Тысяча четыреста восемнадцать дней

ДНИ НЕВИДАННЫХ СРАЖЕНИЙ ТРУДНОЕ, БЕСКОНЕЧНО ТРУДНОЕ ЛЕТО

ак уж совпало, что главу о нападении фашистов на СССР я принялся писать 22 июня, в годовщину начала войны. Такой день 1941 года забыть невозможно. За ним последовала чреда неожиданно тяжких дней, которых с тем первым было тысяча четыреста восемнадцать.

Мы, тогдашние юнцы — говорю о своем поколении, — ждали войну с фашистами. Мы были готовы и к смерти и к бессмертной славе. Не столько жажда подвига, сколько надежда на подвиг во имя Родины жила в душах моих сверстников. Не знали только, что война будет такой кровопролитной, долгой, что само существование Советской страны окажется в чрезвычайной опасности.

Быстрое продвижение врага по нашей земле воспринималось как досадная случайность. И со дня на день все ждали переломного события, могучего удара по немецким фашистам. Понадобилось прожить в неимоверных трудах и горестях полгода, прежде чем свершился удар, потрясший гитлеровскую Германию. Я имею в виду разгром врага в битве у Москвы.

Размышляя долгие годы о минувшей войне, мы, ее участники, неизменно приходим к выводу, что война могла быть иной — не такой долгой, с меньшими жертвами, хотя и навалилась на нас сила дотоле невиданная.

У немецко-фашистской армии, когда она напала на нас, были большие преимущества. Ее командиры и солдаты уже имели боевой опыт. Они получили его, воюя в Западной Европе, разгромив армии многих стран. Гитлеровская армия была полностью отмобилизована, войска без спешки сосредоточились у наших границ. Оснащенность новыми самолетами и танками делала противника подвижным, маневренным. «Высокая степень моторизации немецко-фашистской армии, — отмечает „История второй мировой войны“, — позволяла ее ударным группировкам, и прежде всего танковым соединениям, стремительно развивать наступление, с ходу преодолевать крупные водные преграды, перехватывать коммуникации, упреждать советские войска в занятии оборонительных рубежей, срывать или ослаблять их контрудары».

Чтобы отнять такие преимущества или хотя бы нейтрализовать их, Красной Армии требовалось время — на формирование новых дивизий, на освоение новых танков и самолетов, на приобретение боевого опыта, который не получишь нигде, кроме как в бою. Поступление в войска нового вооружения зависело от работы тыла; на производство танков, самолетов, орудий новых конструкций тоже требовалось время.

Но еще до того, как враг начал глубокие прорывы и охваты, мы допустили один серьезнейший промах: позволили фашистам напасть на нас внезапно. Что говорить, определение срока нападения всегда было делом наисложнейшим. Агрессор самыми изощренными способами скрывает, маскирует день и час вторжения. Вот и для Соединенных Штатов Америки в том же 1941 году нападение японцев на их корабли в Перл-Харборе оказалось неожиданным и потому катастрофическим. Однако сложность не означает абсолютную невозможность. В том, что был допущен просчет в определении срока нападения на нас, виноват не противник, а мы сами. Вот и пришлось за свой просчет, повлекший упущения в подготовке к отражению первых ударов врага, платить дорогую цену. А беда, как говорится, одна не ходит.

26 июня 1941 г. экипаж капитана Н. Ф. Гастелло таранил горящим бомбардировщиком колонну вражеских танков и бензозаправщиков. Ныне на месте подвига — близ Радошковичей в Белоруссии — установлен памятник командиру Н. Ф. Гастелло и членам экипажа: А. Бурденюку, Г. Скоробогатому, А. Калинину.

«Незавершенность развертывания советских войск по планам прикрытия и несвоевременный их выход на рубежи обороны отрицательно сказались на ходе и исходе первых операций, послужили причиной того, что армии прикрытия не смогли организованно вступить в приграничные сражения.

Вражеской авиации и диверсантам удалось вывести из строя многие узлы и линии связи в звене дивизия — армия — фронт. Это создало трудности для командования и штабов в своевременном получении информации о положении на полях сражений и усложнило управление войсками».

«Поспешно организуемая оборона при недостатке противотанковых и противовоздушных средств, — говорится в „Истории второй мировой войны“, — оказывалась непрочной…»

«Глубокие прорывы немецких подвижных соединений вынудили советское командование ввести в сражение резервные армии значительно раньше, чем это предусматривалось планами. Некоторым из них пришлось начать боевые действия, не успев закончить сосредоточение своих частей и соединений».

Если ко всему сказанному прибавить, что большинство наших командиров были молоды и не имели боевого опыта, что немецкое командование ввело в действие сразу две трети своих дивизий, а не половину, как предполагало наше командование, то и соберется терновый букет причин, позволивших германским армиям перейти рубежи Днепра и дойти до Волги.

Осваивая книги, написанные полководцами Великой Отечественной войны, историками, ты, читатель, сможешь узнать подробности предвоенных дней и часов, а также обстоятельства, обусловившие запоздалое приведение войск в полную боевую готовность. Суть этих обстоятельств кратко можно представить по двум свидетельствам из книги Маршала Советского Союза Георгия Константиновича Жукова «Воспоминания и размышления». У него написано об Иосифе Виссарионовиче Сталине, стоявшем тогда во главе партии и правительства, без одобрения которого никакие важные решения не принимались: «Все его помыслы и действия были пронизаны желанием избежать войны и уверенностью в том, что это ему удастся». Основания для такой уверенности, казалось, были. Не самоубийцы же Гитлер, Геринг, Геббельс! Уже находясь в состоянии войны с Англией и напав на СССР, они поставят Германию между двух фронтов. Да и один Советский Союз сильнее Германии, война против него — авантюра… Увы! Фашистские главари не считались с объективной логикой, у них была своя логика, логика авантюристов. И вся троица окажется именно самоубийцами, все трое в момент краха раскусят ампулы с ядом.

В «Воспоминаниях и размышлениях» Г. К. Жуков, занимавший в то время пост начальника Генерального штаба Красной Армии, говорит и о промахе военных руководителей. «В период назревания опасной военной обстановки мы, военные, вероятно, не сделали всего, чтобы убедить И. В. Сталина в неизбежности войны с Германией в самое ближайшее время и доказать необходимость проведения в жизнь срочных мероприятий, предусмотренных оперативным и мобилизационным планами».

Хорошим начальником быть трудно на любом поприще. Особо трудно на военном. В промышленности, в сельском хозяйстве нераспорядительность, непредусмотрительность начальства тоже тяжелы последствиями, но стократно, тысячекратно тяжелее они в делах войны и мира. У военных людей должен быть ясный ум — чтобы провидеть намерения противника и высокое мужество — чтобы отстоять свои выводы в решающих инстанциях.

Предвкушая скорый конец войны, они бомбили наши селения, шли по нашим дорогам, танками мяли наши поля.

…Недвусмысленные военные приготовления гитлеровцев у наших границ были замечены задолго до 22 июня. А вечером 21 числа, около семи часов вечера, к нашим пограничникам, переплыв реку, пробрался ефрейтор 222-го саперного полка немцев Альфред Лисков. Он был рабочим из Гамбурга и был коммунистом, знавшим Тельмана. Его полк вместе с другими войсками располагался у пограничной реки Буг, напротив нашего города Владимира-Волынского. Услышав на занятиях от командира взвода, что в ночь с 21 на 22 июня после артподготовки войска будут форсировать реку на понтонах, плотах и лодках, он понял: это война против СССР. И он, как коммунист, как интернационалист, как патриот своей родины, попавшей в руки фашистов, решился на поступок исключительного мужества.

Был и еще мужественный антифашист, который тоже пробрался к пограничникам. «Вечером 21 июня, — читаем у Жукова, — мне позвонил начальник штаба Киевского военного округа генерал-лейтенант М. А. Пуркаев и доложил, что к пограничникам явился перебежчик — немецкий фельдфебель, утверждающий, что немецкие войска выходят в исходные районы для наступления, которое начнется утром 22 июня.

Я тотчас же доложил наркому С. К. Тимошенко и И. В. Сталину то, что передал М. А. Пуркаев.

— Приезжайте с наркомом в Кремль, — сказал И. В. Сталин.

Захватив с собой проект директивы войскам, вместе с наркомом и генерал-лейтенантом Н. Ф. Ватутиным (первый заместитель начальника Генштаба) мы поехали в Кремль. По дороге договорились во что бы то ни стало добиться решения о приведении войск в боевую готовность.

И. В. Сталин встретил нас один. Он был явно озабочен.

— А не подбросили ли немецкие генералы этого перебежчика, чтобы спровоцировать конфликт? — спросил он.

— Нет, — ответил С. К. Тимошенко. — Считаем, что перебежчик говорит правду.

Тем временем в кабинет И. В. Сталина вошли члены Политбюро. Сталин коротко проинформировал их.

— Что будем делать? — спросил И. В. Сталин.

Ответа не последовало.

— Надо немедленно дать директиву войскам о приведении всех войск приграничных округов в полную боевую готовность, — сказал нарком.

…И. В. Сталин, прослушав проект директивы и сам еще раз прочитав, внес некоторые поправки и передал наркому для подписи».

Директива, как вскоре выяснится, была отдана с большим запозданием — всего за три часа до начала войны. К тому же не все воинские части получили ее. Немецкие агенты из местного населения и немецкие диверсанты разрушили в ночь на 22 июня проводную связь между штабами и войсками, делегатов связи (военных курьеров) убивали на дорогах, а радиосвязью войска были мало обеспечены.

Нарком и начальник Генштаба из Кремля поехали в Наркомат. 21 июня кончалось. Начиналось 22-е.

В 3 часа 07 минут командующий Черноморским флотом адмирал Ф. С. Октябрьский сообщил начальнику Генштаба о подходе со стороны моря к Севастополю большого количества неизвестных самолетов. В 3 часа 30 минут начальник штаба Западного округа генерал В. Е. Климовских доложил о налете немецкой авиации на города Белоруссии. В 3 часа 33 минуты о налете немцев на украинские города известил начальник штаба Киевского округа генерал М. А. Пуркаев. В 3 часа 40 минут командующий Прибалтийским округом генерал Ф. И. Кузнецов сообщил о налете авиации на Каунас и другие города Прибалтики.

Сообщения, поступавшие в Генеральный штаб, одно тревожнее другого, были неполные, отрывочные и не создавали ясной картины происходящего.

…Георгий Константинович Жуков, заслуживший вечную любовь советского народа как организатор многих победных сражений, был человеком суровым, резким, справедливым. Он не побоялся повиниться письменным словом в своей причастности к просчету в определении сроков начала войны. Также не в его характере было не замечать ошибки и промахи других. Как говорится, всем сестрам по серьгам. Если сестры эти серьги заработали.

Мы сейчас прочтем еще несколько фраз из «Воспоминаний и размышлений». Я советую тебе, читатель, воспринять их не только как информацию о событиях давних, но и как совет, равно годный каждому для дней войны и дней мира и на любом поприще.

«…Ошибки, допущенные руководством, не снимают ответственности с военного командования всех степеней за оплошности и просчеты. Каждый военачальник, допустивший неправильные действия, не имеет морального права уходить от ответственности и ссылаться на вышестоящих. Войска и их командиры в любой обстановке в соответствии с уставом должны всегда быть готовыми выполнить боевую задачу. Однако накануне войны, даже в ночь на 22 июня, в некоторых случаях командиры соединений и объединений, входивших в эшелон прикрытия границы, до самого последнего момента ждали указаний свыше и не держали части в надлежащей боевой готовности, хотя по ту сторону границы был уже слышен шум моторов и лязг гусениц». (Соединение — это бригада, дивизия, корпус. Объединение — армия, группа армий, военный округ или фронт.)

Упрек Жукова безынициативным генералам тем более справедлив, что войскам особых округов было приказано перейти на повышенную готовность еще в январе 1941 года, а за месяц-полтора до начала войны начали перебазироваться на рубеж Западная Двина — Днепр 22-я армия с Урала, 21-я армия из Поволжья, 19-я армия с Северного Кавказа. Из Забайкалья перемещалась за Днепр, на правобережную Украину, 16-я армия. 19 июня, за три дня до войны, Наркомат обороны отдал распоряжение о маскировке аэродромов и воинских частей и о других недвусмысленных мероприятиях. И там, где командиры отозвались на угрожающее изменение обстановки соответствующим образом, враг был встречен по всем правилам военного искусства.

Мы и теперь, спустя сорок с лишним лет, помним мужественную распорядительность генерала Матвея Васильевича Захарова (впоследствии маршала, в послевоенные годы — начальника Генерального штаба Вооруженных Сил). Будучи начальником штаба Одесского военного округа, он чутко следил за приготовлениями гитлеровцев и сам готовил свои войска. Он убедил командующего округом отменить полевую поездку штаба, намеченную учебным планом на двадцатые числа июня, и штаб в грозный час был вместе с войсками, а мог быть и в отрыве от них. По его настоянию еще в начале рокового месяца передвинулся ближе к границе стрелковый корпус. А потом он поднял по боевой тревоге штабы и войска, и они своевременно заняли районы, намеченные для обороны границы.

Чувствуя поддержку генерала Захарова, радели об усилении боевой готовности другие командиры. В те дни артиллерия многих корпусов и дивизий проводила учебно-боевые стрельбы на полигонах. К 22 июня она не вернулась в свои части, и тем пришлось вступать в бой без орудий. А начальник артиллерии Одесского округа Н. К. Рыжи вернул свою артиллерию с полигонов 21 июня. Командир 25-й Чапаевской дивизии полковник А. С. Захарченков, получая тревожные сведения от своих разведчиков, в субботу вывел полк из казарм приграничного городка в поле. Командование Дунайской флотилии, у которого была связь с сухопутными войсками, еще до приказа свыше сосредоточило корабли боевыми группами в опасных местах.

Командующий военно-воздушными силами округа колебался — потребовал, чтобы Захаров дал ему не устное, а письменное распоряжение о перемещении самолетов с основных аэродромов на полевые. Генерал отдал и письменный приказ. Начальник штаба и авиационный начальник одинаково были предупреждены о суровой каре, если допустят действия, которые немцы смогут истолковать как предлог для начала войны. Но генерал Захаров видел: война неизбежна — и готовил войска к близкой схватке с врагом.

Результатом той предусмотрительности и распорядительности было то, что вражеские бомбардировщики нанесли удары по пустым аэродромам, при первой бомбежке округ потерял лишь три самолета. А наши истребители сбили за день 17 вражеских машин. Огневой налет дальнобойной артиллерии врага разрушил казармы, в которых не было солдат. Попытки врага высадиться на нашем берегу Дуная были отбиты. Несколько подразделений, все же переправившихся через реку, были уничтожены, при этом около пятисот солдат и офицеров сдались в плен. Войска округа сами переходили в атаки, брали еще пленных, трофеи и, переправившись через Дунай, вели бои на румынской территории. Справедливости ради надо отметить, что главные удары противник наносил не здесь, и это, конечно, способствовало успеху войск Одесского округа.

Гитлеровцы не смогли застать врасплох и наших моряков. Все наши флоты и флотилии своевременно перешли на повышенную боевую готовность. Они имели радиосвязь, располагались компактно, поэтому получили директиву наркома вскоре после того, как она была подписана. Моряки встретили вражескую авиацию зенитным огнем, ударами истребителей. В первый налет на Черном море мы потеряли буксир, подорвавшийся на мине, сброшенной с самолета. Краснознаменный Балтийский флот и Северный флот потерь не имели.

К сожалению, на большей части огромного фронта было иначе. Внезапное нападение, численный перевес сделали свое тяжкое дело.

Фашисты сосредоточили у наших границ 5,5 миллиона человек, 47 200 орудий и минометов, 4980 боевых самолетов, 4300 танков и штурмовых орудий.

Мы имели в приграничных округах у западной границы 2 миллиона 680 тысяч человек, 37 500 орудий и минометов. Танков и самолетов у нас было примерно столько же, как у противника, но новых танков лишь 1475, а самолетов — 1540.

В первом эшелоне армий прикрытия границы, в 40–50 километрах от границы, было у нас меньше трети названных войск. Главным силам, чтобы вступить в начавшиеся бои, нужно было пройти сто, двести, триста километров.

До последнего патрона, а часто и до последнего дыхания защищали свои заставы пограничники.