Глава 21.
Филипп.
Смысл ее слов доходит до меня только на улице. Я поднимаю воротник пальто, вдыхая ароматы улицы. Ежусь от колких снежинок, кусающих шею, потираю ладони, чувствуя странный, охвативший меня холод. Она меня бросила. Уверенно, спокойно, без истерик и выяснения отношений. Наверное, так расстаются цивилизованные люди? Без взаимных упреков и требований. Потрахались, и ладушки. А Маруся… Арина предложила мне быть ее воскресным папой. Водить в кино и театры, одевать и обувать, ходить в зоопарк и ТЮЗ… Многие семьи ведь так живут, да? А мне не нужна эта свадьба. Никогда не была нужна… Обуза, наваждение, каторга… Как все здорово получилось – папа Арины умер, жениться необязательно… Ведь необязательно же? Тогда зачем я тиранил аниматора? Договаривался с администратором ресторана о меню?
Зачем делал то, что не представляет теперь ценности? Я не представляю… Мы не представляем, потому что нас нет? И не было…
Запускаю двигатель, ощущая блаженное тепло, щедро ударившее в лицо из решетки радиатора. Кладу голову на руль, не понимая, что делать? Чего хочу сам? Именно я – не совесть и не живущая в сердце ответственность, а я сам?
Наверное, Ари права – я не знаю… Не решил, хочу ли менять жизнь?
В кармане вибрирует смартфон. Нехотя вынимаю его, всматриваясь во входящее сообщение…
«Милый, может, ты передумаешь? Мы с Никой буду рады видеть тебя в «Грибоедове». Прилетай».
Не хочу… С недавнего времени мне противно об этом думать. Говорят, что ложка дегтя портит бочку меда… А малиновка, она… Она, напротив, очищала меня от грязи. Собой – робкими поцелуями, блинчиками по утрам, улыбками, милыми подколками… Я чувствовал, как ее присутствие в моей жизни делает ее чище. С меня словно пласты слетали… Прошлого, грязи, впитавшейся в душу, как деготь, обиды, непрощения… Я ведь лгу себе, что простил Нату. Я по-прежнему злюсь и не понимаю, за что она так поступила со мной? Куда честнее было бросить меня, как это сделала Арина.
Внутри растет хаос из странных чувств. Но непонимания среди них больше… И я ощущаю себя обнаженным, ранимым, уязвимым, хотя никогда так не думал о себе… Отец учил, что деньги и положение в обществе являются защитой. Невидимой, бездушной, но твердой как броня… Непоколебимой. Как же он ошибся… Броня – отнюдь не деньги, а уверенность в том, что делаешь. Сила духа, которой прямо сейчас во мне нет…
Я еду к Даньке в мой бывший лофт. Без вещей – не стал раздражать Арину своим присутствием и просто ушел. Как есть… Пусть выбросит их, если захочет. Мне все равно…
Паркуюсь со стороны торца и иду к подъезду, пряча лицо от пронизывающего ветра в воротнике пальто. Открываю дверь подъезда, понимаюсь в лифте на верхний этаж.
Данька не один. Судя по звукам, доносящимся из спальни, кого-то трахает. Девчонка повизгивает, он сдавленно стонет… Черт… Не люблю таких ситуаций, надо было, наверное, позвонить? Я не подумал… Ни о чем, блять, не думал, пока сюда ехал.
– Ну ты даешь, брателло. А позвонить? – выглядывает он из спальни. Голый, только на бедрах полотенце. Мое любимое, между прочим.
– Прости, я свалю. Продолжайте.
– Постой… Все в порядке?
– Ты прямо сейчас хочешь это выяснять? Иди к даме, Дань. Не заставляй ее ждать.
– Позвони завтра. Или приезжай. Фил, у вас все хорошо?
– Не очень. Не бери в голову, малой. Я пойду.
Еду к родителям. Сто лет не ночевал у них дома. Покупаю матери орхидеи и звоню в домофон. Хоть тут мне рады… Распахиваю дверь родной квартиры и обнимаю маму. Она, как чувствует мое настроение – прижимает к груди и плачет…
– Мам, почему всегда на первом месте был Данька? – спрашиваю неожиданно. – Все для него. Игрушки, развлечения, все… А я всегда должен был терпеть.
– Господи, Филипп. Ты чего этот разговор завел? Раздевайся, проходи. Мой руки и садись ужинать.
Идиотом себя чувствую… Действительно, чего? Мне скоро тридцать лет. Я взрослый, успешный бизнесмен, а не обиженный мальчик. Но почему тогда в моменты острой душевной боли я всегда сравниваю себя с братом?
– Мам, ответь… Я сам не понимаю, почему иногда думаю об этом? Это приносит боль.
– Сынок, что-то случилось? Папа пошел с Аркадьичем гулять с этими модными палками для скандинавской ходьбы. Рассказывай, – теплая мамина ладонь ложится на мою руку.
– Арина отменила свадьбу. Попросила меня съехать. Мы больше не жених с невестой, а я…
– Господи, – громко всхлипывает мама. – А Маруся как же? Почему она должна без отца расти, сынок? Почему ты ничего не сделал?
– Потому что… Ценю ее выбор. Ее решение было взвешенным, мам. Хладнокровным и обдуманным. А вот мое решение – вилами по воде писано… Я ведь не хотел жениться.
– Ну и что? Мне казалось, ты привязался к девчонкам?
– Арина права, мамуль. Нам обоим не мешает понять, чего мы хотим на самом деле?
– Дочку воспитывать, вот чего! Жаль, что отца нет. Ремня бы тебе… Ты спросил, почему мы с Данькой носились? Потому что считали тебя понимающим и самостоятельным. А Данил рос гиперактивным, взрывным.
– Ладно, мам… Не хочу больше об этом. И не хочу, чтобы ты…
– Я всегда тебя очень любила, сынок. Честно, у меня и мыслей не было, что ты так из-за игрушек… расстроишься. Что вспоминать будешь об этом… Вот так бывает. Наверное, Арина права – тебе не мешает окунуться в свое дерьмо. Почувствовать, как это – вернуться в прошлое… Переварить. Осознать. Тогда у тебя глаза и откроются.