Тысяча и одна ночь. В 12 томах

РАССКАЗ О НОСИЛЬЩИКЕ И ТРЕХ СЕСТРАХ

В городе Багдаде жил некогда бедный человек, который был холост и по ремеслу был носильщиком. Однажды, когда он, по обыкновению, сидел на базаре, небрежно опираясь на свою корзину, к нему подошла молодая девушка, окутанная чадрой из мосульской ткани, осыпанной золотыми блестками и подбитой парчой. Приподняв немного покрывало, скрывавшее прекрасные черные глаза, тонкие брови, длинные ресницы и восхитительные черты лица, она произнесла звучным голосом:

— Носильщик, возьми свою корзину и иди за мной!

Носильщик, который давно ждал нанимателя, обрадовался этим словам, взял корзину и пошел за нею. Сначала она остановилась у дверей одного дома и постучала в нее. На этот зов вышел нусрани[35], который взял у нее динар и вынес ей кувшин оливкового масла. Она поставила масло в корзину и сказала носильщику:

— Возьми это и следуй за мной!

И носильщик обрадовался и сказал:

— Хвала Аллаху! Вот так счастливый день!

И он взял корзину и последовал за своей нанимательницей. Потом она остановилась перед лавкой продавца фруктов и купила сирийских яблок, османской айвы, персиков Омана, халебских жасминов, дамасских лилий, нильских огурцов, египетских лимонов, султанской цедры, ягод мирты, цветов лавзонии, ромашки, горных тюльпанов, фиалок, цветов граната и нарциссов. Уложив все это в корзину, она сказала ему:

— Неси дальше!

И он последовал за нею до мясной лавки; тут она остановилась и сказала мяснику:

— Отрежь мне десять ратлов[36] мяса.

Мясник исполнил ее требование, завернув мясо в банановые листья, а она опустила его в корзину и сказала носильщику:

— Неси дальше!

И он последовал за ней до лавки торговца сушеными фруктами, у которого она взяла миндалю и орехов всевозможных сортов. Уложив все в корзину, она сказала носильщику:

— Бери корзину и следуй за мной!

И он последовал за нею до кондитерской, где она снова остановилась. Здесь она купила поднос и уставила его всякими сластями: сахарными завитками на масле, мускатными пирожными с удивительной начинкой, бисквитами сабун, лимонными паштетами, вареньями разных сортов, сластями, называемыми мушабак, а также воздушными пирожными — лукмат аль-кади и ассаби-зейаб, сделанными на масле, меде и молоке. И когда она поставила поднос в корзину, носильщик сказал:

— О госпожа, если бы ты предупредила меня, что у тебя будет столько покупок, я взял бы мула!

Молодая девушка рассмеялась и пошла дальше, к торговцу благовонными товарами, у которого она купила десять сортов душистой воды: розовой, из померанцевого цвета и много другой; она взяла также меру опьяняющих напитков, сосуд розовой воды с мускусом, ладана, кусочков дерева алоэ, серой амбры и александрийских восковых свечей. Уложив все это в корзину, она сказала носильщику:

— Возьми корзину и иди за мной!

И он пошел за ней, и они шли, пока не дошли до роскошного, украшенного колоннами дома с прекрасным садом и обширным двором; входная двустворчатая дверь была из черного дерева с золотыми инкрустациями.

Молодая девушка остановилась и тихо постучала в дверь привешенным к ней молотком. Тотчас же обе половинки двери распахнулись, и на пороге показалась такая красавица, какой носильщик не видел ни разу в жизни. Лоб ее был белее первых лучей новой луны, глаза — как глаза газели, брови — как серп луны в месяце Рамадане, щеки — как горные тюльпаны, ротик — как печать Сулеймана, лицо — как полная луна при ее восходе, грудь — как два спелых граната. Молодое, упругое тело ее скрывалось под одеждой, как драгоценное письмо под своей оберткой. При виде этой красавицы носильщик так растерялся, что чуть не уронил корзину со своей головы. И он сказал себе: «Клянусь Аллахом, у меня во всю мою жизнь не было такого счастливого дня!»

Между тем молодая девушка, стоявшая на пороге, сказала своей сестре и носильщику:

— Войдите! И да благословит Аллах ваш приход!

Тогда оба вошли в дом; пройдя сени, они вступили в великолепную, выходившую на внутренний двор залу, обитую золотой и шелковой парчой и уставленную мебелью с золотой инкрустацией, мраморными сиденьями, драгоценными вазами и шкафами. Тяжелые занавеси закрывали двери боковых помещений. Посреди залы находилось мраморное ложе, украшенное прекрасным жемчугом и драгоценными камнями, над которым было натянуто красное атласное покрывало для защиты от москитов, а на ложе лежала девушка удивительной красоты с глазами вавилонянки, прямым, как начертание буквы «алеф»[37], станом и лицом такой красоты, что оно должно было омрачить самое лучезарное солнце. Казалось, что это родная сестра блестящих звезд или одна из тех благородных женщин Аравии, о которых сказал поэт:

Молодая девушка встала с постели и, подойдя к сестрам, стоявшим посреди залы рядом с носильщиком, сказала им:

— Что же вы стоите? Снимите ношу с головы носильщика!

Тогда обе девушки подошли к носильщику и взялись за корзину: одна — спереди, другая — сзади, и с помощью третьей сестры сняли ее с головы носильщика, потом они дали ему два динара и сказали:

— Повернись лицом назад и уходи, носильщик!

Однако носильщик не мог оторвать своих глаз от молодых девушек, так как за всю свою жизнь он не видал таких красавиц. В то же время он заметил, что в доме нет ни одного мужчины, и, когда он посмотрел на все приготовленные фрукты, сласти, цветы и напитки, он совершенно позабыл о том, что ему нужно уходить.

Тогда старшая из сестер сказала ему:

— Что же ты не уходишь, носильщик? Разве ты не доволен платой?

И она обратилась к сестре, ходившей за покупками, и сказала ей:

— Дай ему еще один динар!

Но носильщик сказал:

— Клянусь Аллахом, о госпожи мои, мне обыкновенно платят два полудинара, и платой вашей я вполне доволен. Но мое сердце и моя душа поглощены вами, и я спрашиваю себя, какую жизнь ведете вы, живя одни, потому что в доме вашем нет мужчины и вы лишены мужского общества. Разве вы не знаете, что минарет хорош только тогда, когда он будет одним из четырех минаретов мечети? А вас, о госпожи мои, только трое, и вам недостает четвертого! И разве вы не знаете, что счастье женщины невозможно без мужчины? Как сказал поэт, гармонический аккорд требует непременно сочетания четырех инструментов: арфы, лютни, цитры и свирели. А вас, о госпожи мои, только трое, и вам недостает четвертого инструмента — свирели, которым был бы толковый мужчина, человек с умом и сердцем, умеющий держать язык за зубами.

Тогда молодые девушки сказали ему:

— О носильщик, разве ты не знаешь, что мы девственницы? Мы имеем достаточно оснований бояться нескромного вмешательства в наши дела. И мы читали поэтов, которые говорят: «Храни от всех свою тайну, ибо, если ты доверишь ее другому, она перестает быть тайной».

Услыхав эти слова, носильщик воскликнул:

— Клянусь вашей жизнью, о госпожи мои! Я человек благоразумный, верный и надежный, читавший книги и изучавший летописи. Я говорю только о том, что приятно слушать, и никогда не упоминаю о печальных вещах; и вообще я применяю к жизни слова поэта:

Стихи и речи носильщика понравились молодым девушкам, но для соблюдения приличия они сказали ему:

— Ты знаешь, что мы истратили много денег на все эти покупки; можешь ли ты чем-нибудь вознаградить нас? Мы пригласим тебя только с тем условием, что ты покроешь часть наших расходов. Не в том ли твое желание, чтобы остаться у нас, быть нашим застольным товарищем, любоваться нашей красотой и заставить нас бодрствовать всю ночь, пока утренняя заря не озарит наши лица?

Потом старшая из девушек, по-видимому хозяйка дома, прибавила:

— Любовь без денег не может уравновесить чаши весов!

А девушка, отворявшая двери, сказала:

— Если у тебя нет ничего, так и уходи ни с чем!

Однако девушка, ходившая за покупками, воскликнула:

— Перестаньте, о сестры мои! Ибо, клянусь Аллахом, этот юноша нисколько не помешает нам! И другой на его месте не был бы так терпелив с нами. К тому же я беру на себя все издержки, которые выпадут на его долю.

Услыхав эти слова, носильщик обрадовался и сказал девушке, ходившей за покупками:

— Клянусь Аллахом, тебе одной обязан я удачей сегодняшнего дня!

Тогда все три девушки сказали ему:

— Оставайся же здесь, честный носильщик, и знай, что ты будешь у нас дорогим гостем!

Вслед за тем девушка, ходившая за покупками, встала, подобрала свое платье, накрыла стол у бассейна и приготовила все, что было нужно. Потом она разлила вино, и сестры сели за стол, а носильщик поместился между ними, думая все время, что он грезит. И вот девушка наполнила вином свой кубок и осушила его до дна, потом снова наполнила его и подала по очереди сестрам и наконец носильщику, который произнес следующие стихи:

^{Сестры сели за стол, а носильщик поместился между ними, думая все время, что он грезит.}

Потом он поцеловал руки у молодых девушек, выпил еще кубок вина и сказал хозяйке дома:

— О госпожа моя, я твой раб, твоя вещь, твоя собственность!

И он произнес в ее честь стихи поэта:

И хозяйка дома сказала ему:

— Пей, друг мой, и пусть этот напиток даст тебе веселье, здоровье и укрепит твои силы!

И носильщик взял кубок, поцеловал руку хозяйки и нежным, тихим голосом запел:

Тогда молодая девушка взяла кубок из рук носильщика, поднесла его к своим губам и, осушив его, передала своей сестре. Потом все начали танцевать, петь и перебрасываться цветами. И носильщик обнимал молодых девушек и целовал их, и они играли и шутили с ним и бросали в него цветами. И они продолжали веселиться и пить, пока их рассудок не помутился. И когда опьянение совсем овладело ими, отпиравшая двери молодая девушка сбросила с себя свои одежды, голая бросилась в бассейн и стала играть с водой; потом она набрала воды в рот и обрызгала ей носильщика. После этого она омыла свои члены и что находилось у нее между бедрами.

Потом она выскочила из воды, кинулась на грудь к носильщику и спросила его:

— О мой господин, знаешь ли ты, как это у меня называется?

И носильщик ответил:

— Ха! Обычно это называется домом милосердия!

Однако она воскликнула:

— Ах! Как тебе не стыдно! — и, схватив его за шею, надавала ему хороших шлепков.

Тогда носильщик воскликнул:

— Нет, нет! Это корытце!

Но она возразила:

— Нет! Это называется совсем по-другому!

И носильщик сказал:

— Тогда передок!

А молодая девушка ответила:

— Совсем не так!

А он предложил:

— Это твоя мохнатка!

При этом красавица так сильно ударила его по шее, что оцарапала ему кожу.

Тогда носильщик взмолился:

— Так скажи мне, как это у тебя называется?

И она ему ответила:

— Базиликовые мостки!

Услыхав это, носильщик воскликнул:

— Слава Аллаху и вам, о мои базиликовые мостки, за спасение!

Затем все четверо снова стали пить и есть.

И вот вторая сестра тоже сняла свои одежды и прыгнула в бассейн и проделала все то, что делала ее сестра, и наконец вышла из воды, бросилась на колени к носильщику и, указывая на то, что находилось у нее между бедер, спросила:

— О свет моих очей, скажи, как это называется?

И он ответил:

— Твоя щелка!

А она сказала:

— О, какое гадкое слово, мой дружок!

При этом она дала ему такую затрещину, что по комнате пробежало эхо.

Тогда он воскликнул:

— Нет, нет! Это базиликовые мостки!

А она сказала:

— А вот и нет! — и опять начала потчевать его увесистыми тумаками.

Тогда он взмолился:

— Так как же это у тебя называется?!

И она ответила:

— Лущеный кунжут!

После нее и третья сестра поднялась и сняла свои одежды и прыгнула в бассейн и проделала то же, что делали ее сестры. И когда она вышла из бассейна, она бросилась на колени к носильщику и сказала ему:

— Угадай, как это у меня называется! — показав ему при этом свои самые нежные места.

А он тогда начал говорить, что это называется и так и этак.

А третья сестра воскликнула:

— Нет! Это караван-сарай Абу Мансура!

И вот, следуя примеру молодых девушек, поднялся и носильщик. Сняв с себя одежды, он сошел в бассейн, а меч его при этом был вровень с поверхностью воды. И носильщик омыл свое тело, как это делали сестры, и вышел из воды и уселся на коленях у девушки, отворявшей двери, а ноги свои положил на колени той, которая делала покупки. Затем, указав на свое мужское достоинство, он спросил хозяек дома:

— О мои госпожи! Как это называется?

При этих словах три сестры разразились таким смехом, что попадали на спины.

И они стали восклицать:

— Это твой зебб![38] Твой зебб!

А он ответил:

— А вот и нет! — и слегка куснул каждую из них.

Тогда они удивились и сказали:

— Этой твой инструмент?

А он ответил:

— Вовсе нет, — и ущипнул легонько каждую за грудь.

— Но это определенно он, и он такой твердый. Это твой зебб, и он двигается! — смеялись сестры.

А носильщик при каждом ответе качал отрицательно головой, раздавая хохотавшим сестрам нежные щипки, поцелуи и объятия.

Наконец они спросили его:

— Назови же тогда нам его имя!

При этих словах носильщик ненадолго задумался, опустил взор к своим бедрам и сказал:

— О мои госпожи, вот что на это мне ответил мой зебб, мой дружок:

И все три сестры так рассмеялись, что опрокинулись на спину.

Затем они опять стали пить по очереди из одного кубка и пили до наступления ночи.

Тогда они сказали носильщику:

— Теперь отврати твое лицо и иди, чтобы мы видели ширину твоей спины!

Однако носильщик воскликнул:

— Клянусь Аллахом! Легче моей душе расстаться с телом, чем мне уйти из вашего дома, о госпожи мои! Соединим эту ночь со следующим днем, а завтра пусть каждый из нас пойдет по предназначенному ему Аллахом пути.

Тогда девушка, ходившая за покупками, вмешалась и сказала:

— О сестры, пригласим его провести эту ночь у нас! Он развлечет и позабавит нас, потому что он веселый малый, не знающий стыда.

Тогда сестры сказали носильщику:

— Хорошо, ты можешь провести у нас эту ночь с тем условием, что ты во всем подчинишься нам и не будешь спрашивать никаких объяснений тому, что ты увидишь, что бы здесь ни происходило!

Носильщик сказал:

— О, разумеется, госпожи мои!

И сестры сказали ему:

— В таком случае встань и посмотри, что написано над этой дверью!

И он встал и увидел на двери следующую надпись, сделанную золотыми буквами: «Не говори о том, что не касается тебя, если не хочешь услышать того, что будет тебе неприятно».

В эту минуту Шахерезада заметила наступление утра и скромно замолчала.

Но когда наступила

Доньязада сказала ей:

— О сестра, доскажи нам твой рассказ о носильщике и трех сестрах!

И Шахерезада ответила:

— Охотно исполняю этот приятный долг, сестрица!

И она продолжила:

Мне довелось слышать, о счастливый царь, что, когда носильщик дал это обещание сестрам, молодая девушка, ходившая за покупками, встала и поставила на стол кушанья, и все они принялись есть и пить.

Потом сестры зажгли свечи и стали жечь душистое дерево и другие благовонные вещества; после чего все четверо опять стали пить и есть купленные на базаре лакомства, и больше всех пил и ел носильщик, что не мешало ему произносить звучные стихи для развлечения сестер. И вдруг в самом разгаре пира они услышали стук в двери. Молодая девушка, открывавшая двери, пошла узнать, кто стучит, и, возвратившись, сказала:

— Воистину, сегодня ночью не будет пустых мест за нашим столом, потому что я нашла у дверей трех ахжанов[39] с бритыми бородами, и все трое кривы на левый глаз. Не правда ли, какое удивительное совпадение! Я сразу догадалась, что это чужестранцы, прибывшие из греческих земель. И у всех троих такие забавные лица и одежды, что невозможно смотреть на них без смеха. О сестры, если мы впустим их переночевать, то вволю посмеемся над ними!

И она так долго уговаривала сестер, что те наконец сказали:

— В таком случае впусти их, но поставь им такое условие: «Не говорите о том, что не касается вас, если не хотите услышать того, что будет вам неприятно».

Молодая девушка радостно побежала к дверям и вскоре возвратилась, ведя за собою трех кривых. Действительно, у них были бритые бороды и длинные, закрученные кверху усы; по всему было видно, что они принадлежат к саалукам — нищим странствующим монахам. Войдя в залу, все трое приветствовали присутствующих, а затем один за другим отошли в сторону.

Тогда молодые девушки встали и пригласили их сесть. Усевшись, все трое взглянули на носильщика, который был совершенно пьян. Присмотревшись к нему, они решили, что он также принадлежит к их братству, и сказали:

— О, это такой же саалук, как и мы! Он составит нам приятное общество.

Однако носильщик, услышавший их замечание, встал и, окинув грозным взглядом трех саалуков, сказал им:

— Полно болтать о том, что вас не касается! Прочтите-ка лучше надпись над дверьми!

При этих словах молодые девушки громко рассмеялись и сказали:

— Вот теперь мы позабавимся над носильщиком и саалуками!

Потом они стали угощать новых гостей, которые принялись есть, а девушка, отворявшая двери, принесла вина и по очереди подавала кубок, усердно наполняя его каждый раз до краев.

Наконец, когда саалуки в достаточной мере утолили свою жажду, носильщик сказал:

— Послушайте, братья наши! Не знаете ли вы какой-нибудь чудесной истории или необычайного приключения, которым вы могли бы повеселить нас?

Саалуки, возбужденные выпитым вином, потребовали музыкальных инструментов, и девушка, отворявшая двери, принесла мосульский барабан, украшенный бубенчиками, иракскую лютню и персидскую арфу. И саалуки поднялись со своих мест; один из них взял лютню, другой — барабан, третий — арфу, и все трое дружно заиграли. И молодые девушки вторили им своими свежими, чистыми голосами. А носильщик, вне себя от восторга, восхищался силой и красотой звуков и все время повторял:

— О Аллах! О Аллах!

И вдруг в самом разгаре концерта послышался стук. Девушка, отворявшая двери, пошла узнать, кто мог стучаться в такой поздний час.

А дело было вот в чем.

В ту ночь переодетый купцом халиф[40] Гарун аль-Рашид в сопровождении своего визиря Джафара аль-Бармаки[41] и своего палача Масрура обходил улицы своего города, чтобы видеть собственными глазами все, что происходит в нем. И вот, проходя мимо дома трех сестер, халиф услышал звуки инструментов, пение и смех и сказал своему визирю:

— Войдем в этот дом и посмотрим, что там делается.

Но Джафар ответил:

— Там, вероятно, пьянствуют какие-нибудь гуляки, и лучше не заходить туда, потому что они в состоянии опьянения могут сделать нам какую-нибудь неприятность.

Но халиф возразил:

— Я непременно хочу узнать, что там делается! Придумай только, под каким предлогом мы могли бы войти туда.

И Джафар ответил:

— Слушаю и повинуюсь!

И он подошел к двери и постучал в нее, и на его стук вышла молодая девушка, отворявшая двери.

Когда Джафар увидел ее, он проговорил:

— О госпожа моя, мы купцы из Табариаты[42]. Мы прибыли сюда десять дней тому назад с товарами и остановились в кагане[43] для купцов. Сегодня мы были в гостях у одного купца, и он угостил нас на славу; мы ели у него и пили целый час и немного опьянели, и когда мы вышли из его дома, то, не зная города, сбились с пути. И вот мы обращаемся к твоему великодушию, о госпожа! Позволь переночевать в твоем доме, и Аллах вознаградит тебя за это доброе дело.

Тогда девушка, отпиравшая двери, посмотрела на них и нашла, что они действительно похожи на купцов и имеют очень почтенный вид. И она пошла к своим сестрам спросить у них совета.

И те сказали:

— Хорошо, впусти их!

Тогда она вернулась, открыла им двери и сказала:

— Войдите!

И все трое — халиф, Джафар и Масрур — вошли, и, увидав их, молодые девушки встали, чтобы служить им, и сказали:

— Милости просим, и пусть ваше пребывание здесь будет продолжительно и приятно! Располагайтесь, как сочтете для себя удобнее, гости наши! Но мы требуем от вас исполнения одного условия: не говорите о том, что не касается вас, если вы не хотите услышать того, что будет вам неприятно!

И новые гости ответили:

— О да, конечно!

И они сели, им предложили вина, и кубок переходил из рук в руки. Потом халиф посмотрел на трех саалуков и, увидев, что все они кривы на левый глаз, очень удивился.

Вслед за тем он взглянул на молодых девушек и был поражен их красотой и грацией. Между тем молодые девушки продолжали разговаривать со своими гостями и приглашали их пить с ними; потом они поднесли кубок превосходного вина халифу, но он отказался, говоря:

— Я добрый хаджи[44] и не пью вина.

Тогда девушка, отпиравшая двери, подвинула к нему маленький столик тонкой работы, поставила на него китайскую фарфоровую чашечку, положила в нее кусочек льда и, размешав в ней сахар с розовой водой, предложила халифу. Он взял чашку и поблагодарил молодую девушку, думая про себя: «Завтра же надо будет вознаградить ее за этот поступок и за все добро, которое она делает».

А молодые девушки продолжали исполнять свои обязанности хозяек и неустанно угощали вином гостей. Но когда вино начало оказывать свое действие, хозяйка дома встала, спросила их еще раз, не желают ли они чего-нибудь, потом взяла за руку девушку, ходившую за покупками, и сказала ей:

— О сестра моя, встань! Мы должны исполнить наш долг!

Та же ответила ей:

— Приказывай, я готова!

Тогда девушка, отворявшая двери, встала, попросила саалуков освободить середину залы и стать у дверей; потом она убрала все, что было посреди залы, и подмела пол. Между тем две другие девушки позвали носильщика и сказали ему:

— Ради Аллаха, ты должен доказать нам свою дружбу! Ты здесь не чужой, о носильщик, ты теперь почти свой человек в нашем доме!

И носильщик поднялся с места, запахнул полы своей одежды, опоясался и сказал:

— Приказывайте, о госпожи мои, я повинуюсь вам!

Тогда сестры сказали ему:

— Подожди тут!

Через несколько минут девушка, ходившая за покупками, сказала ему:

— Следуй за мной и помоги мне!

И он вышел вслед за нею из залы и увидел двух собак черной шерсти на цепочках. И по приказанию молодой девушки носильщик взял их и вывел на середину залы. Тогда хозяйка дома подошла, засучила рукава, взяла в руки плеть и сказала носильщику:

— Подведи ко мне одну из собак!

И он потянул цепь и подвел к хозяйке одну из собак, и собака жалобно завыла, глядя с мольбой на молодую девушку, но, не обращая на это внимания, молодая девушка бросилась к ней и стала бить плетью по голове, и несчастная собака не переставала визжать и выть. Наконец молодая девушка выбилась из сил; тогда она бросила плеть, взяла собаку на руки, прижала ее к своей груди, отерла ее слезы и, обняв ее обеими руками, со слезами на глазах стала целовать ее в голову. Потом она сказала носильщику:

— Отведи эту собаку обратно и приведи мне другую!

И носильщик заставил подойти к ней другую собаку, и молодая девушка сделала с нею то же, что и с первой.

Тогда халиф почувствовал, что сердце его переполнилось жалостью, и грудь его сжалась от печали; и он подмигнул Джафару, требуя знаками, чтобы тот допросил молодых девушек. Но Джафар ответил ему знаками, что лучше будет промолчать.

Вслед за тем хозяйка дома обратилась к сестрам и сказала им:

— А теперь, о сестры, сделаем то, что мы привыкли делать в это время!

И хозяйка дома села на мраморное ложе, украшенное серебром и золотом, и сказала своим сестрам:

— А теперь покажите нам ваше искусство!

Тогда девушка, отпиравшая двери, села на ложе рядом с сестрой, а девушка, ходившая за покупками, вышла, прошла в свою комнату и вскоре вернулась, держа в руках атласный мешок, обшитый зеленой шелковой бахромой. Остановившись перед сестрами, она открыла мешок и вынула из него лютню. И она подала ее молодой девушке, отпиравшей двери; та взяла ее, настроила и, ударив по ее струнам, запела о страданиях любви:

Когда она закончила, сестра ее сказала: — Да утешит тебя Аллах, о сестра моя! Но молодая девушка была так охвачена печалью, что разорвала на себе одежды и без чувств упала на пол. При этом движении тело ее обнажилось, и халиф заметил на нем следы ударов плетью и прутьями, и это открытие привело его в ужас и недоумение. Но ходившая за покупками девушка подошла к сестре и брызнула ей водой в лицо, после чего молодая девушка пришла в себя. Потом сестра принесла ей другую одежду и переодела ее.

Тогда халиф сказал своему визирю:

— Ты, как вижу, нисколько не расстроен. Разве ты не видел рубцов на теле этой девушки? Что касается меня, то я больше не могу молчать и не успокоюсь, пока не узнаю, что все это значит.

И Джафар ответил:

— О государь и повелитель мой, помни об условии, которое поставили нам в этом доме: не говори о том, что тебя не касается, если не желаешь услышать того, что будет тебе неприятно!

Между тем девушка, ходившая за покупками, встала, взяла лютню и, пробежав пальцами по струнам, запела:

Печальные звуки этой песни так расстроили хозяйку дома, что она зарыдала, разорвала свои одежды, как и ее сестра, и упала без чувств.

И девушка, ходившая за покупками, встала и брызнула ей водой в лицо, чтобы привести ее в сознание, и принесла ей другое платье.

И хозяйка дома, оправившись немного, села на ложе и сказала девушке, ходившей за покупками:

— О сестра, прошу тебя, спой еще раз, чтобы мы могли заплатить свой долг!

Тогда девушка, ходившая за покупками, снова настроила лютню и запела:

При последних словах этой песни девушка, отпиравшая двери, снова упала без чувств на пол, и при этом обнажилось ее тело, покрытое следами ударов плетью и прутьями.

Тогда саалуки сказали:

— О, лучше было бы нам не заходить в этот дом, хотя бы даже всю ночь пришлось нам провести, лежа на голой земле, потому что это зрелище расстроило нас свыше меры!

Тогда халиф повернулся к ним и спросил:

— Разве вы не принадлежите к этому дому?

Они отвечали:

— Нет! Мы думали, что этот дом принадлежит тому человеку, который стоит рядом с тобой!

Тогда носильщик воскликнул:

— О, клянусь Аллахом, я в первый раз сегодня ночью вошел в это жилище! Но мне приятнее было бы проспать всю ночь на голой земле, чем провести ее в этом доме!

Тогда все они начали советоваться и сказали:

— Нас семь мужчин, а их только три женщины. Потребуем у них объяснения всему этому. Если они не захотят сделать это добровольно, то мы принудим их силой.

И все они согласились с этим, кроме Джафара, который сказал:

— Разве это честно и справедливо? Вспомните, что мы их гости и что они поставили нам свои условие, которое мы должны честно исполнить. Впрочем, ночь уже близится к концу, а с наступлением утра каждый из нас пойдет по пути, предназначенному ему Аллахом.

Потом он мигнул халифу и, отведя его в сторону, сказал ему:

— Нам остается еще провести здесь не более часа. И обещаю тебе, что завтра же передам их в твои руки, и мы потребуем у них объяснения их странного поведения.

Но халиф не хотел слушать его советов и сказал:

— Невмоготу мне ждать до завтрашнего дня!

И все они продолжали совещаться и наконец спросили:

— Но кто же из нас задаст им этот вопрос?

И некоторые из них решили, что это должен сделать носильщик.

Между тем молодые девушки, заметив, что они перешептываются, спросили:

— О добрые люди, о чем говорите вы?

Тогда носильщик встал, остановился перед хозяйкой дома и сказал:

— О повелительница моя, умоляю тебя именем всех твоих гостей, расскажи нам историю этих двух черных собак, объясни нам, почему ты так била их, а потом плакала над ними и обнимала их. И объясни нам также, чтобы мы все слышали это, причину рубцов и шрамов на теле твоей сестры. Такова наша просьба, о госпожа. И да будет мир с тобою!

Тогда хозяйка дома спросила у всех собравшихся:

— Правда ли, что носильщик говорит от вашего имени?

И все, кроме Джафара, ответили:

— Да, это правда.

И только Джафар не произнес ни одного слова.

Услыхав этот ответ, молодая девушка воскликнула:

— Клянусь Аллахом, о гости мои, вы нанесли нам самое ужасное оскорбление. Ведь, принимая вас, мы поставили вам непременное условие, чтобы вы не говорили о том, что вас не касается, если не желаете услышать того, что будет вам неприятно. Разве с вас не довольно было того, что вы вошли в наш дом и ели с нами за одним столом? Впрочем, это вина нашей сестры, которая привела вас к нам.

С этими словами она откинула свои рукава, три раза топнула ногой и закричала:

— Эй, скорей сюда!

В тот же миг распахнулась дверь одной из боковых уборных, закрытых драпировками, и оттуда выскочили семь негров-гигантов с обнаженными мечами.

И молодая девушка сказала им:

— Свяжите руки этим людям, у которых слишком длинные языки, и привяжите их друг к другу.

Негры исполнили ее приказание и спросили:

— О повелительница наша, о цветок, скрытый от глаз мужчин, разрешаешь ли ты отрубить им головы?

Она же ответила:

— Подождите еще часок. Мне хочется сначала узнать, что это за люди.

Тогда носильщик воскликнул:

— Именем Аллаха умоляю тебя, о повелительница моя, не карай меня за преступление, совершенное другими! Это они заставили меня обратиться к тебе с вопросом, сам же я и не думал об этом. О, клянусь Аллахом, мы провели бы здесь веселую ночь, если бы не явились эти злосчастные саалуки! Эти зловещие братья способны разрушить своим присутствием самый цветущий город!

И бедняга привел следующие строки поэта:

Когда он произнес последние слова, девушка рассмеялась…

В эту минуту Шахерезада заметила, что занимается заря, и скромно замолчала.

А когда наступила

она сказала:

остановилась на том, о счастливый царь, что молодая девушка, выслушав стихи носильщика, рассмеялась и, подойдя к своим пленникам, сказала:

— Расскажите мне все, что вы можете сказать о себе, потому что вам остается жить только один час! И знайте, что я даю вам эту отсрочку только потому, что вы бедные люди. А будь вы люди знатные в своем племени или же его правители, то я немедленно приказала бы казнить вас!

Тогда халиф сказал Джафару:

— Горе нам, о Джафар! Если ты не скажешь ей, кто мы, она велит казнить нас!

И Джафар ответил:

— Что ж, мы получим только то, что заслужили.

Но халиф сказал ему:

— Не следует шутить в такую серьезную минуту, потому что всему есть свое время!

После этого молодая девушка подошла к саалукам и спросила их:

— Не братья ли вы?

Они ответили ей:

— Нет, клянемся Аллахом! Мы беднейшие из нищих, и мы живем тем, что ставим банки и пускаем кровь.

Тогда она обратилась к первому саалуку и спросила его:

— Скажи мне, ты кривой от рождения?

Тот ответил:

— Нет, госпожа. Но история потери моего глаза так удивительна, что, будь она написана иглой в уголке глаза, она послужила бы уроком, который люди читали бы с уважением.

Тогда она обратилась ко второму и к третьему саалуку, и оба они дали тот же ответ. Потом все трое прибавили в один голос:

— Все мы пришли из разных стран, и наши истории очень занимательны, и приключения наши необыкновенны.

Тогда молодая девушка сказала:

— Пусть каждый из вас расскажет нам свою историю и объяснит, что привело его в наш дом, и потом пусть приложит руку ко лбу[45] в знак благодарности и уходит с миром.

Услыхав эти слова, носильщик первый заговорил:

— О повелительница моя, я простой носильщик и ничего более! Сестра твоя, ходившая за покупками, наняла меня на базаре и привела сюда. И вы хорошо знаете, мои госпожи, все, что тут было со мною и с вами и чего я не хочу пересказывать, — вы понимаете почему. Вот и вся моя история, и мне нечего более прибавить к ней. Мир да пребудет с вами!

Тогда молодая девушка сказала ему:

— Хорошо, прикоснись теперь к своей голове, чтобы убедиться, что она все еще на своем месте, пригладь свои волосы и ступай!

Однако носильщик сказал:

— Нет, клянусь Аллахом! Я не уйду отсюда, пока не выслушаю историю моих товарищей, которые находятся здесь.

Вслед за ним выступил первый саалук и, повинуясь приказанию хозяйки дома, начал:

РАССКАЗ ПЕРВОГО СААЛУКА

Я расскажу тебе, о повелительница моя, о том, как я лишился одного глаза и что заставило меня сбрить бороду.

Знай, что я сын султана и что у отца моего был брат, царивший в другой стране. Случилось так, что моя мать родила меня в тот же день, когда и у моего дяди родился сын.

После этого прошли годы и еще много дней и лет, и я и сын моего дяди[46] подросли. И вы должны знать, что через известное число лет я должен был навещать моего дядю и даже проводить у него по несколько месяцев. В последний мой приезд сын моего дяди устроил мне особенно торжественный прием, приказал заколоть несколько баранов и принести разных вин. И мы стали есть и пить, и при этом оказалось, что вино сильнее нас. И когда мы опьянели, сын моего дяди сказал мне:

— О сын моего дяди, о ты, которого я люблю всей моей душой, дай мне обещание, что ты не откажешь мне в моей просьбе и не помешаешь мне исполнить то, что я задумал!

Я ответил ему:

— Обещаю тебе это от всего сердца!

Тогда он заставил меня произнести торжественную клятву, требуя, чтобы я поклялся нашей священной верой. После этого он встал, вышел на несколько минут и вскоре вернулся, а за ним шла молодая женщина, вся в драгоценностях, надушенная, одетая в роскошное платье, которое, вероятно, стоило очень дорого. И, обращаясь ко мне, он сказал:

— Возьми эту женщину и иди впереди меня в то место, которое я укажу тебе (и он указал мне это место, описав так подробно, где оно находится, что я хорошо понял его). Там ты найдешь усыпальницу среди других усыпальниц и в ней подождешь меня.

И я не мог ни отказать ему в этом, ни уклониться от этой просьбы. И я взял женщину, пошел с ней и вошел в усыпальницу над могилой; тут мы сели и стали ждать сына моего дяди, который вскоре пришел к нам с кувшином воды, мешком извести и киркой в руках. Он положил все это у могилы, оставив у себя только кирку. Он начал разбивать камни могилы в усыпальнице и один за другим относить их в сторону; затем он начал киркой копать землю, пока не откопал крышку величиною с маленькую дверь. Он поднял ее, и под нею оказалась винтовая лестница. Тогда он повернулся к женщине и сказал ей:

— Ну, выбирай!

И она стала спускаться вниз и скрылась.

Тогда он повернулся ко мне и сказал:

— О сын моего дяди! Я прошу тебя оказать мне услугу, исполнить которую ты обещал мне. Когда я спущусь вниз, закрой крышку и завали ее землей, как было раньше. Затем тебе останется только довершить обещанную услугу. Смешай хорошенько известь, которая находится в этом мешке, с водой, которую я принес в этом кувшине; затем положи на место все камни, как они лежали раньше, и щели между ними замажь известкой, совершенно так, как это было раньше, чтобы никто не мог сказать: «Вот свежая могила, у которой штукатурка новая, а камни старые!» О сын моего дяди, одному Аллаху известно, что я уже целый год работал над этим!

Потом он прибавил:

— И да утешит меня Аллах в моем одиночестве, когда ты будешь далек от меня, о сын моего дяди!

И он спустился по лестнице и погрузился в глубину могилы. Когда сын моего дяди скрылся, я встал, поставил на место крышку и поступил так, как требовал от меня сын моего дяди, так что могила приняла прежний вид. Тогда я возвратился во дворец моего дяди, но дядя мой был на охоте, и потому я тотчас же пошел спать. Проснувшись на другое утро, я стал раздумывать о том, что произошло ночью, и стал раскаиваться в том, что я сделал. Но раскаяние никогда ни к чему не приводит. Тогда я отправился на кладбище и стал искать ту усыпальницу, в которой все это произошло, но я не мог найти ее среди других. И я бродил по кладбищу до наступления ночи, не находя того, что искал. И я возвратился во дворец, но не смог ни пить, ни есть, так как все мысли мои были заняты сыном моего дяди, и я не мог найти следов его могилы. Тогда я предался печали и всю ночь не мог сомкнуть глаз. На другой день я опять отправился на кладбище, думая все время о том, что сделал сын моего дяди, и не мог простить себе, что я послушался его. И я опять принялся разыскивать его могилу, но не мог найти ее. И в течение целой недели я продолжал свои поиски, но совершенно безуспешно. Тогда мною овладело такое беспокойство, что я почти лишился рассудка.

Чтобы оправиться и отдохнуть от своей печали, я решил отправиться путешествовать и поехал к моему отцу. Но когда я приблизился к воротам города моего отца, меня вдруг окружила стража, и несколько человек связали мне руки. Это повергло меня в изумление, так как я был сын царя этого города и все это были слуги моего отца и также мои юные невольники. И страх овладел мною, и я сказал себе: «Кто знает, что случилось с моим отцом?»

И я начал расспрашивать тех, которые связали меня, но они не дали мне никакого ответа.

Тогда один из моих юных невольников сказал мне:

— Отец твой пал жертвой злого рока. Его телохранители изменили ему, а визирь велел убить его. Нам же было приказано ждать тебя тут и схватить тебя, как только ты явишься сюда.

Затем они схватили и потащили меня, и я почти не сознавал, нахожусь ли я еще на этом свете, так потрясли меня все эти новости и так огорчила меня смерть моего отца. И они привели меня к визирю, который убил моего отца. Между ним и мною была давнишняя вражда, и причина его ненависти ко мне была следствием моей страсти к стрельбе из лука. Однажды, когда я сидел на террасе дворца моего отца, на террасу дворца визиря спустилась большая птица, но там же был и визирь. Я хотел застрелить эту птицу из лука, но стрела попала не в птицу, а в глаз визиря и выбила его по воле и решению Аллаха, как сказал поэт:

Лишившись таким образом глаза, визирь должен был безмолвно покориться своей участи, так как отец мой был царем того города; но злоба глубоко запала в его душу.

И вот когда меня привели к нему со связанными руками, он приказал палачу отрубить мне голову.

Тогда я сказал ему:

— Ведь я не совершил никакого преступления, — за что же ты хочешь убить меня?

Он же ответил:

— Может ли быть более тяжкое преступление? — и указал на свой погибший глаз.

Я же сказал:

— Но ведь я сделал это нечаянно!

И он ответил:

— Ты сделал это нечаянно, а я сделаю это с умыслом!

И он протянул свою руку и воткнул свой палец в мой левый глаз и выбил его, и я, как видите, стал кривым. Затем визирь велел связать меня и положить в ящик, и, когда это было исполнено, он сказал своему палачу:

— Поручаю тебе этого человека. Возьми с собою свой меч, вывези его за черту города, отруби ему голову и брось тело его на растерзание хищным зверям!

И палач отвез меня за город и, остановившись в поле, высвободил меня, связанного по рукам и ногам, из ящика. И он собирался завязать мне глаза, чтобы приступить к казни. Тогда я заплакал и произнес следующие стихи:

Слушая эти стихи, палач вспомнил, что он служил палачом у моего отца и что в то время я осыпал его благодеяниями. И он сказал мне:

— Могу ли я убить тебя, я, твой покорный раб?!

Потом он прибавил:

— Беги! Ты спасся от смерти! И не возвращайся больше в эти края, если не хочешь погубить себя и меня также! И запомни слова поэта:

Когда он произнес эти стихи, я поцеловал у него руки и поспешно удалился. Однако я только тогда уверовал в свое спасение, когда оставил далеко за собой город моего отца.

Впоследствии, размышляя о своем избавлении от угрожавшей мне гибели, я утешился в потере глаза. И я продолжал свой путь и наконец прибыл в город моего дяди. И я пришел к нему во дворец и сообщил ему о том, что случилось с моим отцом и со мною.

Тогда он залился слезами и воскликнул:

— О сын моего брата! Ты явился со своим горем к моему горю и со своей печалью к моей печали! Ибо я должен сказать тебе, что сын твоего бедного дяди, которого ты видишь перед собою, пропал без вести много дней тому назад, и я не знаю, что с ним и где он может быть.

И дядя мой рыдал так долго, так горько, что наконец лишился чувств. И когда он пришел в себя, он сказал мне:

— О дитя мое! Я так печалился о потере сына твоего дяди, я, его отец! А ты принес новую печаль к моей печали, рассказав мне о том, что случилось с тобой и с отцом твоим! Но что касается тебя, о дитя мое, то все же лучше лишиться глаза, чем жизни!

Тут я не в силах был скрывать долее того, что случилось с сыном моего дяди, и рассказал его отцу всю правду.

И дядя мой исполнился радости и сказал мне:

— О сын моего брата, пойдем скорее, и укажи мне, где эта могила!

Я отвечал ему:

— Клянусь Аллахом, о дядя мой, я не знаю теперь, где она! Я ходил туда много раз, но никак не мог найти ее!

Тогда мы отправились вдвоем на кладбище, и на этот раз, оглядываясь направо и налево, я узнал ту усыпальницу. И радость наша не имела пределов! Мы вошли в усыпальницу, разрыли землю, потом сняли дверцу и спустились на пятьдесят ступеней вниз. Но внизу лестницы все было скрыто в густом дыму.

Тогда дядя мой сказал слово, отнимающее страх у того, кто произносит его:

— Один Аллах Всевышний всемогущ и всесилен!

И мы смело пошли вперед и прошли в большую залу, наполненную мукой, крупой разных сортов и разными припасами и многими другими вещами. Посреди залы был балдахин с опущенными занавесями, за которыми скрывалось ложе. И дядя мой подошел и откинул занавеску и увидел на ложе своего сына в объятиях женщины, которая спустилась сюда вместе с ним. Но оба они совершенно почернели и обуглились, как будто их вытащили из огня.

Увидев их, дядя мой плюнул в лицо своему сыну и воскликнул:

— Ты заслужил это, о негодяй! И это только заслуженная кара в здешнем мире, а на том свете тебя ждет еще более ужасное возмездие!

И, говоря это, дядя мой снял туфлю и ударил ее подошвой по лицу[47] мертвого своего сына.

В эту минуту Шахерезада заметила приближение утра и остановилась, не желая злоупотреблять полученным разрешением.

А когда наступила

она сказала:

Мне довелось слышать, о счастливый царь, что саалук сказал, обращаясь к молодой девушке, в то время как все присутствовавшие, и между ними халиф и его визирь Джафар, слушали его:

— И вот когда дядя мой ударил подошвой туфли по лицу мертвого своего сына, я был крайне изумлен. И, глядя на обугленные тела сына моего дяди и молодой женщины, я опечалился и сказал:

— Ради Аллаха, дядя, облегчи страдания твоего сердца! Ибо сердце мое и все существо мое объято скорбью по поводу того, что случилось с твоим сыном! Но более всего печалит меня вид этих обугленных покойников и то, что ты, отец его, не довольствуясь этим, бьешь подошвой туфли твоего умершего сына!

Тогда дядя мой рассказал мне следующее:

— Знай, о сын моего брата! Знай, что сын мой с детства воспылал страстью к своей родной сестре. Я всеми средствами старался удалить его от нее, хотя в душе говорил себе: «Будь спокоен! Они еще так молоды!» Но я ошибся.

Как только они достигли зрелости, между ними произошло преступное сближение, и я узнал об этом. Я не вполне верил этому, но сделал строгое внушение сыну и сказал ему: «Берегись этих гнусных дел, которых никто не совершал до тебя и не совершит после тебя! Неужели же ты хочешь покрыть вечным позором наш царский род? И вестники на конях распространят наш позор по всему свету! Отрешись же от этого преступного чувства, если не хочешь, чтобы я проклял и казнил тебя!» После этого я принял самые строгие меры, чтобы прекратить всякое сообщение между ними. Но нужно думать, что эта подлая тварь уже не могла вырвать из своего сердца преступной любви к брату и сам шайтан укрепил их союз! И вот когда я удалил сестру от брата, сын мой, никому не говоря ни слова, принялся за устройство этого подземелья. И как видишь, он перенес сюда всякие припасы и все необходимое. И когда я уехал на охоту, он воспользовался моим отсутствием и увел ее сюда. Однако небесное правосудие не попустило такого позора и сожгло их обоих своим огнем! И еще страшнее будет возмездие на том свете!

Говоря это, дядя мой заплакал, и я тоже заплакал вместе с ним.

Потом он сказал мне:

— Теперь ты, о дитя мое, займешь его место и будешь моим сыном!

И я целый час раздумывал о делах сего мира, и между прочим о смерти моего отца, и о вероломном визире, завладевшем его престолом и лишившем меня глаза, и о том, что случилось с сыном моего дяди, и я дал волю своим слезам. Потом мы вышли из усыпальницы, опустили дверцу, засыпали ее землей и вернулись во дворец моего дяди.

Не успели мы присесть, как вдруг до нас донеслись воинственные звуки барабанов и труб; со всех сторон мчались воины на конях, и весь город был полон шума и смятения, и всюду поднималась пыль от ног лошадей. Мы были поражены, точно ударом грома, не зная причины этого переполоха. Наконец царь, дядя мой, осведомился об этом, и ему ответили:

— О царь! Визирь, убивший твоего брата, собрал все свое войско и поспешил сюда взять приступом твой город. И так как жители не могли сопротивляться ему, то они сдали ему город твой!

Услышав это, я сказал себе: «Разумеется, он убьет меня, если я попадусь в его руки».

И снова душу мою обуяли печаль и забота, и я стал припоминать все невзгоды, постигшие моего отца и мою мать. И я не знал, что мне делать. Вместе с тем я не сомневался в том, что жители города моего отца и его воины сейчас же узнают меня и постараются покончить со мной. И вот чтобы спасти свою жизнь, я сбрил бороду, переоделся саалуком и вышел из города. И я направил стопы свои к Багдаду, надеясь прибыть туда благополучно и найти там кого-нибудь, кто дал бы мне возможность проникнуть во дворец повелителя правоверных, великого халифа Гаруна аль-Рашида, которому я хотел рассказать о моих злоключениях.

Я прибыл в город Багдад этой ночью и, не зная, куда направиться, остановился в раздумье. В эту минуту я увидел перед собой этого саалука. Я пожелал ему мира и сказал ему:

— Я здесь чужой.

Он же отвечал:

— И я также.

Не успели мы обменяться несколькими словами, как к нам подошел третий саалук. Он пожелал нам мира и сказал нам:

— Я здесь чужой.

И мы ответили ему:

— И мы также.

Тогда мы пошли вместе, и счастливая судьба привела нас к вам, о госпожи мои.

Вы знаете теперь, как я лишился глаза и почему я сбрил бороду.

Когда первый саалук закончил свой рассказ, молодая девушка сказала ему:

— Хорошо, мы довольны твоим рассказом! А теперь приложи руку к своей голове и уходи поскорей!

Однако первый саалук возразил ей:

— О госпожа моя, клянусь Аллахом, я не уйду отсюда, пока не услышу, что расскажут о себе все находящиеся здесь мои товарищи!

Между тем все присутствующие были поражены удивительным рассказом первого саалука, и халиф сказал Джафару:

— Поистине, я должен признать, что никогда не слыхал о подобном приключении!

И первый саалук отошел в сторону и сел, скрестив ноги. Тогда выступил второй саалук, поцеловал пол у ног молодой хозяйки дома и начал:

РАССКАЗ ВТОРОГО СААЛУКА

Знай, о госпожа моя, что и я не родился кривым. И история моей жизни так удивительна, что, будь она написана иглой в уголке глаза, она служила бы уроком для тех, кто способен предаваться размышлениям.

Знай также, что я царь и сын царя и что имя мое как ученого распространилось далеко за пределы моей страны. Я читал Коран и семь толкований его, я изучил важнейшие сочинения всех великих ученых, я занимался наукой звезд и книгами поэтов; и я столько предавался изучению наук, что превзошел познаниями всех своих современников.

И слава о моей учености распространилась до самых отдаленных стран, и все цари узнали мое имя. И вот, услышав о моей учености, царь Индии отправил к моему отцу посла с царскими подарками и просьбой отпустить меня к нему. Отец мой согласился исполнить его просьбу; он велел снарядить шесть кораблей и нагрузить их всяким добром, и, когда все было готово, я уехал.

Путешествие наше по морю длилось целый месяц; наконец мы увидели землю и пристали к ней. Выйдя на берег, мы выгрузили наших лошадей и верблюдов, навьючили десять верблюдов подарками, предназначенными для царя Индии, и собрались в путь. Но лишь только мы двинулись с места, как перед нами вдали поднялось густое облако пыли. Оно медленно приближалось к нам, застилая небо и землю; и только через час оно рассеялось, и мы увидели перед собой шестьдесят вооруженных всадников, подобных разъяренным львам. Присмотревшись к ним, мы убедились, что это — арабы пустыни, занимавшиеся разбоем на больших дорогах. Заметив, что мы собираемся бежать и что с нами десять верблюдов, навьюченных драгоценностями, они во весь опор поскакали нам навстречу. Мы стали делать им знаки руками, и, когда они подъехали, мы сказали:

— Знайте, что мы послы к великому царю Индии, и потому не делайте нам зла!

Они ответили:

— Мы не на его земле и не под его властью, и нам нет дела до него!

Затем они перебили некоторых из моих молодых слуг; те же, которые остались в живых, разбежались во все стороны; и я был тяжело ранен и тоже бежал вместе с другими. Арабы не преследовали нас, а занялись расхищением наших богатств, оставшихся на спинах верблюдов. И я в своем бегстве не знал, где я нахожусь и куда мне следует направить стопы свои.

Увы! Еще так недавно я наслаждался всеми благами жизни, и вот теперь я очутился в нужде и горе! Но я без отдыха продолжал свой путь, пока не добрался до вершины горы, где я заметил отверстие пещеры. И тут наконец я отдохнул и провел ночь.

Когда наступило утро, я вышел из пещеры и продолжил свой путь, пока не достиг большого красивого города с благодатным климатом, — никогда не заглядывала в него зима, и весна вечно царила в нем, рассыпая всюду свои благоухающие розы. При виде этого прекрасного города я очень обрадовался, потому что был изнурен своим странствием и весь пожелтел от душевного расстройства.

Войдя в город, я остановился в нерешительности, не зная, куда направиться, когда увидел в одной лавке портного, который сидел за работой. Я подошел к нему и пожелал ему мира. Он любезно ответил на мое приветствие, поцеловал меня и усадил рядом с собой. Затем он стал расспрашивать, откуда я пришел и почему оставил родную страну. И я рассказал ему все, что было со мною, от начала и до конца.

Тогда он опечалился и сказал:

— О юноша, будь осторожен, не открывайся здесь никому! И знай, что царь этого города — величайший враг твоего отца и он собирается отомстить ему за старую обиду!

^{Когда наступило утро, я вышел из пещеры и продолжил свой путь, пока не достиг большого красивого города.}

Затем он предложил мне есть и пить, и я ел и пил, и он вместе со мной, и мы беседовали до поздней ночи; потом он очистил для меня местечко за лавкой и принес туда сколько было необходимо подушек и одеял.

На третий день после моего прибытия он спросил меня:

— Знаешь ли ты, о юноша, какое-нибудь ремесло, которым ты мог бы зарабатывать себе на пропитание?

И я ответил ему:

— О да, конечно, я изучил юриспруденцию и многие другие науки, я хорошо пишу и бегло считаю.

Тогда он сказал:

— О друг мой, все это не ремесло! — Но, увидев мое опечаленное лицо, он прибавил: — Вернее, такое ремесло не находит спроса на рынке нашего города.

Слова портного смутили меня, и я сказал:

— Клянусь Аллахом, я не знаю ничего, кроме того, что я перечислил!

Тогда он сказал:

— Опояшь свой кафтан, возьми веревку и топор, иди в ближайший лес и наруби там дров; этим ты можешь существовать, пока Аллах не изменит твоей судьбы. Но не говори никому о своем происхождении, если дорожишь жизнью!

С этими словами он вышел, купил для меня топор и веревку и познакомил меня с другими дровосеками и послал меня в лес вместе с ними.

И я отправился в лес и нарубил много дров; потом я снес их на голове в город и продал за полдинара; часть этих денег я истратил на свое пропитание, а остаток отложил. И так работал я в течение целого года, и каждый день я заходил к моему другу-портному и садился, скрестив ноги, в углу его лавки и отдыхал у него.

Однажды я, как обыкновенно, отправился в лес рубить дрова и попал в густую чащу. Я выбрал одно засохшее дерево и начал разрывать землю вокруг его корней, как вдруг топор мой наткнулся на медное кольцо. Тогда я осторожно разрыл землю в этом месте и нашел деревянную крышку, к которой и было приделано это кольцо. Я поднял ее и увидел под ней лестницу; я спустился по ней вниз и увидел перед собой дверь, и, когда я отпер ее, я очутился в великолепной зале подземного чертога, и в ней увидел молодую женщину, прекрасную, как лучшая из жемчужин. И красота ее была такова, что она изгоняла из сердца всякую печаль, и заботы, и горе. И когда я увидел ее, я пал ниц пред Создателем, сотворившим такую дивную красоту.

А она взглянула на меня и сказала мне:

— Скажи мне, ты человек или джинн?

Я ответил:

— Я человек.

И она сказала мне:

— Но кто же мог привести тебя в это место? Вот уже двадцать лет, как я живу здесь, и за все это время я ни разу не видела человеческого существа.

На эти слова, которые она произнесла удивительно нежным голосом, я отвечал ей:

— О повелительница моя! Сам Аллах привел меня в твое жилище, чтобы я забыл мое горе и мою печаль!

И я рассказал ей все, что было со мною, от начала и до конца. И ее опечалила моя судьба, и она заплакала.

Потом она сказала мне:

— Я тоже расскажу тебе свою историю. Слушай.

Ты должен знать, что я дочь царя Аннама, последнего царя Индии, повелителя острова Черного Дерева. Отец мой выдал меня замуж за сына моего дяди, когда мне исполнилось двенадцать лет. Но в самую ночь моей свадьбы, прежде чем муж успел лишить меня невинности, меня похитил ифрит Джорджирус — сын Раджмуса, который был сыном самого Иблиса.

Он схватил меня, улетел со мною и принес меня в этот чертог, где были приготовлены для меня всякие сласти, и наряды, и дорогие ткани, и мебель, и разные кушанья, и напитки. С тех пор он является сюда через каждые десять дней и проводит ночь со мною, а с наступлением утра исчезает. Впрочем, он предупредил меня, что в любое время дня или ночи я могу призвать его к себе на помощь; для этого мне надо лишь прикоснуться рукой к этим двум строкам, начертанным на этом куполе посреди залы. И действительно, как только я прикасаюсь к этой надписи, он тотчас же появляется. Теперь прошло только четыре дня со времени его последнего посещения, и он не возвратится ранее как через шесть дней. Хочешь ли провести со мною пять дней, а за день до его появления удалиться отсюда?

Я отвечал ей:

— Разумеется, хочу!

Тогда она повеселела, вскочила со своего места, взяла меня за руку и провела меня через сводчатую дверь в прелестно убранный хаммам, в котором была разлита приятная теплота. Тут я разделся, и она тоже сняла свою одежду и села со мной, и, полностью голые, мы оба вошли в ванну. Выйдя из ванны, мы уселись на скамьях хаммама, и она села рядом со мною и угощала меня мускусным сиропом и восхитительными печеньями. И мы долго и приятно беседовали и ели сласти, приготовленные ифритом, ее похитителем.

Наконец она сказала мне:

— Сегодня ты должен хорошо выспаться и отдохнуть, чтобы встать завтра в хорошем расположении духа.

И я последовал ее совету, постаравшись выразить ей всю мою благодарность. И я забыл обо всех моих несчастьях и заботах и заснул крепким сном.

Когда я пробудился ото сна, я увидел, что она сидит на моей постели и растирает мои ноги своей рукой. Тогда я вознес молитву Аллаху, призывая на нее Его благословение. После этого мы провели целый час в веселой беседе, и наконец она сказала:

— Клянусь Аллахом! Пока я была одна в этом подземном чертоге, я изнывала от тяжкой тоски и грудь моя сжималась от печали, потому что в течение двадцати лет у меня не было никого, с кем бы я могла побеседовать! Теперь же да будет благословен Аллах, пославший тебя мне! Потом она пропела своим нежным голосом следующие стихи:

Когда она закончила, я поблагодарил ее, приложив руку к сердцу. И любовь к ней еще сильнее возгорелась во мне, и все мои заботы и огорчения рассеялись. Потом мы стали пить из одного кубка, и это продолжалось до наступления ночи. И в эту ночь я спал с ней на одном ложе и испытал величайшее блаженство. Клянусь Аллахом, никогда во всей моей жизни не было у меня ночи, подобной этой ночи! И когда наступило утро, мы встали очень довольные друг другом и вполне счастливые.

Но, разгоряченный страстью и желая продлить свое счастье, я сказал красавице:

— Хочешь, я выведу тебя из этого подземелья на свет божий и избавлю тебя от твоего джинна?

Она рассмеялась и сказала:

— О, замолчи и довольствуйся тем, что есть у тебя! Подумай, этот бедный ифрит будет пользоваться только одним из десяти дней, а тебе обещаю остальные девять дней!

Но я, отуманенный пылом страсти, воскликнул:

— Нет, я сейчас же разобью вдребезги этот купол, на котором начертана волшебная надпись! И пусть явится сюда ифрит, чтобы я мог убить его! Знай, что я давно стяжал себе славу истребителя ифритов, как живущих на земле, так и пребывающих под землей!

Тогда, желая успокоить меня, она произнесла следующие стихи:

Однако я, не обращая внимания на ее слова, изо всех сил ударил ногой о купол…

В эту минуту Шахерезада заметила приближение утра и скромно замолкла.

И когда наступила

она сказала:

О госпожа моя, когда я изо всех сил ударил ногой о купол, молодая женщина закричала:

— Вот идет ифрит! Он сейчас будет здесь! Разве я не предупреждала тебя? О, клянусь Аллахом, ты погубил меня! Однако постарайся спасти свою жизнь и выйди тем же путем, каким пришел сюда!

Тогда я бросился к лестнице. Но к несчастью, я был так потрясен, что забыл внизу свои сандалии и топор. И когда я поднялся на несколько ступенек и оглянулся, чтобы взглянуть на свои сандалии и топор, я увидел, что земля разверзлась и из нее вышел огромный, безобразный ифрит.

И, подойдя к женщине, он закричал:

— Что случилось здесь? Что означает это страшное сотрясение, которым ты потревожила меня?

Она ответила:

— О, клянусь тебе, ничего не случилось! Но, соскучившись в одиночестве, я почувствовала стеснение в груди и хотела достать какой-нибудь освежающий напиток и так неосторожно вскочила с места, что поскользнулась и ударилась о купол.

Но ифрит сказал:

— Ты бесстыдно лжешь, подлая тварь!

И он начал озираться во все стороны и наконец увидел мои сандалии и топор.

Тогда он воскликнул:

— А это что? Как попали сюда эти вещи?

Она отвечала:

— Я в первый раз вижу их! Вероятно, они случайно попали к тебе на спину и ты сам, не замечая этого, принес их с собой!

Услышав это, ифрит грозно воскликнул:

— Нечего болтать вздор, подлая развратница! И не думай, что я позволю тебе дурачить меня!

С этими словами он повалил ее на пол, распростер ее крестом, привязал к четырем колам, вбитым в пол, и начал истязать ее, требуя, чтобы она созналась ему во всем. Вопли и крики несчастной раздирали мне душу, и я поспешно стал взбираться по лестнице, дрожа от страха. Затем я закрыл отверстие крышкой и завалил ее землей, чтобы не возбуждать никаких подозрений. И я горько раскаивался в своем поступке и не мог отогнать тяжелых мыслей о молодой женщине, и о ее красоте, и о мучениях, которым подвергал ее этот проклятый ифрит, невзирая на то что она была верна ему двадцать лет. В особенности терзало меня сознание, что она подвергается мучениям по моей вине. И я опять подумал о моем отце, и о его царстве, и о тяжелом ремесле дровосека. И слезы полились ручьями из глаз моих.

Когда я пришел к моему другу-портному, я застал его в сильной тревоге.

Увидев меня, он сказал:

— Я боялся, что ты сделался жертвой какого-нибудь дикого зверя, и сердце мое всю ночь было с тобой! Да будет благословен Аллах, сохранивший тебя!

Я поблагодарил моего друга за его участие и удалился в мой угол, не переставая думать о том, что случилось со мною, и жестоко раскаиваясь в своем легкомыслии. И когда я сидел, погруженный в свои мысли, ко мне подошел портной со словами:

— Там, у дверей, стоит какой-то человек, по-видимому персиянин; он принес твой топор и твои сандалии и желает видеть тебя. Он заходил с ними ко всем портным на этой улице, спрашивая каждого: «Не знаешь ли ты, кому принадлежат эти сандалии и топор?» Я вышел на рассвете, чтобы поспеть к утренней молитве, и вот по дороге нашел эти вещи. Тогда портные, узнав твой топор и твои сандалии, поспешили дать твой адрес этому персиянину. Он ждет тебя у дверей моей лавки. Выйди к нему и поблагодари его за внимание и возьми у него топор и сандалии.

При этих словах лицо мое пожелтело, и силы оставили меня. В эту минуту земля передо мной разверзлась, и из нее вышел мнимый персиянин, о госпожа моя, и это был ифрит! Он подверг самой ужасной пытке свою молодую жену, но она ни в чем не созналась. Тогда он взял сандалии и топор и сказал ей:

— Я докажу тебе, что я все тот же всемогущий Джорджирус, потомок Иблиса! И ты увидишь, сумею ли я привести сюда владельца этих сандалий и этого топора!

И он решил прибегнуть к хитрости и обошел всех портных нашей улицы.

Не успел я опомниться от страха, как ифрит схватил меня и унес. Сначала он полетел со мной под облаками и потом с такой быстротой опустился на землю, что я потерял сознание. И земля разверзлась перед нами, и мы очутились в том же подземном чертоге, в котором я испытал такое блаженство. И я опять увидел молодую женщину: она лежала на полу, обнаженная, обагренная кровью! И глаза мои наполнились слезами, а ифрит направился к ней и, толкнув ее, закричал:

— А, развратница, вот он, твой любовник!

Молодая женщина взглянула на меня и сказала:

— Я не знаю его! И я в первый раз вижу его!

Тогда ифрит сказал ей:

— Как, негодная, ты и теперь еще будешь отпираться?

Но она повторила:

— Я не знаю его! Я никогда раньше не видела его! И я не буду лгать перед лицом Аллаха!

Услыхав эти слова, ифрит сказал:

— Если ты действительно не знаешь его, возьми этот меч и отруби ему голову!

Тогда она взяла у него меч и подошла ко мне. Я стоял перед нею, пожелтев от страха, и, делая ей отрицательные жесты бровями, умолял ее пощадить меня. И слезы лились ручьями по моим щекам. Тогда она также начала делать мне знаки бровями, как бы говоря: «Ты один виновник всех наших несчастий!»

Но я продолжал объясняться с ней движением бровей и выразил ей знаками следующие стихи, смысла которых не мог уловить ифрит:

Молодая женщина поняла мою речь, и меч ифрита выпал из ее рук. Тогда ифрит поднял меч и, подавая его мне, сказал:

— Отруби ей голову; тогда я отпущу тебя и не сделаю тебе никакого зла!

Я сказал ему:

— Хорошо.

И я взял меч и, подойдя к ней, поднял руку.

Тогда она сказала мне движением своих бровей: «Сделала ли я тебе хоть малейшее зло?»

И глаза мои наполнились слезами, и я бросил меч и сказал ифриту:

— О могучий ифрит! О непобедимый дух! Если бы эта женщина была преступна, как ты полагаешь, она пожелала бы видеть, как упадет моя отрубленная голова. Но она, наоборот, предпочла бросить из рук меч. Как же я могу решиться отрубить ей голову, тем более что я до этого дня никогда не видел ее? И знай, что я ни за что не решусь на такой поступок, хотя бы мне пришлось принять самую ужасную смерть!

Услыхав эти слова, ифрит воскликнул:

— О, теперь я убедился в том, что вы любите друг друга!

С этими словами он схватил меч и одним ударом отрубил молодой женщине руку; потом он отрубил ей другую руку, потом правую ногу и наконец левую ногу. Таким образом, он лишил ее четырех членов четырьмя ударами меча. И я видел все это собственными глазами и был уверен, что и меня ожидает такая же участь.

В эту минуту молодая женщина взглянула на меня и подмигнула мне. Но увы, ифрит заметил это и закричал:

— О негодная, ты совершила прелюбодеяние своим глазом!

И он ударил мечом по ее шее и отрубил ей голову. Потом он повернулся ко мне и сказал:

— О человек, знай, что наши законы разрешают и даже находят желательным убийство неверной жены. Знай же, что я похитил эту молодую женщину в день ее свадьбы, когда ей было только двенадцать лет и она еще не знала ни одного мужчины! Я унес ее сюда и через каждые десять дней приходил к ней в образе персиянина и проводил с нею целую ночь! И вот когда я узнал, что она изменила мне, я убил ее! Впрочем, она обманула меня только глазом, которым она подмигнула тебе. Что же касается тебя, то я не могу доказать твою виновность и поэтому не стану убивать тебя. Но все-таки я не убежден в твоей невинности, и, так как я не желаю, чтобы ты потом смеялся надо мною, я хочу наказать тебя. И я предоставляю тебе выбрать. Какого рода наказание ты предпочитаешь?

Тогда, о госпожа моя, у меня помутился рассудок от радости, что я избавился от смерти, и я стал умолять ифрита о помиловании.

Я сказал ему:

— О могучий ифрит, я не знаю, какое зло из всех зол мне следует выбрать, и предпочитаю не выбирать ни одного!

Тогда ифрит в гневе ударил ногою об землю и вскричал:

— Говорю тебе: выбирай! Какого животного предпочитаешь ты принять вид? Не хочешь ли ты, чтобы я превратил тебя в осла? Нет? Ну, тогда в собаку? Или, может быть, в мула? Или в ворона? Или лучше в обезьяну?

Но я на все отвечал отрицанием, обольщаясь надеждой, что он помилует меня, и сказал ему:

— Ради Аллаха, о повелитель мой Джорджирус, потомок могущественного Иблиса! Если ты помилуешь меня, и тебя помилует Аллах! Он наградит тебя за помилование доброго мусульманина, который не сделал тебе никакого зла! — И я продолжал умолять его, смиренно стоя перед ним, и наконец сказал ему: — Несправедливо осуждаешь ты меня!

Тогда он ответил:

— Довольно слов, иначе смерть тебе! Не злоупотребляй больше моей добротой, я должен околдовать тебя!

С этими словами он схватил меня и, рассекая своды и землю над нами, взлетел со мною на воздух и поднялся так высоко, что земля приняла вид чашки с водою. Потом он опустился на вершину горы, поставил меня на ноги, взял в руки горсть земли, произнес над ней какие-то непонятные для меня слова, потом, осыпав меня этой заколдованной землей, крикнул:

— Оставь свой человеческий образ и прими образ обезьяны!

И в тот же миг я превратился в обезьяну, в безобразнейшую обезьяну, которой было по меньшей мере сто лет! Когда я увидел себя в этом образе, я сначала почувствовал досаду и стал прыгать, да, я действительно прыгал, о госпожи мои! Но, видя, что это нисколько не помогает мне, я заплакал над своей судьбой и над всем, что случилось со мною. А ифрит засмеялся своим отвратительным смехом и исчез.

Тогда я предался размышлениям о несправедливости судьбы, так как я испытал на самом себе, что судьба не зависит от поступков человека.

Затем я начал спускаться вниз с вершины горы и спустился до ее подошвы. И я отправился в путь, проводя ночи под защитой деревьев, и шел я таким образом целый месяц, пока не добрался до берега Соленого моря. Тут я просидел около часу и наконец увидел вдали судно, которое мчалось к берегу, гонимое благоприятным ветром.

Тогда я спрятался за скалой и оставался там в ожидании. Но когда я увидел людей, которые бегали по судну взад и вперед, я ободрился и прыгнул в судно.

Тогда один из пассажиров крикнул:

— Прогоним скорее это безобразное существо, вид которого предвещает несчастье!

Другой сказал:

— Нет, лучше убьем его!

Тогда третий обнажил саблю и сказал:

— Вот я убью его этой саблей!

Тогда я заплакал и остановил рукой кончик сабли, и слезы лились градом из моих глаз.

И капитан сжалился надо мной и сказал:

— О купцы, эта обезьяна тронула меня своей мольбой, и я беру ее под свое покровительство! Прошу вас не гнать и не беспокоить ее. Потом он ласковым словом подозвал меня к себе, и я понимал все его слова. Тогда он сделал меня своим слугой, и я исполнял все его приказания и усердно служил ему.

Ветер благоприятствовал нам в течение пятидесяти дней, и мы пристали к большому городу, в котором было столько жителей, что один Всеведущий Аллах мог знать их число!

Как только мы пристали, к нашему судну приблизились мамелюки, посланные царем этого города. Они любезно поприветствовали купцов, пожелав им всякого благополучия, и сказали им:

— Наш царь шлет вам поздравление с благополучным прибытием, и он приказал нам передать вам этот свиток пергамента и сказал: «Пусть каждый из вас напишет на нем несколько строк наилучшим почерком!»

Тогда я в своем виде обезьяны подскочил к ним, вырвал у них из рук свиток пергамента и убежал с ним на другой конец судна. И все они испугались, полагая, что я хочу бросить его в море. И они начали кричать и хотели убить меня. Но я знаками показал, что я умею и хочу писать!

И капитан сказал им:

— Предоставьте ей писать! Если мы увидим, что она пишет только каракули, мы отнимем у нее свиток, если же окажется, что у нее красивый почерк, то я усыновлю ее. Клянусь Аллахом, никогда еще я не видел такой умной обезьяны!

И я взял калям[48], обмакнул его в чернила, стараясь, чтобы были смочены обе стороны пера, и начал писать следующие строчки четырьмя различными стилями, принятыми у арабов.

Первую строфу я написал стилем рика, вторую — райхан, третью — сулюсом, а четвертую — стилем мухаккак.

Написав эти строки, я передал свиток мамелюкам, и они пришли в неописуемый восторг; потом все купцы стали выводить буквы на папирусе один за другим, и, когда они закончили, мамелюки отправились со свитком к царю. Царь рассмотрел все написанное, но его удовлетворили только мои строфы, написанные четырьмя различными способами. Почерк мой, о госпожа, славился во всем мире еще в то время, когда я был сыном царя.

И царь сказал всем своим приближенным и невольникам:

— Идите к тому, кто написал эти стихи, и дайте ему эту почетную одежду, чтобы он облекся в нее; и пусть он сядет на лучшего из моих мулов и прибудет в мой дворец под звуки музыки и в сопровождении почетной свиты!

При этом повелении царя все присутствующие улыбнулись. Заметив это, царь рассердился и закричал:

— Как, я отдаю вам приказание, а вы смеетесь над ним?!

Тогда они ответили:

— О царь веков, мы никогда не осмелились бы рассмеяться над твоими словами! Но ты должен знать, что тот, кто написал эти прекрасные стихи, не человек, а обезьяна, и она принадлежит капитану судна, прибывшего к нам!

Царь страшно изумился этому чуду и, вне себя от восторга, воскликнул:

— Я хочу непременно приобрести эту обезьяну!

Затем он приказал всем своим приближенным отправиться на судно за обезьяной и взять с собой почетное платье и мула, говоря:

— Вы должны надеть на нее почетное платье, усадить ее на мула и привезти сюда!

И они отправились на судно и купили меня, предложив большую сумму капитану, который сначала не соглашался на это. И я простился с моим хозяином, стараясь выразить ему знаками, насколько опечален необходимостью расстаться с ним. Потом меня облекли в почетную одежду, усадили на мула, и мы все двинулись под мелодичные звуки инструментов этого города. И все население города смотрело с любопытством на это удивительное зрелище.

Когда меня привели к царю и я увидел его, я трижды поцеловал землю между рук его и потом остановился в неподвижности. Тогда царь указал мне на место рядом с ним, но я опустился перед ним на колени. И все присутствующие были поражены моей благовоспитанностью и моими хорошими манерами, но более всех сам царь. И он приказал всем присутствующим удалиться из комнаты, и в зале с ним остались только начальник евнухов, маленький мальчик-невольник и я, о госпожа моя.

Тогда царь приказал, чтобы подали угощение, и слуги внесли стол, уставленный всеми яствами, которые составляют утеху души и глаз. И царь знаками приказал мне есть. И я поднялся и семь раз поцеловал землю между рук его и, усевшись за стол, стал есть, как самый благовоспитанный человек.

Когда слуги унесли стол, я встал и пошел вымыть руки, потом вернулся, взял чернильницу, перо и лист пергамента и написал стихи о превосходстве арабских сластей.

Написав эти строки, я положил на место калям и лист пергамента и уселся в почтительном отдалении от царя. И, прочитав мои стихи, царь пришел в неописуемый восторг и воскликнул:

— Неужели же простая обезьяна может обладать таким красноречием и таким прекрасным почерком? Клянусь Аллахом, это чудо из чудес!

В эту минуту царю подали шахматный столик, и он спросил меня знаками: «Умеешь ли ты играть?»

Я ответил ему, кивая головой: «Да, умею».

И я подошел к столику, поставил фигуры и начал играть с царем.

Мы сыграли два раза, и оба раза я остался победителем. Тогда царь пришел в недоумение, и разум его помутился, и он сказал себе: «Если бы это был человек, он превзошел бы всех своих современников!»

И царь сказал начальнику евнухов:

— Иди к твоей госпоже, моей дочери, и скажи ей, что царь просит ее прийти сейчас же к нему! Ибо я хочу, чтобы моя дочь потешилась этим зрелищем и увидела эту необыкновенную обезьяну.

Начальник евнухов удалился и вскоре вернулся со своей молодой госпожой, дочерью царя. Но как только она увидела меня, она закрыла лицо свое чадрой и сказала:

— О отец, как решился ты позвать меня сюда и показывать меня незнакомому мужчине?

И царь сказал:

— О дочь моя, здесь никого нет, кроме этого маленького невольника, этого евнуха, воспитывавшего тебя, этой обезьяны и меня, твоего отца. От кого же ты прячешь свое лицо?

Тогда молодая девушка сказала:

— О, знай же, отец мой, что эта обезьяна — сын царя Аймара, который правит в далекой стране. Его заколдовал и обратил в обезьяну ифрит Джорджирус из рода Иблиса, который убил свою собственную жену, дочь царя Аннама, повелителя острова Черного Дерева. Эта обезьяна — юноша, известный своей ученостью и глубиной ума.

Услышав эти слова, царь удивился и, глядя на меня, сказал:

— Правда ли, что говорит о тебе моя дочь?

Я ответил кивком головы: «Да, это правда!» — и при этом заплакал.

Тогда царь спросил:

— Но как же ты могла узнать, что он заколдован?

И молодая девушка отвечала:

— О, знай, отец мой, что, когда я была еще маленькой девочкой, у моей матери жила старуха, очень искусная в тайнах магии. Это она посвятила меня в искусство колдовства. С тех пор я сама совершенствовалась в этой науке и изучила сто семьдесят ступеней магии, и самая незначительная из них дала бы мне возможность перенести весь твой дворец со всеми его камнями и весь твой город за Кавказские горы и превратить всю эту страну в большое море, а все население его — в рыб.

Тогда отец ее воскликнул:

— Ради Аллаха, о дочь моя, избавь от чар этого молодого человека, чтобы я мог сделать его моим визирем! И как это могло случиться, что ты одарена такой чудесной способностью, а я ничего не знал о ней! О, прошу тебя, избавь его поскорее, и я тотчас же сделаю его своим визирем, потому что убежден в том, что это прекрасный юноша необыкновенного ума.

И молодая девушка отвечала:

— От всего сердца готова исполнить твое повеление, отец!

Дойдя до этого места в своем рассказе, Шахерезада заметила приближение утра и скромно умолкла.

Но когда наступила

она сказала:

Счастливый царь, до меня дошло, что второй саалук сказал хозяйке дома:

— О госпожа моя, сказав это, молодая девушка взяла в руки нож, на котором были вырезаны какие-то слова на еврейском языке, очертила им круг посередине дворца и на середине этого круга начертила какие-то имена и таинственные знаки. Потом она стала в середину круга, начала шептать какие-то магические слова и стала читать из старинной книги какие-то изречения, которые были для всех непонятны. И все вокруг потемнело, как в самую глубокую ночь, и нам казалось, что наступил конец мира. И вот перед нами появился ифрит Джорджи-рус во всем своем ужасающем безобразии; руки его были как вилы, ноги — как мачты, глаза — как две пылающие головни. И мы пришли в смятение и ужас, увидев его.

Но дочь царя сказала ему:

— Не могу встретить тебя добрым приветом, о ифрит, и оказать тебе радушный прием!

Тогда ифрит сказал:

— О вероломная, как могла ты нарушить свою клятву? Не клялась ли ты соблюдать наш договор — не мешать и не вредить друг другу? О изменница, ты заслужила то, что ожидает тебя! Берегись!

И ифрит в тот же миг превратился в ужасного льва, который раскрыл во всю ширину свою страшную пасть и бросился на молодую девушку.

Тогда она быстрым движением выдернула из своей косы волос, поднесла его к своим губам и прошептала над ним несколько магических слов, и волос превратился в острый меч. Тогда она схватила этот меч и с такой силой поразила им льва, что рассекла его на две части. Но вот половина льва, на которой была его голова, превратилась в скорпиона, который подполз к пятке молодой девушки, чтобы укусить ее, а она обратилась в огромную змею, которая бросилась вперед, чтобы умертвить проклятого скорпиона, в образе которого скрылся ифрит, и между ними началась упорная борьба. Однако скорпион вдруг превратился в коршуна, а змея тотчас же превратилась в орла, и орел кинулся вслед за коршуном. И вот когда он уже настигал коршуна, тот неожиданно превратился в черную кошку, а молодая девушка тотчас же приняла вид волка, и кошка с волком сцепились посреди дворца, и между ними завязалась страшная борьба; и кошка, видя, что волк ее одолевает, переменила свой вид и превратилась в гранат, красный и очень большой. И этот гранат упал в большой бассейн, который находился посередине двора, и погрузился на самое дно его, но волк прыгнул в бассейн и уже готовился схватить гранат, как тот вдруг выскочил оттуда и поднялся в воздухе. Однако поскольку он был слишком тяжел, то упал на мраморные плиты двора и раскололся, и все зерна его посыпались одно за другим и усеяли все пространство двора. Тогда волк превратился в петуха, который начал своим клювом подбирать и глотать их одно за другим, и вот наконец осталось только одно зерно, но когда петух хотел проглотить и его, оно выпало из его клюва — таково было предопределение рока — и упало в маленькую щель у бассейна, и петух не видел, где оно находится. Тогда петух закричал и начал бить крыльями и делать нам какие-то знаки своим клювом, но мы не понимали его и не знали, что он хочет сказать. И тогда он испустил ужасный крик, видя, что мы не понимаем его, и нам показалось, что на нас обрушился весь дворец. Тогда он начал метаться по всему двору, разыскивая это зерно, пока не нашел его в щели у бассейна, и только он хотел схватить его, как оно упало на середину бассейна и превратилось в рыбку, которая погрузилась в воду. Тогда петух превратился в ужасного кита, который ринулся в бассейн и скрылся под водой от наших взоров, и мы не видели их в течение целого часа. По истечении этого времени мы услышали страшный крик и задрожали от ужаса. И вдруг перед нашими взорами предстал ифрит в прежнем своем чудовищном виде, но теперь он был весь в огне, как пылающий уголь, и из уст его вырывалось пламя, а из глаз его и ноздрей вырывался огонь и дым; и вслед за ним показалась молодая девушка в прежнем виде дочери царя, но и она тоже была вся в огне, как расплавленный металл, и она бросилась на ифрита, который обратился в нашу сторону. И все мы были в страхе и боялись, что сгорим заживо и лишимся жизни, и мы уже были готовы броситься в воду, как вдруг ифрит поразил нас ужасным криком и выбежал на середину залы, выходившей на двор, и дунул нам в лицо пламенем. Но молодая девушка настигла его и тоже дунула нам в лицо пламенем. И случилось так, что нас коснулось и его пламя и ее, но пламя ее не повредило нам, а пламя ифрита причинило немало бед. И одна искра попала мне в левый глаз, и он погиб безвозвратно. Другая искра попала царю в лицо, и у него обгорела вся его нижняя часть, борода и рот и выпали все нижние зубы. И еще одна искра попала евнуху в грудь, и огонь сразу охватил его, и он умер в то же мгновение.

Между тем молодая девушка продолжала преследовать ифрита, обдавая его своим огненным дыханием.

И вдруг мы услышали возглас:

— Один Аллах велик! Один Аллах всемогущ! Он поражает отступника, отрекающегося от веры Мухаммеда, нашего господина!

Это говорила дочь царя, указывая пальцем на ифрита, и он на наших глазах сгорел и превратился в кучу пепла.

Потом она подошла к нам и сказала:

— Принесите мне поскорее чашку с водой!

И когда ей подали чашку с водой, она произнесла над ней несколько непонятных слов, потом окропила меня водой и сказала:

— Именем и правдой Всемогущего Аллаха освободись от чар и прими свой прежний образ!

Когда она договорила последнее слово, я снова стал тем человеком, каким был до превращения, но я остался кривым на всю жизнь. Тогда молодая девушка, как будто желая утешить меня, сказала:

— Огонь остается огнем, бедное дитя!

И с этими же словами она обратилась к отцу, у которого была опалена нижняя часть лица и выпали зубы.

Потом она сказала:

— О, знай, отец мой, что я должна умереть, ибо эта смерть предназначена мне свыше. Что касается ифрита, то мне не так трудно было бы побороть его, если бы он был простым смертным: тогда я в первой же схватке убила бы его. Но более всего подорвали мои силы рассыпавшиеся зерна граната, и то зерно, которое мне не удалось проглотить, было самое главное, так как в нем заключена была душа ифрита. И если бы я склевала это зерно, ифрит в тот же миг перестал бы существовать. Но, увы, я не могла увидеть его, ибо таково было предопределение рока. И вот я должна была выдержать столько жестоких схваток и под землей, и в воздухе, и в воде, и каждый раз, когда ифрит открывал двери спасения, я открывала перед ним двери гибели, пока наконец он не отворил ужасные двери огня. Знайте же, что раз двери огня открыты, смерть неизбежна. Но судьба все-таки дозволила мне сжечь ифрита прежде, чем его огонь сожжет меня. Я хотела убедить его принять нашу веру, святую веру ислама, но он отказался, и я сожгла его. А теперь должна умереть и я. Пусть Аллах ниспошлет на вас Свою милость и утешит вас в вашей печали!

После этого она стала заговаривать огонь, пока не появились черные искры. Они посыпались на ее грудь и лицо. А когда огонь охватил ее лицо, она заплакала и сказала:

— Свидетельствую, что нет Бога, кроме Аллаха! И свидетельствую, что Мухаммед — пророк Его!

И, как только она произнесла эти последние слова, тело ее превратилось в кучу пепла рядом с пеплом ифрита.

Тогда мы предались безграничной печали. И я предпочел бы быть на ее месте, чтобы не видеть этой кучки золы вместо лучезарного лица прекрасной царевны, оказавшей мне такое благодеяние! Однако веления Аллаха ненарушимы.

Когда царь увидел, что дочь его превратилась в кучу пепла, он вырвал у себя остатки своей бороды, и стал бить себя по щекам, и разорвал свои одежды. И я сделал то же. И оба мы проливали слезы над нею. Потом пришли приближенные царя и начальники областей и увидели, что их царь в горести и плачет над двумя кучками пепла.

И это зрелище поразило их, и они целый час ходили вокруг царя, не осмеливаясь заговорить с ним. Наконец царь пришел в себя и рассказал им все, что произошло с его дочерью и с ифритом.

И они воскликнули:

— Аллах! Аллах! Какое ужасное несчастье! Какое страшное горе!

Потом явились все женщины дворца и их рабыни, и в течение семи дней совершались обряды скорби и траура. И вслед за тем царь повелел поспешно соорудить лепную усыпальницу для праха дочери и приказал, чтобы в ней днем и ночью горели свечи и лампы. А прах ифрита был предан проклятию Аллаха и развеян по ветру.

Царь же после всех этих огорчений заболел и был близок к смерти. И болезнь его продолжалась целый месяц. Наконец, когда его силы немного восстановились, он позвал меня и сказал:

— О юноша, до твоего прибытия все мы жили в полном счастье, защищенные от ударов судьбы. И вдруг явился ты, и на нас обрушились все эти бедствия. О, лучше бы нам никогда не видеть твоего лица, принесшего нам несчастье и повергшего нас в такую печаль. Ибо, во-первых, ты был причиной смерти моей дочери, которая одна стоила более ста мужчин. Во-вторых, и сам я ради тебя чуть не сделался жертвой огня. И у меня выпали нижние зубы, а верхние испортились. И в-третьих, погиб мой бедный евнух, мой верный слуга, воспитавший мою дочь. Однако ты не виноват в этом и теперь не можешь исправить беды: все это случилось с нами и с тобою по воле Аллаха. И да будет благословен Аллах, дозволивший моей дочери спасти тебя ценою своей жизни! Таков наш рок. Но все же уходи из нашей страны, дитя мое. Ибо уже довольно и того, что приключилось с нами из-за тебя, хотя все это и было предопределено Аллахом. Уходи же отсюда, и да будет мир с тобою!

И я, о госпожа моя, вышел от царя, не вполне уверенный в своем спасении. И я не знал, куда направить стопы свои. И вспомнил я в сердце своем все, что случилось со мною, от начала и до конца: как разбойники пустыни пощадили меня, как я скитался целый месяц, перенося всякие лишения, и как я пришел в незнакомый город. И вспомнил я также мою встречу с портным, и мое незабвенное сближение с прелестной женщиной в подземном чертоге, и мое спасение от мести ифрита, который хотел сначала убить меня, и все последующее от начала и до конца, включая и мою службу в образе обезьяны у капитана судна, и мой переход к царю, который приобрел меня за большие деньги, восхитившись моим прекрасным почерком, и, наконец, мое избавление от чар, и даже, увы, последнее мое приключение, лишившее меня глаза.

Но я поблагодарил Аллаха, говоря себе: «Все же лучше лишиться глаза, чем жизни!» Затем я отправился в хаммам, чтобы принять ванну, прежде чем выйти из города. Тут я сбрил себе бороду, о госпожа моя, так как решил продолжать путь под видом саалука. И с тех пор я не переставал проливать слезы и сокрушаться о всех несчастьях, перенесенных мною, и в особенности о потере моего левого глаза. И каждый раз, когда я вспоминаю об этом, слезы наполняют мой правый глаз и мешают мне видеть, но они никогда не помешают мне размышлять о следующих стихах поэта:

Итак, я уехал из этого города, и побывал в разных странах, и посетил разные столицы, и наконец направился к обители мира — Багдаду, надеясь проникнуть к эмиру правоверных и рассказать ему обо всем, что случилось со мной.

И я прибыл в Багдад только в эту ночь. И здесь я встретил этого саалука, который стоял в недоумении, и я сказал ему:

— Мир тебе!

И он ответил мне:

— Мир и тебе, брат мой! И да будет с тобой милость и благословение Аллаха!

Когда же я вступил с ним беседу, к нам подошел третий саалук, который пожелал нам мира и сказал нам, что он только что прибыл в город.

И мы сказали ему:

— Мы также чужие и только этой ночью прибыли в этот благословенный город.

Потом мы все трое пошли искать убежища, и ни один из нас не знал ничего о других своих товарищах. И вот судьба привела нас к этому дому, и мы вошли к вам. Теперь вы знаете, о госпожи мои, как я лишился глаза и почему я сбрил бороду.

Выслушав рассказ второго саалука, молодая хозяйка дома сказала ему:

— Твои приключения действительно необычайны! А теперь пригладь свои волосы и иди по пути, уготованному тебе Аллахом!

Но саалук сказал:

— Поистине, о госпожа моя, я не уйду отсюда, пока не услышу рассказа моего третьего товарища.

Тогда выступил третий саалук и начал так:

РАССКАЗ ТРЕТЬЕГО СААЛУКА

О далекопрославленная госпожа, не подумай, что моя история так богата чудесами, как история моих товарищей! Но она еще гораздо более достойна удивления, чем их приключения.

Если мои товарищи — вот эти двое — были несчастны, то таков был их жребий и такова была их судьба. Но не то было со мною. Причина, по которой я должен был сбрить мою бороду и лишился глаза, лежала во мне самом, — все это произошло по моей собственной вине, я сам навлек на себя свою судьбу, я сам наполнил свое сердце заботами и горестью.

Слушай же. Я царь и сын царя. Моего отца звали Кассиб, и я его сын. Когда царь, мой отец, умер, я наследовал его царство; и я воцарился и правил по справедливости и делал много добра моим подданным.

Но у меня было большое влечение к путешествию по морю. И я не воздерживался от этого, так как моя столица была расположена на берегу моря и на весьма значительном протяжении моря мне принадлежали острова, которые были укреплены на случай обороны или войны. И вот однажды я захотел посетить все мои острова. Я приказал снарядить десять больших кораблей и снабдить их на месяц провиантом, а затем отправился в путь. Эта поездка длилась двадцать дней, и в самом конце ее — в одну ночь среди других ночей — мы увидели, что на нас устремляется противный ветер; и так продолжалось до самого восхода солнца.

Затем, когда ветер немного утих и море успокоилось, мы увидели на рассвете маленький остров, у которого мы решили пристать; и вот, мы сошли на землю, приготовили кое-что для подкрепления сил, поели и отдохнули. Через два дня буря улеглась, и мы опять вышли в море. И пробыли мы на море еще двадцать дней, и наконец мы потеряли наш курс. Воды, по которым мы теперь плыли, не были известны ни нам, ни нашему капитану. И действительно, капитан совершенно не узнавал этого моря.

Тогда мы сказали дозорному:

— Осмотри внимательно море!

И дозорный поднялся на мачту, затем спустился и сказал нам и капитану:

— Направо от нас я видел рыб на поверхности воды, а посреди моря я заметил что-то вдали, что казалось то черным, то белым.

При этих словах дозорного капитан пришел в ужас; и он бросил об землю свой тюрбан и начал рвать бороду и сказал нам:

— Объявляю всем вам нашу общую гибель! Ни один не выйдет отсюда здравым и невредимым!

И он заплакал, и мы тоже вместе с ним начали оплакивать свою судьбу.

Потом я спросил капитана:

— О капитан, объясни нам слова дозорного!

Он отвечал:

— О государь мой, знай, что с того дня, когда начал дуть противный ветер, мы потеряли наш курс, и вот уже одиннадцать дней, как он потерян, и в свое время не было благоприятного ветра, который вывел бы нас на надлежащий путь. И еще узнай, что означает то, что является то черным, то белым, и что означают рыбы, всплывающие на поверхность моря. Завтра мы приблизимся к горе из черных скал, которая называется Магнитной горой, и море повлечет нас по направлению к этой горе, и корабли наши распадутся на части, так как все скрепы кораблей улетят, притянутые Магнитной горой, и пристанут к ее бокам, ибо Всевышний Аллах дал этой Магнитной горе таинственную силу притягивать к себе все железное. И ты не можешь даже вообразить себе, какое огромное количество железа скопилось здесь, пристав к этой горе, с тех пор как корабли насильно привлекаются к ней! Лишь один Аллах может измерить это количество. Кроме того, с моря можно видеть, что на вершине этой горы блестит купол из желтой меди, утвержденный на десяти колоннах; а на вершине этого купола можно видеть медного всадника на медном коне. В руке этого всадника копье из меди, а на груди висит свинцовая доска, а на ней вырезаны неизвестные имена, обладающие таинственной силой. И знай, о царь, что, пока этот всадник будет сидеть на этом коне, все корабли, проезжающие мимо, должны рассыпаться на части, и все плывущие на них должны гибнуть, а все железное на кораблях должно приставать к этой горе. И спасение невозможно до тех пор, пока этот всадник не будет низвергнут со своего коня.

После этих слов, о госпожа моя, капитан заплакал, и все мы поняли, что нам нет надежды на спасение, и каждый из нас простился со своими друзьями.

И действительно, лишь только наступило утро, мы очутились поблизости от горы из черных магнитных скал, и море с силою влекло нас к ней. И наконец, когда все наши десять кораблей приблизились к подножию горы, скрепы их начали вылетать, а вместе с ними и все железное, и все это направилось к горе и пристало к ней; и наши корабли распались, и все мы погрузились в море.

И целый день мы провели в борьбе с морем, и одни из нас утонули, другие спаслись, но гораздо больше было таких, которые утонули; и те, которые спаслись, не могли ни увидеть, ни найти друг друга, так как ужасные волны и ветры, дующие в разные стороны, рассеяли их по всем направлениям.

Что же касается меня, о госпожа моя, то Всевышний Аллах спас меня, предназначив для меня еще другие горести, еще другие великие страдания и великие бедствия. Мне удалось ухватиться за одну доску, плававшую среди других досок, и волны и ветер выбросили меня на берег к подножию этой Магнитной горы.

Тогда я нашел тропинку, которая доходила до самой ее вершины и которая состояла из ступеней, высеченных в скале. И тотчас же я призвал имя Всевышнего Аллаха и…

Дойдя до этого места в своем рассказе, Шахерезада заметила приближение утра и скромно умолкла.

^{И наши корабли распались, и все мы погрузились в море.}

И когда наступила

она сказала:

О счастливый царь, до меня дошло, что третий саалук, обращаясь к молодой хозяйке дома, в то время как его товарищи, охраняемые семью неграми с обнаженными саблями в руках, сидели, скрестив руки, продолжил так:

— Я призвал имя Всевышнего Аллаха и предался глубокой молитве. После этого я начал, как умел, цепляться за скалы и высеченные в них ступени, и, так как наконец ветер по воле Аллаха утих, я успел взобраться на вершину этой горы. И я радовался своему спасению, и радость моя не имела границ. И мне осталось только приблизиться к куполу, и я подошел к нему и вступил в него. И тут я преклонил свои колени и вознес молитву и благодарил Аллаха за свое избавление.

В эту минуту усталость настолько охватила меня, что я бросился на землю и тотчас же заснул. И во время своего сна я услышал голос, который говорил мне: «О сын Кассиба! Когда ты пробудишься от своего сна, рой землю у своих ног, и ты найдешь медный лук и три свинцовых стрелы, на которых начертаны письмена, обладающие таинственной силой. Возьми этот лук и порази из него всадника, который находится на вершине этого купола, и ты воздашь должное человечеству и избавишь его от этого ужасного бича. И лишь только ты поразишь этого всадника, он упадет в море, а лук из твоих рук упадет на землю; тогда ты возьмешь лук и зароешь его в землю на том самом месте, куда он упал. В это время море начнет кипеть, а затем подыматься, пока не дойдет до вершины, на которой ты находишься.

И вот ты заметишь на море лодку, а в лодке человека. И это будет уже другой человек, а не всадник, упавший в море. Этот человек приблизится к тебе с веслом в руках. И ты без всякого опасения вступи в лодку! Но тщательно остерегайся произносить святое имя Аллаха! Не делай этого ни в коем случае! Лишь только ты войдешь в лодку, этот человек повезет тебя, и вы будете плыть в течение десяти дней, пока он не доставит тебя в Море спасения. По прибытии в это море ты найдешь человека, который поможет тебе возвратиться в твою землю. Но не забывай, что все это может совершиться только с тем непременным условием, чтобы ты ни разу не произнес святого имени Аллаха!»

В этот момент, о госпожа моя, я пробудился от своего сна и, полный бодрости, приступил тотчас же к выполнению всего, что мне приказывал голос. Найдя лук и стрелы, я поразил всадника, и тот упал. И упал он прямо в море. Лук упал из моей руки, и я тут же закопал его. И вот море заволновалось, забурлило и, подымаясь все выше и выше, достигло вершины горы, на которой я находился. И я увидел, как в некотором отдалении посредине моря показалась лодка, которая направлялась ко мне. И я возблагодарил Всевышнего Аллаха. И когда лодка приблизилась ко мне, я заметил в ней человека из меди; на груди у него висела свинцовая доска, а на ней были вырезаны какие-то имена и таинственные знаки. И я тотчас же вошел в лодку, не произнося ни слова. И медный человек повез меня, и вез он меня целый день, и вез второй и третий день, и так продолжалось до конца десятого дня. И вот я увидел, что вдали показались острова. Это было спасение! Я обрадовался и в избытке радости, так как не мог сдержать порыва своего восторга и своей благодарности Всевышнему, я назвал имя Аллаха, и прославляя Его, я воскликнул:

— Аллах акбар! Аллах акбар![51]

Но лишь только произнес я это священное слово, как медный человек схватил меня и сбросил с лодки в море, а затем удалился от меня и скрылся вдали.

Так как я умел плавать, я плыл весь день до самой ночи, и наконец руки мои обессилели, плечи изнемогли, и я был уже на краю гибели! И вот, предвидя уже свою гибель, я покаялся и приготовился к смерти. Однако в эту минуту волна, более высокая, чем все морские волны, поднялась вдали, точно какая-то гигантская крепостная стена, и подняла меня и бросила с такой силой и так далеко, что я в то же мгновение очутился на берегу одного из островов, которые я видел ранее. Такова была воля Аллаха.

И я вступил на его берег и тотчас же выжал воду из своих одежд и разложил их на земле, чтобы они просохли, и затем я заснул тут же совершенно голый. После своего пробуждения я оделся, и мои одежды были совершенно сухи. Затем я поднялся и посмотрел, куда мне направиться. И я увидел перед собою маленькую плодородную равнину и проник в нее и обошел ее во всех направлениях; затем я возвратился опять на то место, на котором я был раньше, и увидел, что нахожусь на маленьком острове, окруженном со всех сторон морем. И тогда я сказал себе: «О, какое несчастье! Лишь только я выхожу из одной беды, я попадаю в другую, еще худшую!»

И вот когда я погрузился в печальные размышления, которые привели меня к горячему желанию смерти, я увидел вдали на море судно и на нем много народа. Тогда из опасения, чтобы со мною опять не произошло какой-нибудь прискорбной случайности, я взобрался на дерево и остался там в наблюдательном положении. И я увидел, что судно причалило к берегу, и оттуда вышло десять невольников, и у каждого в руках была лопата. И они шли вперед, пока не очутились посередине острова; тут они начали копать землю и наконец откопали крышку и, подняв ее, открыли вход, который находился под нею.

Сделав это, они вернулись к судну и стали выгружать из него множество различных вещей: хлеб, муку, мед, масло, баранину, полные мешки припасов и всего прочего, что только может пожелать обитатель любого дома; и рабы продолжали ходить взад и вперед от входа в подземелье к судну и от судна к подземелью, пока не сгрузили с судна все тяжелые предметы; потом они вынесли из судна, перекинув их на руки, множество роскошных, богатейших одежд; и затем я увидел, что из судна выходит окруженный рабами почтенный старец весьма преклонного возраста, настолько обремененный годами и изнуренный превратностями времени, что он походил на тень человека. Этот старец держал за руку мальчика ослепительной красоты, как будто отлитого в форме совершенства. Он был так строен и так изящен, как нежный, гибкий росток, и так очарователен, как сама красота; и он сразу покорил мое сердце, и все внутри меня задрожало. Все они прошли до самого того места, где был вход в подземелье, и спустились вниз и скрылись из моих глаз, но через некоторое время они снова появились, но уже без прелестного юноши. И все они возвратились к судну, взошли на него и отчалили от берега.

Когда они удалились настолько, что уже не могли видеть меня, я сошел с дерева и направился прямо к тому месту, которое они засыпали землей. И я принялся вновь снимать землю и работал до тех пор, пока не добрался до крышки; и я увидел, что крышка эта была из дерева и величиною с мельничный жернов. Я приподнял ее с помощью Аллаха и увидел под ней витую лестницу. Крайне удивленный, я начал спускаться вниз по каменным ступенькам и дошел до самого конца лестницы.

Внизу я нашел обширную залу, увешанную коврами высокой ценности, шелковыми тканями и бархатами, и в ней на низком диване посреди горящих свечей, и ваз с цветами, и сосудов, наполненных фруктами, и других сосудов, наполненных разными лакомствами, сидел, обмахиваясь веером, тот самый юноша, которого я видел. При моем появлении он, по-видимому, испугался, но я сказал ему, стараясь по возможности смягчить свой голос:

— Да будет мир с тобой!

Тогда, успокоившись, он ответил мне:

— И с тобою тоже да пребудет мир и милость Аллаха и Его благословение!

И я сказал ему:

— О повелитель мой, да будет покой твоим уделом! Обо мне же знай, что я сын царя и сам царь! Аллах направил меня к тебе, чтобы я освободил тебя из этого подземелья, поскольку я видел людей, которые привели тебя сюда для твоей погибели. Я же пришел освободить тебя. И ты будешь моим другом, поскольку ты пленил мое сердце своей красотой.

Тогда юноша улыбнулся; с улыбкой на губах он пригласил меня сесть рядом с ним на диван и сказал мне:

— О повелитель мой, я нахожусь в этом месте не для своей погибели, но для спасения от гибели. Знай же, что я сын крупного торговца бриллиантами, известного по всему миру своим богатством и множеством своих сокровищ. Молва о нем разносится по всем странам, через которые проходят его караваны, развозя драгоценные камни для царей и эмиров всей земли. При моем рождении на склоне его жизни мой отец получил предостережение от прорицателей, что его сын умрет раньше своего отца и своей матери. И мой отец в этот день, несмотря на свою радость и блаженство матери, которая произвела меня на свет по истечении девяти месяцев в срок, определенный Аллахом, впал в тяжкую тоску, в особенности когда ученые, прочитав по звездам мою судьбу, сказали ему: «Сын твой будет убит царем, сыном царя Кассиба, ровно через сорок дней после того, как этот царь низвергнет в море медного всадника Магнитной горы».

Тогда мой отец, торговец бриллиантами, впал в глубокую горесть. И он всячески заботился обо мне и старательно воспитывал меня, пока мне не исполнилось пятнадцать лет от роду. И вот мой отец узнал, что всадник уже сброшен в море, и он начал плакать и сокрушаться, и моя мать вместе с ним. Цвет лица его переменился, и тело его похудело, и сам он сделался глубоким старцем, совершенно дряхлым от лет и огорчений. Вот почему он привез меня в это подземное жилище, на этот остров, на котором после моего рождения он заставил работать многих людей, чтобы скрыть меня от поисков царя, который должен убить меня в пятнадцатилетнем возрасте, после того как он низвергнет в море медного всадника. И мой отец и я, мы оба уверены в том, что сын Кассиба не может найти меня здесь, на этом неизвестном острове. И вот причина моего нахождения в этом месте.

Тогда я подумал в душе своей: «Как могут обманываться люди, читающие по звездам! Аллах свидетель! Этот юноша понравился мне, и я скорее убью себя, чем его!»

И я сказал ему:

— О дитя мое, Всесильный Аллах не захочет, чтобы прервалась жизнь такого юного существа. И я буду защищать тебя и не пощажу для этого даже своей жизни!

Тогда он отвечал мне:

— Мой отец явится сюда, чтобы взять меня к себе обратно в конце сорокового дня, потому что по истечении этого времени мне нечего уже будет опасаться.

И я сказал ему:

— Клянусь Аллахом, о дитя мое, я останусь с тобою эти сорок дней и потом упрошу твоего отца отпустить тебя со мною в мое царство, и я сделаю тебя моим другом и наследником моего трона!

Тогда юноша, сын торговца бриллиантами, поблагодарил меня в самых изысканных выражениях, и я еще раз заметил, насколько он благовоспитан и как сильно наше влечение друг к другу. И мы принялись дружески беседовать и потом закусили многим из числа изысканных припасов, которых могло бы хватить для угощения ста приглашенных в течение целого года. Поев, мы прилегли, заснули и проспали всю ночь. А когда пришло утро, я встал и умылся, и юноша тоже подошел к медному тазу с душистой водой и тоже умылся. Потом я приготовил все, что нужно, и мы поели, а потом мы опять принялись беседовать и шутили и смеялись до самого вечера, а тогда мы накрыли стол; и мы ели баранину, начиненную миндалем, сушеным виноградом, мускатными орехами, гвоздичными головками и перцем, и пили подслащенную, освежающую воду, и еще ели арбузы и дыни, и пирожки на меду и на масле, и пирожные, одновременно сладкие и легкие, как пух, на которые не пожалели ни масла, ни меду, ни миндаля, ни корицы. И потом, когда наступила ночь, мы опять легли спать. И так мы проводили спокойно и среди удовольствий время до сорокового дня.

И вот когда наступил последний день, в который должен был прибыть торговец бриллиантами, юноша пожелал принять ванну, и я разжег дрова и разогрел воду в большом котле, а потом я вылил горячую воду в большую медную лохань и прибавил холодной воды настолько, чтобы вода сделалась приятной; и юноша сел в воду, и я помог ему обмыться, и я растирал его и разминал, и потом надушил его и помог ему выйти и прилечь на постель, и укрыл его одеялом, и обернул его голову куском шелковой материи, вышитой серебром, и подал ему напиться прохладительного шербета[52], и он уснул.

Когда он проснулся, то пожелал поесть, и я отобрал для него самый лучший и самый большой арбуз и положил его на поднос, и поставил поднос на ковер, а сам поднялся на постель, чтобы взять большой нож, который висел на стене над самой головой юноши, и юноша, желая пошутить, вдруг пощекотал у меня ноги, а я оказался так чувствителен к этому, что вопреки своему желанию упал, и нож, который я уже взял в руку, вонзился в его сердце, и он в то же мгновение испустил дух. При виде этого, о госпожа моя, я ударил себя по лицу и залился слезами, и разорвал на себе одежды, и бросился с воплями и криками на землю. Но мой юный друг был мертв, и судьба его свершилась, чтобы оправдать слова астрологов.

И я поднял глаза свои и руки свои к Всевышнему и сказал:

— О Властитель мира, если я совершил преступление, я готов получить возмездие от праведного Твоего суда!

В ту минуту я бестрепетно готов был взглянуть в лицо смерти. Но, о госпожа моя, ни зло, ни добро не внемлет нашим желаниям. И я не мог более переносить вида этого места; когда же я подумал, что отец юноши, торговец бриллиантами, должен прибыть сюда в конце сорокового дня, я поднялся по лестнице, вышел и запер подземелье и засыпал его землей, как это было раньше. Потом я сказал себе: «Я должен видеть, что здесь произойдет, но мне нужно спрятаться, иначе я буду убит этими десятью рабами, которые наверно предадут меня самой злой смерти!»

И я опять взобрался на большое дерево, которое стояло вблизи входа в подземелье, и я уселся на нем и начал выжидать. Час спустя я увидел, как на море появилось судно со стариком и его рабами; и все они сошли на землю и поспешно прошли под деревом, но, когда они увидели, что здесь лежит совершенно еще свежая земля, они начали беспокоиться, и старик почувствовал уже, что душа его отделяется от тела. Рабы же начали тотчас копать землю и сняли ее, и все спустились вниз.

Тогда старик начал звать сына по имени громким голосом, а юноша не отвечал ему, и все принялись искать его и нашли его лежащим на постели с пронзенным сердцем.

При виде этого старик почувствовал, что его душа уходит, и он лишился чувств, и рабы начали плакать и сокрушаться; потом они вынесли на своих плечах старика по лестнице, а за ним мертвого юношу; и они начали опять копать землю и завернули юношу в саван и похоронили его. Потом они перенесли старика на судно, и взяли с собою все сокровища и все оставшиеся припасы, и отчалили, и скоро скрылись в морской дали. И вот в таком бедственном положении я сошел с дерева и начал думать о своем несчастье, и я горько плакал, и в отчаянии принялся ходить по маленькому острову, и ходил так весь день и всю ночь.

И я продолжал безостановочно ходить, как вдруг заметил, что море мало-помалу убывает и удаляется и оставляет сухим все пространство между островом и твердой землей впереди его. Тогда я возблагодарил Аллаха, Который соблаговолил наконец освободить меня от лицезрения этого проклятого острова, и я пошел по песку, и вступил на твердую землю, и продолжал свой путь, призывая имя Аллаха. И так продолжалось до заката солнца. И вдруг я увидел, что вдали показался большой красный огонь, и я направился прямо на этот красный огонь, так как я надеялся найти там людей, собирающихся жарить баранину. Однако когда я подошел ближе, то увидел, что красный огонь есть не что иное, как большой дворец из желтой меди, который так блестел в лучах заходящего солнца.

При виде этого величественного дворца из желтой меди я пришел в крайнее удивление и, в то время как я восхищался прочностью его постройки, увидел, что из главных дверей дворца вышло десять молодых людей. Все они были одного роста и одной наружности, и все такие прекрасные, что могли явиться хвалой Творцу, создавшему такую красоту, но я увидел, что все эти десять молодых людей были кривы на левый глаз, исключая одного почтенного, величественного старца, который был одиннадцатым.

Тогда, увидав это, я сказал себе: «Какое странное совпадение! Клянусь Аллахом! Как могло случиться, что десять человек окривели в одно и то же время, и притом все на левый глаз?»

В то время, когда я думал об этом, десять молодых людей приблизились ко мне и сказали:

— Да будет мир с тобой!

И я тоже отвечал им пожеланием мира и рассказал им свою историю от самого начала и до конца, но я нахожу бесполезным повторять ее перед тобой во второй раз, о госпожа моя.

И мои слова повергли их всех в изумление, и они сказали мне:

— О господин, войди в это жилище, и да будет тебе здесь широкий и радушный прием!

Я вошел, и они со мной, и мы прошли через многочисленные залы, все обтянутые атласными материями, и наконец вступили в последнюю залу, просторную и разукрашенную более всех остальных; и посреди этой большой залы было десять ковров, покрывавших десять матрасов; и посреди этих десяти великолепных постелей был еще одиннадцатый ковер, без матраса, но такой же прекрасный, как и все остальные. Тогда старик сел на одиннадцатый ковер, и десять молодых людей сели каждый на свой ковер, и они сказали мне:

— Присядь, о господин, в переднем конце залы и не спрашивай нас ни о чем, что ты здесь увидишь.

Через несколько минут старик поднялся и вышел, и он возвращался несколько раз, принося различные кушанья и напитки, и все ели и пили, и я вместе с ними.

После этого старик убрал все оставшееся и возвратился и сел опять на прежнее место. Тогда молодые люди сказали ему:

— Как ты мог сесть прежде, чем принести все, что нам нужно для исполнения нашего обета?!

И старик безмолвно поднялся и вышел и возвращался десять раз. На голове у него каждый раз была миска, закрытая атласной материей, и в руке фонарь, и он ставил каждую миску и каждый фонарь перед каждым из молодых людей. Однако он не дал мне ни того, ни другого, и это очень меня раздосадовало. Когда же они сняли атласную материю, я увидел, что в этих мисках находился пепел, и песок, и уголь, и сажа. И они брали пепел и сыпали его на свои головы, а уголь — на свои лица и сажу — на свои левые глаза; и вместе с тем они принялись плакать и вопить и говорили так:

— Все это заслужили мы за свои проступки и прегрешения!

И они не прекращали этого занятия до самого наступления утра. Тогда они умылись над другими мисками, принесенными стариком, и оделись в новые платья и стали опять как прежде.

Когда я увидел все это, о госпожа моя, я был крайне удивлен, но я не смел ни о чем спрашивать по причине положенного на меня запрещения. И когда пришла ночь, они повторили все, что делали в первую ночь, и то же было и в третью, и в четвертую ночь.

И я был не в состоянии сдерживать дольше своего любопытства и воскликнул:

— О господа мои, я прошу вас объяснить мне, каким образом вы лишились своих левых глаз и зачем вы посыпаете свои головы пеплом, и углем, и сажей, ибо, Аллах свидетель, я предпочитаю смерть этому недоумению, в которое вы меня повергли!

Тогда они воскликнули:

— О несчастный! О чем просишь ты?! В этом твоя гибель!

А я ответил им:

— Я предпочитаю свою гибель этому недоумению!

Тогда они сказали мне:

— Побереги свой левый глаз!

И я сказал им:

— Что мне за нужда в моем левом глазе, если я буду оставаться все в том же недоумении?!

Тогда они сказали мне:

— Да свершится судьба твоя! С тобой произойдет все то, что произошло с нами, но ты не сетуй, ибо это будет по твоей вине! И кроме того, после потери своего левого глаза ты не пытайся более возвратиться сюда, потому что нас уже здесь десять и у нас нет места для одиннадцатого.

После этих слов старик принес живого барана, зарезал его, ободрал и затем очистил его шкуру.

Потом он сказал мне:

— Ты будешь зашит в эту баранью шкуру и положен на террасе этого медного дворца. Тогда большой коршун, называемый Рух, который в состоянии унести целого слона, примет тебя за настоящего барана, подлетит к тебе и подымет тебя под самые облака, а потом опустит тебя на вершину высокой горы, не доступную ни для одного человека, и там приготовится пожрать тебя. Тогда ты вот этим ножом, который мы даем тебе, разрежь баранью шкуру и выйди из нее; тогда ужасный Рух, который не ест людей, не станет есть и тебя и скроется из твоих глаз. Тогда ты иди вперед, пока не достигнешь дворца, в десять раз большего, чем наш дворец, и в тысячу раз великолепнее его. Этот дворец весь обложен золотом, и все стены его усажены крупными драгоценными камнями, и всюду на нем изумруды и жемчуга. Войди в его открытые двери, как входили и мы сами, и ты увидишь то, что видели и мы. Что же касается нас, то мы все потеряли свой левый глаз и понесли еще заслуженное наказание, и мы искупаем свою вину, делая каждую ночь все то, что ты видел. Такова наша история вкратце, ибо, если ее изложить подробно, она заполнила бы собой все страницы большой книги. Что же касается тебя, то теперь да свершится судьба твоя!

С этими словами, так как я не отказывался от своего намерения, они дали мне нож, зашили меня в шкуру барана и положили на террасу дворца, а сами удалились. И вдруг я почувствовал, что меня схватила ужасная птица Рух, которая прилетела сюда; и вот, когда я почувствовал, что она меня опустила на землю, на вершину горы, я разрезал ножом баранью шкуру и вышел из нее, крича: «Кыш, кыш!», чтобы отогнать ужасного Руха, который тотчас же грузно поднялся и улетел. И я увидел, что это была огромная белая птица, своим объемом равная десяти слонам, а вышиною — двадцати верблюдам. Тогда я тронулся в путь, и я очень спешил, так как весь горел от нетерпения, и вот в полдень я приблизился к дворцу. При виде этого дворца, несмотря на описание его, сделанное десятью молодыми людьми, я был изумлен в высшей степени, ибо он был гораздо более великолепен, чем это можно было заключить из их слов. Огромные золотые двери, через которые я вошел во дворец, были окружены девяноста девятью дверями из дерева алоэ и из сандалового, и двери залы были из черного дерева с инкрустациями из золота и алмазов, и все эти двери вели в залы и сады, в которых я увидел собранные вместе все сокровища земли и моря.

Войдя в первую залу, я очутился среди сорока юных девушек, которые блистали такой красотой, что ум терялся, а глаза не находили, на которой из них остановиться, и я был в таком изумлении, что голова моя пошла кругом.

Увидав меня, все девушки поднялись и сказали мне:

— Да будет наш дом твоим домом, о гость наш, и да будет место твое над нашими головами и на наших глазах!

И они пригласили меня сесть и поместили меня на возвышении, а сами все сели внизу передо мною на коврах и сказали мне:

— О повелитель наш, все мы твои рабыни и твоя собственность, и ты наш владыка и венец на головах наших!

И после этого все начали услуживать мне: одна принесла теплой воды и утиральники и обмывала мне ноги; другая лила мне на руки благовонную воду из золотого кувшина; третья надевала на меня шелковую одежду с поясом, затканным золотом и серебром; четвертая подносила мне чашу с напитком восхитительного вкуса и аромата; и та смотрела на меня, а та улыбалась; одна подмигивала мне, а другая декламировала стихи; та протягивала ко мне руки, а эта изгибала передо мною свой стан; и одни говорили: «Ах!», и другие: «Ух!», и те говорили: «О ты, наш глаз!», а эти: «О ты, душа наша!», и иные: «О внутренность наша!» И одна говорила: «О моя печень!», и другая: «О огонь моего сердца!»

И после этого все они приблизились ко мне и начали меня гладить и ласкать и говорили мне:

— О гость наш, расскажи же нам свою историю, ибо мы здесь одни и давно уже без мужчины, и поэтому счастье наше неполно!

Тогда я несколько успокоился и начал рассказывать им свою историю, и так продолжалось, пока не наступила ночь.

Тогда принесли свечи необычайных размеров, и в зале стало светло, точно в яркий солнечный день. Затем разложили скатерть и принесли много вкусных кушаний и живительных напитков, и играли на разных увеселительных инструментах, и пели обворожительными голосами, и некоторые принялись танцевать, и все это продолжалось до тех пор, пока я не закончил есть.

После всех этих увеселений они сказали мне:

— О наш милый, теперь пришло время сна и других наслаждений; выбери сам одну из нас и не бойся обидеть остальных, так как каждая из нас (все мы, сорок сестер) проведет с тобою одну ночь. И потом каждая, когда вновь придет ее очередь, будет услаждать тебя в постели, и так будет во все ночи.

Тогда я, о госпожа моя, не знал, на которой из сестер остановить свой выбор, так как все они одинаково были для меня желанны. И я закрыл глаза и простер свои руки, и схватил одну из них, и открыл опять глаза. Однако я тотчас же снова закрыл их, так ослепительна была ее красота. И она взяла меня за руку, подвела к своей постели, и я провел с нею всю ночь. И я разрядил в нее сорок раз заряд своего орудия, и каждый раз она отвечала мне взаимностью. И каждый раз она говорила мне: «О свет моих очей! О душа моя!» И она ласкала меня, а я покусывал ее, а она нежно пощипывала меня, и все это длилось в том же роде на протяжении всей ночи.

И я продолжал, о госпожа моя, проводить в том же духе каждую ночь с одной из сестер, и каждая ночь была полна множества игривых нападений с каждой стороны. И эта игра продолжалась в течение целого года, расцветая и пополняясь все новыми приемами и подробностями. И после каждой ночи, утром, девушка, которая должна была провести со мной следующую ночь, приходила ко мне, и уводила меня в хаммам, и обмывала все мое тело, и крепко растирала меня, и душила меня всеми благовониями, уготованными Аллахом для всех верных Ему.

И вот пришел конец года. Утром последнего дня я увидел, что вокруг моего ложа собрались все сорок молодых девушек, и все они горько плакали и в горести рвали на себе волосы и жалобно причитали, и тогда они сказали мне:

— Знай, о свет очей наших, что мы покидаем тебя, как покидали всех и до тебя, ибо ты должен знать, что ты не первый и что до тебя многие перебывали у нас, как и ты, и делали с нами то же, что и ты. Но только ты, поистине один только ты, дал нам то, чего не мог дать никто! И конечно, ты был самый страстный и самый милый из всех. И теперь мы не можем жить без тебя.

И я сказал им:

— Но скажите же мне, почему должны вы расстаться со мною? Ибо я этого не желаю нисколько и вовсе не хочу потерять вас — усладу своей жизни!

Они же мне отвечали:

— Знай, что все мы дочери одного царя, но разных матерей. С тех пор как мы созрели для любви, мы живем в этом дворце, и каждый год Аллах направляет к нам одного мужчину, который дает нам удовлетворение, и мы ему также. Но каждый год мы должны покидать это жилище на сорок дней для посещения нашего отца и наших матерей. И вот теперь пришел такой день.

Тогда я сказал им:

— О мои красавицы, я могу остаться в этом доме, восхваляя Аллаха, до вашего возвращения!

И они отвечали мне:

— Да исполнится твое желание! Вот все ключи дворца, которыми можно открыть все двери его. Этот дворец твое жилище, и ты в нем хозяин. Однако остерегайся отпирать медную дверь в глубине сада; если же ты откроешь ее, ты больше не увидишь нас и тебя неизбежно постигнет большое несчастье. Помни же, что ты должен остерегаться отпирать медную дверь!

С этими словами они начали одна за другой подходить ко мне, и они обнимали и целовали меня среди слез и плача и говорили мне:

— Аллах да пребудет с тобою!

Заливаясь слезами, они еще раз посмотрели на меня и удалились.

Тогда я, о госпожа моя, держа в руке ключи, вышел из залы и начал обходить дворец, поскольку до этого дня я не находил времени, чтобы осмотреть его, настолько моя душа и мое тело были отданы молодым девушкам. И вот первым ключом я открыл первую дверь.

Когда же я ее открыл, то увидел большой сад, и все деревья его изобиловали плодами, такими крупными и прекрасными, что им подобных я не видел ни разу в жизни и нигде во всем мире. Вода по маленьким каналам так обильно орошала все деревья, что плоды на них по величине и красоте были несравненны. И я ел многие из этих плодов, главным образом бананы, финики длиною в палец благородного араба, гранаты, яблоки и персики. Когда я поел различных плодов, я возблагодарил Аллаха за Его дары и открыл вторую дверь вторым ключом.

Когда я же открыл эту дверь, мои глаза и мой нос были очарованы цветами, которыми был переполнен большой сад, орошаемый маленькими ручейками. В этом саду были все цветы, какие только могут встретиться в садах всех эмиров на земле: жасмин, нарциссы, розы, фиалки, гиацинты, анемоны, гвоздика, тюльпаны, лютики и все цветы всех времен года. Когда я надышался ароматом всех этих цветов, я сорвал два цветка жасмина, вложил их в свои ноздри и оставил их там, чтобы дышать через них, и возблагодарил Аллаха Всевышнего за все Его милости. Затем я открыл третью дверь, и уши мои были очарованы голосами птиц всех расцветок и всех видов, какие только бывают на земле. Все эти птицы находились в большой клетке, сделанной из прутьев сандалового дерева и дерева алоэ; питьевая вода для этих птиц была налита в маленькие чашечки из нефрита и превосходной цветной яшмы; зерно было насыпано в маленькие золотые блюдца; пол был подметен и полит водою; и птицы прославляли Творца. И я слушал пение этих птиц, пока не наступила ночь, и так закончился этот день.

На следующее утро я поспешно вышел и открыл четвертую дверь четвертым ключом. И вот, о госпожа моя, я увидел нечто, чего ни один человек не может увидеть даже во сне. Посреди большого двора я увидел купол удивительной постройки; по ступенькам из порфира можно было подняться к сорока дверям из черного дерева, инкрустированным золотом и серебром; через каждую из них, когда створки их были открыты, можно было увидеть просторную залу, и в каждой из этих зал помещалось собрание каких-нибудь драгоценностей, и каждое из этих собраний стоило больше, чем все мое царство. И я увидел, что в первой зале были насыпаны рядами кучи жемчужин больших и жемчужин маленьких, но жемчужин больших здесь было гораздо больше, чем маленьких, и каждая из них была величиною с голубиное яйцо и блистала, как луна во всем ее сиянии. Вторая зала превосходила своим богатством первую: в ней доверху были насыпаны алмазы, рубины красные и рубины голубые[53] и карбункулы[54]. В третьей зале были только смарагды[55]; в четвертой — самородки золота; в пятой — золотые монеты всех стран земли; в шестой — самородное серебро; в седьмой — серебряные монеты всех стран земли. И в остальных залах были собраны всевозможные драгоценные камни, добытые из недр земли и из глубины моря: топазы, бирюза, гиацинты[56], камни из Йемена[57], сердолики всех цветов, сосуды из нефрита, ожерелья, запястья, пояса и всевозможные драгоценности, употребляемые при дворах эмиров и царей.

И я, о госпожа моя, поднял руки свои и взоры свои и возблагодарил Аллаха Всевышнего за все Его благодеяния. И я продолжал каждый день открывать две или три двери до самого сорокового дня, и удивление мое возрастало с каждым днем, и вот наконец у меня остался один только последний ключ, и это был ключ от медной двери.

И я подумал при этом о сорока юных девах, и я испытывал величайшее блаженство, думая о них, и об их сладостных движениях, и о свежести их тел, и об упругости их широких бедер, и о вступлении в скрытые между ними врата, и я вспоминал также их голоса, которыми они говорили: «Ах! Ты зеница моего глаза!», «Ой! Ах! Ты пламя моего сердца!» И я воскликнул в душе своей: «Аллах свидетель! Наши ночи снова будут благословенными ночами, ночами просветлений!»

Однако нечистый сделал так, что я все время чувствовал у себя ключ от этой медной двери, и он непреодолимо искушал меня, и искушение оказалось сильнее меня, и я открыл медную дверь. Однако глаза мои не увидели ничего, и только нос мой почувствовал какой-то запах, настолько сильный и неприятный, что я тотчас же упал в обморок.

Но я упал по эту сторону двери, которая заперлась сама собою. Когда я очнулся, я все-таки продолжал упорствовать в своем намерении, внушенном мне самим шайтаном, и я вновь открыл дверь и подождал, пока запах не сделался менее сильным.

Тогда я вошел в просторную залу, всю посыпанную шафраном и освещенную благовонными свечами из серой амбры и ладана и великолепными лампами из золота и серебра, в которых горели ароматические масла; от них-то и распространялся этот сильный запах. И вот среди золотых подсвечников и золотых ламп я увидел дикого черного коня с белой звездой на лбу; и белые пятна были также на концах его задней левой и передней правой ноги. Седло на нем было из парчи, а повод — золотая цепь; кормушка у него была наполнена хорошо просеянным ячменем; в корыте была свежая вода, сдобренная для аромата розовой водой. И вот, о госпожа моя, так как у меня была страсть к хорошим лошадям и сам я считался наиболее знаменитым наездником во всем моем царстве, я подумал, что этот конь подходит как раз для меня; и я взял его за узду и вывел в сад и сел на него, но он не шевелился. Тогда я ударил его по шее золотой цепью. И вот, о госпожа моя, конь распустил два огромных черных крыла, которых я не замечал до этого мгновения, заржал ужасным голосом, ударил три раза о землю своим копытом и взлетел вместе со мною на воздух.

Тогда, о госпожа моя, земля понеслась перед моими глазами; но я сжал свои ноги и удержался, как хороший наездник. И вот наконец конь спустился вниз и стал на террасе дворца из желтой меди, где жили десять кривых на левый глаз молодых людей. И тут он стал на дыбы и встряхнулся так сильно, что сбросил меня с себя; и тогда он приблизился ко мне и опустил крыло прямо мне на лицо и концом крыла ударил меня в левый глаз и совершенно выбил его. После этого он взлетел в воздух и скрылся.

И вот я приложил руку к своему выбитому глазу и начал ходить вдоль и поперек по террасе, плача и потрясая от скорби рукой. И вдруг я увидел десять молодых людей, которые, приблизившись ко мне, сказали:

— Ты сам не захотел послушаться нас! И вот плоды гибельного твоего решения! И мы не можем принять тебя в нашу среду, так как нас уже здесь десятеро. Однако, идя по таким-то и таким-то дорогам, ты придешь в город Багдад, к эмиру правоверных Гаруну аль-Рашиду, слава о котором дошла и до нас, и твоя участь будет в его руках.

И вот я тронулся в путь и шел вперед безостановочно и днем и ночью. И я сбрил свою бороду и надел это платье саалука, чтобы не навлечь на себя еще какого-нибудь несчастья. И я шагал не останавливаясь, пока не вступил в эту обитель мира — Багдад. Здесь я встретил этих двух кривых, поклонился и сказал им:

— Я чужеземец.

И они отвечали мне:

— И мы тоже чужеземцы.

И вот таким образом все мы трое попали в этот благословенный дом, о госпожа моя. И такова причина, по которой я потерял свой глаз и сбрил свою бороду.

Выслушав этот удивительный рассказ, молодая хозяйка дома сказала третьему саалуку:

— Прекрасно! А теперь приложи руку к своей голове и уходи. Я прощаю тебя!

Но третий саалук сказал:

— Клянусь Аллахом, я не уйду отсюда, пока не услышу рассказы всех остальных присутствующих!

Тогда молодая девушка обратилась к халифу Гаруну аль-Рашиду, Джафару и Масруру и сказала им:

— Теперь ваша очередь!

И Джафар подошел к ней и повторил ей все, что он сказал молодой девушке, отворившей ему двери.

И, выслушав его рассказ, молодая девушка сказала им:

— Прощаю вас всех, господа, но удалитесь отсюда немедленно!

И все вышли и очутились на улице.

И халиф сказал саалукам:

— Куда же вы теперь направите стопы свои?

И они отвечали ему:

— Мы не знаем еще, куда нам идти.

Тогда халиф сказал им: — Идите с нами. — И он шепнул Джафару: — Уведи их к себе и приведи их завтра ко мне, и мы увидим, что можно будет сделать для них.

И Джафар исполнил приказание халифа.

А халиф отправился в свой дворец, но всю ночь не мог сомкнуть глаз. На другой день он встал и отправился в тронную залу, воссел на трон и велел принять всех начальников областей, и, когда те удалились, он сказал Джафару:

— Приведи сюда вчерашних трех молодых девушек и их черных собак, а также трех саалуков.

И Джафар удалился и вскоре вернулся в сопровождении трех молодых девушек и их собак и трех саалуков. И молодые девушки закрыли свои лица чадрою и почтительно встали перед халифом, и тогда Джафар сказал им:

^{Конь распустил два огромных черных крыла, и взлетел вместе со мною на воздух.}

— Мы прощаем вас, потому что вы помиловали нас, не зная, кто мы, и вы были снисходительны к нам. А теперь знайте, что ваша судьба в руках пятого потомка династии Аббаса[58], халифа Гаруна аль-Рашида. И вы должны поведать ему всю правду.

Когда молодые девушки услышали эти слова из уст Джафара, говорившего от имени халифа, старшая из них выступила вперед и сказала:

— О повелитель правоверных, история моей жизни так удивительна, что, будь она написана иглой в уголке глаза, она была бы хорошим уроком для всякого, кто захотел бы прочитать ее с почтением в сердце.

Дойдя до этого места в своем рассказе, Шахерезада заметила приближение утра и скромно умолкла.

А когда наступила

она сказала:

— До меня дошло, о счастливый царь, что старшая из молодых девушек приблизилась к повелителю правоверных и начала так:

РАССКАЗ ЗОБЕЙДЫ, ПЕРВОЙ ДЕВУШКИ

О повелитель правоверных, знай, что имя мое — Зобейда[59]; сестру мою, ту, которая отворила тебе двери, зовут Аминой, а младшую сестру мою — Фаимой. Все мы родились от одного отца, но от разных матерей. Что же касается этих двух собак, то это мои родные сестры по отцу и по матери.

Когда умер наш отец, после него осталось пять тысяч динаров, которые мы разделили поровну между собой. Сестры мои, Амина и Фаима, оставили нас и поселились со своей матерью; я же осталась с двумя другими моими сестрами в доме нашего отца. Я была младшей из нас троих, но старше, чем мои сестры от другой матери, Амина и Фаима.

Немного спустя после смерти нашего отца сестры мои вышли замуж, но некоторое время продолжали жить в одном доме со мною. Однако мужья их вскоре стали собираться в далекое путешествие по торговым делам. Они взяли по тысяче динаров, принадлежавших их женам, чтобы накупить товаров, и уехали со своими женами, оставив меня одну.

Таким образом, они пробыли в отсутствии четыре года. В это время мужья моих сестер разорились, потеряли все свои товары и уехали, покинув своих жен в чужих странах на произвол судьбы.

И сестры мои испытали крайнюю нужду и наконец явились ко мне жалкими нищенками. Взглянув на этих нищенок, я вначале не признала в них моих сестер и отошла от них. Когда же они заговорили со мною, я узнала их и сказала:

— О сестры мои, как это вы могли дойти до такого состояния?

— О сестра, теперь слова бесполезны, ибо случилось то, что было написано в книге судеб![60]

При этих словах сердце мое наполнилось жалостью к ним, и я послала их в хаммам и дала каждой из них прекрасное новое платье и сказала:

— О мои сестры, обе вы старше меня, и я буду почитать вас, как отца и мать! Впрочем, знайте, что наследство, которое я получила вместе с вами, удостоилось благословения Аллаха и очень увеличилось за это время. Вы можете пользоваться им вместе со мной, и мы будем жить в почете и уважении и не будем более расставаться.

И действительно, я осыпала их благодеяниями, и они прожили у меня целый год, пользуясь всем, что было у меня.

Но однажды они сказали мне:

— Поистине, нам больше по сердцу жизнь в супружестве; мы не можем долее обходиться без мужей, и у нас не хватает терпения выносить это одиночество.

Тогда я сказала им:

— О сестры мои, вы не найдете в замужестве ничего хорошего, потому что истинно честные и добрые мужья встречаются очень редко. И разве вы не испытали уже, что дает супружеская жизнь? Разве вы забыли, что вы нашли в ней?

Однако сестры мои не обратили внимания на мои слова и решили выйти замуж даже без моего согласия. Тогда я сделала им необходимое приданое и выдала их замуж. И они ушли от меня со своими мужьями.

Но вскоре после того, как они уехали, мужья их взяли у них все, что они получили от меня, и, бросив их, скрылись. Тогда они вернулись ко мне в жалком рубище и, раскаиваясь в своем поступке, сказали мне:

— О сестра, не порицай нас! Правда, по годам ты моложе, но по уму ты старше нас! И мы обещаем тебе не произносить больше ни слова о супружестве!

Тогда я сказала им:

— Да будут двери моего дома открыты для вас, о сестры мои! Нет у меня никого на свете, кто был бы мне ближе вас!

И я обняла их и осыпала их благодеяниями.

Мы прожили таким образом целый год. По истечении этого года мне пришла мысль нагрузить корабль разными товарами и поехать торговать ими в Басру. И действительно, я приготовила корабль и нагрузила его товарами и всем тем, что могло понадобиться мне во время путешествия, и сказала моим сестрам:

— О сестры мои, желаете ли вы жить в моем доме до моего возвращения, или же вы хотите ехать со мною?

И они ответили мне:

— Мы поедем с тобою, о сестра, потому что мы не перенесем разлуки с тобой!

Тогда я взяла их с собой, и мы уехали. Но перед моим отъездом я разделила свои деньги на две части и половину взяла с собою, а другую половину спрятала, сказав себе: «Быть может, с кораблем случится несчастье, а мы останемся живы. И тогда, если нам удастся вернуться домой, мы найдем кое-что, что нам пригодится».

Мы плыли не останавливаясь днем и ночью. Но, к несчастью, капитан сбился с пути, течение увлекло нас в открытое море, и мы попали совсем не в то море, куда направлялись. Нас гнал очень сильный ветер, не прекращавшийся целых десять дней. Наконец мы заметили вдали смутные очертания города и спросили капитана:

— Как называется этот город, к которому мы подъезжаем?

Он ответил:

— Клянусь Аллахом, я не знаю этого! Я никогда не видал его и во всю мою жизнь я не бывал в этом море! Но во всяком случае мы должны радоваться тому, что избавились от опасности. И теперь вам не остается ничего другого, как войти в этот город и выставить там ваши товары. И если представится возможность продать их, то советую вам сделать это.

Час спустя он опять подошел к нам и сказал:

— Поспешите войти в этот город, чтобы увидеть чудеса Аллаха в Его творениях. И призовите Его святое имя, чтобы оно охранило вас от всякого несчастья!

Тогда мы направились к городу и, как только мы вошли в него, были поражены и пришли в крайнее изумление, ибо все жители этого города были превращены в черный камень! Но превратились в камень только люди и животные; базары и торговые улицы были полны богатейших товаров, и мы нашли много золотых и серебряных вещей.

Увидев это, мы очень обрадовались и сказали:

— Вероятно, тут кроется какая-нибудь удивительная тайна!

Тогда мы разошлись по городу, и каждый занялся делом, забирая, сколько можно было захватить золота, серебра и дорогих материй.

Я же поднялась в крепость и увидела царский дворец. И я вошла во дворец через большие ворота из массивного золота и, приподняв бархатную занавесь, увидела, что вся мебель там золотая и все предметы сделаны из золота и серебра. И во дворе, и во всех залах стояли и сидели телохранители и придворные, и все они, хотя и окаменелые, были точно живые. А в последней зале, наполненной придворными, полководцами и визирями, я увидела царя, неподвижно сидевшего на своем троне, и роскошь его одежды способна была смутить умы. Его окружали пятьдесят мамелюков в шелковых кафтанах, и у каждого была в руке обнаженная сабля. Трон царя был украшен жемчугом и драгоценными камнями, и каждая жемчужина сияла, словно звезда. Поистине, я боялась, что лишусь рассудка от всех этих чудес.

Однако я продолжала идти вперед и дошла до залы гарема и нашла, что она еще удивительнее всего, что я видела в этом дворце. В ней все, и даже решетки на окнах, было из чистого золота; стены были обиты шелковой материей, а на дверях и окнах были драпировки из бархата и атласа. Наконец среди окаменелых женщин я увидела саму царицу в богатом наряде, украшенном редким жемчугом. На голове у нее был венец, усеянный драгоценными камнями, а на шее — ожерелья и золотые цепи удивительной работы. Но и она, как и все другие, была превращена в черный камень.

Из этой залы я прошла в другие помещения и увидела открытую настежь дверь, обе половинки которой были из чистого серебра; от нее вела лестница из семи порфировых ступенек, и, поднявшись по ней, я очутилась в белой мраморной зале, устланной коврами, затканными золотом. Посредине залы возвышалась эстрада, усеянная смарагдами и бирюзой, а на ней стояло алебастровое ложе, покрытое дорогими тканями и вышитое жемчугом и драгоценными камнями. Над этим ложем что-то сияло ярким светом, и, подойдя ближе, я увидела на табурете огромный бриллиант величиною со страусиное яйцо; и он был такой чистой воды и так прекрасно отшлифован, что игра его граней освещала всю залу. По обеим сторонам ложа стояли зажженные светильники из чистого золота, но они как будто стыдились своего света, который казался тусклым перед сиянием этого бриллианта. И я сказала себе: «Если эти светильники горят, то кто-нибудь должен был зажечь их».

И я пошла дальше и прошла через целый ряд других зал и в каждой из них останавливалась в восхищении и старалась найти какое-нибудь живое существо. И я так увлеклась всем тем, что представлялось моим глазам, что совершенно забыла и о моем корабле, и о моих сестрах и не замечала даже в моем восхищении, как подкрадывалась ночь. Когда стало совсем темно, я хотела выйти из дворца и стала искать выход, но заблудилась и не могла найти его. Наконец я опять очутилась в зале, где находились алебастровое ложе, большой бриллиант и зажженные золотые светильники. Я присела на ложе, натянула на ноги голубое атласное одеяло, расшитое серебром и жемчугом, и взяла лежавшую здесь священную книгу — наш Коран, — написанную великолепным почерком, с золотыми и красным буквами и заставками всех цветов. И я принялась читать некоторые страницы, чтобы настроиться и поблагодарить Аллаха, и я думала о словах пророка и взывала к милости Аллаха. Потом я прилегла на ложе, надеясь уснуть, но не могла сомкнуть глаз и таким образом пролежала до полуночи.

В полночь я услышала мягкий, нежный и приятный голос, произносивший вслух слова Аль-Корана[61]. Я поспешно встала и направилась в ту сторону, откуда раздавался этот голос, и наконец подошла к открытой двери; тут я поставила светильник на пол и заглянула в дверь. И я увидела молельню, освещенную подвесными лампами из зеленого стекла; посредине лежал ковер для коленопреклонения, и на нем сидел юноша несравненной красоты и читал Аль-Коран мелодичным голосом, то повышая, то понижая его. И, глядя на него, я пришла в изумление, спрашивая себя, как мог один человек избежать смерти, объявшей весь этот город. И, войдя в комнату, я обратилась к нему с пожеланием мира.

Юноша повернул ко мне свое лицо и также пожелал мне мира.

Тогда я сказала ему:

— Умоляю тебя святой правдой тех стихов, которые ты только что читал из Аль-Корана, ответь на мой вопрос.

Выслушав мои слова, он улыбнулся и спокойно сказал:

— Объясни мне раньше, о женщина, как попала ты в эту молельню, и тогда я отвечу тебе на твой вопрос.

И я рассказала ему все, что было со мною, и рассказ мой привел его в изумление. Тогда я попросила его объяснить мне, что привело город в такое состояние.

И он сказал мне:

— Подожди одну минуту.

Затем он взял священную книгу и вложил ее в атласный футляр; потом он пригласил меня сесть рядом с ним. И я присела, и начала внимательно всматриваться в него, и увидела, что он прекрасен, как луна во время полнолуния, и преисполнен всяких совершенств; и у него был тонкий, красивый стан, и щеки его были чисты, как хрусталь, и лицо цвета свежих фиников; и казалось, что поэт думал о нем, слагая свои стихи:

^{Затем он взял священную книгу и вложил ее в атласный футляр, потом он пригласил меня сесть рядом с ним.}

И, глядя на него, я почувствовала сильное волнение крови и пожалела о том, что не знала его до этого дня.

И я сказала ему:

— О повелитель мой и царь, теперь исполни мою просьбу!

И он отвечал:

— Слушаю и повинуюсь!

И он рассказал мне следующее:

— Знай, о высокочтимая госпожа, что этот город был городом моего отца. И в нем жили все его родственники и его подданные. И тот окаменелый царь на троне, которого ты видела, — это мой отец, и царица, которую ты видела, — моя мать. Отец и мать моя были магами, поклонниками ужасного Нардуна. Они поклонялись огню и свету, мраку и теплу и движущимся звездам.

Долгое время отец мой оставался бездетным, и только к концу его жизни родился я, надежда его старости. И отец очень заботился о моем воспитании, и я рос и развивался, и меня осенило Божие благословение.

Во дворце моего отца жила мусульманка, женщина преклонных лет, верная Аллаху и Его посланнику. Однако она никому не выдавала своей тайны и прикидывалась, что разделяет веру моих родителей. И отец мой относился к ней с большим доверием, зная ее верность и целомудрие. И он великодушно осыпал ее своими благодеяниями и твердо верил, что она исповедует его веру.

И вот когда я подрос, он поручил меня ей и сказал:

— Возьми его и воспитай его, как следует, и посвяти его в законы нашей веры, и дай ему хорошее образование, и служи ему правдой, заботясь обо всех его нуждах.

И старуха взяла меня на свое попечение и обучала меня исламу, посвящая меня во все таинства, от обряда омовения до священных формул молитвы. И она подробно объяснила мне Аль-Коран на языке пророка.

И когда мое воспитание было закончено, она сказала мне:

— Дитя мое, ты должен хранить это в тайне от твоего отца, ибо, если он узнает это, он непременно убьет тебя!

И я действительно заботливо хранил мою тайну. И вскоре после того, как было закончено мое воспитание, святая мусульманка умерла, сделав свои последние распоряжения, но и после ее смерти я продолжал втайне исповедовать веру Аллаха и Его пророка. А жители моего города все более черствели в своем неверии, гордости и невежестве. И вот однажды, когда они, по обыкновению, исполняли свои обряды, раздался голос невидимого мусульманина, и он говорил так громко, что был слышен самому близкому и самому далекому уху:

— О вы, жители этого города, откажитесь от поклонения огню и Нардуну и уверуйте в Единого и Всемогущего Бога!

Тогда страшное смятение воцарилось в сердцах жителей, и они собрались у моего отца, царя этого города, и спросили у него:

— Что означает этот страшный голос, который мы только что слышали? Он всех нас поверг в ужас!

И отец мой сказал им:

— Не страшитесь этого голоса и не бойтесь его! И придерживайтесь твердо вашей старой веры!

И сердца жителей охотно склонились к словам моего отца, и все они по-прежнему продолжали поклоняться огню и Нардуну. И они пребывали в своем слепом заблуждении в течение всего этого года, до годовщины того дня, когда они слышали голос невидимого мусульманина. И в этот день снова раздался таинственный голос, и в течение трех лет каждый год слышалось в этот день предостережение невидимого мусульманина. Но население уже не обращало на это внимания и продолжало исполнять свои дикие обряды. И вот в одно утро, едва только стала заниматься заря, над ними разразилось проклятие неба и они были превращены в черный камень — они, и их лошади, и их мулы, и их верблюды, и весь скот их! И из всех жителей я один избавился от этой кары, потому что я один верил в Единого Бога.

И вот с того дня я провожу дни в молитве, посте и в чтении Аль-Корана.

Но я соскучился, о высокопочтенная госпожа, в одиночестве, в котором я пребываю, не встречая человеческой души, с которой мог бы побеседовать.

Тогда я сказала ему:

— О юноша, одаренный всякими совершенствами, не отправишься ли ты со мной в Багдад? Там ты найдешь ученых и почтенных шейхов, знающих основательно наши законы и нашу веру. И в их обществе ты расширишь свои познания в науках и Откровении Божьем. Что же касается меня, то хотя я пользуюсь большим почетом в моем городе, но я согласна быть твоей рабой и твоей вещью! У меня есть рабыни, слуги и молодые невольники, и здесь у меня есть корабль, нагруженный товарами. Сама судьба привела нас к этому берегу и познакомила с этим городом и послала нам это приключение. И вот по воле рока моя судьба соединилась с твоей.

И я не переставала внушать ему желание уехать со мною, пока не добилась от него утвердительного ответа.

Дойдя до этого места в своем рассказе, Шахерезада заметила приближение утра и умолкла, не желая по своей скромности злоупотреблять разрешением царя.

А когда наступила

она сказала:

Счастливый царь, мне довелось слышать, что юная Зобейда не переставала внушать юноше желание последовать за ней в Багдад, пока не получила его согласия.

И оба они продолжали разговаривать, пока сон не овладел ими. Тогда Зобейда легла и уснула у ног молодого человека. И она была на вершине радости и счастья.

И вот какими словами Зобейда продолжала свой рассказ перед халифом Гаруном аль-Рашидом, Джафаром и тремя саалуками:

— Когда наступило утро, мы встали и пошли осматривать все драгоценности во дворце и взяли с собою все, что было более ценного и что можно было унести. И мы спустились из крепости в город и встретили моих рабов и капитана, которые давно уже разыскивали меня. И когда они увидели меня, они обрадовались и спросили меня о причине моего долгого отсутствия. Тогда я рассказала им все, что я видела, и историю молодого человека, и причину несчастья, постигшего жителей этого города, со всеми подробностями. И они были поражены моим рассказом.

Что же касается моих сестер, то, едва они увидели меня рядом с прекрасным юношей, они исполнились зависти и ненависти и втайне решили погубить меня.

Между тем мы все отправились на корабль, и я была на вершине счастья, и блаженство мое не знало границ благодаря любви молодого человека. И мы дождались благоприятного ветра и, распустив паруса, пустились в море. Что касается моих сестер, то они проводили все время с нами и однажды, когда мы были одни, сказали мне:

— О сестра, каковы твои намерения относительно этого молодого человека?

И я сказала им:

— Я рассчитываю взять его себе в мужья.

Потом я подошла к нему и сказала:

— О повелитель мой, я хотела бы сделаться твоею вещью! Прошу тебя, не отказывайся от меня!

И он отвечал мне:

— Слушаю и повинуюсь!

При этих словах я повернулась к моим сестрам и сказала им:

— О сестры, я довольствуюсь этим юношей! Что касается моих богатств, то вы можете располагать ими!

И сестры отвечали мне:

— Воля твоя — наша услада! — но вместе с тем замышляли предательство и преступление.

И мы продолжали наш путь при благоприятном ветре и вышли из моря Ужасов и вошли в Море спасения. Тут мы ехали еще несколько дней и наконец стали подъезжать к Басре, строения которой виднелись вдали перед нами. И поскольку уже наступила ночь, мы решили остановиться, и вскоре все заснули на корабле.

И в то время как мы спали крепким сном, сестры мои поднялись и схватили меня и прекрасного юношу вместе с нашими постелями и всем прочим и бросили нас в море. Что касается молодого человека, то он не умел плавать и утонул, ибо по предопределению Аллаха ему суждено было попасть в число мучеников. Я же значилась в списке тех, кому суждено было жить. И вот когда я упала в море, Аллах послал мне кусок дерева; и я села на него верхом и понеслась по волнам и наконец была выброшена морем на берег ближайшего от Басры острова. Здесь я сняла с себя промокшую одежду и легла спать, а утром проснулась и стала осматривать остров, надеясь отыскать дорогу. И действительно, я нашла дорогу, на которой были следы ног человеческих.

И она шла от самого берега вглубь острова. Между тем одежда моя успела уже просохнуть, и я оделась и пошла по этой дороге и шла по ней, пока не увидела вдали, на противоположном берегу, строения города Басры. И вдруг внимание мое привлекла змейка медянка, которая с удивительной быстротой направлялась ко мне, а вслед за нею показался огромный змей, который нагонял ее. И бедная медянка была уже в изнеможении от быстрого движения, и у нее высунулся язык и висел из ее пасти. Тогда я пожалела ее и схватила большой камень, бросила его в голову змея и убила его на месте. В ту же минуту медянка развернула два крыла и, поднявшись в воздух, исчезла из моих глаз.

И я была вне себя от изумления.

Но так как я была очень утомлена, я прилегла на этом же месте и спала целый час. И когда я проснулась, я увидела у ног моих хорошенькую негритянку, которая растирала мне ноги и ласкала меня. И мною овладело смущение, и я поспешила отдернуть от нее мои ноги, потому что не понимала, чего хочет от меня эта хорошенькая девушка.

И я сказала ей:

— Кто ты и чего ты желаешь от меня?

И она отвечала мне:

— Ты оказала мне неоценимую услугу, убив моего врага, и я поспешила вернуться к тебе. Знай, что я та самая медянка, которую ты спасла от змея, и что этот змей — джинн, а я — джинния. Он был мой непримиримый враг и хотел изнасиловать меня, а потом убить. И ты одна спасла меня. И как только я избавилась от него, я поспешила настичь корабль, с которого сбросили тебя в море твои сестры.

И я околдовала обеих твоих сестер и обратила их в черных собак, которых я привела к тебе.

И действительно, я увидела двух собак, привязанных к дереву за моей спиной.

А негритянка-джинния продолжала:

— Затем я перенесла в твой дом, находящийся в Багдаде, все богатства, бывшие на корабле, а сам корабль потопила. Что касается твоего юноши, то он утонул, и я бессильна против смерти, ибо один Аллах всемогущ!

При этих словах она взяла меня на руки, отвязала собак, моих сестер, и, взвалив их себе на спину, полетела с нами. И мы прибыли целы и невредимы в Багдад, на террасу этого самого дома.

И я обошла весь дом и нашла сложенными в величайшем порядке все богатства, бывшие на корабле. И ни одна вещь не была испорчена, и ничего не пропало.

Потом джинния сказала мне:

— Повелеваю тебе святой надписью на печати Сулеймана отсчитывать каждый день этим двум собакам по триста ударов кнутом. И если ты хоть раз забудешь исполнить это приказание, я прилечу сюда и превращу тебя в такую же собаку!

И я вынуждена была ответить ей:

— Слушаю и повинуюсь!

И с того дня, о повелитель правоверных, я должна была сечь их, и вслед за тем мною овладевала жалость, и я принималась ласкать их.

Такова моя история.

Но вот сестра моя Амина расскажет тебе свою историю, о повелитель правоверных, и ты увидишь, что она еще удивительнее моей.

Выслушав этот рассказ, халиф Гарун аль-Рашид был вне себя от изумления. И он обратился к юной Амине, отворившей ему двери предыдущей ночью, и попросил ее:

— Теперь расскажи нам ты, о красавица, почему у тебя все тело покрыто следами от ударов плетью?

При этих словах халифа юная Амина выступила вперед и сказала:

РАССКАЗ АМИНЫ, ВТОРОЙ ДЕВУШКИ

О эмир правоверных, не стану повторять того, что тебе уже известно о наших родителях со слов сестры моей Зобейды. Знай же, что, когда умер наш отец, я вместе с младшей из нас пятерых — Фаимой — поселились отдельно от других с нашей матерью, тогда как сестра моя Зобейда и две другие сестры поселились со своей матерью.

Вскоре после этого мать моя выдала меня замуж за старика, который был самый богатый человек своего города и своего времени. Через год после женитьбы старый муж мой умер верным Аллаху и оставил мне восемьдесят тысяч динаров, составлявших по нашим законам мою законную часть. И я поспешила заказать себе десять великолепных платьев, по тысяче динаров каждое. И я ни в чем не отказывала себе.

И вот однажды, когда я сидела у себя, ко мне пришла в гости старуха, которую я никогда раньше не видела. Старуха эта была ужасно безобразна: у нее был приплюснутый нос, вылезшие брови, глаза старой развратницы, искривленная шея и сломанные зубы. Впрочем, она хорошо описана поэтом, который сказал:

И вот старуха эта вошла ко мне, и поклонилась мне, и сказала:

— О госпожа, соединяющая в себе все прелести и все совершенства! У меня живет бедная сиротка, и эта ночь будет ее свадебной ночью. И вот я пришла просить тебя — и Аллах вознаградит тебя за твою доброту — оказать нам честь присутствовать на свадьбе этой бедной девушки, печальной и смиренной, у которой нет никого, кроме Аллаха Всевышнего!

При этих словах старуха заплакала и принялась целовать мои ноги. И я, не подозревая обмана, почувствовала к ней жалость и сострадание и сказала ей:

— Слушаю и повинуюсь!

Тогда она сказала мне:

— Теперь я удалюсь, с твоего разрешения; ты же приготовь свой наряд и приоденься, а вечером я приду за тобою.

Потом она поцеловала мне руку и удалилась.

После ее ухода я встала и отправилась в хаммам и надушила свое тело благоухающими веществами; потом я выбрала самое красивое из своих десяти новых платьев и облеклась в него и надела мое лучшее ожерелье из крупного жемчуга, мои браслеты, и запястья, и все мои драгоценности; потом я закуталась в мою голубую, затканную золотом чадру, опоясалась парчовым поясом и опустила на лицо маленькую вуаль, подтушевав глаза сажей.

И когда вернулась старуха, она сказала мне:

— О госпожа, дом мой полон гостей; уже собрались все родственницы жениха, и это самые знатные дамы города. Я уже предупредила их о том, что ты будешь здесь, и они очень обрадовались этому, и теперь все ждут тебя с нетерпением.

Тогда я взяла с собой несколько невольниц, и мы вышли и дошли до широкой улицы, которая была хорошо полита и по которой дул свежий ветерок. И мы остановились перед величественным порталом из мрамора с алебастровой сводчатой крышей. И за ним, в глубине двора, мы увидели высокий дворец, который поднимался почти до самых облаков. Мы вошли через портал, и, когда мы подошли к дверям дворца, старуха постучала, и нам отворили дверь. И мы вошли в коридор, обитый коврами и обоями и освещенный цветными лампами, подвешенными к потолку, и светильниками, горевшими на всем его протяжении. На стенах висели разные предметы из золота и серебра и разные драгоценности и оружие из драгоценных металлов. Пройдя через этот коридор, мы вошли в залу, где было так много чудес, что невозможно описать их.

Посередине этой залы, обтянутой шелковыми материями, стояло алебастровое ложе, украшенное жемчугом и драгоценными камнями, и над ним спускался атласный полог.

Когда мы вошли в залу, с этого ложа приподнялась молодая девушка, и она была прекрасна, как луна.

И она сказала мне:

— Маргаба! Аалан! Уа саалан! Анастина![65] О сестра моя, ты оказала нам величайшую честь! Ты служишь нам усладой, и ты наша гордость! Потом она произнесла следующие стихи поэта, обращаясь ко мне:

Потом она присела и сказала мне:

— О сестра моя, я должна сказать тебе, что у меня есть брат, который видел тебя на одной свадьбе. Это очень красивый юноша, гораздо красивее меня. И с той ночи он полюбил тебя нежным и пылким сердцем. И это он дал денег этой старухе, чтобы она пошла к тебе и привела тебя при помощи хитрости, которую она придумала. И он прибегнул к этому, чтобы встретиться с тобою у меня, ибо у него одно только желание — жениться на тебе в этом году, благословенном Аллахом и Его пророком. И не нужно стыдиться дозволенных законом поступков!

Когда я услыхала эти слова и увидела, что меня знают и уважают в этом доме, я сказала молодой девушке:

— Слушаю и повинуюсь!

Тогда она исполнилась радости и захлопала в ладоши. И по этому сигналу отворилась дверь, и в комнату вошел юноша, прекрасный, как луна. Казалось, это о нем сказал поэт:

И при виде его сердце мое склонилось к нему; а он подошел и сел рядом со своей сестрой, и вслед за тем вошел кади и четыре свидетеля. И они тоже сели, отвесив нам поклон. Потом кади написал наш брачный договор, и свидетели подкрепили его своими печатями, и после этого все удалились.

Тогда молодой человек подошел ко мне и сказал:

— Да будет эта ночь благодатной ночью! — Потом он добавил: — О госпожа моя, я должен поставить тебе одно условие.

И я сказала ему:

— О господин мой, говори, какое же это условие?

Тогда он встал, принес мне священную книгу и сказал:

— Ты поклянешься на Аль-Коране, что никогда не предпочтешь мне другого мужчину и что никогда у тебя не будет влечения к другому!

И я поклялась ему в этом. Тогда он чрезмерно возрадовался и обвил мою шею руками, и я почувствовала, что любовь его проникает в мое тело до самой глубины моего сердца.

И рабы тотчас же накрыли стол, и мы ели и пили до насыщения.

И потом, когда наступила ночь, он лег вместе со мной на ложе; и мы провели всю ночь, сжимая друг друга в объятиях до самого утра.

И мы провели таким образом целый месяц в блаженстве и радости. В конце этого месяца я попросила у своего мужа позволения пойти на базар и купить несколько материй. И он позволил мне это. Тогда я оделась и взяла с собою старуху, которая оставалась в доме с того времени, и пришла на базар. И я подошла к лавке молодого торговца шелковыми материями, которого мне очень хвалила старуха за доброкачественность его материй и которого, по ее словам, она знала уже очень давно.

И она прибавила:

— Этот молодой человек после смерти своего отца наследовал много серебра и других богатств! — Потом, обращаясь к торговцу, она сказала ему: — Покажи нам самые лучшие и самые красивые из твоих материй, так как они предназначаются для этой молодой девушки!

И он сказал:

— Слушаю и повинуюсь!

И потом старуха, пока торговец был занят развертыванием материй, не переставала расхваливать мне его и обращать мое внимание на его достоинства.

И я отвечала ей:

— Я не знаю, к чему все эти похвалы и что мне до его достоинств, наша цель — купить у него то, что понадобится нам, а затем возвращаться домой.

Когда мы отобрали некоторые материи, мы предложили торговцу плату за них. Но он отказался принять деньги и сказал:

— Сегодня я не приму от вас денег; пусть это будет подарок за то удовольствие и честь, которые вы мне оказали, зайдя в мою лавку.

Тогда я сказала старухе:

— Если он не желает принимать денег, отдай ему обратно его материи!

Тогда он воскликнул:

— Аллах свидетель! Я не приму их от вас обратно! Я подарил их тебе! А взамен их подари мне, о прекрасная девушка, один поцелуй, один только поцелуй! Для меня твой поцелуй стоит гораздо больше, чем все товары, находящиеся в моей лавке!

И старуха со смехом сказала ему:

— О прекрасный молодой человек, ты, вероятно, сошел с ума, считая поцелуй чем-то неоценимым! — Потом она сказала мне: — О дочь моя, ты слышишь, что говорит этот молодой торговец? Ты можешь быть покойна, с тобою не случится ничего дурного из-за одного маленького поцелуя, которого он у тебя просит; взамен же его ты можешь выбрать и потребовать от него все, что только тебе понравится из этих роскошных материй!

Тогда я отвечала ей:

— Разве ты не знаешь, что я связана клятвой?

И она возразила мне:

— Позволь поцеловать себя, но сама не говори ни слова и не делай никаких движений, — таким образом, тебе не в чем будет упрекнуть себя. И за это ты получишь обратно свои деньги и возьмешь эти материи.

И старуха продолжала всячески оправдывать этот поступок, и я наконец согласилась принести эту жертву. И при этом я закрыла глаза и приподняла края своего покрывала, чтобы не могли ничего заметить прохожие. И вот молодой человек просунул свою голову под мое покрывало, приблизил свои губы к моей щеке и поцеловал меня. Но при этом он укусил меня, и так сильно, что щека была прокушена до крови. И я от боли и от волнения лишилась чувств.

Когда же я очнулась, то нашла себя на коленях у старухи, которая, казалось, была очень опечалена этим. Что же касается лавки, то она была заперта, и молодой торговец исчез.

Тогда старуха сказала:

— Хвала Аллаху! Мы избежали худшего несчастья! — Потом она сказала мне: — Теперь нам надо вернуться домой. И ты притворись, что больна, а я принесу тебе лекарство, которое ты приложишь к укушенной щеке, и она тотчас же исцелится.

Тогда я не замедлила подняться и, вся охваченная мыслями и страхом за последствия, направилась к своему дому; и страх мой возрастал, по мере того как я приближалась к нему. И, возвратившись домой, я вошла в свою комнату и притворилась больной.

И тогда ко мне вошел муж мой, весьма озабоченный, и сказал мне:

— О госпожа моя, что за несчастье случилось с тобою в то время, когда ты уходила из дому?

И я отвечала ему:

— Ничего не случилось. Я совершенно здорова.

Тогда он внимательно посмотрел на меня и сказал мне:

— Но что за причина этой раны на твоей щеке, на самом нежном и тонком месте?

Тогда я сказала ему:

— Когда с твоего разрешения я вышла сегодня из дому, чтобы купить эти материи, верблюд, навьюченный дровами, прижал меня в загроможденной улице и разорвал у меня покрывало и ранил мне щеку, как ты сам видишь. О эти узкие улицы Багдада!

Тогда он рассердился и сказал мне:

— Завтра же я пойду к правителю города и пожалуюсь на погонщиков верблюдов и дровосеков, и правитель прикажет повесить всех до последнего!

Тогда я, охваченная состраданием, сказала ему:

— Ради Аллаха, не бери на себя прегрешений других. Это произошло по моей вине, и только по моей, потому что я села на осла, который начал подо мною брыкать и прыгать, и я упала на землю, и по случайности на этом месте оказался кусок дерева, который и повредил мне лицо и ранил щеку.

Тогда он вскричал:

— Завтра же я пойду к Джафару аль-Бармаки и расскажу ему эту историю, и он убьет всех ослов в этом городе!

Тогда я вскричала:

— Не желаешь ли ты убить весь мир ради меня?! Знай, что все это случилось по воле Аллаха и по Его предопределению!

Услышав эти слова, муж мой не мог больше сдержать своей ярости и закричал:

— О вероломная! Довольно лжи! Ты должна понести наказание за свою вину!

И он бранил меня еще более резкими словами, и топнул ногою о землю, и начал звать громким голосом. И на его зов двери открылись, и в комнату вошло семь ужасных негров, которые схватили меня с моего ложа и бросили меня на середину двора этого дома. И тогда муж мой приказал одному негру держать меня за плечи и сесть на меня; и другому негру приказал сесть на мои колени и держать мои ноги.

Тогда третий негр, который держал в руке меч, вышел вперед и сказал:

— О господин мой, я ударю ее мечом и рассеку ее на две части!

И другой негр прибавил:

— И каждый из нас отрежет у нее по большому куску тела и бросит его на съедение рыбам в реку Тигр! Ибо таково должно быть наказание каждому, кто изменяет клятве и дружбе!

И чтобы подкрепить свои слова, он произнес:

Тогда муж мой сказал негру, который держал меч: — О мужественный Саад, руби эту изменницу! И Саад поднял свой меч!

И муж мой сказал мне:

— А теперь ты говори громким голосом свою исповедь. И вспомни все, что есть у тебя, и все твои платья, и вещи, принадлежащие тебе, и сделай свое завещание, — потому что пришел уже конец твоей жизни!

Тогда я сказала ему:

— О служитель Всеблагого Аллаха! Дай только мне время исповедаться и сделать свое завещание!

И я подняла свои взоры к небу и потом обратила их на самоё себя и начала думать и размышлять о том жалком и унизительном положении, в котором я находилась, и у меня потекли слезы, и я заплакала и произнесла следующие стихи:

И когда я закончила эти стихи, я опять залилась слезами. Услыхав мои слова и увидав мои слезы, муж мой пришел в еще большую ярость и возбуждение и произнес мне, в свою очередь, такие стансы:

Когда он закончил эти стихи, я опять заплакала, чтобы смягчить его, и я сказала себе: «Лучше буду покорна и смиренна. И тогда я облегчу свою участь. И может быть, он помилует меня от смерти и удовольствуется принадлежащими мне богатствами».

И я начала умолять его и как можно мягче прочла ему следующие строки:

И когда я закончила, я заплакала. Тогда он посмотрел на меня, сделал резкий жест отрицания и начал опять обвинять меня и сказал:

И когда он закончил эти стихи, он подозвал негра и сказал ему: — Разруби ее на две половины! Она уже нам больше не нужна! И тогда негр обратился ко мне, и я уже была уверена в своей смерти, и отчаялась в своей жизни, и думала, что мне уже больше ничего не остается, как только вверить свою судьбу Всевышнему Аллаху. И в этот миг я увидела старуху, которая вошла и бросилась к ногам молодого человека, и она обняла их и сказала ему:

— О дитя мое, я умоляю тебя, я, твоя кормилица, во имя той заботы, которой я окружала тебя, помилуй эту девушку, так как она не совершила поступка, заслуживающего такой кары! Ты еще так молод, и я боюсь, чтобы на тебя не пало ее проклятие!

И старуха заплакала и до тех пор продолжала преследовать его своими мольбами, пока он не сказал ей:

— Ну хорошо, ради тебя я пощажу ее! Но за все это я хочу положить на нее клеймо, которое не сходило бы с нее в продолжение всей оставшейся жизни!

С этими словами он отдал приказание неграм, которые тотчас же сорвали с меня все одежды и выставили меня совершенно обнаженную. Тогда он приказал одному из них принести гибкий прут айвы и бросился на меня и начал сечь все мое тело, и сильнее всего мою спину, грудь и бока, и он бил меня так жестоко и так сильно, что я лишилась сознания, потеряв всякую надежду остаться в живых после таких побоев. Наконец он перестал меня бить и ушел, покинув меня распростертой на земле и приказав рабам оставить меня в этом состоянии до самой ночи, чтобы потом под покровом темноты перенести меня в прежний мой дом и бросить меня там как какую-нибудь ненужную вещь. И рабы сделали так и бросили меня в прежнем моем доме по приказанию их господина.

Когда же я пришла в себя, то не могла сделать ни малейшего движения; потом я прибегла к помощи различных лекарств и мало-помалу исцелилась, однако следы ударов и рубцы остались на моих членах и на моем теле. И вы сами видели эти следы.

Когда в конце четвертого месяца я совершенно поправилась, я пожелала пойти и украдкой бросить взгляд на дворец, в котором я перенесла это истязание, но он был разрушен до основания; он и вся улица, на которой он стоял, от одного конца и до другого. И на месте всех этих чудес не оставалось ничего, кроме груды отбросов, собранных со всего города. И, несмотря на все мои поиски, я не могла ничего узнать о моем муже.

Тогда я вернулась к моей младшей сестре Фаиме, которая оставалась девственницей, и обе мы отправились к нашей сестре по отцу, Зобейде, той самой, которая рассказала тебе свою историю и историю сестер, обращенных в собак. И мы обменялись обычными приветствиями, и я рассказала ей все, что было со мною, и она рассказала мне свою историю.

Потом она сказала мне:

— О сестра моя, никто в этом мире не застрахован от превратностей судьбы! Но по милости Аллаха мы обе остались в живых! Дадим же обет не разлучаться более, и в особенности не произносить ни слова о замужестве, и даже изгнать из нашей памяти всякое воспоминание о нем!

С тех пор наша младшая сестра Фаима осталась с нами. Она взяла на себя ведение домашнего хозяйства, и она ежедневно ходит на рынок и закупает все необходимое. Мне же поручено отпирать двери тем, которые стучатся к нам, и принимать наших гостей. Что же касается нашей старшей сестры Зобейды, то она заботится о порядке в доме и обо всем, что находится в нем.

Таким образом мы прожили в полном счастье вдали от мужчин до того дня, когда сестра наша Фаима привела к нам носильщика, груженного множеством вещей, и мы пригласили его отдохнуть в нашем доме. И вслед за тем пришли три саалука, а после них вы трое, переодетые купцами. И ты знаешь, что случилось далее и каким образом мы были отданы в твои руки, о повелитель правоверных!

И такова моя история.

И халиф крайне изумился и…

Но, дойдя до этого места в своем рассказе, Шахерезада заметила приближение утра и скромно умолкла.

Но когда наступила

она сказала:

Мне довелось слышать, о счастливый царь, что, когда халиф Гарун аль-Рашид выслушал рассказы двух молодых девушек, Зобейды и Амины, которые стояли перед ним рядом с младшей сестрой Фаимой, с двумя черными собаками и тремя саалуками, он крайне изумился и приказал писцам канцелярии записать самым изысканным почерком оба эти рассказа, а также рассказы трех саалуков и хранить их в царских архивах.

Потом он сказал старшей из молодых девушек, Зобейде:

— А теперь скажи, о госпожа, исполненная благородства, не знаешь ли ты, где эта джинния, околдовавшая твоих двух сестер, придав им образ собак?

И Зобейда отвечала:

— О эмир правоверных, я имею возможность узнать это, поскольку она дала мне прядь своих волос и сказала мне: «Когда тебе понадобится моя помощь, сожги один волос, и я тотчас же явлюсь, где бы я ни была, хотя бы даже за Кавказскими горами!»

Тогда халиф сказал молодой девушке:

— О, дай мне эту прядь волос!

И Зобейда передала ему всю прядь; и халиф взял из нее один волос и сжег его. И как только послышался запах горелого волоса, весь дворец затрясся, как от подземного удара, и затем появилась джинния в образе роскошно одетой молодой девушки. И поскольку она была мусульманской веры, она не преминула сказать халифу:

— Мир с тобой, о наместник Аллаха!

И халиф отвечал ей:

— И да снизойдет на тебя мир, и да будет с тобой милосердие Аллаха и Его благословение!

Тогда она сказала ему:

— Знай, о повелитель правоверных, что эта молодая девушка, которая вызвала меня сюда по твоему желанию, оказала мне великую услугу и посеяла в душе моей семена, которые пустили ростки. И потому, что бы я ни сделала для нее, я никогда не в состоянии буду вознаградить ее за то добро, которое она сделала мне. Что касается ее сестер, то я не убила их только потому, чтобы не причинить их сестре слишком тяжкого огорчения. Но если ты, о повелитель правоверных, желаешь их освобождения, то я могу возвратить им их прежний образ — в угоду тебе и их благородной сестре. И впрочем, я никогда не забываю, что я добрая мусульманка.

Тогда он сказал ей:

— Разумеется, я желаю, чтобы ты освободила их! После этого мы рассмотрим случай молодой девушки со следами ударов на теле.

Весь дворец затрясся, как от подземного удара, и затем появилась джинния в образе роскошно одетой молодой девушки.

^{Весь дворец затрясся, как от подземного удара, и затем появилась джинния в образе роскошно одетой молодой девушки.}

И если правдивость ее рассказа подтвердится, я заступлюсь за нее и накажу того, кто так несправедливо наказал ее!

Тогда джинния сказала:

— О эмир, подожди минуту, и я позову к тебе того, кто так жестоко поступил с юной Аминой и отнял у нее богатства. И знай, что этот человек самый близкий тебе из всех живущих на свете!

Потом джинния взяла чашку с водой, произнесла над ней какие-то заклинания, окропила этой водой обеих собак и сказала им:

— Примите сейчас же ваш прежний человеческий образ!

И в то же мгновение обе собаки превратились в молодых девушек, красота которых служила во славу Творцу, создавшему их.

Затем джинния повернулась к халифу и сказала ему:

— Знай же, что человек, истязавший юную Амину, твой собственный сын аль-Амин!

И она рассказала ему всю эту историю, и халиф мог убедиться в правоте рассказа Амины, подтвержденного устами джиннии.

И халиф Гарун аль-Рашид был чрезвычайно изумлен и сказал:

— Хвала Аллаху, дозволившему освободить этих двух молодых девушек при моем посредничестве!

Потом он призвал своего сына аль-Амина и потребовал от него объяснений. И аль-Амин сознался ему во всем. Тогда халиф велел привести нескольких кади и свидетелей в залу, где находились три саалука, сыновья царей, и три молодые девушки с обеими сестрами, освобожденными от чар колдовства.

И тогда при содействии кади и свидетелей он вторично женил своего сына аль-Амина на юной Амине, а юную Зобейду выдал замуж за первого саалука, сына царя; и двух других молодых девушек — за второго и третьего саалука, сыновей царей. И сам он приказал написать свой брачный договор с молодой девушкой, ходившей за покупками, с очаровательной кроткой девственницей Фаимой.

И он повелел выстроить отдельный дворец каждой паре и осыпал всех богатствами, чтобы все они могли жить в счастье и довольстве. И сам он с наступлением ночи поспешил в объятия юной Фаимы, с которой провел восхитительную ночь.

— Но, — продолжала Шахерезада, обращаясь к царю Шахрияру, — не думай, о счастливый царь, что в этом рассказе больше чудес, чем в том, который я сейчас расскажу тебе!

И Шахерезада начала так: