У батьки Миная

На мирной земле

Прошли годы и десятилетия, но и сейчас еще на территории республики можно встретить следы минувшей войны — размытые окопы, блиндажи, воронки от бомб и снарядов. Весной там зеленеет трава, расцветает мать-мачеха, а летом созревают малина, ежевика, растут грибы. В одном из таких мест я побывал со своим старым другом Данилой Райцевым. В тот мой приезд он стоял во главе большого отряда мелиораторов всей Витебской области. Человек труда, он вернулся к любимому делу. Но наступление на вековечные топи только начиналось. На жирных торфяниках еще не сеяли, не жали, а Данила Федотович мысленным взором уже видел розовые разливы клевера, золотистую пыльцу над цветущим житом… Вот он идет, раздвигая руками спелые колосья, которые пахнут солнцем и сливаются за его спиной в золотистую волну.

Как наяву, видит он розовый теплый каравай на столе, ощущает аромат нового хлеба.

— Вот наша золотая жила! — обводил Данила Федотович рукою торфяники. — Отсюда будем черпать полной мерой, наполнять наши закрома!

И он развертывает широкую картину изобилия, которое придет в колхозы с освоением торфяников.

Глазам своим не верили серые журавли, прилетевшие весной из далеких краев к родным гнездовьям. Долго кружили они в небе. И даже старый вожак, седой журавль, не мог ответить, куда девалось болото, не мог понять, кто выкорчевал кусты — журавлиные прибежища, кто уничтожил те гнилые кладки, по которым ходили здешние люди на болотные моховины по клюкву…

Опускаются журавли на молодые весенние зеленя и шагают на своих ходулях в густой березничек, что островком возвышается посреди зеленого поля над светлым полным каналом. Не знают они, что это Данила Райцев специально оставил посреди осушенного болота этот островок, где черная лоза перемежается с белыми березками. Как живого свидетеля, как музейный экспонат оставил этот клочок прошлого… О чем шумят, что говорят кусты лозняка, белые березы? А мне и жалоба слышится в зеленом шорохе, и радость великая: «Зябли, чернели, сохли от голода мы на гиблом болоте, — жалуются березы на прошлое. — В теплом торфянике зимою отогреваем теперь ноги. Солнце и соки доброй земли пьем, растем, наливаемся силой».

А журавли напились из канала и поднялись в весеннее небо. Не все болота украли люди. За Пудоть, за Туровку решили лететь, на Великий Мох… И все же грустно им было покидать старые, обжитые места, где каждая кочка алела по осени клюквой.

Серым облаком плавали в небе журавли, а на земле рокотали тракторы, слышались голоса колхозников. Видели перелетные с высоты светлые канавы-коллекторы, несущие воду в магистральный канал, а тот, широкий, полный до берегов, отдает воду Двине. До самого моря дойдет-добежит на травах, на хвое, на березовых почках настоянная вода. Не она ли принесла ту песню, которая под соснами Рижского взморья вылилась однажды у меня в такие строки о дорогой моему сердцу Витебщине:

Она, мать-партизанка, скликала в леса, в наддвинские пущи, под сень алого советского стяга своих сыновей и дочерей, благословляла на подвиги.

Чтобы расцветала земля Витебщины, трудился и трудится не покладая рук мой давний друг и тоже в прошлом прославленный партизанский командир Михаил Федорович Бирюлин. Должность у Бирюлина менее романтичная, чем у Данилы Райцева: он директор фабрики в Витебске и, занятый делами, редко бывает в соловьиных рощах, на глухариных токах, в излюбленных лосями осинниках.

Помню, в 1948 году пришел я к Михаилу Бирюлину — в то время председателю исполкома Витебского районного Совета депутатов трудящихся. И я убедился, что телефонными проводами, делами, планами своими, сердцем своим он тесно связан с сельсоветами и колхозами, со школами и клубами, со всем своим районом.

В то утро в приемной было много людей. Они пришли к своему «старшине», пришли каждый со своею нуждой, каждый со своим неотложным делом. И каждому надо было помочь, что-то уладить, чтобы человек ушел с верой в справедливость исполкома и его председателя. А было это нелегко в ту пору: Витебск еще лежал в руинах, на улицах его сквозь серый холодный пепел пробивались дикие лопухи и крапива, закопченные стены зданий еще носили следы отбушевавшей войны.

Трудны, полны напряжения были первые послевоенные дни, месяцы, годы. Из подвалов, из окон полуразрушенных домов — в городе, из темных, сырых землянок, из крытых еловыми ветками шалашей — в деревне еще тянуло горьковатым дымом. Многие люди еще не вышли из своих убежищ.

Мало было тракторов, комбайнов, пахарей и сеятелей на колхозной ниве. Когда-то щедрые, урожайные земли взялись дерном, стал наступать на них лес. Земля подвергалась атакам со всех сторон.

Эта невеселая картина тревожила, не давала покоя Михаилу Федоровичу. «Весна в разгаре… Земля горит, пересыхает земля, — озабоченно думал он. — Надо обрабатывать, окультуривать землю. Не обработаешь, не ублажишь — кукиш покажет земля…» Сидел, размышлял Михаил Федорович, а тем временем в кабинет к нему вошел, поскрипывая казенной ногой, пожилой мужчина — чем-то опечаленный крестьянин.

— Что вам, товарищ? — спросил председатель исполкома. — Садитесь, пожалуйста, — придвинул ему стул, заметив, что тот на протезе.

Мужчина сел, вздохнул.

— Что вздыхаете? Рассказывайте, с чем пришли. Постараюсь помочь.

— Вот-вот, за помощью и пришел, Михаил Федорович, — оживился мужчина. — Понимаете, разладилась, расковалась, чертова кукла, — показал на свою скрипучую ногу. — Подковаться надо. Нужна новая нога. А где ее взять? В Витебске не найдешь. Беда!

— Беда, — соглашается председатель, записывая в блокнот имя, фамилию, адрес мужчины и незаметно приглядываясь к нему. — Вы не из Щелбовщины?

— Из Щелбовщины.

— Были в бригаде Миная?

— А как же! — повеселел посетитель. — Минаевец.

Михаил Федорович дружески обнял его:

— Ступайте, дорогой, домой. Напишем куда следует. Если потребуется, то и в Москву напишем. Будет вам нога…

И когда бывший партизан выходил из кабинета председателя исполкома, мне даже показалось, что казенная нога его меньше скрипит. Смотрел я на председателя райисполкома и думал: «Вот ведь оно как… Крупными масштабами мыслит Михаил Федорович, на нем заботы обо всем районе, обо всех его колхозах и сельсоветах, а он, душа человек, и об этой горемычной ноге должен думать: где ее раздобыть, как выручить бывшего партизана…»

А люди шли и шли к председателю: кто с личным горем, с какой-нибудь частной нуждой, кто с важным, государственным делом. Один жаловался, что бурей сорвало у него крышу с хаты, хорошо бы дранкой или шифером разжиться. Второй рассказал, что вот построился, а окна застеклить нечем. Третий пришел посоветоваться, где можно отремонтировать тракторный мотор, что ржавеет у них в кузнице, как получить с опытной станции в Зазерье для посева сортового, высококрахмалистого картофеля…

Михаил Федорович со всеми был приветлив, внимательно всех выслушивал, на ходу решал и мелкие, и более важные вопросы. Приятно было видеть, как тепло, сердечно встречают председателя райисполкома в деревнях и селах, в бригадах, на колхозных полях!..

Героический народ-партизан справился с трудностями восстановления, далеко шагнул вперед.

Колхозные, государственные закрома под крышу наполняются теперь дарами родной земли, а сердца людей — радостью.

А песняры наши передают струнам певучим всю эту радость, солнечность, что теплится в сердцах людей, искрится в глазах. И каждый день мы убеждаемся, что есть такая широкая, светлая, многоголосая, как сама наша жизнь, песня. Сама жизнь сложила ее.

Дорогой Ленина, под знаменем Великого Октября идет и прославленная партизанка Витебгцина…