Сконфуженные неудачей дружинники сгрудились вокруг Шарикова и старшины Кубладзе. Старшина молчал, по привычке покуривая в кулак. На скуластом его лице трудно было прочесть что-либо. Он равнодушно слушал «разнос» старшего лейтенанта.
- Разве вам можно доверить серьезное дело? - выговаривал дружинникам Шариков.- Позор! Что же вы, товарищи! Куда смотрели? Ведь я предупреждал: в дом пропускать всех, из дома - никого…
Пятеро ребят виновато молчали. Да и что возразишь, если прошляпили? Но старший группы дружинников Антон Бирюля не сдержался:
- Вы же сами запретили догонять девчонку! А ведь ее без труда можно было задержать.
Не в ней дело,- уже мягче и тише проговорил старший лейтенант.- Если бы сразу не дали уйти, тогда п разговор другой. Сейчас поздно.
- Ничего не поздно,- горячо зашептал Дима Колчин, секретарь комсомольской организации вагонного депо.- Разрешите, товарищ Шариков, я мигом ее доставлю. Можно?
- А вы знакомы с ней?
- Конечно! Глухареву все ребята знают. Мы ее не-давно из комсомола исключили. Помнишь, Антон?
В темноте Колчин не заметил, как Антон недовольно поморщился. Уж кто-кто, а он и сейчас иногда вспоминает то собрание…
- Что же будем делать, товарищ старший лейтенант? - спросил Бирюля, не ответив Диме.- Может, в самом деле привести сюда Глухареву?
- Поздно, ребята. Да и ни к чему это сейчас. Она ведь может сказать, что, мол, ни сном, ни духом вас не видела и преспокойно спала в кровати. Докажи потом. Вот так-то.- Шариков усмехнулся и уже деловым тоном распорядился: -По местам, товарищи! И чтобы ни звука. Будем ждать Голодко.
Парни бесшумно разошлись по своим местам.
Обнесенный высоким забором дом Голодко скрывался в глубине сада. Теперь таиться незачем было, и Шариков велел хозяйке погасить свет в окнах. Шел двенадцатый час ночи. Растревоженные недавним шумом, хрюкали свиньи в хлеву. Дима Колчин лежал рядом со старшиной у самого хлева, где была запасная калитка на огород. Где-то рядом тяжело вздохнула корова. Потом послышалось, как она поднялась, оступившись на осклизлом полу.
Дима весь превратился в слух. Каждый нерв у него напрягся. С озера потянуло свежестью, стало прохладно. Прошелестел ветер и замер в деревьях. Изредка в тишину поздней ночи врывались паровозные гудки. И опять убаюкивающая тишина августовской ночи. Голодко не появлялся. Незаметно Дима начал дремать, но часто спохватывался, по-птичьи вертя головой.
Старшина первым заметил слабый свет велосипедной фары.
- Видишь? - толкнул он Колчина локтем.
- Кто? Где? - Колчин резко поднял голову. Остро блеснули его очки.
- Тише! - предостерегающе прошептал Кубладзе и весь сжался, готовый к прыжку.
Велосипедист приближался. Вскоре послышался знакомый мотив «Катюши». Хриплый тенорок Голодко беззаботно и фальшиво звучал в ночной тишине.
- Сейчас ты у меня запоешь! - невольно сорвалось у Колчина.
Но велосипедист вдруг неожиданно, на полуслове, оборвал песню, круто развернул машину и стал усиленно нажимать на педали.
Одним махом Антон перескочил через забор и, прежде чем Голодко успел повернуть за угол, одной рукой вцепился в руль велосипеда, другой - в ворот.
- Слезай, «Катюша», приехали!
- Кара-а-ул! Гра-а-бят! - Голодко истошно заверещал и, ловко извернувшись, наотмашь ударил Антона в лицо.
Антон на миг опешил, закрылся руками, но в ту же минуту подбежали остальные ребята. Рассерженные, они набросились на обидчика.
- Отставить! - прикрикнул Шариков на парней.
Как ни зол был он на осточертевшего ему контрабандиста, но допустить расправу над ним не мог.
- А он имеет право кулаки в ход пускать? - возмутился один из дружинников.- Ух ты…- выдохнул ом с ненавистью.
- Прекратить разговорчики! - Шариков поискал глазами старшину.- Кубладзе, где вы?
- Здесь я,- откликнулся старшина.- А, старый знакомый,- протянул он, подойдя вплотную к задержанному и осветив его фонариком.
- Обыскать! - приказал старший лейтенант.- А вы, ребята, посветите как следует.
Голодко рванулся в сторону, опрокинув велосипед. Пять острых лучей скрестились на нем.
- Эй, дядя, полегче! - предупредил Антон.- Так и упасть можно.
- Не имеете права обыскивать рабочего человека! Это вам не панский режим.- Злые глаза Голодко жмурились от яркого света.- Хватать по ночам честных людей. Ответите за насильство над передовиком! Ответите!
На какое-то мгновение Кубладзе усомнился в правильности приказа: вспомнил, что в городском парке на Доске почета действительно видел портрет Голодко.
- Ну, довольно,- сказал он спокойно.- Поговорили, высказались…- И тут же начал ощупывать одежду задержанного.
Обыск ничего не дал. Дружинники тем временем осмотрели велосипед. Дима Колчин даже переусердствовал - выпустил воздух из камер. И непонятно для чего склонился к ниппелю, прислушиваясь к тоненькому свисту воздуха.
- Ты еще понюхай или языком лизни,- ухмыльнулся Голодко.
- Вас не спросим,- огрызнулся Дима.- Лучше помалкивайте.
- Помалкивайте? - взвизгнул Голодко. Сбросил с себя пиджак, рванул ворот рубахи. Он вскипел в неподдельном гневе.- Мне рот заткнете! Ты, старший лейтенант, ответишь за это! Думаешь, управы не найду на тебя? Найду, будь уверен! И вы, молодчики, меня попомните.
Диму явно обескуражил безрезультатный обыск, и он попытался было успокоить разбушевавшегося Голодко :
- Зря ругаетесь, дядя Макар.
- Волк в Беловежской пуще твой дядя. Понял?
- Вот вы какой,- все так же примирительно продолжал Колчин.- Ну извинимся, если вышла ошибка.
- На кой ляд мне твое извинение? Шубу я из него пошью? Шантрапа несчастная.
Пока Дима препирался с Голодко, Антон с трудом сдерживал негодование. Его так и подмывало расквитаться за синяк под глазом. И тут он не стерпел: эта мокрица смеет обзывать шантрапою лучших ребят депо! Но помешал старшина:
- Спокойно, не волноваться! - сказал он Антону.- Давай-ка еще раз велосипед посмотрим. Извиняться будем потом.
Голодко почему-то сразу притих.
Кубладзе склонился над велосипедом, потом для удобства стал на колени, вытащил из кармана плоскогубцы. Опытные руки бывшего слесаря без особого труда отделили одну за другой полые трубки рамы. Руль снялся легко. Не торопясь, словно он находился в сборочном цехе завода, старшина аккуратно складывал детали. А ребятам казалось, что делает он пустую работу, только время теряет. Но вот и последняя де-таль - короткая трубка. Старшина приподнял ее на уровень глаз, повертел и встряхнул. Внутри что-то приглушенно звякнуло.
- Вот теперь некоторым можно извиняться! - насмешливо проронил Кубладзе.- И жаловаться можешь, кацо.
Парни сгрудились вокруг старшины, посыпались вопросы:
- Что там?
- Покажите…
- Вот это да! - воскликнул Колчин, разглядывая золотые десятки. - Сорок семь… сорок восемь…- И когда счет дошел до семидесяти, вспомнил о Голодко : - Жаловаться он будет…- И осекся.
Ребят настолько поразила находка, что на время они забыли о главном виновнике тревожной ночи. И вспомнили о нем, когда услышали голос старшего лейтенанта:
- Слушайте, Голодко, не дурите. Сейчас же возвращайтесь обратно. Не стану же я с вами драться…
- Сказал - не пойду, и не приставай! Хотите мне дело пришить? Не выйдет, начальник!
Не дожидаясь, пока старший лейтенант позовет, Антон, а за ним и Дима побежали на голоса. И только сейчас оба поняли, что, не будь Шариков настороже, контрабандиста и след бы простыл. Голодко успел отбежать довольно далеко.
Окруженный возбужденными дружинниками, Голодко понуро плелся к машине. Парни шутили, смеялись, а Дима даже завидовал огромному синяку под глазом Антона.
- Все равно не попутаешь,- бубнил Голодко.- Никакого золота не видел, не знаю.- И вдруг, осклабившись, добавил насмешливо:-Если хочешь знать, и машина не моя. Прихватил ее возле станции. За это и в ответе буду.
- Надо же так! - подхватил старшина, подлаживаясь под тон Голодко.- Подвела человека машина. Подвела и подвезла.
Перехватив недовольный взгляд старшего лейтенанта, Кубладзе умолк. Зато без конца говорили дружинники. Им впервые пришлось столкнуться с таким серьезным делом. Как можно не радоваться успеху! А Шарикову было не до восторга. Не радовал его результат операции…