Тьма на рассвете. Возникновение криминального государства в России

10. Владивосток

Январь 2001 года

Ледяной ветер дул с Японского моря, и, когда температура упала до –20° С, снег стал заносить крыши жилых зданий. Люди и машины скользили по льду, покрывшему владивостокские тротуары и улицы.

В доме № 13 по улице Часовитина пенсионерка Фаина Кобзарь сидела на кровати, а ее муж-инвалид Иван Иванович, лежа под одеялом, дрожал от холода. Стоявший в нескольких метрах от кровати электрообогреватель с красновато-оранжевой решеткой давал мало тепла. «Когда есть электричество, обогреватель всегда включен, — объяснила Фаина. — Благодаря ему температура в комнате бывает 8 или 9 градусов».

Днем раньше на три часа было отключено электричество, и здание, как и тысячи других во Владивостоке, заледенело. Фаина сказала, что обложила пластиковыми бутылками с горячей водой парализованного после инсульта Ивана Ивановича и накрыла его одеялами.

Сегодня дела обстояли лучше, но Иван Иванович лежал в постели в меховой шапке, свитере и ботинках, и Фаина приложила бутылку с горячей водой к его неподвижным ногам.

Иван Иванович попытался добавить что-то. Но ему сложно было описать, каково жить в холоде. Едва начав говорить, он заплакал. Двенадцатиэтажное здание на улице Часовитина, в котором жили Кобзари, было построено в 1988 году судостроительным заводом «Дальзавод», на котором они проработали 50 лет: она учетчицей на лесопилке, а он в ремонтном цеху, где занимался восстановлением подводных лодок. После развала Советского Союза обслуживание дома, в котором они жили, прекратилось. Трубы заржавели и засорились песком. В 1994 году здание было передано городу, но это ничего не изменило, обслуживание его не улучшилось, и в 1996 году отопительная система полностью вышла из строя: жителям дома, включая ветеранов Курской и Сталинградской битвы, пришлось согреваться с помощью электрических обогревателей и электроплитами.

Городские власти начали ремонтировать отопительную систему в декабре 2000 года. Через несколько недель температура упала до –40°, и работа прекратилась. Город пообещал возобновить ремонт в «ближайшем будущем».

«Я не думаю, что мы доживем до весны, — сказала Фаина. — Раньше электрообогреватель немного согревал нашу комнату, но в этом году иногда на целый день отключают электричество, поэтому мы просто обречены»[113].

Ситуация, аналогичная положению семьи Кобзар, была характерна для многих жителей Владивостока и Приморского края зимой 2000–2001 гг. С годами инфраструктура области ухудшилась, и дело дошло до того, что во многих районах не было центрального отопления. В январе 2001 года отключение электричества в Приморье стало массовым явлением, и иногда его не было по 21 часу в сутки. Такое отключение, в свою очередь, препятствовало отоплению зданий, в которых все еще функционировала система центрального отопления. Без электричества нагревательные станции не обеспечивали подачу горячей воды, а из-за страшного холода трубы замерзали и лопались.

Поскольку многие районы Приморья оказались без электричества и отопления, школы и медицинские учреждения закрылись. Мэр Владивостока Юрий Копылов признал, что «энергетическая система Приморья развалилась». Его признание явилось одним из немногих правдивых оценок ситуации, сделанных приморскими властями, и стало логическим завершением массового грабежа одного из богатейших районов России.

Ограбление города совершалось криминальной олигархией под началом губернатора Евгения Наздратенко, который, находясь в 10 000 километров от Москвы, установил свою собственную систему тоталитарного правления.

В августе 1992 года, когда предприятия начали свободно устанавливать экономические связи по своему усмотрению, 213 директоров самых больших предприятий Приморья, в большинстве своем заводов оборонной промышленности, организовали Приморскую корпорацию производителей товаров (ПКПТ), мнимой целью которой была помощь делу перехода к рыночной экономике.

Директора продавали продукцию своих заводов ПКПТ по минимальным ценам, а ПКПТ затем перепродавала их по рыночным ценам, распределяя прибыль поровну между директорами, которые использовали полученные средства для приватизации заводов. Основатели ПКПТ также стремились установить контроль над вывозимой из края продукцией, лицензиями и бюджетом. Однако это привело к конфликтам с тогдашним губернатором Приморья Владимиром Кузнецовым, который стремился к поощрению вложений извне, а не к сохранению существующей промышленной базы ради обогащения группы супермонополистов.

ПКПТ, однако, установила связи с высокопоставленными чиновниками в Москве. В мае 1993 года она организовала смещение Кузнецова и назначение Наздратенко, депутата Верховного Совета и члена совета директоров ПКПТ, в качестве нового губернатора. Своими заместителями он выбрал двух других членов совета директоров ПКПТ Игоря Лебединца и Анатолия Павлова.

Директора заводов, входящих в состав ПКПТ, считали Наздратенко человеком, который будет выполнять их распоряжения. Но, заняв пост, он расширил личные полномочия, устранив многих бывших покровителей, и установил контакты с организованной преступностью края. Когда появилась возможность путешествовать, жители Приморья старались попасть в Японию, чтобы купить подержанные машины. Владивосток вскоре стал центром торговли японскими машинами, и преступники начали встречать паромы из Японии, заставляя каждого покупателя платить «налог» за приобретенную машину.

В конце 1980-х годов Сергей Бауло (Баул), авторитет Дальнегорска (где Наздратенко, перед тем как быть избранным в Верховный Совет, был президентом горнодобывающей компании «Восток») перебрался во Владивосток и занялся рэкетом. Когда Наздратенко стал губернатором, Бауло снял офис в здании театра им. Горького, расположенного напротив здания краевой администрации, и вскоре занялся рэкетом в городе. В последующие несколько месяцев в ходе кровавого раздела сфер влияния были убиты девять высокопоставленных чиновников. К тому времени когда битва была закончена Бауло стал неофициальным «вице-губернатором» преступного мира Приморья.

Наздратенко стал требовать, чтобы директора завода занимались бизнесом с фирмами, созданными криминальными структурами, и выплаты этих фирм поступали в администрацию края. Администрация основала густую сеть посреднических фирм, которые делали закупки, используя бюджетные средства. Эти фирмы поднимали цены в крае на все, начиная с бензина и угля и кончая сахаром, хлебом и электричеством. При этом «прибыль» получали чиновники края. В обмен на взятки они почти даром сдавали в аренду преступным и полупреступным группировкам недвижимость, расположенную в стратегически важных пунктах. За взятки власти края выдавали преступным группировкам лицензии на эксплуатацию природных ресурсов Приморья. Наиболее прибыльными были квоты на рыбу; получившим их предоставлялось бесконтрольное разрешение на ловлю рыбы, и они многократно окупали «стоимость» лицензии, продавая улов иностранным судам в открытом море. Затем прибыль поступала на счета в иностранных банках.

К началу 1994 года администрация края подчинила себе экономику Приморья, а с началом приватизации во Владивостоке она получила возможность умножать свое богатство неограниченно. В июне 1993 года депутат парламента края Виктор Черепков был выбран мэром Владивостока, победив 18 других кандидатов и набрав 67 % голосов. В прошлом морской капитан, Черепков прославился тем, что за три месяца до выборов рассказал о жестоком обращении с матросами на морской базе, расположенной на острове Русский близ Владивостока, где четыре матроса умерли от голода и почти тысяча была госпитализирована из-за плохого питания[114].

Избрание Черепкова пришлось на благоприятное время. В октябре 1993 года Ельцин распустил парламент страны, и администрация края собиралась приватизировать здания, заводы, рыбные и морозильные суда и портовые станции без законодательного надзора[115].

Многие из этих учреждений, однако, находились во Владивостоке, что означало, что процесс приватизации не может продолжаться без согласия мэра. Черепков дал понять, что готов бороться с коррупцией, и отказался принимать любые подношения. Более того, он предъявлял федеральным органам власти факты о злоупотреблениях администрации края, после чего в Приморье приехали первые следственные комиссии.

Реакция администрации края не заставила себя долго ждать. Это привело к одному из самых странных событий в истории Приморья, но с далеко идущими последствиями.

Как только Черепков занял свой пост, он стал принимать у себя граждан, выслушивая их просьбы. За две недели 1115 человек записались к нему на прием, и он принимал людей с 10 часов утра до 3.30 следующего дня. 6 февраля 1994 года к Черепкову пришел человек по фамилии Волков, который представился как ветеран войны в Афганистане и попросил помещение для организации ветеранов в Приморье. Черепков попросил свой персонал уделить внимание этой просьбе, и четыре дня спустя Волков вошел в офис Черепкова, чтобы поблагодарить его за помощь. Затем он снял с себя берет и бросил его на стол Черепкова. Позже он утверждал, что в берете лежали деньги.

11 февраля 200 милиционеров окружили мэрию для обыска кабинета Черепкова. Во время обыска они обнаружили листок бумаги, в который, по словам Волкова (который оказался Валерием Бугровым, старшим лейтенантом милиции), были завернуты деньги, которые он дал мэру. В то же время обыск проводился в доме Черепкова, где в рваном кармане старого пальто милиция обнаружила в конверте миллион рублей, а также швейцарские часы «Омега» на книжной полке.

В 5 часов утра Черепков был смещен с поста мэра и отвезен к городскому прокурору Вячеславу Ярошенко, который должен был выдать ордер на его арест. Однако Ярошенко отказался, и, возможно, этим спас жизнь Черепкову; Черепкова предупредили, что готовится его убийство в тюремной камере, которое выглядело бы как самоубийство[116]. Смещение Черепкова с поста мэра сопровождалось «чисткой» в городской администрации; за одну ночь были уволены 126 человек. Милиция выбивала двери, спускала служащих с лестницы и забирала ключи и компьютерные диски. Многие чиновники были смещены на следующее утро по указам Константина Толстошеина, чиновника, известного своими связями с организованной преступностью края, которого Наздратенко назначил вместо Черепкова.

Но принудительное смещение избранного мэра вызвало протесты во Владивостоке, и в итоге дело Черепкова было передано из рук местного прокурора в ведение Генерального прокурора в Москве, и последний начал расследование. В результате подозрения с Черепкова были сняты, и было возбуждено уголовное дело против следователя Владимира Дудина и трех милиционеров, сфабриковавших обвинение[117].

Но сведения, добытые Генеральным прокурором, имели мало значения для Наздратенко. Он обратился к президенту с требованием уволить Черепкова, несмотря на имеющееся опровержение, и 23 декабря 1994 года Ельцин подписал указ об увольнении Черепкова в связи с «длительным невыполнением своих обязанностей». Указ был подготовлен с помощью покровителей Наздратенко в Москве, в число которых входил Александр Коржаков.

Черепков уехал в Москву, где следующие полтора года боролся за свое восстановление в должности. Тем временем Наздратенко превратил Приморье в мини-государство с тоталитарным режимом.

С уходом Черепкова Наздратенко решил подчинить себе прессу. В июле 1994 года в телестудию Приморского коммерческого телевидения (ПКТВ), которая находилась в оппозиции Наздратенко, ворвались бандиты. Они уничтожили оборудование и убили механика. Они же стреляли в окна квартиры Михаила Вознесенского, спецкора ОРТ; а Алексея Садикова, молодого радиорепортера, который в своем репортаже высмеивал Толстошеина, похитили из Владивостока, избивали и мучили в течение 24 часов[118].

Пелена страха, знакомого жителям Приморья с давних времен, нависло над краем. Разговоры об администрации края велись только шепотом. Критические статьи о Наздратенко исчезли из местной прессы. Жители Владивостока, если их приглашали выступить по радио, называли только свои имена или не называли себя вообще.

Полночная тишина Владивостока теперь часто нарушалась звуками пальбы и взрывов. Газеты кишели новостями о жестоких убийствах местных «бизнесменов», а по улицам шли бесчисленные погребальные процессии с десятками дорогих машин, движущихся под аккомпанемент милицейских сирен.

Атмосфера страха парализовала милицию. Представители федерального правительства во Владивостоке боялись покровителей Наздратенко в Москве, а местные следователи опасались, что Наздратенко жестоко отомстит им.

В то же время разграбление Приморья приобретало огромные масштабы. Ниже приведены примеры коррупции, которые были документально подтверждены федеральными следователями.

● 5 ноября 1994 года фирма «Транзит», основанная в Москве родственником Михаила Савченко, заместителя главы администрации края, заключила контракт с китайской фирмой на покупку 250 000 тонн угля по цене 12 долларов за тонну. Два дня спустя был подписан второй контракт между фирмой и администрацией края на покупку тех же 250 000 тонн, но по цене 16,49 долларов за тонну. Разница, равная 4,49 доллара за тонну, принесла прибыль «Транзиту», равную 1 122 500 долларов.

Оплату было сложно оправдать на основании реальных действий «Транзита». Китайцы доставили уголь к русско-китайской границе, а «Транзит» организовал только его перевозку в российский пограничный город Полтавку. Оплата за китайский уголь также производилась заранее, так что «Транзит» успел собрать проценты на эти деньги, кроме того, «Транзит» был освобожден от таможенных пошлин на основании того, что поставка угля производилась как часть помощи затопленным районам Приморья в сентябре.

● В апреле 1994 года администрация края одобрила беспроцентный заем 1,4 млн долл. фирмы «Интерфлот», которая была основана Александром Захаренко (Захар), бизнесменом, имеющим тесные связи с Наздратенко и организованной преступностью. Мнимой целью займа была покупка крабов и икры, «чтобы накормить бедных». Икра и крабы, однако, так и не были получены, а деньги не были возвращены. Когда чиновников края спросили, что случилось с продуктами, им ответили, что продукты пропали в связи с землетрясением в Кобе (Япония).

Тем не менее Захаренко арестовали. После двух месяцев, проведенных в тюрьме, его освободил суд Ленинского района по ходатайству Наздратенко. Несколько дней спустя он был убит бомбой, взорвавшейся у входа в его дом[119].

● В ноябре 1994 года администрация края стала закупать продукцию нефтеперерабатывающего завода Комсомольска-на-Амуре, где цена была на 30 % выше, чем та, которая была назначена бывшим поставщиком в Восточной Сибири. Закупки были сделаны фирмой «Представитель» от лица Михаила Чечельницкого, возглавлявшего департамент топливных ресурсов края — и частичного владельца фирмы. Первые выплаты края «Представителю» составляли 2,8 млрд рублей (849 000 долл.). Однако ревизия банковского счета фирмы показала, что она потратила всего лишь 1,2 млрд рублей на покупку нефтепродуктов. Что произошло с остальными 1,6 млрд рублей, так никогда и не было выяснено.

Обнаружение дефицита, казалось, предвещало расследование всей системы закупок нефти и нефтепродуктов в Приморье. Чечельницкий стал бы главной фигурой в таком расследовании. 28 декабря 1995 года его пригласили на чашку чая в офис Наздратенко. Несколько часов спустя он неожиданно скончался в возрасте 38 лет. Согласно данным вскрытия, он умер от сердечного приступа, но многие считали, что его отравили. Год спустя в Москве возобновился интерес к злоупотреблениям властью Наздратенко, были произведены эксгумация тела Чечельницкого и новое захоронение, появились слухи о том, что тело кремировали во избежание новых экспертиз после эксгумации[120].

К концу 1994 года истощение бюджета края породило жестокий финансовый кризис. Учителя, врачи и другие государственные служащие сидели по нескольку месяцев без зарплаты, необходимое обслуживание отсутствовало, и больницы, школы и детские дома больше не получали продовольствия.

Влияние коррупции также распространилось на угледобывающие районы. Поскольку администрация края забрала деньги федерального правительства, которые предназначались «Дальэнерго», государственной компании-производителю электроэнергии, и использовала их, вместо того чтобы залатать бреши в бюджете края, вызванные коррупцией, «Дальэнерго» прекратил выплату зарплаты шахтерам. Шахтеры устраивали забастовки в конце 1994 года и объявляли голодовки в 1995 году. В итоге они перестали поставлять уголь на электростанции. В результате в Приморье отключали электричество, отопление и воду.

В начале 1996 года бывали дни, когда электричество во Владивостоке отключали на 23 часа в сутки.

В такие дни люди возвращались домой и обнаруживали, что нет ни тепла, ни света[121]. Первым делом они зажигали свечи или керосиновые лампы. Затем подогревали в темноте еду на газовых плитах. Пищу, как правило, готовили предыдущим вечером. В какой-то момент в здании загорался свет, и раздавались крики: «Включили!» Люди бросались включать все, что только можно: плиты, чайники, холодильники, обогреватели, стиральные машины и телевизоры, — чтобы принять душ, приготовить еду, постирать одежду.

Хаос повседневной жизни коснулся всех. Люди боялись заходить в лифт в страхе застрять на несколько часов в коробке, подвешенной на высоте девяти этажей. Сложно было помыться, постирать и погладить белье, сделать самые простые дела и создать нормальные условия жизни для себя и своей семьи.

Те, кто мог себе это позволить, покупали генераторы, которые обычно хранили на балконах, но завистливые соседи часто жаловались на шум. Ходили слухи, что в зданиях, которыми владели «новые русские», электричество никогда не отключали. Больше всего жителей города приводила в ярость световая реклама отелей, ресторанов и казино, которые работали круглосуточно. Цены поднялись в семь раз, но большинство людей не понимало причин этого. Несложно было догадаться, что произойдет, когда в один прекрасный день люди потеряют терпение и не будут довольствоваться «выпуском паров» и проклятиями в адрес властей.

В июне 1996 года политическая ситуация неожиданно изменилась: Ельцин уволил Коржакова, Михаила Барсукова (главу ФСБ) и Олега Сосковца (заместителя премьер-министра) и назначил Анатолия Чубайса главой Администрации Президента. Эта перемена имела важное значение для Приморья, поскольку Коржаков был главным покровителем Наздратенко в Москве, а Чубайс — его давним врагом. Чубайс вскоре предпринял некоторые меры, ограничивающие всевластие Наздратенко. 5 августа кремлевский представитель объявил журналистам, что 60 млн рублей, предназначенные на зарплату шахтерам в Приморье, были переведены и положены на банковский счет под проценты в банках, чьи владельцы были друзьями Наздратенко[122].

14 августа Черепков, который в течение многих месяцев вновь и вновь пытался оспорить президентский указ о его смещении с поста мэра, неожиданно был восстановлен. Московский суд постановил, что Ельцин, увольняя Черепкова, нарушил восемь статей конституции, три федеральных закона и пять собственных указов. Через некоторое время Черепков вернулся во Владивосток, несмотря на предупреждения, что его убьют сразу же, как только он сойдет с самолета. Возвращение Черепкова во Владивосток позволило продолжить борьбу с Наздратенко. Находясь под круглосуточной охраной, Черепков попытался прекратить злоупотребления городскими фондами, и вначале ему это удавалось. Он ослабил энергетический кризис во Владивостоке, добившись закупки угля непосредственно на шахтах и доставки его на электростанции в обмен на электричество, минуя «Дальэнерго». В результате город пережил зиму с наименьшими потерями.

Но первоначальные успехи оказались временными. Такие попытки работать непосредственно с электростанциями были прекращены, когда «Дальэнерго» под давлением администрации края запретил электростанциям принимать уголь из города. Наздратенко также перестал поддерживать Владивосток, выплачивая лишь самые необходимые платежи из бюджета края. В 1997 году деньги, выделенные городу администрацией края, составили лишь 14 % бюджета края, несмотря на то что население Владивостока составляло более 30 % его населения.

В результате жители города переживали такие экономические трудности, каких не было здесь даже в суровые дни Великой отечественной войны.

Партизанск, 27 января 1998 года

Лучи солнца пробивались сквозь утренний туман, нависший над равниной, когда жители города собрались на полуразрушенной железнодорожной станции, чтобы остановить движение поездов на Транссибирской магистрали.

Большинство демонстрантов были шахтерами, но к ним присоединились врачи, учителя и даже милиционеры. К 11 часам утра было уже 1000 протестующих. В полдень они перешли на пути единственной железной дороги, соединяющей Европейскую часть России с Дальним Востоком. Демонстранты толпились на путях еще два часа, несмотря на сильный снег, покрывающий линии электропередач и пути.

В конце концов Виктор Новиков, лидер профсоюза соседней Нагорной шахты, заговорил в переносной громкоговоритель. «Шахтеры не против реформ, — сказал он, — но мы хотим знать, куда эти реформы приведут. Куда исчезла наша зарплата? И в чем заключается вклад бюрократов, чей уровень жизни в десять раз выше, чем у шахтеров?» Шахтеры уже много месяцев не получали зарплату. Многие из них настолько похудели, что знакомые из других городов с трудом узнавали их. Журналисты, беседуя с шахтерами, отмечали, что в их дыхании появился непривычный запах ацетона — признак хронического недоедания и опасного нарушения обмена веществ.

Вслед за Новиковым к микрофону подошла Елена Малыхина, домохозяйка: «Я не знаю, чем кормить своих детей. В школе детей больше не кормят завтраком. Многие дети теряют сознание от голода, и у них идет носом кровь от недоедания и от холода. Что же у нас за правительство, которое не может накормить свой народ?»

Люди продолжали выступать еще полчаса, а быстро падающий снег залеплял брови, меховые шапки и плечи поношенных зимних пальто. Один из говоривших угрожал устроить кровавый бунт.

Шахтеры устроили демонстрацию, когда по расписанию не было поездов, и многие в толпе утверждали, что их действия не имеют смысла. «Нет никакого толка в этой демонстрации, — сказала одна из женщин. — Если бы тут стоял поезд, мы могли бы воздействовать на железную дорогу. Быть может, в этом поезде ехало бы какое-нибудь важное лицо из Москвы, тогда бы наше требование дошло до цели».

Но у большинства собравшихся недоставало воли, чтобы сорвать движение поездов. Поскольку никакой поезд в ближайшее время не ожидался, а погода становилась все хуже и хуже, митинг закончился, и измученные шахтеры разошлись по домам.

Утром 27 марта 1998 года мужчины пошли ловить рыбу на льду амурской бухты около деревни Санаторная. Вскоре на льду собралось 200 рыбаков, но после полудня лед затрещал. Об этом срочно дали знать береговой охране, которая послала спасательный вертолет.

Прибыв на место, спасатели велели рыбакам немедленно уйти со льда. Некоторые подчинились, но несколько рыбаков отказались уйти и стали ругать спасателей за то, что те распугали рыбу. Пока они спорили, лед треснул, и два рыбака провалились под лед.

Лед повсюду начал трещать, и оставшиеся рыбаки вскочили и поспешили уйти, за исключением старика, продолжавшего ловить рыбу. Вертолет маневрировал на расстоянии 45 метров оттого места, где он сидел, и спасатель приказывал ему в рупор уйти со льда, но тот сидел, не двигаясь. Наконец старик встал и ушел на берег. Позже спасатель спросил его, почему он отказывался уйти.

— Мне нечего есть, — объяснил он. — Моя пенсия равна 304 рублям. Здесь можно ловить рыбу.

— А что, если бы вы утонули?

— Лучше умереть, чем жить так, как я живу сейчас, — сказал он.

Однажды вечером в марте 1998 года Василию Наплекину, дежурному милиционеру во Фрунзенском районе Владивостока, позвонили и сообщили о том, что пожилой алкоголик скончался у себя дома. Наплекин отправился в квартиру со своим коллегой, зарегистрировал факт смерти, а затем ушел, полагая, что специальная частная фирма, занимающаяся перевозкой умерших людей в городе, заберет труп. Однако на следующий день позвонил сосед. Тело все еще находилось дома; специальная служба прекратила работу, так как ей не платили.

Наплекин вернулся в квартиру и попытался решить, что предпринять. Никто из милиционеров не имел оборудованного транспорта, чтобы перевозить трупы. В конце концов он спустился вниз и остановил на дороге грузовик. Водитель согласился помочь. Наплекин, водитель и его коллега положили тело на носилки, снесли вниз и положили в грузовик. Затем водитель грузовика отвез его в морг.

— По закону о милиции, — сказал Анатолий Петруша, заместитель начальника МВД, — все наши обязанности определены. Перевозка трупов не входит в наши обязанности. Но когда мы выезжаем по вызову и видим мертвеца, люди думают, что мы должны убрать его. Приходится нам это делать, потому что больше некому.

9 апреля 1998 года

Туман поднимался над бухтой Золотой Рог, обнажая голубые очертания далеких холмов, а в это время активисты начали устанавливать щиты на центральной площади Владивостока, готовясь к демонстрации против «угрозы голода» в Приморье.

Листовки, извещающие о событии, которое было организовано Приморской Федерацией профсоюзов, гласили: «Если вы против постоянного унижения вашего человеческого достоинства и нарушения ваших конституционных прав на труд, зарплату и социальное обеспечение, если вам надоело жить в голоде, холоде, темноте и бедности, ВЫ ДОЛЖНЫ ПРИНЯТЬ УЧАСТИЕ в демонстрации против посягательств на права рабочих».

На углу площади демонстранты установили стенд, на котором сравнивались результаты ельцинских реформ с гитлеровским планом порабощения России: «Разрушение Советского Союза как государства — достигнуто в 1991 году; разрушение Советов — достигнуто в 1993 году; разрушение российской промышленности, науки и культуры — достигнуто в 1991–1994 гг.; уменьшение численности населения России — в процессе; превращение России в колонию и сырьевой придаток Запада — в процессе; установление режима голода, насилия и террора — достигнуто в 1991–1998 гг.».

К 11 часам утра на площадь прибыли 3000 человек из всех районов Приморья. (Многие застряли в отдаленных городах, потому что у них не было денег, чтобы доехать до Владивостока на автобусе.) Здесь присутствовало большое количество членов Коммунистической партии и ЛДПР. Некоторые несли плакаты, гласящие: «Только рабы работают бесплатно!»

Первым оратором был Николай Костюков, заместитель председателя федерации профсоюзов:

— Мы собрались сегодня здесь, чтобы потребовать света в наших квартирах, воды в кранах и денег в наших карманах. Это вопрос физического выживания.

Раздались жидкие аплодисменты.

Председатель профсоюза совхоза из Уссурийска Иван Павленко сказал:

— Мы сейчас наблюдаем геноцид русского народа.

Председатель стачечного комитета Владивостокского жилищного треста Юрий Марон заявил: «Капиталисты тоже приложили руку к разрушению России. Они перенесли нашу тяжелую промышленность за границу и не оставили нам ничего, только рабство».

Учительница Хасмиского района, Надежда Пушкарь, сказала:

— Наши деньги — в иностранных банках. Реформы привели к обнищанию людей, и мы видим цену этого — изнасилования, вырождение и убийства. Последним выступающим был Виктор Потапенко, член радикальной группы коммунистов «Рабочая Россия». Он сказал: «Рабочие потеряли права и теперь живут на положении заключенных в фашистских концлагерях».

Когда он закончил, из громкоговорителя раздалась военная музыка, и демонстранты неспешно разошлись, возвращаясь к нищей жизни в районе, у который имел все основания быть богатым.

13 мая 1998 года на первой странице газеты «Владивосток» была опубликована статья под названием «Электрошок: Приморье становится местом смерти». В статье сообщалось следующее:

Диспетчер Владивостокской центральной станции «скорой помощи» на Океанском проспекте встала с места и подала знак доктору Любови Новиковой. «Снова звонили от Борисенко, — сказала она, — хотят знать, когда приедет бригада „скорой помощи“».

8 часов назад на станцию «Скорой помощи» позвонили и сообщили о том, что у 39-летнего рыбака произошел инсульт и он парализован. Его жена и мать просили диспетчера немедленно выслать «скорую помощь». Теперь почти час ночи, а машина все еще не приехала, хотя семья звонила много раз.

Всего одиннадцать или двенадцать машин «скорой помощи» из шестидесяти, необходимых для такого города, как Владивосток, были в рабочем состоянии. Наконец, в час тридцать, через громкоговоритель объявили: «Бригада 20–22, на выезд». Машина прибыла. Меньше чем через пять минут Новикова, санитарка и медсестра сели в микроавтобус и поехали к Борисенко.

Бригада прибыла на место назначения в два часа. Пациент жил на девятом этаже, но электричество отключили уже после 11 вечера, чтобы сэкономить электроэнергию, поэтому Новикова, медсестра и санитарка поднимались по лестнице пешком. Добравшись до квартиры пациента, они постучали, и их встретила пожилая женщина со словами: «Спасибо тебе, Господи, ты не оставил нас».

Пациент лежал на кушетке. Он сказал, что вечером его рука перестала двигаться, а потом отнялась вся сторона тела. В этот момент его жена решила вызвать «скорую помощь».

Новикова и санитарка подняли больного с кушетки и положили на одеяло, расстеленное на полу. На одеяле они вынесли его из квартиры в коридор, потом спустили по лестнице и, выйдя на улицу, положили в машину «скорой помощи» и повезли в больницу. Промедление могло стоить рыбаку жизни. Но у этой истории был более счастливый конец, чем обычно: вскоре Новикова узнала, что пациент поправился. С сокращением бюджета городская служба «Скорой помощи» организовала свою работу по режиму военного времени, выезжая по вызову только в критических случаях[123].

Ощущалась острая нехватка лекарств. Врачи, работающие на машинах «скорой помощи», выезжали по вызовам, не имея с собой почти никаких препаратов. Одна машина выехала с базы с двумя ампулами болеутоляющего средства, ампулой физиологического раствора и менее чем с 30 граммами спирта. Не было сердечных препаратов и препаратов, облегчающих дыхание, также не было ничего для снижения давления. Болеутоляющее берегли для самых серьезных случаев и из осторожности не давали даже при сильных болях, например при камнях в почках. Водители «скорой помощи», приезжая по срочным вызовам, часто просили родственников больного купить необходимые лекарства в ближайшей аптеке, хотя лекарства были тем не по карману. У бригады кардиологического отделения был один дефибриллятор, но его батарейки сели, и их необходимо было заменить. Но напряжения в сети хватало только на один разряд, а пациенту с остановкой сердца требуется три или четыре[124].

Врачи также сталкивались с постоянным ростом числа тяжелых заболеваний. «Ситуация приводит к сильному стрессу и ранней смертности, — вспоминала однажды вечером, сидя в приемной, Тамара Ситкина, кардиолог на „скорой помощи“. — Социально-психологический климат в стране изменился, и люди не могут привыкнуть к новому образу жизни. Количество самоубийств среди пожилых людей возросло. Раньше самоубийства были очень редким явлением. Владивосток был очень патриотичным городом, и людям, которые сражались на войне и защищали социализм, трудно принять мысль о том, что сейчас они должны строить капитализм. Они помнят энтузиазм, партию, комсомол, послевоенную перестройку… и теперь, когда им говорят, что все это не нужно, оказывается, что они прожили свою жизнь впустую, и они не пытаются выжить. Не случайно в старину говорили, что все болезни от нервов».

Врачи жили в страхе, что любая ошибка может привести к смерти. Однажды ночью в дежурство Людмилы Якутовой кардиологическая бригада использовала дефибриллятор для лечения 80-летней женщины. Следующий вызов поступил из семьи 59-летнего мужчины, который только что перенес второй инфаркт. Когда бригада приехала в его квартиру, аппарат не смог выдать разряд. Отчаянно пытаясь спасти жизнь пациенту, врачи положили его на носилки, на ходу делая массаж грудной клетки. В машине «скорой помощи» они продолжали массаж, Якутова связалась с больницей, и врачи уже ждали их, когда приехали «скорая». Его отнесли в палату, продолжая на ходу делать массаж сердца, но во время подготовки к электрической стимуляции сердца он умер. Якутову неотступно преследовала мысль, что если бы дефибриллятор в машине «скорой помощи» работал, жизнь этого мужчины можно было бы спасти.

Из-за таких случаев врачи опасались быть откровенными с родственниками пациентов. Во многих случаях, когда пациент умирал после того, как его привозили в больницу, лечение, назначенное ему до поступления в больницу, не обсуждалось.

В открытом письме Наздратенко Светлана Орлова, депутат Государственной думы от Приморья, заявила, что в 1997 году доходы края, состоящие из дохода от налогов и финансовой поддержки со стороны федерального правительства, составили 7,2 трлн рублей, но 3 трлн рублей, которые должны были пойти на зарплату и социальные нужды, в том числе на детские субсидии, не были выплачены вовремя или полностью, хотя по закону эти платежи должны выплачиваться без задержек при поступлении необходимых средств.

Во многих регионах России доля недетализируемых по пунктам расходов в бюджете составляла 3 %. В некоторых районах она достигала 10 %. В Приморье в 1994 году «другие расходы» составляли 40 % бюджета, а к 1997 году эта цифра достигла 58 %.

Несмотря на такие случаи, Наздратенко не только не предъявляли обвинений, но даже выдвинули его кандидатуру на пост заместителя премьер-министра[125].

В этих обстоятельствах Черепков был фактически бессилен. Тем не менее он представлял собой угрозу, которую Наздратенко не мог игнорировать. Наздратенко контролировал средства административной власти в Приморье, но рано или поздно ему пришлось бы повторно баллотироваться. Если каким-то образом на выборах победит Черепков, у Наздратенко замаячит перспектива угодить в тюрьму, а то и хуже.

Существовала реальная возможность того, что на выборах на пост губернатора победит Черепков. Надвигались новые выборы мэра Владивостока, и если Черепкова вновь изберут мэром, в 1999 году он будет в более выгодном положении и сможет бросить вызов Наздратенко. Поэтому, с точки зрения Наздратенко, Черепкова необходимо было обезвредить.

После нескольких отсрочек день выборов мэра назначили на 17 сентября 1998 года. В августе сотрудник ФСБ сообщил Сергею Маркелову, начальнику избирательного штаба Черепкова, что готовится попытка исключить Черепкова из числа кандидатов с помощью законных средств, но если это не получится, планируется его убийство. Зная все это, Черепков зарегистрировался кандидатом, а потом исчез, переехав в заброшенный дом на птицеферме в Надеждинске, деревне примерно в 50 километрах от Владивостока.

Исчезновение Черепкова из города означало, что он не мог принимать личного участия в избирательной кампании, но верил, что если останется жив, то победит на выборах с огромным преимуществом. Однако это не входило в планы Наздратенко. Вечером накануне голосования предвыборная комиссия края, которая находилась под контролем Наздратенко, исключила Черепкова из числа кандидатов на основании того, что он установил плакаты с надписью «От города и мэра» на различных городских объектах, и таким образом обвинили его в предвыборной агитации.

На следующее утро избирателям выдали бюллетени, на которых имя Черепкова было вычеркнуто. В результате поднялся бунт. Многие люди просто отказывались голосовать. Другие разрывали свои бюллетени бросали их в лицо наблюдателям. Несколько чиновников подверглись нападению, и чтобы их защитить, пришлось вызвать милицию. Вскоре по всему Владивостоку на зданиях было написано «Голосуйте против всех». Подсчет голосов показал, что из 370 000 избирателей, пришедших на избирательные участки, большинство либо отказались голосовать, либо сдали испорченные бюллетени. Из 142 000 избирателей, опустивших действительные бюллетени, большинство, 76 000, проголосовало против всех кандидатов, что сделало выборы недействительными.

Поскольку результаты выборов были признаны недействительными, Черепков сохранил за собой пост мэра, но в начале декабря союзники Наздратенко в Администрации Президента подготовили указ за подписью Ельцина о смещении Черепкова на основании того, что срок, на который его избирали, закончился. В действительности в Конституции оговорено, что мэр должен оставаться на своем посту до выборов преемника. Но Ельцин подписал этот указ, и Наздратенко назначил исполняющим обязанности мэра Юрия Копылова, которого Черепков ранее уволил с поста заместителя мэра. Кандидатура Копылова получила один процент голосов на выборах 27-го сентября.

Смещение Черепкова с поста мэра ознаменовало начало нового противоборства. 11 декабря Черепков, узнав о том, что он уволен по приказу Ельцина, объявил, что не собирается покидать свой кабинет. Толпы его сторонников собрались в мэрии, заполнив все девять этажей здания и площадь вокруг него.

14 декабря администрация края приказала милиции, вооруженной автоматами, окружить мэрию, заблокировав входы. Электричество и телефоны были отключены, власти края запретили последние независимые газеты — «Приморье» и «Арсеньевские Вести», и отключили радиостанцию «Форпост Россия».

Внутри здания мэрии Черепков при свете свечи, пользуясь двумя телефонными линиями, которые все еще работали, и сотовым телефоном, организовывал снабжение осажденного города топливом, электричеством, транспортом, водой и теплом.

Вечером 14 декабря по площади поползли слухи, что милиция готова штурмовать здание. Но в 9 часов вечера три депутата Государственной думы — Тельман Гдлян, сторонник Черепкова; Светлана Горячева, коммунистка, и Олег Финко от ЛДПР, подъехали к зданию мэрии и вышли к людям, немного разрядив атмосферу.

Депутаты вели переговоры с властями края до тех пор, пока 17 декабря те не объявили перемирие и не отозвали милицию. После этого Наздратенко подписал соглашение, в котором обещал не применять силу для смещения Черепкова во время новых выборов, и многие защитники мэрии покинули здание, оставив дежурить лишь небольшую группу пенсионеров. 23 декабря Черепков уехал в Москву, чтобы добиться аннулирования президентского указа.

Но вечером 27 декабря, пока городские власти работали в своих учреждениях, милиция ворвалась в здание мэрии, выламывая двери в кабинеты, забирая все деньги, документы и оборудование и выгоняя заместителей Черепкова. После этого в мэрию доставили Копылова и назначили его мэром, ликвидировав таким образом последнюю политическую оппозицию в Приморье.

У Наздратенко теперь оставалась только одна проблема. Новые выборы мэра были назначены на 17 января, и было ясно, что если они произойдут, Черепков победит на них. Но 11 января суд Ленинского района, который подчинялся администрации края, отменил выборы на основании того, что Владивостоку сначала надо выбрать городскую Думу[126].

В интервью ИТАР-ТАСС Копылов выразил удовлетворение результатами выборов. Проведение выборов представило бы серьезную опасность, сказал он. «Что, если выберут еще одного сумасшедшего? И он скажет: „У меня есть четыре года, и я могу делать все, что хочу“».