У каждого своя война

ГЛАВА 14 НЕОЖИДАННАЯ ВСТРЕЧА

Очнулся оттого, что кто-то окунул мою левую кисть в расплавленный свинец. Я попытался стряхнуть его - взмахнул рукой, что заставило меня открыть глаза и окончательно прийти в себя. Я лежал на охапке соломы в грязной и вонючей тюремной камере. Не успел я это осознать, как боль набросилась на меня словно злобный зверь с острыми клыками, рвя мою руку на части. Моего терпения хватило ненадолго, после чего я кричал и выл от боли, колотил ногами в толстые доски двери. Вспышка быстро сожрала мои последние силы, и я потерял сознание. В чувство меня привела струйка жидкости, льющаяся мне в рот. Автоматически сделал несколько глотков, и меня чуть не вытошнило. Хотел отстраниться, но в следующую секунду понял, что не могу, так как я прислонен спиной к стене, а край кружки снова уткнулся мне в губы. Приоткрыл глаза. Надо мной стоял солдат с факелом, а рядом, одной рукой приподняв мою голову, а другой - держа кружку у моих губ, склонившись надо мной, стоял незнакомый мне человек. Длинные черные волосы с обильными прядями седых волос, свешиваясь, скрывали его лицо, поэтому кроме крючковатого носа, торчащего среди них, я ничего толком не смог разглядеть. Когда незнакомец увидел, что я очнулся, то сказал:

- Пей, маленькими глотками. Это маковый отвар. Он поможет тебе справиться с болью.

Перестав сжимать губы, выпил все до конца.

- Кто ты?

- Лекарь. Мэтр Агостино Донатто. Теперь давай посмотрим твою руку.

Я с немым удивлением наблюдал за его действиями. Изумление было настолько велико, что в какой-то мере даже отодвинуло боль в сторону, сделав ее менее злой. Не успел лекарь уйти, как пришел стражник и принес обед. Заглянув в миску и увидев, что в ней не еле теплая вода с плавающим кусочком вареной рыбы, а настоящая мясная похлебка, к которой был приложен большой ломоть свежего хлеба, я удивился еще больше. Правда, по мере насыщения, когда боль и голод несколько притупились, голова сама по себе начала работать и когда я обнаружил в кувшине вместо воды вино, я уже пришел к некоторым выводам, которые подтверждали мою версию. Последним подтверждением стал ответ солдата на мой вопрос: - Чем я заслужил подобную милость?

- Не знаю ничего. Приказ коменданта.

Спустя час дверь в камеру снова открылась, и вошел комендант, держа в руке факел. Оставив за порогом сопровождающего его стражника, он закрыл за собой дверь. Подойдя вплотную ко мне, он сказал:

- Сын мне все рассказал.

- Не знаю, о чем вы говорите.

- Гм. Меня такой ответ устраивает.

Я смотрел на суровое лицо старого воина и с нетерпением ждал, что мне тот скажет дальше. Именно от него зависело: жить мне или умереть.

- Лекарь сказал, что его мази и снадобья поставят тебя на ноги уже через неделю.

- Ему виднее.

- Послушай, тут вот какое дело.... Гм. Сын слишком поздно сказал о.... Короче, я не могу отпустить тебя просто так, потому что уже сообщил городскому совету о нападении на тюрьму. Уже приезжал советник из мэрии и привез бумаги. И ты, и твои люди приговорены к смерти.

- Без суда?!

- Без суда! - сказал, как отрезал комендант.

Мне стало ясно, что здесь не обошлось без него. Он испугался, что я не выдержу и расскажу под пыткой об участии его сына. Только этим можно было объяснить поведение коменданта при пытке и вот эти его слова о заочном суде.

"Тогда как понять приход лекаря и еду? Какой в этом смысл? Сыпанул бы в похлебку отравы и дело с концом! Что-то концы с концами не сходятся. Так в чем же дело?".

Несмотря на мое кажущееся равнодушие, мне очень сильно хотелось задать коменданту этот вопрос, прямо в лоб, но я не посмел. Хотел оставить себе надежду.

- И все же я хочу помочь тебе.

При этих словах у меня застучало сердце. От радости.

- Помогите.

- К этому разговору мы вернемся через неделю.

Еще через час меня перевели из моего каменного мешка в камеру с окном. Правда, это было не то окно, как его следует понимать, а узкая бойница, но уже то, что я мог видеть солнечный свет и дышать не спертым и сырым воздухом, а свежим ветерком, несущим свежесть и запахи природы, стало для меня настоящим источником радости. К тому же я нередко слышал звуки. Правда, это были, в основном, птичьи трели. Трудно долго радоваться чему-то, особенно когда тебя приговорили к казни, но меня ко всем этим приятным переменам в моей жизни, поддерживала надежда. Хотя с другой стороны все чаще меня стали мучить ночные кошмары, где главным ужасом стал человек с топором и в маске - палач. Я нередко просыпался в холодном поту, а потом долго не мог заснуть, но, несмотря на это, силы мои восстанавливались день ото дня. К тому же визиты лекаря и разговоры с ним в какой-то мере скрашивали условия моего содержания. Так прошла неделя. Хотя я ждал прихода коменданта, но его визит все равно оказался внезапным. Как только он вошел, я встал на ноги. С минуту мы меряли друг друга взглядами. Старый солдат не выдержал первым и отвел глаза.

- Значит так. Через четыре дня, в воскресенье, на Большой Базарной площади состоится казнь. Кроме вас еще будет трое преступников. Вас троих должны повесить, грабителя и убийцу, промышлявшего на большой дороге - колесовать, а двум ворам отрубят правые руки.

Хотя виселица для этого дикого времени считалась наиболее гуманной казнью, по крайней мере, если сравнивать ее с тем же колесованием, где преступнику палач ломал ломиком руки и ноги, после чего оставлял умирать распятым на колесе, само упоминание о ней вызвало у меня холодные мурашки, которые побежали по спине, вдоль позвоночника. Все же я постарался придать себе равнодушный вид и сказал:

- Вы меня здорово подбодрили, господин комендант.

- Говорю, как есть.

Я уже знал, что кроме меня в живых остался главарь бандитов и Игнацио.

- Теперь слушай меня внимательно. Возница везет преступников каждый раз одной и той же дорогой. Так будет и на этот раз. На улице Медников, в самом ее конце, есть отличное место для засады. Можешь мне поверить. Я два десятка лет ел хлеб наемника, так что.... Впрочем, это лишнее! Скажи лучше: у тебя есть друзья, которые могли бы тебя спасти?

- Интересный вопрос. Что, сделали не три, а больше виселиц? Некем заполнить?

- Не понял. О чем ты?! А! Понял! Нет! Хотя в осторожности и здравом смысле тебе не откажешь. Впрочем, верить тебе мне или не верить, это твое дело, на кону стоит не чья-либо, а именно твоя жизнь. Другой бы уже цеплялся за эту возможность, а ты.... Впрочем я понимаю тебя. Как солдат солдата!

Всю эту неделю я пытался понять поведение коменданта, но его логика оставалась для меня закрытой. И теперь я решил: хватит!

- Зачем вы это делаете?!

- Я все ждал, когда ты мне задашь этот вопрос? Из-за сына. Я пообещал ему, что сделаю все, что можно для твоего спасения. И в какой-то мере из чувства благодарности за твое молчание.

Я удивленно посмотрел на него, так как в его чувство благодарности ко мне я точно не верил. Этот ветеран был из той породы наемников, которые считали, что решение всех проблем - это меч. В более поздней истории подобные ему люди взяли за основу следующее выражение: "нет человека - нет проблемы". Слова другие, а суть та же.

"Ради сына? Гм. Он попросил, а ты пообещал ему. Тогда ты действительно не мог отравить или убить меня каким-нибудь другим способом. Тогда что? Впрочем, ответ напрашивается сам собой. Если меня убьют не в тюрьме, а во время нападения, то, причем здесь комендант? Вывод? Его предложение - мой единственный шанс. Остается положиться на Джеффри и на.... удачу. Пришло время доказать не только людям, но и самому себе, что я действительно счастливчик".

Задумавшись, я только сейчас заметил пристальный взгляд коменданта, который словно пытался прочесть мысли. Он кинул приманку, теперь хотел знать, как среагируют на нее.

"Что ж, поиграем в твою игру. Сила пока на твоей стороне. А там посмотрим"

- Найдете человека по имени Джеффри в гостинице "Синий грифон". Скажете ему.... Впрочем, объясните ему все сами.

- Хорошо. Времени мало, поэтому поеду к нему прямо сейчас.

Как только дверь за комендантом захлопнулась, меня стали одолевать сомнения: а если я все неправильно понял? И Джеффри окажется на одном помосте, рядом со мной? Несмотря на то, что старательно отгонял подобные мысли, в то же время я автоматически прислушивался к малейшему звуку, идущему со стороны двери. Наконец дверь распахнулась, и через порог переступил комендант. Я сделал шаг в его сторону и замер в ожидании.

- Я нашел его. Он сказал, что сделает все, что в его силах.

С большим трудом я сдержал при нем свою радость.

- Спасибо.

- Пока не за что. Прощай. Больше мы не увидимся.

Спустя четыре дня меня вывели на тюремный двор. Когда человека ведут на казнь, трудно чему-то радоваться, но, оказавшись на просторе, под голубым небом, мне в какой-то мере даже стало хорошо. Вслед за мной во двор вывели Игнацио, главаря и трех других преступников. Двое из них имели нездоровую, серого оттенка, кожу лица и бегающие, вороватые глаза. Судя по всему, это и были воры, о которых мне сказал комендант. Зато разбойник имел широкие плечи и мощную мускулатуру.

"Явно, бывший солдат, - сделал я свой вывод.

В его глазах то и дело вспыхивали огоньки гнева, когда он бросал взгляды на охрану, которая стояла вокруг нас.

Перебросившись несколькими фразами с Игнацио и главарем, я снова вернулся к мысли, мучившей меня с самого утра, как только я открыл глаза. Сумел ли Джеффри за три дня найти людей и подготовить засаду?

Некоторое время мы стояли, пока нас по одному не стали отводить в кузницу. Там нас заковывали в ручные кандалы. Кузнец, грязный и чумазый, с шапкой густых и сальных волос, работал четко и быстро, несмотря на то, что от него шла густая волна перегара. Не успел он закончить свою работу, как ворота тюрьмы открылись, и во двор въехала большая повозка, на деревянном основании которой стояла большая металлическая клетка. Когда нас втолкнули в нее, шестеро, из окружающих нас стражников, вскочили на коней. Возница щелкнул кнутом, и вся процессия медленно выехала за ворота.

Как только колеса начали отматывать минуты моей жизни, мои мысли переключились на сам побег, в случае удачных действий. Куда бежать, где скрыться? Я не сомневался, что мой верный слуга все это предусмотрел, но мало ли что? А вдруг нападение отобьют? Все эти вопросы, словно рой пчел, жужжа, теснились в моей голове, все больше накручивая меня.

Спустя некоторое время наша тюрьма на колесах въехала в городские ворота. Охрана до этого державшаяся настороженно и с особой цепкостью оглядывавшаяся по сторонам в поисках опасности, теперь откровенно расслабилась, приняв независимый вид, они улыбались и подмигивали наиболее смазливым горожанкам. Я же с того момента, как деревянные ободья колес застучали по камню мостовой, напряженное ожидание скрутило меня всего, превратив мою человеческую сущность в настолько сильно натянутую тетиву, что готова порваться от малейшего прикосновения.

Игнацио видя мою безучастность, под маской которой я скрывал свое напряжение, первое время недоуменно поглядывал на меня, не понимая, чем оно вызвано, а потом замер, уставившись куда-то в пространство. Главарь, как уселся на дощатый пол, так и сидел всю дорогу, в угрюмом молчании. Воры, первое время о чем-то тихо переговаривались друг с другом, а потом одновременно начали тихо молиться. Единственным возмутителем спокойствия стал грабитель с большой дороги. Первое время он ругался и задирался с охраной, но это продолжалось недолго, до тех пор, пока двое охранников, почти одновременно не ударили его древками коротких копий. Если от одного удара он сумел уйти, то второе древко, ударившее в спину, отбросило его на противоположную сторону, вызвав крик боли. Этим воспользовался солдат, ехавший с другой стороны повозки. Сильным и быстрым ударом он врезал концом короткого копья в живот разбойнику, заставив того, с натужным стоном, согнуться в три погибели.

Людей на улицах, к моему некоторому удивлению, оказалось сравнительно мало. Впрочем, загадка разгадывалась просто. Все население города и окрестных сел сейчас толпилось на Большой Базарной площади в ожидании зрелища - казни гнусных преступников. Тем более что казнь преступников будет представлена в таком широком ассортименте. Виселица, колесо и плаха, на которой ворам отрубят правые руки по локоть.

Сейчас на улицах были только те бедолаги, чьи обязанности не пустили увидеть столь радостное их сердцу зрелище. При виде проезжающей мимо них клетки с преступниками они останавливались и жадно смотрели, пытаясь угадать, кому какая казнь уготована. Правда были и запоздавшие зрители. Те, при виде нас ускоряли шаг, а то и начинали бежать, стараясь опередить и прибыть раньше нас к месту казни. Правда, все происходящее вокруг меня оставляло меня безучастным, так как я сейчас был похож на туго сжатую пружину, которая была готова распрямиться в любой момент. Даже мыслей и тех в голове не было, а только метавшиеся из стороны в сторону слова - обрывки: - Ну, давай! Вот... сейчас! Сколько можно! Ну!".

Я с таким нетерпением ждал и все равно вздрогнул от неожиданности, когда раздался столь знакомый мне свист. Стражник, ехавший рядом со мной по ту сторону решетки, вдруг захрипел и вскинул руки к горлу, из которого уже торчала оперенная стрела. Но дотянуться не успел, руки бессильно опали, а за ними и тело стало медленно клониться набок, а затем и вовсе соскользнуло с лошади. Еще свист и стрела на треть ушла в грудь второго солдата, успевшего выхватить меч и сейчас оглядывавшегося по сторонам.

Только когда третий стражник со стрелой в глазнице, откинулся назад и замер, раскинув руки, на крупе своего коня, народ с испуганными криками стал разбегаться в разные стороны. Пока три оставшихся охранника, кто с копьем, кто с мечом в руке, сейчас крутились волчками на месте, пытаясь понять, откуда летели стрелы, как из переулка выскочило несколько человек. У всех в руках были мечи, а нижняя часть лиц обмотана тряпками. Из растерявшейся охраны только один сумел оказать достойное сопротивление и тяжело ранил одного из нападавших, но уже в следующую секунду нанесенный наотмашь удар мечом ссадил его с коня. Еще через минуту топором был сбит замок нашей клетки, и дверь нашей тюрьмы с тихим скрипом распахнулась настежь. Я подскочил к открывшейся двери, готовый выскочить, как случилось нечто для меня неожиданное, заставившее на какое-то мгновение меня замереть. Уж больно странным выглядело стремительное бегство недавних победителей, которые сейчас со всех ног улепетывали по проулку, из которого несколько минут тому назад так стремительно выбежали. Тут чья-то сильная рука меня отбросила в сторону. Это был здоровяк - грабитель, решивший таким образом расчистить себе путь к свободе, но это стало последним движением в его жизни, так как в следующее мгновение ему в грудь впился арбалетный болт. На миг он замер, а затем, хрипя, рухнул на дощатый пол повозки. Хотя я был так же поражен его неожиданной смертью, но в отличие от других узников, замерших от неожиданности, предполагал нечто подобное и поэтому, опередив остальных, выскочил из клетки. Только я утвердился обеими ногами на брусчатке, как услышал знакомый голос: - Сюда!

Я даже не стал выискивать глазами своего телохранителя, а просто помчался в ту сторону, откуда услышал призыв. Спустя два десятка ярдов я увидел стоящего на углу Джеффри, одетого в костюм зажиточного горожанина. Он махнул мне рукой и тут же завернул за угол. Я еще только успел достичь угла, как меня настиг Игнат. Джеффри, насколько позволяла ему хромота, ускорил шаг и вскоре свернул за следующий угол. В этот самый момент мы его нагнали. Тот огляделся по сторонам, а затем повернулся к Игнасио и неожиданно сказал: - Постой на углу. Посмотри, нет ли за нами погони.

На свой удивленный взгляд я тут же получил ответ: - Мы уже пришли.

Только я хотел спросить, куда мы пришли, как телохранитель сделал несколько шагов и постучался в неприметную дверь. Она была похожа на черный ход харчевни, через который доставляют дрова и съестные припасы. Джеффри снова постучал, а затем через определенный промежуток времени в пробарабанил пальцами по двери в третий раз.

Секунду спустя дверь распахнулась, но на пороге никто не показался. По жесту телохранителя мы вбежали в дом. Джеффри зашел последним, после чего запер за собой дверь. В помещении было темно. Пахло мышами, прогорклым жиром и кислым вином. Я стоял, не зная куда идти, пока телохранитель не потащил меня куда-то за рукав. Сделав несколько шагов в полной темноте, я услышал легкий скрип открываемой двери.

- Осторожно. Сейчас будут ступеньки, - прошептал мне на ухо Джеффри.

Ведя рукой по стене и осторожно нащупывая ногами ступени, я спустился в подвал, затем встал у стены, не зная, куда идти дальше. Мимо меня протиснулся Джеффри. По последующим звукам я определил, что тот разжигает огонь. Сначала пламя свечи осветило его фигуру, потом он развернулся, и я смог разглядеть нависший прямо над головой потолок и брошенные на пол матрасы, набитые соломой.

- Еда и вино, здесь в углу, - и он показал в темноту у себя за спиной. - Сейчас мне надо идти, Томас. Подготовить другое, более надежное, место.

- А это?

- Это временное. Здесь время от времени бандиты прячут награбленное, а иногда сами пережидают трудные времена. Это место известно многим, пусть даже только преступникам. Пройдет неделя, поверь мне, я найду способ выбраться из города, Томас.

- Спасибо тебе, старина.

Застоявшийся запах кожи, пота, железа и человеческих экскрементов, витавшие в этом полуподвале - тайнике неожиданно мне напомнили камеру пыток. Меня тут же передернуло, как только я вспомнил о ней. Пытка показала мне, насколько бесправен человек, не наделенный силой и властью, а также насколько тонок и ничтожен волосок, на котором висит человеческая жизнь. Хотя я знал все это и раньше, зато теперь это было выжжено клеймом на моей шкуре. Взгляд невольно упал на мою левую кисть, хотя обычно я старался избегать смотреть на багрово-красную корку, которая покрывала мою кисть. Каждый раз, когда я смотрел на ожог, во мне начинал шевелиться зверь. Он был уже не тот, которого я мог удержать на короткой привязи, теперь он все больше походил на дикого и свирепого хищника, готового рвать горло каждому, кто встает у него на пути. Было, похоже, что те запасы цивилизованности, хранившиеся во мне, сгорели в огне факела, которым жгли мою руку.

Через день пришел Джеффри и принес Игнацио одежду крестьянина, а мне монашескую рясу. Когда мы вышли у дверей нас ждал мул, нагруженный вязанками хвороста. Его повел Игнат, а я поплелся в двух шагах от него. Впереди шел, припадая на левую ногу, мой верный слуга. Минут двадцать мы плутали по улицам. За это время мы дважды видели усиленные патрули стражников, прочесывающие улицы в поисках беглецов. Со слов Джеффри я знал, что только воров поймали и сейчас они снова сидят, правда, теперь уже в городской тюрьме.

Когда мы свернули в очередной переулок, я понял, что мы оказались в районе городской бедноты. Нечистоты, горы мусора, деревянные дома с покосившимися крышами - все это говорило о беспросветной нищете. Но мы не остановились здесь, а прошли дальше до самой крепостной стены, где на пустыре, в гордом одиночестве, стоял барак. В десятке ярдов от входа стоял мужчина в потрепанной одежде, с изрядно потасканным лицом и тусклыми глазами. Он равнодушно посмотрел на нас, потом на Джеффри.

- Они? - так же равнодушно спросил он.

- Они, - лаконично ответил Джеффри и сунул ему в руку несколько монет.

- Идите за мной, - сказал нам мужчина. - По дороге ничего не трогайте и ничего не касайтесь.

Мы вошли. В здании окон не было, поэтому стоял полумрак. Свет проникал сквозь многочисленные щели в стенах и потолочных дырах. Посредине помещения стоял стол - козлы, на котором стояло распятие. По обе его стороны теплились две свечи. Расходясь от стола, вдоль стен, стояло два десятка лежаков, на которых лежали донельзя грязные матрасы. Только четыре лежака из них были сейчас заняты. На них сидели и лежали люди со страшно изуродованными лицами, в черных балахонах, которые проводили нас внимательными взглядами. Мы прошли до самого торца барака, находившегося в противоположной от них стороне. Подведя нас к двум крайним лежакам, стоявшим у самой стены, наш проводник указал на них рукой.

- Это ваши. Матрасы новые, заменил только вчера. Продукты в корзине. Там же свеча. Ведро для естественной нужды - стоит чуть дальше. Здесь на лежаке - балахоны и трещотки. Когда уйду - переоденетесь. Теперь еще. Вот две палки. Если те, - он не оглядываясь, ткнул себе за спину рукой, - захотят с вами пообщаться - их длины и веса хватит, чтобы отбить у них все желание. Вечером я приду и принесу еще еды.

Договорив, мужчина развернулся и пошел назад. Мы с Игнатом переглянулись. Мы находились в так называемом лазарете для прокаженных.

Средневековые лепрозории были не медицинскими учреждениями, а местом, где больные были предоставлены самим себе. Они под страхом смертной казни не могли покидать этого места без специального разрешения. За стенами лепрозория больные должны быть одеты в черные балахоны и островерхие шляпы или колпаки с белой полосой, а так же обязательно оповещать о своем приближении звуками колокольчика или трещотки, чтобы здоровые могли уйти с дороги. Средневековые врачи не сомневались в том, что проказа - заразное заболевание. В то время как чума и черная оспа, опустошавшие города Европы, появлялись лишь изредка, а потом исчезали, проказа в средние века существовала постоянно, поражая сотни тысяч людей. Огромный страх перед этой болезнью оправдывал жестокие меры по изоляции прокаженных, ставя их вне закона.

Зажгли свечу и, прилепив ее к краю лежака, переоделись в черные балахоны и надели шляпы с белой полосой, после чего сели. Я покрутил в руке трещотку, предназначенную чтобы предупреждать горожан о том, что идет прокаженный, а затем отбросил ее в сторону. Игнасио, бросив несколько опасливых взглядов в сторону больных, вроде успокоился, и теперь положив под голову руки, лежа дремал. Я же думал о том, что арбалетный болт поставил окончательную точку в истории с предательством. Комендант нанял убийцу, чтобы заткнуть рот единственному свидетелю, который мог в самый последний момент раскаяться и рассказать об участии в преступлении его сына, Винценто Перре. Но так уж случилось, что не повезло, ни коменданту, ни правосудию. Определившись с этим вопросом, я снова вернулся к обдумыванию своего положения. Насколько я знал, то прокаженным разрешалось просить милостыню только в строго отведенных местах, зато, если больные лепрой захотят уйти из города, им никто не будет препятствовать. Осталось переждать несколько дней, пока все утихнет, а бдительность городской стражи притупиться, после чего можно было уходить из города.

"Хорошо. Вырвался я из города, а дальше что? Спасти графиню становиться практически невозможно. Да и какой я сейчас боец с изуродованной рукой. Правда, пальцы шевелятся, значит, есть надежда, что рука восстановиться, - тут я неожиданно почувствовал, как у меня пересохло в горле.

Порывшись в большой корзине, достал мех с вином и оловянную кружку. Налил и тут же с жадностью выпил.

"Похоже, каждый из нас останется на прежнем месте. Я - там, куда меня занесет судьба, а она в тюрьме".

Пережитое мною, а плюс еще постоянная боль в руке, отстранили в сторону образ Беатрис. Только сейчас я снова мог думать о ней в полной мере, а не вскользь, вспоминая время от времени. Хотя именно она стала причиной моих тяжелых испытаний, я даже в первые дни своего заключения, когда дикая боль, чуть ли не сводила меня с ума, не держал на нее зла.

"Судьба странным образом свела нас вместе. И вот теперь.... - тут я неожиданно услышал шаркающие звуки. Повернул голову. К нам приближалось двое больных проказой. Бросил быстрый взгляд на палку, прислоненную к моему лежаку. Хорошая, массивная палка. Врезать такой - мало не покажется! Снова перевел взгляд на прокаженных. Те, сделав еще пару шагов, остановились на границе неровного круга света, падавшего от свечи. Здесь, в колеблющимся свете, их лица, изуродованные болезнью, выглядели кошмарными рожами монстров из трехразрядного фильма ужасов. Лицо одного из них бугристую оскаленную маску, а у другого лицо и кисти рук были покрыты буро-красными блестящими пятнами и язвами. Неожиданно мне захотелось перекреститься, но вместо этого я взял палку. И в этот самый момент вспомнил, что проказа поражала не только мышечную ткань, но и нервную систему больного. Тело не чувствовало боли, даже если его прижигали раскаленным железом, хотя живое мясо при этом дымилось и горело.

"Вот блин! - подумал я, а вслух сказал: - Чего надо?!

При звуке моего голоса Игнацио открыл глаза, а затем рывком вскочил на ноги. В следующую секунду в его руках оказалась палка. Все это испугало прокаженных, и они начали отступать.

- Эй! Чего хотели?

- Хлеба, если можно, - промолвил больной в пятнах и язвах, а спустя секунду добавил, - добрый господин.

- Голод... совсем замучил, - сказал урод. - Окажите милость Божью.

- Посмотри в корзине, - обратился я к русичу.

Тот порылся, затем достал большой каравай хлеба, кусок сыра, пару кусков жареного мяса, оливки и две больших кисти винограда. Помимо меха с вином еще оказался кувшин с водой. Прокаженные как загипнотизированные уставились на еду. Игнацио посмотрел на меня.

- Дай им половину хлеба и сыр, - сказал я ему, а потом обратился к больным. - Отойдите в сторону! Сейчас он положит еду, на вон тот, дальний лежак, а вы потом ее заберете.

Больные торопливо попятились, не сводя глаз с выложенных продуктов. Игнацио отнес и выложил на лежак хлеб и сыр, после чего торопливо вернулся к своему месту. Жадными и суетливыми движениями больные лепрой расхватали оставленную еду и тяжелой, неровной походкой отправились к своим лежакам. Пока те ели, мы тоже решили перекусить. Закончив с едой, некоторое время сидели, думая каждый о своем. В этот самый момент снова раздались шаги. Мы оба повернули голову к незваному гостю. Он подошел и стал на том же самом месте, где до этого стояли его собратья по несчастью. Только он поднял низко опущенную голову, как я вскочил с лежака, словно меня пружиной подбросило. Болезнь в нем только начала развиваться и поэтому еще не затронула черт лица.

- Это вы?!

- Да, Томас Фовершэм, это я.

Передо мною стоял... граф Анри де Сен-Жак, однорукий, с синевато-багровыми пятнами на изможденном до крайности лице.

- Глазам своим не верю.

- В другое время я бы то же самое сказал, но теперь.... Впрочем, ты мне лучше скажи, как здесь оказался? Задание?

- Нет, граф. Я, если честно сказать, здесь, - тут я покосился на Игнацио, который с явным любопытством прислушивался к нашему разговору, - по своим, личным делам.

- Значит... - тот задумался, явно не зная продолжать ему говорить или нет, - ты здесь не из-за меня?

- Нет.

- Впрочем, какая теперь разница. Я считай так и так мертвец, - с этими словами человек, бывший некогда графом Анри де Сен-Жак, развернулся и пошел к своему месту.

Мне хотелось узнать, что с ним произошло, я даже собрался его окликнуть, но в последний момент передумал. Захочет - сам скажет, не захочет.... Все равно через несколько дней наши пути разойдутся. И на этот раз окончательно. Я лег на тюфяк, но мысли о графе не хотели уходить из головы: уж больно странной и неожиданной казалась мне наша встреча.

"Судьба странно сводит людей вместе. Сначала наши пути пересеклись с Лордом, теперь вот с... графом. Значит, он выжил во время нападения этого бандита на замок. А может, он был тем человеком, которого пытал Лорд, чтобы получить сведения? Нет. Лорд еще та сволочь, он бы не выпустил свою жертву из своих лап, пока не замучил бы окончательно. Тогда, как он стал таким? Ладно. Отложим. Может сам скажет. Хотя.... Он же сам мне только что сказал, что в бегах, прячется от Хранителей. И что он мог совершить.... Да все что хочешь! Взял да плюнул в суп главе Хранителей! Вот и причина! Хотя все может быть намного проще: подцепил проказу и его просто выгнали. Нет, это не проходит. Он богатый человек и жил бы сейчас у себя в замке, а не в этой... дыре. Ладно, чего гадать? Утро вечера мудренее".

С утра мы с Игнацио плотно позавтракали, не забыв поделиться едой с прокаженными, после чего вышли и построились в колонну по двое, после чего под оглушительный треск трещоток отправились на рынок просить подаяние. Так прошло несколько дней, пока поздно вечером не появился Джеффри и не сообщил, что через день, в воскресенье, прокаженных поведут к городским воротам просить милостыню.

- Я буду ждать с лошадьми за городом у большого дуба, после того как колокол ударит полдень, - предупреждая мой следующий вопрос он тут же пояснил. - Он один там такой растет на обочине. Мимо него никак не пройдете.

На следующий день, сразу после того как ушли прокаженные с едой, которые теперь каждый вечер клянчили у нас продукты, неожиданно появился граф. Он подошел и попросил у меня вина. Кружка у нас была только одна, и отдавать больному проказой мне ее не хотелось, поэтому я решил отдать ему почти опустошенный бурдюк. Я сразу заметил, что он какой-то не такой. Его щеки горели ярким румянцем, а движения были то замедленные, то излишне резкие, словно он не всегда понимал, что ему делать. Положив бурдюк, я быстро вернулся на свое место и был уже готов забыть о его приходе, как он, взяв вино и готовый уйти, вдруг неожиданно остановился и снова повернулся ко мне. Несколько мгновений мы смотрели друг на друга, пока он вдруг не спросил:

- Не хочешь поговорить?

Несколько озадаченный подобным предложением, так как уже не ожидал услышать от него подобное предложение, я все же сказал:

- Гм. Давай.

Мы вышли из барака, и отошли в сторону. Я думал, что он начнет сразу говорить, а вместо этого он жадно присосался к бурдюку, но, успел сделать несколько глотков, как у него начался кашель. Тот бил его, душил и выворачивал наизнанку. Последний его спазм был таким мощным, что согнутый в три погибели граф не удержался на ногах и упал боком на траву. Несколько минут его тело содрогалось, и только потом приступ стал ослабевать. С минуту он отхаркивался, лежа на земле, потом с трудом сел. Его губы и подбородок были в крови.

"Блин! Так у него туберкулез! Где его так угораздило? Проказа, руку потерял, а вот теперь "чахотка". Как говориться: повезло, так повезло!".

Еще минут пять прошло в молчании, после чего де Сен-Жак с надрывом в голосе сказал: - Может ты и прав.

- В чем я прав?

- Вино. Напиться и утопиться.

- Ничего подобного не говорил. По-моему, у тебя бред начался!

- Бред? Нет. Я точно знаю! Это все вы бред несли! Запутать думали? - он быстро повернул голову ко мне.

Некоторое время смотрел на меня, но ощущение было такое, что он словно смотрел сквозь меня, затем через минуту он очнулся и пришел в себя. Это я понял по его последующим словам: - Где вино? Ты обещал мне вино! Где оно?

- Вылилось на землю, когда ты начал кашлять!

- Вылилось? Дьявол! У тебя есть еще вино?!

- Больше нет.

- Проклятье! Вино! Только оно согреет душу, закроет туманом забвения мой воспаленный разум! Дай вина! Я хочу много вина!

С ним явно творилось что-то не то. Тусклые, ничего не видящие глаза смотрели куда-то в пространство, руки дрожали крупной дрожью, а пальцы ни на секунду не оставаясь на месте, перебирали складки его балахона. Из горла рвалось частое, с хрипами, дыхание, словно он только что пробежал несколько миль.

- Не надо мне денег! Принеси мне вина! Я открою тебе тайну! Открою! Ты станешь богатым! Несметно богатым! Только принеси вина! Милостью Божьей заклинаю!

Он меня уже стал раздражать.

- Ты думаешь, что я попрусь сейчас....

- Вина! Не надо мне вашего милосердия!! Дай вина!! - вдруг неожиданно вскричал граф. Взгляд его помутнел.

Я смотрел на человека, явно безумного и думал: - "Плюнуть и пойти спать?" - но вместо этого почему-то сказал: - Хорошо! Будет тебе вино!

С этими словами я сорвал с себя балахон прокаженного, после чего с силой швырнул его на землю.

- Жди!

Я был зол на себя. Вместо того чтобы послать этот живой труп куда подальше, я, как дурак, отправился выполнять его просьбу. Куда идти я знал, так как по дороге сюда заприметил харчевню, расположенную не далее, как в ста ярдах от приюта. Быстрым шагом добрался до нее, затем вошел. Найдя хозяина, показал ему серебряную монету. Судя по округлившимся глазам, похоже, он видел такие деньги только по большим праздникам, после чего, сказал ему: - Два меха самого лучшего вина. И только попробуй подсунуть мне какую-нибудь кислятину, приятель. Пожалеешь. Я сейчас не в самом лучшем настроении.

Тот пробежал взглядам по моим широким плечам, затем скосил глаз на кулак, где была зажата монета, и кивнул головой: - Подожди пять минут, приятель. Только в подвал спущусь и живо обратно.

Действительно, не прошло и пяти минут, как он появился с двумя мехами. Я потрогал один из них рукой - он был прохладный, значит, хозяин действительно спускался в подвал. Открыл и плеснул вина в оловянную кружку, стоящую на стойке. Потом придвинул кружку хозяину. Тот понимающе усмехнулся, затем, не раздумывая, опрокинул ее в рот. После чего я повторил то же самое с другим бурдюком. И только после этого сам попробовал вино.

"Не самое лучшее, но и не из худших", - заключил я и кинул монету хозяину, который словил ее на лету и сразу принялся ее разглядывать. После короткого осмотра он кивнул мне головой, и я пошел к дверям. Отшвырнув с дороги пьянчужку, который пытался отлить прямо с порога, я шагнул в полумрак. Пройдя ярдов двадцать, я не сильно удивился, когда обнаружил в глубокой тени одного из домов две фигуры. Я сделал вид, что их не заметил, а когда головорезы вышли из темноты и преградили мне дорогу, придал себе как можно более испуганный облик.

- Послушай, приятель, ты же знаешь Божий завет: делись с ближним своим, - сопровождая свои слова скабрезным смешком, обратился ко мне здоровяк с большой и окладистой бородой. - Ты же так думаешь?

- Ха! Точно сказал! - подхватил разговор второй бандит. - Надо делиться с ближним! Приятель, не томи нас понапрасну - доставай кошелек!

Он имел один глаз, средний рост и длинные мускулистые руки. В правой руке "борода лопатой", так я прозвал первого бандита, держал приличных размеров тесак, а одноглазый - дубинку. Честно говоря, я был зол, и мне нужно было выпустить пар, так что эта парочка пришлась как раз вовремя.

- Милостивые господа, не губите меня! Все отдам, только не убивайте! - заныл я плачущим голосом. - Жена больная. Дети семеро по лавкам сидят! Заклинаю вас Богом - не убивайте!

Морды грабителей, до того жесткие и напряженные, расслабились, расплылись в презрительных гримасах. В глазах, до того холодных и настороженных, появилась пренебрежительная жестокость. Они подошли, поднимая оружие, к легкой и достойной презрения жертве.

- Да кому ты нужен, трусливый хорек! - брезгливо бросил мне одноглазый. - Вино давай! И кошелек! Затем проваливай!

В следующую секунду расслабившиеся бандиты получили вино, правда, не таким образом, как хотели. Один бурдюк с тяжелым шлепком ударил в лицо "бороде лопатой", а другой - попал в голову одноглазого. В следующую секунду вопль одноглазого перешел в сиплый вой, когда я врезал ему ногой в пах, а потом и вовсе захрипел, когда ребром ладони рубанул его по горлу. Отскочив назад, как раз успел встретить атаку "бороды". Тот своим бешеным напором напоминал тупого быка. Впрочем, он таким и являлся. Шаг у него получился слишком широкий, и выпад слишком глубокий. Перехватив запястье, я потянул его руку с ножом в сторону, крутнутся на месте, пропуская бандита перед собой. Не сумев затормозить, он пролетел мимо. Удар в голову настиг его на полпути и бросил на землю. Подскочив к нему, с размаха опустил сапог на его горло и прямо почувствовал, как хрустят и сминаются его хрящи. Несколько судорожных движений и руки "бороды лопатой" бессильно упали на камни брусчатки. Выдернув из его пальцев тесак, подошел к скорчившемуся на земле одноглазому грабителю, а затем с силой рубанул тесаком по белевшей в темноте шее. С десяток секунд он еще хрипел, а потом затих, глядя навсегда застывшим взглядом в черное небо. Отбросив окровавленный нож, подобрал вино с земли и пошел дальше. Вернулся я уже в полной темноте и не сразу нашел на темной траве лежащую фигуру человека. Подойдя, остановился на границе четырех ярдов, а затем осторожно окликнул его, но тот продолжал неподвижно лежать.

"Умер? Вот блин! Мать твою! А как теперь определить?".

Кинув меха с вином в траву, я нашел, а затем надел свой балахон и колпак, после чего вернулся в приют. Остановившись на пороге, вполголоса обратился к прокаженным: - Кто не спит - отзовитесь.

- Чего тебе? - и над рваниной, которой укрывался один из прокаженных, приподнялась голова.

- С вашим приятелем что-то случилось. Там, за бараком. Похоже, он умирает. Надо ему помочь.

- Все там будем, рано или поздно, - равнодушно заметил больной и уже собрался снова лечь спать, как я сказал:

- Получишь бурдюк вина, если посмотришь, что с ним случилось.

- Бурдюк вина?! Где он?!

Когда он выбрался из-под тряпок, я узнал его. Это был человек с изуродованным проказой лицом.

- Где он? - повторил он снова.

- За приютом, у оливковых деревьев.

- Где вино, господин? - в его голосе чувствовалась угодливость.

- Там же. На траве.

- Идем же, добрый господин.

Прокаженный присел на корточки перед лежащим неподвижно графом. Затем низко наклонился над ним и сказал: - Он живой, только без сознания. Правда,...

- Говори!

- У него кровь горлом идет. Не переставая. И еще он горит. Я уже видел таких. Хорошо, если до утра протянет.

- Ты не перенесешь его внутрь?

- Зачем? Какая ему теперь разница, где умирать, господин? Только мучить беднягу.

- Может ты и прав.

- О! Подождите, господин. Он что-то сказал. Вот снова повторил. "Томас, вина.... Отдам сокровища... тамплиеров.... Твоя клятва...ключ, Томас... замок.... Северная башня.... Вина...".

Я внимательно вслушивался в те слова, что повторял за умирающим графом прокаженный. Когда тот перестал бормотать, обезображенный болезнью поднялся с колен:

- Это все, господин. Он снова впал в забытье. Я могу идти?

- Вон там - лежат два меха с вином. Забери и иди.

Я плохо и мало спал этой ночью. Вскочив перед самым рассветом, первым делом побежал смотреть, как там граф. Мне одного взгляда хватило, чтобы понять - человек умер. Об этом сказала синюшная бледность лица и неподвижность неудобно лежащего тела, присущая только мертвецам. Некоторое время стоял, глядя на него, потом в который раз, стал перебирать подробности вчерашнего вечера, а так же мысли, которые пришли в связи с этим мне в голову.

"Отдам сокровища... тамплиеров.... Твоя клятва...ключ, Томас... Замок.... Северная башня...". Хм! Сокровища тамплиеров. Он так сказал. В принципе, я уже сложил эту головоломку. Замок - это Ле-Бонапьер. Там есть Северная башня. Блин! Теперь надо говорить: была башня. Если сокровища были спрятаны в замке, то, как тогда отнестись к словам Лорда, который утверждал, что перебрал все там по камешку. Излазил все подвалы и ничего не нашел. С одной стороны бред больного и свидетельство человека, который трое суток искал эти самые сокровища в развалинах, а с другой... это мой единственный выход из того положения, в котором я нахожусь! Не горячись, парень! Продумаем все снова. Северная башня. Я был в ней. Ничего особенного. Там мышь с трудом спрячется, не говоря уже о сундуках с золотом. Чепуха какая-то! И что? Стоп! Я, похоже, кое-что забыл. Он упомянул мою клятву. Но что в ней особенного? Клянусь приложить все силы на создание Царства Божьего на земле.... Или: если надо отдам жизнь за идеи общества и вся такая прочая хренотень. Обычная стандартная.... Так-так-так. Есть! Есть странное! Четверостишие! Как там. Ага! Там, где тьма... раскинула свои крылья. Она парит.... То есть тьма парит над... черным зеркалом, в котором отражается ложь, а само зеркало хранит правду. Попробуем связать все это в логическую цепочку. Черное зеркало. Что это может быть? Э-э.... Зеркало, закрывающее вход в сокровищницу. Нет! Нелепица какая-то!

Оно наоборот бы привлекло внимание! А что не привлечет внимание? Подожди-ка.... В Северной башне был колодец! Черное зеркало - это вода! Она отражает... ложь, а сама хранит правду. Предположим, что под словом "правда" скрыто слово "сокровища". Значит ли это, что они скрыты на дне колодца? Нет. Если бы это был только один сундук, можно было поверить, а их там должно быть не меряно. Явная глупость! К тому же, что за ложь, которая отражается в воде? Блин! Белиберда какая-то получается! И все же есть ориентир - колодец в Северной башне. Попробовать? А что мне еще в моем положении делать?! Если сокровища там, то все мои проблемы разом решаться, а если нет,... то, как говориться, и суда нет! Буду думать дальше, как помочь Беатрис!".

Дождавшись прихода смотрителя приюта, я указал ему место, где лежало тело графа, затем сунул серебряную монету ему в руку. Тот бросил равнодушный взгляд на тело, затем оценил достоинство монеты, после чего сказал:

- Похороним достойно, господин.

Затем он постучал в дверь, вызывая остальных, а когда все вышли и повел нас к городским воротам. Мы с Игнацио где-то с час посидели, потом встали и, гремя трещотками, вышли за городские ворота. Я ожидал, что нас хотя бы окликнут, но стражники только проводили нас равнодушно - скучающими взглядами. В ста ярдах от городских стен нас встретил Джеффри. Переодевшись и вооружившись, мы вскочили на коней.

- Куда едем, господин? - поинтересовался Джеффри.

- Во Францию, старина.

- Господин, - вдруг неожиданно обратился ко мне Игнацио, - я считаю, что вернул вам свой долг признательности и поэтому прошу вашего разрешения уехать домой. На Русь.

- Не возражаю. Езжай. Документ, что ты свободный человек, у тебя есть. Конь, доспехи, оружие - твои. Джеффри, у тебя есть деньги?

- Где-то полторы сотни флоринов, мой господин.

- Отсыпь ему половину.

Как только золото перекочевало в кошелек моего бывшего телохранителя, пришло время прощаться.

- Спасибо тебе за все, парень!

- Господин, вы всегда были щедры со мной! Не вы, а я должен благодарить вас! Вы так много сделали....

- Хватит! Мы поняли друг друга! Счастливого пути, парень! И... передавай привет Росси... Руси!

- Передам! Счастливого пути, господин! Джеффри, прощай друг!

Мы уже второй день ехали по французской земле и думали, что снова придется ночевать в лесу или в поле, как за холмом неожиданно показалась большая деревня. Мой конь утомленный, как и я, дальней дорогой, вдруг всхрапнул и живее зашевелил ногами.

"Вот и коняга почуял культурный отдых. В конюшне, с овсом. Ну, прям, как человек. Да и нам нормально отдохнуть не мешает. Да и руку левую натрудил".

Осторожно снял перчатку с обожженной руки. Подвигал пальцами. Джеффри уже неоднократно видевший эту картину, спросил: - Ну, как ты, Томас?

- Пальцы сгибаются. Правда, не так хорошо, как бы хотелось.

- Не все сразу, парень!

Еще, через полчаса мы въехали в деревню и остановились у местной гостиницы. Кинув поводья подбежавшему мальчишке, я с наслаждением потянулся всем телом, затем подойдя к двери, распахнул ее. Из проема сразу потянуло свежим хлебом, жареным мясом и луком. Запахи были такими вкусными и аппетитными, что рот сам собой наполнился тягучей слюной. Вместе с запахом по ушам ударил привычный шум человеческого застолья. Не успел перешагнуть порог, как шум приутих, но как только на меня вдоволь насмотрелись, все снова вернулись к своим разговорам. В зале, где могло расположиться человек тридцать, сидело чуть больше десятка человек. Шестеро из них, очевидно, местные крестьяне. Трое купцов обмывали, судя по разговору, удачную сделку, а вот двое, сидевшие за столом, недалеко от двери, были солдатами или наемниками. Они были сейчас в том состоянии подпития, когда людям хочется покуражиться, чем-то проявить себя, показать какой он сильный и как ловко умеет обращаться с мечом. Именно поэтому меня окинул вызывающим взглядом один из них, плечистый малый с длинными сальными волосами, лежавшими на кожаной куртке со следами проплешин и вытертостей от доспехов. У таких сила и безжалостность стояли на первом месте. Понимая и преклоняясь перед силой, они в то же время жестоко и безжалостно обращались с людьми, которые были их слабее. При этом они не делали разницы ни для кого, будь то зрелый мужчина, девушка или маленький ребенок. Мне не нравился подобный тип солдата, но их было довольно много, потому что именно таких воинов ковала эта эпоха.

"Впрочем, ты сам недалеко от него ушел, парень".

Выбрав стол в глубине зала, я сел за него. Снова огляделся. Зал был длинным, уставленным длинными столами и лавками, в дальнем конце которого пылал очаг, где кипел большой котел. Рядом с ним стояла полная женщина и разливала по деревянным мискам, стоявшим перед ней в ряд, похлебку. Закончив, тут же стала разносить ее по столам. Там же, в глубине зала, находилось некое подобие стойки, за которой находился хозяин гостиницы. Судя по телодвижениям, в этот момент, он, похоже, наполнял кувшины из бочки с вином, стоявшей за стойкой. Поставил наполненный кувшин и взял другой, пустой. У него над головой, прямо в тяжелые балки потолка, было вбито не меньше десятка крюков, на которых висели окорока, колбасы, связки лука и чеснока.

Подошел к столу и сел напротив меня Джеффри, который задержался, устраивая наших лошадей на конюшне. Тут же к нам подошла хозяйка.

- Что господа будут есть?

- А что есть?

- Похлебка мясная. Свинина жаренная. Капуста тушеная с салом и оладьи с медом. Есть пиво и вино.

- Похлебка. Свинина. Вино.

- Мне тоже самое, - одобрил мой выбор телохранитель.

- Сейчас все будет, добрые господа. Я быстро, - и женщина поспешно отошла от нашего стола.

Действительно, не прошло и несколько минут, как она уже вернулась с двумя объемистыми кувшинами и кружками. Я почти одновременно с Джеффри налил и жадно, крупными глотками выпил вино, тут же снова налил, но теперь стал пить не торопясь, наслаждаясь прохладой, ароматом и чуть резковатой кислинкой, придававшей особое очарование его вкусу. Не успели мы закончить смаковать вино, как перед нами появились тарелки с густой мясной похлебкой. При виде горячего варева у меня тут же заурчало в желудке, и только когда ложка заскребла по дну тарелки, снова почувствовал себя человеком. Тушеную свинину ел уже неторопливо и несколько лениво, чувствуя приятную сытость в желудке. Только я положил очередной кусок мяса в рот, как дверь неожиданно распахнулась и порог перескочила юная девушка. Именно перескочила и побежала между столами легко и грациозно, как олененок. Судя по проступившей радости на лицах мужчины и женщины, хозяев гостиницы, это была их дочь. Когда она пробегала мимо стола, за которым сидели наемники, один из них схватил ее за руку и притянул к себе. Девушка попыталась вырваться, но тот силой усадил ее к себе на колени, при этом крепко держал ее за талию, чтобы не убежала. Второй солдат, сидевший напротив, стал совать ей в лицо кружку с вином. Картина была мне знакомая и поэтому совершенно не представлявшая интереса. К столу солдат подбежала хозяйка и стала просить, чтобы отпустили ее дочь. Наемники, смеясь, и совершенно не обращая внимания на женщину, теперь пытались насильно влить в девушку кружку вина. Грубая шутка закончилась тем, что девушка резко оттолкнула кружку, и часть вина выплеснулось на наемника, который ее держал. Тот разозлился и отвесил девушке оплеуху. Та от боли и испуга завизжала. На ее вопль в помещение ворвался молодой крестьянский парень, очевидно ожидавший свою подружку на улице. Недолго думая, он подскочил к наемнику, сбросил его руку с талии девушки, после чего рывком выдернул ее из-за стола. Та, зарыдав, уронила голову на грудь своей матери. Может, все бы и утряслось, если бы парень, вместо того чтобы разыгрывать героя, убежал, а он сдуру решил выказать свою храбрость и остался на месте. Наемник, с побагровевшим от дикой злобы и выпитого вина лицом, вскочил на ноги. Рука его уже упала на рукоять ножа, как я приподнялся над столом и запустил пустой кружкой в спину наемника. В тот самый момент, когда луч солнца упал и разбился брызгами на лезвие длинного ножа, кружка врезалась меж лопаток наемника. Удар в спину заставил того резко развернуться в нашу сторону. Я помахал ему рукой.

- Эй, приятель! Остынь!

Если до этого ярость кипела внутри него, то теперь она вылилась в злобном оскале, исказившем его лицо и крике:

- Убью!! На куски порежу!!

- Не горячись, приятель! - но мой миролюбивый призыв остался без ответа.

Отшвырнув молодого крестьянина со своего пути, тот рванулся в мою сторону. Судя по его бешеным глазам, вино и ярость, похоже, полностью подчинили себе его разум. Ему в спину полетел крик его приятеля: - Остынь, Гийом! Не уподобляйся бешеному псу, парень! - но того уже могла остановить только пролитая кровь. Своя или чужая. Я не стал терять время и пока тот огибал столы и лавки, быстро вскочил со своего места. Рукоять кинжала привычно легла в ладонь. Сомнений и страха не было. Подстегиваемый азартом в предвкушении схватки, я чувствовал, как мое тело наливается силой и желанием победить. Это было восхитительное ощущение.

Когда между нами осталось три ярда чистого пространства, наемник резко рванулся вперед. В его вытянутой руке тускло сверкнул нож с длинным узким лезвием. Из-за того своего неадекватного состояния, граничащего с тупым бешенством, выпад получился слишком глубоким. Я успел качнуться вбок и перекинул нож в другую руку. Среагирует? Не успел! Перехватив запястье нападающего, я потянул его руку с ножом в сторону, крутнутся на месте, пропуская разбойника перед собой. Не сумев затормозить, бандит пролетел мимо, тем временем лезвие моего кинжала вонзилось ему в спину, но оно вошло не туда, куда я метил, из-за его рывка в сторону. Клинок вошел не под лопатку, а в плечо. Удар развернул его, а боль прибавила ему злости. Взвыв, он извернулся и тут же выбросил руку с ножом в мою сторону. Мне чудом удалось увернуться от мелькнувшего у живота клинка. Ударить второй раз головорезу не удалось - качнувшись в сторону, я первым нанес ему удар. Теперь лезвие попало точно в цель, меж ребер, уйдя почти до самой рукояти. Ударив, я тут же отпрыгнул. Наемник захрипел, а затем слепо и вяло попытался ударить ножом, после чего пошатнулся, а затем завалился на спину. С полминуты он еще дышал, а потом затих, глядя застывшим навсегда взглядом в закопченный потолок. Я стоял над ним некоторое время, тяжело дыша, затем тщательно вытер кинжал об одежду мертвеца и сунул его в ножны. Оглядел посетителей, которые сейчас стояли на ногах и наблюдали за схваткой и, найдя среди них хозяйку, стоявшую рядом с мужем, крикнул: - Эй, хозяюшка! У меня там, наверно, свинина на столе остыла! Не мешало бы подогреть!

Люди, до этого, с любопытством, следившие за схваткой, тут же снова сели на свои места. Бросил взгляд на товарища наемника, продолжавшего сидеть за столом. Тот встретил мой взгляд, затем слегка развел руками, как бы говоря: "Ты ж видел, я пытался его остановить. А к тебе ничего не имею".

Несмотря на равнодушную маску, которую я специально поддерживал на своем лице, внутри меня билась радость, причем не все поглощающая, как после жестокого и кровопролитного боя, а вроде веселого колокольчика, звеневшего в моей душе.

Сев за стол, я налил себе вина и, под веселый звон внутри меня, с удовольствием выпил. Переглянулся с телохранителем, поглядывавшим на меня с хитрой улыбкой на губах. Он смотрел на меня так, будто что-то хотел сказать. Только я открыл рот, чтобы спросить его об этом, как хозяйка принесла мне порцию горячей свинины. Вместе с горячим мясом я получил вместе с благодарностью хозяйки, ее заверение: что этот обед за счет заведения. За едой я и думать забыл о странном взгляде Джеффри, если бы он сам мне не напомнил, когда я уже хотел подниматься, чтобы идти в отведенную нам комнату:

- Томас, ты сегодня не такой, как обычно.

- Не такой? Как тебя понять?!

- Ты его убил, словно таракана прихлопнул. Походя.

Я замер от неожиданно пришедшей мысли. Когда-то я боялся, что могу в определенный момент перейти грань и стать убийцей, которому просто нравиться убивать. Слова моего телохранителя неожиданно напомнили эти давнишние сомнения.

"Сегодняшний случай - это как? Гм! А впрочем, какая, к черту, разница?! Что я себе голову ерундой забиваю! И вообще, я тот, кто я есть, а судить меня будут по делам моим, Бог и моя собственная совесть. И никто более".