У каждого своя война

ГЛАВА 5 ЗАМОК ЛЕ-БОНАПЬЕР

Спустя два дня привезли выкуп. После теплого прощания с дядей и племянником, мне пришлось им пообещать, что как только снова окажусь в этих краях - обязательно заеду к ним в гости. Пора было отправляться и мне. Перешедшие ко мне лучники, ожидавшие свои доли от выкупа, сейчас получили свои деньги и были готовы следовать за мной. Именно из-за них я чувствовал на себе плохо скрываемое недовольство двух предводителей отряда - Кенвуда и Бернса. Почему-то они считали, что именно я увел у них людей. По большому счету мне было плевать на их недовольство, но все равно это невольно раздражало, к тому же я и сам испытывал мало радости от нового пополнения. Как бы то ни было, к исходу второго дня я стал командиром отряда отборных солдат, состоящего из сорока семи лучников и шестнадцати латников во главе с Черным Диком.

На рассвете мы выступили по направлению к замку Ле-Бонапьер, а поздним утром следующего дня показались его стены. Сказав воинам, чтобы те готовили временную стоянку, а сам поскакал дальше, в направлении замковых ворот. Остановившись в тридцати ярдах от тяжелых, окованных железом, створок, закричал:

- Томас Фовершэм!! Прибыл по поручению Уорвикского аббата!!

Часовой на крепостной стене слегка кивнул каской в знак того, что принял сообщение, затем повернулся в сторону замкового двора и, в свою очередь, прокричал:

- У ворот - рыцарь!! Приехал от Уорвикского аббата!!

Минут пятнадцать я любовался потемневшим от времени деревом и ржавчиной на массивных петлях тяжелых ворот, пока не раздались звуки, давшие мне знать, что ворота открываются. Еще несколько минут спустя тяжелая створка повернулась ровно настолько, чтобы мог проехать один всадник. Тронув поводья, я минул каменную арку, сложенную из серого, слегка обтесанного, булыжника, и оказался в замковом дворе. К моему удивлению меня никто не встречал, за исключением двух солдата замковой охраны, стоявших у ворот и с нескрываемым любопытством рассматривавших меня. Я не рассчитывал на пышную встречу, но чтобы заставить ожидать дворянина, как какого-то слугу....

"Что они о себе думают! Развернусь - и ищи ветра в поле! А может так и сделать. Сунуть письмо солдату, а самому... - только я пришел к этой мысли, как из дверей дворца вышел человек, лет тридцати пяти, и направился ко мне. Соскочив с седла, я кинул поводья подошедшему ко мне солдату, после чего снятой перчаткой стал сбивать пыль с одежды, что, впрочем, не мешало мне украдкой бросать взгляды на подходившего ко мне человека. Меч, висящий у пояса, мощные плечи и грудь, а в глазах - суровость, присущая воину. Как только он приблизился и остановился, мы обменялись короткими поклонами.

- Эсквайр Томас Фовершэм, сын барона Джона Фовершэма.

- Шевалье Гийом де Морнье, секретарь и доверенное лицо господина графа. Я проведу вас к нему.

После чего он повернулся и направился к дворцу, предлагая мне тем самым идти за ним.

"Хм. Неласковый прием. Весьма неласковый. Впрочем, чего гадать! Поговорю с графом и узнаю в чем тут дело!".

Замок, где располагалась школа, достался обществу Хранителей в наследство от одного из его членов, не имеющему наследников. Граф Анри де Сен-Жак или брат Фанор стал, третьим по счету, главным наставником школы, готовившей будущих адептов для тайного общества. В отличие от большинства ее членов он относился к людям, чьи предки поколениями служили идее Хранителей - созданию многонационального Царства Божьего на земле. Они быстрее, чем люди, пришедшие со стороны, проходили дорогу наверх, и, как правило, чаще тех занимали высшие ступени в структуре Хранителей.

Будучи юношей, Анри, гордился тем, что он один из тех, чей род более века, является одним из столпов, которые являются основой организации Хранителей. Постепенно эта гордость переросла в высокомерное чувство по отношению к людям, пришедшим в тайное общество со стороны, а значит, не имеющих столько заслуг, как их семья. Искажение в его сознании прошла незаметно и молодой граф, стал разделять общество на "избранных", как он, и других, которых он именовал про себя "людишками", и считал их пригодными, разве что для грязной работы. Когда же случалось, что на высших постах появлялись подобные типы, он считал, что подобным людишкам не место среди таких, как он. К таким людям граф относил Ричарда Метерлинка, аббата Уорвикского монастыря, несколько лет тому назад ставшего с ним на одну ступень в иерархической лестнице общества Хранителей. Это была одна из двух причин, из-за которой меня встретили довольно сухо. Но главной причиной все же был не своеобразный взгляд графа на общество, а то, что брат Фанор к своим сорока годам окончательно разочаровался в целях и задачах общества, и теперь считал свои молодые годы потраченными зря.

История его духовного перерождения была весьма проста. До тридцати двух лет его характер формировался двумя внешними силами. Железной волей отца, фанатично преданного идее Хранителей и законам тайного общества, формировавшим его как личность. И вот наступил день, когда отца не стало. На следующий день после похорон он сильно напился, что случалось крайне редко, и пьяном угаре ударился в первый в его жизни загул. Несколько дней спустя он вернулся к прежней жизни аскета, но вскоре ему пришлось сознаться перед самим собой, что удовлетворение собственных страстей ему намного ближе, чем призрачные идеи Хранителей. Время, отданное самому себе, полное излишеств и плотских удовольствий, как-то незаметно перечеркнуло все то, чему он собрался посвятить свою жизнь. Тогда он еще этого не знал и первые пару лет добросовестно боролся сам с собой, стараясь не поддаваться искушениям, но уже сама борьба, медленно, но верно, разъедала его душу.

Дело было в том, что рядом пунктов устава тайного общества человеческие пороки и излишества были строго-настрого исключены. Нет, они не сводили жизнь к полному отрицанию удовольствий, но в то же время четко очерчивали рамки поведения и личной жизни каждого члена общества. В истории Хранителей было несколько примеров, когда их тайна благодаря подобным случаям оказывалась в руках посторонних людей, и только по счастливой случайности и вовремя принятым мерам распространение секретных знаний удалось избежать. Живущие двойной жизнью Хранители отсюда сделали вывод: чем меньше у человека пороков, тем меньше крючков, на которые его можно поддеть. После чего появились соответствующие пункты в уставе, а затем подводящее итог правило, которое наставники крепко старались вбить в головы адептов: человек, предающийся порокам - наполовину предатель. Правда, разбирая подобные случаи, а этими вопросами занимался Совет второй ступени, его члены старались не только объективно рассмотреть причины, но и подходили к этому с некоторым снисхождением. Как говориться: ничто человеческое - и нам не чуждо, но если подобный случай повторялся, дело виновного рассматривалось на внутреннем суде. Тут все зависело от его заслуг перед обществом и отзывов членов Совета. Если же член общества оступался третий раз - пощады не было. Если же в подобных нарушениях систематически был замечен человек, стоящий на верхних ступенях власти, то тут начинали действовать другие законы. На суд его не вызывали, а вместо этого начиналось тайное расследование за его деятельностью. Такого человека окружали десятками соглядатаев, которые докладывали о каждом его шаге и если подозрения получали подтверждение - нарушителя ждала смерть, несмотря на его заслуги перед обществом!

После смерти отца графу де Сен-Жак досталось приличное состояние, которое сейчас неумолимо приближалось к концу, так как беспутная жизнь требовала много денег. За три последних года он успел промотать больше половины своего состояния, но не это беспокоило его, а его тщательно скрываемая от глаз Хранителей тайная жизнь. С одной стороны он с дикой силой завидовал людям, свободными от обязательств, которые словно удавка висели у него на шее, а с другой стороны, он испытал постоянный страх из-за того, что ту могли затянуть на его шее в любой момент.

Сейчас его спасало лишь то, что он стал грубым нарушителем устава уже в зрелые годы, пройдя все мыслимые проверки на благонадежность и имея длинную череду заслуг перед обществом. К тому же он был членом Совета второй ступени, то есть имел настолько высокий ранг, что автоматически исключало любой контроль со стороны общества. Но, не смотря на то, что уже четыре года ему удавалось сохранять втайне от братьев "черную" сторону своей жизни, его регулярно мучили кошмары по ночам, а днем, нередко, случались внезапные приступы подозрительности, когда в его воспаленном страхом сознании появлялись навязчивые мысли о его разоблачении. Будучи умным человеком, он понимал, что рано или поздно все кончается, поэтому последний год он стал уже целеустремленно искать выход из создавшегося положения.

Обрести свободу он мог, только достигнув престарелого возраста или заболев смертельной болезнью. Ни тот, ни другой способ его естественно не устраивали. Можно, конечно, бежать и скрываться, шантажируя Хранителей раскрытием их тайны, но граф был реалистом и понимал, что это придаст только лишней прыти убийцам, которые пойдут по его следам. Когда его найдут, умирать он будет долго и мучительно, в назидание всем членам общества. А его обязательно найдут! Ведь кому, как не ему знать, как поступают с отступниками. Получив в свое время отличную воинскую выучку, он восемь лет оттачивал свое мастерство в качестве тайного убийцы, только после чего занял это место и теперь с помощью таких же, как и он, опытных мастеров смерти, готовил молодую смену.

Впрочем, в замке Ле-Бонапьер готовили не только убийц, но и людей, чьи таланты и способности можно было развить в нужном Хранителям направлении, так как тайное общество старалось охватить, не только знать и высшее духовенство, но и другие слои общества. Эти люди, будучи купцами, ремесленниками или писарями в городском суде, получив соответствующую подготовку, становились глазами и ушами Хранителей в самых разнообразных местах. Но не только шпионов выпускала школа адептов, здесь же, готовились кадры для служб и подразделений общества, начиная от подготовки квалифицированных палачей до следователей и бухгалтеров. Подготовка всех этих людей была возложена на барона ле Гранде.

Впрочем, изворотливый ум графа вскоре нашел выход: убить похожего на него человека, выдать его за себя, а самому скрыться. Идея была неплоха, но кому, как не ему знать, что расследование смерти члена Высшего Совета второй ступени будет проводиться очень тщательно и следователи, приложат максимум усилий, чтобы узнать, что произошло на самом деле.

"Но, - рассуждал граф, - если мое мнимое убийство сможет заслонить большое событие, которое до основания потрясет общество, то, вполне возможно, моей смерти не предастся большое значение. Но что можно такое придумать? Что?!".

Подобные мысли терзали его не один месяц, пока графа не услышал о традиции, совершавшейся в обществе, раз в пять лет. Среди членов Высшего совета второй ступени, раз в пять лет, после тщательного отбора выбирали двух человек, которым вверялась величайшая тайна Хранителей, ее основа и сила - место хранения сокровищ и секретного архива. Вновь избранные хранители встречались в секретном месте со своими предшественниками, проверяли сохранность сокровищ и архива, после чего все они проходили через особый тайный ритуал. Обо всем этом он случайно услышал из горячечного бреда своего умирающего отца, который, как оказалось в свое время, был удостоен этой чести. Если раньше эти сведения были для него бесполезны, то сейчас наступил год выбора кандидатов. И брат Фанор стал осторожно собирать сведения. С течением времени он узнал, что лица, становившиеся хранителями тайны, на ближайшие пять лет отправлялись в монастыри или аббатства, расположенные в тихих и спокойных местах. По окончании этого срока их возвращали, давали новые должности, причем нередко при этом они становились членами Совета первого круга.

Узнав обо всем этом, план в его голове тут же проявился во всех деталях. Овладев величайшей тайной Хранителей, он легко сможет диктовать обществу свои условия и горе тем, кто станет у него на пути.

Осторожно озвучив свое желание стать одним из двух кандидатов, тем самым дал понять нужным лицам, что желает послужить обществу, в новой ипостаси - хранителя тайны. Хотя в его плане было полно сомнительных мест, но граф верил в себя и свою звезду. Правда, была одна деталь, которую он не мог понять, как не старался: как при таком количестве людей, знающих о тайнике с сокровищами, могла на протяжении чуть ли не столетия сохраниться тайна.

"Ведь даже за пару десятков лет, людей знающих, где храниться золото тамплиеров, уже должно быть восемь человек. А до них сколько.... Как бы они не были преданы обществу, они все равно остаются людьми. Мой отец рассказал в бреду о том, как это происходит, другой проговориться по старческому скудоумию о месте, где хранятся сокровища, а третий испугается грядущей смерти и пообещает несметные сокровища врачу, чтобы тот помог прожить ему лишние несколько лет. Им же не отрезают языки? Так в чем дело? Почему тайна до сих пор остается тайной? Может дело в том ритуале, который совершается, когда люди становятся хранителями тайны?".

Но даже эти мысли не могли заставить его сойти с намеченного пути. Если ему все удастся....

И тут вдруг приезжает человек от Метерлинка, который, так думал граф, начал его подозревать. Он почувствовал это во время последнего Совета, состоявшегося полгода тому назад. Естественно, что это проявилось не в жестах и словах, так как Метерлинк, профессионал и умеет владеть собой, а в выражении глаз. Они были холодно - настороженными, словно тот вел беседу с чужим человеком.

"Кстати, такое же выражение глаз и у этого англичанина. Смотрит, как на врага. Случайность или Метерлинк прислал своего шпиона, чтобы следить за мной? Дьявол! Если так.... Не паникуй! Сначала пойми, что он за человек. Может обычный адепт, а я тут...".

- Садитесь, пожалуйста, шевалье. Как мне доложил секретарь, ваше имя Томас Фовершэм?

- Да, господин граф. Я привез вам письмо от аббата Ричарда Метерлинка.

Достав из сумки деревянный тубус, я протянул его графу. Тот взял, внимательно оглядел печать и только потом вскрыл деревянный пенал. Некоторое время внимательно читал, потом поднял глаза, и стал рассматривать меня, так же внимательно и цепко, как до этого читал письмо. После того как закончил меня разглядывать, начался самый настоящий допрос. Когда поток вопросов иссяк, граф небрежно поинтересовался:

- Шевалье, знает, что аббат написал в своем письме?

- Не имею ни малейшего понятия.

- Гм. Хорошо. Теперь знайте. Аббат рекомендовал вас, как умного и грамотного молодого человека.

Сказав, подождал некоторое время в ожидании реакции на его слова, а когда не дождался, задал новый вопрос:

- А про обучение он вам тоже не говорил?

- Нет, но сказал, что здесь я могу найти достойных людей, которые помогут мне осветить путь во тьме.

- Узнаю Ричарда Метерлинка. Умеет вложить многое в ничего незначащую фразу. Теперь изложите ваше последнее пожелание.

- Последнее пожелание? Это как понять?

- Ближайшие полгода вашим домом станет этот замок. Вы не будете принадлежать себе! Есть, дышать, отдыхать и даже думать - только по приказу ваших наставников! Все понятно?!

- Гм. Понял. Тогда мне нужно съездить в окрестности замка и предупредить людей, чтобы не ждали меня.

- Что за люди?

- Английский отряд.

- Англичане в этой части Франции? Какого дьявола они здесь делают?

- Они идут в Италию.

- Наемники?

- Да.

- Какое отношение вы имеете к ним?

- Ехал с ними для безопасности.

- Хорошо. Езжайте!

Быстро спустившись, я вскочил на коня и помчался. Всю дорогу до лагеря думал только о том, не делаю ли я ошибку, дав согласие остаться в этом змеином гнезде.

"Учиться, а чему? С одно стороны новые знания будут мне, кстати, а с другой стороны, кем я оттуда выйду? Задурят мозги своей верой, и буду.... Гм! Может послать их всех к ядреной матери и махнуть с парнями в Италию! Продать свой меч какому-нибудь знатному итальянцу.... А там что? Убивать, грабить и насиловать? Да уж! Альтернатива не из лучших! Опять на перепутье. Э! Была, не была! Остаюсь! Попробую, что у них за науки! Не понравится - удеру!".

Прощание прошло быстро. Стрелки и латники были огорчены, но прощание все равно вышло довольно теплым. Затем ко мне подошел Лю:

- Господин, вы извините нас, но мы вас тоже покидаем. Сердце тоскует по родине. Мы всегда будем помнить вашу доброту по отношению к нам и надеяться, что судьба до конца ваших дней будет к вам благосклонна! Наша память....

- Не надо больше слов, Лю. Я не меньше благодарен вам за все, что вы для меня сделали. Джеффри рассчитается с вами. Подойди к нему.

Когда багаж был уложен, и мы с Джеффри уже сидели в седлах, готовые уезжать, ко мне неожиданно подошел Уильям Кеннет:

- Сэр! Я, Сэм и другие наши парни будут рады вас видеть, если наши пути пересекутся в Италии! С Богом, сэр!

- С Богом, Уильям! Да сопутствует тебе и всем парням удача во всем!

Затем, развернув лошадь в сторону замка, тронул поводья.

После моего возвращения, секретарь графа познакомил меня с замком, а затем показал комнату, которая должна стать моим жилищем на ближайшие полгода. Размерами и обстановкой она мало чем отличалась от монашеской кельи. Узкая кровать, сундук для одежды и стул у окна. Джеффри разместили в помещении для слуг, а чтобы не болтался без дела, определили в помощники к мастеру - оружейнику.

На следующий день меня подняли с первыми лучами солнца. Я еще не успел окончательно проснуться, как меня почти вытолкали во двор, где навесили мешок песка на спину и заставили вместе с другими адептами нарезать круги по замковому двору, несмотря на проливной дождь. Привыкшему к вольностям походной жизни, подобное начало мне совсем не понравилось, так как от него попахивало казарменной дисциплиной.

Вернувшись в свою комнату, я только успел переодеться во все сухое, как меня позвали к завтраку. К моей радости в еде нас не ограничивали, но при этом на столе была только простая пища: каша и мясо. Вместо вина - родниковая вода.

После еды, слуга отвел меня в помещение, отдаленно похожее, на школьный класс. Несколько длинных столов с двумя рядами лавок. Здесь меня ожидал мой первый наставник. Худой, низкорослый человечек, с длинным носом и унылым видом, который придавали ему резко опущенные вниз уголки губ. Он не был физически крепок, а значит, скорее всего, является проводником идей Хранителей.

"Физически слаб, не воин, значит местный идеолог. Будет проводить со мной политику партии Хранителей. Ладно. Флаг тебе в руки и барабан на шею, агитатор!".

Но как оказалось, я поспешил со своими выводами. Судя по нашей беседе, он оказался не пропагандистом Хранителей, а специалистом другого рода, которого с большой натяжкой можно было отнести к профессии психолога. Мы битый час выясняли особенности моей биографии, пока на его не сменил веселый толстяк - и все началось снова. Судя по тому, что тот оказался в курсе ранее задаваемых мне вопросов, то вывод напрашивался сам собой: он подслушивал. До самого обеда, сменяя друг друга, они допрашивали меня, время от времени, пытаясь сбить с толку или подловить на провокационных вопросах. После обеда все повторилось снова. Тут я позволил себе поскандалить. Дескать, я дворянин, а вы два ублюдка, которые хрен знает, чем занимаетесь. На конюшню вас, да плетей по полсотни влепить.... Возмущение получилось вполне качественное, хотя бы потому, что их непрерывный допрос меня и в самом деле вымотал. Толстяк, на которого я все это вывалил, ни сказав, ни слова, быстро вскочил и ушел, чтобы спустя некоторое время вернуться с шевалье де Морнье, секретарем графа. Войдя, тот, чуть ли не с порога, процитировал мне слова графа, сказанные при нашей встрече: - Есть, дышать, отдыхать и думать - только тогда, когда разрешат наставники!

Он не ограничился только этой фразой, но суть его короткой воспитательной лекции заключалась именно в ней. Закончив воспитательный процесс, он ушел, а доморощенные психологи продолжили свою работу. Хотя их допросы были замаскированы под простую беседу, и неискушенному человеку трудно было понять, что прячется в их глубине, но я к подобному типу людей не относился. Для меня, их хитрости и уловки лежали на виду, как и их метод, который заключался в том, чтобы сбить человека с толка, запутать, а если получиться запугать. Судя по всему, эта парочка была своего рода "детектором лжи" в средневековом исполнении. Я не большой знаток латинских мудростей, но одну я запомнил крепко. "Кто предупрежден, тот вооружен". Так что мне не составило особого труда водить их за нос.

На следующий день все продолжалось заведенным порядком, а вот после обеда третьего дня, когда я сидел в ожидании начала очередного допроса, дверь неожиданно распахнулась, и в нее ввалились оба психолога, на вид хорошо выпившие. И у каждого в руке приличный бурдюк вина. Веселыми голосами они заявили, что я прошел их проверки, после чего предложили выпить по этому случаю. Я начал отнекиваться, а потом решил: если что не так - им первым по голове настучат! Наше веселое и шумное застолье продолжалось где-то с час, до тех пор, пока не прозвучал вопрос, которые называются провокационными. Только тут я сообразил, что это не веселая традиция, а очередной тест. Им хотелось понять, как ведет себя человек в неформальной обстановке, умеет ли пить, как держится после выпивки. Ведь алкоголь снимает тормоза: враль, болтун или задира обязательно проявит себя.

На следующее утро в класс вошел новый преподаватель, и я сделал вывод, что вчерашний "пьяный" экзамен успешно сдал. Наставник имел вид добродушного дядюшки. Круглое лицо, пухлые губы, растянутые в улыбке, приличный животик - все говорило о веселом, добродушном нраве человека, если бы не его взгляд. Холодный и цепкий. С ним мы беседовали о различных религиях, о Боге, о дьяволе, параллельно он осторожно пытался выяснить, как я понимаю и толкую Евангелие и Библию. Добродушный вид, вкрадчивый тон и мягкая улыбка были своего рода хитрой ловушкой, призванной вызвать доверие со стороны испытуемого, тем самым дать возможность залезть ему в душу. Это был своеобразный тест на прочность веры, одновременно он пытался понять, нет ли у меня склонности к ереси. Похоже, он был из породы инквизиторов. Впрочем, я его так и прозвал про себя. "Инквизитор". Так как в той жизни я был неверующим, да и сейчас, не смотря на повальную, фанатическую веру народа в Бога, я им не стал, мне приходилось в общении с этим духовным пастырем держаться все время на стороже. Единственное, что меня радовало, это краткость наших бесед, занимающих от силы полтора - два часа. Все остальное время я посвящал более прозаическим предметам, таким как грамота, математика, география и иностранные языки. Проверку знаний по этим наукам я проходил вместе с тремя молодыми людьми. Разговоры и какие-либо другие отношения между курсантами были строжайше запрещены, поэтому наше общение пришлось ограничить любопытными взглядами. Сдав последний экзамен, я уже предвкушал заслуженный отдых, как по пути в свою комнату был отловлен "инквизитором". Потихоньку чертыхаясь, я пошел за ним, но к моему большому удивлению, наш путь закончился не в классе, а в его кабинете, где мне был предложен лечебный отвар, действие которого, как он заявил, будет способствовать восстановлению моей памяти. Я уже потом понял, какой скрытый подтекст имела эта фраза.

Травяной чай был очень душистым и к моему удивлению не особенно горьким. Отпив с полбокала мелкими глотками ароматного настоя, я вдруг почувствовал, словно горячая волна прокатилась по всему моему телу, за ней другая и третья, но они были уже не горячими, а тепло - дружескими, неся в себе благодушную радость. Мне сразу захотелось поделиться своими радостями и бедами с этим хорошим человеком, к которому я от чего-то плохо относился.

Хотя при этом прекрасно понимал, что это действие наркотика, но все равно ничего не мог поделать с наивной радостью и желанием раскрыть свою душу. Окончательно я пришел в себя уже вечером в своей комнате, где до поздней ночи пытался вспомнить наш разговор с "инквизитором", но кроме нескольких вопросов о каких-то людях, о которых даже никогда не слышал, так и ничего и не вспомнил. Большую часть ночи я пытался уснуть, и только под утро забылся тяжелой дремотой. Успокаивало меня только то, что если даже ничтожно малая часть моих ответов заставила усомниться "инквизитора" во мне, то сейчас бы я сидел на охапке соломы, в подземелье замка. Несмотря на подомное умозаключение, я вышел на ежедневную зарядку с тревожным ощущением, но все проходило как обычно, и я окончательно успокоился. Придя в класс, я увидел двух сидящих на лавках парней. Одного из них я видел раньше, когда сдавал грамоту и математику. Через несколько минут дверь открылась, и вошел новый преподаватель. С самых первых слов стало понятно, что теперь пришла очередь тестов по дворянским наукам: геральдике, умению разбираться в лошадях и собаках, навыкам соколиной охоты, искусству танца и этикету. Тут у меня, прямо, скажем, были прямо гигантские пробелы, но благодаря уже известной наставнику причине, особого удивления они у того не вызвали. Следующие три недели мой рабочий день был разбит на две половины. Одна из них была посвящена изучению дворянских наук, другая предмету, который я назвал для себя "полевой практикой". Ее вели два учителя. Жилистые, загорелые, поджарые, быстрые в ходьбе и стремительные в движениях. Эта наука имела минимум теории и максимум практических занятий. В нее входило знание леса и повадок зверей, чтение следов, умение ориентироваться по звездам и многое другое необходимое для походной жизни. Ни в прошлой своей жизни, ни в нынешней, меня никто не учил ни на следопыта, ни на охотника, поэтому мне пришлось здорово попотеть, чтобы все это усвоить. К тому же в утреннюю зарядку ввели обязательную тренировку с оружием, а как только "закончилась "полевая практика" тренировки стали проходить вечером. К счастью, преподавание дворянских наук не затянулось, дав мне только основы, но мне хватило и этого, так как ни псовая охота, ни изучение поз и фигур бальных танцев меня даже в малейшей степени не интересовали. Но не успел я облегченно вздохнуть, как за меня взялись в полной мере. Я начал изучать предмет, который можно было назвать "искусство убивать", во всех его проявлениях. Меньше всего я хотел обучаться подобному предмету, да и беседы с аббатом меня настроили совсем на другую волну. Мне виделось великосветское общество, королевские дворы, приемы, переговоры и... соответствующая всему этому великолепию работа, представлявшаяся мне нечто средним между работой дипломатом и должностью придворного. Но, увы!

Со мной сразу стало работать несколько преподавателей, правда, большинство из них являлось обычными головорезами. Вся их теория заключалась в словах: найти и убей! Впрочем, как говорят, не бывает правил без исключений. Этим исключением стал итальянец, наемный убийца, обучавший меня убивать с помощью кинжала и арбалета. Но это было не все. В его учебу входили также тактика и стратегия наемного убийцы, которые включали в себя разведку местности, специфику обстановки, включая погоду, выбор мест засады, пути отступления и психологию жертвы. Мессир Винсенто, так он назвался мне при первом знакомстве, оказался весьма хорошим рассказчиком, скрасив мне немало вечеров, рассказывая об Италии, о жизни людей, праздниках, нравах и укладе жизни, как в деревне, так и в городе. Впрочем, я нисколько не сомневался, что это тоже была часть моего обучения. Прийти к этому выводу было несложно: чуть ли не с первого дня меня стали обучать итальянскому языку.

Впрочем, я не только изучал тонкости и приемы, связанные с холодным оружием, параллельно, меня обучали и другим премудростям, в той или иной мере связанных с основным предметом изучения. Вместе с изготовлением, применением и методиками распознавания того или иного вида яда, я изучал джигитовку и актерское мастерство. Джигитовкой я назвал приемы во время скачки. А как еще можно назвать умение пересаживаться с одной лошади на другую во время бешеной скачки или умение группироваться в падении с несущейся на полном скаку лошади?

Искусство перевоплощения требовало от меня не силы и ловкости, а умение вживаться в роль. Приходилось усваивать манеру держаться, изучать поведение лиц различных профессий и ремесел вплоть до профессиональных жестов и выражений лиц. Меня учили: ты должен не только нацепить рваную одежку крестьянина и испачкать лицо и руки - ты должен стать им. Униженность и раболепие перед всеми, кто стоит выше тебя на социальной лестнице в выбранном тобою образе, должны проявляться легко и непринужденно, словно ты их всосал с молоком матери. Впрочем, искусство притворства для меня было делом привычным. Кто научился носить одну личину, без особого труда освоит и другие. Спустя пару месяцев я уже мог надеть маску монаха или городского стражника с такой же легкостью, как и их платье. Все эти науки я изучал, скажем так, с большой или меньшей степенью охоты, но в то же время они не вызывали у меня отвращения, как один предмет, о котором я первое время думать не мог без содрогания. Я привык к крови, сам убивал, но собственноручно пытать человека.... До этого я успешно избегал заниматься подобным делом, но теперь приходилось дважды в неделю спускаться в подвал и на практике проходить азы кровавого мастерства, под руководством весьма квалифицированного палача, мастера своего дела. Подобным образом, достигались две задачи. Умение грамотно добыть нужную информацию, а также отточить в себе холодную, чисто практичную жестокость. Сначала было просто страшно причинять совершенно незнакомым людям, которые тебе лично ничего не сделали, жуткую боль. Потом страх ушел, осталось сочувствие, но и с ним я справился, приучив себя отгораживаться от неуместной жалости, которая абсолютно не была нужна, ни мне, ни человеку, висевшему на дыбе.

Физическая подготовка все больше стала набирать объем, увеличиваясь за счет новых занятий, таких как лазание по канату на стены замка.

Но вот чего я не ожидал, так это возвращение к урокам психологического плана. Меня стали учить, как войти в доверие к человеку, даже если ты видишь его в первый раз в жизни, оценить пусть даже на "глазок", его слабые и сильные стороны. Затем к ним прибавились занятия, которые с полным основанием можно было назвать "промыванием мозгов". Такие беседы были всегда неожиданны и в основном их проводили после тяжелых физических нагрузок, когда тело, нуждающееся в отдыхе, расслабляется, а за ним и мозг настраивается на отдых. В этот самый момент появляется проводник идей Хранителей и в свободной, доверительной беседе начинает втолковывать тебе насколько хорошо станет жить на земле, когда на ней воцарится царство Божье. Лет скажем через сто. И это он объясняет человеку из будущего. Как тут можно проникнуться подобными идеями? С другой стороны, куда мне деваться? И я старался.

Со временем беседы стали более жесткими, теперь на них требовалось быстро и четко изложить свои действия исходя из целей и задач Хранителей. Спустя время к этим приемам обработки прибавились бессмысленные повторы текстов, напоминающих индуистские мантры , вместе с травяными настоями. Они, как мне было сказано, нужны для расслабления тела и души.

Наркотики, мантры.... Основы подобной обработки человеческого сознания явно имели корни в Азии. Я мог только догадываться обо всем, но и понятия не имел, что основы подобной методики были заложены еще три столетия назад, в горах Западной Персии. Именно там была налажена настоящая индустрия подготовки профессиональных убийц, которой сегодня могли бы позавидовать "спецшколы" двадцать первого века.

В своей штаб-квартире в горной крепости Аламут, Ибн Саббах создал настоящую школу по подготовке разведчиков и диверсантов-террористов. К середине 90-х гг. XI века Аламутская крепость стала лучшей в мире академией по подготовке тайных агентов узкого профиля. Действовала она крайне просто, тем не менее, достигаемые ею результаты были весьма впечатляющи. Ибн Саббах сделал процесс вступления в орден сложным и многоступенчатым. Примерно из двухсот кандидатов к завершительной стадии отбора допускались пять-десять человек. Перед тем, как кандидат попадал во внутреннюю часть замка, ему сообщалось о том, что после приобщения к тайному знанию обратного пути у него не будет.

Кроме идеологической и психологической обработки, будущие ассасины очень много времени проводили в каждодневных изнурительных тренировках. Будущий ассасин - смертник был обязан прекрасно владеть всеми видами оружия: метко стрелять из лука, фехтовать на саблях, метать ножи, убивать голыми руками и превосходно разбираться в различных ядах. "Курсантов" школы убийц заставляли помногу часов, и в зной, и в лютую стужу сидеть на корточках или неподвижно стоять, прижавшись спиной к крепостной стене, чтобы выработать у будущего "носителя возмездия" терпение и силу воли. Немалое внимание уделялось и актёрскому мастерству. Талант перевоплощения у ассасинов ценился не меньше, чем боевые навыки. При желании ассасины могли измениться до неузнаваемости. Выдавая себя за бродячую цирковую труппу, монахов средневекового христианского ордена, лекарей, дервишей, восточных торговцев или местных дружинников, ассасины пробирались в самое логово врага, для того чтобы убить свою жертву.

Одна из легенд гласит о том, что Ибн Саббах, будучи человеком разносторонним, имевшим доступ к разного рода знаниям, не отвергал чужого опыта, почитая его как желанное приобретение. Именно поэтому система фортификаций "горного шейха" не имела себе равных, а концепция безопасности намного веков опередила свою эпоху, позволив создать самую грозную, страшную по тем временам спецслужбу. На протяжении немногим менее трех веков эта организация фанатиков-самоубийц терроризировала практически весь средневековый мир, наводя на него мистический ужас. Властители Азии дрожали перед этой ужасной силой, направлявшей самых неприступных и сокровенных мест смертельные удары, от которых нигде не было спасенья. Возмездие чаще поражало лиц стоящих у власти, чем всех прочих. Помимо прямой угрозы исмаилиты использовали предательство и шантаж. По большому счету ассасинам было все равно с кем воевать и на чьей стороне выступать. Для них все были врагами - и христиане и мусульмане. Исмаилиты не раз воевали совместно с крестоносцами против мусульман. Так же зачастую свои политические разногласия и личную вражду европейские крестоносцы разрешали при помощи этих убийц. Их нанимателями, по слухам, были так же рыцари-госпитальеры и тамплиеры.

Возможно, с тех самых времен, учение ассасинов частично наложилось на формирование веры тамплиеров. Наиболее умные и предрасположенные к смелому мышлению рыцари, очевидно, оказались способны не только изучить основы чужой веры и сравнить ее закостенелыми догмами католической веры, но и перенять для своих нужд методику подготовки наемных убийц.

Прошло шесть месяцев с того дня, когда я въехал в ворота замка. Я сильно изменился за это время, как в физическом, так и психологическом плане. Да и как не измениться психике после нескольких десятков уроков, на которых ты учишься разделывать не животное, а живого человека. Слушать, как жертва надрывно плачет, умоляя пощадить, или пронзительно визжит от дикой боли, и продолжать ломать ему кости или жечь огнем. Нет, такое даром не дается, что-то, так или иначе, сдвигается в сознании. Несколько раз я пытался найти в себе признаки маньяка - садиста, пока, к своей тихой радости, не сделал заключения: кроме мотивированной жестокости и предельного хладнокровия ничего другого я не приобрел. То же я мог сказать об идеологической обработке. Насколько я мог судить со стороны, в отличие от других учеников, чей мозг подвергся психологической и идеологической обработке на различных уровнях, моя внутренняя сущность как была, так и осталась. Тут надежным щитом стала моя истинная сущность - сущность человека двадцать первого века.

Впрочем, то, что я прошел ритуал посвящения и стал братом Лукой, уже говорило о том, что в понимании своих учителей я отвечал их критериям надежности и верности. Чем я немало гордился. И уж конечно не тем, что стал полноправным членом тайного общества, а тем, что сумел обыграть этих профессионалов, дав им то, что они хотели во мне видеть.

После посвящения моя учеба сократилась до трех предметов: физической подготовки, тренировок с оружием и изучения итальянского языка, предоставив мне кучу свободного времени. Теперь, когда мне стала понятна моя роль в организации, я опять невольно задумался о своем будущем. Не было ни малейшего сомнения, что ближайшие несколько лет мне будет отведена роль наемного убийцы. По крайней мере, до тех пор, пока не проявлю себя в должной мере, чтобы меня заметили и подняли на ступень выше. А дальше? Строить царство Божье на земле? Смешно! К тому же не этого я ожидал, честно говоря! Организация Хранителей оказалась на поверку не политическим кланом, продвигающим свои интересы, а организацией фанатиков с сумасшедшей идеей. Впрочем, я не считал, что потратил это время зря. Здесь я получил то, что качественно подняло мой уровень физической выживаемости в этом мире, а плюс к этому - хорошую психологическую закалку.

Прошло еще несколько дней. Четверо парней, которые проходили со мной обучение на протяжении всего этого времени, уже разъехались, но цикл занятий в замке шел полным ходом, перемалывая новые порции адептов. Сначала я просто бездельничал. Болтал с Джеффри или вел беседы с мессиром Винсенто, потом стало настолько скучно, что хоть волком вой. Да и замок с его обитателями мне настолько опротивел, что большую часть своего свободного времени я стал проводить на крепостной стене, глядя на близлежащие окрестности. Вот и сегодня больше часа я наблюдал за окрестностями, пока однообразный пейзаж не свел мой интерес к нулю, а мысли не съехали на ритуал посвящения, все еще остававшийся ярким пятном в моей памяти на сером фоне каждодневной рутины.

Завязав глаза, мне, и еще трем адептам, после чего нас повели сначала по коридорам, после чего спустились в подземелье замка. Когда с нас сняли повязки, я увидел, что мы находимся в помещении без окон, сильно напоминающим тюремную камеру. Полумрак в ней поддерживали четыре факела, закрепленные в железных кольцах, вмурованных в камень. Я невольно поежился от холодной сырости, несмотря на то, что был тепло одет. В глубине комнаты стоял длинный стол, за которым сидели четыре человека в рясах. Их лиц нельзя было разглядеть из-за капюшонов, глубоко надвинутых на голову. Нас поставили перед столом, после чего началось само посвящение, состоявшее из ритуальных вопросов, на которые я отвечал ранее заученными ответами. Покончив с этим, каждый из нас произнес клятву верности и получил выбранное имя. Честно говоря, на меня это средневековое таинство не произвело сильного впечатления. Единственной странностью, которая никак не вписывалась в моем понимании в процедуру ритуала, было нечто напоминающее заучивание непонятного четверостишия. Каждый из четырех старших братьев, принимавших наши клятвы, произносил часть фразы, которую мы за ними хором повторяли. Причем троекратно. О нем я забыл сразу после небольшого застолья, устроенного в нашу честь и вспомнил только теперь, через несколько дней.

- Тьма... раскинула здесь свои крылья, скрывая черное зеркало. Вроде так. Зеркало.... Нет. Оно... лежит, то есть, зеркало, и разделяет,... или является границей правды и лжи. Оно хранит в себе правду. Нет, не так! Храня в себе правду, зеркало... отражает ложь. Вот теперь, похоже, верно! Или близко к этому. А вообще, это похоже на бред сумасшедшего! Какой смысл в этих фразах? Что они могут сказать человеку? Не понимаю! А сам ритуал! Мрак, глухие голоса, свечи. Смехота! Но как бы то ни было, теперь я брат Лука. И теперь....".

Тут меня из мыслей выдернул крик часового:

- Всадники!!

Мой взгляд тут же нащупал на дороге, в четверти лье от замка, двух неторопливо едущих всадников. В эту минуту я никак не мог догадаться, что по этой пыльной дороге ехала моя судьба.

Я шел после обеда в свою комнату, как меня по пути перехватил слуга и предложил последовать за ним в кабинет графа. Войдя, остановился у двери. Граф жестом указал мне на свободное кресло у своего стола, второе уже было занято гостем, одним из двух прискакавших сегодня всадников. Первое впечатление о них я получил, рассмотрев их с крепостной стены. К тому же для меня это был хороший практический урок, на котором я мог испытать полученные мною в ходе подготовки знания. Средние века подразумевали четкое деление человеческого общества на сословия, что подразумевалось не только его костюмом, украшениями, оружием, но и разговором, жестами и привычками, которые выдавали истинную сущность человека и его род деятельности. Специальные занятия дали мне своего рода наборы "контрольных точек", которые при внимательном взгляде могут многое сказать о человеке.

Пробежав глазами по фигурам и одежде, я мог твердо сказать, что передо мной господин и слуга. Господин, в возрасте сорока - сорока двух лет, был затянут в черный бархатный камзол, отделанный серебряным позументом. Несмотря на слой пыли, было видно, что покрой и сама модель камзола вышла из моды еще пару лет назад, что говорило о его денежном неблагополучии, но при этом, судя по его независимому виду, в сочетании с властностью, он явно был знатным дворянином, имеющим в своем роду не одно поколение предков. Отсутствие доспехов на запасной лошади сказало мне, что он не воин, а, скорее всего, придворный при дворе богатого и влиятельного знатного вельможи. Правда, последнее было только слабым предположением, потому что, он так же подходил на роль знатного изгнанника.

Атлетическая фигура слуги, затянутая в кольчугу, в сочетании с длинным мечом говорила о человеке, способном постоять за себя. Впрочем, таким и должен быть телохранитель, только вот его лицо... Как не пытался, так и не смог точно определить его национальность. Если господин - жгучий брюнет, южного типа, скорее всего, итальянец, то слуга, своим внешним видом, больше походил на скандинава. Правда, это заключение я сделал не из личных наблюдений, так как никогда их не видел, а на основе картинок из книги о викингах, которую когда-то прочитал в той жизни.

"Длинные прямые светлые волосы, крупный нос, такие же губы. Грудь, вон какая широкая! Сущий викинг!".

Теперь, в кабинете, я смог более внимательно изучить лицо дворянина, избавленное от слоя пыли, сущего бича всех путешественников. Тонкие черты, обрамленные короткой бородкой, были весьма привлекательны для дам, но вот его взгляд холодный и жесткий, никак не вязался с обликом галантного мужчины. В нем было что-то от змеи, изучающей свою жертву, перед тем как напасть.

- Шевалье, разрешите вам представить нашего гостя, мессира Чезаре Апреззо, а это мой дорогой дон, человек, который будет вас сопровождать в путешествии. Шевалье Томас Фовершэм.

- Рад приветствовать вас, шевалье.

- Мне не менее приятно видеть вас, уважаемый дон.

- Теперь господа, перейдем к делу, ради которого мы все здесь собрались. Томас, вы доведете мессира Чезаре до места, которое он укажет, охраняя и защищая его в пути, после чего будете находиться в его полном распоряжении до получения нового приказа. Вам все понятно?

- Да, господин граф.

- В таком случае вы свободны! Готовьтесь! На рассвете выезжаете!

Я вышел из кабинета графа, с трудом сдерживая радость. Меня ждали новые места и люди, приключения и риск, которого мне так сильно не хватало. На какое-то время я снова стал тем парнем из двадцать первого века, который широко открытыми глазами смотрел на этот мир.

Вот и сейчас, выехав за ворота замка ранним утром, мне нравилось все вокруг: легкий утренний ветерок, редкие белые облачка, плывущие по синему небу, плывущий в воздухе аромат цветов и бесконечная ширь простора. Я не сомневался, что такие же чувства испытывал и Джеффри. Ему пришлось даже хуже, чем мне. Хоть изредка, но я покидал замок, а он все шесть месяцев просидел за стенами. Впрочем, это запрещение касалось не только его, но и других слуг, солдат гарнизона, ремесленников, а также членов их семей.

В конце сентября, мы пересекли границу Франции, и въехали на территорию Союза швейцарских контонов, но об этом мы узнали, только догнав отряд швейцарских наемников.

"Где-то до батальона пехоты", - мысленно прикинул я и спросил Джеффри:

- Наемники?

- Швейцарцы. В Италию идут. Видать там хорошая рубка намечается, раз их наняли. Уж больно жадные они до крови.

Услышать такое от старого воина, значило для меня многое. В памяти всплыли полузабытые обрывки из книги:

"...В бою швейцарцев не стесняли никакие законы рыцарства, бывшие в ходу у знати; всех врагов они без исключения убивали. Такую же безжалостную суровость применяли и к своим солдатам за трусость, дезертирство или неподчинение".

"... Большое внимание уделялось укреплению воинской дисциплины. В бою воины должны были точно соблюдать приказы своих начальников. Паникера или дезертира соседний воин обязан был заколоть. В арьергарде выделялось несколько отборных воинов, расправлявшихся с теми, кто нарушал боевой порядок".

Пока я перебирал в памяти все, что помнил о швейцарских наемниках, мы нагнали колонну. Я обратил внимание, как пренебрежительно вздернул голову наш итальянец. За несколько дней пути он только пару раз удостоил меня короткой беседой. Из того, что я о нем успел узнать, как от него, так и "между строк", если можно так выразиться, можно было сделать следующие выводы. Он был сильно обижен, но на кого именно, трудно было понять из его скупых ответов. Нет, он не жаловался, но в подтексте невольно проскальзывало оскорбленное самолюбие. Подытоживая свое мнение о нем, я решил, что, несмотря на всю его таинственность, он не является для меня такой уж большой загадкой, тем более что часть разгадки уже знал. Раз Хранители заинтересовались им, значит, тот является кандидатом на высокий пост, должность или земли, которые не может получить без посторонней помощи, а тем, со своей стороны, нужна поддержка в этой части Италии. Простая формула, дожившая без особых изменений до двадцать первого века: ты - мне, я - тебе. Зато его слуга сильно удивил меня, подставив под сомнение мою наблюдательность. Это случилось в первый день, когда мы остановились на ночевку. Телохранитель принялся точить свой меч, но звук точила вызвал раздражение его хозяина и сразу последовал приказ прекратить.

- Слушаюсь, мой господин, - ответил атлет, после чего он засунул меч в ножны и принялся смотреть в огонь.

Некоторое время он молчал, а потом, глубоко задумавшись, начал тихонько напевать. То ли в такт своим мыслям, то ли по привычке. Вначале я не прислушивался, но когда понял, на каком языке он поет, то своим ушам не поверил. Да и как можно в такое поверить: вы сидите на французской земле в компании англичанина, итальянца и норвега, который вдруг неожиданно стал напевать на русском языке.

С минуту таращил на него глаза. Именно этот столбняк не дал возможность вырваться радостному крику: - Привет, земеля! Как там у нас на родине?! - и дать мне прийти в себя. Тщательно спрятав внутри сжигающее меня любопытство, я поинтересовался у него на итальянском языке:

- Слышь, парень! На каком варварском языке ты сейчас пел?!

Тот словно очнулся от моего вопроса, затем несколько мгновений смотрел на меня, не понимая, что я от него хочу. Только когда я повторил вопрос, до него дошел его смысл.

- Извините, господин, что нарушил ваш покой. Задумался, вот и....

- Ничего. Мне просто любопытно. Что за язык?

- Язык русичей, господин. Я родом из Руси.

- А как здесь оказался?

- Я не думаю, господин, что вам будет интересно.

- Об этом не думай, а лучше рассказывай.

История, которую он мне рассказал, была историей раба. В возрасте двенадцати лет, вместе с матерью, он был захвачен в одном из набегов крымскими татарами и продан генуэзскому купцу в городе Судаке. Как оказалась, итальянские купцы не гнушались торговлей рабами, в результате чего люди оказывались не только на невольничьих рынках Кафы, но и во Франции и Италии. Парня татары разлучили с матерью еще на невольничьем рынке, в Судаке. Купил его для услужения один венецианский купец, но наткнувшись на непокорный характер мальчишки, уже в детские годы отличавшегося крепким телосложением, отдал его в подобие школы телохранителей. По окончании школы купец решил не оставлять его себе, а продал его итальянскому дворянину с немалой выгодой для себя. Новый хозяин парня отлично владел многими видами оружия и нередко использовал своего нового раба, как партнера на тренировках с оружием. Спустя пять лет его хозяин разорился, после чего русич был продан мессиру Чезаре Апреззо, у которого служит последние три года.

- Как тебя зовут?

- Игнацио. А ежели на языке русичей - Игнат.

- Домой не тянет, Игнацио?

Лицо парня в одно мгновение затвердело, превратившись в подобие маски, а в глазах отразилась такая глухая тоска, что я тут же пожалел о своем вопросе. Но парень быстро справился с собой и ответил вполне нейтральным тоном:

- Мне хорошо у моего господина.

Глядя на молодого парня, всей душой рвущего на родину, мне даже стало несколько совестно за себя.

"Блин! А почему я не рвусь на Русь?! Тело англичанина, но в натуре ты самый чистокровный русак! Хорошо пристроился, что ли? Дворянин, папа барон. Правильно! Все хорошо! А там? Буду снова никем, и звать меня никак! Снова начинать?! А оно мне надо?!".

Если честно говорить, этот спор сам с собой меня не то что напрягал, просто слегка настроил на ностальгию, но уже через час и думать забыл об этом, потому что в отличие от русича не представлял себе Русь того времени своей родиной. Князья, бояре, холопы, а что стоит за этими словами? По сути меня с Русью сейчас объединял только язык, да и тот довольно сильно отличался от русского двадцать первого века.

Во главе колонны ехал офицер, за ним знаменосец, пара барабанщиков и трубач. Следом, очевидно в качестве почетного эскорта, ехали двенадцать конных арбалетчиков, а уже за ними шли солдаты. Пики, алебарды, арбалеты. За солдатами двигался обоз из восьми телег, сопровождаемый тремя десятками конных арбалетчиков. При обозе ехало еще два всадника. Я бы не обратил на них внимания, если бы не цвета их одежды - черно-красная. Уже позже я узнал, что это был палач отряда и его помощник. Двигаясь вдоль колонны, я внимательно рассматривал людей, их вооружение и доспехи. Наибольшее количество солдат составляли пикинеры и алебардисты. Все они в своем большинстве носили каску "шапель" простой формы, только на некоторых были шлемы типа "бацинет" или "салад". Для меня форма "шапеля" ассоциировалась с глубокой миской. Каски были одеты поверх капюшона и удерживались под подбородком с помощью ремешка. Костюм большинства солдат состоял из простых шерстяных чулок и рубашки, поверх которой одета кольчуга с коротким рукавом, а на других можно было видеть одетые поверх рубашки кожаные куртки и войлочные шапки. Как я потом узнал, при жаре чулки отстегивались и спускались до колена. В добавление к основному оружию на поясе швейцарцев висели длинные ножи, короткие мечи и топоры.

Офицер отряда, ехавший во главе колонны, был сурового вида мужчина, лет тридцати пяти. Загорелое и обветренное лицо с грубыми чертами могло принадлежать обычному крестьянину, если бы не умный и цепкий взгляд, брошенный на меня из-под толстых и густых бровей. Одет он был, как одеваются офицеры в походе. Шоссы, камзол, металлический нагрудник, а сверху "коттон", накидка с разрезами. Голову прикрывал берет с пышным пером. Подъехав, я вежливо представился, капитан ответил мне тем же. Карл Ундербальд. Проблем с языком не оказалось, так как оказалось, что капитан уже бывал в Италии. Отслужив наемником около трех лет, он неплохо говорил по-итальянски.

Как и предположил Джеффри, швейцарцы шли в Италию. Хотя наняли их венецианцы, служить они должны были маркизату Феррары, маленькому государству, у которого с Венецией был заключен военный союз. Подробностей капитан не знал, кроме того, что маркизат собирает силы, готовясь к войне. Я с удовольствием слушал его рассказы о битвах и сражениях, как вдруг неожиданно понял, что ему плевать, с кем воевать. Ему абсолютно не были интересны причины, а сама война, так как именно она приносила доход.

Карл Ундербальд, в свою очередь, поинтересовался, по какому делу мы едем в Италию, на что я уклончиво ответил, что временно нахожусь на службе итальянского дворянина, а тот настолько высокомерен, что не соизволил мне даже намекнуть о своих делах. Швейцарец ухмыльнулся в густые усы и сказал, что каждый второй итальянец считает себя важной персоной, а если попробуешь поспорить, как тут же с жаром примется тебе доказывать, что именно среди его предков был тот или иной известный правитель или знаменитый полководец. Карл оказался живым и остроумным собеседником, и наша беседа могла бы затянуться надолго, если бы не окрик мессира Апреззо, приказывающий ускорить движение. Я тепло распрощался с капитаном, и вскоре колонна швейцарцев осталась позади.