказал:
- Ладно, Гена, не горюй. Так или иначе мы найдем твоего друга. Только,- доверительно добавил он,- при одном условии: ты никому ни слова о нашем с тобой разговоре.
- Честное пионерское! - Гена привычно взметнул кверху загорелую руку.
Дудин с трудом сдержал добрую улыбку. Он с большим удовольствием обнял бы сейчас этого мальчугана, повел к буфету и угостил мороженым. Но служба есть служба.
- Это боевое задание пограничников! - подчеркнул он.- Проверим, умеешь ли тайну хранить. А сейчас бегом домой, к маме.
К вечеру удалось выяснить, что человек по известным уже приметам еще днем уехал с харьковским поездом. Докладывая об этом, старший лейтенант Шариков не преминул высказать мысль, что, видно, упущен матерый валютчик, если он так легко махнул рукой на пятьсот золотых рублей.
Майор Дудин согласился с таким предположением, но вместе с тем был уверен: вернется, обязательно вернется «артист». Такие ради наживы готовы на любой риск. Начался интенсивный розыск. Включились в него п пограничники и добровольные помощники их - народные дружинники.
Осмысливая случившееся, Дудин перебирал в памяти известных ему темных дельцов, прикидывал в уме, кто из них мог использовать доверчивого мальчишку, на которого не падет и тень подозрения. Одна другой появлялись в блокноте фамилии, но он тут же вычеркивал их. Он уж было намеревался чиркнуть карандашом по фамилии Голодко в самом конце короткого перечня, но вместо того чтобы и ее исключить, поставил рядышком вопросительный знак. И верилось и не верилось, что недалекий по умишку мелкий фарцовщик способен на хитроумный маневр. «Проверить» - появилась надпись против фамилии стрелочника Голодко.