Тьма

22

— Томас…

Сладкий, медовый голос. Его имя.

— Томас, проснись.

Женский голос. Нежное прикосновение пальцев к его щеке. Он просыпается, но не уверен, проснулся ли. Рука на щеке может быть фрагментом сна. Пусть этот сон продлится еще чуток.

Приятный сон. На щеке его рука Моники. Решительная дама, ужаснувшаяся тому, что он может умереть. «Томас, Томас!» — зовет она.

Нет, это не Моника. Рядом с ним Рашель. И это еще лучше! Она опустилась рядом с ним на колени, гладит его щеку. Наклоняется над ним, шепчет его имя. «Томас». Губы ее тянутся к его губам. Время будить прекрасного принца.

— Томас!

Он открыл глаза. Синее небо. Водопад. Рашель.

Он вздохнул, сел. Пляж, на котором он заснул ночью. Ни животных, ни рушей. Только прекрасная женщина с длинными волосами.

— Ты помнишь?

Помнит. Озеро… Он нырнул… Восторг… Отголоски чудесных переживаний все еще звучат в грохоте водопада.

— Да, начинаю вспоминать. Сейчас… утро?

— Нет, уже за полдень. Народ уже готовится.

Он вспомнил мост, сообщение Тилея об аварии его космического летательного аппарата.

— К чему готовятся?

— К Сбору, к чему же еще, — сказала она так, как будто он должен об этом знать. — Конечно, к Сбору.

Озеро притягивало взгляд Тома, приглашало окунуться еще раз. Интересно, можно ли ему повторять эту восхитительную процедуру снова и снова?

— Но я и теперь многого не помню, — объявил он решительно.

— Чего ты не помнишь?

— Ну… Откуда мне знать? Если бы знал, то вспомнил бы. Но насчет Высокого Чувства, кажется, понимаю. И Элиона постиг.

Ее глаза вспыхнули.

— Хорошо…

— О том, как выбирать и спасать и любовь завоевать, как делает это Элион.

— Да, да!

— И что мы так поступаем, потому что мы похожи на Элиона.

— Ты хочешь сказать, что… готов выбрать меня?

— Я?

— И не прикидывайся, что нет! Ты отчаянно хочешь моей любви и хочешь, чтобы я хотела твоей.

Он понял, что она попала в точку. Он впервые признался в этом себе самому, но, услышав ее слова, понял, что влюбился в эту женщину, стоящую перед ним на коленях на берегу озера. Он должен за ней ухаживать, а вместо этого она ухаживает за ним.

Она смотрела на него вопросительно.

— Да, — сказал он.

Рашель улыбнулась и легким движением вскочила на ноги.

— Идем!

Он поднялся, стряхнул с себя песок.

— Куда?

— В лес, — сказала она, задорно сверкая глазами. — Я помогу тебе разбудить воспоминания.

— Поможешь вспомнить лес?

Они направились вверх по склону.

— У меня были другие планы. Но и это неплохо. — Она вдруг остановилась и обернулась. — Что это?

Он проследил направление ее взгляда. Там, где он лежал, осталось большое красное пятно, выделявшееся на белом песке.

Кровь.

Он заморгал.

Сон! Его сон. Схватка в отеле «Парадиз» промелькнула перед глазами.

Нет, этого не может быть… Это же только сон! Он не ранен.

— Не знаю, — сказал Том. — Я плыл сквозь красные воды. Может быть, из озера?

— Что произойдет при встрече с Элионом, нельзя предугадать. Ясно лишь, что это чудо. Идем.

Они удалялись от берега все дальше и дальше, но Том продолжал думать о красном пятне. Он допускал вероятность, хотя и не слишком высокую, того, что они с Рашелью различной природы. Что он не принадлежит этому миру. Что Рашель полюбила того, кто вовсе не тот, кем кажется.

Что Тилей прав.

Но через час эти мысли исчезли.

Они шли рядом, радостно смеясь. Рашель играла с ним, как кошка с мышкой, усиливая его решимость завоевать ее. Мало-помалу они перешли от несерьезных упражнений в остроумии к более основательным вещам.

Девушка показала ему три новых приема, которым ее обучил Танис, два прыжка и один из положения лежа, на случай, если упадешь во время схватки. Он быстро освоил их, хотя и не в той степени филигранности, которую продемонстрировала она. Один раз ей даже пришлось поддержать его, когда он потерял равновесие.

Она снова спасла его, и это лишь подзадорило Тома.

Он реабилитировал себя, отбив атаку сотен воображаемых шатаек, походя смахнув ее с ног в процессе защиты. В отличие от демонстрации Таниса и Палуса, он не упал, чем сразу безмерно возгордился.

Шедшая рядом Рашель заложила руки за спину, потупилась, задумалась…

— Расскажи мне что-нибудь еще о своих снах, — сказала она, не глядя на него.

— Зачем? Ерунда это все. Не о чем там рассказывать. Бессмыслица.

— У Такиса другое мнение на этот счет… Я хочу знать больше. Насколько они реальны?

Танис интересуется его снами и говорит о них? Вот уж чего Том сейчас хотел меньше всего, так это обсуждать свои сны. Да еще с Рашелью. Но не мог же он ей врать.

— Кажутся весьма реальными. Но они все относятся к древней истории. К совершенно иной реальности.

— Да, понимаю. Значит, выглядит это так, будто ты живешь в древней истории.

— Когда сплю…

— Интересно… А что ты думаешь, когда спишь, об этом месте, о нашем лесе? — Она махнула рукой в сторону деревьев.

Самый неподходящий вопрос, который она могла задать.

— Когда я сплю, мне кажется, что я живу там, а не здесь.

— Но когда ты там, ты помнишь это место?

— Да, конечно. Я думаю о нем, как… как о сне.

Она кивнула.

— Значит, я тебе как будто снюсь.

— Нет, ты не сон. Ты идешь рядом со мной, я выбрал тебя.

— Кажется, мне эти твои сны не очень нравятся.

— И мне не нравятся.

— У меня есть отец и мать в этих снах?

— Да.

— У тебя есть своя жизнь, своя память, привычки, страсти и все, что делает нас людьми?

Нет, в недобрую сторону ведут ее вопросы.

Она остановилась, дожидаясь ответа. Не дождалась.

— Что ты делаешь в своих снах?

Рано или поздно пришлось бы ей и об этом сказать. Что ж, она сама выбрала момент.

— Ты действительно хочешь об этом узнать?

— Да, я хочу знать все!

Том принялся вышагивать, обдумывая, как лучше, правдиво, изложить, чтобы она поняла правильно, без недоразумений.

— Я живу в древней истории, перед Большим Обманом, пытаюсь остановить штамм Рейзон. Поверь, Рашель, это ужасная вещь. Это так реально! Как будто я вправду там, а все происходящее здесь — всего лишь сон. Я знаю, что это не так, разумеется, но когда я там, все воспринимается как реальность.

Правильно ли он изложил? Да как бы ни изложил, ничего хорошего из этого объяснения не последует.

Он продолжил, чтобы не дожидаться от нее следующего вопроса. Лучше, если он возьмет под контроль направление беседы.

— Есть у меня и биография в моих снах. Память, семья, все принадлежности реальной жизни.

— Это все глупости, — отрезала она. — Ты навыдумывал для себя воображаемый мир, воображаемую жизнь с подробностями настоящей жизни. Да еще к тому же во сне у тебя не отшибло память. Там у тебя есть биография, а здесь нету. Ведь так?

— Так.

— Но это же безобразие!

— Я и сам с трудом это переношу. Это сводит с ума. Как раз перед тем, как ты меня разбудила, я дрался с человеком, который хотел меня убить. Похоже, что он все же меня убил. Три выстрела в упор. Из пистолета. — Он изобразил нажатие на спусковой крючок и гулко стукнул себя кулаком в грудь.

— Из пистолета… Надо же… Сказочное оружие. А почему ты дрался с этим человеком? Из-за чего?

Следовало бы ему подумать, прежде чем отвечать.

— Он пытался захватить Монику, — с ходу ляпнул Том.

— Моника? Женское имя?

— У меня с ней ничего нет! — Нет, это не совсем так. — У меня с ней нет романтических отношений.

— Но ты в кого-то влюблен в своих снах? В другую женщину?

— Ни в коем случае! Конечно же нет! Ее зовут Моника де Рейзон, и она может быть ключевой фигурой в судьбе вируса Рейзон. Я помогаю ей, потому что она может помочь мне спасти мир, а не потому, что она красивая или что-то там еще. Не могу же я не видеть ее только потому, что ты этого не хочешь.

Слишком много наговорил.

Нет, ему не показалось: в глазах Рашели мелькнула вспышка. Ревность, стало быть, предусмотрена Элионом в арсенале чувств.

— Ты говоришь с таким жаром, что кажется, сны твои для тебя важнее действительности. Может быть, ты сомневаешься в том, что все это настоящее? — Она широким жестом обвела все вокруг. — Что я настоящая? Что наша любовь настоящая?

— Никогда! Только когда сплю.

Ну и идиот! Что он мелет? Лучше бы язык проглотил.

Рашель долго глядела на него. Он молчал, думая, что наболтал достаточно. От слов его никакой пользы. Один сплошной вред. Она скрестила руки, отвернулась.

— Мне не нравятся твои сны, Томас Хантер. Я хочу, чтобы они прекратились.

— Конечно, они прекратятся. Мне они тоже не нравятся.

— Ты здесь, со мной! Я видела, как ты спал на берегу озера, часа не прошло. Поверь мне, ни с кем ты не дрался, никто тебя не убивал. Тело твое лежало на песке. Ущипнула бы я тебя, ты бы сразу проснулся.

— Верно. И никакой Моники нет на свете. Она просто сон. Я знаю, что я здесь. С тобой.

Она смягчилась.

— Может быть, твои сны очень интересная штука. Но мне не очень по душе мысль о том, что тебе снится другая, когда ты обнимаешь меня. Понимаешь?

— Конечно, понимаю.

Рашель, казалось, все еще терзалась сомнениями.

— Ты там, значит, мир спасаешь… Чем-то еще занимаешься?

— Ну… Я писатель, кажется. Но не слишком хороший.

— Рассказчик! Ты рассказчик! Может быть, потому тебе и сны снятся. Стукнулся головой, потерял память, забыл, как рассказывать истории, как ты делал это в своей деревне. А твое подсознание не забыло. И вот ты сочиняешь во сне длинную-длинную историю.

Может быть, она недалека от истины. Скорее всего, так оно и есть.

— Может быть, ты и права. Что говорит Танис?

— Что вы с ним отлично поладите и справитесь с экспедицией в черные леса. Что твоя информация из древней истории поможет в этом походе. Мне кажется, что это разыгралась не на шутку его фантазия рассказчика, но он полон воодушевления.

Том встревожился. Очевидно, увещевания Микала на Таниса действия не возымели.

— Он что, и в самом деле так сказал?

— Да. Я еле отделалась от него. Когда он узнал — Микал сказал нам, — что ты спишь на берегу, он тоже хотел сюда направиться. Говорил, что хочет поделиться с тобой кое-какими соображениями.

Том решил про себя, что следует остерегаться встреч с Танисом, пока он не обдумает сложившуюся ситуацию.

— Я рад, что ты пришла одна.

— Я тоже.

— И постараюсь больше не видеть снов.

— Хорошо… Или лучше во сне ты будешь видеть меня.

Сбор устранил из сознания Тома все страхи и сомнения. Они пошли по тропе, ведущей к озеру, пройдя вторую половину четвертьчасового пути в полном молчании. Том вышел на белый песок в правой части пляжа, бесстрастно отметив про себя, что кровавое пятно с песка исчезло.

На его короткой памяти это был первый Сбор, в котором он принимал участие.

Теплая дымка от водопада уже окутала всех собравшихся. Люди расселись, разлеглись на песке, распростерлись, вытянув руки в сторону падающей воды.

Том упал на колени, ощущая биение сердца. Долго, долго, очень долго… Влага водопада коснулась его лица, зрение взорвалось красным огненным шаром, он вдохнул туман полной грудью.

Элион!

Влага щекотала язык, рот освежала какая-то сладкая вишня. Он сглотнул. Обоняние услаждал аромат цветущей гардении.

Мягко и нежно вода Элиона овладела им… Осторожно, чтобы не травмировать разум, но уверенно и решительно.

Красный огненный шар столь же внезапно расплавился в голубую реку, затопившую основание черепа, нашедшую путь вниз по позвоночнику, лаская каждый нерв. Наслаждение разлилось по конечностям Тома. Он упал на живот, тело его трепетало.

Элион…

Грохот водопада усилился, влажная взвесь осела на спину его распростертого тела. Разум его поддался силе Создателя, внимал ему, проявляющему себя в формах, цветах, запахах, звуках, эмоциях…

И вот первый тон проник в уши, коснулся разума. Звук низкий, ниже, чем рев миллиона тонн жидкого горючего, полыхающего в сопле ракеты. Затем звук подпрыгнул на октаву, окреп, принялся плести мелодию в мозгу. Музыка без слов, мелодия сначала одна, простая, затем в нее вплелась вторая, гармонично сочетающаяся с первой. Первая ласкала слух, вторая смеялась. Возникшая затем третья повизгивала от удовольствия. Затем добавились четвертая, пятая, еще, еще — сотня мелодий наслаивалась, отражалась от стенок черепа Томаса Хантера.

И все вместе — всего лишь нота из репертуара Элиона.

Нота, кричащая: «Я люблю тебя!»

Том дышал глубоко и порывисто. Он простер перед собой руки. Грудь его ласкал теплый песок. Кожу пощипывали, словно массируя ее, капельки воды.

Элион…

«И я, и я, — хотелось ему сказать. — Я тоже люблю тебя!»

Хотелось это прокричать, пропеть, завопить со всей страстью, на которую только способен. Но открыв рот, он лишь сдавленно простонал. Глупый, непонятный, ничего не говорящий стон — и все же это он. И он говорит с Элионом!

Затем разум сформировал слова. «Я люблю тебя, Элион!» — кричал мозг.

— Я люблю тебя, Элион, — еле слышно выдохнул Том.

Новый цветовой взрыв вспыхнул в его голове. Золото, синева, зелень каскадом взметнулись внутри, наполнив восторгом каждую извилину мозга.

Он перекатился набок. Сотня мелодий развилась в тысячу — как будто внутри его позвоночника продвигался книзу толстый жгут, сплетенный из множества нитей. Ноздри вздувались от переполнявшего их аромата роз, сирени, жасмина, глаза слезились от интенсивности запахов. Туман питал его тело, каждая точка кожи лучилась удовольствием.

— Я люблю тебя! — закричал Том.

Казалось, он стоит перед открытой дверью, за которой раскинулось необъятное пространство, взрывающееся первозданными эмоциями, яркими цветами, причудливыми формами, звуками, запахами; пространство это дышит в лицо ему шквальными порывами. Как будто Элион волновался, подобно бездонному океану, из которого Том мог охватить, изведать лишь одну его каплю — но капля эта для него была целым океаном. Как будто симфонию исполнял оркестр из миллиона инструментов, и одна-единственная нота сшибала его с ног своею мощью.

— Я люблю тебя-а-а-а-а! — закричал он.

Том открыл глаза. Длинные цветные ленты струились над озером сквозь туман. Водопад дышал светом, освещая всю долину яркими полуденными лучами. Все лежали на берегу, туман окутывал тела, легкий ветер овевал их. Многие дрожали, но не было слышно ни звука, кроме грохота водопада. Том снова опустил голову на песок.

И тогда слова Элиона зазвучали в его голове:

Я люблю тебя.

Ты мое сокровище.

Ты близок мне.

Взгляни на меня и улыбнись.

Душа Тома рвалась наружу. Слова безудержным потоком полились из уст его.

— Я всегда с тобой Элион! Поклоняюсь тебе, почитаю воздух, которым дышишь ты, землю, по которой ты ходишь. Без тебя я ничто. Без тебя ждет меня тысяча смертей. Не попусти меня оставить тебя.

Колокольчик детского смеха. И снова голос:

Я люблю тебя, Томас.

Хочешь на утес?

Утес? Он глянул на жемчужный утес, с которого ниспадала вода.

Над озером разнесся голос:

— Кто создал нас?

Танис стоял на берегу, и он бросил вызов.

Все собравшиеся поднялись на ноги. Раздался мощный хор голосов, перекрывший рев водопада:

— Элион! Элион наш Создатель! Творец Элион!

Цветовые вспышки лопались в мозгу Тома, как шутихи фейерверка. Он бросил взгляд на толпу. Никто не глядел туда, куда он. Остальные, забыв себя, выглядели бы полными дураками в любой другой обстановке, но только не здесь, где душа рвется наружу, к Творцу.

И снова голос ребенка прозвучал в его мозгу.

На утес хочешь?

Том обернулся к утесу. Вскарабкаться на него? За его спиной люди бросились к озеру, в воду. И вновь детский колокольчик.

Поиграешь со мной?

Повинуясь необъяснимому порыву, Том побежал к утесу. Если кто-нибудь это и заметил, то вида никто не показал. Лишь его дыхание аккомпанировало теперь грохоту водопада.

Он срезал путь через лес, приблизился к утесу, почтительно глядя наверх. Вскарабкаться по этой гладкой поверхности абсолютно невозможно. Вернуться, присоединиться к остальным? Но его призвали. Вверх, на утес. Поиграть. Он подбежал еще ближе, коснулся руками…

Зеркальная поверхность. Но рядом деревья, высокие деревья, достающие до верха ветвями. Вот сияет возле него мощный красный ствол. Сотней метров выше растущие из ствола ветви щекочут вершину утеса.

Том допрыгнул до нижней ветви, подтянулся, начал подниматься. Несколько минут — и он спрыгнул в ветви на каменную поверхность. Слева грохочет водопад, переливаясь через край. Том выпрямился и огляделся вокруг.

Перед ним, шагах в двадцати от обрыва, мирно плещутся волны другого озера. Нет, наверное, это море — оно огромное, бескрайнее. Мерцание зеленой ряби уходит вдаль, окаймленная полосой белого песка водная поверхность простирается до самого горизонта, сколько видит глаз. Густой сине-золотой лес подступает к самому пляжу.

Том обернулся, шагнул назад. На белом песке у самой воды стояли и лежали странные животные. Похожи на белых львов, но каких-то пастельных тонов. Расположились вдоль берега через равные промежутки, видны, сколько хватает глаз.

Он повернулся к водопаду и увидел по меньшей мере сотню парящих над водой существ, похожих на гигантских стрекоз. Том отступил назад, к скале. Интересно, заметили они его жалкую фигурку? Он почтительно следил за мельканием прозрачных переливчатых крыльев, за роением этих странных созданий, не то насекомых, не то драконов. Чем они там занимаются?

Итак, вода Элиона. Бескрайние неиссякаемые воды его. Озеро. Море. Океаны. Сколько видит глаз и много дальше…

— Привет.

Том резко обернулся. Малыш остановился рядом, футах в пяти на берегу. Том от неожиданности шарахнулся назад, споткнулся.

— Не бойся, — улыбнулся парнишка. — Значит, это ты? Тот, который потерялся?

Пацан едва доставал макушкой до пояса Тома. Из-под копны густых соломенных волос глядели сверкающие зеленые глаза. Худенькие плечи, свободно болтающиеся тоненькие руки. На бедрах узкая повязка, и больше никакой одежды.

Том сглотнул.

— Да, похоже, что я.

— Вижу, любишь ты приключения! Ты первый из вашего брата, кто сюда взобрался. — Парень хихикнул. Знакомый колокольчик.

Невероятно! Маленький, хрупкий… А поведение, уверенность мужа зрелого, рассудительного, степенного. На вид ребенку лет десять, не больше. Но если судить по речи…

— Тебя Томасом зовут? — спросил парнишка, хотя ответ, очевидно, знал заранее.

Он знает мое имя. Он из другой деревни? Из моей деревни?

— Ничего, что я здесь, наверху?

— Все нормально. Ты здесь очень кстати. Хотя вряд ли кто еще сюда за тобой полезет. Из тех, в озере.

— Ты из другой деревни?

Парня вопрос Тома, похоже, развеселил.

— А что, похоже? — спросил он, заулыбавшись.

— Не знаю… Не сказал бы… Но я-то из другой деревни?

— Полагаю, в этом твой вопрос, не так ли?

— Кто звал меня?

— Элион тебя позвал. Чтобы ты встретился со мной.

Что-то в этом мальчике… Что-то в том, как он стоял, узкими ступнями едва касаясь песка. Как пальцы плавно отгибались от ладоней… как плавно колебалась в такт дыханию грудь, как сияли изумруды глаз… Парень моргнул.

— Ты… Ты как руш?

— Я как руш? В каком-то смысле да. Но не совсем. — Мальчик поднял руку, указал на стрекоз-драконов, не поворачиваясь к ним. — Они подобны рушам. Но можешь думать обо мне, как тебе удобнее. — Он повернулся в сторону львоподобных существ, очерчивающих своими телами береговую линию. — Вот этих называют рошу.

Том уставился на парня.

— Ты… Ты больше, чем… Ты знаешь больше, так?

— Знаю по возрасту своему. Что ведал, видел, слышал…

Нет, не детская речь звучала из этих мальчишечьих уст.

— И… сколько это… по времени?

Парень покосился на Тома с улыбкой.

— Сколько — что?

— Возраст. Сколько тебе лет? Сколько ты живешь?

— Долго, долго живу. Но слишком мало, чтобы даже приступить к познанию того, что надлежит узнать мне, когда придет время мое.

Пацан по-детски поскреб макушку. Заговорил снова, как-то по-старушечьи щурясь вдаль, вглядываясь во что-то над волнами.

— Каково это, прийти к Элиону, не зная его столько времени…

— Откуда ты все знаешь?

Парень мигнул.

— Прогуляемся?

Он отвернулся и зашагал, не оглядываясь. Том осмотрелся, вздохнул и двинулся следом.

Вокруг было светло, как днем, хотя Том знал, что время ночное.

— Я видел тебя, глядя над водой. Знаешь, как велико это море?

— Выглядит огромным.

— Оно простирается… вечно. Вечно и бесконечно. Это ведь что-то значит?

— Вечно?

— Вечно… звучит сердечно, — усмехнулся парень.

— Элионова работа?

— А чья же…

— Да… Остроумно.

Парень свернул к воде. Том осторожно последовал за ним.

— Зачерпни водицы.

Том нагнулся, осторожно запустил в теплую зеленую воду пальцы, ладони, ощущая, как потекла вверх, к плечам, энергия. Как будто прикоснулся к низковольтному проводнику и ощутил легкое покалывание, едва заметный электрический удар. Он зачерпнул воды и уставился на нее, глядя, как она просачивается сквозь неплотно сомкнутые пальцы.

— Чудесно, правда? И конца этому нет. Можно нестись туда, к центру, многократно превышая скорость света, но все равно никогда не доберешься.

Странным кажется, что что-то осязаемое может оказаться бесконечным. Ну ладно, космос… Но вода!

— Кажется невозможным.

— Да, если не учитывать, кто это устроил. Одним-единственным словом. А Элион может открыть рот, и сотни миллиардов слов посыплются с языка его. Может быть, ты его недооцениваешь.

Том отвел взгляд, пораженный собственной глупостью. Может, и вправду недооценил?

Но попробуй не недооценить этакое величие!

Ребенок поднял хрупкую ручонку и вложил ее в ладонь Тома.

— Не расстраивайся, не переживай, — утешил он взрослого.

Том сомкнул пальцы вокруг ладони мальчика. Тот вскинул взгляд на Тома, и ему захотелось нагнуться и обнять малыша. Они зашагали дальше, держась за руки.

— Скажи мне, — начал он. — Мучает меня один вопрос…

— Да?

— Снятся мне сны. Я упал в черном лесу, потерял память, и с того дня мне снятся сны из древней истории.

— Знаю.

— И это знаешь?

— Разговоры, разговоры…

— Но можешь ли ты мне сказать, почему они мне снятся? Понимаю, звучит смешно, но иногда я думаю, что сны эти — реальность. Или что это здесь, сейчас — сон, а то, там, тогда — реальность. Мне хочется знать, что из всего этого настоящее, а что снится.

— Может быть, отвечу я тебе вопросом. Как ты думаешь, Создатель — он кто: лев или агнец?

— Не знаю. Не берусь судить.

— Иные говорят, что Он ягненок. Другие утверждают, что лев. Третьи, что Он и то и это. Но все это метафоры. Фикция, игра словами. Хотя Творец в проявлениях и лев рыкающий, и агнец кроткий. И то и другое.

— Да, понимаю. Метафоры.

— Как мы Его ни назовем, мы не изменим Его. Меняются лишь наши мысли о Нем. Возьмем, к примеру, меня. Как ты думаешь, я мальчик?

В руке Тома сжата тонкая детская ладонь. Сердце его как будто таяло, потому что он понимал, о чем говорит этот мальчик. Он как будто забыл, что обладает даром речи.

— Младенец, лев, агнец… Видел бы ты, каков я в драке. Не малец, не лев и уж, конечно, не ягненок.

Пять минут полного молчания. Они шагали рядом, мужчина и мальчик, рука об руку. Но нет, не в этом суть. Совсем не в этом. Нет…

Том вернулся к исходному вопросу.

— Так что же с моими снами?

— Может быть, то же и с твоими снами.

— То есть две реальности?

— Соображай, соображай!

Они шагали. Они. По песку? А может быть, по облаку… Томас не сознавал, да и не интересовался. Разум его витал в неведомых высях. Рука его двигалась рядом с телом, сжимая руку ребенка. Пальцы дрожали, но мальчишка не показывал вида, что замечает это.

Хотя, разумеется, замечал. Он все замечал.

— Черные леса… — снова заговорил Том. — Я был там. Может быть, и воды глотнул. Может быть, потому и сны посещают.

— Если бы ты выбрал воду Тилея, каждый заметил бы это.

Логично.

— Может быть, скажешь мне еще что-нибудь… Как и почему Элион допускает зло в черных лесах? Почему он не уничтожит шатаек?

— Зло дает его творениям возможность выбора, — сказал ребенок так, словно речь шла о чем-то очевидном. — А без возможности выбора исчезнет возможность любви.

— Любовь? — Том остановился.

Рука мальчика выскользнула из его ладони.

— Любовь зависит от зла? — удивился Том.

— Я так сказал? — Глаза мальчика озорно заблестели. — Любовь не может существовать без возможности выбора. Не хочешь же ты, чтобы человека лишили возможности любить?

Ага, снова Высокое Чувство. Любовь любой ценою…

Мальчик повернулся к морю, всмотрелся вдаль.

— Знаешь, что произошло бы, если бы все выбрали вместо воды Элиона воду Тилей?

— Микал сказал, что шатайки вырвались бы за границы черного леса. Что они принесли бы смерть.

— Смерть… Нет, еще хуже. Смерть заживо. Тилей овладел бы ими. Таково соглашение. Овладел бы умами и сердцами. Запах смерти их нестерпим для Элиона. И ревность его назначит высокую цену. — Зелень детских глаз как будто вспыхнула адскими огнями.

— Высока цена за зло, причиненное Элиону. Лишь кровью можно искупить такую вину. Большою кровью, большею, чем ты способен вообразить.

Он сказал это обыденным тоном, как будто просто заметил облачко на горизонте или соринку на рукаве. Томас даже засомневался, не ослышался ли он… Или не оговорился ли парень. Но не таков этот парень, чтобы оговориться.

— Если они выберут Тилея… Есть ли у них возможность вернуться?

Вопрос повис в воздухе.

— В любом случае, не могу себе представить, что кто-то захочет расстаться с этим местом, — продолжил Том, покачав головой.

— Никто тебя не гонит, сам понимаешь.

— Кроме моих снов.

— Отрешись от своих снов.

Звучит, конечно, просто и обоснованно. Нет снов — нет никакого Бангкока.

— А это возможно?

Мальчик ответил не сразу.

— Возможно. Есть здесь такой плод… Съешь — и никаких сновидений.

— И никакой больше древней истории?

— Да. Вопрос лишь в том, желаешь ли ты этого. Тебе решать. Твой выбор. Выбор всегда остается за тобой, это я тебе обещаю.

Уже ранним утром мальчик привел Тома обратно к утесу. После неуклюжего медвежьего объятия Том спустился по красному дереву, вернулся в деревню и тихо залез в постель в доме Палуса.

Может быть, воображение разыгралось, но он слышал голос мальчика вплоть до последней секунды, перед тем как провалиться в сон…