У нас была Великая Эпоха

Обувной маяк

Партия и правительство запланировали создать в начавшейся пятилетке 1500 систем – в 15 раз больше, чем в прежней! Такая цифра попала в главный план, утверждаемый съездом партии. И стала незыблемой.

История появления этой цифры доподлинно не известна. Более других подозревался Глушков. Вероятно, процесс был двухсторонним: ученых спросили – сколько можно, заводчане сказали – нужно всем, сошлись на полторы тысячи – это пока еще меньшая часть заводов страны.

Поначалу специалисты были просто поражены. Так, институт ЛЭМ вместо сданных ранее пяти систем получил план на 95. Спешно создавались филиалы института – в Новгороде, Ростове, Калинине. Срочно набирали людей в новые отделы.

Голь на выдумки хитра: снизу пошел процесс творческого использования энтропии: а что считать системой? Начали делить систему в прежнем понимании на несколько штук новых, обрезать объем их функций и т. п. Раньше в систему входило десять подсистем: управление основным производством, управление снабжением, управление сбытом и т. д., теперь – десять систем с названиями бывших подсистем.

Евдокимов был первым, кто предложил самый кардинальный выход: предложил считать число систем по количеству объектов, входящих в завод или в объединение заводов. При этом разработчик проектирует всего одну систему, а в плане их несколько.

Новая машина Минск-32 была в несколько раз мощнее прежней, но опять-таки не дотягивала до современного персонального компьютера. Она по-прежнему не имела памяти на дисках, а только на магнитных лентах. Все великолепие электронного быстродействия съедалось неспешным перематыванием лент.

Самым печальным было то, что авторы ЭВМ опять не стали заимствовать структуру западных машин. Опять нельзя было воспользоваться западными программами. Все та же корысть: урвать побольше денег на свои работы. Правда, они все-таки реализовали на машине современный язык программирования – Кобол, это существенная помощь разработчикам систем.

Два года назад Бедняков избавился от главного инженера: как положено, путем реорганизации структуры института. Тот уволился. Взамен появилась должность второго заместителя директора по науке. В атаку за нее ринулся Евдокимов (его излюбленный слоган – «быть на острие атаки»). Подобно Звереву он обхаживал Беднякова, постоянно старался быть рядом, доказывал свое уважение и преданность.

Бунаков – первый зам – был заинтересован в выдвижении Евдокимова, который должен был снять с него грязную работу с заводскими заказчиками. К тому же Бунаков занял положение главного программиста в министерстве и, соответственно, во всех гражданских отраслях страны, уделял этому много времени.

Евдокимов стал вторым заместителем директора ЛЭМа.

К этому времени Бедняков поуспокоился: кандидатская степень получена, кадры упорядочены, укрощены строптивые, текущими делами занимаются два зама («две моих задницы»), которые под него не копают.

Он занялся зданием для института. Со своими тщеславными амбициями он замахнулся на 27-этажный корпус вблизи дороги на аэропорт – быть на виду прибывающих в город высших руководителей страны. Однако у строителей не нашлось нужной техники для такого строительства.

Колесову не пришлось уходить из ЛЭМа. Ушел Бедняков.

Очередной исторический съезд партии стал судьбоносным для него. И для Беднякова. По новейшим правилам партийной демократии полагалось обновить руководящие органы, в том числе высший – Политбюро. Должность первого секретаря Ленинградского обкома была первоочередным трамплином для его пополнения. К тому же тогдашний секретарь Толстиков провел много громких починов, благословленных центром на внедрение по всей стране. Обойти его просто так не получалось, а пускать в Политбюро почему-то не хотели. И вот за полгода до съезда ему дали как бы еще более важное поручение – наладить отношения с бывшим братом навек, с Китаем, поехать туда послом.

Отказаться нельзя – судьба мира решается, хотя безнадежность затеи ежу понятна. Все прошло по плану: Толстиков просидел в Китае до пенсии, отношения не наладились.

Первым секретарем обкома стал Романов. Началась смена кадров.

Сначала из обкома просочился слух насчет докторской диссертации Беднякова. Будто бы кто-то из верхов, чуть ли не сам Романов сказал: «А зачем директору докторская?»

Бедняков немедленно обрубил все концы по диссертации. Однако давление продолжилось. Почему, неизвестно: или то, что он «человек Толстикова», а теперь нужен «человек Романова», или просто недовольство партийных кругов. Недавно Бедняков поругался с секретарем райкома и добился перехода в другой район – по адресу второго здания института.

Марков постоянно снабжал партийные органы компроматом на Беднякова. Так что, вероятно, первое было главным, а остальное удачно дополнило. Бедняков лег в больницу, пролежал несколько месяцев, институтом правили Бунаков и Евдокимов.

Выйдя из больницы, Бедняков уволился, устроился заместителем директора завода. [25]

Вслед за Зверевым опять его начальник уходил в номенклатуру. На этот раз без последствий для него. В отделе осталась одна тема – «Скороход», которой руководил главный конструктор Пальмский, поэтому естественно, что он стал заведующим отделом. Пальмский – давний приятель Евдокимова, партийный полуеврей.

Колесов попросил Евдокимова:

— Валера, мне хотелось бы заниматься проектной работой, а не только администрировать.

— Поговорим вместе с Леней.

Он попросился на конкретную работу – разработку информационной базы. Пальмский вяло возражал:

— А зачем, а что там делать?

Евдокимов настоял, и он стал работать фактически зав лабораторией, оставаясь в должности зам зав отделом.

Теперь он смог заняться творческим трудом, притом лично и там, где он уже нащупал свой интерес, где можно поработать серыми клеточками над загадками и головоломками.

Прояснялось, в чем сложность. В экономике – множество отдельных фактов, событий, каждое из них простое, а все вместе образуют путаницу. Новички, бывшие ранее специалистами в сложных, но узких вопросах, не видят здесь проблем: всё решим одной левой.

Автоматизированная система для обувного производства создавалась впервые. На «Скороходе» предстояло решить непростую логическую задачу – создать описания всех элементов информации. То, что применялось на заводах, здесь не годилось.

Информация об обуви оказалась чрезвычайно запутанной. Он днями и неделями вытягивал из фабричных работников, что же такое артикул, фасон, модель и еще десятки обозначений обуви, как они связаны между собой.

«Наука сокращает нам опыты быстротекущей жизни» – еще раньше он влез в новую для него науку: кодирование и классификация экономической информации. Построил свою схему методов, опубликовал несколько статей. Создал систему кодирования обуви.

Доброе слово и кошке приятно. Завлаб Толя Носов сказал:

— За вашу базу данных скороходовцы должны вам памятник поставить.

Творческие находки разработчика остаются, как правило, предметом его внутренней гордости. Так он с удовольствием вспоминает свое решение по спискам (массивам) нормативной информации. Дело в том, что для обуви таких списков очень много – более сорока. Для каждого из них нужно сделать пять программ. Пятью сорок – двести программ, большой объем работы. Тогда он стандартизировал списки, разбил их на семь шаблонов. Объем программных работ для семи шаблонов уменьшился в семь раз.

Он не был оригинален, впоследствии похожие решения он видел и у других разработчиков.

Трудно описать жизнь разработчика, в движении идей и решений она может быть увлекательной и приключенческой, но, к сожалению, недоступной для широкого понимания.

Уяснил понятие экономического показателя, на его основе разработал методику проектирования базы данных и ее размещения в памяти машины.

Материал получался интересный, он его наукизировал математикой для статей, эти тексты превратились в диссертацию его сотрудника Диденко.

Колесов всегда хотел обрести сподвижников, обрасти соратниками.

Диденко после вуза (ЛЭТИ) отслужил два года в армии, работал там с его крылатыми ракетами «Аметист», теперь пришел наниматься на работу. Пальмский сомневался:

— А что он может? Занимался ракетами…

Колесов уговорил.

Диденко – человек огромной, неуемной энергии, способный и обучаемый. Колесов втянул его в разработку, не предъявляя пока больших требований к поиску им собственных решений. Но проектные материалы по устным подробным заданиям он делал быстро и грамотно. Приятно поразило знакомое: выполнив работу раньше срока, он немедленно сообщал об этом и просил новое задание.

Они опубликовали несколько совместных статей: он писал ядро, Диденко – обрамление плюс хлопоты по изданию.

На «Скороходе» Пальмский и его спецы внедрили расчет на ЭВМ оптимальной производственной программы. Оказалось, что выбирать можно только среди 30 процентов обуви, остальные 70 процентов надо производить по заданному сверху плану-минимуму: обувь для детей, пенсионеров, для армии и т. п. С учетом кошелька покупателей цены на такую обувь зачастую ниже себестоимости.

Колесов спокойно проработал всю эту пятилетку и начало следующей, самостоятельно делал свою часть проекта. Пальмский избегал мелочной опеки – если его предложения согласованы с другими завлабами, то он мог принимать их за окончательные решения. Вскоре Пальмский оценил его рвение в работе, они подружились.

«Рыба гниет с головы», — говорится о коллективе и начальнике. Пальмский подтверждал эту поговорку доказательством от обратного. Не доводить отношения в коллективе до конфликтов, сглаживать возможные столкновения – таков его стиль. Под стать ему подобрались и завлабы – Носов, Голубчин, Бродт – спокойные, добросовестные.

— Я не люблю ссориться, — говаривал Пальмский.

Иногда (очень редко) его уклончивость казалась излишней, идущей во вред делу. Однако через какое-то время думалось: пусть хуже, но спокойнее, а значит – лучше.

Такой же стиль поведения проводился в отношениях с заказчиком. С вычислительным центром (ВЦ) «Скорохода» работали в тесном контакте – четыре года вместе сидели в помещениях фабрики. Начальник ВЦ Лунин и Пальмский подружились. От них обоих шел вниз настрой на мир и дружбу. Не было обычных для разработчиков и заказчиков натянутых, враждебных отношений. Когда один раз мелькнула тень между Пальмским и Луниным, уже их окружение взволновалось и подталкивало к примирению.

Впоследствии Колесов на домашних днях рождения Пальмского говорил так:

— В чем разница между умным и мудрым? Умный человек найдет выход из любых трудных положений, а мудрый – в них не попадает. Себя я отношу лишь к первым, Леню – ко вторым, за него и тост.

Впрочем, судьба не обходила и Пальмского неприятными потрясениями.

Первые два года работы его постановщики разрабатывали расчетные схемы – алгоритмы задач – и готовили задания для программистов. Последние все это время готовились к большой работе – разработке машинных программ. Готовились кропотливо и таинственно. Однако ближе к делу большая часть программистов во главе с завлабом уволились – по собственному желанию. Побездельничали и пошли. Две недели на оформление, и трудящиеся делают тете ручкой.

Попав таки в трудное положение и поумнев, нашли выход: всех постановщиков (черную кость) объявили программистами (белой костью). Задача облегчалась наличием языка программирования Кобол, западного изобретения, доступного широкому кругу лиц, в отличие от машинных языков для чистых программистов. Провели обучение, выкарабкались.

Институтская жизнь – излюбленная тема для сатириков. Напряженная нагрузка чередуется с бездельем. Последнее – заметнее. У программистов постоянные вынужденные простои из-за нехватки машинного времени на ЭВМ. Сельхозработы. Предпраздничные застолья. Субботники по уборке города и субботники на «Скороходе». Очень поучительно: на основной работе – умные разговоры и научные задачи, комфорт машинных залов, тишина, чистота. На фабрике – старые цеха, тяжелый воздух, грохот.

На субботнике он попал на конвейер: простая работа – снимать тряпкой клей с обуви, потому что на предыдущей автоматической операции клей был намазан слишком обильно.

Будни отдела оживлялись отклонениями. Коллектив перевоспитывал двух мужчин. Оба – люди благородные. Кругликов, на вид простецкий работяга, — фанатик русского романса, дружил с Агафоновым и Озеровым, вместе застольничали. Первый – исполнитель романсов, второй – поэт, артист БДТ и кино (лучшая мужская роль, шедевр в «Гранатовом браслете»). Блюли русскую традицию насчет веселия на Руси. Недолго пожили. Посмертно знамениты.

Кругликов пел на застольях отдела, выступал в концертах. Столкнулись в филармонии на оперном певце, Кругликов бросил безапелляционно:

— Так нельзя петь русские романсы.

Не увольнять, а перевоспитывать – так Колесов убеждал отдел (коллективистские установки, или, если угодно, соборно – христианские). Поступил сигнал из милиции на Кругликова. На собрании Колесов обещал ему продолжить перековку, вплоть до направления на принудительное лечение.

— Я не алкоголик, — обиделся подсудимый.

Через год он уволился сам. Пошел в рабочие, поет в церковном хоре. После смерти Агафонова принес его пластинку.

Второй воспитанник – Успенский, внук известной певицы Головиной (Колесов ее слушал в Малом Оперном), его отец полковник, преподаватель военно-медицинской академии, мать – врач, кандидат наук. У них прекрасная квартира почившей народной артистки, недалеко от мест Достоевского – Кузнечного рынка и Сенной площади. Общительный Успенский дружил с потомками героев писателя – ханыгами и бомжами. Впадал в запои. Играл на бабушкином рояле. После окончания университета ЛГУ пришел наниматься на работу. Большой, с несоразмерными частями тела, с невидящим взглядом сквозь толстые стекла очков (десять процентов зрения) — он выглядел великовозрастным нездоровым ребенком. Колесов переломил себя (“…провожают по уму”) и рискнул принять. Коля стал хорошим программистом. Всегда веселый, дружелюбно настроенный, с хорошим чувством юмора.

За воспитание Успенского взялись женщины, они его жалели, считали, что Кругликов его совращает. Они старались искренне и настойчиво, добились результатов.

У Коли особый режим работы – часами и днями ходит без дела, разговаривает, думает, созревает. Затем быстро пишет и отлаживает программу. Позже он попал под начало методичного Германова. Тот попытался ввести Успенского в русло, возник конфликт, с частичной потерей чувства юмора. Их развели.

— Побывал в гермозоне, — говорил Успенский.

Еще одна воспитательная история связана с Пановым, молодым кандидатом технических наук, программистом. Он не ушел вместе с командой программистов, трудно найти еще где-то должность старшего научного сотрудника с окладом больше, чем у зав отделом без степени.

Однако при разработке программ у Панова обнаружились странности: его программы были излишне усложнены и медленно работали. Попытки выяснить причины вскоре превратились в препирательства и конфликты. Панов на всю катушку использовал известное правило: оказался в дерьме, мажь дерьмом всех вокруг, авось не разберутся. Вокруг оказались сотрудники, начальники, заказчики и даже технари – обслуга машин.

Стало ясно, что его стиль программирования и математические накрутки свидетельствуют о явном неблагополучии в мозгах. Такое встречается: в соседнем отделе был тихопомешанный Сережа с университетским дипломом математика, его держали из жалости на минимальном окладе и на простейших работах. Но у Панова бешеная энергия: свою защиту он начал с жалобы – заявления высокому начальству по поводу царящих в отделе безобразий. Пальмскому пришлось оправдываться, что-то доказывать. Он отступился от Панова. А тот усилил напор: стал фотографировать сотрудников на рабочих местах – бездельничают, мол. В тот день Пальмского и Колесова не было в отделе. Возмущенные завлабы тут же провели собрание, потребовали уволить Панова. Колесов появился через час, снова собрал отдел:

— Товарищ Панов, мы не будем вас увольнять, это негуманно – выгонять человека на улицу, мы будем вас воспитывать. Ваши претензии частично справедливы, мы будем работать над их устранением. Но и у вас имеются недостатки, мы вам о них говорили. И мы будем работать над их исправлением вплоть до очередной аттестации.

Панов насторожился. Постепенно он получил парочку чистых (не подкопаешься) выговоров и вскоре уволился, нашел таки очередную синекуру. Диденко видел его в Публичной библиотеке, Панов ел там большое яблоко.

— Яблоки очень полезны, — отметил Диденко.

В разгар работ по «Скороходу» Евдокимов ознакомился с проектом, восхитился:

— Леня, у тебя же получается уникальная система. По всем параметрам. Надо пропагандировать.

У Евдокимова была задумка по докторской диссертации: делать ее по проблемам торгово-промышленных комплексов. Принятый им Наймарк вел научно-исследовательскую работу по спросу и торговле.

— Леня, прошу тебя, напиши мне докторскую в части промышленных предприятий…

Пальмский отказался:

— Я для себя написал уже две кандидатские, ни одну не довел до защиты. Извини, Валера, наверно, не мой профиль.

Общаясь по должности с Рейнером, Евдокимов проникся его идеями и решил делать докторскую на базе его уникальной системы. В то время планировалось внедрить СМО-Проблему на 40 заводах (?!), поэтому Евдокимову показалось вполне естественным внедрить ее еще и на «Скороходе», который при поддержке друга Пальмского стал бы объектом внедрения для его докторской. И он потребовал от Пальмского перевести его проект на СМО-Проблему.

Пальмский встал, как говорится, насмерть: «Валера, вплоть до увольнения…»

Колесов, участник обеих работ, отлично, в деталях представлял несовместимость машиностроительного и обувного производства, написал техническое обоснование в части баз данных.

Евдокимов отстал.

В конце пятилетки сдали систему. Как положено, банкет в ресторане на полсотни человек: начальство ЛЭМа и «Скорохода», ведущие сотрудники обеих фирм. Тосты, поздравления. Прибывший из Москвы главный начальник обувной промышленности, молодой для своего поста, скромно улыбаясь, тоже поздравил всех с созданием первой обувной системы. В конце вечера он немного нагрузился, раздраженно выговаривал директору «Скорохода»:

— Что ж вы мне бабу не организовали?

Работа на «Скороходе» закончилась. Казалось, все складывается хорошо – есть очевидная потребность в развитии системы, возможность получить от центра деньги на разработку, отличные отношения с заказчиком и т. п. Однако именно заказчик предложил прервать отношения. Здесь сформировалась большая группа специалистов, пожелавших работать самостоятельно. Крупное предприятие могло позволить себе содержать сотню работников ВЦ – для эксплуатации системы и для развития, без привлечения разработчиков со стороны.

Показательный и тревожный звонок.

Отдел занялся работой для Львовской обувной фирмы «Прогресс».